"Сердце мира". Часть вторая.

[Скрыть] Регистрационный номер 0276598 выдан для произведения:                     ВТОРАЯ  ЧАСТЬ.                                   Эпиграф:  «Tutti  tirani  son   e  tutti  tiranii»                                                                                                        (итал.: «Все   влекут  и  все  влекутся».  Данте. «Божественная  комедия»)
Глава № 1. «НАБЛЮДАТЕЛЬ».
   Бывший  укротитель  цирка, реквизорованного  под  мусорные  склады, выгуливал  по  замызган-ному  мутно-жёлтым  асфальтом  тротуару  огромного  белого  тигра, с  красным  кокетливым  бан-тиком  на  кончике  хвоста.  Животное,освобождённое  от  тесного  пространства  клетки,снова  по-чувствовало  бодрящую  радость  жизни,несмотря  на   давно  прогнившие  в  нездоровой  атмос-фере  лёгкие. Носясь  по  мусорным  кучам, карабкаясь  по  замшелым  фонарным  столбам  за  ошарашенным   от  подобной  экзотики, псами,распугивая  огромные  стаи  воронья,замерзающие  на  мрачных, как  после  бомбёжки, развалинах, тигр, время  от  времени, тяжело  охая  и  харкая  кровью, валился  набок  и, молча, подёргивая  красным  бантом, задыхался, испуганно  глядя  ши-роко  открытыми, одеревенелыми  от  чудовищных  мучений  глазами. Однако  через  миг, очухав-шись  от  припадка, вскакивал  вновь и, как  ни  в  чём  не  бывало (зверь  есть  зверь, что  с  него  возьмёшь), подбегал  ласкаться  к  хозяину  или   нежно  покусывал  редких  прохожих, которым  было  теперь  уже  всё  равно.
   «Кеша! Кеша!,-- простодушно  хохотал   укротитель, тщательно  опорожнив  у  фонарного  столба  свой  мочевой  пузырь  и  пару  раз  тряхнул  одним  местом, сбивая  оставшиеся  на  нём  капли. – «Вот  проказник! Что  ж  ты  его  сюда-то  притащил?!. Задрал,  так  и  похвастаться  захотелось?» -  он, не  спеша, застегнул  ширинку,- «Ну, ну, отстань, счастливое  дитя  природы…Не  надо  меня  угощать…Что  ты   мне  ляжку-то  эту  тычешь! Гляди, все  штаны  замарал. Не  рычи,не  стану  я  этого  есть…Просто  доходяга  какой-то, навозом  так  и  прёт. Чем  они  тут  все  питаются?..Где  на-ходят?.. Эх  ты (с  укоризной)!Выбрать  кого  получше  не  мог  что ли?Зря  я  тебя  науськивал? Ну  ладно,  не  обижайся, не  смотри  так  виновато, приятель, знаю  какой  уж  тут  выбор.Ты  уплетай,  уплетай…Вот  ведь  обрадовался  ласковому  слову». Укротитель  присел  на  корточки  и  стал  гла-дить  костлявую  спину  тигра, который  жадно  давился, со  скрипом  выпуская  воздух  сразу  из  всех  отверстий  тела. Когда  тигр  отдыхал, уткнувшись  мордой   в  сиреневые  лампасы  своего  хозяина, был   слышен  судорожный  и  надрывный  хрип, резко  обрывающийся   астматическим  кашлем.  А  глаза  тигра  были  такие  сияющие, такие  глупо  счастливые,  что  укротитель  не  вы-держал  и  тихо  заплакал,уткнувшись  в  загривок  своего  питомца  и  глухо  забормотал,  отплёвы-ваясь  от  облезающей  слоями  шерсти.: «Эх, бедолага! Недолго  тебе  осталось  и  тогда  совсем  один  я  буду, без  заботы,без  тепла  душевного. Да  и  что  за  судьба-то  ждёт!..Загрыз  бы  ты  уж  лучше  меня  заранее, - не  хочу  я  в хлев, не  хочу  парнокопытным   болваном  быть. Куда  ж  де-ваться-то,  рано  или  поздно  всё  таким  становятся. Только  я  не  хочу! Я, ведь  ты  знаешь, в Бога  верую. Человек-то,  правда, из  меня  никудышний, да  уж  какие  в  наше  время  святые  и  греш-ники! Всё  не  по-настоящему, мелочь  или  дрянь…Все  повырождались  до  самых  примитивных  форм  и  состояний,от  каких  звёзд  набраться  маленькому  человеку  мудрости  и  смелости   про-должать  так  жить, жить  несмотря  ни  на  что?»  Он  замер, опустив   руки  и  тут  вдруг, словно  кАкая-то   ужасная  мысль  поразила  его. Глаза  его  часто-часто  заморгали, лицо  покрылось  бе-лыми  пятнами  и  он  бросился  коленками  в  грязь  перед  тигром, согнулся  уничижено, сложил  в  мольбе  руки  и  залеретал, глядя  потерянно   в  добрые, сытые  тигриные  глаза. «Отец  родной, благодетель  ты  мой   единственный,не  дай  пропасть  душе  человеческой, не  дай  оскотиниться, не  вводи  во  грех   наипаскуднейший, не  допусти  пасть  перед  собственной  мерзостью  и  пус-тым  брюхом. Век  тебе  благодарен  буду, задницу  твою  лизать  буду  как  пёс  последний. Загры-зи  ты  меня,тигр-батюшка!Сделай  милость. Ну  что  тебе  стоит? Щёлк, щёлк  зубками…вот  сюда… вот  так…Хрясть  и  готово…У  тебя   это  так  хорошо   получается».  
   Тигр  посмотрел  на  него  долгим  и  встревоженным  взглядом, оторвавшись  от  ещё  дымяще-гося  под  лапой  мяса, заскулил  как-то  по-ослиному,подошёл  к  хозяину  и  лизнул  его  смачно  по  горячим, дёргающимся  от  всхлипываний  щекам  и  замурчал  на  своём  тигрином  языке  что-то  вроде: «Да  будьте   терпеливы  и  вам  воздасться».Хозяин,изменившись  в  лице, вскочил  раз-досадовано,  снял  с  ноги  калош  и  треснул  им  по   благообразной  тигриной  морде, что  было  силы.- «Он  ещё  и  издеваться  вздумал! Где  ты  таких  манер  набрался,  иезуит  хвостатый!» .
   Странный  человек  в  тёмном  заграничном  пальто, проходящий  в  это  мгновение  рядом, оста-новился  чуть  поодаль, за  прогнившим   остовом  «Лады-Калины»  и  стал   внимательно  смотреть  в  их  сторону, подняв  высокий   воротник  и  слегка  придерживая  рукой   старомодную, но  ещё  опрятную  шапку-ушанку (прямо  из  проулка  на   него   набросился  порыв  довольно  сильного, холодного  ветра). Он  был  похож  на  человека , производящего  тут  в  каких-то  околонаучных  целях  тщательное  наблюдение  исследуемого  материала. Решившись  подойти  ближе,  он  лов-ко  откинул  ногой   кусок  щеки  с  полуобглоданного   черепа  и  произнёс, не  обращая  внимания  на  кашляющее  рычание  тигра: «Ит  с  э  зоусэнд  пайтес, ай  диднт   си  ит  фром   зе  вери  стат»    ( «очень, очень  жаль, что  я  не  увидел  этого  с  самого  начала»)  и  тут  же, как-бы  про  себя :  «Ду  ю  нау  хим» ( «мог  ли  я  знать  его  раньше?»),- и, погруженый   в  свои  мысли  пошёл  даль-ше, забрызгав  грязью  роскошные  усы  и  великолепные  сиреневые  лампасы  укротителя, тупо  ощеревшегося  в  его  соторну  и  вытягивающему  невольно  шею  в  сторону  уходящего,- как- бы  пытаясь  удержать  очаровавшую  его  мелодию «орнамент  оф  голд»(панк-группа  80-х «Суокси»),  доносившуюся  из  плеера, подвешенного  на  кармане  таинственного  Наблюдателя. «Что  это  было?» -спросил  себя   опешивший  укротитель, невольно  насвистывая  странную  мелодию, и  словно  спохватившись, оборвал  её, произнеся  полуобморочно  растягивая  слова, вполголоса: «Ну, слава  богу, я, кажется, сошёл  с  ума».
    Глава  № 2.
  Знаете, меня  всегда  пугали  эти  странные  типы  в  тёмных  водонепроницаемых  пальто, до  недавнего  времени  часто  встречавшиеся  чуть  ли  в  каждом  нашем  городе, блуждающие  мол-ча  по  грязным, опустевшим  улицам  с  неизменной  улыбкой  лёгкого  удивления  и  какого-то  сдержанно-истерического  интереса  на  впало-мумийных  лицах.Чего  они  ищут, зачем  они  ока-зались  среди  нас, такие  чужие, непонятные,  своими  бестолковыми  вопросами  путающие  и  без  того  до  предела  запутанных? Зачем  они  так  терпеливо  и  неотступно  меряют  ровными и  в  то  же  время  трепетными  шагами  это  мёртво-искривлённое  пространство  наших  скудно-обеспорядоченых(во  всех  смыслах)  городов, где  попахивает  свежей  дохлятиной  или  давно  запущенным  хлевом, а  с  осклизлых  крыш  кто-то  тёмный  и  текучий  строит  ухмыляющиеся  телячьи  рожи, стучит  копытом  в  заколоченные  изнутри  окна.
  Никто  не  знал, когда  появились  в  наших  городах  эти  люди. Это  произошло  как-то  само  со-бой. По  мере  ухудшения  нашего  положения  их  становилось  всё  больше. Казалось,  их  привле-кало  волшебное  зрелище  нашего  грандиозного  несчастья, а  вовсе  не  желание  как-то  помочь, что-то  поправить  в   разваливающемся  механизме  нашего  мира . Казалось  они  тайно  жили   нашим  счастьем , которое  мы  так  не  ценили  в  своё  время, которое   умудрились  потерять   прямо  в  собственном  доме, а  они  вот  нашли  и  теперь  мастерски  путают  следы, не  собира-ясь  уже  даже  делиться, пока  сами  не  поймут, что  это  за  хрень  и  каким  образхом  её  встав-лять  в  свою  голову.
   Психологически,  конечно  же, они  защищены  на  все  сто: им  не  грозит  наше  фантастическое  сумасшевствие. Они  ведь  другие…
Однако  странные, чёрт  возьми, аналогии  порой  приходят.-- В  неплотно  прикрытую  бутылку  коньяка, видно  просочился  ядовитый   городской  воздух… У  древних  индусов  было  представ-ление  о  зеркально-комплементарных  друг  другу  реальностях, связанных  между  собой  взаи-мообратимыми  отношениями  иллюзорности- подлинности, вот   как  два  сообщающихся  между  собой  онтологических  сосуда  с  достаточным  лишь  для  одного (в  каждый  момент  времени  реален  должен  быть  лишь  один) количеством   подлинной  субстанции, отсюда  какая-то  алчная  соревновательность. Обоим  сосудам-мирам  постоянно  мучительно  не  хватает   доказательнос-ти  собственного  бытия, они  постоянно  утверждают  его  за  счёт  друг  друга – скачут, неугомон-ные, попеременно  вверх  вниз,один   втягивает  в  себя  жизненную  энергию  другого, словно  два  замерзающих  на  морозе  человека  пытаются  оба  влезть  в  предназначенную  лишь  для  одного   шубу  и  всегда, в  какой-то  мере, хоть  на  полрукава  оказываются  в  ней  оба  и   эта  ситуация  никого  в  сущности  не  устраивает, никто  из  них  не  может  согреться  как  следует(то  есть  БЫТЬ  на  все  сто). Поэтому  Человек  вечно  неудовлетворён  тем  что  он  есть, ему  постоянно  кто-то  мешает  БЫТЬ  вполне  собой. И, что  самое  поганое,  это  предчувствие  того, что  мешает  как  раз   вот  это, такое  иллюзорное  для  нас  отражение  в  зеркале, пустая  форма  приращивающая  своё  содержание  за  счёт  того  что  его  теряем  мы, за  счёт  того  что  оно  перетекает  в  другой  сосуд, с  которым  мы  связаны  трубками   общего  бытия, как  сиамские  близнецы   своей  общей  нерв-ной  системой (вынести  в  примечание : эта  мысль  определяет  во  многом  концепцию  романа  в  дальнейшем  повествовании. Комплиментарное  противостояние  и  взаимопроникновение   двух   миров: Светлого( Бог, Надежда)  и  Тёмного (Дьявол, Отчаяние), Наблюдателя  постоянно  принимают  за  другого, комплиментарно  ему  противоположного  Чёрного  Путника, с  которым  они  и  всретятся  на  дуэли  в  «Долине  Мёртвых», в  самом  конце  романа. В  Китае  существует  традиция  покупать  «мёртвые  деньги»  для  умерших  родственников, меняя  их  на  настоящие, на  зарабатывание  которых  традится  вполне  реальное, земное  время. Это  «потерянное» , укра-денное  из  этого  мира  время  приращиавется  к  комплиментарному  нам, тёмному  миру, кото-рый  с  каждым  новым  взносом  становится  чуточку  реальнее)…
    Для  этих  исследователей  уличных   помоек, погружённых  в  свои  эмпирические  наблюдения  так, словно  это  всего  лишь  совершенно  отвлечённый    мир  их  собственных  фантазий,  для  них  наш  мир  был  по-сути  реальностью   мнимой (иллюзия, Майя). Но  для  нас-то  его  расплываю-щийся, гнилостно-помоишный  образ  был  самым,что  ни  на  есть,реальным. Мы  глядим  на  них   изнутри  их  зеркала  и  в  свою  очередь  строим  рожи  и  считаем  их  всего  лишь  искажённым  зеркальным  отражением  нас  и  нашего  мира,мы  связаны  связью  обратимого  бытия… Порою  мне  и  впрямь  кажется   до  оторопи  правдоподобной   мысль, что  одно  их   присутствие  в  поле  нашего   восприятия  делает  нас  более  призрачными   вместе  с  нашей  привычной действитель-ностью(Русский  мир) . Может  быть  всвязи  с  предощущением  тотальной  относительности  са-мого  казалось  бы  надёжного  и  подлинного, в  отношении  к  этим  чужакам  присутствовала   су-щественная  доля  сущностного  недоброжелательства, а   порою  и  открытой   враждебности.
Правда  присутствуют  среди  них  редкие  экземпляры  иного  рода (знаю  сам, лично, общался), которые  пытаются  плыть  против  течения, то  есть  делают   отчаянные   попытки   втиснуть  себя, внутрь  этой (относительно  к  себе) иллюзии, чтобы  почувствовать  себя  родными  и  любимыми  там, где  даже  мы  всего  лишь  брошенные   под  забором  проклятые  дети. И  пусть  им, не  гро-зит  злосчастная  удача  в  стиле  Пастера  или  Марии  Кюри (научные  смертельные  экспиремен-ты  на  собственной  шкуре. Ведь  даже  в  этих  самоотверженных  попытках  они  воспринимают  нас  как  всё  тот  же  химик  ядовитые   неизученные  газы  за  непроницаемой   стеклянной  стен-кой  пробирки, вычисляя  с  какой  бы  стороны  и  как-бы  побезопаснее  их  попробовать  на  язы-чок (то  есть  всего  лишь  как  объект  изучения,  но  не  как  равноценный  субъект  соучастия  в  бытии).Но   им  безусловно   угрожает  другое: то  что  просочилось  через  нас  на  стыке  нашего  и  их  космоса, те  экзистенциальные  искажения, пародоксы  смысла, экзотические  нюансы  чуже-родных  стратсей, запредельные  для  них  потребности  духа  и  тела  и  прочие, не  эпистемологи-ческие  несуразности, которые  заразили    их  восприимчивые   души (они  слишком  близко  сто-яли  к  нашему  ИНТЕЛЕКТУАЛЬНОМУ  КАШЛЮ). «Velle  non  discitur» (лат.: «нельзя  научиться  же-лать» - выражение Сенеки), оказывается  можно. Это «ещё  те  подарочки», с  которыми  они  те-перь  уж  и  не  знаю, что  делать  и  застыли  с  ними  как  не  до  конца  доверчивые  индейцы  апачи  с  заражёнными  смертельной  для  них  оспой  одеялами – «гуманитарной»  помощью  ко-варных  бледнолицых . Правда, нас  извиняет  то  что  в  отличие  от  последних  всё  произошло  спонтанно  и   совершенно  не  злонамеренно(Они  сами  того  хотели. И, может  быть  нашими  соблазнами  история  им  в  какой-то  мере  отомстила  за  апачей  и  прочих  «индусов»). Впрочем  я  уж  больно  отвлёкся. Коньяк-то  ещё  ничего  себе, хотя  и  отравлен  напрочь.
  Так  почему  же, почему  они  не  бегут  отсюда, узнав  такую  гбительную  для  них (как  оспа  для  индейцев) нашу  истину? ( хожу  из  угла  в  угол  и  и  бью  себя  в  сердцах  ладонью  по  лбу  в  от-чаянии  от  собственной  тупости), теперь, когда  они  во  всём  хоть  немного(хоть  и  на  свой  лад, судя  по  европейским  газетем) разобрались  и  ещё  имеют  шанс  вылечиться  в  родных  пенатах, прока  всё  не  зашло  слишком  далеко (не  засело  в  душу  хронически-глубоко)! Ведь  они  видят  во  всём  этом  пусть  и  не  совсем  то, что  видим  мы, но  ведь  что-то  они  явно  видят, и  в  силу  своей  зазеркальной  отстранённости,в  чём-то  намного  лучше  нас, а  значит  они  должны  были  бы  кричать, буквально   выть  от  удвоенной  жути. Однако… иногда  создаётся  впечатление, что  они  почти  балдеют  от  происходящего. Или  прав  был  старина  Жан (Бодрийяр) утверждая, что  любой  феномен  уничтожается  ни  его  отрицанием, но  удвоением?(Удвоение  жути  равносиль-но  её  отмене.И  удвоение  знания. И  с  той  и  с  этой  стороны  стекла – два  знания  об  одном  и  том  же  воедино, в  одну  растерявшуюся   голову!..  Чёртов  коньяк!)
