АПЛОЙ (фантастический роман), глава 5

Глава пятая
 
         Мое назначение на должность консула тоже ознаменовалось банкетом, хотя и не таким масштабным и представительным, как банкет по поводу выхода Эвердика на пенсию. Все официальные поздравления я получил на своем новом рабочем месте, а для неофициального празднования Эвердик зазвал всех нас к себе домой. Дом в пражском предместье у него был огромный, почти замок. Да, собственно говоря, это и был слегка реконструированный и осовремененный средневековый замок, ведь экс-консул происходил из древнего рыцарского рода, и это было его фамильное чешское поместье, где, с небольшим перерывом на советскую власть, все его предки обитали на протяжении пяти веков. В настоящее же время, после того как семь лет назад умерла его жена, он жил здесь один, ежегодно приватизируя себе на лето одну из своих нежно любимых внучек, а иногда, если повезет, как в нынешнем году, и всех троих сразу. Лиля, Ингрид и Инга были очень разные и непохожие девушки, хотя и приходились друг другу двоюродными сестрами. Лиля, самая младшая из них, ровесница моей Айки, по внешности была типичная латиноамериканка, темпераментная, энергичная, увлекающаяся, обладающая необыкновенным обаянием. Ее отец был бразильский дипломат, человек очень уважаемый и интеллигентный. Средняя по возрасту внучка, Ингрид, была на полтора года старше Айки и обладала совершенно нордической внешностью. Высокая, светловолосая, синеглазая, она имела свойство не смуглеть даже на очень ярком солнце, поэтому на любом пляже белизна ее безукоризненной кожи была первым, что бросалось в глаза остальным. Она единственная тоже носила фамилию Эвердик, потому что была дочерью сына экс-консула, а ее мама была очень состоятельная норвежская предпринимательница. И, наконец, самая старшая внучка, Инга, любимая подруга моей Тэнни, внешне была абсолютная семитка. Необыкновенная красавица и интеллектуалка, она знала одиннадцать языков, увлекалась электроникой, писала стихи, и Эвердик возлагал на нее самые возвышенные надежды, проча девушку по дипломатической части.
         Несмотря на узкий круг приглашенных, гостей все-таки собралось немало. Из Москвы приехал мой отец, сильно постаревший за последние годы, но еще весьма бодрый и оптимистично настроенный. Он соскучился по моим девчонкам, нежно расцеловал их обоих, подивился, как они выросли и какими завидными невестами стали, что-то им там подарил, а затем надолго уединился с Эвердиком, чтобы повспоминать молодость. Потом прикатил Рогнед. Его, если честно, не ждали, потому что он с дипломатической миссией находился в Аргентине и по всем расчетам никак не мог уложиться в срок, чтобы прибыть на мой банкет. Но он прибыл, огромный, как всегда запыхавшийся, потный и шумный. Тэнни и Айка повисли у него на шее – все-таки не виделись почти два месяца. Я тоже был ужасно рад, что мой друг приехал. Без него все это мероприятие многое теряло, ведь в том, что я стал консулом, была и заслуга Рогнеда.
         Часам к десяти вечера подтянулись последние, самые запоздалые гости. Досадно, что среди них все-таки не оказалось доктора Рубинцева. Я глубоко уважал этого человека, ценил его дружбу и потому нисколько не осуждал за то, что он отказался приехать лично, ограничившись поздравительным адресом. После того как Рубинцев однажды узнал, что Эвердик в свое время самым гадостным образом обманул его, заставив сделать то, что противоречило его нравственным принципам, он смертельно обиделся на бывшего консула и теперь не хотел иметь с ним ничего общего. Возможно, если бы банкет проходил не у Эвердика, доктор приехал бы, но переступить через порог дома своего обидчика он категорически не согласился и, я думаю, был прав.
         Поздно ночью, после ужина, когда гости разбрелись по дому и саду, отдыхая, покуривая и попивая соки, Тэнни мягко взяла меня под руку:
         – Прогуляемся, папа? А то тебя сегодня целый день тормошат, так что у тебя и времени на меня нет…
         – Ну что ты, Тигренок, на тебя у меня всегда время есть, – улыбнулся я, в душе признавая, что, действительно, за праздничной суматохой совсем не уделял ей сегодня внимания, а у Тэнни, несомненно, было что мне сказать.
         Вдвоем мы спустились с террасы и по неширокой тропинке, освещенной матовыми фонарями, не спеша пошли в глубь сада. Августовская ночь была густая и теплая, деревья в безветрии стояли торжественно и неподвижно, в траве верещали кузнечики и тихонько журчала, вытекая из керамических трубок, поливочная вода. В стороне от тропинки мы заметили одинокую скамейку и, свернув, сели на нее. Мрак обступил нас. Свет фонарей лишь слегка доходил досюда, а густая листва над нашими головами заслоняла полную луну, печально бродившую над Прагой. Я посмотрел на Тэнни, взял ее руку и осторожно провел пальцами по бархатистой коже ее запястья.
         – Я очень рада, что тебя назначили консулом, папа, – тихо сказала девушка и прислонилась головой к моему плечу.
         – Спасибо, Тигренок, – ответил я. – Ты прости, я и впрямь сегодня минутки не нашел, чтобы с тобою поговорить. Мы в последнее время вообще редко разговариваем. Это плохо.
         – Теперь, наверное, будем еще реже, – вздохнула Тэнни. – Теперь ты консул, у тебя свободного времени совсем не станет.
         – Ну, неправда, – возразил я, хотя и понимал, что она права. Мне стало грустно.
         – А помнишь, папа, – вдруг сказала она, – когда-то, много лет назад, мы вот так же сидели с тобой в саду, ты держал меня за руку и говорил, что такою рукой надо бы на скрипке играть, а не кирпичи крушить…
         – Помню, конечно, – откликнулся я. – Я и сейчас того же мнения.
         – Ну вот, а я до сих пор кирпичи крушу, а на скрипке играть так и не научилась…
         – Это ты о чем? О своих десантниках, что ли?
         – И о них тоже, – совсем погрустнела Тэнни.
         – Так брось их к чертовой матери! Тебя же силой никто не заставляет.
         – Бросить, конечно, не трудно… – Тэнни пошевелилась, опустила голову и плечи и снова вздохнула. – Моя наука им все равно впрок не пойдет. Драться надо не руками и ногами, а мозгами, прежде всего. Они этого не понимают. Настоящий боец должен быть интеллектуалом, а у них соображение на уровне павианов. Чему их можно научить!
         – Хорошо, что они тебя сейчас не слышат, – улыбнулся я.
         – А мне все равно, даже если бы и слышали, – проговорила девушка напряженно. – Пойми, папа, они никогда не смогут относиться ко мне нормально. Я для них выродок, монстр, мутант, боятся они меня… Да и не они одни.
         – Тэнни! – я удивленно повернулся к ней. – Что за разговоры! Какой еще монстр? Что ты сочиняешь!
         – Ничего я не сочиняю, – произнесла она почти шепотом, и плечи ее дрогнули. – И ведь самое обидное в том, что они абсолютно правы, папа! Понимаешь, так не должно быть. Девятнадцатилетняя девушка не должна в одиночку побеждать отряд десантников. Это против природы!
         Я не знал, что ответить, и растерянно молчал. К такому разговору именно сейчас я был совершенно не готов.
         – Ты так много сделал для нас с Айкой, папа, – опять заговорила Тэнни, не глядя на меня. – Мы никогда не сможем тебя отблагодарить. Вы с дядей Рогнедом все время старались, чтобы мы чувствовали себя обычными девочками, чтобы пореже вспоминали о своем прошлом и выросли нормальными людьми. Вы так хотели этого, а у нас не получилось. Мы все равно как были, так и остались уродами. Может, с первого взгляда это и не очень заметно, но если присмотреться…
         – Да что у тебя за настроение сегодня?! – я просто руками всплеснул. – Тебе что, кто-то сказал какую-то гадость?
         – Никто ничего не сказал, – прошелестела Тэнни. – Вслух, конечно, никто не скажет, особенно теперь, когда я – консульская дочь. Но все всё равно помнят…
         Я осторожно обнял ее за плечи, привлек к себе, поцеловал в висок:
         – Милая моя девочка, Тигренок мой ненаглядный, это тебе только кажется.
         – Нет, не кажется, – ответила Тэнни. – Они постоянно помнят, кто я такая. Разговаривают со мной, улыбаются, а сами только и поглядывают, будто я их укусить могу. Зверь, мол, все равно зверь, хоть и ручной, от него чего угодно ожидать можно. Не зря же у меня в груди до сих пор этот проклятый маячок тикает. Знаешь, я готова еще раз ту боль пережить, лишь бы от него навсегда избавиться!..
         – Да что ты, господи боже мой! – даже испугался я. – Да пусть он тикает! За тобой уже пять лет как никто не следит, я это точно знаю. Ты совершенно свободный человек, взрослая девушка и можешь делать, что хочешь.
         – Все равно противно осознавать… – она прижалась лбом к моему плечу, и спина ее напряглась, как это бывало всегда, когда она делала усилие, чтобы не расплакаться. – Я человек только для тебя, папа, да еще для дяди Рогнеда, а для всех остальных я урод и всегда буду уродом.
         Я, в который уже раз, каждым нервом ощутил ее душевную боль. Я всегда чувствовал, когда ей больно, и никогда не знал, как себя вести и что говорить, чтобы ей помочь. В такие минуты я обычно начинал лепетать что-то невнятное, путаясь в мыслях и словах, и толку от моего лепета не бывало никакого. «Ты совершенно не умеешь утешать плачущих девочек», – сказал мне как-то раз Эвердик. Это была правда.
         – Ты слишком на всем заморачиваешься, Тигренок, – проговорил я, гладя девушку по голове. – Ты на Айку посмотри. Какая натура солнечная! Недаром Белка из племени рыжих! Она ведь точно такая же, как ты, но она к этому легче относится. Почему бы и тебе не попробовать?
         Тэнни промолчала, и я понял, что зря все это сказал. Даже если бы она и попробовала, у нее ничего не вышло бы. Это был совершенно другой характер и темперамент, а кроме того, постоянное положение старшей и необходимость заботы и ответственности за младшую приучили ее относиться к жизни намного серьезней, чем это порой было нужно. Тэнни была слишком умна и вдумчива, имела склонность к самокопанию и всегда требовала от себя почти невозможного, поэтому уговаривать ее брать пример с веселой и легкомысленной младшей сестры, привыкшей решение всех своих проблем перепоручать старшим, было совсем неправильно.
         – Может, тебе стоит сменить обстановку? – спросил я осторожно. – Здесь ты постоянно находишься в узком кругу людей, которые знают о твоем прошлом. А тебе неплохо было бы пожить среди тех, кто о тебе ничего не знает. Ты ведь собиралась в университет. Вот и поезжай. Почему передумала? Я тебе любое учебное заведение в мире обеспечить могу. А?
         – Потому и передумала, – вздохнула Тэнни, – что нельзя мне, такой, среди нормальных людей находиться. Думаешь, долго я смогу скрывать от всех свою натуру? Все равно она проклюнется, как ни маскируйся. А там парней будет куча, а я даже влюбиться не имею права. Нет, папа, я могу жить только среди тех, кто меня знает. В обычный мир мне вход воспрещен. Ты же помнишь, о чем в свое время Виллиталлен предупреждал.
