Помочь сайту
Поздравления
АПЛОЙ (фантастический роман), глава 7
29 сентября 2018 -
Алесь Черкасов
Глава седьмая
Среди официальных сотрудников Консулата Виллиталлен не числился. По так называемой «открытой» профессии он являлся владельцем и главным врачом одной весьма неплохой пражской кардиологической клиники. Этим частным лечебным заведением с удовольствием пользовались сердечники средней руки из числа госслужащих, предпринимателей и творческой интеллигенции. На самом же деле Виллиталлен уже лет двадцать работал на Эвердика и занимался по медицинской части всем тем, что хоть как-то выходило за рамки обыденности. Странные болезни, непонятные вирусы, генетические мутации – все это проходило через его корявые и костлявые руки, которым я лично ни за что не доверил бы ковыряться в моем сердце. Но именно этими руками он цепко держал всю биологическую безопасность планеты Земля. Сам себя он скромно называл лекарем по инопланетным хворям, и это, в общем-то, было недалеко от истины. Специалист он был совершенно гениальный и уникальный, хотя, по мнению многих, не вполне в своем уме. Мне же казалось, что Виллиталлену просто нравится корчить из себя сумасшедшего доктора, а на самом деле это просто наглый, вздорный, хамоватый, но абсолютно нормальный тип. Эвердик до поры до времени закрывал глаза на большинство его выходок и чудачеств, лишь бы биологическая безопасность находилась в надежных руках. Звонить Виллиталлену по обычной линии категорически запрещалось. Я нарушил запрет, хотя отлично понимал, чем это чревато. Но на установку окольной связи через третьих лиц у меня не было времени.
Приехал Виллиталлен.
Не один.
Следом за его персоной, долговязой, растрепанной и шумной, как большое насекомое, в квартиру неторопливо вошел Эвердик.
Этого я не ожидал.
Мягко, но властно отстранив меня рукой, консул прошел в гостиную, где горела в жару несчастная Айка, остановился, внимательно посмотрел сначала на девочек, потом на меня и глухо спросил:
– Это что?
– Больной ребенок, – ответил я. – Разве не видно?
– Я спрашиваю: это что? – повторил Эвердик тверже.
Я понял, что он настроен решительно, и протянул ему записку Ларисы. Он прочел и раз, и два, спрятал записку в карман пиджака и сделал знак Виллиталлену: работай! Тот взял свой чемоданчик и, присев на диван рядом с больной, начал осмотр.
– Записочку бы вернули, шеф… – со слабой надеждой попросил я.
– Закрой пасть, – спокойно велел Эвердик. – С тобой в другом месте поговорю.
Шеф гневался. И хотя он никогда не повышал голоса, я буквально кожей почувствовал, в какой он ярости. Еще бы! Ведь он узнал о загадочных девочках не от меня, а от Виллиталлена, к тому же, с опозданием почти на полсуток. Кроме того, я был готов спорить на что угодно, – Эвердик понятия не имел, что делать в данной неожиданной ситуации, и это злило его еще больше.
Виллиталлен не просто осмотрел Айку, он взял у нее кровь на анализ, срезал несколько волосков с ее рыжей шевелюры, приклеил ей на руку и тут же содрал кусочки специального лейкопластыря, чтобы позже изучить пот и частички кожи, которые на нем остались. Затем он сделал Айке укол и повернул к нам свое сухое и длинное очкастое лицо с маленькими усиками под горбатым носом:
– Двустороннее воспаление легких. Ей надо будет уколы делать каждые три часа, пока не очухается. Потом на таблетки перейдем.
– Тебе еще и медсестру-сиделку? – хмуро пробурчал Эвердик. – Вот сам и сиди с ней, делай уколы…
Виллиталлен нахохлился.
– Я умею делать уколы, – вдруг подала голос Тэнни, все время сидевшая в уголке на пуфике.
– Правда? – приподнял брови Виллиталлен.
– Меня учили, – отвечала Тэнни.
– Ну, в таком случае, – Виллиталлен выбросил из чемоданчика несколько пачек с ампулами и шприцами, – вот тебе препарат. Двадцать кубиков каждые три часа. Если что, сразу звоните мне.
– Можешь не сомневаться, позвоним, – заверил его Эвердик и обвел присутствующих мрачным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. – Значит, так, слушайте меня все. «Аплоя» не существует. Официально его больше нет. И если кто-нибудь из вас где-нибудь, пусть даже на самом верху, вякнет, что к нам попали живые воспитанницы «Аплоя», я тому оторву голову. А как медленно и изощренно я умею это делать, вы знаете.
Мы знали и потому притихли.
– Квартиру – под круглосуточное наблюдение, – продолжал распоряжаться Эвердик. – На улицу ни шагу. Больная пока полежит здесь, потом потихоньку перевезем вас на одну из наших дач. Ты, – он ткнул пальцем в меня, – сиди дома и глаз с этих детей не спускай. Ты, – он повернулся к Виллиталлену, – будешь тут нянькой, сиделкой, доктором Айболитом или кем там еще, но если, не дай Бог, девочка умрет, не сносить тебе твоих дурацких очков. Понятно?
Мы закивали. Шеф бушевал, но у меня отлегло от сердца – выдавать детей Совету Согласия Эвердик не собирался.
– Вопросы? – подытожил он.
– Надо бы малышек попристальней изучить, мало ли что… – попросился Виллиталлен.
– Не раньше, чем поставишь на ноги это рыжее существо, – решил консул. – Еще вопросы?
Больше вопросов не было.
– Письменные рапорты к вечеру мне на стол. Оба, – велел шеф.
– К вечеру не получится… Анализы много времени занимают… – посетовал Виллиталлен.
– А мне плевать, – не внял Эвердик. – Рапорт в 18.00 мне на стол. Всё.
И, повернувшись, двинулся к выходу. Виллиталлен быстренько собрал чемоданчик и потрусил следом.
Когда они ушли, у меня осталось ощущение, как будто мне надавали пощечин. Я устало сел в кресло, посмотрел на Айку, которая после вмешательства Виллиталлена перестала трястись и метаться и глубоко спала, встретился взглядом с Тэнни и почувствовал, что пощечин мне надавали заслуженно.
– Ты, наверное, думаешь, что я вас предал? – спросил я тоскливо.
Тэнни покачала головой:
– Нет, что вы! Вы все сделали правильно. Мы с Айкой не имели права надеяться даже на это. Мы ведь вам никто. Девчонки-бродяжки с улицы. Вы могли просто выставить нас из дома и дверь закрыть…
– Дудки, – сказал я печально и искренне. – Всё мог, а вот этого не мог.
– Спасибо… – ответила девочка тихо и спросила, помолчав: – Айка ведь поправится? Ваш доктор хороший, да?
– Таких докторов на всей Земле человек десять-пятнадцать, – сказал я. – Он, хоть и сволочь, конечно, но сволочь гениальная. Если он не вылечит, то никто не вылечит. А ты что, правда умеешь делать уколы? Спрашиваю, потому что сам не умею.
– Умею, умею, – поспешила заверить меня Тэнни. – Я и не спать могу трое суток без ущерба для здоровья, так что, если нужно…
– Зачем же трое суток-то?.. – пробормотал я. – Меня все равно из дому не выпускают, так что ночью могу и я подежурить…
– Спасибо… – опять сказала Тэнни и чуточку покраснела. – Поверьте, мне очень неловко… У вас теперь из-за нас будут неприятности. Наверное, мы вообще не должны были к вам приходить…
– И куда бы вы пошли, если не ко мне? Кого вы еще знаете в Праге?
– Никого. Но мы умеем выживать.
– Господи, да зачем же выживать, если можно просто жить!
– Простите, я, наверное, что-то не то сказала…
– Перестань все время извиняться, Тэнни. Ни ты, ни Айка ни в чем не виноваты. Пришли, и правильно сделали. И Лариса правильно сделала, что вас ко мне послала. Только как же вы добирались-то с Островов?
– Я же говорю: мы умеем выживать.
– Сколько же вы были в пути?
– Почти два месяца.
– С ума можно сойти! Вот и довыживались: одна теперь с воспалением легких лежит…
– Айка всегда была слабенькая, – с грустью признала Тэнни. – С ее иммунной системой недоработки. Я, например, ни разу в жизни не болела.
– Ладно, – вздохнул я, потому что мне самому вдруг стало грустно, – не болела, и слава Богу. Давай-ка лучше обед закажем. Что-то мне жрать охота. Пельмени и суп с кнедликами будешь? Тут в ресторане замечательные пельмени, почти сибирские.
– Буду! – с готовностью согласилась девочка.
Мы уже сидели за столом, когда вдруг в прихожей запищал домофон. Оказалось, явился Рогнед Катковский собственной персоной. Он ввалился в квартиру всей своей необъятной тушей, проворчал что-то нечленораздельное и, смяв мое сопротивление, напролом попёр в гостиную.
– Стой, дурак! – рявкнул я ему вслед.
Рогнед, и правда, остановился. Увидел девочек, развел руки в стороны и изумленно выдохнул:
– Ва-ах!
Тэнни смотрела на него вопросительно, держа руки под столом. В моей душе что-то нехорошо шевельнулось.
– Все нормально, это мой лучший друг и коллега Рогнед Катковский, – поспешил отрекомендовать я гостя.
Тэнни расслабилась, вынула руки из-под стола и положила хлебный нож на тарелку. Я с холодом в сердце понял, что только что предотвратил трагедию. Еще одно неосторожное движение, и девочка метнула бы в Рогнеда нож, причем вряд ли промахнулась бы. Мне стало нехорошо. Толстяк же, кажется, ничего не понял.
