Без вести пропавший ч. 1 гл. 1. Фронтовые письма деда

Супруги Юденко собирались в отпуск в родные края Юрия - Амурскую область.

Несколько дней назад, мать Юрия – Екатерина прислала письмо. Писала она редко и всегда на половине тетрадного листа в клетку, а на этот раз листок был исписан мелким почерком с обеих сторон: «Мои Родные! Дорогие мои детки - сынок Юрий, доченька Надежда, внучок Герман, замоталась я последнюю неделю, кормилец-то мой ваш отец и дед - Феликс Евгеньевич, приболел, напал на него этот инфаркт. Он даже перестал читать фронтовые письма и с нетерпением ждёт приезда своего сына, Юрия со своей семьёй.

 Я помню, как ваш дедушка скучал по родному дому, находясь на войне у самой нашей столицы. Я ведь всегда была рядом, когда кормилец мой, читал письма с фронта. Вот так и я начала своё письмо, как писал нам ваш дедушка, обращаясь к нам: «мои родные».

Очень я переживаю за здоровье моего уважаемого и любимого супруга. Он очень ждёт вас всех, хочет дать поручение сыночку и желает, чтобы его супруга и наш внучок, помогли в выполнении этого поручения.

Тяжело мне стало одной управляться по дому. Хорошо, мой кормилец с весны, каждый день рубил берёзовые поленья, что ты, сыночек напилил нам.

Летом печь я не топлю, а готовлю кушать моему кормильцу на керосинке, но такая еда Феликсу Евгеньевичу не нравиться, в русской печи борщ настаивается и куда вкусней. Но я устаю, и протопить мне печку сейчас трудно. Если бы не заболела корова Манька, я бы управилась, что там, курей покормить, кабану Борьке в загоне вычистить, грядки с картохой прополоть, прорвать морковь, лук, мне не в тягость. А тут ещё нашего Борьку нужно было «выложить», а то, будет как у соседки Марковны,  они в прошлом году забивали в ноябре не выложенного кабана, сало пахло мочою.

Родные мои, теперь я каждый вечер читаю Фёдору Евгеньевичу фронтовые письма и стараюсь не показать моему любезному мужу свою боль. И у меня стало сердце пошаливать, да и ноги сильно болят, будто кто их мне выворачивает, каждый суставчик. Вы не думайте, что я жалуюсь, терпения у меня много, но вот сильно стала скучать по вас, прямо никакой мочи нет!

Приезжайте скорее, дорогие мои, а то соседские мужики из села, в тайгу собираются за орехом, а отец ваш, мой любезный муж, любит настойку на кедровых орехах, говорит, она его делает крепким, как кедр.

Да, любимый сыночек, отец твой написал для твоего сына, своего внука Германа стихотворение, я его переписала:

Раздаётся осень тихо

Пинь-пинь, пинь-пинь, пинь,

То синичка невеличка

Облетает пни.

По тайге она летает

В поисках жуков,

Незаметно охраняет

Всю растительность лесов.

С нетерпением жду вас, любящая вас мама и бабушка Екатерина».

После окончания института, Юрий работал в Челябинске, но тут не такая богатая природа, как в Амурской области. Там много мест в тайге, где даже охотники не бывали.

Юрий вспомнил, как его двенадцатилетнего мальчишку отец в первый раз взял на охоту. До этого он долго рассказывал сыну о разном оружии, показывал справочник охотника, учил стрелять из двустволки. В их семье была тульская курковка шестнадцатого калибра.

Отец научил его снаряжать патроны, набивая бронзовые гильзы, отмеренной специальной меркой бездымный порох, потом, вставляя пыж, вырезанный из старого валенка, потом отсыпали мерку дроби на боровую дичь, или картечь, а то и круглую пулю на кабана, или сохатого, опять забивали пых и заливали это все стеарином горящей свечи. 

Именно тогда, Юра прочитал про корейский кедр, или Маньчжурский кедр, её называют ещё сосна кедровая корейская. Очень красивое хвойное дерево, один из видов рода Сосна, произрастающий в  Хабаровском крае и на юго-востоке Амурской области. Но по аналогии с близкородственным сибирским кедром, её называют сосной кедровой сибирской, на Руси это высокое, до пятидесяти метров, стройное дерево, которое в диаметре достигает двух метров, оно издавна называется кедром, хотя на самом деле оба эти дерева относятся к роду Сосна, а не Кедр.

Юра и сейчас помнит чуть сладковатый запах смолы кедровой шишки. Кора у кедра коричнево-серая с красноватым оттенком, шелушащаяся, довольно тонкая. А крона очень развитая, густая, у молодых деревьев конусовидная или округло-яйцевидная, к старости продолговато округлая и что интересно, у совсем старых деревьев – перестойных, зачастую много вершинная.