         Да, я прекрасно помнил. Этот чокнутый доктор, который наблюдал Тэнни и Айку с самого начала и вплоть до того дня, когда так нелепо погиб в горах, на одной швейцарской лыжной базе, однажды вечером прочитал мне длинную и весьма устрашающую лекцию о возможных последствиях брака моих девочек с обычными людьми. Его поучения я до сих пор вспоминал с содроганием.
         – Ты пойми меня правильно, старик, – сказал мне Виллиталлен в заключение своей лекции. – Девчонки в возраст приходят, и мы просто не имеем права допустить трагедии. Сейчас я с тобой эту тему без обиняков обсуждаю, потом ты сам с ними ее обсудишь, по-отцовски, поделикатнее. Но обязательно объясни им, пусть хорошенько запомнят: сексуальный контакт с парнями – это, пожалуй, единственное, что им по-настоящему запрещено. Я не пугаю, я уведомляю. Гляди, если не уследишь, отвечать будешь сам.
         Да, тот, кто когда-то давно создал Тэнни и Айку в адских лабораториях «Аплоя», конечно же, рассчитывал, что они должны стать идеальными солдатами-убийцами, бесчувственными военными машинами, слепо исполняющими любые, даже самые варварские приказы. Наличие в них души просто не предполагалось. Впрочем, в остальных порождениях «Аплоя» души и в самом деле не было. Мои девочки смогли сохранить свою человечность только благодаря моей Ларисе, которая тогда смогла стать для них нежной и любящей матерью так же, как я теперь сумел стать их отцом.
         Вряд ли покойный Виллиталлен все это понимал. Он был лишен всякой сентиментальности, и проявления человеческих эмоций его только раздражали. Вообще, я менее всего был склонен думать, что он погиб случайно. Он слишком много знал и слишком нахально вел себя в последнее время. Поэтому, если Эвердик решил его убрать, это было нисколько не странно.
         – Папа, можно, я домой поеду? – тихо спросила Тэнни и подняла на меня взгляд. – Айка пусть остается, ей, кажется, весело, а я поеду, ладно?
         – Конечно, поезжай, – согласился я, вынимая из кармана пиджака ключи от своего джипа. – Возьми мою машину и поезжай. А гостям я что-нибудь совру.
         – Спасибо, пап, – благодарно улыбнулась девушка. – Я тебя очень люблю. Ты один всегда за меня.
         Она поцеловала меня в щеку, взяла ключи, встала со скамейки и бесшумно растворилась в темноте, а я еще некоторое время сидел, молча переваривая тяжелый осадок, оставшийся на сердце после нашего разговора.
         Внезапно в темноте раздался треск веток и хруст гравия, которым была посыпана дорожка. По звуку можно было предположить, что ко мне сквозь кусты продирается никак не меньше, чем медведь гризли. С размерами я, впрочем, ошибся не намного – из темноты, безжалостно приминая растения, выбрался Рогнед Катковский.
         – Ты чего от всех спрятался? – спросил он, плюхаясь рядом со мной на скамейку. – А куда это Тэнни? Я видел, как она в гараж пошла.
         – Она домой поехала, – ответил я бесцветно.
         – А почему?
         – Настроение у нее что-то испортилось, – сказал я и, перехватив вопросительный взгляд толстяка, добавил печально: – Знаешь, я, кажется, только сейчас по-настоящему понял, как она страдает…
         – Да что случилось-то? – встревожился Рогнед.
         – Она в кого-то влюбилась, и ей очень плохо.
         Толстяк удивленно вытаращился на меня:
         – Да ты чо-о!.. В кого влюбилась?!
         – Понятия не имею.
         – Тогда откуда ты это взял?  Она что, тебе призналась?
         – Нет. Я просто сердцем чувствую. Наша девочка выросла, Рогнед. И я боюсь, не случилось бы беды.
         Толстяк закряхтел и заворочался, как делал это всегда, когда ему приходилось переваривать неожиданную информацию.
         – И что теперь? – спросил он наконец.
         – А что теперь? развел я руками.
         – Так надо же что-то делать!
         – Ну, делай, а я посмотрю, – отозвался я тоскливо. – Как будто ты не знал, что рано или поздно это случится!
         – А как будто ты не знал!
         – Я-то знал, но толку от моего знания!..
         – Послушай, я не понимаю, чего ты гундишь! – возмутился Рогнед. – Ты что, не помнишь, о чем говорил Виллиталлен?
         – Помню. Виллиталлен много о чем говорил.
         – Так ты, выходит, не относишься к его предупреждениям серьезно?
         – Еще как отношусь, черт побери! Уж в чем, в чем, а в этом он был прав. Да тут и не надо быть Виллиталленом, чтобы понять, какие могут воспоследствовать неприятности от любви человека и…
         Я поперхнулся последним словом и проклял себя, вспомнив только что сказанную Тигренком фразу: «Я человек только для тебя, да еще для дяди Рогнеда…».
         – Ну, ну, договаривай! – уцепился Рогнед.
         – Да пошел ты… – ответил я беспомощно и опустил голову.
         – А ты меня не посылай, – промолвил толстяк сдержанно. – Если то, что ты говоришь, правда…
         – Тогда что?
         – А тогда послушай меня, консул. Я, конечно, сейчас скажу ужасную вещь, но ты не рычи, а сначала обмозгуй мои слова спокойно.
         – Ну, говори, леший с тобой.
         – Ты должен включить маячок Эвердика.
         – Что-о? – вскинулся я.
         – Ты должен включить маячок Эвердика, – повторил Рогнед твердо.
         – Да ты сдурел! Она только что говорила мне, что готова еще раз перенести любую боль, лишь бы от него навсегда избавиться!
         – Она тебе это говорила? – переспросил толстяк задумчиво. – Да, черт, интуиция!.. Аплоевская, черт возьми, интуиция-то! И все-таки, старик, надо его включить. Сейчас, именно сейчас ты просто обязан слышать и видеть ее круглосуточно. Только так ты сможешь предупредить беду. Другого выхода нет.
         – Шпионить за Тэнни?! Господи! Неужели ты считаешь меня таким подлецом?
         – Я, прежде всего, считаю тебя заботливым отцом, который искренне желает своей дочери добра, – возразил Рогнед. – Ведь не чужой дядя за ней будет шпионить, а ты, отец, лично. По-моему, ничего плохого тут нет.
         – Вот уж не ожидал от тебя такого совета!
         – А чего ты ожидал? Между прочим, тебе эта мысль должна была первому прийти в голову. Ты теперь консул, и безопасность планеты – твоя главная забота, так что личные чувства прочь.
         – Вот что, – я ткнул указательным пальцем в его жирную грудь, – не нравятся мне такие разговоры. И попрошу тебя больше подобных советов мне не давать. Личные чувства прочь! Смотри, как заговорил! С чего бы это вдруг, а? Ты хочешь, чтобы я предал моих девчонок – я, единственный, кому они доверяют! Не дождешься! Да Боже ж мой, неужели ты сам-то и вправду смог бы поступить так, как говоришь? Ведь я тебя сто лет знаю, ты не такой!
         – Да ладно тебе… запричитал… – проворчал Рогнед и весь как-то уныло оплыл, словно кусок теста. – Такой, не такой… Я вот тебя тоже сто лет знаю и потому никак не пойму, зачем ты вбил себе в голову, что я затаил на тебя обиду из-за девчонок. Конечно, я немного завидую. Ну, так я этого и не скрываю. Но ведь это не значит, в конце концов… Тут была их полная воля, и если они выбрали тебя, на кого же тут обижаться! Насильно мил не будешь. А ты прекрасный отец, ты на своих дочерей буквально молишься. Это здорово. Мужики такими редко бывают. Я вот, например, не такой. Видно, девчонки в свое время это почувствовали, поэтому и предпочли тебя. У них, опять же повторю, чутье нездешнее, особенно у Тэнни. Но это и прекрасно. Пусть будешь ты. Тут ведь главное не то, что нам с тобой нравится, а то, чтобы девчонкам было хорошо. А что я совет такой даю, так не потому же, чтобы тебя позлить! Ты заруби себе на носу: я тебе друг и всегда им буду, что бы ты обо мне себе ни фантазировал. А над словами моими все-таки подумай. Без воплей, без истерик и заламывания рук. Я ведь первый хочу, чтобы с Тэнни беды не случилось. У нее хоть и железный характер, но она же живая, может и не совладать… Да и кто тебя просит за ней шпионить? Можно ведь об этом с ней самой поговорить. Она умница и обязательно поймет, что так для нее же лучше будет. Ты только объясни ей ситуацию путем, и сам увидишь. С нее ведь только все начинается, а вот еще до Айки очередь дойдет, а с ней потруднее будет – вон она какая баламутка! Вот и рассуди, консул. А то разахался, размахался руками…
         Он замолчал. Повозился на скамейке и, так и не дождавшись от  меня ответа, проговорил:
         – Ну, хочешь, я за ней поеду?
         Опять не ответив, я вынул из кармана телефон и набрал номер Тэнни. Девушка ответила сразу.
         – Тигренок, ты где? – спросил я.
         – На Малой Стране у светофора стою, – ответила она. – Скоро буду дома, а что?
         – Да нет, ничего… Беспокоюсь я почему-то.
         – Все в порядке, пап, – сказала она. – Вот я уже и поехала. Ты сам-то когда домой собираешься?
         – Ну, не знаю… Утром, наверное. Как тут уйдешь? Сама понимаешь, столько гостей…
         – Тогда я завтрак приготовлю.
         – Ну, вот еще! Не вздумай меня дожидаться, ложись спать. Я все-таки на банкете. Не голодный, небось, вернусь.
         – Но ты же вернешься с дедушкой.
         – И дедушка с голоду не умрет. Слушай, что старшие говорят, не вредничай.
         – Ладно, – вздохнула Тэнни. – Приму ванну и лягу спать.
         – Вот это другой разговор. Ну, целую, Тигренок. Обязательно позвони, если что.
         Она пообещала позвонить и отключилась.
         Я посмотрел на Рогнеда:
         – Нечего тебе за ней ехать.
         – В таком случае, пошли к гостям, – решил толстяк. – Чего в темноте сидеть?..
         Я согласился, что сейчас это действительно наилучший вариант. Мы встали со скамейки и направились туда, где по ярко освещенным аллеям прогуливались и оживленно разговаривали люди.
         У пышной цветочной клумбы в виде застывшего радужного фонтана я увидел Эвердика, стоящего под руку с моим отцом. Старики о чем-то спорили. До меня долетел отрывок разговора.
         – Ну, нет, милостивый государь, тут вы обратились не по адресу, – говорил Эвердик. – На своем консульском посту я всю жизнь занимался защитой людей, животные же, по большому счету, мне безразличны. Если честно, я вообще не люблю всевозможное зверье. Любое животное интересует меня лишь постольку, поскольку из него можно приготовить хорошую котлету. Да-да. Можете назвать меня варваром, но мне совершенно наплевать, что с лица Земли исчезнут какие-нибудь там амурские тигры. За миллионы лет на нашей грешной планете вымерли миллионы видов животных, и история учит нас, что всякий раз это происходило к лучшему. Если бы динозавры, например, дожили до наших дней, то мы сейчас вряд ли с вами беседовали бы. Говорю так, потому что меня всегда в первую очередь заботило то, чтобы на Земле не вымер самый главный биологический вид – человек. Остальные же могут вымирать, если человеку от них никакой пользы.