– Так это они и есть? – спросил он, все еще нараскоряку стоя в дверях гостиной.
– Тебя что, Эвердик прислал? – спросил я.
– Ну да, за тобой, умником, присматривать. Я ничего не понял: говорят, у тебя «Аплой». Это они, что ли, «Аплой»?
– Во-первых, это они и есть, а во-вторых, Эвердик обещал оторвать голову каждому, кто будет об этом трепаться. Ты от кого про мой «Аплой» слышал?
– От самого Эвердика и слышал.
–А, ну тогда все в порядке.
– Вообще-то, я себе «Аплой» по-другому представлял…
– Говори спасибо, что они твоих заблуждений не разрушили, – сказал я и, взяв хлебный нож, переложил его подальше от девочки. – Тэнни, это правда мой лучший друг. Он свой.
– Я поняла, извините, – потупилась та.
– И вообще, если ты всех моих гостей так будешь встречать… Здесь не война, Тэнни.
– Извините, – опять прошептала девочка, – я машинально… Я бы этого не сделала…
– Да что случилось-то? – недоуменно взревел Рогнед.
– Не ори! – оборвал я его. – Не видишь, больной ребенок спит!
Айка заворочалась и замычала, не открывая глаз. Тэнни тут же кинулась к ней из-за стола, присела на диван, склонилась над ней и что-то ласково прошептала на ухо, погладив по пылающей в жару щечке.
– Ой, прошу прощения… – смутился толстяк, снизив голос до полушепота. – Не привык я тихо разговаривать…
– Привыкай, – велел я. – Есть хочешь?
– Спрашиваешь!
– Тогда садись к столу. Специально на твою долю, правда, не заказывали, но можешь слопать мой суп, я уже сыт. А ты, Тэнни, не обращай на этого бегемота внимания. Он толстый, дикий и горластый, но не злой. Ему можно полностью доверять, я его с детства знаю. Это самый надежный друг, какого только можно себе вообразить.
Рогнед заурчал. Тэнни ничего не ответила и опять покраснела. Странно было видеть такую застенчивость в девочке, которая чуть было не швырнула ножом в человека.
Обед мы продолжили в молчании. Я видел, что Рогнеда буквально распирают вопросы, но спрашивать он не решался – то ли Эвердик запретил, то ли сам счел за лучшее пока не докучать.
– Ты если за делом пришел, так говори сейчас, – сказал я, желая хоть как-то облегчить друга, – а если нет, то доедай и уматывай. Мне еще к вечеру чего-нибудь для отчета сочинить надо.
– Интересно, что ты напишешь? – прошамкал Рогнед полным ртом.
– А что тут писать? Мое дело короткое, в двух фразах укладывается. Это Виллиталлен вон пусть пишет. Ему, кажется, есть чем с Эвердиком поделиться.
– Эвердик шибко злой, – проинформировал толстяк. – Не нервируй его лишний раз.
– Ты что, опять ему под горячую руку попался?
– Было дело по мелочам…
– Везунчик… Ничего, на меня он тоже нашипел.
– Похоже, Эвердик впервые в жизни не знает, что делать.
– Мне это тоже показалось. Пускай. Главное, чтобы он сгоряча глупостей не наделал.
– Ну, шеф не такой человек, чтоб сгоряча…
– Так чего он тебя, вообще-то, прислал? Что-то я не пойму.
– Ну, я же говорю: помогать. Поезжай, говорит, к Уральцеву, ему из дому выходить нельзя, у него «Аплой». Поможешь, говорит, чем нужно. Слушай, а чего это тебе из дому нельзя?
– Шефу виднее. Наверное, он боится.
– Эвердик боится?!
– Да перестань ты вопить. ей-Богу! Что ты за человек такой! Говорю же: ребенок больной спит.
– Тьфу ты! – замахал руками Рогнед, словно отгоняя от себя мух. – Всё, всё, я шепоточком! Ну, так какая тебе от меня нужна помощь?
– Ничего мне от тебя не надо, – сказал я. – Мотай домой до особых распоряжений.
– Ну вот! – расстроился Рогнед. – Отмахиваешься? А что я Эвердику скажу?
– Так и скажи.
– Попадет.
– Привыкать тебе, что ли?
– Свинья, – обозвал меня Рогнед и совсем опечалился.
Но мне сейчас действительно было не до него. Он влез со своею благотворительностью в самый неподходящий момент, насторожил Тэнни, разбудил Айку, сорвал обед, спутал планы. Нужно было от него отделаться, даже рискуя обидеть, и я отделался. Не думаю, что Рогнед действительно обиделся всерьез. Если надо, он умел въезжать в ситуацию. Но ушел он насупленный и пообещал настучать шефу, что я его отверг.
Оставив Тэнни убирать со стола, я подался в свой кабинет, к ноут-буку, писать отчет. Казалось бы, дело и впрямь было плевое, но я промаялся полчаса, так и не сумев толком изложить все происшедшее. Что писать? Вернулся домой, увидел незнакомых девочек, выпучил глаза?.. Разве так отчеты пишутся! Прав был Рогнед: не такое это простое дело.
За спиной у меня едва слышно прошуршало, и в кабинете, словно тень, появилась Тэнни.
– Можно, дядя Сережа? – спросила она, поняв, что я ее заметил.
– Конечно, – отозвался я. – Что случилось?
– Вы простите меня за эту дурацкую выходку с ножом, – проговорила девочка виновато-превиновато. – Ваш друг так шумно вошел, что я подумала…
– Что нас атаковали враги? – улыбнулся я.
– Ну, что-то в этом роде… – пробормотала она.
– Ладно, забудь, Тэнни. Хорошо, что хорошо кончается.
Она приблизилась, забралась с ногами в кресло и снова негромко заговорила:
– Знаете, в «Аплое» нас всегда учили, что любого незнакомого человека надо, прежде всего, оценивать с точки зрения того, как его можно наиболее эффективно убить. А Лариса, наоборот, говорила, что людей надо защищать и спасать. Даже безнадежно раненых. Даже если шансов один из тысячи. Вы сильнее обычных людей, говорила она, а сильный всегда должен быть на стороне добра и помогать слабому.
– Ты убивала людей? – спросил я глухо, предчувствуя ответ.
– Да, – ответила Тэнни еле слышно. – Но потом мы встретили Ларису. Она была самым лучшим человеком на свете. Мы ее любили. Она всех спасала. И нас спасла. Сама погибла, но спасла. Мы теперь тоже будем только спасать и защищать.
– Кого?
– Вас. И того, кого вы скажете. Ведь Лариса вас любила больше всех на свете. Она поручила нас вам. Значит, мы теперь ваши и будем вас защищать.
– Да от кого же, Господи? – спросил я с болью в душе. – И как защищать? Что это значит?
– У нас с Айкой специализация почти одинаковая – холодное оружие, – ответила Тэнни очень серьезно, – только у нее ножи и кинжалы, а у меня – мечи, шпаги и сабли. Но мы и стреляем хорошо, и рукопашным боем тоже владеем. Вы не смотрите, что мы маленькие. Мы «Аплой», мы очень многое можем. Конечно, те, кто за нами идут, намного сильнее, но…
– Послушай, – перебил я ее, чувствуя себя совершенно нелепо, – давай договоримся. Защищать меня пока не надо. Если что, я сам вас об этом попрошу.
– Вы просто не понимаете, во что мы вас втянули, – сказала Тэнни, и ее малахитовые глазки повлажнели. – Мы действительно не имели права к вам приходить. Это слишком опасно. Лариса нам строго-настрого наказала: обязательно найдите Сергея Уральцева из Консулата. Но мы не должны были ее слушаться. Мы всегда ее слушались, но в данном случае не надо было. Потому что вот, мы вас нашли, а дальше что?
– Там посмотрим, – сказал я, поднялся и, подойдя к креслу, осторожно погладил девочку по волосам. – Не бери в голову, малыш. Лариса поступила абсолютно правильно, и вы тоже. Сейчас Айке нужно, прежде всего, поправиться, а тебе – отдохнуть. А что дальше – жизнь покажет.
– Отдыхать не обязательно, – возразила она шепотом.
– Ну, ну, ерунда. Я вижу, ты действительно очень сильная и выносливая девочка. Просто тигренок, а не девочка. Но даже тигрятам нужно иногда отдыхать. Ты посмотри на себя в зеркало. Глаза красные, под глазами круги… Ты ведь на последних нервах держишься, это невозможно не заметить.
– Тигренок? – переспросила она как-то удивленно, посмотрела на меня, словно спрашивала, не шучу ли я, и добавила, помолчав секунду: – Спасибо…
Вот так, словно само собой, и появилось это милое, ласковое прозвище. Впрочем, неожиданным оно не стало. Для своего возраста Тэнни не была слишком высокой, да и богатырем, если честно, ничуть не выглядела, однако все ее стройное, безукоризненно пропорциональное для подростка тело было словно выковано из гибкой стали, ее сила чувствовалась в каждом движении, пластичном и изящном, как у юной тигрицы. Именно это и было первым, что бросилось мне в глаза, и слово «тигренок» сразу завертелось у меня на языке. Самой девочке придуманное мною прозвище понравилось до восторга, и с тех пор она носила его с гордостью, как орден, в любой момент готовая отстаивать его перед каждым, кто рискнул бы усомниться, что оно ей досталось по заслугам.
Немного позже Айка тоже обзавелась прозвищем, но тут уж целиком была заслуга Рогнеда. Это он вполне логично обозвал девочку Белкой и тоже, что называется, потрафил – Айке понравилось.