Корневая система характеризуется слаборазвитым стержневым и многочисленными боковыми  корнями, залегающими в  почве не глубже одного метра.

Что удивительно, не в пример высокой ели, кедры выдерживают сильнейшие ветра и не падают под натиском порывов ветра, не оголяют вывернутые корни.

Главное богатство дальневосточного кедрача – шишки с крупными орешками, не в пример сибирским мелким.

Кедр, растение однодомное. Мужские колоски жёлтые, женские шишки красновато-фиолетовые. Начинает цвести в мае, начале июня. Шишки созревают к концу  октября на следующий год после «цветения». Сами шишки очень смолистые, крупные, в длину достигают  семнадцати сантиметров, в ширину больше восьми, но ни одна из шишек сама не раскрывается.

Юра сам видел, что после созревания осенью или в начале зимы шишки опадают вместе с семенами. Каждая шишка содержит множество орешек, однажды он, вышелушивая шишку, насчитал в ней сто пятьдесят два орешка. Отец учил его собирать шишки на молодом кедре.

Семена на них намного крупнее, чем на старых, хотя шишек на молодом кедраче всегда меньше, чем на старых деревьях.

В ночь перед выездом в село Кедровый Бор, Юрий Феликсович Юденко долго не мог уснуть, всё вспоминал небольшой бревенчатый дом, под одной крышей с сараем, большой двор, застеленный обрезной доской из лиственницы.

Юрка с малых лет помнил, как его отец, Феликс Евгеньевич Юденко, высокий худой, но жилистый и очень сильный мужчина, родившийся задолго до войны, сидя на скрипучей табуретке, перебирал и вслух читал письма с фронта своего отца – Евгения Федоровича, командира взвода Красной армии и его троих младших братьев - Никиты, Олега и Семёна.

В большой деревянной резной шкатулке, которую сделал сам отец, и которая была больше похожа на небольшой сундучок, писем было много.

После громкого прочтения писем, отец, низко склонившись перед коптящей керосиновой лампой, что-то писал в тонкие ученические тетради в линеечку.

Юрка обратил внимание, что на отдельных листах, отец писал строку шириной на всю страницу, а на других, будто в столбик.

Тогда он ещё не умел читать, но уже в 1956 году, когда пошёл в первый класс, понял, что отец его пишет свои впечатления, воспоминания о работе на Колыме и Чукотке, а что Юрку удивило больше - пишет стихи для детей.

Все свои тетради отец складывал поверх треугольников с фронта, предварительно перевязав письму «суровой» толстой ниткой осторожно, словно живых существ, укладывал в этот сундучок.

Старая, пожелтевшая бумага фронтовых писем каждый раз упорно заворачивалась по сгибам, продавленным солдатами после их написания в окопах больше тридцати лет назад.

На листочках выцвели строки, написанные химических карандашом, грифель которого предварительно был смочен слюной.

Письма с фронта отец бережно хранил и, укладывая их в шкатулку, каждый раз напоминал Юрке:

- Придёт время, когда я передам письма и свои тетради тебе, а ты своим детям, пусть они помнят историю своей Родины и читают мои стихи своим ребятишкам, а те своим...

Юрий помнил, что у каждого треугольника была своя история, когда счастливая, но часто печальная. В их семье четыре раза было и так, что весточка с фронта о том, что дед и его братья живы - здоровы, пришла после страшного  конверта с сообщением, что их родные без вести пропали…

Но в семье Юденко их ждали годами, десятилетиями.

Отец постоянно напоминал сыну:

- Если пропали без вести, значит, никто не видел, как погибли, возможно, они ещё живы.

Когда Юре исполнилось четырнадцать лет, отец стал добавлять:

- Вот ты подрастёшь, окончишь институт, ведь ты точно будешь инженером - строителем, я тебя обучил плотницкому, столярному делу. Станешь старше, займёшься розыском своего деда и его братьев. - Помолчав, отец добавил, - или места их героической гибели. Дед твой воевал в тридцать третьей армии, а в боях за Вязьму там были страшные бои…

Уже став взрослым, Юра стал понимать, что письма с фронтов Великой Отечественной войны, были документами огромной силы.

Юра, беря в руки пожелтевшие треугольники, словно чувствовал в пропахших порохом листках бумаги - дыхание войны и махорки.

Отец рассказывал, что на фронте конвертов не хватало. С фронта чаще всего приходили письма-треугольники. Отправляли их солдаты бесплатно. Треугольник - это обычный лист из тетради, который сначала загибали справа, потом слева направо. Оставшуюся полоску бумаги вставляли внутрь треугольника.

Почти в каждом письме деда и его братьев можно было прочесть строки об их боевых товарищах, погибших в боях, и огромном желании отомстить за них.