  Ладно,давайте  начистоту.Здесь  есть  какая-то  загадка  происхождения. Я  ещё  могу  допустить,  что  они  оказались  тут  совершенно  случайным  образом,- вот  как  наверное  вши  от   мокроты  и  грязи  заводятся.Но  ведь  это  вши  совершенно  определённого  типа,знакомые  нам  ещё  с  рюриковских  времён. Это   вполне  конкретные  западные  вши. Европа, конечно  же  интересу-ется  тем, что  здесь  происходит, но  на  достаточно  безопасном  расстоянии (гуманитарные  мис-сии  в  Россию  уже  давно  никто  не  шлёт,а  отдельных  энтузиастов  просто  не  пускают, осущест-вляя  запоздалый  духовный  карантин). Остаётся  предположить   следующее: ну,попали  они  как-то  вскользь, перебрав  чего-то  лишнего  в  иное  измерение  и  выскочили  через  «кротовую»  но-ру   у  нас. Не  узнав  местности, несказанно  удивились,всплеснули  руками  и  воскликнули   на  своём  тарабарском: «Какого ,собственно, рожна!» Я  могу  допустить,что  этих  западных  вшей  первое  время  удерживала  именно  эта  ошарашенность  произошедшим, вызвавшая  времен-ную  заторможенность  психических  реакций  и  сбой  мышления. Но  что  их  удерживает  теперь, не  эта  же  исследовательская  экзальтированность  на  самом  деле. Времена  Кюри  и  Пастера  канули  в  небытиё. Когда  дело  касается  собственной  шкуры  какой  тут  к  чёрту   исследователь-ский  интерес. Нет, тут  что-то  другое, почти  мистическое, чего  мне  пока  понять  не  дано.  И  всвязи  с  этим  пародоксом   возникает  у  меня  вопрос: а  действительно  ли  они  из  Европы,  мо-жет  вся  их  европейскость  лишь   изощрённый  комуфляж,  маска, наиболее  подходящая   для  решения  задач, о  которых  нам  не  следует  знать?  Мол,«Глядите  мы  же  самые  настоящие  ев-ропейцы! Я  Макс  из  Ганновера   этот  ботаник  Лючио  из  Милана.  Не  задавайте  нам  лишних  вопросов, не  мешайте  работать. Проходите, проходите  уважаемый». Нет, что-то  здесь  явно  не  так, уж  какие-то  они  чересчур  натуральные  европейцы, какие-то  до  абсурда  заперенатурален-ные  европейцы. Что-то  мне  это  напоминает  из  области   филологии…( Вынести  в  прим.:имеют-ся  в  виду  высказывания  Пушкина  и  Достоевского  о  том что  только   русский  более  европеец  чем сам европеец)…                                                                  .   
 И  всё  же,кто  бы  они  ни  были,где  бы  ни  был  эпицентр  их  проявления, загадочное  «garbha» (санскр.: «лоно,матка»), почему  они  ещё   здесь,  почему  они, подыхая  как  мухи  от  самых  сме-хотворных  для  нашей  иммунной  системы  причин, тем  не  менее  цепляются   за  любой  повод  остаться  здесь  на  чуть  больший  срок,чем  требуется  для  того  чтобы   собрать  чемоданы  и   добраться  до   границы? Мало  того  эти  чужаки  уже  с  некоторых  пор  стали  восприниматься   как  неотделимая  деталь  местного  пейзажа, и  даже ,если  повнимательней  приглядеться, неким  смутным  пояснением  к  протекающим  тут  процессам. И  я  убеждаюсь  всё  более,  что , исчезни  они  сейчас  разом  из  поля  зрения, и  пропадёт  какой-то   обще-значимый  параметр  нашего  бе-зумия, а  происходящее  лишится   тайной  утончённости, приобретёт  характер   пустой  самозамк-нутости.И  всё  же  мне  их  жаль  и  я  бы  искренне  желал, чтобы   силовое  поле,неотвратимо  стягивающее  их  в  наши  хмурые  муравейники  ослабло   и  дурь  их   нелепо-самоубийственного  наваждения   перестала  бы   морочить  нас  очередными, нерешаемыми   ни  с  какого  боку,  загадками.
   Что  же  они  тут  ищут  на  самом  деле, копаясь   в  мусорных  кучах, выбирая  всякую  дрянь, просматривая  её  в  жёлтых  кляксах  противоестественно-ярких  огней  святого  Эльма (заменив-шего  электрический  свет  фонарей),после  чего   заталкивают  всё  это блестящими  пинцетиками  в  идеально  чистые   пузырьки  с  разноцветными, заранее  наклеенными  этикетками, собирают  в  новенькие  полиэтиленовые  пакетики  полное  дохлых  водяных  клопов  полуразваливающееся  тряпьё  и  бережно  складируют  всё  это  в  просторный, специально   для  этой  цели  нашитый   внутренний  карман  пальто,раздуваясь  словно  нелепая  ходячая  Лавка  Древностей  в   челове-ческом  обличье? Если  на  их  пути  встречалась  лужа, где  дерьмо  плавало  вперемешку  с   кры-сиными  трупами, они  не  обходили  её, а  уверенным  шагом   шли  в  самую  её  гущу  и  долго  стояли  там, задумчиво  почёсывая  рукой,  в  белоснежной   лабораторной  перчатке   тщательно  выбритый   подбородок,пытаясь   психологически  вжиться   в  ядовитую  ауру   города,напевая  от-дельные  места  из «Доорз» (прим.: американская  рок-группа  70-х), порою  присматриваясь  и  принюхиваясь  к  плавающим  на  поверхности  комкам  и  ошмётьям, кое-что, осторожно, чтобы  сохранить   формы, вылавливая   специальным, тотчас  замораживающим  прибором   и  тоже  ак-куратно  препровождая   во  всё  больше  оттопыривающийся   карман,приговаривая  при  этом  что-то  во  флоберовском  стиле: «Мне  кажется, мы  продвигаемся  с  устрашающей  скоростью … Мы  танцуем  не  на  вулкане, а  на  крышке  нужника, причём  сильно  пргнившей. Скоро  общест-во  утонет  в  дерьме   девятнадцати  столетий; то-то  крику  будет.»(1850 г.)
  Признаться, я  так  до  конца  и  не  мог  понять  этих  людей. Но  однажды  брат  принёс  мне  ме-сячной  давности  номер  «Чикаго  Хроникс»  и  сказал, словно  смутившись  чего-то,ожидая  пока  его  жена , торопливо  одёргивая  своё  платье, раскрасневшаяся,  выбежит  из  моей  комнаты: «Прочитай-ка братишка, вот  эту  статью  и  выкинь  из  головы  своей  нелепые  фантазии  относи-тельно  этих, как  ты  их  называешь, мистических  Наблюдателей. Ты  увидишь, как  всё  примитив-но  и  нет  в  этом  никакой  мистики.Кстати, а  что  делала  моя  Надежда  в  твоей  комнате, навер-ное  снова  песочила  тебя  за  то,что  ты  подкармливаешь  из  её  куцых  запасов  бедолагу  Ност-радамуса (прим.: имеется  в  виду  пророчествующий  дворовый  пёс, с  которым  я  подружился  на  прошлой  неделе)?»  Сделав  вид,  что  с  головой  погрузился  в  чтение  статьи, я  неловко  кив-нул  и  дождавшись, пока  он, тяжело  вздыхая,выйдет  из  комнаты, как  следует  отдышался, в   очередной  раз  решив  выложить  ему  всё  начистоту  в  более  подходящее  для  этого  время. После  чего, размышляя  над  смыслом  читаемого, безуспешно  пытался  бороться  с  неутихающи-ми  муками  совести  и  упрёками   в  собственной  нерешительности. Статья   была  следующего  содержания:
 « Что  же  это  делается,джентельмены! Медвежонок  Кокси (прим.: герой  американских  интел-лектуальных  мультфильмов)  перестал  понимать  то, что  вы  творите. Он  призывает  вас: Хватит  выкаблучиваться, остановитесь, ни  шагу  больше  по  ту  сторону  Цивилизации. Это  Многорукая   Бездна-Мокошь ( прим.:  языческая  славянская  богиня), ненасытный   квазиживотный  организм,  который  не  может  не  глотать  таких  как  вы,как  хищное  пламя  дьявольского  костра  глотает   священных  ночных   бабочек, не  осознающих,  что  кроме  явного  различия  между  светом  и  тьмой, есть  и  ещё  одно  менее  заметное  различие: различие   внутри  самого  света ,  тождест-венное  различию  по  безопасности  и  гибельности.Это  Пламя  проглотило  уже  почти  всё  жи-вое  и  здоровое, что  находилось  в  зоне  его  воздействия,оставив  только  тех, которые  уже  не  вызывают  в  нём  ничего  кроме  ноуменального   поташнивания.Ради  чего  ж  вы  обрекаете  себя  быть  проглоченными  этой  тёмной  силой ?Но  до  того,как  это  произойдёт  с  вами,вам  какое-то  время  придётся  жить  одной  жизнью  с  этими  местными  дегенератами,сохранившими   лишь  формально  свой  человеческий   облик. Очнитесь, одумайтесь! Темнокудрые  Бестии  иррациона-лизма  овладели  вашими  светлыми  прагматичнымим   душами.Запомните: нижний  предел  вре-мени  составляет  10  в  минус  23-ей   степени секунды,  нижний   предел  для  пространственного  интервала  составляет  10  в  минус  12-ой  степени  сантиметра, а  нижний  предел   человека  это – русский.Ни  время, ни  пространство,ни  человек  не  имеют  ниже  этих  пределов  никакой (кроме  разве  что  отрицательной ) значимости,и  это  бесспорно  доказано  современной  западной  нау-кой. Теперь  вы  понимаете,что  на  самом  деле  означает  ваш  выбор?Но  медвежонок  Кокси  за-щитит  вас  от  вас  же  самих.Он  выскажет  всё  призеденту, он  потребует   чтобы  ООН  приняла   неприемлемые  для   демократического мира, но спасительные  для  вас  законы,  которые   доста-нут  вас  за  уши  из  любой  клоаки, и  приткнут,приколотят,в  конце  концов  пришибут  вас  к  инс-титутам  и  лабораториям  здесь  на   вашей  подлинной  родине, принадлежность  к  которой  вы  так   упорно  отрицаете,от  которой   бежали  как  неблагодарные   блудные  дети. Но  я, Кокси,  ещё  надеюсь  вас  образумить, я  призываю  вас  вернитесь  на  готовую  вас  простить  родину,не  ищите  иллюзорного  творческого   возрождения  в   этой  дикой,непостижимой  разумом  стране, где  возможно  даже  невозможное, где   даже  климат  сошёл  с  ума.Кто-то  из  вас,ещё  в   начале   блудных  странствий, возможно  думал: «Чёрт  возьми, что  я  здесь  торчу  в  полном  довольстве  как  сыр  в  масле! Протухну  не  ровён  час  или  обрасту   жиром! Отправлюсь-ка  я, как  Айседора  Дункан  когда-то, в  Россию, там  такое  творится,такое  Действо  per  impossibile (фр.: через  навоз-можное) завихрилось,что  аж  дух  захватывает. Пропаду  не  за  грош,так  хоть  удивлюсь  по-нас-тоящему; испытаю  по-настоящему,насколько  моих  мозгов  и  здоровья  хватит  так  сказать  в  формально  непереносимых   полевых  условиях. Останусь  там  и  буду  наблюдать  долго  и   вни-мательно, долго  и  внимательно. Повезёт  если, то  вернусь  в  Америку   или  Европу  и  такую   те-орию,такую  живопись,такой  бизнесспроект  отгрохаю, такой  синхрофазотрон  отчубучу!».Эх,  гос-пода, господа! Сказал  бы  я  вам  пару  абзацев  густым  ирландским  матом, да  толку-то, только  сам  взбесишься, а мне ещё  сказку  трёхлетнеё  дочке   перед  сном  читать, Пожалуй  такого  наго-ворю! Нет  уж, лучше  смолчу, в  надежде, что  вы  всё  же  опомнитесь».
  Статья  произвела  на  меня  ещё  более  запутывающее  впечатление.С  чего  они  взяли  что  Наб-людатели – порождение  сугубо  их  культуры. Отчего  же  тогда  они  всё  никак, несмотря  на  все  усилия, не  могут  отыскать   у  себя  следов  их  прошлой  жизни, чему  сами  же  несказанно  удив-ляются, судя  по   предыдущим  публикациям.Тут   какая-то   ущербная  логика: ведь  из  того, что  они  так  похожи  на  европейцев ,ещё  логически  не  следует,что  они  ими  и  являются. Мало  на  кого  я  могу  быть  похож,тем  более  когда  не  в  себе.  Подобие  отношений  не  должны  перено-ситься  на  отношение  подобия,всё  тот  же  кантовский  закон  подлинных  аналогий.Здесь  скорее  вера, что  так  должно  быть,а  никакая  ни  логика.
   Итак,в  последнее  время  Наблюдателей  на  наших  улицах  становилось  всё  меньше  и  мень-ше. Большинство  протянули  свои  хиленькие  ножки  где-то  в  подворотнях,провалились  в  скры-тые  под  лужами  канализациионные  люки, были  погребены  под  рухнувшими   крышами  поко-сившихся  зданий, погибли  каким-нибудь  иным  столь  же  обыденным  способом. Вскоре  они  и   вовсе  пропали.
  Действительно,  с  ними  пропала  какая-то  гармоничная  связанность, нужность  и  трагическая  возвышенность  происходящего. И  как-то  ещё  больше   нахмурился,осунулся   наш  нелепый, словно  самому  себе  вконец  осточертевший  мир-город. Едва  смахнув  последние  слёзы, он   ёрнически   высунул  язык  остальной  Вселенной  перед  тем , как  хладнокровно  и  варварски- неумело   вскрыть  себе  вены.
  И  как-то  вдруг  плотно  мертвечиной  пахнуло. И  навоз, навоз, кругом  какие-то  гигантские  кучи  перекисшего  навоза  и  тоненькая  солнечная  девочка  тонет  в  нём, как  в  стоге  сгнившего   Бос-ховского  сена(прим.: картина  И.Босха  «Стог  сена» - символ  морально  разложившегося  мира) с  улыбкою, кверху  ножками… «Чему  смеёшься, глупенькая?» - «Да  уж  как-то  всё  хорошо  кругом, только  как-то  странно. Я  ещё  поиграюсь  тут  чуть  чуть, вы  мне, дяденька  не  мешайте  покуда, со  своими  вилами» -- «Вылезала  б  ты  лучше, пока  не  поздно» -- «Да  куда  вылезать-то? Да  и  зачем?  Везде  одно  и  то  же: «Nihil  novum  sub  sole» (лат.: «нет  ничего  нового  под  солнцем»), везде  хорошо  и  весело,так  хорошо  и  весело,что  аж ,просто, жуть! Да  я  дяденька  и  привыкла  уже: ни хочу  никуда  вылезать. Вы  меня  вилами, вилами, но  чуть  попозже, чуть  повремените, пока  не  надышусь  напоследок  этом  счастьем» - «А  что  есть  твоё  счастье, дочка? - спрашивает  сердобольный  дядька, перекидывая, играючи  из  руки  в  руки  вилы  и  слышит  из  детских  уст  надтреснутый  старческий  голос: «Le  bonner   n’est   qu’un   reve,  et  la  douleur  est  reelle» (фр.: «Счастье – это  только  сон, а  горе – действительность» - фраза  Вольтера). И  смотришь  растеряно  по  сторонам, как  со  сцены  в  пустой  зрительный  зал, пока  утягивает  в  глубину  последний  детский  сандалик. Кому  всё  это  на  хрен  нужно? Куда  пропали  зрители? Такой   необыкновен-но  трагический  спектакль, полный   чарующих  недоговорённостей, как  гениально  играют  эти  полусумасшедшие  актёры:  уж  не  разобрать: то  ли  играют, то  ли  действительно  живут  этим, то  ли  уже  и  не  живут,но  всё  равно  играют  ещё  более  вдохновенно ( как  сказал  мой  брат: «Игру   настоящего  актёра-метафизика   не  в  силах  прервать  даже  Смерть»)не  могут  не  играть.    И  порою  ощущение  странное   засосёт  под  ложечкой: а  что  если  это  и  не  люди  вовсе, кото-рые  разыгрывают   роли,  а  сами  роли, играющие  в  людей  с  каким-то  изощрённо-глубоким, запредельным  цинизмом, словно  в  отместку  за  то, что  кто-то  до  сих  пор  так  непрошибаем  и  упрямо  верит  в  настоящую  Надежду,что  она  хотя  бы  раз  в  Истории  уже  бывала  в  нашем  скорбном  мире, и  в  лучшем   случае, хотя  бы  однажды  ещё, будет…
…Как  только  Наблюдатели  пропали, дышать  стало   нечем. Что  они  значили  для  нас ? Что  мы  потеряли  вместе  с  ними? Загадка.