Поправилась Айка довольно быстро, всего за какую-то неделю. Все это время Тэнни ухаживала за ней, как нежная сестра, делала уколы, кормила с ложечки и дежурила по ночам. Рогнед болтался на подхвате, иногда бегал в магазин, иногда служил шофером Виллиталлену, который навещал нас два раза в день и усердно лечил больную, видно, всерьез опасаясь за свои очки. Вскоре температура у Айки спала и больше не поднималась, девочка повеселела, начала есть, но все равно была еще слабенькая и не могла надолго вставать, а лежать ей было скучно. Тогда Рогнед закачал ей в свой планшет целую гору мультиков, и Айка с утра до вечера стала смотреть их, безмятежно валяясь на диване и веселясь от души. Как ни странно, больше всего ей нравились старые-престарые мультики про морячка Папая и дятла Вуди. У Тэнни в этом смысле был совершенно другой вкус: она любила серьезные, полнометражные и немного печальные мультфильмы о Принцессе Золотой Страны, Русалочке и Диких лебедях. Иногда мне казалось, что она сама чем-то похожа на героинь этих фильмов – красивых и добрых девочек с надломленной судьбой, готовых на любовь и на жертвы во имя любви.
Эвердик все это время нас не трогал, хотя за квартирой и впрямь установил наблюдение. Тэнни моментально просекла наших надсмотрщиков и даже указала места их постов, и все это просто осмотрев прилегающую к дому местность через обычные камеры наблюдения. Удивляться, однако, было нечему – девочка ведь сама была почти готовой диверсанткой экстра-класса и в делах шпионских разбиралась не хуже моего шефа.
Еще через несколько дней Айка начала уже смело вставать и порою часа по два проводила за столом, играя со мной, Рогнедом и Тэнни в подкидного дурачка. Карты принес Рогнед, быстренько научил играть смышленых девочек, и они стали его обыгрывать в пух и прах. Рогнед ржал от удовольствия. Я проигрывал более сдержанно, но тоже без малейшего сожаления. Мне было приятно смотреть, как игра развлекает Тэнни и Айку, как они весело смеются, подтрунивают друг над другом и вообще хоть ненадолго забывают обо всех пережитых неприятностях. Именно во время игры бывало особенно заметно, что эти две серьезные и даже суровые девочки все-таки обычные дети, которым хочется веселья и беззаботности, как и любому нормальному ребенку. Наблюдая, как они, поначалу несмело, а потом все более и более раскрепощаются за столом, я понимал, что подобный образ жизни для них совершенно необычен и непривычен. С ними прежде никто никогда не играл и, должно быть, даже не разговаривал ласково, они всю жизнь провели в условиях железной дисциплины «Аплоя» и не привыкли к праздности, поэтому новые условия были для них так же странны, как для жителя Заполярья – тропическая жара. Каждое доброе слово вначале удивляло и даже как-то пугало девочек, как что-то случайное и незаслуженное, а потом вызывало безмерную, неадекватную благодарность – до мучительного смущения и даже слёз, особенно у Тэнни. Нет, она не плакала, как плачут обычные дети, но ее малахитовые глаза становились влажными и отражали такую боль, что заглянуть в них бывало страшно. Вообще, странно было видеть, насколько эта действительно очень сильная и волевая девочка не привычна к ласке и какую огромную потребность в ней она испытывает. Удивительно, что душа ее не очерствела от всего пережитого и осталась чуткой и трепетной, как нежный цветок. Айка была другая. Значительно более легкомысленная, озорная, по характеру больше похожая на мальчика, она не заморачивалась надолго душевными вопросами и жила значительно проще. Впрочем, она ведь и была младше и, очевидно, привыкла всецело полагаться на старшую подругу, которая совершенно бескорыстно заботилась о ней, защищала и решала все ее проблемы. Да, я видел, что именно Тэнни, несмотря на то что ей уже приходилось и воевать, и убивать, была по-настоящему добра. Это качество особенно подкупало меня в девочке, и, должно быть, поэтому я, по правде сказать, относился к ней чуть внимательнее и бережнее, чем к Айке, которая, впрочем, вопреки своему возрасту почему-то казалась мне более защищенной и приспособленной к жизни.
Как-то раз, после своего очередного визита, Виллиталлен попросил меня его проводить и, когда мы спустились в гараж, где стояла его машина, сказал:
– Вот что, начальник, надо бы мне твоих девчонок повнимательнее обследовать. Сомнения меня гложут чего-то…
– По поводу? – насторожился я.
– Ну как «по поводу»… – пожал плечами лекарь. – Сам должен понимать: волосики, кровь и прочее…
– Ты что-нибудь серьезное обнаружил?
– Ну, смотря что называть серьезным…
– Ты не гунди и не нукай, а говори путём. Что там у тебя?
Виллиталлен почесался, поправил очки, пожевал тонкими бледными губами и объяснил:
– Короче, не совсем люди твои девчонки. И даже очень не совсем. Процентов на шестьдесят, однако. Знаешь, я до сих пор не очень-то верил в существование инопланетного генетического материала, который якобы украл доктор Марио. А сейчас, проведя пять-шесть основательных тестов, стал верить еще меньше. Понимаешь, если Марио и в самом деле что-то украл, то это что-то значительно более страшное и непостижимое, чем студень с Ганимеда. Девчонки твои действительно являются уникальными генетическими гибридами. Одна их часть, несомненно, человеческая, а вот вторая… Я понятия не имею, что это такое, и определить на данном этапе не берусь, но одно могу сказать точно: эта вторая их часть неестественного происхождения. Их ДНК буквально оплетена чем-то синтетическим. Это что-то внедрено в них настолько органично, что составляет единое целое. Оно пронизывает все и, насколько я сумел установить, пока пребывает в полудремотном состоянии. Не представляю, что будет, если оно проснется. Так что, какие уж тут инопланетяне! У нас проблема покруче.
Я почувствовал томную слабость в ногах. Мне захотелось сесть, но в гараже было негде.
– Эвердику докладывал? – спросил я.
– Еще нет, – ответил Виллиталлен таким скорбным голосом, какой бывает только у старых работников морга, – но ты же сам понимаешь, что доложить все равно придется. Эвердик и так уже нервничает. В общем, надо мне твоих девчонок в нашу клинику забрать. Вот такие дела.
– Когда? – спросил я бесцветно.
– Ну, скажем, завтра. Только им ничего не говори, а то еще сбегут ночью.
– Из-под такой-то охраны?!
– Да ты что, мальчик, что ли? – кисло улыбнулся лекарь. – Что для «Аплоя» наша охрана – звук пустой!
– Подло это. Они пришли нашей защиты искать, а мы их – в поликлинику, для опытов…
– Ну, во-первых, не для опытов, а на обследование. Во-вторых, мне бы твою убежденность. Я, например, не знаю, зачем они к нам пришли. А что если их специально забросили с диверсионной целью, рассчитывая, что мы добренькие и деток не обидим? Вот-вот. А в-третьих, чего ты, собственно, ждал? К нам в руки впервые в истории попали две живые воспитанницы «Аплоя»! Как же их не изучить, черт возьми! Ведь до сих пор нам даже ни одного мертвого аплоевца заполучить не удавалось. Мне что, объяснять тебе всю важность их изучения? Эвердик, между прочим, и так взял на себя колоссальную ответственность, не доложив наверх о случившемся. Если там пронюхают, что он скрывает «Аплой», несдобровать нашему шефу, несмотря на весь его авторитет и заслуги перед человечеством. Так что не будь бякой и оцени ситуацию трезво.
– Я все прекрасно понимаю, – сказал я, – но Айка-то еще не поправилась…
– Да здорова она уже, здорова, – махнул рукой Виллиталлен. – Этим не отмажешься.
– Тогда вот что, – решил я, – немедленно докладывай о своих открытиях Эвердику. Если он лично даст добро, можешь забирать девочек, а до тех пор не пытайся – с лестницы спущу!
– Идёт, – покладисто согласился Виллиталлен, – на том и порешим. Ну, так бай-бай, увидимся. – И, уже садясь в машину, добавил: – И все же мой тебе совет: не нагнетай обстановку. Сбегут девчонки – шеф тебя аннигилирует, хоть ты и ходишь в его любимчиках. Тут ведь уже дело принципа, а Эвердик – мужик принципиальный. Если речь заходит о его профессионализме, он никого не щадит.
– Давай, мотай отсюда, советчик… – поморщился я устало.
Виллиталлен пожал плечами, захлопнул дверцу машины, запустил двигатель и вырулил к выезду из гаража.
Несмотря на то что, вернувшись в квартиру, я изо всех сил постарался не показать виду, что имел неприятный разговор, чуткая Тэнни с первого взгляда просекла ситуацию. Немного погодя, когда я, сидя в своем кабинете, угрюмо играл в ужасно тупую, но забавную компьютерную игру, девочка опять тихонько прокралась ко мне и, примостившись в кресле, негромко спросила:
– Тебе Виллиталлен что-то очень плохое сказал?
К тому времени мы уже были на «ты».
– Да нет, почему плохое? – ответил я не оборачиваясь.
– Потому что ты очень расстроенно выглядишь, – констатировала Тэнни и вдруг спросила прямо в лоб: – Он хочет нас забрать на обследование?
– Откуда ты знаешь? – даже вздрогнул я.
– У меня уровень интуиции 165%, – виновато призналась девочка. – В этом смысле я уникальная, такого даже в «Аплое» ни у кого не было. Еще процентов десять, и я смогла бы читать мысли.
Да, своими необычными способностями она вовсе не хвасталась, а, наоборот, сообщала о них грустно и виновато, словно сама ими тяготилась. И вообще, я уже давно понял, что она в принципе не умеет хвастаться и никогда ничего не делает напоказ или чтобы лишний раз заслужить похвалу. Именно эта черта характера, столь редкая для подростков, очень нравилась мне в ней.