         – Раньше вы никогда не делали таких откровенных заявлений, – заметил мой отец.
         – А я теперь частное лицо: что хочу, то и говорю, – улыбнулся Эвердик.
         – Так значит?..
         – Значит, денег эти господа у меня не получат. Ни одного евро, – подытожил Эвердик решительно. – Так им и передайте. Честное слово, такой немалой сумме я найду гораздо лучшее применение. А из всех тигров на свете, господин Уральцев,  я люблю и готов защищать только одного тигренка, с которым вы, кстати, очень хорошо знакомы.
         Эти последние слова тепло погладили меня по сердцу, и я мысленно поблагодарил Эвердика.
         Рогнед куда-то незаметно слинял, и через несколько минут я увидел его пьющим коктейль в обществе какой-то незнакомой мне дамы бальзаковского возраста. Впрочем, мне показалось, что я где-то видел эту даму раньше. Скорее всего, это была одна из референток вице-консула.
         Кто-то осторожно тронул меня за локоть. Обернувшись, я увидел перед собой старшую внучку Эвердика Ингу. На ней было красивое темно-зеленое платье с блесткой, на шее – нитка жемчуга, в волосах – алмазная заколка в виде лилии, судя по всему, жутко дорогая.
         – Дядя Сережа, можно с вами поговорить? – спросила девушка на очень недурном русском языке.
         – Конечно, сколько угодно, – с готовностью согласился я. – А что случилось?
         – Нет, нет, ничего особенного, – поспешила успокоить меня она. – Видите ли, мы сегодня с Тэнни разговаривали, и я подумала, что, может быть, лучше будет мне, а не ей, обратиться к вам. Так будет удобнее.
         – Я внимательно слушаю, – насторожился я.
         – Знаете, мы с Тэнни собрали кое-какую статистику, – опять заговорила девушка, – и оказалось, что ежегодно в мире более двух миллионов человек становятся жертвами незаконных медицинских экспериментов. Это только официальные данные. Неофициальные могут быть намного выше. Особенно остро эта проблема стоит в Африке и в странах Ближнего Востока, где до сих пор существуют тоталитарные режимы. Таким людям практически никто не помогает, они остаются один на один со своей бедой. Это страшно. Вот мы и подумали…
         Она запнулась, вопросительно посмотрела на меня, словно хотела оценить, насколько внимательно я слушаю, и закончила мысль:
         – Словом, мы считаем необходимым создание международного благотворительного фонда для помощи этим людям.
          Я понял: идея, несомненно, принадлежит Тэнни. Кого, как не себя саму, она с полным правом могла называть жертвой незаконного медицинского эксперимента!
         – Тэнни ничего мне об этом не говорила, – сказал я.
         – Она… она полагала, что еще не время… – смутилась Инга. – Но я подумала…
         – И давно у вас возникла эта идея?
         – Почти год назад. Дедушка ее, в общем, поддерживает, родители – мои и Ингрид с Лилей – тоже, так что уставной капитал у нас обязательно будет, а остальные средства начнут поступать от добровольных пожертвований.
         – И в какой же сумме вы исчисляете свой уставной капитал?
         – Около десяти миллионов евро.
         – Что-о?! Откуда вы возьмете такие бешеные деньги?
         – Дедушка согласился дать четыре миллиона, остальное – наши родители.
         – О Господи! И я узнаю об этом последний! Вообще-то, я думал, что у Тэнни от меня секретов нет.
         – Это не секрет, дядя Сережа! – воскликнула Инга. – Тэнни просто ждала, когда вас официально назначат консулом. Она хотела попросить вас о помощи, но, кажется, до сих пор считает, что это не очень удобно.
         – Послушай, вы что, уже подготовили пакет документов на официальное учреждение? – заподозрил я.
         – Да, – чуть покраснела девушка. – Дедушка нашел нам отличных юристов, и они все сделали.
         – Невероятно! Ну, и чего же вы, хитрые дети, от меня хотите?
         – Чтобы фонд работал под протекцией Консулата и имел право использовать его реквизиты.
         – Ничего себе! – ухнул я. – Вот огорошили так огорошили! Хоть бы срок какой мне отпустили на размышление! Нельзя же так, с разбегу-то!
         – Нам главное заручиться вашим принципиальным согласием, – опустила глаза Инга. – А думать вы можете сколько угодно.
         – Ну, спасибо! – развел я руками.
         Теперь мне стало совершенно ясно, для какой немалой суммы Эвердик был готов найти лучшее применение. Видно, для него уже все было решено. Скорее всего, это он сам и подослал ко мне Ингу, чтобы прозондировать почву и узнать, как у меня настроение. Не знаю, стоило ли огорчаться и комплексовать из-за того, что все спланировалось за моей спиной и меня, в общем-то, поставили перед фактом. Я решил не становиться в позу обиженного, тем более что дело затевалось хорошее и речь шла о моей Тэнни. Я почувствовал, что работа в подобном фонде может стать психологической отдушиной для моей девочки, измученной своим внутренним конфликтом, и еще раз мысленно поблагодарил Эвердика, который, судя по всему, действительно готов был до конца защищать единственного небезразличного ему тигренка.
         – Ну что ж, Инга, – сказал я солидно, – если уж сам дедушка Эвердик решил раскошелиться, считай, что мое принципиальное согласие ты получила. – Помолчал немного и добавил, улыбнувшись: – А вообще, вы молодцы, девочки. Спасибо тебе, Инга, что поддерживаешь Тэнни. Без твоей помощи ей было бы трудно.
         Девушка покраснела:
         – Это вам спасибо, дядя Сережа.
         – Да мне-то за что?
         – За то, что всегда хвалите мой русский язык, а он у меня прескверный, – вдруг выпалила она, как-то нервно засмеялась и, быстро пожав мне руку, порхнула от меня прочь, сразу смешавшись с толпой гостей.
         Мне стало тепло и почему-то немножко грустно. «Какие замечательные девушки! – подумалось мне. – Совсем юные и такие замечательные! Наверное, я очень счастливый человек…»
         К утру неожиданно пошел дождь, и рассвет получился унылым, серым и сырым. Я ехал домой в своей служебной машине, чувствуя себя страшно усталым. Набегавшись за ночь, попрыгунья-стрекоза Айка дремала рядом со мной, прикорнув головой мне на плечо. Отец сидел на переднем сидении, рядом с моим шофером, и задумчиво смотрел в окно на залитую дождем, просыпающуюся Прагу. Несмотря на усталость, мне было необыкновенно хорошо. Мою голову наполняли ленивые мысли. Почему-то подумалось, что завтра я должен буду прикрепить на эту машину консульский флажок, и это будет ужасно непривычно. Привыкать, наверное, придется долго. Если честно, консулом в полной мере я себя все еще не чувствовал – слишком сильное было позади меня биополе, оставленное покинувшим свой кабинет Эвердиком. Айка тихонько дышала мне в ухо. От нее пахло мятной апельсиновой жвачкой и какими-то дорогими духами. Я заметил, что и реснички она чуть-чуть подкрасила, и бровки подвела. Тэнни, в отличие от нее, никогда не пользовалась косметикой.
         В гараже нашего дома я разбудил Айку, поблагодарил шофера, отпустил его, и втроем в лифте мы поднялись в нашу квартиру. Сонная Айка хныкала, как маленькая, и дула губки. Дед укоризненно посматривал, как она капризничает, но молчал, – наверное, и ему тоже казалось, что Айке простительно так себя вести.
         Произошло то, в чем я, собственно говоря, и не сомневался: Тэнни не спала и встретила нас на пороге. Из кухни замечательно пахло котлетами и корейским салатом, а в столовой был уже накрыт стол, на котором в ожидании нас стопкой стояли чистые тарелки и возвышался фарфоровый электрический самоварчик с кипятком.
         Я не стал упрекать девушку за то, что она нарушила свое обещание, – за что тут было сердиться, раз у нее такой характер! Я просто благодарно поцеловал ее в распущенные каштановые волосы и распорядился, чтобы все умывались и садились завтракать. Айка, однако, совсем расхныкалась и от еды отказалась. Кое-как умывшись и переодевшись, она потащилась в свою спальню, бухнулась там в постель и мгновенно уснула. Завтракать мы сели втроем.
         – Зря ты, отец, не хочешь у нас погостить, – вздохнул я, пережевывая необыкновенно вкусную котлетку. – Зачем тебе уезжать прямо сегодня? У тебя что, срочные дела на пенсии?
         – Нечего мне, старому пню, вам мешать, – отозвался старик добродушно. – У вас своя жизнь, у меня – своя. Ты теперь большой начальник, поэтому должен быть хозяином своего времени, и болтаться у тебя под ногами негоже.
         – Ты же прекрасно знаешь, что я так не думаю, – возразил я.
         – Зато я думаю, – упрямо тряхнул головой отец. – Мой самолет в восемь тридцать вечера, и я намерен с ним улететь.
         – Я тебя провожу, дедушка, – тут же подала голос Тэнни.
         – Не знаю, зачем тебе меня провожать, – заворчал старик. – Я не младенец и маразмом пока не страдаю. Как-нибудь доберусь до аэропорта. И вообще, Тигренок, мне не нравится, что ты так мало отдыхаешь. Девушка твоего возраста должна бережно относиться к себе. В конце концов, у вас домработница есть, не забывай об этом.
         – Домработница придет только в десять, – улыбнулась Тэнни, – а завтрак нужен сейчас.
         – Вот я и не знаю, как с ней разговаривать, – посетовал я с полным ртом. – Не слушается она меня. Кто мне обещал, что, как только приедет домой, сразу примет ванну и ляжет спать?
         – А я так и сделала, – ответила Тэнни с совершенно честной улыбкой. – Я пришла домой, быстренько замариновала овощи для салата, поставила фарш на медленную разморозку, а потом залезла под душ, вымылась и еще два часа успела поспать, пока все не поспело.
         Я развел руками. Отец тихонько засмеялся.
         После завтрака старик пошел в приготовленную для него комнату, чтобы вздремнуть перед дорогой, а я зазвал Тэнни к себе в кабинет.
         – Ты в Консулат сегодня поедешь? – спросила девушка, устраиваясь на диванчике в позе русалочки.
         – Не-а, – ответил я, усевшись в кресло. – Перебьются. Если что случится, замы разведут.
         – Это хорошо… – Тэнни сладко, по-кошачьи, потянулась. – Знаешь, пап, мне очень хочется, чтобы ты почаще бывал дома и чтобы мы, как раньше, играли в дурачка – ты, я и Айка.
         – Знала бы ты, как и мне хочется того же самого, – вздохнул я. – Как ты думаешь: а может, зря я согласился на эту консульскую должность?
         – Ой, нет, что ты! – аж вздрогнула Тэнни. – Я ведь совсем не это имела в виду.
         Я-то точно знал, что она имела в виду не это. Тэнни никогда не хотела, чтобы я жертвовал чем-то ради нее. Я считал, что это неправильно и что я не заслуживаю и половины той заботы, с какой она ко мне относится. Тэнни так не считала. Спорить с ней было бесполезно.
         – Знаешь, милая, – сказал я, стараясь взвешивать слова как можно тщательней, чтобы лишний раз не сделать ей больно, – а ведь дедушка прав: в последнее время ты совсем не отдыхаешь. Ежедневные тренировки с десантниками, бюрократическая работа в службе внутренней безопасности, домашние хлопоты, а тут еще этот фонд… Не слишком ли это много для одного, Тигренок?
