Я прогуливал собак. Со мной было две лайки. Кобель, Джек, был чистокровной русско-европейской лайкой, а Герта была помесью карело-финской с западносибирской. Ходил я в сторону Дальних шишек. Отмотав положенные десять километров, я уже подходил к Г-ки. Дорога проходила по взгорку рядом с недавно построенным домом. Там жил молодой мужик, имени которого я тогда не знал, но все звали его Пушкарёнком. Мы постоянно встречались, а при малом населении Г-ки считай, знали друг друга. Так что заговорить, даже при нашей общей малознакомости, было делом обыденным. Тем более мы вчера вечером, точнее ночью, встретились с ним при возвращении с охоты. Я, при других прочих условиях, конечно бы, избежал этой стрелки, так как не люблю лишних разговоров и длинных языков. Но он заметил в темноте мелькание моего фонарика и остановился, а я, различив шорох рядом с тропинкой, решил выяснить, кто же там прячется. Так что с моей стороны эта встреча была случайна. Я шёл на зверя, а нашёл человека. Вольно или невольно пришлось разговаривать с ним ночью, утром же было просто неприлично пройти мимо, кроме того Герта принялась выясняя отношения с его молодой визгливой сучонкой, загнав её во двор. Так что мы зацепились языками, и разговор потёк своим путём.
Сначала он не уходил далее специфических охотничьих разговоров, типа навесок пороха, оптических прицелов, рассаливания солонцов и вечных вопросах о принадлежности последних тем или иным лицам, или мне лично, при случае если их вычислили конкуренты по охотничьему ремеслу. Впрочем, солонцами серьезно в районе Г-ки никто не занимался кроме меня. Были, конечно, попытки рассолить мочажины, но дальше одного выноса соли и сооружения лабаза дело не уходило почти ни у кого. В конечном итоге разговор зашёл об охотничьих случаях и приключениях. Поскакав по кабанам и козам, мы обратились к изюбрам. Вот тогда-то я услышал эту байку. Только, чур меня, я продаю за то, что купил и за правдивость сего рассказа не ручаюсь, оставляя достоверность на совести моего рассказчика. Впрочем, там был не один рассказ, а два. За достоверность которого я тоже ручаюсь не более, но тоже перескажу его, но уж отдельно.
Начался его рассказ отнюдь не с этой байки. Я рассказал про охоту на пятнистого оленя, когда не мог рассмотреть его на расстоянии не более пятидесяти метров от себя на белом снегу в редком кустарнике. Тут-то и всплыл этот случай. Следует заметить, что недалеко от Г-ки находится село Каменушка, откуда, в сущности, и начинается Уссурийский заповедник. То, что там многие работают в нём лесниками, вполне естественно. Но поскольку на Руси издревле повелось, что каждый имеет то, что он охраняет, то, как и первое, тоже естественно, что каждый лесник-охотник. Кроме того, во времена оные, лесники, как и профессиональные охотники, единственно, кто имели нарезное оружие для охоты за копытными, а именно карабины. Хотя оружие не принадлежало им лично, но то, что оно использовалось для личных нужд, столь же неоспоримо, как всё сказанное выше.
В общем, мужики охотились. Как раз они нашли табунок изюбрей и начали его выслеживать. То, что это мероприятие прошло удачно, следует уже из того, что они все-таки завалили огромного рогача. Вот тут-то и начались самые невероятные события, по причине которых я мало верю в их достоверность, хотя на свете всё может быть.
Завалив оленя, счастливый стрелок, с выпученными глазами и высунутым языком, кинулся дорезать бездвижное животное, не сделав контрольный выстрел под ухо, как поступают всякие профессиональные киллеры. Но поскольку казенный карабинчик некуда было притулить, то он бросил его куда попало. Куда попало, были могутные рожища почти самого большого благородного оленя на наших обширных просторах родных. Марал, как говорится, посолиднее будет. Пока он там дергал нож из ножен, наш непутевый мертвец очухался и стал подниматься. Видимо мужичонка оказался не из храбрецов, поскольку не бросился грудью с одним ножом на его острые рога и не попытался выручить государственное добро, или, с ловкостью дикаря, всадить ему нож под лопатку. Скорее всего, он, разинув рот, созерцал непрезентабельную картину, когда очухавшись, подлый олень встал и, пошатываясь, побрел прочь, чтобы в спокойной обстановочке прийти в себя. Кроме того, эта скотина уносила в клюве госсобственность, за утерю которой этому лоботрясу корячились не только крупные неприятности, но, может быть, и тюряга. Госсобственностью был тот самый карабин, брошенный на рога и благополучно застрявший там на перевязи. Так что бурю эмоций бушующих в его груди не стоит описывать, а бежать за этим диким олухом, коий по-русски не бельмес, не имело смысла, так как он, даже смурной, может прогуляться на хорошем галопе не один десяток километров. Так что ему оставалось рвать волосы, изрыгать проклятия в особо больших количествах и крутить то, что не могло бы ему пригодиться на ближайшее время в местах несколько удаленных от цивилизации.