– Ну, и что еще подсказала тебе интуиция? – спросил я, загоняя, наконец, бегающий по экрану красный шарик с нарисованной рожицей в синюю лузу. Шарик жалобно пискнул, луза плотоядно зачмокала, и на экране передо мной выскочило сообщение, что я заработал тридцать очков.
– Они боятся, что мы убежим, – ответила на мой вопрос Тэнни.
– А вы убежите?
– Нет.
– А могли бы?
– Конечно. Это совсем не сложно. Они расставили охрану до тупости бездарно.
– Хорошо, что Эвердик тебя не слышит. Он-то в своих шпионов верит. Послушай, а почему бы вам тогда и в самом деле не убежать?
– У тебя же тогда будут неприятности.
Я внимательно посмотрел на нее через плечо. Мы встретились взглядами. В ее глазах была ласковая чистота и спокойствие. Пожалуй, еще никогда не доводилось мне видеть таких незамутненных и добрых глаз. Даже у Ларисы таких не было. Мне стало совершенно не по себе.
– Ты ведь понимаешь, что Виллиталлен – не просто врач, каких миллионы, – сказал я. – Если Эвердик развяжет ему руки, он станет настоящим палачом в белом халате. У него нет ни совести, ни чувства сострадания, когда речь идет о работе. Вы с Айкой для него не люди. Чтобы понять, как вы устроены, он будет живьем резать вас на кусочки, а я не смогу ему помешать, потому что в подобных делах он главный. Биологическая безопасность планеты оправдывает любые жертвы и методы. Так что на вашем месте я обязательно сбежал бы. Если хотите, можете меня связать для правдоподобности, и бегите без оглядки, пока не поздно.
Тэнни выбралась из своего кресла, подошла ко мне вплотную, взяла мою руку в обе свои теплые ладошки и вдруг наклонилась и поцеловала ее.
– Ты что? – испугался я.
– Ты очень хороший, дядя Сережа, – сказала девочка. – Лариса правду про тебя говорила. Спасибо. Только мы все равно не убежим.
Сердце мое всхлипнуло, горло сжали спазмы.
– Да кто же ты такая, девочка? – прошептал я, осторожно прикоснувшись пальцами к пряди волос у ее виска. – С какого неба ты к нам пришла, Тэнни?
– Иногда мне самой хочется это знать, – вздохнула она, грустно улыбнулась и вышла из кабинета.
После этого разговора я вдруг с необыкновенной ясностью понял то, в чем прежде не отдавал себе отчета: за сравнительно короткое время я очень привязался к девочкам. Они были мне совершенно посторонними, я почти ничего не знал об их прошлой жизни и, фактически, ничего не успел узнать о них теперешних, и все же мне с ними было хорошо, они как-то совершенно естественно вписались в мой повседневный холостяцкий быт и не создавали своим присутствием никакого дискомфорта. Наоборот, что-то очень доброе, чистое и ласковое вошло в мой дом вместе с ними, и я почувствовал, что мне хочется беречь их, как нежные цветы, от всех злых ветров, столь частых в неспокойном человеческом существовании. И еще: Тэнни почему-то казалась мне очень похожей на Ларису. Нет, конечно же, это были совершенно разные характеры и темпераменты, да и внешнего сходства не было никакого, и все-таки ощущение странной похожести не оставляло меня ни на минуту, как будто бы Тэнни была Ларисе если и не дочерью, то, по крайней мере, двоюродной сестренкой.
На следующий день собственной персоной явился Эвердик. На этот раз он казался совершенно благодушным и свойским старым дядюшкой, с которым приятно поболтать о пустяках за чашкой чая. Впечатление было бы абсолютно полным, если бы за его спиною длинной жердиной не торчал Виллиталлен со своим вечным чемоданчиком в руках.
– Ну, угости кофейком, что ли, – улыбнулся Эвердик, расположившись на диванчике и явно получая удовольствие от того, с каким вопросительным напряжением я на него пялюсь.
Тэнни тут же порхнула на кухню и через минуту возвратилась с подносом, на котором дымились три изящные чашечки и кофейник.
– Хозяюшка, – похвалил Эвердик, беря кофе.
Виллиталлен тоже расселся и взял чашку. Мне ничего не оставалось, как последовать его примеру.
Девочки уселись в уголок на пуфик и примолкли, ожидая своей участи, ибо она, несомненно, должна была решиться именно сейчас.
Эвердик, между тем, продолжал иезуитствовать. Он прекрасно понимал, что мы ждем его слова, и поэтому с особенной неторопливостью смаковал кофе, с наслаждением наматывая наши нервы на кулак. Виллиталлен тоже молчал угрюмо и подчеркнуто – говорить поперек батьки он явно не собирался.
Наконец Эвердик покончил с кофе, аккуратно, двумя пальчиками, поставил чашку на стол, удовлетворенно потер ладони и весело сказал, обращаясь ко мне:
– Ну, чего смотришь? Собирайся!
– Куда? – спросил я тоскливо.
– Как куда? – удивился Эвердик. – В больницу. Разве не ты жаловался, что у тебя сердечко пошаливает и надо бы его подлечить? Вот Виллиталлен и оформляет тебе бюллетень, лечись на здоровье.
– Что-то я не помню, чтобы я жаловался на сердце… – пробормотал я, ничего не понимая.
Эвердик посмотрел на меня, как на абсолютно безнадежного тупицу, потом устало поморщился и подытожил:
– Дурак ты. Чурбан, для рентгена непроницаемый. Не жаловался, не жаловался… Заладил тоже… Придется, значит, пожаловаться, а иначе на каком же основании Виллиталлен тебя в свою клинику положит?
– А зачем мне в его клинику? – все больше тупел я.
– О Господи! – выдохнул шеф. – Ладно, объясняю специально для умственно отсталых. Девочек обследовать по-любому надо? Надо. Ты, балбес, их одних в клинику не пустишь, ныть начнешь? Начнешь. Ну, так собирайся и помни мою доброту. Будешь лежать у Виллиталлена вместе с ними, видеть их сможешь каждый день и морду набьешь Виллиталлену, если он вдруг их обидит. Вопросы?
Я понял, что мой шеф Эвердик на самом деле не такой гад, как я о нем порою думал.
– Устрою со всеми удобствами, – заурчал Виллиталлен, видя, что до меня, наконец, дошло. – Люкс, правда, не обещаю, но Рогнед там уже застолбил местечко, скучно не будет: двухместная палата с телевизором, Интернетом и цветными шторками на окнах. Видишь, как я ради тебя стараюсь!
– А что, Рогнед разве тоже?.. – удивился я.
– Как и подобает верному оруженосцу, – мурлыкнул лекарь и осклабился. – Ну, давай, собирайся, что ли. С собой только самое необходимое, остальное предоставим на месте. Для девочек можешь вообще ничего не брать, они на полном обеспечении. Да у них ведь, наверное, и нет ничего.
Тут он был прав: у Тэнни и Айки действительно не было ничего, кроме того, во что они были одеты.
Через пятнадцать минут в комфортабельной и просторной машине «скрой помощи» мы под бодрый вой сирены уже мчались по улицам Праги в клинику Виллиталлена: лекарь с девочками – в салоне, а я с Эвердиком – в кабине вместе с шофером. Шофер был крепкий дядька лет пятидесяти, в голубом халате, коротко стриженый и моложавый. Он, разумеется, был из своих и в курсе, поэтому Эвердик заговорил со мной при нем не таясь:
– Знаешь, не стоило тебе к девчонкам так сразу привязываться. Нет, я, конечно, понимаю, ты старый холостяк, бездетный и все такое, но тем не менее…
Я вздохнул и промолчал – не хотелось ни объясняться, ни оправдываться.
– У меня у самого внучки их возраста, – продолжал Эвердик, – поэтому я тоже сентиментальный и тебя понимаю. И, честное слово, вреда я твоим девчонкам не хочу, тут можешь не сомневаться. Виллиталлен будет с ними нежен, как родной отец, а если что, сразу звони мне. Но ты ведь сам понимаешь, что не обследовать их мы просто не имеем права.
– Я понимаю, шеф, – ответил я, – и, поверьте, очень вам признателен. То, что вы сделали, вы вполне могли и не сделать. Спасибо вам.
– Кушай на здоровье… – махнул рукой Эвердик. – Ты мне лучше вот что скажи. Кроме этой записочки от Ларисы, девчонки тебе больше ничего не передали? Может, ты скрыл от меня что-нибудь?
– Клянусь, ничего! – ответил я. – Они пришли совершенно с пустыми руками.
– Да? – Эвердик пожевал губами. – Старею я, что ли? Мнительным становлюсь. Не нравится мне что-то во всей этой истории, да и дело с концом. Сам не пойму что, но сомнения меня разбирают основательные.
– А что такое, шеф?
– Видишь ли, «Аплой» так просто своим дезертирам не спускает. А девчонки твои проехали и проплыли полмира, добрались до тебя, и никто их не задержал. Словно помогал им кто, а? Логично?
– Логично, – согласился я. – «Аплой» обычно догоняет тех, кого хочет догнать. Но что из этого следует?
– Две вещи: либо «Аплой» почему-то заинтересован в их побеге и всю дорогу помогал им до нас добраться, либо…
Он не договорил и умолк.
– Вы полагаете, что агенты «Аплоя» могут следить за нами и сейчас? – спросил я.
– Даже очень полагаю, если девчонок и впрямь заслали к нам с диверсионной целью, – кивнул Эвердик. – Скорее всего, «Аплой» постоянно держит нас на мушке и ждет.
– Чего ждет?