   Но  во  всяком  случае, я  был  искренне  рад, когда  на  одном  из  перекрёстков  увидел  его , мо-жет  быть  последнего  Наблюдателя  на  этом  свете. Худого, со  впавшими   от  голода, обвеетрен-ными  щеками;с  всё  тем  же  внимательным,  пытливым   взглядом.Ему  видно  сильно  досталось  от  уличного  хулиганья: одно  ухо  его  было  раздувшимся  и  синим,а  на  переносице  продолжал  кровоточить   никак  не  заживающий  во  влажной  атмосфере  шрам  от  удара. Было  на  нём   всё  то  же  потёртое  тёмное  пальто  с  высоким  воротником,а  вместо  ушанки  какой-то  бутафорский  цилиндр  с продавленным  верхом,найденный   в  мусорной  куче  у  здания  бывшего  театра  опе-ретты. Да, это  был  он  мой  последний  Наблюдатель,которого  я  теперь  каждый   день  встречаю  на  улице,и  мы  приветливо  улыбаемся  друг  другу,слегка  приподнимая  шляпы.Иногда  мы  пе-рекидываемся  с  ним  парой  тройкой  ничего  не  значащих  фраз.Мне  помнится, он  что-то  ска-зал  укротителю  тигров  и, не  дожидаясь  ответа, пошёл  дальше, кивнув  мне  издали. Я  в  ответ  махнул  ему  рукой, призывая  подождать, пока  я  подойду  поближе…   
Мы   какое-то  время  молча  шли  рядом, заложив  руки  за  спину, обходя  встречающиеся  по  до-роге   лужи(каждый  был  погружён  в  свои  напряженные  мысли,но  вместе  мы  ощущали  какое-то  странное, необъяснимое  спокойствие). Вдруг  он  остановился  и  громко  рассмеялся, совер-шенно  не  обращая  на  меня  внимания: «Чертовски  занимательный  эпизод! Я  его  внесу  в  тре-тью  часть  моего  сценария. Но  где  же  всё-таки  эта  дьявольская  точка  сцепления  событий. Я  должен  идти  по  следу  крысиного  короля,но  меня  беспокоит, что  в  снах  его  хвосты  постепен-но  распутываются  сами  собой  и  отдельные  крысы  успевают  скрыться  в  темноте  неподбиты-ми  насмерть. Что  вы  на  это  скажете?» -- с  этими  словами  он  резко  повернулся  в  мою  сторо-ну. «Вам  виднее, сударь. Но  едва  ли  стоит  слишком  усердствовать  в  столь  неэффективных  процедурах.Они   в  наших  условиях  всего  лишь  самоуспокаивающая  забава,вам  уже  бесполез-ная.Быть  может  стоит  применить  уже  испытанный  метод   Влюблённого  Щелкунчика?» -  обод-ряюще  коснулся  я  этой  скользкой  темы. Он  задумался . «Что  ж, дельный  совет. Благодарю. Я  уже  чувствую, что  моя  маленькая  принцесса,с  её  всеразрешающей  саблей  где-то  рядом».Мы  со  смехом  разыграли  короткие, суматошные  поиски,входя  в  раскрытые  нараспашку  двери  квартир,трогая  за  плечо, медетирующих  на  голые  стены  или  уже  закоченевших  жителей. Нес-колько  затаившихся  на  лестничных  площадках  старух  оказались  всего  лишь  огромными  кры-сами,зашипевшими   при  нашем  приближении.Наши  дурацкие  игры  принимали  опасный  обо-рот.К  тому  же  мы  быстро  утомились  с  непривычки,и  вскоре, пожелав  друг  другу  доброй  но-чи  разошлись  в  разные  главы(стороны).
Глава № 3.
                 ( рекурсивный  повтор   начала  Главы  № 1  Первой  части)
Их  было  двое. Он – всё  тот  же  одинокий  и  тощий  с  вечным  урчанием  в  животе, она – круг-ленькая, подвижная, вечно  размахивающая  маленькими  кукольными  ручками, побирушка. Си-дели  на  подоконнике  в, заплёванном  и  захарканном  кровью, коридоре  бывшей  школы. Гово-рили  вполголоса, чтобы  не  разбудить  огромного  пушистого  кота, спящего  под  монотонную  музыку  дождя  на  холодном  подоконнике.  Она:
- Послушайте, душка, почему  вы  всегда  такой  мрачный  и  поболтать  не  хотите?
- Вряд  ли  тебе  будет  занимательно  знать  то  о  чём  я  думаю  всё  время.Поверь  мне  на  слово: всё  настолько  запутано, настолько  неправильно  в  этом  мире, что  обыкновенному  человеку  не  следует  проявлять  на  этот  счёт  излишнего   любопытства,  он  и  так  чрезмерно  наказан, пойди  пойми  за  что.
- Не  скажите,не  скажите. Возможно  для  кого-то  это  пустое  любопытство  единственное  не  от-равленное  эпохой  развлечение  из  тех, что  нам  ещё  остались. Мне, всё  равно, пойму  ли  я  вас  правильно  или  так,как  смогу  понять  только  я,- предмет  нашего  общения  не  поиск  истины,  а   всего   лишь не  лишённое  элегантности  предуведомление  к  соитию, и  тут  уж  все  кошки  снова  серы…Разыграйте  же  эффектный  спектакль   в  стиле Казановы,  закружите  голову  взбалмошной  герцогине  страны  Грустных  Вздохов.  Расскажите  что  вы  принц  страны  Нездешнего  Счастья, о  своём  добром  доверчивом  отце-короле  и  злодеях-братцах,  упрятавшего  вас  с  помощью  зло-го  волшебника  в  эту  клоаку. И  о  некой  незнакомке, которая  одним  своим  поцелуем   испра-вит  всё  и  даже  внесёт  нечто  пикантно-новое.
- Что  ты, что  ты  милая  девочка! Разве   можно  столь  раскованно   разыгрывать  комедию  безот-ветственного  счастья  в  столь  суровое  время. В  тенётах  крысиного  короля  любая  радость  при-нимает  привкус  пошловатого  цинизма. Впрочем  совершенно  лишать  себя  клубничных  иллю-зий  и  просто  тупо  заниматься  лишь  тем  к  чему  нас  влечёт  вожделеющая  плоть,в  нынешних  условиях  было  бы  слишком   бесчеловечно... Моё  прошлое… Хм. Для  меня  оно  с  некоторых  пор  кажется  ещё  одной  сбивающей  с  толку  фантазией, скучным  несоответствием,вездесущим  компасом, всегда   указывающим  слишком  правильное  направление, что  нарушает   с  таким  трудом  обретённую  непредсказуемость  моего  беспутного  поиска  хоть  какого-то  предела.  Est  quadam  prodire  tenus (лат.: необходимо   дойти  до  известного  предела)»
- Мы  с  тобой  уже  третий  день  шатаемся  по  этим  развалинам, а  я  о  тебе  не  знаю  совершен-но  ничего.Это  несколько  осложняет  наше   более  плотное  сближение, которого  мы  так   жаж-дем, душка. Расскажи   хоть  что-то  о себе.
Её  собеседник  тяжело   вздохнул,  прикрыл  глаза  словно  собираясь  с  мыслями, и  через  мгно-венье  начал  ровным, монотонным  голосом: «Из  раннего  детства  я  помню  только   запущен-ное  ранчо, где-то  в  Техасе, вечно  хныкающих  сестёр  и  нескончаемые  упрёки  матери, обра-щённые  к  отцу, за  то  что  он   такой  никчёмный,бессердечный  и  вечно  пьяный   ублюдок, ук-равший  её  лучшие  годы. Вообщем  вполне  обычная   по  нашим  временам  семья. Затем  я  пом-ню  тело  отца, качающееся  на  верёвке, за  домом, с  перекошенным  как-то  нелепо  лицом  и   мать, голосящую  у  его  ног. Такова  была  исходная  точка   начала  той  неизлечимо-гнетущей  тревоги, которая  до  сих  пор   гонит  меня  по  свету  в  поисках  Неизъяснимого  смысла…Закопав  отца  в  долине  гигантских  кактусов  и  разбросав  поверх  могилы  споры  мексиканских  грибов-галлюциогенов , я  пожелал  ему   далёкого  от  угробленной  жизни  покоя  и  умиротворяющих   абстрактных  грёз. Вернувшись  домой, испытывая  укоры  совести(ведь  я  тоже, если  уж  быть  честным. Считал  его  реджким  недотёпой), я  несколько  недель   провалялся  в  мучительной     лихорадке, крайнее  нервное  перенапряжение, достигая  нестабильной   точки  ошарашивающе-сверхъясного  сознания  заканчивалось  глубокими  обмороками, за  гранью  сверкнувшего  на  миг  озарения, непрояснённое  воспоминание  о  котором   и  сейчас  доводит  до  дрожи. Короче  говоря, после  выздоровления   я  изменился  совершенно, стал  неделями  пропадать  в  индейс-ких  резервацииях, общаясь  с  тамошними  шаманами, махнув  рукой  на  истерику  матери   и  увещевания  проклинающих  позор  фамилии  родственников. Кроме  того  я  обзавёлся  всякого  рода  душеспасительными  и  сакрально-символическими  текстами, какие  можно  было  найти  по  интернету. Ночи  напролёт(высыпаясь  днём)  я   просиживал  за  самыми  подозрительными   с  точки  зрения  секретных  отделов  ФБР  сайтами, делая  всякого  рода  сопоставления  и  вычисле-ния, расчертил  старинный  голландский  глобус  18  века  сплошь  ломанными  линиями  и  числа-ми, намечая  смысловой  маршрут  моей  неотвратимо  приближающейся  кругосветной   одиссеи. Да, надо  ещё  сказать, что  за  роительским  домом, полузанесённая  песками   пустыни, стояла  разрушенная   испанская  часовня  17-го  века.На  оконных  изразцах  мне  запомнилось   изобра-жение  девы  Марии  с  младенцем, на   лодке  приближающейся   к  какому-то  замку  на  берегу. На  одном  борту  была  странная  надпись  по  латински:«Saint   vaissel»(святая  посудина). Почему-то   сразу  же  в  голову  пришла  ассоциация  с  катарским  Монсальватом   и  чашей  Грааля.
Лицо  побирушки  приняло  вдруг   какое-то   сосредоточенно-озадаченное  выражение  и  она  промолвила, прервав  собеседника: «Я  в   уже  почти  утерянном  прошлом  всё  же  была   фило-логом-латинистом  и  вот ,что  мне  пришло  сейчас  в  голову. В  латинском  языке  слова «vaissen» («судно»)  и  «vaissel»(«посудина,чаша»)действительно   являются  лишь  разными  огласовками  одного  и  того  же  слова.  Мало  того, существует  легенда  о  том,что  Грааль  на  самом  деле  это   потерянное «Слово», некое  утраченное  знание. Грааль  одновременно  является  и  сосудом  и  книгой ( словесные  созвучия   grasalе (сосуд) и  gradale (книга). Ты  что ,- в  самом  деле  решил  за-няться  поиском  абсолютного  Символа?!.Но  зачем ? Однако  это  почти  чудо  в  наше  лишённое   всякого  идеализма  время,-  ты  просто  невероятный  кавалер, я  в  восторге. Ты  сказал  что  на  одном  борту  была  латинская  надпись, а  что , было  что-то  видно  и  на  другом  борту?»  Собе-седник  как-то  замялся   и   ответил:  «Я  не  совсем  уверен,просто  чертовщина  какая-то, какой-то  странный  эффект,- при  взгляде  на  это  изображение  под  определённым  углом, то  есть  на  гео-дезической  линии, соединяющий  мой  дом  и  город  внутри  которого  мы  сейчас  находимся, там  еле  проявлялась  совершенно  другая  надпись.Я  её  смог  прочитать, но  что  она   значит, по-ка  понять  не  могу. Знаю  одно, что  для  меня  это  почему-то  крайне  важно» - «И  что  же  там  было  написано?» -она  прижалась  к  нему  и  посмотрела  на  него  пристальным,влажным   взгля-дом. «Anima   Mundi,  что  у  герметистов  означает   роль   некоего  посредника, чья  деятельность  осуществляется  в  неком  «промужуточном  пространстве», который  ещё  не  появился,но  ожида-ется, может  быть  поэтому  надпись  на  борту  ещё  недостаточно  чётко  проявилась». Побирушка  звонко  рассмеялась, уткнувшись  в  его  плечо  и  протароторила   вызывающе-кокетливо: «Вот  ты  и  появился  здесь  следуя  запутанным  следам  Священного  Семейства  в  поисках  то  ли  поте-рянного  бог  весть  когда  СЛОВА, то  ли  непонятной  покуда  тебе,твоей  же  роли  во всём  этом  Действе, прислушиваясь  к   указаниям   смутных снов  и  навязчивой  невростении». Он  отстра-нил  её  от  себя,крайне  уязвлённый  и  потерянный.«Зря  смеёшься. Существуют   разные  люди  с  настолько  разным  жизнепониманием, что  им  никогда  не  понять  друг  друга». - «Ну  прости, не  обижайся,я  постараюсь  тебя  понять,как  смогу, продолжай»-в  голосе  побирушки  было  слышно   неподдельное  сочувствие  и  интерес. Её  собеседник  продолжил: « Через  некоторое  время, уст-роив  как  мог свои дела, я  начал  свою  одиссею  и  первым  делом  оказался в  Европе, точнее  во  Франции. Как  сейчас  помню  узкие  улочки  исторических   окраин  Тулузы, и  как  уличные  тор-говки  на  мои  расспросы  беззлобно  посмеивались (американский  акцент) и  указывали  в  сто-рону  высящейся  за  городом  горной  гряды,на  неприветливом  гребне  которой  тонул  в  облач-ной  дымке  древний, с  проломленными   как  будто  только  вчера  стенами   катарский  замок. Там  я  долго  бродил  совершенно  один  в  гулких  подземельях, пока  не  наткнулся  на  старин-ный  рисунок  на  потрескавшихся  плитах. Необычной  формы  Крестообразная   лодка – меньшая  как  бы  впечатана  в  большую  сверху.Она  плывёт  по  Космическому  Океану, среди  двенадцати  солнц  и  созвездий. В  её  центре   маленький  беспомощный  человечек, свернувшийся  в  позе  зародыша  и  молитвенно  сложивший  руки, а  над  ним, распростёрлась  оберегающая  его  нео-бычного  вида  сферическая  радуга, как-бы  натянутый   с  четырёх  углов  лодки   космический  покров - материнская  плацента.И  всё  это  в  комплексе  напоминало  Мировое  Яйцо, свёрнутый,  зародыш  чего-то  небывало  прекрасного   и  совершенного. Я  не  выдержал  наплыва  чувств  и  как  мальчишка  расплакался, одновременно   счастливый  и  пораженный   значимостью  происхо-дящего. Лодка  плыла  к   какому-то  чудесному  городу, расположенному, как  и  сам  замок, на  горе. Я  запомнил  странную  планировку  этого  города  и  с  тех  пор  стал  искать  нечто  подобное  по  всему  свету, руководствуясь  собственными   предощущениями, подкреплёнными    принципа-ми  сакральной  географии»
«И  что  же, хоть  что-то  похожее  нашёл?»- побирушка  как  зачарованная  смотрела  в  глаза,каза-лось  бы  находящегося  в  полузабытьи  собеседника.
«Что-то  похожее  я  узнавал  в  Лхасе, Иерусалиме,Стамбуле, Праге, других  местах, но  самым  близким   соответствием , оказался  именно  этот  город. Впрочем  важнее  оказалось  не  это  чис-то  внешнее  соответствие»- Наблюдатель, задумавшись,умолк. «А  что ?»-Затормошила  его  поби-рушка,он  вздрогнул  и  произнёс: «В  одном  индусском  селении, я  встретил  одного  отшельника   и  он  поведал  мне, что  в  моих  поисках  я  упускаю  самое  важное, а  именно, что  город  этот  на  самом  деле  не  определяется, ни  географическим  положением, ни  даже  как  можно  более  точным  соответствием  идеальной  схеме.Город  это  на  самом  деле - наше  внутреннее  состоя-ние, он  как бы  всегда  внутри  нас,в  своём  первоначальном, но  скрытом  до  поры  до  времени  великолепии,поэтому,если  я  нашёл  его  наиболее  точное  материальное  воплощение  в  нашем  несовершенном  мире, и  удивляюсь  теперь  грязи  и  уродству  его  внешней  оболочки, не  следу-ет  придавать  этому   слишком  большое  значение, вот  я  и  стараюсь  не  придавать, с  твоей  по-мощью, хотя  это  всё  равно  чудовищно  трудно». Наблюдатель  поморщившись  огляделся  по  сторонам , сдерживая  тошноту  и  встретил   вполне  понимающий  взгляд  своей  подруги. 