Помнит Юра строки  из письма деда, полученные в январе 1942 года: «…наш полк после боёв сильно поредел,  людей погибло много. В начале зимы были сильные морозы, очень холодно и ветрено здесь. Почти как у нас на Амуре.

Родные мои, идут очень тяжелые бои… знал бы ты, как геройски сражаются и погибают мои товарищи».

Помнил Юрий и другое письмо деда: «…какой огромный урон мы нанесли в наступлении этим фашистам. Я и мои товарищи не раз видели как фрицы сдаваясь, поднимают руки перед нами, молодыми солдатами в прожжённых ватных телогрейках».

Но самое важное для себя понял Юра, когда дедушка, которого он так и не увидел ни разу, писал: «…каждое ваше письмо, даёт мне большой прилив силы, и даже вдохновляют меня на новые подвиги, ведь вчера мне вручили медаль «За Отвагу»!

Уже обучаясь в институте, в библиотеке Юрий прочитал, что фашисты уничтожали узлы связи, разрушали телефонные линии. В самом начале войны в СССР  создали систему военно-полевой почты.

Только в первый военный год Государственный комитет обороны принял несколько решений, которые касались продвижения корреспонденции между фронтом и тылом.

Тогда было запрещено использовать почтовый транспорт для хозяйственных работ. Почтовые вагоны «цепляли» ко всем поездам, даже к военным эшелонам.

Юрий прочитал много книг о Великой Отечественной войне и потом, когда он перечитывал фронтовые письма, перед его глазами будто появлялись суровые окопные будни, он словно сам слышал посвист снарядных осколков и пуль, а, читая строки писем деда и его братьев, сразу чувствовал нежность солдатского сердца, их глубокую веру в Победу…

Читая мемуары фронтовиков, художественные книги о войне с фашистами, Юрий прекрасно понимал, что после 22 июня 1941 года миллионы советских людей оказались в действующей армии.

Шла массовая эвакуация из прифронтовой полосы. Многие люди поменяли адреса, место жительства. Война разлучила тысячи семей. Оставалась надежда только на почту, которая помогала найти родных и близких, как в тылу, так и на фронте.

Это в двадцать первом веке люди потеряли эпистолярный жанр, разучились писать письма, как жалко…

Разговаривают друг с другом не лично при встрече, а по скайпу, или отправляют эсэмэски. Но в годы войны ежедневно уходили на фронт тысячи писем, открыток, газет и журналов, посылок. Да и с фронта писем было не меньше, вот его дед, писал письма почти ежедневно. Так и шли письма с фронта в разные города, посёлки и села, туда, где были оставлены солдатами Родины родные люди, приходили они и в маленькое село – Кедровый Бор.

Уже обучаясь в институте, читая письма деда и его братьев, Юрий понимал, что написаны  они все бесхитростным языком, и сказано было в них в основном о том, что каждого волновало в этот день.

Но часто, трудно было отцу Юрки читать без пауз эти строки, из глаз его почему-то катились слёзы, он часто останавливался, словно комок застревал в его горле:

«Мои любимые, родные жена Екатерина и сын Феликсушка!

Передайте привет нашим соседям, старикам Ефиму и Ивану, их жёнам - Пелагее и Агаше. Не волнуйтесь за меня, я жив и здоров, недавно меня назначили командиром роты, теперь я лейтенант.

Катенька, ненаглядная моя, береги себя и нашего Феликса. Очень волнуюсь о твоём здоровье, не таскай в руках толстые чурбаки одна, пилите дрова вместе с Ефимом для них с Пелагеей и себе.

А кончатся поленца, возьми колун, который отковал я сам, он лучше, чем топор, не застревает в поленьях. Много поленьев на руку не накладывай, жилы потянешь и верёвкой поленья не связывай, надорвёшься.

Смени в колодце большое ведро, десятилитровое. И воду большими вёдрами в хату не носи, вы должны себя беречь, а я вернусь и помогу вам. Корове носи в деревянном малом ведре, пусть из него и пьёт.

Обязательно каждый день пейте с Феликсом парное молоко, мёд весь за деньги не сдавай, оставьте себе, ешьте обязательно по ложечке в день, сахару то нет.

Целую вас, мои любимые, ваш муж и отец Евгений Юденко».

Да, думал Юрий, война никого не щадила. Жестоко она обошлась и с нашей семьей, потеряли дедушку, троих его братьев. Из их села, где до войны было триста пятьдесят дворов, на фронт ушло триста взрослых мужиков, а с войны вернулось только пятьдесят.