– Хотел бы я знать чего! Да, сынок, поторопились мы, списав «Аплой» с корабля истории…
Среди официальных сотрудников Консулата Виллиталлен не числился. По так называемой «открытой» профессии он являлся владельцем и главным врачом одной весьма неплохой пражской кардиологической клиники. Этим частным лечебным заведением с удовольствием пользовались сердечники средней руки из числа госслужащих, предпринимателей и творческой интеллигенции. На самом же деле Виллиталлен уже лет двадцать работал на Эвердика и занимался по медицинской части всем тем, что хоть как-то выходило за рамки обыденности. Странные болезни, непонятные вирусы, генетические мутации – все это проходило через его корявые и костлявые руки, которым я лично ни за что не доверил бы ковыряться в моем сердце. Но именно этими руками он цепко держал всю биологическую безопасность планеты Земля. Сам себя он скромно называл лекарем по инопланетным хворям, и это, в общем-то, было недалеко от истины. Специалист он был совершенно гениальный и уникальный, хотя, по мнению многих, не вполне в своем уме. Мне же казалось, что Виллиталлену просто нравится корчить из себя сумасшедшего доктора, а на самом деле это просто наглый, вздорный, хамоватый, но абсолютно нормальный тип. Эвердик до поры до времени закрывал глаза на большинство его выходок и чудачеств, лишь бы биологическая безопасность находилась в надежных руках. Звонить Виллиталлену по обычной линии категорически запрещалось. Я нарушил запрет, хотя отлично понимал, чем это чревато. Но на установку окольной связи через третьих лиц у меня не было времени.
Приехал Виллиталлен.
Не один.
Следом за его персоной, долговязой, растрепанной и шумной, как большое насекомое, в квартиру неторопливо вошел Эвердик.
Этого я не ожидал.
Мягко, но властно отстранив меня рукой, консул прошел в гостиную, где горела в жару несчастная Айка, остановился, внимательно посмотрел сначала на девочек, потом на меня и глухо спросил:
– Это что?
– Больной ребенок, – ответил я. – Разве не видно?
– Я спрашиваю: это что? – повторил Эвердик тверже.
Я понял, что он настроен решительно, и протянул ему записку Ларисы. Он прочел и раз, и два, спрятал записку в карман пиджака и сделал знак Виллиталлену: работай! Тот взял свой чемоданчик и, присев на диван рядом с больной, начал осмотр.
– Записочку бы вернули, шеф… – со слабой надеждой попросил я.
– Закрой пасть, – спокойно велел Эвердик. – С тобой в другом месте поговорю.
Шеф гневался. И хотя он никогда не повышал голоса, я буквально кожей почувствовал, в какой он ярости. Еще бы! Ведь он узнал о загадочных девочках не от меня, а от Виллиталлена, к тому же, с опозданием почти на полсуток. Кроме того, я был готов спорить на что угодно, – Эвердик понятия не имел, что делать в данной неожиданной ситуации, и это злило его еще больше.
Виллиталлен не просто осмотрел Айку, он взял у нее кровь на анализ, срезал несколько волосков с ее рыжей шевелюры, приклеил ей на руку и тут же содрал кусочки специального лейкопластыря, чтобы позже изучить пот и частички кожи, которые на нем остались. Затем он сделал Айке укол и повернул к нам свое сухое и длинное очкастое лицо с маленькими усиками под горбатым носом:
– Двустороннее воспаление легких. Ей надо будет уколы делать каждые три часа, пока не очухается. Потом на таблетки перейдем.
– Тебе еще и медсестру-сиделку? – хмуро пробурчал Эвердик. – Вот сам и сиди с ней, делай уколы…
Виллиталлен нахохлился.
– Я умею делать уколы, – вдруг подала голос Тэнни, все время сидевшая в уголке на пуфике.
– Правда? – приподнял брови Виллиталлен.
– Меня учили, – отвечала Тэнни.
– Ну, в таком случае, – Виллиталлен выбросил из чемоданчика несколько пачек с ампулами и шприцами, – вот тебе препарат. Двадцать кубиков каждые три часа. Если что, сразу звоните мне.
– Можешь не сомневаться, позвоним, – заверил его Эвердик и обвел присутствующих мрачным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. – Значит, так, слушайте меня все. «Аплоя» не существует. Официально его больше нет. И если кто-нибудь из вас где-нибудь, пусть даже на самом верху, вякнет, что к нам попали живые воспитанницы «Аплоя», я тому оторву голову. А как медленно и изощренно я умею это делать, вы знаете.
Мы знали и потому притихли.
– Квартиру – под круглосуточное наблюдение, – продолжал распоряжаться Эвердик. – На улицу ни шагу. Больная пока полежит здесь, потом потихоньку перевезем вас на одну из наших дач. Ты, – он ткнул пальцем в меня, – сиди дома и глаз с этих детей не спускай. Ты, – он повернулся к Виллиталлену, – будешь тут нянькой, сиделкой, доктором Айболитом или кем там еще, но если, не дай Бог, девочка умрет, не сносить тебе твоих дурацких очков. Понятно?
Мы закивали. Шеф бушевал, но у меня отлегло от сердца – выдавать детей Совету Согласия Эвердик не собирался.
– Вопросы? – подытожил он.
– Надо бы малышек попристальней изучить, мало ли что… – попросился Виллиталлен.
– Не раньше, чем поставишь на ноги это рыжее существо, – решил консул. – Еще вопросы?
Больше вопросов не было.
– Письменные рапорты к вечеру мне на стол. Оба, – велел шеф.
– К вечеру не получится… Анализы много времени занимают… – посетовал Виллиталлен.
– А мне плевать, – не внял Эвердик. – Рапорт в 18.00 мне на стол. Всё.
И, повернувшись, двинулся к выходу. Виллиталлен быстренько собрал чемоданчик и потрусил следом.
Когда они ушли, у меня осталось ощущение, как будто мне надавали пощечин. Я устало сел в кресло, посмотрел на Айку, которая после вмешательства Виллиталлена перестала трястись и метаться и глубоко спала, встретился взглядом с Тэнни и почувствовал, что пощечин мне надавали заслуженно.
– Ты, наверное, думаешь, что я вас предал? – спросил я тоскливо.
Тэнни покачала головой:
– Нет, что вы! Вы все сделали правильно. Мы с Айкой не имели права надеяться даже на это. Мы ведь вам никто. Девчонки-бродяжки с улицы. Вы могли просто выставить нас из дома и дверь закрыть…
– Дудки, – сказал я печально и искренне. – Всё мог, а вот этого не мог.
– Спасибо… – ответила девочка тихо и спросила, помолчав: – Айка ведь поправится? Ваш доктор хороший, да?
– Таких докторов на всей Земле человек десять-пятнадцать, – сказал я. – Он, хоть и сволочь, конечно, но сволочь гениальная. Если он не вылечит, то никто не вылечит. А ты что, правда умеешь делать уколы? Спрашиваю, потому что сам не умею.
– Умею, умею, – поспешила заверить меня Тэнни. – Я и не спать могу трое суток без ущерба для здоровья, так что, если нужно…
– Зачем же трое суток-то?.. – пробормотал я. – Меня все равно из дому не выпускают, так что ночью могу и я подежурить…
– Спасибо… – опять сказала Тэнни и чуточку покраснела. – Поверьте, мне очень неловко… У вас теперь из-за нас будут неприятности. Наверное, мы вообще не должны были к вам приходить…
– И куда бы вы пошли, если не ко мне? Кого вы еще знаете в Праге?
– Никого. Но мы умеем выживать.
– Господи, да зачем же выживать, если можно просто жить!
– Простите, я, наверное, что-то не то сказала…
– Перестань все время извиняться, Тэнни. Ни ты, ни Айка ни в чем не виноваты. Пришли, и правильно сделали. И Лариса правильно сделала, что вас ко мне послала. Только как же вы добирались-то с Островов?
– Я же говорю: мы умеем выживать.
– Сколько же вы были в пути?
– Почти два месяца.
– С ума можно сойти! Вот и довыживались: одна теперь с воспалением легких лежит…
– Айка всегда была слабенькая, – с грустью признала Тэнни. – С ее иммунной системой недоработки. Я, например, ни разу в жизни не болела.
– Ладно, – вздохнул я, потому что мне самому вдруг стало грустно, – не болела, и слава Богу. Давай-ка лучше обед закажем. Что-то мне жрать охота. Пельмени и суп с кнедликами будешь? Тут в ресторане замечательные пельмени, почти сибирские.
– Буду! – с готовностью согласилась девочка.
Мы уже сидели за столом, когда вдруг в прихожей запищал домофон. Оказалось, явился Рогнед Катковский собственной персоной. Он ввалился в квартиру всей своей необъятной тушей, проворчал что-то нечленораздельное и, смяв мое сопротивление, напролом попёр в гостиную.
– Стой, дурак! – рявкнул я ему вслед.
Рогнед, и правда, остановился. Увидел девочек, развел руки в стороны и изумленно выдохнул:
– Ва-ах!
Тэнни смотрела на него вопросительно, держа руки под столом. В моей душе что-то нехорошо шевельнулось.
– Все нормально, это мой лучший друг и коллега Рогнед Катковский, – поспешил отрекомендовать я гостя.
Тэнни расслабилась, вынула руки из-под стола и положила хлебный нож на тарелку. Я с холодом в сердце понял, что только что предотвратил трагедию. Еще одно неосторожное движение, и девочка метнула бы в Рогнеда нож, причем вряд ли промахнулась бы. Мне стало нехорошо. Толстяк же, кажется, ничего не понял.
– Так это они и есть? – спросил он, все еще нараскоряку стоя в дверях гостиной.
– Тебя что, Эвердик прислал? – спросил я.
