Чудеса в решете 10

(продолжение)

УВЛЕЧЕНИЕ ФОТОГРАФИЕЙ

С вечера и до середины ночи Ефрем Акимович Лаптев провёл в домашней фотолаборатории. Увлечение фотографией он успешно совмещал со служением народу на посту председателя сельсовета. Правда, работа с фотоаппаратом "Салют" ему нравилась больше забот о народе.
Увлекшись проявлением плёнок и печатью снимков, он не пошёл в баню и потому оказался вне курса банных событий. Об этом ему сообщила Юлька за завтраком.
- Ты слышал, дорогой, а Чинков завёл себе любовницу.
- Ты что, солнышко, и мне рекомендуешь обзавестись ею, - улыбнулся Ефрем Акимович. - Не соблазнить ли мне нашу сельсоветскую уборщицу Зину?
- Только посмей, разом оторву твои кокушки, не пожалею, - замахнулась на него Юлька поварешкой, которой разливала по тарелкам суп. Ефрем Акимович любил плотно позавтракать.
- И с кем он спутался? - поспешил он перевести разговор. 
- Бабы говорят с какой-то сисястой блядью, - ответила Юлька. - Вы же, мужики, любите таких.
Сисястою у Юльки была любая с бюстом более первого размера. Сама она носила нулевой, но чаще обходилась без него.
- Твои бабы наговорят, - с сомнением проговорил Ефрем Акимович. - Им только дай...
- Им их мужики сказали, что Чинков сам похвалялся и показывал свой трофей, - сказала Юлька. - А вот то, что Красиков Васька ходит к нашей соседке Розке, я собственными глазами видела. Сегодня на заре крался он из её дома.
- Ну? - удивился Ефрем Акимович. - Васька с Розкой? Может, он по делам к ней заходил?
- Ага, в четыре часа утра. Бабы коров ещё не выгоняли. Вот Дуська узнает...
- Успокойся, - Лаптев шлёпнул Юльку по плоскому заду, там, где должна находиться попа. - Пойдём лучше, я покажу тебе мои новые работы. Есть отменные.

СОЖАЛЕНИЕ

Всю прошедшую ночь Нина Аполлоновна не сомкнула глаз. Её сердечко смутили признания участкового Красикова. Да и как тут оставаться спокойной, дожив почти до тридцати лет, оставаться незамужней и, того более, девушкой, не познавшей мужчины? Не везло Нине Аполлоновне на любовном фронте: кто нравился ей, тот не обращал на неё внимания, кому же нравилась она, те не интересовали её. Василий же Красиков мужчина видный, при должности. Жаль только, что женатый. Поэтому Нина Аполлоновна до сих пор пропускала его мимо глаз и мимо сердца. И вдруг вчерашнее его признание в любви. И ничего, что был он выпившим. Что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Значит, таил Василий свою любовь к ней. Ну, какая Дуська ему жена? Не пара они. Другая нужна жена Василию, умная, образованная, культурная и, конечно, покрасивше коровы Дуськи. Такой Нина Аполлоновна считала себя.
Ей захотелось лишний раз взглянуть на себя и лишний раз убедиться в истинности своего объективного мнения. Она поднялась с постели, скинула сорочку и принялась оглядывать себя со всех сторон в зеркале. Конечно, она была достойна кисти великого художника. Всё у неё было на месте и в идеальных пропорциях.
- Ах, зачем я испугалась, - с сожалением вырвалось у неё. - Он же сказал, что ушёл от Дуськи насовсем, бросил её. Где он сейчас? Куда приложил свою головушку? Дура я...
Но вспять время не повернёшь, сделанного не воротишь.
Не видела она влетевшего в её комнату Гогу, оставившего пьяного Красикова на обеспамятвовавшей Аганьке. Гога услышал её слова, потёр мохнатые ручки и сказал себе:
- Эге, тобой, дурочка, стоит заняться. 
Усевшись ей на плечо, он шепнул ей на ушко:
- Ты посмотри, может, он, бедняжка, ещё лежит в канаве. А может, он собирается утопиться, несчастный?
Нина Аполлоновна не могла перенести этой мысли. Быстро одевшись, она поспешила на место её стычки с Красиковым, но там она нашла только его фуражку. И на берегу Добрицы его тоже не обнаружила. 

