Чудеса в решете 28

(продолжение)

НОЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ШУБАЙСА

Шубайс не спал. Он никак не мог отойти от шока, связанного с внезапным превращением мешка золота в сундук, в до краёв набитый капустой сундук. Пришлось майору освободить из-под стражи обоих Лаптевых. Заподозрить их или Красикова и милиционеров, охранявших супругов, он не имел оснований. 
- Прямо какой-то Кио, - думал Шубайс, ворочаясь в постели. - Нет, пожалуй, такое и знаменитому фокуснику не по зубам. Сплошная чертовшина и с этим мешком золота, и вообще с кладом. Право, здесь не обошлось без нечистой силы. 

ВАМ ЗВОНЯТ ИЗ МОСКВЫ

Раздался осторожный стук в дверь и в комнату вошла Ульяна в накинутом поверх сорочки платке.
- А, пришла, - не очень доброжелательно протянул Шубайс. - Повторить вчерашнее?
- Вам звонят из Москвы, - ответила Ульяна. - Какая-то шишка...
Шубайс вскочил с койки. 
- Из Москвы? - недоумённо переспросил он женщину. - Ты не ошиблась? Причём тут Москва?
- Сказали так: - "С вами будет говорить Москва, позовите к телефону майора Шубайса".
Как был, в одних трусах, Шубайс поспешил в комнату Ульяны, где находился телефон. Схватив трубку, он проговорил:
- Алло, майор Шубайс слушает...
Сквозь треск, жужжание, гул, шорохи и прочие непонятные звуки до уха майора донёсся мужской голос. Ни расстояние, ни помехи не могли услышать в нём властные нотки, присущие только очень большим начальникам. Звонивший назвал свою фамилию. У Шубайса чуть не подкосились ноги: ему никогда не приходилось разговаривать с вождями, и он даже не мог предположить, что кто-то из них, вот так, запросто, соизволит позвонить ему среди ночи. 
- С-слушаю, т-товарищ Шнуров, - выдавил он из себя.
- Я в курсе того, что у вас там нашли, - продолжал вождь. - Но меня интересует, много ли в нём монет, и что это за монеты - только царские десятки или есть ещё какие?
- Разные попадаются, товарищ Шнуров, - ответил Шубайс. - Немало и не поймёшь, чьи они. Я не специалист...
- Хорошо, майор. Благодарю за информацию. До свидания, - сказал вождь.
На этом разговор закончился. Шубайс опустился на кровать Ульяны и произнёс:
- Во, дела, Уля... Ты знаешь, кто сейчас звонил?..

БЫТЬ ТЕБЕ ПОЛКОВНИКОМ!

Не успела Ульяна ответить, как снова задребезжал телефон. Шубайс схватил трубку, сказал:
- Алло, майор...
- Знаю, что майор, - раздался голос Пирдюкова. - Быть тебе поковником! Ты знаешь, кто тебе сейчас звонил?
- Разобрал, Николай Иванович.
- То-то же. Теперь готовься, майор. Послезавтра он прилетает к нам и прямиком в Пестюрино. Готовься.
- Ёшкин кот, - вырвалось у Шубайса. - Только этого нам не хватало!
Положив трубку, он посмотрел на Ульяну и спросил:
- У тебя найдётся чего-нибудь выпить?

СОН ШНУРОВА

Эдуард Романович помчался бы, полетел в Пестюрино немедленно, прямо ночью, но, к сожалению, он днём должен был присутствовать на совещании при Самом. Бровеносец не любит, когда кто-нибудь из соратников без уважительной причины пропускает это мероприятие.
Поговорив с майором, Эдуард Романович поуспокоился и провалился в сон. Ему приснилось, будто он, как Али-Баба, попал в пещеру, полную сокровищ и, конечно, уникальных монет...

ДВА ОДИНОЧЕСТВА

Перевалило за полночь.
Шубайс и Ульяна сидели за столом. У неё нашлось и что выпить, и чем закусить. Только сейчас, сидя рядом с Ульяной, Шубайс вдруг понял, насколько он одинок на этом свете. На это он и пожаловался после второго стакана самогонки.
Когда-то, будучи молодым лейтенантом он женился, но скоро жене надоело ждать его по ночам: то ли он на задании, то ли у какой-нибудь бабы, и они расстались. 
Ульяна внимательно слушала майора, жалела своею бабьей жалостью, глядя на него зелёными всё понимающими глазами, и думала, что она ни за что не ушла бы от такого мужчины.
Когда Шубайс замолчал, Ульяна поведала ему о своей незадавшейся жизни, о муже, также бросившим её, уехавшим в город за длинным рублём и заведшим там новую семью с городской стервой.
Шубайс слушал её и вдруг в голове его мелькнула мысль:
- А не позвать ли мне её замуж? - но вслух сказал: - Пойдём, Уля, в кроватку... 