– Ну да, за тобой, умником, присматривать. Я ничего не понял: говорят, у тебя «Аплой». Это они, что ли, «Аплой»?
– Во-первых, это они и есть, а во-вторых, Эвердик обещал оторвать голову каждому, кто будет об этом трепаться. Ты от кого про мой «Аплой» слышал?
– От самого Эвердика и слышал.
–А, ну тогда все в порядке.
– Вообще-то, я себе «Аплой» по-другому представлял…
– Говори спасибо, что они твоих заблуждений не разрушили, – сказал я и, взяв хлебный нож, переложил его подальше от девочки. – Тэнни, это правда мой лучший друг. Он свой.
– Я поняла, извините, – потупилась та.
– И вообще, если ты всех моих гостей так будешь встречать… Здесь не война, Тэнни.
– Извините, – опять прошептала девочка, – я машинально… Я бы этого не сделала…
– Да что случилось-то? – недоуменно взревел Рогнед.
– Не ори! – оборвал я его. – Не видишь, больной ребенок спит!
Айка заворочалась и замычала, не открывая глаз. Тэнни тут же кинулась к ней из-за стола, присела на диван, склонилась над ней и что-то ласково прошептала на ухо, погладив по пылающей в жару щечке.
– Ой, прошу прощения… – смутился толстяк, снизив голос до полушепота. – Не привык я тихо разговаривать…
– Привыкай, – велел я. – Есть хочешь?
– Спрашиваешь!
– Тогда садись к столу. Специально на твою долю, правда, не заказывали, но можешь слопать мой суп, я уже сыт. А ты, Тэнни, не обращай на этого бегемота внимания. Он толстый, дикий и горластый, но не злой. Ему можно полностью доверять, я его с детства знаю. Это самый надежный друг, какого только можно себе вообразить.
Рогнед заурчал. Тэнни ничего не ответила и опять покраснела. Странно было видеть такую застенчивость в девочке, которая чуть было не швырнула ножом в человека.
Обед мы продолжили в молчании. Я видел, что Рогнеда буквально распирают вопросы, но спрашивать он не решался – то ли Эвердик запретил, то ли сам счел за лучшее пока не докучать.
– Ты если за делом пришел, так говори сейчас, – сказал я, желая хоть как-то облегчить друга, – а если нет, то доедай и уматывай. Мне еще к вечеру чего-нибудь для отчета сочинить надо.
– Интересно, что ты напишешь? – прошамкал Рогнед полным ртом.
– А что тут писать? Мое дело короткое, в двух фразах укладывается. Это Виллиталлен вон пусть пишет. Ему, кажется, есть чем с Эвердиком поделиться.
– Эвердик шибко злой, – проинформировал толстяк. – Не нервируй его лишний раз.
– Ты что, опять ему под горячую руку попался?
– Было дело по мелочам…
– Везунчик… Ничего, на меня он тоже нашипел.
– Похоже, Эвердик впервые в жизни не знает, что делать.
– Мне это тоже показалось. Пускай. Главное, чтобы он сгоряча глупостей не наделал.
– Ну, шеф не такой человек, чтоб сгоряча…
– Так чего он тебя, вообще-то, прислал? Что-то я не пойму.
– Ну, я же говорю: помогать. Поезжай, говорит, к Уральцеву, ему из дому выходить нельзя, у него «Аплой». Поможешь, говорит, чем нужно. Слушай, а чего это тебе из дому нельзя?
– Шефу виднее. Наверное, он боится.
– Эвердик боится?!
– Да перестань ты вопить. ей-Богу! Что ты за человек такой! Говорю же: ребенок больной спит.
– Тьфу ты! – замахал руками Рогнед, словно отгоняя от себя мух. – Всё, всё, я шепоточком! Ну, так какая тебе от меня нужна помощь?
– Ничего мне от тебя не надо, – сказал я. – Мотай домой до особых распоряжений.
– Ну вот! – расстроился Рогнед. – Отмахиваешься? А что я Эвердику скажу?
– Так и скажи.
– Попадет.
– Привыкать тебе, что ли?
– Свинья, – обозвал меня Рогнед и совсем опечалился.
Но мне сейчас действительно было не до него. Он влез со своею благотворительностью в самый неподходящий момент, насторожил Тэнни, разбудил Айку, сорвал обед, спутал планы. Нужно было от него отделаться, даже рискуя обидеть, и я отделался. Не думаю, что Рогнед действительно обиделся всерьез. Если надо, он умел въезжать в ситуацию. Но ушел он насупленный и пообещал настучать шефу, что я его отверг.
Оставив Тэнни убирать со стола, я подался в свой кабинет, к ноут-буку, писать отчет. Казалось бы, дело и впрямь было плевое, но я промаялся полчаса, так и не сумев толком изложить все происшедшее. Что писать? Вернулся домой, увидел незнакомых девочек, выпучил глаза?.. Разве так отчеты пишутся! Прав был Рогнед: не такое это простое дело.
За спиной у меня едва слышно прошуршало, и в кабинете, словно тень, появилась Тэнни.
– Можно, дядя Сережа? – спросила она, поняв, что я ее заметил.
– Конечно, – отозвался я. – Что случилось?
– Вы простите меня за эту дурацкую выходку с ножом, – проговорила девочка виновато-превиновато. – Ваш друг так шумно вошел, что я подумала…
– Что нас атаковали враги? – улыбнулся я.
– Ну, что-то в этом роде… – пробормотала она.
– Ладно, забудь, Тэнни. Хорошо, что хорошо кончается.
Она приблизилась, забралась с ногами в кресло и снова негромко заговорила:
– Знаете, в «Аплое» нас всегда учили, что любого незнакомого человека надо, прежде всего, оценивать с точки зрения того, как его можно наиболее эффективно убить. А Лариса, наоборот, говорила, что людей надо защищать и спасать. Даже безнадежно раненых. Даже если шансов один из тысячи. Вы сильнее обычных людей, говорила она, а сильный всегда должен быть на стороне добра и помогать слабому.
– Ты убивала людей? – спросил я глухо, предчувствуя ответ.
– Да, – ответила Тэнни еле слышно. – Но потом мы встретили Ларису. Она была самым лучшим человеком на свете. Мы ее любили. Она всех спасала. И нас спасла. Сама погибла, но спасла. Мы теперь тоже будем только спасать и защищать.
– Кого?
– Вас. И того, кого вы скажете. Ведь Лариса вас любила больше всех на свете. Она поручила нас вам. Значит, мы теперь ваши и будем вас защищать.
– Да от кого же, Господи? – спросил я с болью в душе. – И как защищать? Что это значит?
– У нас с Айкой специализация почти одинаковая – холодное оружие, – ответила Тэнни очень серьезно, – только у нее ножи и кинжалы, а у меня – мечи, шпаги и сабли. Но мы и стреляем хорошо, и рукопашным боем тоже владеем. Вы не смотрите, что мы маленькие. Мы «Аплой», мы очень многое можем. Конечно, те, кто за нами идут, намного сильнее, но…
– Послушай, – перебил я ее, чувствуя себя совершенно нелепо, – давай договоримся. Защищать меня пока не надо. Если что, я сам вас об этом попрошу.
– Вы просто не понимаете, во что мы вас втянули, – сказала Тэнни, и ее малахитовые глазки повлажнели. – Мы действительно не имели права к вам приходить. Это слишком опасно. Лариса нам строго-настрого наказала: обязательно найдите Сергея Уральцева из Консулата. Но мы не должны были ее слушаться. Мы всегда ее слушались, но в данном случае не надо было. Потому что вот, мы вас нашли, а дальше что?
– Там посмотрим, – сказал я, поднялся и, подойдя к креслу, осторожно погладил девочку по волосам. – Не бери в голову, малыш. Лариса поступила абсолютно правильно, и вы тоже. Сейчас Айке нужно, прежде всего, поправиться, а тебе – отдохнуть. А что дальше – жизнь покажет.
– Отдыхать не обязательно, – возразила она шепотом.
– Ну, ну, ерунда. Я вижу, ты действительно очень сильная и выносливая девочка. Просто тигренок, а не девочка. Но даже тигрятам нужно иногда отдыхать. Ты посмотри на себя в зеркало. Глаза красные, под глазами круги… Ты ведь на последних нервах держишься, это невозможно не заметить.
– Тигренок? – переспросила она как-то удивленно, посмотрела на меня, словно спрашивала, не шучу ли я, и добавила, помолчав секунду: – Спасибо…
Вот так, словно само собой, и появилось это милое, ласковое прозвище. Впрочем, неожиданным оно не стало. Для своего возраста Тэнни не была слишком высокой, да и богатырем, если честно, ничуть не выглядела, однако все ее стройное, безукоризненно пропорциональное для подростка тело было словно выковано из гибкой стали, ее сила чувствовалась в каждом движении, пластичном и изящном, как у юной тигрицы. Именно это и было первым, что бросилось мне в глаза, и слово «тигренок» сразу завертелось у меня на языке. Самой девочке придуманное мною прозвище понравилось до восторга, и с тех пор она носила его с гордостью, как орден, в любой момент готовая отстаивать его перед каждым, кто рискнул бы усомниться, что оно ей досталось по заслугам.
Немного позже Айка тоже обзавелась прозвищем, но тут уж целиком была заслуга Рогнеда. Это он вполне логично обозвал девочку Белкой и тоже, что называется, потрафил – Айке понравилось.