УТРЕННЯЯ ПЯТИМИНУТКА

Хотя день был воскресный, Никита Эрнестович проводил пятиминутку. Отчитывалась о прошедшей ночи медсестра Пажнина.
- В стационаре находится восемь человек, - докладывала она суховатым голосом. - Больная Дронина поужинала, ночь спала спокойно. Старуха Лысова всю ночь ходила по коридору, так как не могла уснуть из-за храпевшей Генкиной. У Васильева четвёртый день нет стула. Он просит сделать ему клизму. А Лихачёва просится домой помыться. Она второй месяц немытая, воняет. Её давно пора уже выписать.
- Вы же, Софья Дмитриевна, что сын отказывается её брать. Файка пригрозила ему разводом, - сказал Фёдор Прохорович. - Не ломать же семью. Вот оформим в дом престарелых, освободимся от неё. А обмыть вы могли бы и сами, не дожидаясь, пока врач прикажет.
- Я помою её, - сказала заступавшая на смену Марья Снежкина.
Никиту Эрнестовича радовало, что весь день он сможет любоваться своей царевной. 

АХ, КАКОЙ ОН МИЛЫЙ!

В правлении колхоза тоже прошла планёрка. Пыжиков распределил работы по бригадам и отпустил бригадиров. После окончания её все разошлись, задержалась только Роза Павловна.
- Вчера вечером звонил Алексей Фомич, - сказала она Пыжикову. - Его выписали из больницы. Он просил, если возможно, прислать за ним машину, чтобы не трястись в автобусе после операции.
Рогач, возлежавший на диване, обозрел Розу Павловну и подумал:
- А она ничего ещё бабёнка... бюст... попа... Всё при ней.
Просьба Розы Павловны, признаться, малость напрягла Пыжикова. Он собирался сегодня неспеша проехаться по полевым станам. Если отдать ей единственный "газик", это означало самому остаться без машины. Трястись же в телеге Ивану Ивановичу не хотелось. Но и проявить неуважение к главбуху и её мужу агроному он не мог. Он посмотрел на Розу Павловну добрыми глазами, усталыми от колхозных забот. В чёрных его зрачках отразалась вся женщина и, к своему удивлению, он вдруг увидел её соблазнительную фигуру, обтянутую белой блузкой и бежевой юбкой.
- А она аппетитная. Как я этого раньше не замечал, - подумал Пыжиков. - Она не хуже Марьи. Но тело её ближе, и не девка, бабье дело знает...
Подумав так, он бодрым голосом произнёс:
- Доставим Фомича в лучшем виде. Будьте готовы к одиннадцати. Я пока смотаюсь в пару бригад.
А Рогач уже навеивал Розе Павловне:
- Смотри, какой мужчина... Такой удовлетворит любую бабу.
Роза Павловна посмотрела на Пыжикова повлажневшими глазами, ощутила вспыхнувший огонёк в самом низу и подумала:
- А он милый... Я бы такому дала...

В ТИХОМ ОМУТЕ ЧЕРТИ ВОДЯТСЯ 

Когда Дуська подошла к лавке, там, у дверей, уже собрались бабы. Понятно, что они перемывали кости блуднику Чинкову. 
Дуська посмотрела на них сверху вниз.
- Гадаете, с кем спутался Тимофеич? - спросила она, поворачивая ключ в висячем замке внушительных размеров.
В ответ послышалось:
- А ты, что, знаешь?.. Свечку им держала?.. 
- Знаю, - важно ответила Дуська, - знаю, хоть свечку им и не держала.
- Так скажи, с кем он там, - потребовали бабы.
Но с ответом Дуська не торопилась. Она прошла в подсобку, сменила платье на замызганный белый халат, из-под которого просвечивал голубой лифчик и такого же цвета панталоны. И только после этого она явилась к бабам, сгорающим от нетерпения услышать имя Чинковской стервы.
- Ну, не тяни, - снова потребовали те.
- Катька Пыжикова, - торжественно объявила Дуська. - Это её лифчик. Мой Вася показал мне его, розовый с зелёными пуговками.
- Не может быть, - охнули бабы, но признали: да, точно такой они видели на Катьке.
- Она кроме своих книг, никого не замечает, - послышалось недоверчивое.
- А ещё культурная...
- Культурные все такие, бляди они...
- Зато чистенькая, не воняет, как ты, навозом...
- Вот те на...
- Сама вонючка...
- Правду говорят: в тихом омуте черти водятся...