         – Значит, Инга тебе все-таки разболтала… – сразу погрустнела Тэнни.
         – Что значит «разболтала»? – не согласился я. – Не говори так о подруге. Она ведь как лучше хотела. И вообще, ты сама должна была мне все рассказать. Зачем было секретничать за моей спиной?
         – Ты сердишься? – тихо спросила девушка.
         – Да нет, Тигренок, что ты! Просто я не понимаю…
         – Я хотела тебе рассказать… – Тэнни подтянула колени к подбородку, обхватила их руками и печально положила на них голову, из русалочки превратившись в Сестрицу Аленушку. – Только мне все время казалось, что ты можешь подумать… что тебе это может быть неприятно…
         – Да почему же, почему?
         Она не ответила, но я и без слов понял: она не рассказывала, потому что не хотела, чтобы я подумал, что она открывает такой фонд из-за того, что я сам не в силах помочь ей.
         Я встал из кресла, подсел к ней на диван и, как всегда, взяв ее за руку, негромко проговорил:
         – Ну, не расстраивайся. Если хочешь, я возьму твой фонд под эгиду Консулата. И денег дам, и помогу, чем смогу. Хочешь? Это ведь и вправду очень хорошее дело. Пусть это будет фонд имени Ларисы Рубинцевой, а ты станешь его президентом. Ну, как?
         Она взглянула на меня влажными глазами и благодарно улыбнулась. О, я слишком хорошо знал, что означают такие глаза!
         – Мне в последнее время кажется, – сказал я, ласково перебирая ее пальцы, – что ты специально стараешься загрузить себя работой, чтобы отвлечься, забыть о чем-то… Я не прав?
         Она промолчала, только глаза ее стали еще влажнее.
         – Ты ведь всегда доверяла мне самые большие свои секреты, – я дотронулся до тонкой голубой жилки, пульсирующей на ее запястье. – Может, и сейчас расскажешь? Я ведь вижу, в какой ты депрессии. Скажи мне. Я ведь умею хранить тайны, ты знаешь. Кто он? Я с ним знаком?
         – Кого ты имеешь в виду? – искренне не поняла Тэнни.
         – Ну, как кого?.. – я немного запнулся, чувствуя, что, кажется, все-таки сунулся не туда. – Если это действительно так серьезно и если тебе нравится какой-нибудь парень, то в этом ведь ничего плохого нет, так что если бы…
         – Парень? – удивилась она, но тут же, все поняв, посмотрела на меня и добавила совершенно несчастным голосом: – Да нет, папа… Какой еще парень? Неужели ты и вправду думал, что в этом все дело?
         – А разве нет? Ведь ты сама говорила что-то в этом роде…
         – Я? – переспросила она, сдвинув брови, словно стараясь припомнить, а потом опустила голову и произнесла: –  Ты меня не так понял… Я только сказала, что хорошо помню, что мне нельзя влюбляться, а тебе показалось, что я уже влюблена?
         – Вообще-то, показалось, – признался я честно.
         – Если мне вдруг угораздит влюбиться, ты узнаешь об этом первый, – пообещала Тэнни. – Но пока мое сердце свободно. Так, кажется, это называется?
         – Я обидел тебя, да? – мне стало ужасно неловко. – Ты прости, Тигренок, я ведь как лучше хотел…
         – Перестань, папа, – она тихонько пожала мне руку. – Ты меня за всю жизнь ни разу не обидел. Ни меня, ни Белку. Это я тебя иногда обижала, а ты меня – никогда.
         – Что-то я не припомню, чтобы я хоть раз на тебя обиделся, – сказал я совершенно честно. – Выдумщица.
         Дождь забарабанил в окно моего кабинета, словно просил, чтобы его впустили внутрь. Уже совсем рассвело, но в комнате все равно было сумрачно – сплошные тучи закрыли все небо над Прагой и не пропускали солнечных лучей.
         В прихожей запищал домофон – это пришла наша домработница.
         Подожди меня здесь, я пойду ее  впущу, – сказал я Тэнни и пошел открывать.
         Домработница, полная женщина в черном плаще и с увесистой сумкой в руках, ввалилась в прихожую, насквозь промокшая и сварливо настроенная. Она была чешка. Сколько ей было лет, я не знал. К этому вопросу она относилась очень болезненно, но, должно быть, около пятидесяти. Она работала у нас уже три года, прекрасно стряпала и вообще неплохо справлялась со своими обязанностями. По большому счету, у нее был всего один крупный недостаток: она любила поучать, ибо была уверена, что знает жизнь лучше других. В остальном же это была достаточно милая и добрая женщина, что для меня являлось главным.
         – Постарайтесь не очень шуметь, пани Врабелова, – попросил ее я по-чешски, потому что это был самый надежный способ исправить ее дурное настроение. – Мы только что вернулись, позавтракали, теперь все спят.
         – Не беспокойтесь, господин консул, – ответила та, стягивая плащ.
         Если было нужно, она действительно умела делать все очень тихо – не топая, не звякая посудой, не скрипя мебелью и дверьми. Это качество я в ней тоже весьма ценил.
         Разобравшись с домработницей, я вернулся в кабинет. Тэнни стояла спиной ко мне у приоткрытого окна и, высунув руку наружу, смотрела, как дождь стекает по ее ладони.
         – Не могу видеть тебя такой печальной, – сказал я, приобняв девушку сзади за плечи. – Когда мой Тигренок последний раз смеялся? Я даже забыть успел…
          – Тебе ведь телохранители, как консулу, положены? – спросила Тэнни непонятно к чему.
         – Телохранители? – изумился я. – Нет. А тебе зачем?
         Она вытерла мокрую руку о свои мягкие трикотажные брюки и вдруг предложила:
         – А хочешь, папа, мы с Айкой будем все время с тобой ездить? По очереди. Никто ничего не подумает, а телохранители мы хорошие.
         Я просто обалдел от неожиданности.
         – Да что ты сегодня все измышляешь! – воскликнул я, ничего не понимая. –  Какие еще телохранители? Что за вздор! Эвердик почти пятьдесят лет в консулах проходил и никогда никаких телохранителей не держал. А мне-то они на что?
         – Но ведь в него же стреляли один раз…
         – Ну и промахнулись. Ты что, думаешь, на меня покушение готовится?
         – Ты же знаешь, у меня интуиция, – ответила девушка, – и мне кажется, что тебе что-то угрожает. Не знаю, что именно, но мне кажется.
         – Вот еще! – я развел руками в полном недоумении. – Ну, Тигренок, на тебя сегодня нашло! Так ты из-за этого все время мучаешься? Да кому я нужен, чтобы на меня покушаться! У меня и врагов-то нет.
         – Враги есть у всех, – возразила Тэнни. – Конечно, пока я или Белка рядом, тебе нечего бояться, но мы ведь рядом не всегда.
         – У тебя депрессия, и ты все преувеличиваешь, – сказал я твердо. – Тебе обязательно надо отдохнуть, иначе ты просто перегоришь. Может, устроить тебе круиз? По Средиземному морю, например. Отличный теплоход, все радости жизни, прекрасные города, достопримечательности… Поезжай вместе с Айкой, вам вдвоем хорошо будет. Прокатишь Белку, сама развлечешься, глядишь, дурные мысли и отстанут. А не хочешь, поезжайте вместе с дедушкой в Россию, он только рад будет. Поживете месячишко в Москве, по театрам, музеям походите, а приедешь, я тебе твой фонд организую в лучшем виде. Давай, а?
         – Ты меня совсем не слушал… – откликнулась Тэнни грустно. – Я тебе о чем говорила? А ты хочешь услать нас подальше от себя…
         – И что у тебя за идея такая! – совсем расстроился я. – С самого детства ты меня все от кого-то защищать стремишься…
         – Потому что ты у нас с Белкой один, и я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Вот Ларису мы в свое время не защитили…
         – Тэнни! – я повернул девушку лицом к себе. – Ну, сколько ты еще будешь чувствовать себя виноватой в ее смерти! Ведь мы с тобой, кажется, уже обсуждали это. Так чего же ты опять?
         И тут случилось невероятное: Тэнни вдруг порывисто обняла меня, ткнулась лицом мне в плечо и вся затряслась от беззвучных рыданий. Ее слезы обожгли кожу на моей шее. Еще никогда в жизни я не видел ее плачущей. Надо ли говорить, как я перепугался!
         – Господи, девочка моя, что с тобой?! – ахнул я, прижав ее к себе. – Что случилось, солнышко? Почему ты плачешь? Ты ведь даже в детстве никогда не плакала!..
         Как всегда, это было совсем не то, что нужно сказать. Проклятая беспомощность снова овладела мною, все здравые мысли разлетелись, а за те, что остались, мне никак не удавалось ухватиться, чтобы сосредоточиться и хоть что-то предпринять. Гладя и целуя рыдающую Тэнни, я только лишний раз убедился, что плачущих девочек утешать я действительно не умею.
         Впрочем, Тэнни вскоре сама понемногу начала успокаиваться. Взрыв эмоций, копившихся, должно быть, уже очень долго, миновал, и она стала затихать, всхлипывая у меня на плече, как испуганный ребенок, и все еще по одной роняя горячие слезинки мне за воротник.
         – Прости, папа, я не знаю, что со мной такое… – произнесла она наконец и подняла на меня заплаканное лицо.
         – А теперь послушай меня внимательно, Тигренок, – сказал я, бережно вытирая ладонью ее мокрые щеки. – До сих пор я вам с Айкой никогда ничего не запрещал. Ты ведь знаешь, я терпеть не могу, когда люди общаются окриками и одергиваниями. Я всегда объяснял вам, почему мне не хочется, чтобы вы делали то-то или то-то, и вы меня понимали. Но сейчас я просто категорически запрещаю тебе думать о том, чтобы стать моим телохранителем. Это очень серьезно, и возражений я не приму. Ты пойми, в моей жизни, в общем-то, достаточно серой и банальной, вдруг произошло одно-единственное чудо: Бог ни с того ни с сего послал мне сразу двух самых замечательных дочерей на свете. Это мне-то, старому балбесу, который, по большому счету, никогда никому не был нужен и ничего путного себе не нажил! Поверь, я оценил по достоинству это чудо, и теперь, когда вы с Белкой у меня есть, я ни за какие выгоды не позволю себе стать по отношению к вам подлецом. Не возражай, дай мне договорить. Тигренок, солнышко мое, даже если твои предчувствия верны и даже если кто-то действительно удумал всадить мне пулю в спину, я никогда не допущу, чтобы пуля, предназначенная мне, досталась тебе или Айке. Я никогда не позволю вам закрыть меня собою. Это ясно? Я сказал, не возражай. Я спрашиваю: это ясно?
         – Ясно… – прошептала Тэнни, глядя на меня широко распахнутыми глазами.
         – Ну, вот и ладно, – улыбнулся я. – А теперь иди спать. Если ты действительно собираешься вечером проводить дедушку в аэропорт, значит, тебе надо хоть немножко вздремнуть. Да и я, если честно, устал. Давай, хватит на сегодня забот. Пойди, умойся, выпей чайку с жасмином и ложись. Я тоже лягу. Люблю спать под шум дождя.

