Я стреляю влёт весьма плохо, следует это
признать. Всю сознательную жизнь я охотился на крупную дичь, больше всего на
копытных, белку, колонка, норку, даже имел дело с соболями и харзой. Изредка
бил рябчиков, но большей частью сидящих на ветках деревьев, поскольку у
таежника в стволе редко бывает дробь. В моей задрипанной одностволке чаще всего
дежурит или пуля, или картечь, так что если рябчик и взлетал, то я его
выслеживал по полету и уже там, перезарядив ружьё, бил. Специально не охотясь
ни на рябчика, ни на фазана я не приучал и своих лаек, так что они поднимали их
зачастую за сто и больше метров, но и при этом мне удавалось кое-что взять
из-под них. Так что охота на уток, что я начинал свою карьеру охотника, так и
не успела выработать у меня, в отличие от брата, этот навык, а хладнокровием и
выдержкой я был наделен с детства, так же в отличие от брата.
Это маленькое эпизод - больше урок
биологии, чем приключение, предметный урок маскировки и защитной окраски и
выдержки.
Теперь следует добавить несколько
банальных замечаний, без которых трудно стать приличным охотником. "Надо
думать по кабаньи", - сим дельным замечанием об охоте на кабанов отмечает
свою книгу Юрий Михайлович Янковский, пионер освоения Дальнего Востока. Это
относится и к прочим охотам, каждый зверь имеет свой характер, излюбленные
места обитания, привычки, места отдыха, отличные от соседа, хотя среди особей
одного вида они имеют меньший разброс, так что опытный охотник, обходя, говоря
научным языком, излюбленные биотопы данного вида, может надеяться на встречу с
ними. В принципе, при охоте на уток не требовалось особого ума, и мы даже не
задумывались над этим простым вопросом. Утка обитает в болотах, озерцах и
прочих неприятных, мокрых местах. О перелетах, местах кормежек и прочих
тонкостях утиной охоты мы просто не задумывались в то время.
Самым близким местом обитания уток от
нашего дома была старица З-ки. Это была цепь озер и болотин, поросшей ивой,
прочими кустарниками и деревьями, протяженностью около трех километров. Изредка
туда залетали и гуси и кряковые утки, но больше всего было чирков. Если гуси
были чрезмерно осторожны, а крякухи снимались с места при одном звуке шагов
человека, то чирки запросто подпускали на выстрел.
Поскольку я был хиловат, бледноват и
маломощен, то бить их влёт я тогда просто был не в состоянии, то предпочитал охотиться
скрадом на чирков, которых, по выражению моего брата, можно было гонять из
кустов палками. Я и сейчас предпочитаю этот вид охоты, хотя на копытных без
нарезного оружия этот способ малодобычлив.
Вот эту старицу по осени мы прочесывали с брательником множество раз. Я
шёл тогда вдоль озерца. Оно, как и все подобные озера, образованные руслом
реки, было вытянуто в длину и узким в поперечнике, к тому же сильно поросли
кустами. Кусты наклонялись низко над водой, и к тому же плавала опавшая листва.
Я шёл, осторожно ступая по узловатым корням кустов и деревьев, отчего-то сильно
обнаженным в том месте. Я избегал ступать на тропинку, чтобы не шуршать опалой
листвой и не хлюпать по лужам, что тоже создавало излишний шум. Я рассматривал
озерцо со всем вниманием, на которое я был способен. Вдруг впереди, как часто
бывает, колыхнулась вода и по ней пошли в мою сторону круги. Образование кругов
говорило о наличии какого-то зверя или птицы: упавший сук или обвалившаяся
земля, издавали бы шум, и я бы услышал отчетливый всплеск, а здесь круги
образовывались бесшумно, но никого не было видно. Я медленно стянул ружье, снял
с предохранителя и стал ждать. Круги на воде перестали возникать, но кроме
опавшей листвы на поверхности и теней от кустов и деревьев, ничего не было
видно. Я не двигался, поскольку был уверен, что под кустами кто-то есть. Стоять
было тяжело, так как поза, в которой я находился, была неудобна, стали отекать
ноги, и я едва удерживал равновесие на тонких и неровных корнях. Ничего не
оставалось, как медленно менять позу на более удобную, но только я начал
двигаться, как вода в том месте, куда я так упорно смотрел, вновь шевельнулась,
и я, на совершенно чистой воде, увидел чирка. Он двинулся немного вперед. Я его
отчетливо видел. Ружье привычным, плавным и незаметным движением, оказалось у
плеча, и мушка стала искать цель. Там, где только что плавала уточка, никого не
было кроме теней и плывущих по поверхности листьев. Я её не видел! Стрелять в
цель, которую я не вижу, я избегал, но и стоять с тяжелым для меня тогда
ружьем, я долго не мог. Кроме того, моя поза была всё ещё не удобна. Я стал
медленно опускать ружье, но тотчас в том месте, куда я целил секунду назад,
что-то шевельнулось, и вновь возникла птица, но когда я поднял ружье, то ничего
опять не увидел. Мушка была пуста, хотя я знал, что через разрез прицела смотрю
на чирка. Тягостные мгновения продолжались целую вечность. Я не двигался, и мое
терпение было вознаграждено. Наконец что-то шевельнулось, и на мушке отчетливо
возник селезень с зеленым зеркальцем на крыле. Дробь разбила воду вокруг
уточки, и, перевернувшись вверх брюхом, она забился на черно-коричневой
поверхности озерца, так теперь хорошо видимая и беззащитная не укрываемая
больше от меня перевернутым небом
Сибири.
Помочь сайту
Поздравления