«Да, да, давайте  же  выкинем  к  чёрту  всю  эту  эзотерику: если  внешние  формы  этого   идеаль-ного  места  не  имеют  никакого  значения,что  нам  мешает   впасть  в  состояние  самого  разнуз-данного  удовольствия. Хотите, я  отдамся  вам  самым  постыдным  образом  или  оторву  голову  этому  коту  и  выпью  его  кровь  и  буду  хохотать, хохотать,пока  не  сойду  с  ума. Ну,что  вы  мол-чите, противный, я  жду,я  алчу  сладострастного  ужаса!» - и  она  капризно  надула  щёчки,пыта-ясь  его  ущипнуть  за  интимное  место  разбалансированными  от  нетерпения  пальцами. Наблю-датель  как-то  безвольно  поддался  ей  и  включил  на  плейере  мрачновато-придурковатую  рап-содию «Суокси». Пытаясь  одновременно  быть  по-мужски  грубым  и  по-юношески  ласковым  одновременно, он  привлёк  её  к  себе  и  откинул  с  её ,горящих  малосильной, истощенной  стра-стью, глаз  нечесаные  волосы  из-под  которых  посыпались  вши. Затем  он  заговорил  цинично-меланхолическим  тоном, всеми  силами  пытаясь  въиграться  в  роль  всё  повидавшего  пошляка  и  низкопробного  ловеласа. «Экие  вы,  романтические  дуры! Вечно   разините  рот, заслушаетесь  заморского  соловья…Всё  просите  каких-то  сказок. Выдумок  о  едва  ли  существующем  своём  или  чужом  прошлом.  Вся  жизнь  в  этих  обморачивающих  выдумках  проходит!..Не  дай  чёрт  очнуться  и  вляпаться  вновь  в  это  повсюдное  дерьмо, реальность  которого  фатально  неотс-тупна, несмотря  на  все  смехотворно-упёртые  попытки  вывернуться  и  улизнуть  в  мир  манер-ных  иллюзий. И  сделать- то  для  вас  ничего  невозможно, прямо  как  пташки   подстрелянные, волочите  перебитую  набок  головку ,как  у  моего  отца, словно  выглядываете   мир  получше  этого  и  попискиваете тихохонько: «Прикончи  меня, родименький, но  так  чтоб   поэктравагант-нее, с  блеском. Дай  хоть  помереть  не  от  муки, не  со  скуки!». Ха-ха-ха!  Ну  я, пожалуй  и  при-шиб  бы. Да  вот  сомнение  меня  берёт, а  вдруг  я  действительно  чего-то  недопонимаю, расте-рявшись  в  своей  роли, да  и  в  той  ли  я  роли, в  какой  был  только  что?» - «Миленький- запри-читала  побирушка, жалостливо  гладя  его  по  голове, как  возбуждающегося  психа, - «это   ниче-го, ничего, ты  опять   впал  в  кратковременное  прояснение  рассудка. Ядовитая  атмосфера, что  поделаешь! Какая  уж  тут  Агхартха! Но  это  не  страшно, это  пройдёт, и  ты  снова  будешь  чис-тым, добрым,  ласковым  и  нереально-чужим. А  пока  говори, говори,я  стерплю  всё, потому  что  за  меня-то  уж  терпеть  действительно  некому… Ведь  мы-то  здесь  у  себя  дома, мы-то  здесь  безъисходно  свои».  Наблюдатель   совсем  уж  распалился  и   бормотал   как-то  инфернально  посмеиваясь: «Вот  вчера, вечером  одна  такая  же  фантазёрка  как  ты, просила  сказку  о  звёзд-ной  меланхолии. Стукаясь  лбом  о  жёлтый  фонарь,в  слезах, дурёха. Я  её, как  мог  облагоде-тельствовал  и  оставил  там, на  холоде. А  что  я  ещё  мог  для  неё  сделать? У  неё  красивые  гла-за  и  грудь,но  жизни  нет, как  у  призрака. Я  в  Техасе  шарахался  от  таких. А  тут  ведь  и  выбора  нет(впрочем  у  неё  тоже), поневоле   привыкнешь  и  даже  почти  нравиться  начнут  такие»  -- и  тут  же, схватившись  за  голову  он  запричитал: «Боже  мой  что  я  говорю ,что  я  делаю, куда  я  попал! Боже, хватит, верни  нам  пропавший  солнечный  свет, переверни  этот  город  вверх  тор-машками  и  вытреси  из  него  всю  эту  осеннюю  слизь  недожизни, неприкаянную   скулящую  по  подворотням   мелюзгу, включая  меня! Я  страшно, нечеловечески  устал!».Он  сполз  по  сырой  стенке  на  пол  и  уткнув  голову  в  колени, замер.  Она  умиротворяюще   поглаживала  его  по  голове: « Ну,  не  надо  слишком  уж   серьёзно  относиться  к  этому  и  рвать  душу.  Quid  aeternis  minorem  cjnsiliis  animum  fatigas (лат.: «Что  ты  утомляешь  малый  ум  вечными  вопросами?» Гораций).Давай  лучше  целоваться. Ты  знаешь  какие  у  меня  бёдра! А  глаза  вовсе  не  призрач-ные, ну  разве  что  чуточку  разочарованные  затянувшимися  поисками  несколько  иного  рода, столь  же  безрезультатными» ...
«Целоваться, пожалуй, единственно  правильное  решение  в  столь   отчаянном  положении , но  не  сейчас, да  и  противно  здесь»- выдавил  он,отчаянно  бодрясь, тяжело   вставая  и  чуть  было  не  поскользнувшись  впотьмах  на  чьей-то  рвоте. «Ничего  особенного, здесь  все  делают,- заторопилась  она, снова  обмякая  и  прижимаясь  к  своему  кавалеру. Затем  продолжила: «Ну, если  хочешь, пойдём, малыш, ко  мне  на  крышу. Там  нас  ни  одна  Фрёйкенбок  не  отыщет».
  Он  снял  с  ржавой  проволоки  помятый  котелок,  выправил  его,покачал головой, снова  по  рас-сеянности  попав  в   дыру  рукой. Тщательно  установив  кателок  на  голове, он  погладил  так  и  не  проснувшегося  за  всё   это  время  кота, принял  осанку  гуляющего  по  гайдену  джентльмена  и  предложил  руку  своей  даме. Побирушка  захохотала    от  души  и, обсыпав  в  очередной  раз  перхотью, повисла   на  его  локте, чуть  ли  не  всем  телом. Они  вышли, зашуршали  по  мокрому  снегу  торопливыми  неровными  шагами, обогнули  фонарь  и  пропали  в  начавшемся  дожде.
Глава № 4 . «В  гостях».
 Они  подошли  к  железной  ограде  огромного, накренившегося  к  фасаду дома. Бетонные  бло-ки, серо  насупившись  выпирали  наискосок, призывая  коварно  усталого  путника   под  свою  непрочную  сень,словно  ждали   упасть  не  просто  так,  а  по-своему  целосообразно. Наблюдате-лю   и  побирушке   стало  очень  весело  от  подобных  мыслей  и  захотелось  шампанского.
 «Что-то  холодно  сегодня»- проговорила  она, глядя  на  крупные, чересчур  близкие  звёзды, впо-пыхах   расстёгивая  жилетку.«Я  что-то  не  заметил»- недогадливо  ответил  Наблюдатель, прислу-шиваясь  к  траурной  музыке, медленно  наползающей   издали  и  снизу. «Какая   божественная,   сумрачно-прекрасная  мелодия, вы  не  находите? ». Она  как-то   насмешливо  в  раздражении  хмыкнула  и  произнесла: «Но  ведь  в связи  с  твоей  же  теорией,  всё   вокруг  лишь  видимость,  а  на  самом  деле  всё  не  так, как  есть  на  самом  деле. Красивая  мелодия  может  обернуться  в  истинной  действительности  дьявольской  какофонией,а  самый  отвратительный  пейзаж  с  по-мойками  и  медитирующими  на  них  бомжами,окажется  если  не  раем,то  возможно  его  пред-дверием. Здесь  кругом  одни  лишь  заморочки, тотальный  обман  зрения, слуха  и  сознания.Так  что  не  очень-то  отвлекайся, на  то  что  происходит  внизу, сосредоточься  лучше  на  своей  алчу-щей  ласк  даме,инстинкты  уж  точно  не  подведут, тем  более  здесь  под  самой  крышей  мира,  поверь  моему  долгому  опыту». Минуты  две  они  стояли  неподвижно,размечтавшись  о   безум-ствах  близящегося  блаженсва. Вдруг  Наблюдатель  почувствовал, что  в  его  мозгу  снова  что-то  сдвинулось  навпопад  и  он  спросил  каким-то  механическим  голосом: «Вы  танцуете?». – «Что  вы, только  на поминках, - ответила  она, сначала  опешив, но  быстро  войдя  в  новую  роль. «Но  ведь  сегодня  свадьба» - сказал  он, деланно  сдавленным  голосом. «Тогда  танцуёте  вы!» - ска-зала  она,-«а  я  вам  буду  петь  в  такт  этой  траурной  мелодии: «Da  ventura  a  tu  hijo  y  echa  lo  en  el  mar» (исп.: «Дай  своему    сыну  счастье  и  брось  его  в  море») и  добавила: «У  вас   изуми-тельные  балетные  коленки, вы  просто  рождены  кружиться  на  носочках». Она  едва  сдержива-ла  смех. «Знаете, что, я  пожалуй  попробую. Передозированная  Боязнь  высоты  делает  меня  сегодня  головокружительно  смелым» -произнёс  он, выскакивая  на  свободное  место  крыши, где  не  так  мешали  куски  прогнившего  рубероида. Полная  Луна   освещала  необычное  зрели-ще, словно  огромный   театральный  прожектор.  «Я  вам  станцую  эпизод  из  Лувуазье  на  тему  могут  ли  падать  люди  с  неба».  Она  вдруг  чего-то  испугалась  и  бросилась  к  нему,  «О  нет, только  не  Лувуазье, давайте  оставим  это  напоследок,станцуйте  лучше   сцену  из  «Дон  Жуана»  помните. Когда  он  на  кладбище  подошёл  к  памятнику  командора  и  пригласил  того  прийти  на  свою  встречу  с  его  женой. Ну, проявите   интуицию, как   это  исполнить. Тем  более  эта    му-зыка   снизу  действительно  так  прекрасна» Наблюдатель  стоял  некоторое  время  ошеломлён-ный  задачей,не  понимая,как  такое  можно  станцевать,но  постепенно  укачиваемый   приближа-ющимся   ритмом  вошёл  в  странное - на  грани  сна - состояние  то  ли  нечеловеческого  ужаса, то  ли  запретного  блаженства   и  незаметно  для  себя  подчинился   словно  из  глубин  Космоса  исходящим   гипнотическим   волным ,небывалого  до  сих  пор  на  земле, танца-наития. Побируш-ка ,вытаращив  глаза, стояла  рядом, её  буквально  трясло  от  восторга  и  жути. Уж  чего,чего, но  такого  она  никак  не  ожидала   увидеть. «Ну, прямо  чёрт! -  выдавила  она  наконец  из  себя  и  привлекательность  её  кавалера  приняла  характер  какой-то  новой, почти  инфернальной  нео-тразимости. Они   бросились    друг  на  друга  и…(то  что  произошло  дальше  приличными  сло-вами  описать - лучше  не  пытаться).
Когда  всё  было  кончено  они  лежали  раскинув   конечности, и  казалось  парили  над  крышами .  Вся  эта  большая  помойка  расположенного  снизу  города  осталась  где-то  в   иной  реальности,  а  в  этой   лишь  невозмутимо  мерцали   в  неспешном   круговращении , увлекая   за  собой, слов-но  сошедшие  со  средневековых  гравюр   изображения  созвездий, словно  сцепившиеся  хвоста-ми, руками, загогулинами  механизмов  и  сияющих  лент   звёздных  туманностей.  А  музыка  сни-зу  слышалась  совсем  уже  совсем  близко. Она  сменила  тон  и  её  ритм   едва  заметно  стал  ус-коряться. Иногда  в  неё  вплетался  суровый  богоборческий  бас, жалобно  стонущее  сопрано(мя-тущаяся  слабая человеческая  воля)  в  сопровождении  хора, как  бы  обозначающего  грозный  символ  Неизбежно  Настигающего  Повсюду  Рока.  Наблюдатель   подошёл  к  краю  крыши  и  посмотрел  вниз. Там  сквозь  серый  туман  уже  показалось  множество  сплдетающихся  в   зыб-кие  узоры   мутно-синих  огней. Созвездия  земные, подобные  огням  набесным – что  вверху, то  внизу. -  Тёмные  фигуры, в  глухих  капюшонах  медленно  приближаясь,  несли  их  на  длинных  шестах  гигантские  факела, слегка  покачивая   ими  в  такт  музыке.  От  холодного  пламени  этого  свечения   отделялись  полосы  сияющего  разноцветного  газа, чьи  хвосты,  сплетались  в  слож-ные   символы  и  давно  забытые  письмена, расчерчивая   длинное  и  узкое  пространство  в  ко-тором  двигалась  процессия, огненной  тайнописью, напоминающий  оживший  арабский   алфа-вит. Маленький  горбун  или  ребёнок (сверху  было  не  разглядеть) шёл  впереди   в  высоком, узком  колпаке  звездочёта  и  нёс  через  плечо  огромный  барабан. С  каждым  шагом  он  глухо  ударял  по  барабану  закованной  в  железо  культёй.
Шевствие  приблизилось  уже  настолько, что  Наблюдатель  мог  довольно  ясно  в   голубоватом    тумане  различить  застывшие   страшные  лица  проходящих. Но  когда  из  голубоватого   сумрака  выплыло  некое  подобие  огромного  катафалка,  он  так  и  шарахнулся   назад,  что  было  силы  ударившись  головой  о  проржавленную  телевизионную  антенну. В  гробу  сидел, улыбаясь  по  сторонам  вертлявый, бритый  человечек  в  новеньком  френче  с  золотыми  погонами  и   звездо-подобным  пульсирующим  в  ритме  сердца  орденом  по  центру  груди. На  голове  его  была  ка-кое-то  жалкое  подобие  короны, демонстративно  убогое, со  множеством  пуговиц  и  перьев  и  четырьмя  кошачьими  головами, смотрящими  остекленелым  взглядом   по  четырём  сторонам  света. Словно  дерижируя  воображаемым  космическим  оркестром, человек  в  катафалке   раз-махивал  плавно  руками, полузакрыв   глаза  от  какого-то , близкого  к  безумию,удовольствия . Наблюдатель  сразу  же  узнал  «крысиного  короля»  из  его  снов, а  вернее  то  что  от  него   оста-лось. На   катафалке  были  какие-то  символические  изображения  полулюдей-полуживотных, ещё  какие-то  знаки,но  сверху  трудно  было  разобрать. Прислушавшись  к  испуганному  шопоту всполошившихся   предчуоставий, Наблюдатель  подумал: «Вот  она, та  ниточка, ухватившись  за    которую, я , возможно, смогу  добераться   до  клубка, средоточия  всех  этих  загаджок  и  несураз-ностей!»  И, оставив  обнажённую  побирушку  умиротворённо  дремать, раскачиваясь  на  кончи-ке  полумесяца, Наблюдатель   бросился  вниз, чтобы  успеть,если  уж  не  завести  крайне  важное   знакомство, то  хотя  бы  попристальнее  разглядеть   особенности   необычной  процессии, пока  она  вовсе  не  пропала   из  виду.
