ФЕЯ или Бумеранг ещё летит... главы 4-5

ГЛАВА 4

- Куда теперь? - глянула на бабулю Света, когда вышли из фабрики.
Бабуля огляделась:
- Если я не ошибаюсь, там собор должен быть. Посидим на скамеечке и спокойно промоем первую лопату песка. - Однако, не пройдя и десяти шагов, заговорила: - Итак, что мы имеем в лотке?
- Дог! Я тебе стучу по ноге, а ты...
- Что я? Я дала тебе возможность вставить слово, а то ты уже задрёмывала.
- Неправда! Мне просто стало очень жалко... ребят... Хотелось заплакать... Катеньке было, как и мне, пятнадцать...

- Дог, дог... - вслух размышляла Елизавета Яковлевна, казалось, абсолютно не слушая внучку. - Тот ли это дог?
- Тот! и не сомневайся.
-Разумеется, какие могут быть сомнения. Во всём Ленинграде и области один дог... Конечно же, он.
- Смеёшься, да? Думаешь, идиотка?
- Было бы смешно, когда бы ни было так грустно, - задумчиво протянула Елизавета Яковлевна. - Оставим пока дога, пусть побегает. Юрий говорил, и Ольга подтвердила, что под утро прошёл дождь...
- Да, и смыл все следы.
- Все ли? Если допустить, что на пачке писали, когда Катенька была ещё жива...
- До дождя?
- Во время бега записка... упала бы. Напрашивается вопрос: когда писали?
- Думаешь, уже на станции?
- Допускаю.

Дошли до сквера, сели на свободную скамейку.
- Ба, ты не помнишь, дяЮра говорил, во сколько наступила... смерть?
- Между 8 и 9 часами вечера.
- Это же ещё светло! Во всю ходят электрички...
- А ведь золотая мысль! Не могла же она до станции бежать, будучи мёртвой... И потом, её могли видеть...
- Катеньку принесли на станцию! - внезапно вскрикнула Света.
- Убавь звук. Кто?
- Разумеется... эти, - Света, не то, утверждая, не то, спрашивая, глянула на бабулю.
- Отчего такая милость?
- Ну... не знаю... Может... Она ведь сама умерла... ну, не совсем сама, замучили... Увидели такое дело и...
- Совесть заговорила?
- Да какая у кретинов совесть, ба? Не знаю, но что-то заставило их принести тел... Катеньку на станцию...
- И там, во время перекура, написали на освободившейся пачке похабщину? Когда принесли? Смахивает на дурное кино.
- Бабуль, ну откуда я знаю. Это... моя версия.
- Рассыпается твоя версия, дорогой Ватсон.

- Ну, почему, почему рассыпается? Смотри сюда, - Света дёрнула бабулю за руку, ибо та отвлеклась, проследив полёт вороны. - Дождь был под утро. Так? Катеньку нашли первые пассажиры, дождя уже не было. Так? Значит, её принесли ночью, до рассвета и перед дождём. Так?
- Таким образом, НАШ дог вне подозрений?
- Выходит...Что ж это за день такой был, что все за ягодами именно в это место пошли с догами? Любопытно, аж жуть... Что мы упустили?

Света задумалась, наморщив лоб:
- Вроде всё просеяли...
Бабуля неопределённо хмыкнула:
- Всё? Упустили мы, дорогуша, такую деталь, как имя в записке.
- Точно! Откуда они знают её имя? А сама записка? Так пишут о хорошо знакомых... Правда, на заборах, на стенах, в школьном туалете. Иногда на партах. Что же получается?
- Получается... Чёрт, курить хочется. Из-за тебя, негодницы, забыла...
- Не отвлекайся, ба. Получается? - жёстко, как девчонку, оборвала Света. - Ну?
- Не нукай, не запрягла. Попробуй сама.

- И попробую! Значит, так... Допустим, что эти подонки были знакомы Катеньке. Тогда версия первая: кто-то был очень зол на неё, хотел отомстить. Заметь: он знает, когда и куда поедут Марат с Катенькой. Берёт дружков, с догом, разумеется, и следом. Пропускают в лес, подальше от деревни... Кровь на дереве - дяЮра говорил, помнишь?- след места, куда привязывали Марата, чтобы не мешал... Катеньку начинают травить собакой... у неё не выдерживает сердце. Марат, вероятно, словесно их разозлил... его начинают избивать... до смерти... Короче: гадёныши поняли, что совершили "мокруху", испугались и... убирают следы. Марата относят подальше от этого места ... и закапывают. Катеньку... они ведь не убивали... Да, изнасиловали. Да, травили собакой. Свидетелей нет? Нет. Следов, в принципе, не оставляют. Так? Поэтому рискуют отнести девушку на станцию. Так сказать, по знакомству... - Света умолкла, вопросительно заглянула в лицо бабули: не рассыпается?
- Ну, мать, ты даёшь!
- Что? Чушь собачья?
- Отнюдь: здоровая, полнокровная версия. Допускаю, что принесли ночью, перед дождём... Дождались первую электричку и смотались. Принимается, будем работать. Записка - это, как воскликнул бы твой Джек Лондон: есть первый самородок.
- Куда теперь? К её родителям?
- В театр. Родителей постараемся не беспокоить. Им итак больно...