ЕФРОСИНЬЯ

Она пришла, когда только засветился край неба. 
- Доктор, - сказала Ефросинья Никите Эрнестовичу, - я, нито чичас прямо рассыплюсь. Чую, он ужеть на выходе.
Тяжело ворочая раздутым раскалённым животом, она взгромоздилась на жёсткое родильное ложе, выпростала из-под полотняной сорочки толстые красные ноги с венами вспухшими и синими, словно реки на карте Советского Союза, обнажая зияющий проход, вывороченный наружу тёплым розовым нутром.
- Если будет мужик, я назову его Никитой, - пообещала Ефросинья и вытолкнула на Божий свет нового человечка прямо в руки Никите Эрнестовичу.
- Мальчик, - незамедлительно сообщил он Ефросинье, прикрывшей с облегчением глаза. 
Счастливая улыбка осветила её широкоскулое лицо.
Поднимающееся над горизонтом солнце наполнило родовую палату розовым светом, заиграло свою звонкую песню на никелированных инструментах, вызолотило белый халат Никиты Эрнестовича, искупало в тёплых нежных лучах родившегося человечка, всему миру заявившему о себе басовитым криком боли и радости.

ВСЕ НАШИ НЕРВЫ В ЖЕЛУДКЕ

Ранним утром примчался в Пестюрино Охламонов, взмыленный и нервный. В покрасневших его глазах вихрилась паника. Ему хотелось кричать: - "Давай, давай!.. Жми!", но он не знал, что давать и в какую сторону жать.
Милиционеры завтракали в коридоре сельсовета. Служба, службой, а еда - дело святое.
- Садитесь, позавтракайте с нами, - предложил Охламонову Шубайс. Все наши нервы в желудке. Особенно, в голодном. 
Охламонов присел рядом с милиционерами, поковырялся в пшённой каше. Аппетита у него не было, но каша мягко легла на дно желудка, и тот, смятённый предстоящим приездом самого Члена, можно сказать, вождя, малость поуспокоился.

ДЛЯ ЧЕГО КОЗЕ БАЯН?

Около полудня в село въехало несколько тяжёлых грузовиков, крытые тентами чёрная "волга", бронетрансортёр, армейский "газик" и зелёный фургон с антенной. Из "волги" вышел милицейский генерал-майор исполинского роста с красными лампасами на бриджах и в высоких лакированных сапогах, ослепительно сияющих на солнце. На широких его плечах отливали золотом погоны. Это был сам начальник областного УВД Мертваго Владлен Осипович. Из "газика" выскочил чин поменьше, подполковник, никому неизвестный, со стремительными глазами на смазливом лице театрального первого любовника. На нём была форма офицера внутренних войск.
Из грузовиков выпрыгивали солдаты с красными погонами и с автоматами в руках. Не дожидаясь чьей-то команды, они принялись за дело: развернули на площади полевую кухню, тут же задымившую, и стали ставить большие палатки. 
Мертваго пожал Охламонову руку, остальным слегка кивнул головой.
- Что у тебя здесь? - спросил Мертваго Охламонова. - Сам министр мне позвонил среди ночи и приказал прибыть сюда с батальоном бойцов.
- Клад, товарищ генерал, - ответил Охламонов. - Громаднейший клад, который потянет не на одну тонну золота и на сотню первоклассных бриллиантов.
- Вот оно что, - удивился Мертваго. - То-то министр приказал организовать строжайшую охрану объекта и населённого пункта, чтоб ни отсюда, ни сюда ни одна птичка не пролетела.
А это, познакомьтесь, командир батальона Водичкин, - представил он подполконика.

М-ДА, КУМА, ТУТ НЕ ДО УМА

Пестюринцам оставалось только оторопело наблюдать за военной операцией, за тем, как солдаты ставили палатки и как опутывали площадь колючей проволокой.
- М-да, кума, тут не до ума, - обронил Авдей, стоя в кучке односельчан, наблюдавшими за слаженными действиями солдат.