Челолвек, сидящий  в  катафалке, заметив  показавшегося  из  разбитых  дверей  Наблюдателя, вежливо  склонил  голову  в  знак  приветствия, как  будто  бы  ожидал  этой  встречи. Фрэнк, слег-ка  опешив, слегка  приподнял  в  ответ   свой  цилиндр. После  этого  послышался   доброжела-тельный  голос , надтреснутый  и  болезненно  низкий, как  у  спившейся  женщины:  «Наконец –то  рад   вас  увидеть  сэр. Как   вам  наш  город». –«Благодарю  сэр, замечательный  город, просто  пе-реполненный  скрытыми  достоинствами! Разрешите  представиться…». Но   неизвестный  в  кепке  сделал  усталый  жест,  как-бы  останавливая  его: «Нет, не  надо. Пустое…Я  всесторонне  осведом-лён  на  ваш  счёт. Приглашаю  вас  на  мой  бенефис. В  четверг  к  семи  вечера  в  мою  резеден-цию  на  центральной  площади» - и  тут  же, на  миг  как  бы  потеряв  уверенность, с  драматичес-кой  мольбой  в  глазах: «Вы  же,ведь, не  откажетесь  прийти? Верно?»  (Фрэнк  разочарованно   подумал: «Задатки  актёра  и, по  видимому  ничего  кроме  этого. Это всего  лишь  простой  маска-рад, в  котором  он  играет  роль  сумасшедшего   музыканта  или  учёного -колдуна ). Не  дожида-ясь  ответа, Незнакомец   отвернулся  и,перестав  замечать  Наблюдателя, снова  стал  самозабвен-но   размахивать  руками, меняя  по  своему  желанию  ритм  и  тональность, неизвестно  откуда  льющейся  музыки. Наконец  процессия  пропала  из  виду. В  ухо  Наблюдателя   полилось  востор-женное  бормотание  подоспевшей  побирушки: «Не правда  ли, в  нём  есть  что-то  титаническое, вагнеровское. Мрачная  поэзия непримиримой  скорби, что-то  возвышенно-обречённое: бунт  Ио-ва,под  трагической  прометеевской  маской?» Не  выдержав  серьёзного  тона  до  конца, она  вдруг  рассмеялась  и  потащила  его  за  собой  в  какой-то  тонущий  во  мраке  закоулок: «Пой-дём, нас  ждут  мои  друзья, ты  же  сам  хотел  их  видеть. Что  может  быть  интересного  в  отпи-аренной  до  абсурда бюрократии?» - «Однако  же  странно  у  вас  тут  хоронят, -- невпопад  заго-ворил   Наблюдатель, -- он  же  ещё  в  некоторой  степени  жив, вон  даже  и  бенефис   праздно-вать  собирается» -- «Вот  чудак! Да  когда  же  по-твоему  хоронить, тем  более  так  живописно? Когда  он  действительно  что  ли  умрёт? – она  с  искренним  удивлением  посмотрела  на  вконец  оторопевшего  от  такого  оборота  собеседника. «Мне  кажется, в  цивилизованном  мире  вас  не  до  конца  бы  поняли…»- начал  было  он  робко. «Да  нет  же, всё  предельно   просто!  У  нас  лю-ди  умирать  не  боятся. Умирать  любят, имею  право  умирать  как   угодно  и  сколько  кому  захо-чется. Что  тут  странного. Ведь  смерть  всего  лишь  переход  из  одного  состояния  в  другое. В неё  можно  играть, ею  можно  даже  какое-то  время  жить,словно  стоя  в  переполненном  пас-сажирами  автобусе  между  двумя  остановками.  Состоятельный  человек  может  позволить    се-бе  кататься  между  этими  двумя  остановками  сколько  угодно,текм  более  исполдьзуя  для  этой  цели  комфортабельный   личный  транспорт. А  тот  человек  которого  ты  только  что  видел – особа  не  только  состоятельная  но  и  чрезвычайно  значительная».-«Кстати, он  так  и  не  пред-ставился  мне. Кто  же  он  такой?» -- «Как, ты  не  знал? Да  это  же  наш  Городничий, то  бишь  отец  Игнатий, богач, маг  и  прозорзивец, попечитель  всей  поволжской  конфедерации  городов  российских» -- «И, непонятно  каким  образом, я  удостоился  чести  быть  приглашённым   на  его  бенефис» - Наблюдатель  криво  усмехнулся  и   впал  в  глубокую  задумчивость: «А  что, если  не  просто  актёр?»…- «О,- жеманно  вздохнула  его  собеседница, - если  вы  ему  понравитесь, он  ис-полнит   почти любую  вашу  просьбу, но  будьте  великодушны, не  забудьте  в  этом  случае  и  свою  даму, мой  рыцарь» .-- «А  понравиться  это  как? Быть  заместо  унитаза  и  туалетной  бума-ги  одновременно? Ведь  так?» - «Нет, совсем  наоборот. Если  вы  ему  хотя  бы  чуть  чуть  польс-тите, он  вас  в  порошок  сотрёт. Делайте  как  раз  наоборот. Ну, прижмите  его  где-нибудь  в  тёмном углу   при  большом  сколплении  народа, надавайте  увесистых  оплеух, но  так  чтоб  не  до  смерти; оскорбите, унизьте  его  так, чтоб  потом  самому  за  руку  с  ним  здороваться  против-но  было, но  при  этом  будьте  возвышенно-тактичны, проявите  свою  способность  подняться  над  ситуацией. Ну  вот  если, например,  вы  ему  в  лицо  плюнули, то  не  уходите  просто  так, а  обязательно  напомните, мол  «вы  бы  утёрлись, у  вас  в  таком-то  часу  приём  назначен», ну  и  для  закрепления   его  восторженного  состояния  выругайте  его  как-то  поэффектнее  или  на  крайний  случай  высмаркайтесь   в  его  карман». После  краткой  реплики  Наблюдателя: «Ну  надо  же  какая  сучья  немочь  бытия!», она  продолжила  ровным  голосом, словно  говорила  о  самых  бональных   вещах: «…Когда  вежливость  и  оскорбления   сочетаются  в  гармоническом  единстве, он  просто  тает  от   счастья. Такой  вот  художник, в  широком  смысле, куда  уж  там  Нерону! Он  вам  будет  кричать:  «Убивец! Оскорбивец! Бога  побойся, извращенец!  Убери  эту  штукуЙ! Ой –ё-ёй!» и  всё  такое  прочее, но  это  конечно  же  только  игра, раззадоривающая  ещё  больше, а  на  самом  деле  он, сволочь  такая,наслаждается  и  в  глубине  души  даже  любуется  тобой  отечески, как  способнейшим  из  своих   отпрысков…Что  нос  повесил? Неужели  и  впрямь  в  эту  чепуху  поверил?Чужой  ты  ещё  тут. Не  поймёшь  до  сих  пор, что  верить  в  этом  омуте  иллюзий  не  то  что  другому,- даже  себе  не  стоит  на  все  сто».Сказав  это, она  стукнула  нес-колько  раз   в  дверь  какого-то  подвала  и, пока  длилось  ожидание  ответа, Наблюдателю, впаш-ему  снова  в  состояние   полусумасшедшей    прострации, примерещилось  следующее   чудесное  зрелище: контуры   предметов  слились  перед  его  глазами  в  какое-то  неопределённого  цвета  месиво  и  на  этом  подвижном  фоне  стали  возникать  отвратительные  хари – высовывающие  языки, ухмыляющиеся, морщащие  свинячий  нос  и  издевательски-серьёзно  подмигивающие. Наблюдателю  почему-то  стало  ясно,что  это  вовсе  и  не  хари  как  таковые, а  самая  что  ни  на  есть  суть  вещей, толь-ко  какая-то  испорченная,деградирующая, цинично-придурковатая   субс-танция, вывернутая  кем-то  на  свою  неприглядную  изнанку, привитая  какой-то   метафизичес-кой  неизлечимой  чумой  и  посмаженная  в  гермептично  закупоренную  банку, в  целях  жесто-кого  экспиремента:«выживет - не  выживет?» И  эта  искажённая  суть  вещей  словно  говорила  одним  своим  наличием: «Видишь  какими  мы  могли  бы  быть,а  теперь  и  стали  на  самом  де-ле! Неужели  ты  ещё  наивно  веришь,что  остался  прежним?»  Наблюдатель  тряхнул  головой  как-бы  сбрасывая  с  себя  одурь  этого  дьявольского  наваждения  и  стал прислушиваться  к  скрипу  открываемого   изнутри, но  всё  никак  не  поддаю-щегося  замка. Наконец  дверь  приотк-рылась  и  в  узком  прямоугольнике  тусклого  света  показалась  половина  лица  какой-то  мифи-ческой старухи  с  вытянутым  крысиным  носом  и  с  отвратительной  колючей  щетиной  под  ним  и  особенно  на  подбородке. Наблюдатель   пристально  разглядывал  удивительное  существо, уг-рожающе  ощерившееся  в  их  сторону. Побирушка  ловко  проскользнула  под  негнущейся  ста-рушечьей  рукой, вцепившейся  в  приоткрытую  дверь. «Ну,  входите  же, смелее. – позвала   она  уже  из  внутренней  темноты, - неужели  вас  испугало  это  безобиднейшее  существо, которое  в  некотором  роде, добрее  любого  серого  ангела?»
 Когда  они  спускались  вниз  Наблюдатель   шепнул  на  ухо  своей  подруге, настороженно  огля-дываясь  на  семенящую  сзади  со  свечкой  ведьму: «Мне  кажется  она  пытается  меня  укусить» - «На  самом  деле  она  кусает  только  твою  тень, да  и  ту  со  страху.».- «А  куда  мы   направля-емся? Мне  как то  не  по себе» - дрожащим  голосом    спросил  он  её  снова. «Теперь  уже  позд-но  поворачивать  обратно,мы  можем  выйти  из  этого  лабиринта, только  пройдя  его  по  полно-му  кругу. Est  quadam  prodire  tenus (латю:  «необходимо  дойти  до  известного  предела»). Но  ты  в  любом  случае  не  пожалеешь  об  этом  путешевствии, если  конечно  же  нам  посчастливится  в  очередной  раз  выбраться  наружу». Впереди  показалась  ещё  одна  дверь, откуда  доносился  шум  голосов. «А  там  что?» - спросил  Наблюдатель.  «А,-махнула  рукой  побирушка,- физики  су-дят  одного  умника  из  своей  среды  по  старому, как  мир  принципу: «Si  quelqu’um   excelle   parmi  nous, qu’il  aille  exceller  ailleurs(фр.: «если  кто-то  выделяется  среди  нас,пусть  убирается»). Заседание  тайной  научной  Инквизиции. Ничего  интересного. Раз  в  неделю  какого-нибудь  нес-частного  отступника, несогласного  с  устоявшимися  концепциями  топят  в  канализации  или  «сажают  на  иглу  абсолютного  идеализма». «А  что  происходит  там?» - Наблюдатель  указал  на  следующую  дверь  за  которой  слышалась  странная  гипнотическая  музыка  и  глухой, баюкаю-щий  голос   бормотал  что-то  на  незнакомом  языке. «А  здесь  парапсихологи  и  психиатры  на  первый  совместный   конгресс  собрались. Жуткие  типы, готовы  на  любую  раскрепощающую гадость  и  сексуальную  аномалию  не  только  теоретически, но сахара  и  хлеба  дают, да  и  вы-дыхаются  быстро. Слабаки-извращенцы,склонные  к  суициду  и  раннему  маразму.Их  уже  мень-ше  половины  с  прошлого  раза  осталось. Да  и  те  мыслями  далече». Из  третьей  двери  после-довательно  слышались  сначала  дикий  крик  и  ругунь, затем  нежные  девичьи  стоны, затем   ис-тошный  крик «Караул», после  чого  что-то  обвалилось, кто-то  стал  дико  рыдать, но  видно, не  успел  дорыдать  до  конца  и  его  бестактно  прервали  покрыв  благим  матом  по-шведски. Не  доджидаясь, пока  Наблюдатель  спросит, побирушка  произнесла: «Здесь  странствующий  театр  троллей  ибсеновский  «Пер  Гюнт»  репетирует. Готовятся  к  выступлению  на  бенефисе  отца  Иг-натия». – «Терпеть  не  могу  «Пер  Гюнта»  с  его  ходульной, сладенькой  горечью  угасания, -- сорвался  вдруг  Наблюдатель,--«Но  скажи, ради  бога,зачем  они  собираются  в  этих  катакомбах. Что  это  у  вас  тут  за  арт-подполье, дорогая?» - «Неужели  же  ты  всё  ещё  не  понимаешь, -- взвизгивающей  скороговоркой   заговорила  дама,-- ведь  там  на  верху  совсем, совсем  другая  жизнь, хоть  на  первый  взгляд  так  вовсе  не  кажется. Надо  просто  привыкнуть  различать  ре-альное  от  его  оболочки. Там  всего  лишь  оболочка,  сердцевина  наверху  пустая --настоящее , неприукрашенное   обывательщиной   Зло  зреет  здесь, а  значит  Мельпомене  здесь  самое  мес-то.Там  всего  лишь  Свет  пленённый  тьмой,здесь  темнота  кромешная.Ну  неужели  ты  не  чувст-вуешь  разницу, здесь дышится  свободней, хоть  и  с  трудом. Воздух  здесь  совершенно  другой  как  на  высокогорье, но  наоборот, высокогорье,обращённом  вершинами  вниз, вершинами  пол-ными  чёрного  льда.Ты  чувствуешь  как  кружится  голова  от  недостатка  кислорода? А  если  спустишься-поднимешься  по  отвесным  ущельям   ещё  ниже  то  под  твоей  головой  засветятся   в  сером(дымящемся  серой)небе  абсолютно  чёрные  ослепительные  звёзды   обратной  реаль-ности  и  чёрная  луна  осветит  ещё  не  до  конца  созревший  энергией  твоего  внимания  пейзаж.  Нам, обычным , нетренированным   людям, тем  более  без  спецснаряжения  лучше  не  совер-шать  столь   глубокие  восхождения. Твой  и  мой  рай  находятся  куда  ближе, мы  в  сущности  уже  стоим  у  его  преддверия».  Подойдя  к  очередной   по  ходу  движения  вниз  двери, она   обернулась  и  прокричала  в  темноту  в  сторону  отставшей  от  них  старухи: «Клариса  Крисовна,  что   вы  тащитесь, как  объевшаяся  дохлыми  кошками  крыса,мы  ждём  вас  уже  целую   веч-ность» - «Да  разве  ж  за  вами, молодыми-то,угонишься,-- из-за  поворота  появился  согбенный  контур  запыхавшейся  старухи. Побирушка, как-то  разом  зловеще  преобразившаяся   с  лёгкой  укоризной   бросила  в  её  сторону: «Опять  капканы  на  тень  расставляла? Я  же  тебе  говорила, что  это  совершенно  лишённое  теперь  смысла  занятие. Когда  же  ты  наконец  отвыкнешь  от  своих  крысиных  привычек?»-- «Да  зачем  молодому  человеку  его  тень? - оправдывалась  стару-ха  подходя  ближе, -  Только  лишний  груз  носить,да  и  свидетель  лишний  непотребств  всяких, то  бишь  человеческих  склонностей. Может  он  её  и  так  уступит  за  ненадобностью, а  я  ему  за  это  талисман  с  кошачьем   глазом  подарю, он  от  дома  всех  этих  пушистых  блудодеев  вмиг  отвадит. Гляди-ка,глаз  прямо  как  живой,даже  мограть  может, если  его  напугать  или  шмякнуть  о  стенку»- старуха  тыкала  наблюдателю  под  нос  какой-то  дурно  пахнущий  предмет  на  нитке. Отстранившись  от  неё  Наблюдатель  брезгливо   вымолвил: «Шла  бы  ты  бабуля, отсюда, не  до-водила  б  до  греха, а  то  не  ровён  час  и  с  твоей  тенью  какая-нибудь  оказия  случиться»  и  он  ради  смеха  разок  запел  какую-то  литанию  на  плохом  церковнославянском. Старуха  всплесну-ла  руками,ноги  её  подкосились, чтобы  совсем  не  рухнуть,она  вжалась  в  стенку  и  заголосила:  «Ах  страхи-то  какие, давно  невиданные, матушка  родная  не  дай  ему  меня  погубить».  Поби-рушка   рассмеялась  всё  тем  же  уже  знакомым  беззаботным  смехом, чем  слегка  ободрила  приунывшего  было  Наблюдателя.  «Перестаньте  пугать  слабую, впечатлительную  женщину» ,-- и  тут  же , попросила  у  старухи  ключ  от   двери. «Да  нет  у  меня  ключа.Последний  раз  он  у  господина  Бенедикта  был». Побирушка  закачала  головой: «Вот  неловкость-то! Я  забыла  его  отобрать  после  нашей  вчерашней  ссоры, выгнала  его  взашей  вместе  с  ключом.»  И  тут  же, бросившись  в  страстном  порыве  на  грудь  своему  кавалеру, умоляюще   проговорила: «Немед-ленно  пойдите  и  заберите  у  этого гнусного  Бенедикта  ключ.Если  отдавать не  будет  надавайте  ему  пинков  под  рёбра. И  не  заставляйте  даму  долго  ждать, у  меня  совсем  захолодели  ноги  от   чересчур  затянувшегося  гнёта  необоримых  фрустрациями   вожделений. Вы  что  же  хотите  совсем  заморозить  мою  душу,сублимирующим   холодом   бесконечно-долгого   ожидания ?» - «Да  я  готов, --неуверенно  начал  Наблюдатель, уже  окончательно  пожалевший, что  ввязался  в  эту  дурацкую  сексуальную  авантюру, - «Я  готов, но  где  же  найти  этого  Бенедикта? Кто  он  та-кой ? Может  быть  нам  лучше  не  связываться  и  выбрать  другое  место?» - «Как  не  связывать-ся, - её  возмущению  не  было  предела,- А  мне  по-вашему , что  делать  дальше? Снова  чертить  ему  целыми  днями  эти  графики, да  переносить  в  базы  данных  из  его  бесконечных   чернови-ков  его  бесконечное  уровнение, обобщающее  все  теории  взаимодействий  в  одну, никому  не  нужную   бесконечную  Метатеорию.  Освободите  меня  от  рабства   у  этой  иллюзии  бешенного  импотента. Идите  и  сейчас  же  возьмите  ключ, ведь  вы  мне  уже  кое-чем  обязаны».-  «Но  где  его  найти?» -- « Он  в  первой  комнате» - «Всё  же  как-то  неловко, Я  даже  не  знаю. Как  же  я  войду? У  них  там  серьёзное  мероприятие  и  вдруг…» - «Представьтесь  каким-нибудь  предста-вителем, а  там  действуйте   по  обстоятельствам, но  лучше  всего  быстро  и  понаглее».