В прошлом году в течение двух недель, что Юра с семьёй гостил у родителей, в первый день их приезда отец прочитал последнее письмо деда: «Сегодня несколько раз с большой радостью перечитывал письмо от вас. Вы даже не представляете, как счастливы здесь люди, читая письма от своих родных и близких. Я очень рад, любимая моя жена, что ты не отморозила в декабре пальцы рук, когда потеряла рукавицы. Спасибо Пелагее, заметила, что пальцы побелели, оттерла снегом.

Родная моя, не жалей мед когда начинается кашель, натирай грудь перед сном Феденьке и себе.

После того, как мы отогнали фрица от Москвы, мы вновь готовимся к наступлению».

Только в двадцать первом веке Юрий Юденко узнал, что Ржевско-Вяземская 1942 года, наступательная  операция Калининского и Западного фронтов, проведённая с 8 января по 20 апреля 1942 года, являлась продолжением советского контрнаступления под Москвой. Эта операция стала самой кровопролитной операцией Великой Отечественной войны.

Всего за четыре месяца боёв потери Красной Армии составили около семисот семидесяти тысяч человек, и огромное количество, до сих пор окончательно не установленное число пропавших без вести и попавших в плен.

Общие потери противника составили около трёхсот тридцати тысяч солдат и офицеров убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Раскладывая на столе, сколоченным отцом и накрытым матерью плохо пахнущей клеёнкой очередной треугольник, Юра чувствовал связывающую фронт и тыл летопись времен военного лихолетья.

Младший Юденко, внук солдата, прочитав о героическом прошлом своего деда и его братьев, воспринимал эти письма, как призыв к беспощадной борьбе с  врагами и захватчиками своей страны. Её врагами в двадцать первом веке он стал считать Соединённые штаты Америки и большинство стран Европейского союза.

Отец хранил в шкатулке четыре извещения о том, что дед и три его дяди пропали без вести в 1942 году, но до последней встречи не показывал их Юрию.

Только после окончания института, отец рассказал Юрию, что его дед был участником Парада седьмого ноября 1941 года, потом, воевал в переформированной тридцать третьей армии, участвовал в наступлении под Москвой и в наступлении на Вязьму. Дед тогда уже имел награды – две медали «За Отвагу» и медаль «За Оборону Москвы».

В раннем детстве, после того, как отец укладывал его спать на русскую печь. Эта огромное, побелённое извёсткой русское чудо, словно крепость стояла посреди их бревенчатого дома, возведенного из лиственницы.

Феликс Евгеньевич натаскав воды в дом, наливал в огромные чугунки и ставил в печь, чтобы вернувшаяся поздним вечером  с фермы мать, помылась и потом покушала жаренную со свиным салом картошку.

Потом мать с отцом о чём-то шептались, мать похохатывала, и укладывалась спать на широкую деревянную кровать, стоявшую в углу хаты за ситцевой занавеской. А отец, до полуночи заполнял свои тетради своим мелким почерком.

Юрка засыпал под скрип желтого пёрышка со звёздочкой, вставленного в ручку, сделанную отцом из толстой гладко отшлифованной кедровой ветки.

Отец в далёком 1944 году провалился под лёд в реку Колыму при пятидесятиградусном морозе и с тех пор у него были воспалены все суставы пальцев, сильно болела спина, а когда он поворачивал голову, Юрка слышал странный хруст шейных позвонков. Именно поэтому отец не мог пользоваться обычной, тонкой ученической ручкой, писчий спазм.

В годы войны отец, Феликс Евгеньевич, окончил строительный техникум, объехал всю Магаданскую область и Чукотку, встречал много разных людей, в том числе преступников, отбывших наказание за предательство – это были бывшие фашистские полицаи, старосты.

Именно поэтому отец писал рассказы о своих впечатлениях. Но, очень любя Юрку, чаще он писал стихи для него и его друзей. Юрка часто ходил с отцом на рыбалку, любил сидеть с удочкой на берегу реки Быстрой и помогал управляться с «мордушей», а отец читал ему свои стихи:

Вот сентябрь уж на дворе,

Идут метать икру лососи,

Вся деревни на реке –

Рыбу ловят для засола.

Перекат бурлит, кипит,

Вверх и вверх идут лососи,

Рыбаки ходят в воде,

Ловят в морды и сороки.

Ребятня кричит, шумит:

Ей завидна та рыбалка –

Ну, ещё бы – ведь рукой,

Можно рыбу взять за жабры.

Юра хорошо помнил, как в шестидесятых годах прошлого века готовили на всю зиму, рыбные пельмени. Перемолов потрошёный лосось, всей семьёй лепили пельмени, морозили их на крыльце дома, и там же потом ссыпали в мешки.

Два мешка пельменей были хорошим подспорьем в питании до самой весны.

Юра посмотрел на часы, два часа тридцать минут, через трое суток он будет в родном селе Кедровый Бор.