Что было дальше предположить нетрудно. Вскорости была организована погоня, которая, естественно, ни к чему не привела. На следующий день эту скотину гоняли снова всем гамузом, но, видимо, ранение было не тяжелым, а скорее зверь просто был оглушен, или у него не были задеты сколько-нибудь важные органы. Так что солидарно с этим олухом за этого рогача взялось все наличное мужское население Каменушки. Конечно, первым был сам хозяин. В конце – концов, этот благородный вор пал под напором превосходящих хорошо вооруженных сил, тем самым, избавив своего недруга от необходимости париться на нарах. Теперь же возникает вопрос, почему же я все-таки не верю в сей славный рассказ? Конечно, это забавно, но я сильно сомневаюсь, что эта благородная скотина будет сколько-нибудь долго таскать на себе палку, довольно тяжелую и довольно железную, которая будет систематически его колотить по башке, пусть и крепкой. Порвать погон, пусть и толстой кожи, полуторасотеннокилограммовому скоту не так уж и сложно, даже и раненому, и смурному. Так что месячная погоня в сей сказке уже относится к разряду вымысла. Скорее всего, зверь был добран в этот же день или на следующий, когда он окончательно обессилил, или просто незадачливый хозяин нашёл карабин на следу бодро удирающего от него подранка. Впрочем, меня уверяли в обратном с редким жаром и пылом, но мой многолетний опыт общения с дикими животными, особенно с теми которые маячили в районе мушки, как-то наполняет мою душу редким скептицизмом по этому вопросу. Вот так-то. Враньё все это, хоть и классное, но всё равно враньё... А может и правда, бис его знает?
[Скрыть]Регистрационный номер 0284581 выдан для произведения:
ЧЁС ПО УШАМ
Я прогуливал собак. Со мной было две лайки. Кобель, Джек, был чистокровной русско-европейской лайкой, а Герта была помесью карело-финской с западносибирской. Ходил я в сторону Дальних шишек. Отмотав положенные десять километров, я уже подходил к Г-ки. Дорога проходила по взгорку рядом с недавно построенным домом. Там жил молодой мужик, имени которого я тогда не знал, но все звали его Пушкарёнком. Мы постоянно встречались, а при малом населении Г-ки считай, знали друг друга. Так что заговорить, даже при нашей общей малознакомости, было делом обыденным. Тем более мы вчера вечером, точнее ночью, встретились с ним при возвращении с охоты. Я, при других прочих условиях, конечно бы, избежал этой стрелки, так как не люблю лишних разговоров и длинных языков. Но он заметил в темноте мелькание моего фонарика и остановился, а я, различив шорох рядом с тропинкой, решил выяснить, кто же там прячется. Так что с моей стороны эта встреча была случайна. Я шёл на зверя, а нашёл человека. Вольно или невольно пришлось разговаривать с ним ночью, утром же было просто неприлично пройти мимо, кроме того Герта принялась выясняя отношения с его молодой визгливой сучонкой, загнав её во двор. Так что мы зацепились языками, и разговор потёк своим путём.
Сначала он не уходил далее специфических охотничьих разговоров, типа навесок пороха, оптических прицелов, рассаливания солонцов и вечных вопросах о принадлежности последних тем или иным лицам, или мне лично, при случае если их вычислили конкуренты по охотничьему ремеслу. Впрочем, солонцами серьезно в районе Г-ки никто не занимался кроме меня. Были, конечно, попытки рассолить мочажины, но дальше одного выноса соли и сооружения лабаза дело не уходило почти ни у кого. В конечном итоге разговор зашёл об охотничьих случаях и приключениях. Поскакав по кабанам и козам, мы обратились к изюбрам. Вот тогда-то я услышал эту байку. Только, чур меня, я продаю за то, что купил и за правдивость сего рассказа не ручаюсь, оставляя достоверность на совести моего рассказчика. Впрочем, там был не один рассказ, а два. За достоверность которого я тоже ручаюсь не более, но тоже перескажу его, но уж отдельно.