  Пройдя  несколоко  шагов  назад  до  нужной  двери, Наблюдетель  постучался. Ему  открыли. «Кто  вы?» - послышался  сонный  голос  изнутри. «Я  заместитель   главного  советника  Генераль-ного  Инквизитора  по  науке» -- и  тут  же, не  прерывая  впечатления   вольяжно  продолжил: «Наслышаны, наслышаны  о  тутошних  образцовых  процессах. Европейское  научное  сообщество  в  восторге  от  вашей  бескомпромиссности. Вот  направило  меня  поднабраться  опыта. Где  тут  у  вас  свободное  местечко. Нет,  нет  не  стоит  беспокоиться, удовлетворит  и  это…Как  ваше  имя, я  шепну  на  ваш  счёт  шефу…Ничего, ничего,он  здоров  совершенно,он  сейчас  в  столице  ассоциа-ции, на  днях  возвратился  из  Амстердама, где  сделал  несколько  значимых  докладов (несколь-ко  фраз  на  беглом  по-английском)…О, передам, обязательно  передам. Вон  те  трое  в  Президи-уме, кто  они? Назовите  по  именам  и  званиям». Почтительный   и  слегка  дрожащий  голос  сле-ва  произнёс: «Справа  налево  первый – Квантовий  Фотонович  Волнушкин – засекреченный  под  сумасшедшего  академик, автор  нашумевших  научно-теоретических  феерий, конечно  же  ано-нимных. Второй  Бенедикт  Позитронович  Шустиков – светлая  голова - создатель  знаменитой   теории  и  уравнения  Всего.» - «Достаточно. Что ж  контингент  известный. Кого  судите ?» - «А, всё  то  же, - произнёс  другой  голос, более  раскованный,--снова  практикующего  непрофессионала  выловили. Изобрёл  монополь. Против  всяких  законов  физики. Только  что  демонстрировали». -- «Ну  и  как?» - «Да  так! Монополь  как  монополь, ничего  сверхъестественного, вполне  ожидае-мые  свойства  гипотетического  в  принципе  феномена…» - «Ну ?» - «Да  что  ну, посудите  сами  ведь  против  всяких  законов  физики, это ж  недопустимо. 33-я  статья  уголовного  научного  Ко-декса» - и  тут  же  кто-то  третий  процедил  злобно: «Видно  эти  типы  совершенно  неспособны  жить  по  незыблемо  установленным  общедемократическим  законам  познания. Просто  насто-ящие   уголовники-террористы  от  науки,ведущие  мир  к  хаосу  per  impossibile (лат.: через  невоз-можное)». Кто-то  четвёртый, вероятно  из  гнусного  адвокатского  сословия  нерешительно  про-лепетал: «Вы  считаете, что  сделать  что-то  теоретически  невозможное  сейчас, значит  пойти  против  цивилизации? Но,быть  может  с  этой  точки  зрения   всё  их  преступление  заключается  в  преждевременности, слишком  раннем  вызревании  в  сущности  ожидаемых  плодов? Вспом-ните  Морпентьюи  и  Циолковского» - «Вы  ещё  Файерабенда  сюда  приплетите. Не  наукохульст-вуйте. С  такими  мыслями  вы  скоро  сами  на  месте  подсудимого  окажетесь» - «В  кандалы  за-хотел, пёс!» - вставил  свою  реплику  Наблюдатель. «Да  что  вы, у  нас  теперь  сроков  не  дают. Да  мы  и сами  организация  в  некотором  смысле  подпольная, правда  в  другом, прямом  то есть,  смысле. Однако  обычными  тюрьмами  не  обзавелись.Времени  на  их  организацию, как  уверяет  нас  руководство, не  остаётся. А  я  думаю  всё  те  же  повсюдные  коррупция  и  воров-ство. Даже  за  секунду  перед  концом  света  лишним  особнячком  не  побрезгуют. И  не  говори-те  мне, что  на  дворе  война. Как  выразился  Вольтер : «Dans  toutes  les  querres  il  ne  s’agit  que  de  voler»(фр.:»  «Во  всех  войнах  дело  идёт  только  о  том, чтобы  украсть») ». - «Что  же  ему, подсудимому  то  есть,  грозит?» - поинтересовался  Наблюдатель.  «Да  утопят , скорее  всего, в  канализации  или, в  лучшем  случае, впрыснут  повышенную  дозу  оболванина   как  профилакти-ческое  средство  от  излишней  живости  ума». Какой-то  заискивающий  тип  дёргнул  Наблюдате-ля  за  рукав: «Не  хотите  ли  выс-тупить  с  речью  в  качестве  независимого  прокурора?».- «Нет, нет  я  не  хочу вмешиваться. Скажите, могу  ли  я  немедленно  поговорить  с  господином  Шусти-ковым.» - «Как  можно! Вы  же  знаете  порядок.» - «Простите. А  сколько  ещё  продлится  заседа-ние?» - «Не  больше  15-то  минут. Дело-то  плёвое».  Наблюдатель  обречённо  вздохнул   и  проготовился  слушать  обвинительный  акт.
«…Итак, против  всех  положений   законодательно  установленных  в  Международном  Научном  Кодексе, этот, потерявший  всякую  способность  к   разумному  сосуществованию  субъект, своими  гнусно  эгоистическими действиями  пытался  поколебать  основу  основ  нашей  Цивилизации , и  без  того  испытывающий   тяжкие  времена,загнанной  в  глухое  подполье  оголтелой  военщиной  (указывает  вверх),отвергнутой  молодым  поколением, распропагандированным   кликой  мисти-фицирующих  проходимцев,  использующих   атавистический   инновационный  инстинкт. Но  мы  и  из  подполья  будем   вершить   единственно  справедливый  и  спасительный  в  наше  смутное  время  суд  Традиции.Лучшие  умы  Европы  с  нами!». Речь  продолжалась  ещё  несколько  минут, прерываемая  вялыми  аплодисментами.Под  конец  обвинитель  предложил  высшую  меру: утоп-ление  в  канализации, и  опустился  на  место  с  видом  торжествующего  полубога. Защитник  за-говорил  тихо  и, как-бы  оправдываясь  перед  аудиторией. Он  произнёс, что  полностью  согласен  с  обвинением  и  просит  лишь  о  гуманном  снисхождении  к  подзащитному, а  именно: макси-мально  возможной  доли  оболванина  перед  актом  утопления,чтобы  избавить  своего  подопеч-ного  от  мук. Когда  суд  удалился  на  совещание, Наблюдатель  от  нечего  делать пригляделся  к  обвиняемому.Это  был  ветхий  старикашка, худой  как  жердь, с  огромной  лысиной  и  болезнено  слезящимися  близорукими  глазами. Непрерывно   дрожащими  руками  от  прижимал  к  груди   жалкий  узелок,видимо  с  тем  самым  злосчастным  монополем, неслучившимся   погибающем  при  рождении  зародышем   какой-то  новой,несравненно  более  совершенной  науки. Рот  стари-ка  судорожно  и  как-то  придавленно-насмешливо  подёргивался  при  каждом   значимом  слове   в  речи  обвинителя, но  был  совершенно  неподвижен, когда  говорил  адвокат  и  читался  приго-вор. Приговор  читал  сам  Бенедикт. Было  принято   требование  обвинения  и  удовлетворена  просьба  защиты.Когда  дюжие  исполнители   тащили  приговорённого  к  двери  в ухо  Наблюда-телю  кто-то   довольным  голосом  прокомментировал: «Это  лучший  процесс  за  последние  две  недели, если  не  считать  приговор  по  делу   историков, доказавших   полную  несостоятельность  норманнской   версии  древнерусской  истории, о  чём, как  выяснилось, западная  элита  знала  всегда, но  документы, подтверждающие  это  долгое  время  утаивались  в  Библиотеке  Ватикана,  пока  не  были   выкрадены   активистами  таинственного  «Христова  братства»… «Их  что, тоже  казнили?».- «А  как  же, даже  укола, не  сделали, чтоб  другим  неповадно  было?» - «А  краденые  документы  нашли?» - спросил  Наблюдатель, поражённый  неожиданной  информацией. «Да  где  там! Как  в  воду  кануло. Были  одни  лишь  копии. Тонко, подлецы, сработали».
  Из  состояния  глубокой  задумчивости  Наблюдателя  вывел   шипящий шёпот  старухи,  боязливо  подкравшейся  к  нему  сзади:«Ошибочка  вышла, барин.Ваша  дама  вспомнила, что  после  Бене-дикта  Позитроновича, ключик  передала   шаману  плешивому,Гоше  Евфросимовичу. Окромя  то-го,велено  вам  передать,что  ожидающая  вас  дама  уже  соизволила  принять  ванну  и  в  данный  момент  готовит  недурственное  застолье   из  ещё  по-видимому  годных  запасов.Просит  поторо-питься. Плешивый  шаман  в  соседнем  помещении   заседает».  Когда  они  вышли  снова  в  кори-дор  Наблюдатель  не  удержался  и  спросил  ведьму: «Скажи, сделай  милость, а  для  чего  тебе  ты  ловишь  эти  тени?» -- «А  я  из  них  квинтэссенцию  для  вырождения  сути  вещей  делаю…В  этом  городе  воздух  уже  мили  на  две  вокруге  моими  колдовскими  испарениями   пропитан, а  здесь  в  особенности. Вот ты, перед  тем  как  вошёл   ничего  необычного  поблизости  не  заме-тил?» -- «Как  же  не  заметить, заметил : хари  какие-то  свинячьи  и  мысли  им  соответствующие» - «Вот  вот.  Произошёл  процесс  аккомодации , когда  воздействие , изменившейся  посредством  моих  глубинных  преобразований,среды   уже  перестаёт  охватываться  существующей  в  челове-ческой  психике   схемой  функций  отреагирования  и  происходит  спонтанная  перестройка  этих  априорно  данных  схем, как  бы  прилаживание  к  уже новому   объекту  восприятия, в  строгом  соответствии  с  концепцией    генетической  психологии  Жана  Пиаже». - «Но  ведь  сущности  ве-щей  неизменны, об  этом  ещё  Платон  говорил. Меняться  могут  Erscheinnung (нем.: явление) и Vorstellung (нем. представление) ,а  не  das  Ding  an  sich (нем.:вещь  в  себе)…Жутко  представить, если  вдруг  начнётся  меняться  недоступная  нашему  пониманию  основа  основ. Мир  явлений   вместе  с  нами  просто  пойдёт  в  разнос». - Наблюдатель  совсем  обалдел  от   чудовищных  за-тей  ведьмы-экспирементатора. «Неужели  же  ты  веришь  в  эти  допотопные  постулаты? – нас-мешливо   бросила  старуха , -тогда  и  люди,да  и  само  время  другие  были.В  теперешнем  мире  другие  критерии  допустимого. Сейчас  не  статичный  Кант, а  какой-нибудь  сибирский  шаман, медитирующий  на  Хайдегеровское  Ничто  и  бергсоновскукю  Длительность, ближе  к  реальнос-ти. Сейчас  сущность  вещей  очень  даже  изменениям  подлдаётся (прим.: по-видимому  имеется  в  виду  выражение  Анри  Бергсона: «…есть  изменение, но  нет  меняющихся  вещей: изменчи-вость  не  нуждается  в  подпоре…Изменчивость  довлеет  себе  самой  она  и  есть  вещь»), вопрос  в  том, каков  принцип  этой  изменчивости  и, кто  её  будет  в  конечном  счёте  и  в  каком  смыс-ле  контролировать ! Тут  уж  из  меня  ты  ни  слова  больше  не  вытянешь, хоть  на  церковносла-вянском  меня  кляни, хоть  на  древнееврейском, хоть  даже  на  санскрите».  Наблюдатель  мах-нул  рукой  и,оставив  полоумную  старуху  постучал  в  дверь. Старуха  сплюнула  и  быстренько  метнулась прочь. Не  дождавшись  ответа, Наблюдатель  потянул  ручку  двери  и  она  со  скрипом  подалась. Он  увидел  перед  собой  такое  же  сырое, низкое  по-мещение, как  и  перед  тем, с  одной  лишь  разницей  в  том,что  у  противоположной  стены  ле-жал   позеленевший  от  сырости  кусок  бетонной  плиты,грубо  обтёсанный  по  краям  в  виде  миниатюрной полукруглой  сцены. Царила  мертвенная   тишина, слышалось  только  как  неравно-мерно  падают  с  потолка  на  лы-сины  и  лица  зрителей  крупные,холодные  капли.На  сцена  стоял  высокий  нескладный  чело-век, двигающийся  как  на  шарнирах , в  закрытом  наглухо  чёрном  костюме  и  обращался  к ото-ропевшей  аудито-рии: «Только  что  был  продемонстрирован  метод  перенесения  личности  из  психики  одного  субъекта  в  психику  другого.Существенным  фактором, ответственным  за  успех  этого  опыта, яв-ляется  то  условие,что  оба  подъопытных   не  должны  ничего  знать  о возмож-ных   катострофических  для  них  последствиях.Но  сейчас  уже  при  отсутствии  этого  условия,я  продемонстрирую  вам  нечто  более  сложное.Молодой  человек !  Да,да, вы – обратился  он  к  застывшему  в  дверях  Наблюдателю,-- прошу  вас  подняться  на  сцену! Не  откажите  в  любез-ности  пожертвовать, возможно, собственной  жизнью  во  благо  науки. Обещаю  вам, что  кроме  ряда  приятных  или  совершенно  безболезненных  для  вас   ощущений   вы  не  почувствуете  ни-чего». В  восприятии  постороннего  это  могло  бы  показаться  всего  лишь  мягкой,ни  к  чему  не  обязывающей  просьбой, но  на  волю  Наблюдателя  словно  легла  какая-то  железная, сжимаю-щаяся  всё  более  ладонь, от  которой  уже  не  было  сил  освободится. Подчиняясь  этой  гипно-тической  силе, он  двинулся  к  сцене  по  узкому  проходу  между  стоящими  и  медленно  огля-дывающимися  в  его  сторону   двумя  рядами  зрителей, слегка  переступающими  окоченевшими  в ледяной  жиже  но-гами. Краем  уха  он  слышал  их  сдавленный  шёпот: «Он, конечно  же, спо-собный  парапсихолог, но  его  метод  всё  же  сплошное  надувательство».—«Это  как  с  тем  фа-киром  в  Катманду,которого  тысячи  людей  видели  парящим  над  толпой,в  то  время  как  кино-камера   засвидетельствовала, что  он  всё  время  стоял  на  одном  месте.Никакого  опыта  не  бы-ло, самое  обыкновенное  внушение, массовый  гипноз, взгляд  свидетелей, пропущенный   через  его  же  шаловливое  воображение».- «Неужели  же  он  нас  считает  за  пос-ледних  профанов, способных  безусловно  поверить  всему, что  видят, слышат  и  понимают?»-- «А  я  ему  верю. С  современных  позиций  принципиально  возможна  психоэнергетическая  трансплантация  душев-ного  материала». - «У  него  синдром  крайнего  самообольщения!» - «И  всё  же  он  гениален,  будь  он  проклят!». 
Спонтанным  движением  пальца  он  включил  плеер  и  обезволивающие  чары  стали  постепен-но  разсеиваться  мрачновато-бодрой  мелодией  панк. «Неужели  и  у  этого  типа  ключа  не  ока-жется. – с  досадой  думал  Наблюдатель, по  остаточной  инерции  слепого  доверия, поднимаясь  на  сцену. «Так  как  моя  дама, по  словам  старухи  уже  оказалась  за  запертой  дверью  и  даже  приняла  ванну, то  выходит  что  проклятый  этот  ключ  теперь  нужен  теперь  только  мне  одно-му,как  некий  проходной  билет, приз  за  пройденное  истпытание. Нужно  ли  мне  это  на  самом  деле?..»  Гоша, а  это  был  именно  он, пристально  посмотрел  в  проясняющиеся  глаза  своего  подъопытного  и  произнёс  несколько  разочарованно: «Вы, я  вижу  не  лыком  шиты  в  парапси-хологии, голубчик». - «Нет, вы  ошибаетесь, я  даже  не  интересовался  этим». - «Однако  вы  быст-ро  и  в  довольно  изящном  стиле  сняли  моё  давление». - «Я  способный  делетант, схватываю-щий  всё  на  лету, если  дело  пахнет  жаренным».- «Вы  даже  не  подозреваете, насколько  точно  выразились  в  данном  случае» - рассмеялся  он  искренне, разряжая  этим  напряжение, повис-шее  в  зале  после  того,как  стало  ясно,что  многообещающий  экспиримент  вряд  ли  состоится.  Впрочем, было  очевидно, что  все  приняли  это  скорее  с  облегчением,чем  с  досадой. Гоша  взял  Наблюдателя  под  руку  и они,сойдя  со  сцены, отошли  подальше  от  начавшей  бестолково  галдеть  толпы. «Чувствую , у  вас какая-то  психологическая  проблемка». – после  краткого  зна-комства, как  можно  корректнее, произнёс  Гоша. Наблюдатель  решил  по  своей  наивности, что  опасаться  больше  нечего  и  разоткровенничался  с  новообретённым  приятелем: «Я  хотел  толь-ко  сделаться  своим  в  этом  городе  на  какое-то  время,необходимое  для одного  важного   де-ла.Но  что-то  не  очень  получается. Возможно  у  меня  слишком  неподатливый  для  этого  харак-тер  с  напрочь  замороженной  динамикой,как  у  Фроммовского китайца(«Бегство  от  свободы»), научившегося  в  Европе  есть  вилкой  и  ложкой, по-европейски, но  по-сути, так  и  оставшемся  всё  тем  же  себе  ж  самому  вконец  осточертевшим  китайцем, психологически  застрявшим  в  своей  вшивой  Поднебесной» и  после  некоторой  паузы, в  течении  которой  Наблюдатель  лишь  удручённо  вздыхал,а   Гоша  обдумывал  какое-то  решение, разговор  продолжился   в  более  приподнятом  ключе:«Что  ж,  отлично! Сейчас  вы  убедитесь,что  не  существует  абсолютно  не-податливых  характеров   и психологическая  реконструкция   возможна  на  любом,самом  фунда-ментальном  уровне, намного  более  глубоком  чем   даже   юнговские  архетипы. Чем  глубже  мы  начнём  перелопачивать  самые  основы, тем  быстрее  и  лучше  созреет, то  что  находится  уровнем  выше. Если  копнуть  под  уровень  этнического  архитипа, если   углубиться  ещё  на  нес-колько  уровней  ниже  вплоть  до  уровня  чистых  протопервичностей, существовавших  ещё  в  самом  начале  Творения… - тут он, словно  в  порыве  азарта  сболтнув  что-то  лишнее, оборвал  сам  себя  и  перешёл  на   совершенно  деловой  тон:   «Короче, хватит  болтливой  патетики, к  делу» - «Вы  хотите  сказать,что  можете  переформатировать  мой  национальный  тип  и  сделать  из  меня  русского?» - « Тысяча  чертей, да  кого  угодно, хоть  копией  Бога! Вы  будете   несоизме-римо  более  русским  чем  любой  русский  в  любое  историческое  время, а  тем  более  сейчас. Да  вы  будете  чистопородным  эталоном  русскости, идеальным  типом. Если  конечно  же  дейст-вительно  этого  хотите…» и  он  пристально, выжидающе  уставился  в  глаза    собеседнику. В  по-мещении  повисла  какая-то  гнетущая  тишина, как  когда-то ,в  совершенно  безлюдной  пустыне. Наблюдателя   почему-то  затрясло  от  этих  слов.Какой-то  странный  холод   магической  реми-нисценции  пахнул  в  его  сердце  в  ответ  на  это  искусительное  предложение.  Померещилось  какое-то  знакомое,и, казалось, уже   безвозвратно  забытое  коварство в  этом  пронзительном, выжидающе-насмешливом  взгляде, завораживающим   своей  ядовитой,неестественной  привет-ливостью. «Нет  уж, я  лучше  старым  дедовским  способом,своими  силами, мне  лёгких  путей  не  надо». – «Что  ж, на  нет  и  суда  нет». Послышался  разочарованный  вздо , плевок  и  пара  фраз  какой-то  инфернальной  ругани. Наблюдатель  почувствовал, что, по-видимому  избежал  какой-то  серьёзной, но  всё  ещё  существующей  рядом  опасности. Между  тем  тон  голоса  гипнотизё-ра   стал  как-то  потусторонне-холоден  и  резок. Он  то  ли  с  презрением, то  ли  с  отвращением  отвернулся  от  Наблюдателя  и  произнёс  на  прощанье,собираясь  идти  в  сторону  сцены:  «Шёл  бы  ты  лучше  отсюда, убогий,по-хорошему.Не  место  тебе  здесь…» - «А  ключ?» - растерянно   промолвил  Наблюдатель, протягивая  руку. В  сторону  Наблюдателя  повернулось  искажённое  злобой  лицо: «Что, отменная  замануха!» - Наблюдатель, опустив  руку,  продолжал  смотреть  на  него  не  мигая, испуганными,широко  открытыми  глазами. «Гляньте-ка  на  него,он  как  малень-кий  несмышлёныш  всё  в  игрушки  играет. Какие  ключи, какие  побирушки! Неужели  ты  в  са-мом  деле  такой тупой  и  ещё  ничего,ничегошеньки  до  сих  пор  не  понял?» …-«Ни…че…го  не  по…нял, не  по…ни…ма…ю…» - слабеющим  голосом  протянул  Наблюдатель, теряя  сознание.