ГЛАВА 5

На троллейбусе доехали до Невского, вышли перед агентством Аэрофлота. На бывшей улице Тухачевского, на остановке простояли четверть часа: транспорта не было. Пошли пешком, тут вроде недалеко.

- Если мне не изменяет память, за Иссакием ДК Связи, а там, через мостик и мы у цели. Между прочим, бывший дворец Юсупова, где Гришку Распутина убили.
- Знаю, читала, - отмахнулась Света.
- А чего тогда я распинаюсь? Всё, молчу.

До площади дошли действительно молча. Елизавета Яковлевна, поглощённая в свои мысли, а Света всё время вертела головой, рассматривая здания. Дважды налетала на бабулю.
- Прекрати вертеть головой, как китайский болванчик. О чём ты только думаешь?
- Что здесь, - Света топнула ногой, - ступали Пушкин и Гоголь.
- И что? - рассеяно, спросила Елизавета Яковлевна.
- Как что?! Не понимаешь? Может, они вот так же, как мы сейчас, стояли на этом месте и говорили...
- ...о своих любовных похождениях на светских балах.
- Ну, почему ты всё пытаешься опошлить? По-моему, это Генка и твои рыбаки дурно на тебя влияют.
- Обижаешь? Я что, несмышлёная девочка?
- Старый, что малый, - выпалила Света, и тотчас ужаснулась: боже, что я ляпнула!

Бабуля насупилась, судорожно сглотнула, вся какая-то потерянная быстро пошла вдоль Иссакия.
Света некоторое время, точно пригвождённая собственной глупостью, стояла и смотрела в спину бабули. Маленькая, хрупкая, она походила на больного нахохленного воробышка. Незнакомая боль резанула сердце Светы, она же сорвала её с места, кинула в вдогонку бабули.
- Бабуленька, родненькая, миленькая, прости, прости! Я дура, кретинка, остолопка! Если ты не простишь, я...я...брошусь под машину!
- Так кто из нас малое дитя?
- Я, я! Глупая, безмозглая!

- С глупенькой согласна. С безмозглой - нет. Хорошо, я прощаю тебя. Дело списываю в архив. Заметь: в архив. Старушенция я взбалмошная, злопамятная, при случае извлеку папочку из архива и с таким удовольствием щёлкну по твоему носу.
- Щёлкай, щёлкай! А сейчас - мир?
- Мир. Выкурим трубку мира.
- Я не курю,- смеясь, Света бросилась в объятья бабули.
- А я бы подымила.
- Ты же бросила.
- Когда? Не помню.
- Как же? Ещё в апреле, на день рождения тёти Люси. Ещё тост сказала...
- Зануда ты милейшая! Нет бы уважить почтенную даму, исполнить каприз...
- Уже бегу. Пардон, мадам, какие желаете? Кемел, кент, мальборо?
- Я, милейшая, патриотка до мозга костей. Мне ленинградские.
- С вашего позволения, - Света метнулась к коммерческому киоску, вернулась с пачкой "Невских" и красной зажигалкой.
- Благодарю, милочка. Тронута.
- Ты что, прямо на улице?
- Именно, - бабуля вскрыла пачку, достала сигарету, по-мужски прикурила, глянула на Свету, озорно подмигнув: - Вперёд, дорогой Ватсон.
- Слушаюсь, сэр.

У входа во Дворец вереницей стояли иностранные автобусы. У одного из них крупный угловатый парень с маленькой смешной головкой разговаривал с водителем.
Елизавета Яковлевна и Света подошли к двери, Света налегла, намереваясь толкнуть её.
- Алё, не пускают!