Начался его рассказ отнюдь не с этой байки. Я рассказал про охоту на пятнистого оленя, когда не мог рассмотреть его на расстоянии не более пятидесяти метров от себя на белом снегу в редком кустарнике. Тут-то и всплыл этот случай. Следует заметить, что недалеко от Г-ки находится село Каменушка, откуда, в сущности, и начинается Уссурийский заповедник. То, что там многие работают в нём лесниками, вполне естественно. Но поскольку на Руси издревле повелось, что каждый имеет то, что он охраняет, то, как и первое, тоже естественно, что каждый лесник-охотник. Кроме того, во времена оные, лесники, как и профессиональные охотники, единственно, кто имели нарезное оружие для охоты за копытными, а именно карабины. Хотя оружие не принадлежало им лично, но то, что оно использовалось для личных нужд, столь же неоспоримо, как всё сказанное выше.
В общем, мужики охотились. Как раз они нашли табунок изюбрей и начали его выслеживать. То, что это мероприятие прошло удачно, следует уже из того, что они все-таки завалили огромного рогача. Вот тут-то и начались самые невероятные события, по причине которых я мало верю в их достоверность, хотя на свете всё может быть.
Завалив оленя, счастливый стрелок, с выпученными глазами и высунутым языком, кинулся дорезать бездвижное животное, не сделав контрольный выстрел под ухо, как поступают всякие профессиональные киллеры. Но поскольку казенный карабинчик некуда было притулить, то он бросил его куда попало. Куда попало, были могутные рожища почти самого большого благородного оленя на наших обширных просторах родных. Марал, как говорится, посолиднее будет. Пока он там дергал нож из ножен, наш непутевый мертвец очухался и стал подниматься. Видимо мужичонка оказался не из храбрецов, поскольку не бросился грудью с одним ножом на его острые рога и не попытался выручить государственное добро, или, с ловкостью дикаря, всадить ему нож под лопатку. Скорее всего, он, разинув рот, созерцал непрезентабельную картину, когда очухавшись, подлый олень встал и, пошатываясь, побрел прочь, чтобы в спокойной обстановочке прийти в себя. Кроме того, эта скотина уносила в клюве госсобственность, за утерю которой этому лоботрясу корячились не только крупные неприятности, но, может быть, и тюряга. Госсобственностью был тот самый карабин, брошенный на рога и благополучно застрявший там на перевязи. Так что бурю эмоций бушующих в его груди не стоит описывать, а бежать за этим диким олухом, коий по-русски не бельмес, не имело смысла, так как он, даже смурной, может прогуляться на хорошем галопе не один десяток километров. Так что ему оставалось рвать волосы, изрыгать проклятия в особо больших количествах и крутить то, что не могло бы ему пригодиться на ближайшее время в местах несколько удаленных от цивилизации.
Что было дальше предположить нетрудно. Вскорости была организована погоня, которая, естественно, ни к чему не привела. На следующий день эту скотину гоняли снова всем гамузом, но, видимо, ранение было не тяжелым, а скорее зверь просто был оглушен, или у него не были задеты сколько-нибудь важные органы. Так что солидарно с этим олухом за этого рогача взялось все наличное мужское население Каменушки. Конечно, первым был сам хозяин. В конце – концов, этот благородный вор пал под напором превосходящих хорошо вооруженных сил, тем самым, избавив своего недруга от необходимости париться на нарах. Теперь же возникает вопрос, почему же я все-таки не верю в сей славный рассказ? Конечно, это забавно, но я сильно сомневаюсь, что эта благородная скотина будет сколько-нибудь долго таскать на себе палку, довольно тяжелую и довольно железную, которая будет систематически его колотить по башке, пусть и крепкой. Порвать погон, пусть и толстой кожи, полуторасотеннокилограммовому скоту не так уж и сложно, даже и раненому, и смурному. Так что месячная погоня в сей сказке уже относится к разряду вымысла. Скорее всего, зверь был добран в этот же день или на следующий, когда он окончательно обессилил, или просто незадачливый хозяин нашёл карабин на следу бодро удирающего от него подранка. Впрочем, меня уверяли в обратном с редким жаром и пылом, но мой многолетний опыт общения с дикими животными, особенно с теми которые маячили в районе мушки, как-то наполняет мою душу редким скептицизмом по этому вопросу. Вот так-то. Враньё все это, хоть и классное, но всё равно враньё... А может и правда, бис его знает?