 Глава № 5.           
 Наблюдатель  очнулся,  открыл  глаза  и  обнаружил  себя  лежащим  на   своей  кровати, в  комна-те, которую  сдавал  ему  за  чисто  символическую  плату   его друг – посол  африканского  племе-ни  Луанго-Манго-Ассошейтед-Банко.  Сам  посол,  которого  звали  на  французский  манер  Роже  Аташе, сидел  у  него  в  ногах  и  читал  вслух  письмо  с  родины, от  вождя.
«А, очнулся! Ну  вот  и  славно! Это  даже  очень  хорошо, что  не  помнишь, что  с  тобою  было. Уж  мне  поверь. Ладно, приятель, расслабся! Всё  уже  позади. Послушай-ка, лучше, что  мой  шеф  пи-шет.Хорошие  новости, может и  тебе  перепадёт  работка,если  перестанешь  дурака  валять  и  ис-кать   чёрную   воду  в  абсолютно  чёрной  проруби. Вот  слушай. (читает) :  «…а  вообще  у  нас  всё  хорошо, дорогой  племянничек. Бегемоты  всё  также  толсты  и   охраняются  «Голодной  книгой  племени»,мясо  крокодилов,несмотря  на  все  нововведения, не  стало  вкуснее.Священные  стра-усы  всё  также  портят  наши  огороды, а  придурковатые  этнографы  из  Европы  как и  прежде  шляются  без  дела  по  селениям  и  клянчат  в  своей  непросветвлённой  животности  сказок  на-ших  божественных  предков.Как  говорил  твой  дед : «Вот  кончится  время, мир  подойдёт  к  сво-им  пределам  и  непостоянная  суть  вещей  перестанет  меняться  в  границах  наших  пастбищ». Впрочем  нет, одно  явление  очень  даже  меняется : вот  уже  второй  месяц  длится  массовое   вымирание  моих  жён. Знаешь, когда  я  их  сам  порою  прибиваю  палкой, это  не  производит   на  меня  такого  меланхолического   впечатления, как   столь   ужасная   чисто  природная  неотв-ратимость.С  горечью  начинаешь  думать  о  хрупкости  человеческого  существования   и  милио-нах  безвозвратно  канувших  в  небытие   судеб. Смерть  от  палки  обыденна  и  примитивна  и  вызывает  у  истинного  философа  лишь  легкопроходящий  приступ  духовной   брезгливости. Ка-кие  уж  тут  высокие  материи и  скорбь  обращённая  в  трансцендентальное. К  тому  же  какая  же  тут  великая   загадка  жизни? - всё  просто – проломленный  череп  из  которого  хлещет  мозг  или  такой  неэстетическимй  хруст  поломанного  позвоночника, причины  кончины  ясны, как  гла-за  игуаны, бросаемой  заживо  в  кипящий  котёл -- так  длилось  из  века  в  век  при  наших  отцах  и  дедах,и  традиция  заботливо  отучала  нас  задаваться  на  этот  счёт  лишними  вопросами. Од-нозначно  сказано: это  право и  воля  вождя  и  без  пустых  сантиментов, иначе  хаос, и  не  только  в  головах. Другое  дело  с  этим  загадочным  мором, дружище.  Здесь  загадка  Сфинкса, тайна  похлеще  доисторических  аэродромов  в  соседнем  Мозамбике. Бывало, ночами  не  спишь, бро-сишь  замусоленного  Еврипида  с  его  сопливой  аномией (греч: злокозненная  жестокость  бы-тия), все  манускрипты  в  родовой  гробнице  перероешь,все  шаманы  помрут  от  перенапряже-ния, вопрошая  от  моего  имени  упорно  жаждущих  покоя  предков, сам  пятки  все  сожгёшь  прыгая  вслед  за  этими  эпилептитками  вокруг  священного  огня, в  который  улюлюкающие  дурни-американцы  порой  подбрасывают   горстями  патроны, считая  что  это  каким-то  образом  поможет  процессу. Наивные, наивные, вечно  куда-то  спешащие   неофиты… Но  нет, и  мудрому  не  разобраться  в  происходящем... Так  совесть  и  гложет, словно  чёрная  антилопа  гну  рога  о  затылок  чешет  и  скребёт  где-то   рядом  с  жертвенником   невидимый  скунс,отравляя  в  сущ-ности  чистый  для  остальных  воздух. Может  быть  я  как-то  недоглядел  чего-то, и  бегает  где-то  в  джунглях  неучтённый, а  следовательно  недобитый  ещё потомок  вождей  соседнего  племе-ни, чьи  черепа   в  неполном  комплекте  пылятся  в  родовом  святилище. Неполная  жертва – ущербная  жертва… Врач –француз, по  поводу  моей  хандры  говорит, что  где-то  в  самом  серд-це  Африки  обнаружена  какая-то  палочка  банановой  холеры, вероятно  её  в  наши  места  попу-гаи  занесли  с  западными  ветрами. Симптомы  этой  болезни   известны: скоротечная, смертель-ная  депрессия. И  заболевают  почему-то  только  мужчины  моих  лет  и  моего  умственного  склада. «Странные  люди» , знающие  наизусть  всего  Джима  Моррисона, до  сих  пор  читающие  Кизи  и  Лэйнга… Ну  ладно,  мой   недуг  он  определил,  а  с  жёнами  как  же?  Мне  думается, что  эта  тайна  природы  как-то  через  меня  действует. Ведь  недаром  меня  совесть  мучает. Причём  здесь  совесть,если  всё  происходит  по  природным  неумолимым  законам. Вот  ребус-то, так  ре-бус.Послушай  дорогой,до  чего  я  додумался  последней  ночью : может  быть, действительно  зря  я  их  того…палкой-то. Что  если  их  молчаливое  угасание – своего  рода, всё  ещё  любящий, кроткий  упрёк  в  мой  адрес. Что  если  к  моей  совести  только  через   этого  природного  Сфинк-са  и  можно  добраться…. Всё-таки  можно,  несмотря  на  все  освящённое  веками  душегубство . Душу-то  не  обманешь, не  скрутишь   верёвками  традиций, она  рано  или  поздно  всё  равно  выкрутится, вывернется  из  пелёнок  невротического  наследства, с  помощью  космической  скуки  или  горечи  бытия,смертельно   отравляющего  душу  тревожными  и  такими  мучительно  бестол-ковыми  с  виду  снами, чтобы  хотя  бы  в  последние  мгновения  своего  дикого   недосуществова-ния  побыть-пожить  по-настоящему   Настоящим  человеком.  Primum   philosophari , deinde  esse , postremo  agree (лат. «сначала  философствовать, потом  быть,  потом  действовать»), имеется  в  виду  приносить  кого-нибудь  в  жертву.
Ну  что  тебе  ещё  напоследок  сказать? Да, помнишь  в  прошлом  году у моей  зебры жеребёнок  белый  родился. Так  вот  умер  он  пятого дня. К  чему  бы  это. А  у   особо  приближённого  шама-на  его  любимая  свинья-прорицательница   подохла. Надо  сказать,что  свинья  эта  не  совсем  была   свинья, а  заколдованный  нашим  тотемом  браконьер  из  Европы.  Каких  благ  он  нам  только  не  обещал  на  непонятном  языке, прыгая   весь  сезон  дождей  вокруг  священного  бао-баба  на  четвереньках, рвал  зубами  верёвку, плакал  почти  по-человечески  и  просительно  ука-зывал  куда-то  в даль, в  сторону  океана, поскуливая, наверное  давно   заранее  готовился  уйти  к  своим  божественным  прародителям  и  прощался  с  нами, тоскуя  о  скорой  разлуке  с  добры-ми  друзхьями-туземцами  приютившими  его  в  столь   трудное  время. .. Ну, прощай,  мон  ами    ( фр.:- мой  друг).  Позаботься  о  новой  пар-тии  жён, может  они  протянут  чуть  дольше, радуя  мне  душу. Передай  своему  другу. Что  нечего   ему  в  России  делать, пускай  приезжает  к  нам, продолжать  свои  непонятные  исследования.У  нас  тут  интересные  вещи  скоро  начнутся. Му-сульманские  племена  что-то  чересчур   зашевелились, поговаривают  о  каком-то  посланнике  Божьем, находящемся  сейчас  в  России  и  показывают  всем  какие-то  древние  рукописи  из  Ва-тиканской  библиотеки, непонятным  образом   очутившиеся  вдруг  у  них. В  рукописях  тех, как  утверждают  наши  шаманы, впавшие  в  состояние  мгновенного  всеведения  говорится  о  каком-то  Мировом  яйце, трёхмерном  кресте  в  небе  и  неком  уже  начавшем  проявляться  в  этой  ре-альности  Сияющем  сакральном  городе. Такие  вот  мудрёные  сказки  нашего  времени. Ладно, вернёмся  к  более  земным  делам. Еду  и  одёжку  пришлю  на  днях  личным  лайнером. Папа  твой  крепко  жмёт  тебе  руку, на  днях  отмечали  совершеннолетие  его  сорок  девятого  сына. Заломали    носорога  и вдрызг  разбили  пять  лендроверов  свиты,  гоняясь  по  саванне  за   страусами  соседнего   племени. Ну, прощай  однако  же. Не  медли  с  ответом. Вождь»
  Закончив  письмо, Аташе  стал  задумчиво  перебирать  пальцами  свою  окладистую  бороду, вдруг, многозначительно  усмехнувшись, обратился  к  Наблюдателю: «Наш  вождь  - презанима-тельнейший  тип, считает  себя  реинкарнацией  Марка  Аврелия. На  его  недоумения  стоит  обра-щать  внимание… иногда. Вот, брат, выздоровеешь  и  пойдём  ему  новых  девочек  искать. Он  щедр,- за  каждую  100  долларов  наличными  выплачивает. 20 %  твоих, ну  и  всё  прочее.  Меся-ца  два  будем  хлестать  ананасовую  водку  и  сушёными  каракатицами  закусывать. Нет, нет , не  беспокойся, на  этот  раз  копчёной  человечины  не  будет.Пять  контейнеров  с  продуктами   дос-тавят, надо  ж  и  девочек  подкормить  перед  дальней  дорогой, да  и  самим, чтобы  лучше  сооб-ражать  и товар  видеть, а  то  с  голодухи-то  и  корову  за  стрекозу  принять  недолго».Они  прия-тельски, но  как-то  не  в  такт  рассмеялись, после  чего  Наблюдатель  начал  как-бы  неохотно , оправдываясь : «Ты  меня, дружище, извини, не  хочу  я  опять  с  твоими  шлюхами  связываться. Хватит  экстремальных  переживаний  с  прошлого  раза. К  тому  же  у  меня  с  моей  рукописью  дела  много. Сколько  я  пролежал-то?» - « Два  дня  как  с  листа, даже  не  шевелился» - «Где  же  меня  всё-таки  нашли?» - «Да  один   бомж  в  канализационном  коллекторе  услышал  какие-то   подозрительные  звуки, заглянул  в  дыру, а  там  ты,  раскинув  руки,мордой   вниз  плаваешь, пу-зыри  пускаешь  и  эта  странная  музыка  из  твоего  водо-непромокаемого  плеера, которую  он  узнал  сразу  же. Никогда  не  думал, что  ты  водишь  дружбу  с  этими  типами». Наблюдатель  сосредоточенно  задумался  о  чём-то  своём. «Не  знаю  я  никакого  бомжа.Но  в  любом  случае  надо  каким-то  образом  отблагодарить  доброго  человека» - «Не  беспокойся   об  этом, он  ещё  тут  появится, поинтересоваться  о  твоём  самочувствии». - «А  как  он  выглядел?» - как-то  скор-чившись  от  нахлынувшей  внутрь  жути, спросил  Наблюдатель. «Да  странный  какой-то  бомж. На  всю  морду  грязная  марлевая  повязка. Говорил, что  какое-то  неизлечимое  заболевание  кожи  обезобразило  его  неузнаваемым  образом, но  по-моему  врёт, зачем   мол  понапрасну  пугать  людей. А  так, внешне, знаешь, когда  он  нагнал  меня  на  улице, я  подумал, поначалу, что  это  ты  нашёлся, просто  играешь  в  какую-то  дурацкую  игру  со  мной. Я  так  сразу  и  одёрнул  его: «Хватит, дурака  валять, Фрэнк, зачем  ты  напялил  на  лицо  эту  гадость?»» - «Неужели  же,  настолько  похож?» - впал  в  полное  замешательство  Наблюдатель. «Не  то  слово. Один  в  один. Правда  котелок  на  голове  белого  цвета  и  на  руках  перчатки, страшно  грязные, но, что  и  впрямь  странно, не  порванные  ни  в  одном  месте. Когда  он  заговорил, я  понял, что  ошибся: такой  хриплый,поломанный  голос  разыграть  невозможно.Так, наверное, могли  бы  говорить  оживлённые  колдунами   мертвецы  на  моей  родине. Он  конечно  же  неизлечимо  болен. Как  ты  думаешь, следует  ли  его  пускать  сюда, вдруг  его  болезнь  заразна?» . Наблюдатель  не  от-вечал  не  слова. Натянув  на  голову  одеяло, он  дрожал  под  ним  всем  телом, вспоминая  слу-чайно  подслушанный  как-то  разговор  знакомого призрачного  солдата  с  каким-то   своим  при-ятелем  из  прошлой  жизни. Призрачный  солдат  говорил  какие-то   ужасающие   вещи  о  каком-то   таинственном  незнакомце, в  белом  цилиндре  и  с  забинтованным  лицом, бродящем  по  городу  лунными  ночами,выискивающего  здесь  свою  единственно  значимую  жертву-двойника.  Не  дождавшись  ответа, Аташе,  успокаювающе  погладил  его  по   плечу :  «Давай-ка  я  тебе, при-ятель  укольчик   сделаю. Вождь  в  предыдущей  посылке  зелья  снотворного  прислал.  Ещё  оста-лось». Высвободив  из-под  одеяла  руку  друга, он  ловким  движением  ткнул  ему  в  вену  шприц  и  Наблюдатель,  через  несколько  минут,  забыв  о  своих  ужасных   предчувствиях,  погрузился  в  глубокий , лишённый  всяких  сновидений   сон.