© Copyright: Алесь Черкасов, 2018

Регистрационный номер №0426366

от 29 сентября 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0426366 выдан для произведения: Глава пятая
 
         Мое назначение на должность консула тоже ознаменовалось банкетом, хотя и не таким масштабным и представительным, как банкет по поводу выхода Эвердика на пенсию. Все официальные поздравления я получил на своем новом рабочем месте, а для неофициального празднования Эвердик зазвал всех нас к себе домой. Дом в пражском предместье у него был огромный, почти замок. Да, собственно говоря, это и был слегка реконструированный и осовремененный средневековый замок, ведь экс-консул происходил из древнего рыцарского рода, и это было его фамильное чешское поместье, где, с небольшим перерывом на советскую власть, все его предки обитали на протяжении пяти веков. В настоящее же время, после того как семь лет назад умерла его жена, он жил здесь один, ежегодно приватизируя себе на лето одну из своих нежно любимых внучек, а иногда, если повезет, как в нынешнем году, и всех троих сразу. Лиля, Ингрид и Инга были очень разные и непохожие девушки, хотя и приходились друг другу двоюродными сестрами. Лиля, самая младшая из них, ровесница моей Айки, по внешности была типичная латиноамериканка, темпераментная, энергичная, увлекающаяся, обладающая необыкновенным обаянием. Ее отец был бразильский дипломат, человек очень уважаемый и интеллигентный. Средняя по возрасту внучка, Ингрид, была на полтора года старше Айки и обладала совершенно нордической внешностью. Высокая, светловолосая, синеглазая, она имела свойство не смуглеть даже на очень ярком солнце, поэтому на любом пляже белизна ее безукоризненной кожи была первым, что бросалось в глаза остальным. Она единственная тоже носила фамилию Эвердик, потому что была дочерью сына экс-консула, а ее мама была очень состоятельная норвежская предпринимательница. И, наконец, самая старшая внучка, Инга, любимая подруга моей Тэнни, внешне была абсолютная семитка. Необыкновенная красавица и интеллектуалка, она знала одиннадцать языков, увлекалась электроникой, писала стихи, и Эвердик возлагал на нее самые возвышенные надежды, проча девушку по дипломатической части.
         Несмотря на узкий круг приглашенных, гостей все-таки собралось немало. Из Москвы приехал мой отец, сильно постаревший за последние годы, но еще весьма бодрый и оптимистично настроенный. Он соскучился по моим девчонкам, нежно расцеловал их обоих, подивился, как они выросли и какими завидными невестами стали, что-то им там подарил, а затем надолго уединился с Эвердиком, чтобы повспоминать молодость. Потом прикатил Рогнед. Его, если честно, не ждали, потому что он с дипломатической миссией находился в Аргентине и по всем расчетам никак не мог уложиться в срок, чтобы прибыть на мой банкет. Но он прибыл, огромный, как всегда запыхавшийся, потный и шумный. Тэнни и Айка повисли у него на шее – все-таки не виделись почти два месяца. Я тоже был ужасно рад, что мой друг приехал. Без него все это мероприятие многое теряло, ведь в том, что я стал консулом, была и заслуга Рогнеда.
         Часам к десяти вечера подтянулись последние, самые запоздалые гости. Досадно, что среди них все-таки не оказалось доктора Рубинцева. Я глубоко уважал этого человека, ценил его дружбу и потому нисколько не осуждал за то, что он отказался приехать лично, ограничившись поздравительным адресом. После того как Рубинцев однажды узнал, что Эвердик в свое время самым гадостным образом обманул его, заставив сделать то, что противоречило его нравственным принципам, он смертельно обиделся на бывшего консула и теперь не хотел иметь с ним ничего общего. Возможно, если бы банкет проходил не у Эвердика, доктор приехал бы, но переступить через порог дома своего обидчика он категорически не согласился и, я думаю, был прав.
         Поздно ночью, после ужина, когда гости разбрелись по дому и саду, отдыхая, покуривая и попивая соки, Тэнни мягко взяла меня под руку:
         – Прогуляемся, папа? А то тебя сегодня целый день тормошат, так что у тебя и времени на меня нет…
         – Ну что ты, Тигренок, на тебя у меня всегда время есть, – улыбнулся я, в душе признавая, что, действительно, за праздничной суматохой совсем не уделял ей сегодня внимания, а у Тэнни, несомненно, было что мне сказать.
         Вдвоем мы спустились с террасы и по неширокой тропинке, освещенной матовыми фонарями, не спеша пошли в глубь сада. Августовская ночь была густая и теплая, деревья в безветрии стояли торжественно и неподвижно, в траве верещали кузнечики и тихонько журчала, вытекая из керамических трубок, поливочная вода. В стороне от тропинки мы заметили одинокую скамейку и, свернув, сели на нее. Мрак обступил нас. Свет фонарей лишь слегка доходил досюда, а густая листва над нашими головами заслоняла полную луну, печально бродившую над Прагой. Я посмотрел на Тэнни, взял ее руку и осторожно провел пальцами по бархатистой коже ее запястья.
         – Я очень рада, что тебя назначили консулом, папа, – тихо сказала девушка и прислонилась головой к моему плечу.
         – Спасибо, Тигренок, – ответил я. – Ты прости, я и впрямь сегодня минутки не нашел, чтобы с тобою поговорить. Мы в последнее время вообще редко разговариваем. Это плохо.
         – Теперь, наверное, будем еще реже, – вздохнула Тэнни. – Теперь ты консул, у тебя свободного времени совсем не станет.
         – Ну, неправда, – возразил я, хотя и понимал, что она права. Мне стало грустно.
         – А помнишь, папа, – вдруг сказала она, – когда-то, много лет назад, мы вот так же сидели с тобой в саду, ты держал меня за руку и говорил, что такою рукой надо бы на скрипке играть, а не кирпичи крушить…
         – Помню, конечно, – откликнулся я. – Я и сейчас того же мнения.
         – Ну вот, а я до сих пор кирпичи крушу, а на скрипке играть так и не научилась…
         – Это ты о чем? О своих десантниках, что ли?
         – И о них тоже, – совсем погрустнела Тэнни.
         – Так брось их к чертовой матери! Тебя же силой никто не заставляет.
         – Бросить, конечно, не трудно… – Тэнни пошевелилась, опустила голову и плечи и снова вздохнула. – Моя наука им все равно впрок не пойдет. Драться надо не руками и ногами, а мозгами, прежде всего. Они этого не понимают. Настоящий боец должен быть интеллектуалом, а у них соображение на уровне павианов. Чему их можно научить!
         – Хорошо, что они тебя сейчас не слышат, – улыбнулся я.
         – А мне все равно, даже если бы и слышали, – проговорила девушка напряженно. – Пойми, папа, они никогда не смогут относиться ко мне нормально. Я для них выродок, монстр, мутант, боятся они меня… Да и не они одни.
         – Тэнни! – я удивленно повернулся к ней. – Что за разговоры! Какой еще монстр? Что ты сочиняешь!
         – Ничего я не сочиняю, – произнесла она почти шепотом, и плечи ее дрогнули. – И ведь самое обидное в том, что они абсолютно правы, папа! Понимаешь, так не должно быть. Девятнадцатилетняя девушка не должна в одиночку побеждать отряд десантников. Это против природы!
         Я не знал, что ответить, и растерянно молчал. К такому разговору именно сейчас я был совершенно не готов.
         – Ты так много сделал для нас с Айкой, папа, – опять заговорила Тэнни, не глядя на меня. – Мы никогда не сможем тебя отблагодарить. Вы с дядей Рогнедом все время старались, чтобы мы чувствовали себя обычными девочками, чтобы пореже вспоминали о своем прошлом и выросли нормальными людьми. Вы так хотели этого, а у нас не получилось. Мы все равно как были, так и остались уродами. Может, с первого взгляда это и не очень заметно, но если присмотреться…
         – Да что у тебя за настроение сегодня?! – я просто руками всплеснул. – Тебе что, кто-то сказал какую-то гадость?
         – Никто ничего не сказал, – прошелестела Тэнни. – Вслух, конечно, никто не скажет, особенно теперь, когда я – консульская дочь. Но все всё равно помнят…
         Я осторожно обнял ее за плечи, привлек к себе, поцеловал в висок:
         – Милая моя девочка, Тигренок мой ненаглядный, это тебе только кажется.
         – Нет, не кажется, – ответила Тэнни. – Они постоянно помнят, кто я такая. Разговаривают со мной, улыбаются, а сами только и поглядывают, будто я их укусить могу. Зверь, мол, все равно зверь, хоть и ручной, от него чего угодно ожидать можно. Не зря же у меня в груди до сих пор этот проклятый маячок тикает. Знаешь, я готова еще раз ту боль пережить, лишь бы от него навсегда избавиться!..
         – Да что ты, господи боже мой! – даже испугался я. – Да пусть он тикает! За тобой уже пять лет как никто не следит, я это точно знаю. Ты совершенно свободный человек, взрослая девушка и можешь делать, что хочешь.
         – Все равно противно осознавать… – она прижалась лбом к моему плечу, и спина ее напряглась, как это бывало всегда, когда она делала усилие, чтобы не расплакаться. – Я человек только для тебя, папа, да еще для дяди Рогнеда, а для всех остальных я урод и всегда буду уродом.
         Я, в который уже раз, каждым нервом ощутил ее душевную боль. Я всегда чувствовал, когда ей больно, и никогда не знал, как себя вести и что говорить, чтобы ей помочь. В такие минуты я обычно начинал лепетать что-то невнятное, путаясь в мыслях и словах, и толку от моего лепета не бывало никакого. «Ты совершенно не умеешь утешать плачущих девочек», – сказал мне как-то раз Эвердик. Это была правда.
         – Ты слишком на всем заморачиваешься, Тигренок, – проговорил я, гладя девушку по голове. – Ты на Айку посмотри. Какая натура солнечная! Недаром Белка из племени рыжих! Она ведь точно такая же, как ты, но она к этому легче относится. Почему бы и тебе не попробовать?
         Тэнни промолчала, и я понял, что зря все это сказал. Даже если бы она и попробовала, у нее ничего не вышло бы. Это был совершенно другой характер и темперамент, а кроме того, постоянное положение старшей и необходимость заботы и ответственности за младшую приучили ее относиться к жизни намного серьезней, чем это порой было нужно. Тэнни была слишком умна и вдумчива, имела склонность к самокопанию и всегда требовала от себя почти невозможного, поэтому уговаривать ее брать пример с веселой и легкомысленной младшей сестры, привыкшей решение всех своих проблем перепоручать старшим, было совсем неправильно.
         – Может, тебе стоит сменить обстановку? – спросил я осторожно. – Здесь ты постоянно находишься в узком кругу людей, которые знают о твоем прошлом. А тебе неплохо было бы пожить среди тех, кто о тебе ничего не знает. Ты ведь собиралась в университет. Вот и поезжай. Почему передумала? Я тебе любое учебное заведение в мире обеспечить могу. А?
         – Потому и передумала, – вздохнула Тэнни, – что нельзя мне, такой, среди нормальных людей находиться. Думаешь, долго я смогу скрывать от всех свою натуру? Все равно она проклюнется, как ни маскируйся. А там парней будет куча, а я даже влюбиться не имею права. Нет, папа, я могу жить только среди тех, кто меня знает. В обычный мир мне вход воспрещен. Ты же помнишь, о чем в свое время Виллиталлен предупреждал.