ТАЙНЫЕ МЕЧТЫ ЕЛИЗАВЕТЫ НИЛОВНЫ

Воскресенье. Солнце, разбросало горячие лучи над Пестюриным, полоща огненным золотом дома, деревья, траву, белые головки ромашек, разбежавшихся среди травяной зелени.
Елизавета Ниловна вышла на крыльцо. Двор у её родителей просторный, дорожки выложены битым кирпичём. Дом под железной крышей, обшит тёсом, выкрашенным охрой. На окнах резные наличники.
Прошлась Елизавета Ниловна по тропинке, протоптанной среди травы-муравы, в нужный домик на задворках, вернулась на крыльцо, села на согретую солнцем ступеньку и прикрыла мечтательные глаза. А мечтала она о городской жизни, об уютной квартире со всеми удобствами, то есть, с газовой плитой, с ванной, с фаянсовым унитазом, о театрах, о ресторанах и вообще о культурном обществе. Но кто её там ждёт? Кому она нужна в городе?
Один выход: заловить городского парня, женить его на себе, обосноваться в городе, а там... А дальше будет видно.
Но городские парни по пестюринским улицам не гуляют. Пестюрино - это вам не Сочи и не Гагры, куда Елизавета Ниловна мечтает съездить в отпуск, Пестюрино - это Пестюрино с речкой Добрицей, окунями и раками в ней.
Разве что приехавший новый доктор. Он и на вид хорош и культурен, и не женат, а главное - из самой Москвы. Елизавета Ниловна вздохнула:
- Ах, как было бы здорово уехать в Москву...
- А ты его соблазни, - шепнул Хромой, присматривавшийся к ней.
- Да, нужно постараться его соблазнить, - подумала Елизавета Ниловна. - Он человек благородный: если переспит, то обязательно предложит мне выйти за него замуж...

СЛУХИ, СЛУХИ

Юрий Давыдович Рваный подошёл к Читкову, мудрствующим над тракторным мотором, и заговорил о вчерашнем банном происшествии:
- Тимофеич, по селу идёт слух, что лифчик-то Катерины Алексеевны Пыжиковой. Что скажешь?
- Враки, - отрвался Чинков от мотора. - Ни с кем и ничего такого у меня не было и нет.
- Нехорошо, Тимофеич. Ты член парткома, и такое... - покачал головой Рваный. - Придётся ставить вопрос о твоём поведении на партсобрании. Лифчик-то из твоей сумки, не из моей.
- Не виноват я ни в чём, Юрий Давыдович, - обиделся Чинков. - Как вы можете не верить мне, члену партии...
- Будь ты не член, и вопросов бы не было, Тимофеич, - с сожалением проговорил Рваный и отошёл от растерянного Чинкова.
Сама героиня растекающейся по селу сплетни Катерина в это время трудилась у себя на огороде. У одной её сегодня был законный выходной. Она полола грядки, негромко напевая:

- Каким ты был, таким ты и остался,
Казак лихой, орёл степной...

За этим занятием и застала её вошедшая во двор Федора Брусова, заслуженная колхозница, а ныне пенсионерка.
- По селу, Катерина, идёт слушок, что ты и Чинков вась-вась, - сказала Федора, потирая кончиком среднего пальца по тылу указательного пальца.
Катерина выпрямилась.
- Что? О чём ты? - удивлённо спросила она.
- Ну, что вы с Чинковым полюбовники, - пояснила Федора.
Катерина оторопела от таких несправедливых слов и ответила:
- Враки!
- Тимофеич, мужики говорят, в бане вчера похвалялся твоим лифчиком, мол, сам его с Катьки снял...
- Я говорю, что это всё враки, - повторила Катерина. - У меня этот лифчик выпросила Дуська Красикова, чтобы по нему выкроить себе. А куда она его дела, спроси у неё.
Федора тороплтво распрощалась с Катериной и засеменила раздутыми ножками прочь.
По селу пошло:
- Лифчик-то Катькин, а она его подарила Дуське... Дуська и Чинков полюбовники... Дуська наводит тень на плетень...
Чем невероятнее ложь, тем легче в неё верят.
А Рваный уже сидел в кабинете Красикова.
- Василий, всё село уже знает, с кем ты провёл сегодняшнюю ночь... - сказал он. - М-да... Милиционер... Член партии... Нехорошо...
Василий ужаснулся про себя:
- Позор на всё село... Ладно баба путная была бы, а то семидесятилетняя старуха... Теперь засмеют... Теперь хоть беги из села... Неужели Аганька похваляется, что молодого натянула на себя?.. А как же наш уговор с нею?..
- Ничего у нас с нею не было, - хмуро ответил он. - По пьяни ввалился к ней и уснул. С любым можнет случиться...
- И тем не менее, я поставлю вопрос о тебе на партийном собрании, Василий, - сказал Рваный, поднимаясь со стула. - Подготовь мне объяснительную о своём неподобающем поведении. 
Рваный ушёл, а Красиков подумал:
- Не застрелиться ли мне?..


(продолжение следует)