Поправилась Айка довольно быстро, всего за какую-то неделю. Все это время Тэнни ухаживала за ней, как нежная сестра, делала уколы, кормила с ложечки и дежурила по ночам. Рогнед болтался на подхвате, иногда бегал в магазин, иногда служил шофером Виллиталлену, который навещал нас два раза в день и усердно лечил больную, видно, всерьез опасаясь за свои очки. Вскоре температура у Айки спала и больше не поднималась, девочка повеселела, начала есть, но все равно была еще слабенькая и не могла надолго вставать, а лежать ей было скучно. Тогда Рогнед закачал ей в свой планшет целую гору мультиков, и Айка с утра до вечера стала смотреть их, безмятежно валяясь на диване и веселясь от души. Как ни странно, больше всего ей нравились старые-престарые мультики про морячка Папая и дятла Вуди. У Тэнни в этом смысле был совершенно другой вкус: она любила серьезные, полнометражные и немного печальные мультфильмы о Принцессе Золотой Страны, Русалочке и Диких лебедях. Иногда мне казалось, что она сама чем-то похожа на героинь этих фильмов – красивых и добрых девочек с надломленной судьбой, готовых на любовь и на жертвы во имя любви.
Эвердик все это время нас не трогал, хотя за квартирой и впрямь установил наблюдение. Тэнни моментально просекла наших надсмотрщиков и даже указала места их постов, и все это просто осмотрев прилегающую к дому местность через обычные камеры наблюдения. Удивляться, однако, было нечему – девочка ведь сама была почти готовой диверсанткой экстра-класса и в делах шпионских разбиралась не хуже моего шефа.
Еще через несколько дней Айка начала уже смело вставать и порою часа по два проводила за столом, играя со мной, Рогнедом и Тэнни в подкидного дурачка. Карты принес Рогнед, быстренько научил играть смышленых девочек, и они стали его обыгрывать в пух и прах. Рогнед ржал от удовольствия. Я проигрывал более сдержанно, но тоже без малейшего сожаления. Мне было приятно смотреть, как игра развлекает Тэнни и Айку, как они весело смеются, подтрунивают друг над другом и вообще хоть ненадолго забывают обо всех пережитых неприятностях. Именно во время игры бывало особенно заметно, что эти две серьезные и даже суровые девочки все-таки обычные дети, которым хочется веселья и беззаботности, как и любому нормальному ребенку. Наблюдая, как они, поначалу несмело, а потом все более и более раскрепощаются за столом, я понимал, что подобный образ жизни для них совершенно необычен и непривычен. С ними прежде никто никогда не играл и, должно быть, даже не разговаривал ласково, они всю жизнь провели в условиях железной дисциплины «Аплоя» и не привыкли к праздности, поэтому новые условия были для них так же странны, как для жителя Заполярья – тропическая жара. Каждое доброе слово вначале удивляло и даже как-то пугало девочек, как что-то случайное и незаслуженное, а потом вызывало безмерную, неадекватную благодарность – до мучительного смущения и даже слёз, особенно у Тэнни. Нет, она не плакала, как плачут обычные дети, но ее малахитовые глаза становились влажными и отражали такую боль, что заглянуть в них бывало страшно. Вообще, странно было видеть, насколько эта действительно очень сильная и волевая девочка не привычна к ласке и какую огромную потребность в ней она испытывает. Удивительно, что душа ее не очерствела от всего пережитого и осталась чуткой и трепетной, как нежный цветок. Айка была другая. Значительно более легкомысленная, озорная, по характеру больше похожая на мальчика, она не заморачивалась надолго душевными вопросами и жила значительно проще. Впрочем, она ведь и была младше и, очевидно, привыкла всецело полагаться на старшую подругу, которая совершенно бескорыстно заботилась о ней, защищала и решала все ее проблемы. Да, я видел, что именно Тэнни, несмотря на то что ей уже приходилось и воевать, и убивать, была по-настоящему добра. Это качество особенно подкупало меня в девочке, и, должно быть, поэтому я, по правде сказать, относился к ней чуть внимательнее и бережнее, чем к Айке, которая, впрочем, вопреки своему возрасту почему-то казалась мне более защищенной и приспособленной к жизни.
Как-то раз, после своего очередного визита, Виллиталлен попросил меня его проводить и, когда мы спустились в гараж, где стояла его машина, сказал:
– Вот что, начальник, надо бы мне твоих девчонок повнимательнее обследовать. Сомнения меня гложут чего-то…
– По поводу? – насторожился я.
– Ну как «по поводу»… – пожал плечами лекарь. – Сам должен понимать: волосики, кровь и прочее…
– Ты что-нибудь серьезное обнаружил?
– Ну, смотря что называть серьезным…
– Ты не гунди и не нукай, а говори путём. Что там у тебя?
Виллиталлен почесался, поправил очки, пожевал тонкими бледными губами и объяснил:
– Короче, не совсем люди твои девчонки. И даже очень не совсем. Процентов на шестьдесят, однако. Знаешь, я до сих пор не очень-то верил в существование инопланетного генетического материала, который якобы украл доктор Марио. А сейчас, проведя пять-шесть основательных тестов, стал верить еще меньше. Понимаешь, если Марио и в самом деле что-то украл, то это что-то значительно более страшное и непостижимое, чем студень с Ганимеда. Девчонки твои действительно являются уникальными генетическими гибридами. Одна их часть, несомненно, человеческая, а вот вторая… Я понятия не имею, что это такое, и определить на данном этапе не берусь, но одно могу сказать точно: эта вторая их часть неестественного происхождения. Их ДНК буквально оплетена чем-то синтетическим. Это что-то внедрено в них настолько органично, что составляет единое целое. Оно пронизывает все и, насколько я сумел установить, пока пребывает в полудремотном состоянии. Не представляю, что будет, если оно проснется. Так что, какие уж тут инопланетяне! У нас проблема покруче.
Я почувствовал томную слабость в ногах. Мне захотелось сесть, но в гараже было негде.
– Эвердику докладывал? – спросил я.
– Еще нет, – ответил Виллиталлен таким скорбным голосом, какой бывает только у старых работников морга, – но ты же сам понимаешь, что доложить все равно придется. Эвердик и так уже нервничает. В общем, надо мне твоих девчонок в нашу клинику забрать. Вот такие дела.
– Когда? – спросил я бесцветно.
– Ну, скажем, завтра. Только им ничего не говори, а то еще сбегут ночью.
– Из-под такой-то охраны?!
– Да ты что, мальчик, что ли? – кисло улыбнулся лекарь. – Что для «Аплоя» наша охрана – звук пустой!
– Подло это. Они пришли нашей защиты искать, а мы их – в поликлинику, для опытов…
– Ну, во-первых, не для опытов, а на обследование. Во-вторых, мне бы твою убежденность. Я, например, не знаю, зачем они к нам пришли. А что если их специально забросили с диверсионной целью, рассчитывая, что мы добренькие и деток не обидим? Вот-вот. А в-третьих, чего ты, собственно, ждал? К нам в руки впервые в истории попали две живые воспитанницы «Аплоя»! Как же их не изучить, черт возьми! Ведь до сих пор нам даже ни одного мертвого аплоевца заполучить не удавалось. Мне что, объяснять тебе всю важность их изучения? Эвердик, между прочим, и так взял на себя колоссальную ответственность, не доложив наверх о случившемся. Если там пронюхают, что он скрывает «Аплой», несдобровать нашему шефу, несмотря на весь его авторитет и заслуги перед человечеством. Так что не будь бякой и оцени ситуацию трезво.
– Я все прекрасно понимаю, – сказал я, – но Айка-то еще не поправилась…
– Да здорова она уже, здорова, – махнул рукой Виллиталлен. – Этим не отмажешься.
– Тогда вот что, – решил я, – немедленно докладывай о своих открытиях Эвердику. Если он лично даст добро, можешь забирать девочек, а до тех пор не пытайся – с лестницы спущу!
– Идёт, – покладисто согласился Виллиталлен, – на том и порешим. Ну, так бай-бай, увидимся. – И, уже садясь в машину, добавил: – И все же мой тебе совет: не нагнетай обстановку. Сбегут девчонки – шеф тебя аннигилирует, хоть ты и ходишь в его любимчиках. Тут ведь уже дело принципа, а Эвердик – мужик принципиальный. Если речь заходит о его профессионализме, он никого не щадит.
– Давай, мотай отсюда, советчик… – поморщился я устало.
Виллиталлен пожал плечами, захлопнул дверцу машины, запустил двигатель и вырулил к выезду из гаража.
Несмотря на то что, вернувшись в квартиру, я изо всех сил постарался не показать виду, что имел неприятный разговор, чуткая Тэнни с первого взгляда просекла ситуацию. Немного погодя, когда я, сидя в своем кабинете, угрюмо играл в ужасно тупую, но забавную компьютерную игру, девочка опять тихонько прокралась ко мне и, примостившись в кресле, негромко спросила:
– Тебе Виллиталлен что-то очень плохое сказал?
К тому времени мы уже были на «ты».
– Да нет, почему плохое? – ответил я не оборачиваясь.
– Потому что ты очень расстроенно выглядишь, – констатировала Тэнни и вдруг спросила прямо в лоб: – Он хочет нас забрать на обследование?
– Откуда ты знаешь? – даже вздрогнул я.
– У меня уровень интуиции 165%, – виновато призналась девочка. – В этом смысле я уникальная, такого даже в «Аплое» ни у кого не было. Еще процентов десять, и я смогла бы читать мысли.
Да, своими необычными способностями она вовсе не хвасталась, а, наоборот, сообщала о них грустно и виновато, словно сама ими тяготилась. И вообще, я уже давно понял, что она в принципе не умеет хвастаться и никогда ничего не делает напоказ или чтобы лишний раз заслужить похвалу. Именно эта черта характера, столь редкая для подростков, очень нравилась мне в ней.