         Да, я прекрасно помнил. Этот чокнутый доктор, который наблюдал Тэнни и Айку с самого начала и вплоть до того дня, когда так нелепо погиб в горах, на одной швейцарской лыжной базе, однажды вечером прочитал мне длинную и весьма устрашающую лекцию о возможных последствиях брака моих девочек с обычными людьми. Его поучения я до сих пор вспоминал с содроганием.
         – Ты пойми меня правильно, старик, – сказал мне Виллиталлен в заключение своей лекции. – Девчонки в возраст приходят, и мы просто не имеем права допустить трагедии. Сейчас я с тобой эту тему без обиняков обсуждаю, потом ты сам с ними ее обсудишь, по-отцовски, поделикатнее. Но обязательно объясни им, пусть хорошенько запомнят: сексуальный контакт с парнями – это, пожалуй, единственное, что им по-настоящему запрещено. Я не пугаю, я уведомляю. Гляди, если не уследишь, отвечать будешь сам.
         Да, тот, кто когда-то давно создал Тэнни и Айку в адских лабораториях «Аплоя», конечно же, рассчитывал, что они должны стать идеальными солдатами-убийцами, бесчувственными военными машинами, слепо исполняющими любые, даже самые варварские приказы. Наличие в них души просто не предполагалось. Впрочем, в остальных порождениях «Аплоя» души и в самом деле не было. Мои девочки смогли сохранить свою человечность только благодаря моей Ларисе, которая тогда смогла стать для них нежной и любящей матерью так же, как я теперь сумел стать их отцом.
         Вряд ли покойный Виллиталлен все это понимал. Он был лишен всякой сентиментальности, и проявления человеческих эмоций его только раздражали. Вообще, я менее всего был склонен думать, что он погиб случайно. Он слишком много знал и слишком нахально вел себя в последнее время. Поэтому, если Эвердик решил его убрать, это было нисколько не странно.
         – Папа, можно, я домой поеду? – тихо спросила Тэнни и подняла на меня взгляд. – Айка пусть остается, ей, кажется, весело, а я поеду, ладно?
         – Конечно, поезжай, – согласился я, вынимая из кармана пиджака ключи от своего джипа. – Возьми мою машину и поезжай. А гостям я что-нибудь совру.
         – Спасибо, пап, – благодарно улыбнулась девушка. – Я тебя очень люблю. Ты один всегда за меня.
         Она поцеловала меня в щеку, взяла ключи, встала со скамейки и бесшумно растворилась в темноте, а я еще некоторое время сидел, молча переваривая тяжелый осадок, оставшийся на сердце после нашего разговора.
         Внезапно в темноте раздался треск веток и хруст гравия, которым была посыпана дорожка. По звуку можно было предположить, что ко мне сквозь кусты продирается никак не меньше, чем медведь гризли. С размерами я, впрочем, ошибся не намного – из темноты, безжалостно приминая растения, выбрался Рогнед Катковский.
         – Ты чего от всех спрятался? – спросил он, плюхаясь рядом со мной на скамейку. – А куда это Тэнни? Я видел, как она в гараж пошла.
         – Она домой поехала, – ответил я бесцветно.
         – А почему?
         – Настроение у нее что-то испортилось, – сказал я и, перехватив вопросительный взгляд толстяка, добавил печально: – Знаешь, я, кажется, только сейчас по-настоящему понял, как она страдает…
         – Да что случилось-то? – встревожился Рогнед.
         – Она в кого-то влюбилась, и ей очень плохо.
         Толстяк удивленно вытаращился на меня:
         – Да ты чо-о!.. В кого влюбилась?!
         – Понятия не имею.
         – Тогда откуда ты это взял?  Она что, тебе призналась?
         – Нет. Я просто сердцем чувствую. Наша девочка выросла, Рогнед. И я боюсь, не случилось бы беды.
         Толстяк закряхтел и заворочался, как делал это всегда, когда ему приходилось переваривать неожиданную информацию.
         – И что теперь? – спросил он наконец.
         – А что теперь? развел я руками.
         – Так надо же что-то делать!
         – Ну, делай, а я посмотрю, – отозвался я тоскливо. – Как будто ты не знал, что рано или поздно это случится!
         – А как будто ты не знал!
         – Я-то знал, но толку от моего знания!..
         – Послушай, я не понимаю, чего ты гундишь! – возмутился Рогнед. – Ты что, не помнишь, о чем говорил Виллиталлен?
         – Помню. Виллиталлен много о чем говорил.
         – Так ты, выходит, не относишься к его предупреждениям серьезно?
         – Еще как отношусь, черт побери! Уж в чем, в чем, а в этом он был прав. Да тут и не надо быть Виллиталленом, чтобы понять, какие могут воспоследствовать неприятности от любви человека и…
         Я поперхнулся последним словом и проклял себя, вспомнив только что сказанную Тигренком фразу: «Я человек только для тебя, да еще для дяди Рогнеда…».
         – Ну, ну, договаривай! – уцепился Рогнед.
         – Да пошел ты… – ответил я беспомощно и опустил голову.
         – А ты меня не посылай, – промолвил толстяк сдержанно. – Если то, что ты говоришь, правда…
         – Тогда что?
         – А тогда послушай меня, консул. Я, конечно, сейчас скажу ужасную вещь, но ты не рычи, а сначала обмозгуй мои слова спокойно.
         – Ну, говори, леший с тобой.
         – Ты должен включить маячок Эвердика.
         – Что-о? – вскинулся я.
         – Ты должен включить маячок Эвердика, – повторил Рогнед твердо.
         – Да ты сдурел! Она только что говорила мне, что готова еще раз перенести любую боль, лишь бы от него навсегда избавиться!
         – Она тебе это говорила? – переспросил толстяк задумчиво. – Да, черт, интуиция!.. Аплоевская, черт возьми, интуиция-то! И все-таки, старик, надо его включить. Сейчас, именно сейчас ты просто обязан слышать и видеть ее круглосуточно. Только так ты сможешь предупредить беду. Другого выхода нет.
         – Шпионить за Тэнни?! Господи! Неужели ты считаешь меня таким подлецом?
         – Я, прежде всего, считаю тебя заботливым отцом, который искренне желает своей дочери добра, – возразил Рогнед. – Ведь не чужой дядя за ней будет шпионить, а ты, отец, лично. По-моему, ничего плохого тут нет.
         – Вот уж не ожидал от тебя такого совета!
         – А чего ты ожидал? Между прочим, тебе эта мысль должна была первому прийти в голову. Ты теперь консул, и безопасность планеты – твоя главная забота, так что личные чувства прочь.
         – Вот что, – я ткнул указательным пальцем в его жирную грудь, – не нравятся мне такие разговоры. И попрошу тебя больше подобных советов мне не давать. Личные чувства прочь! Смотри, как заговорил! С чего бы это вдруг, а? Ты хочешь, чтобы я предал моих девчонок – я, единственный, кому они доверяют! Не дождешься! Да Боже ж мой, неужели ты сам-то и вправду смог бы поступить так, как говоришь? Ведь я тебя сто лет знаю, ты не такой!
         – Да ладно тебе… запричитал… – проворчал Рогнед и весь как-то уныло оплыл, словно кусок теста. – Такой, не такой… Я вот тебя тоже сто лет знаю и потому никак не пойму, зачем ты вбил себе в голову, что я затаил на тебя обиду из-за девчонок. Конечно, я немного завидую. Ну, так я этого и не скрываю. Но ведь это не значит, в конце концов… Тут была их полная воля, и если они выбрали тебя, на кого же тут обижаться! Насильно мил не будешь. А ты прекрасный отец, ты на своих дочерей буквально молишься. Это здорово. Мужики такими редко бывают. Я вот, например, не такой. Видно, девчонки в свое время это почувствовали, поэтому и предпочли тебя. У них, опять же повторю, чутье нездешнее, особенно у Тэнни. Но это и прекрасно. Пусть будешь ты. Тут ведь главное не то, что нам с тобой нравится, а то, чтобы девчонкам было хорошо. А что я совет такой даю, так не потому же, чтобы тебя позлить! Ты заруби себе на носу: я тебе друг и всегда им буду, что бы ты обо мне себе ни фантазировал. А над словами моими все-таки подумай. Без воплей, без истерик и заламывания рук. Я ведь первый хочу, чтобы с Тэнни беды не случилось. У нее хоть и железный характер, но она же живая, может и не совладать… Да и кто тебя просит за ней шпионить? Можно ведь об этом с ней самой поговорить. Она умница и обязательно поймет, что так для нее же лучше будет. Ты только объясни ей ситуацию путем, и сам увидишь. С нее ведь только все начинается, а вот еще до Айки очередь дойдет, а с ней потруднее будет – вон она какая баламутка! Вот и рассуди, консул. А то разахался, размахался руками…
         Он замолчал. Повозился на скамейке и, так и не дождавшись от  меня ответа, проговорил:
         – Ну, хочешь, я за ней поеду?
         Опять не ответив, я вынул из кармана телефон и набрал номер Тэнни. Девушка ответила сразу.
         – Тигренок, ты где? – спросил я.
         – На Малой Стране у светофора стою, – ответила она. – Скоро буду дома, а что?
         – Да нет, ничего… Беспокоюсь я почему-то.
         – Все в порядке, пап, – сказала она. – Вот я уже и поехала. Ты сам-то когда домой собираешься?
         – Ну, не знаю… Утром, наверное. Как тут уйдешь? Сама понимаешь, столько гостей…
         – Тогда я завтрак приготовлю.
         – Ну, вот еще! Не вздумай меня дожидаться, ложись спать. Я все-таки на банкете. Не голодный, небось, вернусь.
         – Но ты же вернешься с дедушкой.
         – И дедушка с голоду не умрет. Слушай, что старшие говорят, не вредничай.
         – Ладно, – вздохнула Тэнни. – Приму ванну и лягу спать.
         – Вот это другой разговор. Ну, целую, Тигренок. Обязательно позвони, если что.
         Она пообещала позвонить и отключилась.
         Я посмотрел на Рогнеда:
         – Нечего тебе за ней ехать.
         – В таком случае, пошли к гостям, – решил толстяк. – Чего в темноте сидеть?..
         Я согласился, что сейчас это действительно наилучший вариант. Мы встали со скамейки и направились туда, где по ярко освещенным аллеям прогуливались и оживленно разговаривали люди.
         У пышной цветочной клумбы в виде застывшего радужного фонтана я увидел Эвердика, стоящего под руку с моим отцом. Старики о чем-то спорили. До меня долетел отрывок разговора.
         – Ну, нет, милостивый государь, тут вы обратились не по адресу, – говорил Эвердик. – На своем консульском посту я всю жизнь занимался защитой людей, животные же, по большому счету, мне безразличны. Если честно, я вообще не люблю всевозможное зверье. Любое животное интересует меня лишь постольку, поскольку из него можно приготовить хорошую котлету. Да-да. Можете назвать меня варваром, но мне совершенно наплевать, что с лица Земли исчезнут какие-нибудь там амурские тигры. За миллионы лет на нашей грешной планете вымерли миллионы видов животных, и история учит нас, что всякий раз это происходило к лучшему. Если бы динозавры, например, дожили до наших дней, то мы сейчас вряд ли с вами беседовали бы. Говорю так, потому что меня всегда в первую очередь заботило то, чтобы на Земле не вымер самый главный биологический вид – человек. Остальные же могут вымирать, если человеку от них никакой пользы.