Оглянулись: парень смотрел на них, глуповато улыбаясь. У него было одутловатое лицо, чуть скошенные глазки с белёсыми, как у поросят, ресницами. Обычно такие лица показывают по телику, подумала Света, когда говорят об олигофренах.
- Что вы сказали?
- Закордонные толстосумы арендовали. Наших не пускают,- парень, продолжая улыбаться, вынул из кармана джинсовой куртки пластик жвачки, неловко, по-детски разорвал обёртку.
- А вы не знаете, из театра...
- Уехали на гастроли.
- Все?
- Не-а. Самуилыч и я остались. У Самуилыча инсульт, а меня предки не отпустили, - парень, наконец, запихнул жвачку в рот, энергично задвигал челюстями, отчего стал похож на баранчика Гошку: Света прыснула в кулак.
- Ничего смешного, - зыркнул на неё парень. - Вот начну учиться в пэтэухе, чхал я на предков. Оборзели в корень!
- Значит, вы тоже член Народного театра?
- Член? Какой член, ты чо, бабка, член знаешь где?
- Знаю, - спокойно ответила Елизавета Яковлевна.
- Где? - парень гыгыкнул, глянул на водителя, холённого, меланхолично дымящего сигаретой, бесстрастно смотрящего сквозь парня.
- Загляни себе в штаны и увидишь.

Парень хрюкнул, растянул рот до ушей, метнул сальный взгляд на Свету. Она нахмурилась, показала язык, резко повернулась, переключившись на изучение резьбы массивных дверей.
- Отойдём, покурим, разговор есть, - приблизилась вплотную к парню Елизавета Яковлевна.
- Чево надо? Чево? Кто ты такая?
- Я бабушка Марата Константинова.
- А она?
- Сестра.
- Я думал, в студию пришла записываться. Дохлое дело. Муть сплошная. Раньше интереснее было.

Взяв за локоть парня, Елизавета Яковлевна увлекла его к парапету, достала сигареты:
- Угощайся.
- Не-а, у меня свои, - парень показал пачку "Кента", извлёк сигарету, жвачку сплюнул в воду, закурил.
- Тебя как нарекли?
- Пашка я.
- Паша, расскажи мне о Марате. Я давно его не видела, ехали в гости, а тут такое дело...
- Да бабник ваш Марат! Все наши бабы вокруг него, как мухи... Выпендривался всю дорогу, с Самуилычем цапался...
- А Самуилыч, это...
- Режиссёр и руководитель. Жид с придурью. Вся его семья давно свалила в Израиль, а он женился на молодой, дочку настрогал...
- Это мне не интересно, Паша. Ты про Марата говори.
- А чо Марат? Застойный элемент, комуняка.
- Чем он так рассердил тебя?
- Да всем! - Паша презрительно сплюнул через парапет. - Не люблю, когда выпендриваются. Всё ему надо, всё ему не так... Самуилыча учит, гримёра учит. По-моему крыша у него протекала. Когда Самуилыч задумал ставить "Дурочку", ваш шизанутый Марат предложил себя на главную роль. Псих!
- У Марата было трудное детство.
- А у кого при комуняках было хорошее?

- Ни у кого, - дипломатично согласилась Елизавета Яковлевна. - Паша, скажи: он как-то писал о девушке...
- Катька, наверно. Такая же шизанутая. Два штиблета пара. Сладкая парочка, шерочка с машерочкой. Тёлка, правда, ничего. Трахалась с Маратом, а строила из себя целочку...
- Из-за неё Марат не ссорился с кем-нибудь?
- Да кому она нужна... жмётся как... Всё дядей своим пугала: он ментяра. Кому охота связываться. Что других баб нет...
- Паш, а ты случайно не знаешь, куда они ездили? Где это случилось? Хотелось бы хоть цветы положить... Они говорили?
- В курилке два дня агитировали, только никто не согласился.
- Почему?
- А хер их знает. Они меня за дурачка держат. А у кого из них такое есть? - Паша вынул из кармана и показал несколько долларовых бумажек.

- Богатенький Буратино. Бизнес?
- Не-а, брат даёт.
- Ладно, Паша, это ваше семейное дело. Значит, ты не знаешь, куда они ездили?
- Знаю. Деревня Ухвицы, с Витебского вокзала ехать.

Елизавета Яковлевна выразительно глянула на часы, всполошилась:
- Ох, ты, едрёна вошь, заболталась совсем! Мы остановились у знакомых, сами-то хозяева в командировку уехали, а нас попросили приглядеть за собакой. Ты как, Паша, к собакам?
- Не-а, не люблю кошкодавов.
- А я, грешна, люблю крупных собак. Сенбернаров, догов. Может, у ваших кого есть доги, я б купила щеночка... в память Марата...
- Дог Марат! - хохотнул Паша. - Клёво! У братановой тёлки есть дог, но кобель.
- Ладно, Паша, мы пойдём. Большое тебе спасибо.