– Ну, и что еще подсказала тебе интуиция? – спросил я, загоняя, наконец, бегающий по экрану красный шарик с нарисованной рожицей в синюю лузу. Шарик жалобно пискнул, луза плотоядно зачмокала, и на экране передо мной выскочило сообщение, что я заработал тридцать очков.
– Они боятся, что мы убежим, – ответила на мой вопрос Тэнни.
– А вы убежите?
– Нет.
– А могли бы?
– Конечно. Это совсем не сложно. Они расставили охрану до тупости бездарно.
– Хорошо, что Эвердик тебя не слышит. Он-то в своих шпионов верит. Послушай, а почему бы вам тогда и в самом деле не убежать?
– У тебя же тогда будут неприятности.
Я внимательно посмотрел на нее через плечо. Мы встретились взглядами. В ее глазах была ласковая чистота и спокойствие. Пожалуй, еще никогда не доводилось мне видеть таких незамутненных и добрых глаз. Даже у Ларисы таких не было. Мне стало совершенно не по себе.
– Ты ведь понимаешь, что Виллиталлен – не просто врач, каких миллионы, – сказал я. – Если Эвердик развяжет ему руки, он станет настоящим палачом в белом халате. У него нет ни совести, ни чувства сострадания, когда речь идет о работе. Вы с Айкой для него не люди. Чтобы понять, как вы устроены, он будет живьем резать вас на кусочки, а я не смогу ему помешать, потому что в подобных делах он главный. Биологическая безопасность планеты оправдывает любые жертвы и методы. Так что на вашем месте я обязательно сбежал бы. Если хотите, можете меня связать для правдоподобности, и бегите без оглядки, пока не поздно.
Тэнни выбралась из своего кресла, подошла ко мне вплотную, взяла мою руку в обе свои теплые ладошки и вдруг наклонилась и поцеловала ее.
– Ты что? – испугался я.
– Ты очень хороший, дядя Сережа, – сказала девочка. – Лариса правду про тебя говорила. Спасибо. Только мы все равно не убежим.
Сердце мое всхлипнуло, горло сжали спазмы.
– Да кто же ты такая, девочка? – прошептал я, осторожно прикоснувшись пальцами к пряди волос у ее виска. – С какого неба ты к нам пришла, Тэнни?
– Иногда мне самой хочется это знать, – вздохнула она, грустно улыбнулась и вышла из кабинета.
После этого разговора я вдруг с необыкновенной ясностью понял то, в чем прежде не отдавал себе отчета: за сравнительно короткое время я очень привязался к девочкам. Они были мне совершенно посторонними, я почти ничего не знал об их прошлой жизни и, фактически, ничего не успел узнать о них теперешних, и все же мне с ними было хорошо, они как-то совершенно естественно вписались в мой повседневный холостяцкий быт и не создавали своим присутствием никакого дискомфорта. Наоборот, что-то очень доброе, чистое и ласковое вошло в мой дом вместе с ними, и я почувствовал, что мне хочется беречь их, как нежные цветы, от всех злых ветров, столь частых в неспокойном человеческом существовании. И еще: Тэнни почему-то казалась мне очень похожей на Ларису. Нет, конечно же, это были совершенно разные характеры и темпераменты, да и внешнего сходства не было никакого, и все-таки ощущение странной похожести не оставляло меня ни на минуту, как будто бы Тэнни была Ларисе если и не дочерью, то, по крайней мере, двоюродной сестренкой.
На следующий день собственной персоной явился Эвердик. На этот раз он казался совершенно благодушным и свойским старым дядюшкой, с которым приятно поболтать о пустяках за чашкой чая. Впечатление было бы абсолютно полным, если бы за его спиною длинной жердиной не торчал Виллиталлен со своим вечным чемоданчиком в руках.
– Ну, угости кофейком, что ли, – улыбнулся Эвердик, расположившись на диванчике и явно получая удовольствие от того, с каким вопросительным напряжением я на него пялюсь.
Тэнни тут же порхнула на кухню и через минуту возвратилась с подносом, на котором дымились три изящные чашечки и кофейник.
– Хозяюшка, – похвалил Эвердик, беря кофе.
Виллиталлен тоже расселся и взял чашку. Мне ничего не оставалось, как последовать его примеру.
Девочки уселись в уголок на пуфик и примолкли, ожидая своей участи, ибо она, несомненно, должна была решиться именно сейчас.
Эвердик, между тем, продолжал иезуитствовать. Он прекрасно понимал, что мы ждем его слова, и поэтому с особенной неторопливостью смаковал кофе, с наслаждением наматывая наши нервы на кулак. Виллиталлен тоже молчал угрюмо и подчеркнуто – говорить поперек батьки он явно не собирался.
Наконец Эвердик покончил с кофе, аккуратно, двумя пальчиками, поставил чашку на стол, удовлетворенно потер ладони и весело сказал, обращаясь ко мне:
– Ну, чего смотришь? Собирайся!
– Куда? – спросил я тоскливо.
– Как куда? – удивился Эвердик. – В больницу. Разве не ты жаловался, что у тебя сердечко пошаливает и надо бы его подлечить? Вот Виллиталлен и оформляет тебе бюллетень, лечись на здоровье.
– Что-то я не помню, чтобы я жаловался на сердце… – пробормотал я, ничего не понимая.
Эвердик посмотрел на меня, как на абсолютно безнадежного тупицу, потом устало поморщился и подытожил:
– Дурак ты. Чурбан, для рентгена непроницаемый. Не жаловался, не жаловался… Заладил тоже… Придется, значит, пожаловаться, а иначе на каком же основании Виллиталлен тебя в свою клинику положит?
– А зачем мне в его клинику? – все больше тупел я.
– О Господи! – выдохнул шеф. – Ладно, объясняю специально для умственно отсталых. Девочек обследовать по-любому надо? Надо. Ты, балбес, их одних в клинику не пустишь, ныть начнешь? Начнешь. Ну, так собирайся и помни мою доброту. Будешь лежать у Виллиталлена вместе с ними, видеть их сможешь каждый день и морду набьешь Виллиталлену, если он вдруг их обидит. Вопросы?
Я понял, что мой шеф Эвердик на самом деле не такой гад, как я о нем порою думал.
– Устрою со всеми удобствами, – заурчал Виллиталлен, видя, что до меня, наконец, дошло. – Люкс, правда, не обещаю, но Рогнед там уже застолбил местечко, скучно не будет: двухместная палата с телевизором, Интернетом и цветными шторками на окнах. Видишь, как я ради тебя стараюсь!
– А что, Рогнед разве тоже?.. – удивился я.
– Как и подобает верному оруженосцу, – мурлыкнул лекарь и осклабился. – Ну, давай, собирайся, что ли. С собой только самое необходимое, остальное предоставим на месте. Для девочек можешь вообще ничего не брать, они на полном обеспечении. Да у них ведь, наверное, и нет ничего.
Тут он был прав: у Тэнни и Айки действительно не было ничего, кроме того, во что они были одеты.
Через пятнадцать минут в комфортабельной и просторной машине «скрой помощи» мы под бодрый вой сирены уже мчались по улицам Праги в клинику Виллиталлена: лекарь с девочками – в салоне, а я с Эвердиком – в кабине вместе с шофером. Шофер был крепкий дядька лет пятидесяти, в голубом халате, коротко стриженый и моложавый. Он, разумеется, был из своих и в курсе, поэтому Эвердик заговорил со мной при нем не таясь:
– Знаешь, не стоило тебе к девчонкам так сразу привязываться. Нет, я, конечно, понимаю, ты старый холостяк, бездетный и все такое, но тем не менее…
Я вздохнул и промолчал – не хотелось ни объясняться, ни оправдываться.
– У меня у самого внучки их возраста, – продолжал Эвердик, – поэтому я тоже сентиментальный и тебя понимаю. И, честное слово, вреда я твоим девчонкам не хочу, тут можешь не сомневаться. Виллиталлен будет с ними нежен, как родной отец, а если что, сразу звони мне. Но ты ведь сам понимаешь, что не обследовать их мы просто не имеем права.
– Я понимаю, шеф, – ответил я, – и, поверьте, очень вам признателен. То, что вы сделали, вы вполне могли и не сделать. Спасибо вам.
– Кушай на здоровье… – махнул рукой Эвердик. – Ты мне лучше вот что скажи. Кроме этой записочки от Ларисы, девчонки тебе больше ничего не передали? Может, ты скрыл от меня что-нибудь?
– Клянусь, ничего! – ответил я. – Они пришли совершенно с пустыми руками.
– Да? – Эвердик пожевал губами. – Старею я, что ли? Мнительным становлюсь. Не нравится мне что-то во всей этой истории, да и дело с концом. Сам не пойму что, но сомнения меня разбирают основательные.
– А что такое, шеф?
– Видишь ли, «Аплой» так просто своим дезертирам не спускает. А девчонки твои проехали и проплыли полмира, добрались до тебя, и никто их не задержал. Словно помогал им кто, а? Логично?
– Логично, – согласился я. – «Аплой» обычно догоняет тех, кого хочет догнать. Но что из этого следует?
– Две вещи: либо «Аплой» почему-то заинтересован в их побеге и всю дорогу помогал им до нас добраться, либо…
Он не договорил и умолк.
– Вы полагаете, что агенты «Аплоя» могут следить за нами и сейчас? – спросил я.
– Даже очень полагаю, если девчонок и впрямь заслали к нам с диверсионной целью, – кивнул Эвердик. – Скорее всего, «Аплой» постоянно держит нас на мушке и ждет.
– Чего ждет?
– Хотел бы я знать чего! Да, сынок, поторопились мы, списав «Аплой» с корабля истории…
Рейтинг: 0
228 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