         – Раньше вы никогда не делали таких откровенных заявлений, – заметил мой отец.
         – А я теперь частное лицо: что хочу, то и говорю, – улыбнулся Эвердик.
         – Так значит?..
         – Значит, денег эти господа у меня не получат. Ни одного евро, – подытожил Эвердик решительно. – Так им и передайте. Честное слово, такой немалой сумме я найду гораздо лучшее применение. А из всех тигров на свете, господин Уральцев,  я люблю и готов защищать только одного тигренка, с которым вы, кстати, очень хорошо знакомы.
         Эти последние слова тепло погладили меня по сердцу, и я мысленно поблагодарил Эвердика.
         Рогнед куда-то незаметно слинял, и через несколько минут я увидел его пьющим коктейль в обществе какой-то незнакомой мне дамы бальзаковского возраста. Впрочем, мне показалось, что я где-то видел эту даму раньше. Скорее всего, это была одна из референток вице-консула.
         Кто-то осторожно тронул меня за локоть. Обернувшись, я увидел перед собой старшую внучку Эвердика Ингу. На ней было красивое темно-зеленое платье с блесткой, на шее – нитка жемчуга, в волосах – алмазная заколка в виде лилии, судя по всему, жутко дорогая.
         – Дядя Сережа, можно с вами поговорить? – спросила девушка на очень недурном русском языке.
         – Конечно, сколько угодно, – с готовностью согласился я. – А что случилось?
         – Нет, нет, ничего особенного, – поспешила успокоить меня она. – Видите ли, мы сегодня с Тэнни разговаривали, и я подумала, что, может быть, лучше будет мне, а не ей, обратиться к вам. Так будет удобнее.
         – Я внимательно слушаю, – насторожился я.
         – Знаете, мы с Тэнни собрали кое-какую статистику, – опять заговорила девушка, – и оказалось, что ежегодно в мире более двух миллионов человек становятся жертвами незаконных медицинских экспериментов. Это только официальные данные. Неофициальные могут быть намного выше. Особенно остро эта проблема стоит в Африке и в странах Ближнего Востока, где до сих пор существуют тоталитарные режимы. Таким людям практически никто не помогает, они остаются один на один со своей бедой. Это страшно. Вот мы и подумали…
         Она запнулась, вопросительно посмотрела на меня, словно хотела оценить, насколько внимательно я слушаю, и закончила мысль:
         – Словом, мы считаем необходимым создание международного благотворительного фонда для помощи этим людям.
          Я понял: идея, несомненно, принадлежит Тэнни. Кого, как не себя саму, она с полным правом могла называть жертвой незаконного медицинского эксперимента!
         – Тэнни ничего мне об этом не говорила, – сказал я.
         – Она… она полагала, что еще не время… – смутилась Инга. – Но я подумала…
         – И давно у вас возникла эта идея?
         – Почти год назад. Дедушка ее, в общем, поддерживает, родители – мои и Ингрид с Лилей – тоже, так что уставной капитал у нас обязательно будет, а остальные средства начнут поступать от добровольных пожертвований.
         – И в какой же сумме вы исчисляете свой уставной капитал?
         – Около десяти миллионов евро.
         – Что-о?! Откуда вы возьмете такие бешеные деньги?
         – Дедушка согласился дать четыре миллиона, остальное – наши родители.
         – О Господи! И я узнаю об этом последний! Вообще-то, я думал, что у Тэнни от меня секретов нет.
         – Это не секрет, дядя Сережа! – воскликнула Инга. – Тэнни просто ждала, когда вас официально назначат консулом. Она хотела попросить вас о помощи, но, кажется, до сих пор считает, что это не очень удобно.
         – Послушай, вы что, уже подготовили пакет документов на официальное учреждение? – заподозрил я.
         – Да, – чуть покраснела девушка. – Дедушка нашел нам отличных юристов, и они все сделали.
         – Невероятно! Ну, и чего же вы, хитрые дети, от меня хотите?
         – Чтобы фонд работал под протекцией Консулата и имел право использовать его реквизиты.
         – Ничего себе! – ухнул я. – Вот огорошили так огорошили! Хоть бы срок какой мне отпустили на размышление! Нельзя же так, с разбегу-то!
         – Нам главное заручиться вашим принципиальным согласием, – опустила глаза Инга. – А думать вы можете сколько угодно.
         – Ну, спасибо! – развел я руками.
         Теперь мне стало совершенно ясно, для какой немалой суммы Эвердик был готов найти лучшее применение. Видно, для него уже все было решено. Скорее всего, это он сам и подослал ко мне Ингу, чтобы прозондировать почву и узнать, как у меня настроение. Не знаю, стоило ли огорчаться и комплексовать из-за того, что все спланировалось за моей спиной и меня, в общем-то, поставили перед фактом. Я решил не становиться в позу обиженного, тем более что дело затевалось хорошее и речь шла о моей Тэнни. Я почувствовал, что работа в подобном фонде может стать психологической отдушиной для моей девочки, измученной своим внутренним конфликтом, и еще раз мысленно поблагодарил Эвердика, который, судя по всему, действительно готов был до конца защищать единственного небезразличного ему тигренка.
         – Ну что ж, Инга, – сказал я солидно, – если уж сам дедушка Эвердик решил раскошелиться, считай, что мое принципиальное согласие ты получила. – Помолчал немного и добавил, улыбнувшись: – А вообще, вы молодцы, девочки. Спасибо тебе, Инга, что поддерживаешь Тэнни. Без твоей помощи ей было бы трудно.
         Девушка покраснела:
         – Это вам спасибо, дядя Сережа.
         – Да мне-то за что?
         – За то, что всегда хвалите мой русский язык, а он у меня прескверный, – вдруг выпалила она, как-то нервно засмеялась и, быстро пожав мне руку, порхнула от меня прочь, сразу смешавшись с толпой гостей.
         Мне стало тепло и почему-то немножко грустно. «Какие замечательные девушки! – подумалось мне. – Совсем юные и такие замечательные! Наверное, я очень счастливый человек…»
         К утру неожиданно пошел дождь, и рассвет получился унылым, серым и сырым. Я ехал домой в своей служебной машине, чувствуя себя страшно усталым. Набегавшись за ночь, попрыгунья-стрекоза Айка дремала рядом со мной, прикорнув головой мне на плечо. Отец сидел на переднем сидении, рядом с моим шофером, и задумчиво смотрел в окно на залитую дождем, просыпающуюся Прагу. Несмотря на усталость, мне было необыкновенно хорошо. Мою голову наполняли ленивые мысли. Почему-то подумалось, что завтра я должен буду прикрепить на эту машину консульский флажок, и это будет ужасно непривычно. Привыкать, наверное, придется долго. Если честно, консулом в полной мере я себя все еще не чувствовал – слишком сильное было позади меня биополе, оставленное покинувшим свой кабинет Эвердиком. Айка тихонько дышала мне в ухо. От нее пахло мятной апельсиновой жвачкой и какими-то дорогими духами. Я заметил, что и реснички она чуть-чуть подкрасила, и бровки подвела. Тэнни, в отличие от нее, никогда не пользовалась косметикой.
         В гараже нашего дома я разбудил Айку, поблагодарил шофера, отпустил его, и втроем в лифте мы поднялись в нашу квартиру. Сонная Айка хныкала, как маленькая, и дула губки. Дед укоризненно посматривал, как она капризничает, но молчал, – наверное, и ему тоже казалось, что Айке простительно так себя вести.
         Произошло то, в чем я, собственно говоря, и не сомневался: Тэнни не спала и встретила нас на пороге. Из кухни замечательно пахло котлетами и корейским салатом, а в столовой был уже накрыт стол, на котором в ожидании нас стопкой стояли чистые тарелки и возвышался фарфоровый электрический самоварчик с кипятком.
         Я не стал упрекать девушку за то, что она нарушила свое обещание, – за что тут было сердиться, раз у нее такой характер! Я просто благодарно поцеловал ее в распущенные каштановые волосы и распорядился, чтобы все умывались и садились завтракать. Айка, однако, совсем расхныкалась и от еды отказалась. Кое-как умывшись и переодевшись, она потащилась в свою спальню, бухнулась там в постель и мгновенно уснула. Завтракать мы сели втроем.
         – Зря ты, отец, не хочешь у нас погостить, – вздохнул я, пережевывая необыкновенно вкусную котлетку. – Зачем тебе уезжать прямо сегодня? У тебя что, срочные дела на пенсии?
         – Нечего мне, старому пню, вам мешать, – отозвался старик добродушно. – У вас своя жизнь, у меня – своя. Ты теперь большой начальник, поэтому должен быть хозяином своего времени, и болтаться у тебя под ногами негоже.
         – Ты же прекрасно знаешь, что я так не думаю, – возразил я.
         – Зато я думаю, – упрямо тряхнул головой отец. – Мой самолет в восемь тридцать вечера, и я намерен с ним улететь.
         – Я тебя провожу, дедушка, – тут же подала голос Тэнни.
         – Не знаю, зачем тебе меня провожать, – заворчал старик. – Я не младенец и маразмом пока не страдаю. Как-нибудь доберусь до аэропорта. И вообще, Тигренок, мне не нравится, что ты так мало отдыхаешь. Девушка твоего возраста должна бережно относиться к себе. В конце концов, у вас домработница есть, не забывай об этом.
         – Домработница придет только в десять, – улыбнулась Тэнни, – а завтрак нужен сейчас.
         – Вот я и не знаю, как с ней разговаривать, – посетовал я с полным ртом. – Не слушается она меня. Кто мне обещал, что, как только приедет домой, сразу примет ванну и ляжет спать?
         – А я так и сделала, – ответила Тэнни с совершенно честной улыбкой. – Я пришла домой, быстренько замариновала овощи для салата, поставила фарш на медленную разморозку, а потом залезла под душ, вымылась и еще два часа успела поспать, пока все не поспело.
         Я развел руками. Отец тихонько засмеялся.
         После завтрака старик пошел в приготовленную для него комнату, чтобы вздремнуть перед дорогой, а я зазвал Тэнни к себе в кабинет.
         – Ты в Консулат сегодня поедешь? – спросила девушка, устраиваясь на диванчике в позе русалочки.
         – Не-а, – ответил я, усевшись в кресло. – Перебьются. Если что случится, замы разведут.
         – Это хорошо… – Тэнни сладко, по-кошачьи, потянулась. – Знаешь, пап, мне очень хочется, чтобы ты почаще бывал дома и чтобы мы, как раньше, играли в дурачка – ты, я и Айка.
         – Знала бы ты, как и мне хочется того же самого, – вздохнул я. – Как ты думаешь: а может, зря я согласился на эту консульскую должность?
         – Ой, нет, что ты! – аж вздрогнула Тэнни. – Я ведь совсем не это имела в виду.
         Я-то точно знал, что она имела в виду не это. Тэнни никогда не хотела, чтобы я жертвовал чем-то ради нее. Я считал, что это неправильно и что я не заслуживаю и половины той заботы, с какой она ко мне относится. Тэнни так не считала. Спорить с ней было бесполезно.
         – Знаешь, милая, – сказал я, стараясь взвешивать слова как можно тщательней, чтобы лишний раз не сделать ей больно, – а ведь дедушка прав: в последнее время ты совсем не отдыхаешь. Ежедневные тренировки с десантниками, бюрократическая работа в службе внутренней безопасности, домашние хлопоты, а тут еще этот фонд… Не слишком ли это много для одного, Тигренок?