ДЕНЬГИ ВПЕРЁД

Московский поезд в Тмутараканск прибыл точно по расписанию в тринадцать двадцать. Савраскин, подхватив свой видавший виды баул, вышел на привокзальную площадь. Тмутараканск - Москва. У стоянки такси здесь не было очереди, и три машины с нетерпением ожидали пассажиров. Но желающих не было. За три копейки на трамвае можно доехать до любого конца Тмутараканска или вообще дойти пешком.
Появление Савраскина вызвало среди водителей некоторое оживление.
- Куда едем? - спросил Данилу Викторовича счастливчик, машину которого тот облюбовал.
- В село Пестюрино, - ответил Савраскин.
- Куда? - протянул водитель, немолодой мужчина, блеснув золотым передним зубом и выкатив на чокнутого глаза.
- Это в Затраханском районе, - пояснил Савраскин.
- Не, туда я не поеду, - покачал головой водитель. Далеко. Зажопинский край. У тебя и денег таких не найдётся, что заплатить за дорогу.
- А сколько нужно? 
- В один конец не меньше полтинника. Но платить придётся за оба конца. Оттуда мне придётся гнать порожняком.
- Значит, стольник? Я согласен.
Не лучшее решение для опытного кадрового разведчика. Водила непременно его запомнит. Но время шпиона поджимало. А время - деньги. 
Водитель недоверчиво окинул Савраскина. Его вид: несвежая рубашка, щетина, проступившая на щеках, ношеный пиджак с лоснящимися рукавами не внушали доверия. 
- Фронтовой друг у меня там загибается от рака, - пояснил Савраскин. - Спешу увидеть его, пока он жив.
- А, друг. Дело святое, - ответил уже мягче таксист, однако добавил: - Но деньги вперёд... Всякое бывает.
Савраскин достал из кармана деньги и протянул ему.

КОРМЛЕНИЕ РЕБЁНКА

Марья не отходила от ребёнка, словно старалась заменить ему его непутёвую мать. Она пеленала его, кормила из пипетки козьим молоком и баюкала, напевая те песенки, что поют матери своим деткам. Никита Эрнестович тоже забегал, чтобы посмотреть на детёныша и, конечно, на Марью. 
Ефросинья, занявшая Любкину койку, тоже жалела несчастное дитя, ставшего при живой матери сиротой. Смотрела она, смотрела, а приложив своего Никитку к груди, сказала Марье:
- Не мучайся ты со своей бутылочкой, Маша. Давай, я приложу его к своей титьке. Пусть порадуется дитя.
Марья засомневалась:
- Ты его набалуешь, Фрося, а что потом?
Ефросинья помолчала, а потом ответила:
- Вот что я думаю: возьму-ка я его себе. Всё до кучи. Молока у меня хватит на обоёх. Будь я коровой, была бы рекордисткой...
- А как на это посмотрит твой Колька?
- А чё ему смотреть? - усмехнулась Ефросинья. - Хорошо посмотрит. Два парня. Пусть Эрнестыч оформит, будто я двёх родила. Кому како дело? А, Маш? Этот Никитка, а этого назовём Пашкой. Братьями будут.
- Нужно посоветоваться с доктором, - ответила Марья.
- Да не будет он против. Я ж по глазам евонным вижу, не будет.
Марья протянула ребёнка Ефросинье и та, отворотив широкий ворот сорочки, выпростала тяжёлую грудь и сунула чёрно-коричневый сосок в ротик Пашке, мгновенно присосавшемуся к нему. Открытыми мутными запоминающими глазёнками он уставился на Ефросинью. По подбородку его потекла белая молочная струйка.

НЕДОВЕРИЕ

Любка собиралась уезжать. Она хотела поспеть домой прежде Витьки.
- Маманя, давай золото, - сказала она Аганьке.
- Аганька не была против, но гыз её червь сомнения.
- Обманете вы меня с Витькой. Ой, обманете... 
Любка обиделась:
- Торгуй тогда сама.
- Пусть Витька найдёт покупателя. Я сама с ним буду торговаться. Сама отдам ему золото, сама получу деньги. Вас не обижу.
- У них, у воров, так не делается, маманя, - ответила Любка
Дело зашло в тупик.



(продолжение следует)