         – Значит, Инга тебе все-таки разболтала… – сразу погрустнела Тэнни.
         – Что значит «разболтала»? – не согласился я. – Не говори так о подруге. Она ведь как лучше хотела. И вообще, ты сама должна была мне все рассказать. Зачем было секретничать за моей спиной?
         – Ты сердишься? – тихо спросила девушка.
         – Да нет, Тигренок, что ты! Просто я не понимаю…
         – Я хотела тебе рассказать… – Тэнни подтянула колени к подбородку, обхватила их руками и печально положила на них голову, из русалочки превратившись в Сестрицу Аленушку. – Только мне все время казалось, что ты можешь подумать… что тебе это может быть неприятно…
         – Да почему же, почему?
         Она не ответила, но я и без слов понял: она не рассказывала, потому что не хотела, чтобы я подумал, что она открывает такой фонд из-за того, что я сам не в силах помочь ей.
         Я встал из кресла, подсел к ней на диван и, как всегда, взяв ее за руку, негромко проговорил:
         – Ну, не расстраивайся. Если хочешь, я возьму твой фонд под эгиду Консулата. И денег дам, и помогу, чем смогу. Хочешь? Это ведь и вправду очень хорошее дело. Пусть это будет фонд имени Ларисы Рубинцевой, а ты станешь его президентом. Ну, как?
         Она взглянула на меня влажными глазами и благодарно улыбнулась. О, я слишком хорошо знал, что означают такие глаза!
         – Мне в последнее время кажется, – сказал я, ласково перебирая ее пальцы, – что ты специально стараешься загрузить себя работой, чтобы отвлечься, забыть о чем-то… Я не прав?
         Она промолчала, только глаза ее стали еще влажнее.
         – Ты ведь всегда доверяла мне самые большие свои секреты, – я дотронулся до тонкой голубой жилки, пульсирующей на ее запястье. – Может, и сейчас расскажешь? Я ведь вижу, в какой ты депрессии. Скажи мне. Я ведь умею хранить тайны, ты знаешь. Кто он? Я с ним знаком?
         – Кого ты имеешь в виду? – искренне не поняла Тэнни.
         – Ну, как кого?.. – я немного запнулся, чувствуя, что, кажется, все-таки сунулся не туда. – Если это действительно так серьезно и если тебе нравится какой-нибудь парень, то в этом ведь ничего плохого нет, так что если бы…
         – Парень? – удивилась она, но тут же, все поняв, посмотрела на меня и добавила совершенно несчастным голосом: – Да нет, папа… Какой еще парень? Неужели ты и вправду думал, что в этом все дело?
         – А разве нет? Ведь ты сама говорила что-то в этом роде…
         – Я? – переспросила она, сдвинув брови, словно стараясь припомнить, а потом опустила голову и произнесла: –  Ты меня не так понял… Я только сказала, что хорошо помню, что мне нельзя влюбляться, а тебе показалось, что я уже влюблена?
         – Вообще-то, показалось, – признался я честно.
         – Если мне вдруг угораздит влюбиться, ты узнаешь об этом первый, – пообещала Тэнни. – Но пока мое сердце свободно. Так, кажется, это называется?
         – Я обидел тебя, да? – мне стало ужасно неловко. – Ты прости, Тигренок, я ведь как лучше хотел…
         – Перестань, папа, – она тихонько пожала мне руку. – Ты меня за всю жизнь ни разу не обидел. Ни меня, ни Белку. Это я тебя иногда обижала, а ты меня – никогда.
         – Что-то я не припомню, чтобы я хоть раз на тебя обиделся, – сказал я совершенно честно. – Выдумщица.
         Дождь забарабанил в окно моего кабинета, словно просил, чтобы его впустили внутрь. Уже совсем рассвело, но в комнате все равно было сумрачно – сплошные тучи закрыли все небо над Прагой и не пропускали солнечных лучей.
         В прихожей запищал домофон – это пришла наша домработница.
         Подожди меня здесь, я пойду ее  впущу, – сказал я Тэнни и пошел открывать.
         Домработница, полная женщина в черном плаще и с увесистой сумкой в руках, ввалилась в прихожую, насквозь промокшая и сварливо настроенная. Она была чешка. Сколько ей было лет, я не знал. К этому вопросу она относилась очень болезненно, но, должно быть, около пятидесяти. Она работала у нас уже три года, прекрасно стряпала и вообще неплохо справлялась со своими обязанностями. По большому счету, у нее был всего один крупный недостаток: она любила поучать, ибо была уверена, что знает жизнь лучше других. В остальном же это была достаточно милая и добрая женщина, что для меня являлось главным.
         – Постарайтесь не очень шуметь, пани Врабелова, – попросил ее я по-чешски, потому что это был самый надежный способ исправить ее дурное настроение. – Мы только что вернулись, позавтракали, теперь все спят.
         – Не беспокойтесь, господин консул, – ответила та, стягивая плащ.
         Если было нужно, она действительно умела делать все очень тихо – не топая, не звякая посудой, не скрипя мебелью и дверьми. Это качество я в ней тоже весьма ценил.
         Разобравшись с домработницей, я вернулся в кабинет. Тэнни стояла спиной ко мне у приоткрытого окна и, высунув руку наружу, смотрела, как дождь стекает по ее ладони.
         – Не могу видеть тебя такой печальной, – сказал я, приобняв девушку сзади за плечи. – Когда мой Тигренок последний раз смеялся? Я даже забыть успел…
          – Тебе ведь телохранители, как консулу, положены? – спросила Тэнни непонятно к чему.
         – Телохранители? – изумился я. – Нет. А тебе зачем?
         Она вытерла мокрую руку о свои мягкие трикотажные брюки и вдруг предложила:
         – А хочешь, папа, мы с Айкой будем все время с тобой ездить? По очереди. Никто ничего не подумает, а телохранители мы хорошие.
         Я просто обалдел от неожиданности.
         – Да что ты сегодня все измышляешь! – воскликнул я, ничего не понимая. –  Какие еще телохранители? Что за вздор! Эвердик почти пятьдесят лет в консулах проходил и никогда никаких телохранителей не держал. А мне-то они на что?
         – Но ведь в него же стреляли один раз…
         – Ну и промахнулись. Ты что, думаешь, на меня покушение готовится?
         – Ты же знаешь, у меня интуиция, – ответила девушка, – и мне кажется, что тебе что-то угрожает. Не знаю, что именно, но мне кажется.
         – Вот еще! – я развел руками в полном недоумении. – Ну, Тигренок, на тебя сегодня нашло! Так ты из-за этого все время мучаешься? Да кому я нужен, чтобы на меня покушаться! У меня и врагов-то нет.
         – Враги есть у всех, – возразила Тэнни. – Конечно, пока я или Белка рядом, тебе нечего бояться, но мы ведь рядом не всегда.
         – У тебя депрессия, и ты все преувеличиваешь, – сказал я твердо. – Тебе обязательно надо отдохнуть, иначе ты просто перегоришь. Может, устроить тебе круиз? По Средиземному морю, например. Отличный теплоход, все радости жизни, прекрасные города, достопримечательности… Поезжай вместе с Айкой, вам вдвоем хорошо будет. Прокатишь Белку, сама развлечешься, глядишь, дурные мысли и отстанут. А не хочешь, поезжайте вместе с дедушкой в Россию, он только рад будет. Поживете месячишко в Москве, по театрам, музеям походите, а приедешь, я тебе твой фонд организую в лучшем виде. Давай, а?
         – Ты меня совсем не слушал… – откликнулась Тэнни грустно. – Я тебе о чем говорила? А ты хочешь услать нас подальше от себя…
         – И что у тебя за идея такая! – совсем расстроился я. – С самого детства ты меня все от кого-то защищать стремишься…
         – Потому что ты у нас с Белкой один, и я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Вот Ларису мы в свое время не защитили…
         – Тэнни! – я повернул девушку лицом к себе. – Ну, сколько ты еще будешь чувствовать себя виноватой в ее смерти! Ведь мы с тобой, кажется, уже обсуждали это. Так чего же ты опять?
         И тут случилось невероятное: Тэнни вдруг порывисто обняла меня, ткнулась лицом мне в плечо и вся затряслась от беззвучных рыданий. Ее слезы обожгли кожу на моей шее. Еще никогда в жизни я не видел ее плачущей. Надо ли говорить, как я перепугался!
         – Господи, девочка моя, что с тобой?! – ахнул я, прижав ее к себе. – Что случилось, солнышко? Почему ты плачешь? Ты ведь даже в детстве никогда не плакала!..
         Как всегда, это было совсем не то, что нужно сказать. Проклятая беспомощность снова овладела мною, все здравые мысли разлетелись, а за те, что остались, мне никак не удавалось ухватиться, чтобы сосредоточиться и хоть что-то предпринять. Гладя и целуя рыдающую Тэнни, я только лишний раз убедился, что плачущих девочек утешать я действительно не умею.
         Впрочем, Тэнни вскоре сама понемногу начала успокаиваться. Взрыв эмоций, копившихся, должно быть, уже очень долго, миновал, и она стала затихать, всхлипывая у меня на плече, как испуганный ребенок, и все еще по одной роняя горячие слезинки мне за воротник.
         – Прости, папа, я не знаю, что со мной такое… – произнесла она наконец и подняла на меня заплаканное лицо.
         – А теперь послушай меня внимательно, Тигренок, – сказал я, бережно вытирая ладонью ее мокрые щеки. – До сих пор я вам с Айкой никогда ничего не запрещал. Ты ведь знаешь, я терпеть не могу, когда люди общаются окриками и одергиваниями. Я всегда объяснял вам, почему мне не хочется, чтобы вы делали то-то или то-то, и вы меня понимали. Но сейчас я просто категорически запрещаю тебе думать о том, чтобы стать моим телохранителем. Это очень серьезно, и возражений я не приму. Ты пойми, в моей жизни, в общем-то, достаточно серой и банальной, вдруг произошло одно-единственное чудо: Бог ни с того ни с сего послал мне сразу двух самых замечательных дочерей на свете. Это мне-то, старому балбесу, который, по большому счету, никогда никому не был нужен и ничего путного себе не нажил! Поверь, я оценил по достоинству это чудо, и теперь, когда вы с Белкой у меня есть, я ни за какие выгоды не позволю себе стать по отношению к вам подлецом. Не возражай, дай мне договорить. Тигренок, солнышко мое, даже если твои предчувствия верны и даже если кто-то действительно удумал всадить мне пулю в спину, я никогда не допущу, чтобы пуля, предназначенная мне, досталась тебе или Айке. Я никогда не позволю вам закрыть меня собою. Это ясно? Я сказал, не возражай. Я спрашиваю: это ясно?
         – Ясно… – прошептала Тэнни, глядя на меня широко распахнутыми глазами.
         – Ну, вот и ладно, – улыбнулся я. – А теперь иди спать. Если ты действительно собираешься вечером проводить дедушку в аэропорт, значит, тебе надо хоть немножко вздремнуть. Да и я, если честно, устал. Давай, хватит на сегодня забот. Пойди, умойся, выпей чайку с жасмином и ложись. Я тоже лягу. Люблю спать под шум дождя.

 

АПЛОЙ (фантастический роман), глава 4

АПЛОЙ (фантастический роман), глава 6