 Они  сидели   на  постели  Наблюдателя, пили   горячий  чай  с  сушёными  бананами  вместо  суха-рей  и  сахара.Спорили  всю  на  ту  же  раздражительно  навязчивую  для  обоих  тему. Терпеливо  дослушав   недоумённые  жалобы  Наблюдателя  на  его  недовписываемость  в  ауру  местного  пейзажа, Аташе, начал  резко,едва  не  расплескав  допитую  наполовину  чашку: «Да  с  чего  ты  взял, что  здесь  происходит  что-то  общезначимое? Вот  чудак!По  мне  так  ничего  особенного, обычный  бардак, царящий  теперь  по  всему  миру, только  на  Западе  его   тщательно  скрывают, а  здесь  всё  нараспашку. Согласен, согласен, качество   здешнего  бардака  несколько   иного  ро-да, может  быть  даже,здешний  бардак  направлен  в  совершенно  другую, даже  противополож-ную  сторону  нежели  европейский, и  поэтому  вам  тут  мнится  присутствие  какого-то  жизнеут-верждающего  начала.Разниц                а  всего  лишь  в  направлении,но  не  по-существу.Ведь  все  в  этом  тотальном   бардаке  давно  уже  беспросветно  протухли( тебе  ли  не  знать), а  в  здешних  душах  концентрация  гнили  просто  зашкаливает, и  это, как  ни  странно, создаёт  обнадёживающие  ил-люзии, готовые  обернуться  самой  настоящей  реальностью. Здесь, братишка,не  только  зарож-дается  неизвестно  откуда  что-то  фантастически  новое(пока  что  толшько  в  представлении), но  и  даже  совершенно, казалось  бы,бесперспективное  старое, принимает  непредвиденно   жизне-стойкие  формы  деградации.Да, я  с  тобой  не  спорю, Россия  была  и  остаётся  так  же  чужда  вам, как  изменение  траектории  какой-то  далёкой, неизвестной   планеты  чуждо  состоянию  дел  какого-нибудь  мирного  зальцбургского  обывателя.Но  может  быть  колоссальная  ложь   твоей  тоски  вскрывается  как  раз  в  этом  феномене  примитивной  разделённости   вашего  и  ихнего. С  чего  ты  взял,что  в  мире  вообще  присутствует (обязана  присутствовать)  какая-то,всё  никак  неуловимая  тобой общезначимость  и  глубинная  связь; и  стоит  кому-нибудь, где-нибудь  в  Ньюкастле  сломать  ветку  сирени, как  тут  же, где-то  в  Сиаме  у  какого-то  злосчастного  япон-ского  энтимолога   подохнет  от  внезапных  сердечных  спазмов   редчайший  экземпляр  тропи-ческой  жабы.Уж  больно  много, просто  неэкономично  много  взаимосвязей,--даже  если  Приро-да  живой  Суперорганизм, ведь  для  сохранения  общего  её  здоровья  кое  какие  смертельно-опасные  связи  бы  следовало  оборвать  и  они  были-таки  оборваны  в  процессе  эволюции. Ведь  жизнь  до сих  пор  существует! Это  ли  не  доказательство! Не  ёрничай, твоё  сравнение  с  иссечением  лоботомией (прим.: хирургическая  операция   разрезания  полушарий  человечес-кого  мозга,как  метод  лечения  эпилепсии  и  др.)  пример  дурной  аналогии  по  Гегелю. Ну  вот  представь, что  миров  ровно  столько  сколько  живых  организмов  во  Вселенной, по  сути  дела  это  одно  и  то  же  множество. И  каждая  жизненная   функция  внутри  одного  из  таких  миров   замыкается  в  нём  же, не  распространяясь  далее  за  его  защитные  мембраны. Полный  гомео-стаз, мать  твою, если  и  Бедлам, то  ограниченно-личный.То  что  происходит  внутри  Русского  мира  должно  иметь  значение  лишь  внутри  Русского  мира,безотносительно  к  Западному,ну  разве  что, коснётся  его  как-то  ненароком-боком. Как  два  бильярдных  шара  стукнулись  и  раз-бежались  в  разные  стороны.Иное  дело  если  какой-то  балбес  начнёт  впихивать  их  друг  в  друга  или  сшивать  онтологическими  нитками.  Мы  всё  придурошно  глобализируем,   сцепляем   сущностно  разделённые  Целые  противоестественными , проникающими  внутрь  связями, вот  как  это  делаешь  ты.Но  с  точки  зрения  Языческой  природы (Природы  как  она  есть), это  само-убийственно. Ведь  если, что  случиться, то  подохнем  мы  разом,то  есть  всем  сдуру  взаимопе-реплетённым   скопищем, один  споткнувшийся  организм-частичка  потянет  за  собой  в  бездну  всё  остальное. Если, конечно  же  нас  не  спасёт  у  края  пропасти  какая-то  гипотетическая  выс-шая  сила, могущество  которой  мне, как  язычнику, вообразить  просто  невозможно.Итак  близка   Цивилизационная  лавина, подобная  горной. Всё  накроется  глобальным  медным  тазом,так  что   мама  моя  африканскя,не  горюй. Пока  не  поздно, разбегаться  надо  врозь, рвать  эти  дьявольс-кие, лишающие  истинной  свободы,  противоестественные  связи; отбегать  подальше  организо-ванными  группами  или  поодиночке  от  вавилонской  башни  всесмешения, прихватив  из  неё  самое  необходимое, надеясь, что  успеем  это  сделать  раньше, чем  она  завалит  нас  под свои-ми  обломками».Наблюдатель  отставил  чашку  и  с  удивлением  вытаращил  на  приятеля   глаза: «Вот  уж  не  ожидал  узнать  в  тебе  такого  пылкого  оратора. Давай-ка  сбавим  обороты». Когда  впечатление  от   монолога  несколько  улеглось, Наблюдатель  продолжил  ровным  голосом: «Мне  кажется, дружище, ты  не   совсем  прав. Ведь   Единая  Психология  и   психофизические  эк-спиременты  доказали   наличие  единой  психосферы  человечества. Есть  даже  сведения, что  ин-дийские  космические  аппараты  нашли  электромагнитный  канал  подключения  к  «Хроникам  Акаши». На  новом  уровне  повторяется  история  Генриха  Шлимана  с  его  Троей. К  тому  же  эволюция  общественных  систем…» - « В  свете  моей  теории,эволюция  любых  систем  сводится  к  обычному  полтергейсту. А  насчёт  психосферы  и  возможности  получения  информации  о  других  замкнутых  мирах - вот  тебе  картинка. Представь  себе  такой  опыт. Стеклянный  шарик  с  заключённым  внутри  человечком, который  не  может  покинуть  этот  шарик  и  делает  всё, на  что  способен  лишь  внутри  этого  шарика. Изредка, в  порыве  кратковременного  помешательст-ва, посылая  привет  призрачному  двойнику  из  параллельного  мира. Ну  ты  видел, наверное, средневековые  рисунки   алхимических  гомункулусов  в  запаянных  пробирках, а  у  древних  ин-дусов  в «Манусмрити»  и  «Вишну-Пуране» описываются  этакие  вот  яйцеобразные  сферы, насе-лённые  всякими  там  демоническими  и  божественными  иерархиями.И  все  эти  сферы  заклю-чены  в  оболочку  Единого  мирового  Яйца.Нет,не  как  русские  матрёшки, это  больше  похоже  на  плод  граната.Так  вот  ты  представь  себе  бесчисленное  множество   таких  вот  мировых  яиц-зёрен. Каждое  яичко  это  отдельное  растения, отдельный  человек,  отдельная  этническая  общность.» - «Ты  уж  извини, но  надоели  мне  за  последние  годы  эти  мировые  яйца. И  днём  и  ночью  они  в  голове, с  тех  пор  как  увидел  их  загадочные  изображения  в   подземельях  Монсегюра  и  под  Тулузой. Замени-ка  их,луше , забавы  ради, тараканами  в  лампочках» -  «Однако  же какой  убогий  антропоморфизм, Френки! Ладно, пусть  будут  тараканы, но  уж  изви-ни, если  где повторюсь  ненароком. Вот  представь  себе, ходит  этот вот  усатый  таракан   в  лам-почке. Лапы  за  спину, усами  водит».- «Двуногий  такой  таракан,»- дополнил  Наблюдатель. «Да, двуногий  таракан  и  даже  с  сигаретой  в  зубах,тростью  по  стеклу  постукивает, головой  покачи-вает» - «Прогуливается, значит» - сияя  от  ребяческого  удовольствия  добавил  Наблюдетель. « И  вот  видит  этот  антропоморфический  таракан  другого  такого  же  таракана  в  другой лампочке   (не  будем  сейчас  выяснять  видит  ли  на  самом  деле). Шляпу  приподнимает, здоровается  и  тот  тоже  здоровается.Уже  жестикулируют  друг  другу,переговариваются (шизофрения  полная!). Наконец  считают  уже  друг  друга  совершенно  близкими  приятелями, вот  как  мы  с  тобой  и  даже  почти-что  соотечественниками, до  того  похожи. Но  вот  в  чем  вопрос: А  действительно  ли  они  способны  что-то  сделать  совместно  или  только  убеждены  в  этом.  А  если  и  смогут, то  при  каких  дополнительных  условиях, ведь  лампочка  не  должна  разбиться, она  не  может  раз-биться  пока  таракан  существует  в  качестве  замкнутой  воли-индивидуальности, которую  она  же  и  определяет.Иначе  таракан  погибнет  в  открытом   вакууме  безжизненного  Космоса. Лам-почки  это  маленькие  космические  корабли  с   островками   жизнесохраняющей  среды. Наде-лить  всю  бесконечность  пространства  и  времени  этим   сверхсложным   качеством   жизнепод-держания, именно  в  виду  их  бесконечности   просто  невозможно, да  и  зачем?-  жизнь-то  ведь  лишь  случайная, мало  что  значащая  частность  для  Большого  Космоса.Так  вот  пока  дополни-тельных  условий  нет, совместная   деятельность  тараканов  должна  носить  чисто  умозритель-ный  характер, создавать  только  симуляцию   сотрудничества, фикцию  глобального  Тараканьего  Демократизма».- «Прямо  Лейбницевские  монады. Помню  одно  место  у  полузабытого  местно-го  поэта:«Нас  некуда  спасать, да  и  не  надо, сам  в  этих  водах  шхуну  не  разбей, Мы  Лейбница  злосчастные  монады, нет  в  этот  мир  у  нас  ни  окон  не  дверей.»- « Позволь,приятель  задать  тебе  вроде  бы  простой  с  виду, учитывая  всё  вышесказанное,вопрос? Если  в  какой-то  одной  лампочке  вдруг  кончится  кослород, ну,допустим, утечёт  сквозь   вовремя  незамеченную   тре-щину  в  безвоздушное  пространство,  что  тогда  произойдёт  с  остальными?» - «Ну, судя  по  то-бой  вышесказаному  ничего  с  ними  особого  не  произойдёт» - «А  вот  и ошибаешься. За  пос-ледние  несколько  сотен  лет   люди   сотворили  что-то  противоестественно-невообразимое.Они  нарушили  своим  бесцеремонным  вмешательством  глубинную  механику  мира, опутали  оди-нокие, самодостаточные  системы  множеством  нужных  и ненужных,а  порою  и  самоубийствен-ных  связей. Постой,постой, я  же  говорил, что  буду  повторяться. Теперь, если  оступится  один, он  потянет  за  собой  в  пропасть  всех  остальных, как в той  песне «свзянных  одной  сетью, ско-ванных одной  цепью», всю  Природу, ё-моё,  скопом. Скорлупа  мирового  Яйца  давно  уже  тре-щит  по  всем  швам, порождая  запредельные  апокалиптические  вибрации, и  ей  в  ответ   мело-дично  потрескивают  хрупкие  скорлупки  наших  яиц-лампочек.Да  мы  уже  наполовину  дышим  вакуумом, пустотой. Она  наполняет  наши  души…Не  так  давно  ещё  можно  было  укрыться, бе-жав  в  свои  традиционные  миры  поодиночке  или  хорошо  организованными  группами, прих-ватив  с  собой  всё,что  ещё  может  пригодиться,чтобы  начать  обживаться  на  новом,  ограждён-ном  на  старый  манер,месте.Теперь  уже  поздно: всё  уже  катится  в  пропасть  и  просвета  не  видно  в  этом  взаимопереплетённом ,скачущем  клубке  миров, маленького  такого  просветика,  чтобы  сквозь  него  выскользнуть  прочь  и,чтоб  за  твои  штаны  не  зацепились  бы  вездесущие  шальные  блятские, то  бишь  братские(что  едино) крючки».-- « А  Мировое   яйцо! Новое  Моро-вое  Яйцо, взамен  уже  треснувшему  старому, разве  это  не  выход». – «Новорождённый  мир  это   конечно  же  выход,  но  нас  это  уже  не  будет  касаться: мы-отработанный  материал. Это  выход, при  полном  нашем  отсутствии  в  будующем, то  есть  оставляющий  нашу  безнадёжность  нетронутой , а  грех- неискупленным».Наблюдатель  почувствовал, что  свинцовая  стена  отчаяния   снова  наваливается  на  него. «Нет, не  может  быть  всё  так   безнадёжно. Только  мизантроп-язычник  может  носить  в  голове  такие  ужасные  бредни».Он  вскочил  и  по  старой, уже  столь-ко  раз  спасавшей  его  от  полного  отчаяния,привычке  стал  ускоренными  шагами  ходить  по  комнате, пытаясь  в  движении  экстренно  пересобрать  на  более  устойчивый  и  терпимый  лад   неотвратимо  рассыпающуюся   структуру  своего  слишком  восприимчивого  к  метафизическим  тонкостям  мировосприятия. Наконец  он  остановился, посредине  комнаты  и  попытался  рассме-яться: «Вот  умора! Роже, ну  скажи  ради  бога, где  в  Африке  учат  такой  парадоксальной  софис-тике, в  каких  шаманских  колледжах? Или  это  была  инициация, вводящая  в  какую-то  особую  зрелость?»- «Что  же, твоя  реакция  меня  вобщем  радует. – произнёс  Аташе, притворно  разоча-рованный, но  по-большому  счёту  удовлетворённый   результатом  проведённой  над  сознанием  друга  шоковой  терапии.Приятель  его  возродился  в  ироничных  ужимсках,как  Феникс  из  пеп-ла, пережив  внутреннюю  трансформацию  из  депрессивного  нытика-реалиста  в   иррациональ-но  упёртого  оптимиста. «Вижу, твой  внутренний  доктор  наконец-то  изолировал   тебя  в  крити-ческой  точке  от  разрушительных  треволнений. Ладно, выздоровишь, помозгуем  ещё  на  эту  тему». Наблюдатель  уже  совершенно  пришёл  в  себя  и  усмехнулся: «Конечно, в  перерывах  между  охотой  на  девочек  для  твоего  вождя  и  охотой  на  меня  того  незнакомца  с  перебин-тованной  мордой».- «Если  он  на  тебя  охотится, то  зачем  он  тебя  спасал?»- недоумевал  Роже. «Почём  я  знаю!  Зачем-то  нужен  я  ему  живой  и  здоровый. Видно, не  хочет  чтобы  я  умер  слишком  лёгкой  смертью.»-«Нужно  тебя  куда-то  на  время  спрятать, пока  всё  не  прояснится» - забеспокоился  Аташе. Наблюдатель  махнул  рукой: «Брось!От  таких  не  спрячешься. Он  меня  на  генетическом  уровне  нутром  чует. Иначе  как-бы  он  меня  нашёл  в  этих  ночных  катаком-бах? Неужели  же  только  по  музыке  из  плеера?Да  её  уже  в  двух  шагах  от  меня  не  отличишь   от  абстрактного  сквозняка  в  мозгах» - « И  тебе  не  страшно?» - «Ещё  как  страшно, приятель. К  тому  же  я  чувствую, что  это  ещё  цветочки, и  нужно  заранее  готовить  себя  к  новым  пытли-вым  впечатлениям  всё  того  же  рода, которым   просто   не  терпится  обрушит ься, почему-то  именно  на  мою  голову. Знаешь , что,- я  пожалуй  прилягу, а  ты, будь  другом  спой  ту  мою  лю-бимую  колыбельную. Какая-то  нехорошая  усталость  по  всему  телу».  Наблюдатель  лёг, а  его  друг  хриполоватым  голосом  затянул  на  родном  языке  полную  нездешнего  очарования  пес-ню, поддерживая  такт  ритмичным  покачиванием  головы  и  постукивая   ладонями  по  спинке  стула, словно  по  коже  барабана… Полузакрыв  глаза, он  видел  в  розовом  предзакатном  тума-не  родную  хижину  на  краю  саванны  у  пересыхающей  реки. На  дальнем  берегу  стадо  беге-мотов  уминало, порыкивая, речную  капусту, а  в  нескольких  шагах  от  него    любимая  жена, ко-торую  он  не  видел  уже  лет  десять,полоскала  в кристально  чистой  воде  его набедренную  на-кидку. Неожиданно  она  подняла  выстриженную  до  блеска  голову. Радостное  удивление  от  долгожданной  встречи  блеснуло  в  её  огромных, незабывших  ничего  глазах. Её  губы  постепен-но  растянулись  в мягкую  улыбку, открывая  под  элегантно  повешенным  сквозь  нос  позолочен-ным  кольцом  два  ряда  ослепительно  белых  жемчужин. Она  протянула   к  нему  обе  руки. Его  слух  вот-вот  услышит  её  ласково-трогательный  голос…Песня  кончилась.Аташе  продолжал  рас-качиваться  какое-то  время  в  такт  песне, горько ,как-то  отрешённо  улыбаясь, не  открывая  глаз. По  его  чёрной,заросшей  жёсткой  щетиной  левой  щеке  побежала  крупная  слеза  и   упала  на  правую  щёку  Фрэнка,который   свернулся  аккуратным  калачиком  поверх  одеяла  и  во  сне  нас-вистывал  в  кулачок   собачий  вальс.Слеза  долго  лежала  на  его  щеке, играя  в  полумраке  все-ми  цветами  рудуги,пока  наконец   не  испарилась, оставив  после  себя  едва  заметный  рубец.
Глава  № 6.  «Сон  с  пазлами»
И  снился  Наблюдателю  странный  сон. Будто  оказался  он  в  неизвестной  какой-то  местности, чуть  ли  не  на  краю  света. Обстановка  была  фантастическая  и  мрачная: узкая  полоска  суши, далеко  вдающаяся  в  холодное,неподвижное  море(как  на  некоторых  картинах  Рене Магритта); куполообразный  дом  из  блёклого,полупрозрачного  стекла,напоминающий  наполовину  заму-рованную  в  скалистый  грунт  гигантскую  лампочку, стоящий  на  самом  краю  мыса  и  окружён-ный  невысокой  оградой  из  растрескавшегося  песчаника, нелепо  скреплённого  ржавой  прово-локой.Вместо  ворот  стоял  огромный  опять  же  пулупрозрачный  монолит  в  форме  яйца, ис-пещрённый   постоянно  меняющимися   прямо  на  глазах   непонятными  символами, имеющий  внутри  себя  сложную  слоистую  структуру, вроде  кристаллической  матрёшки: каждый  новый  слой  иного  оттенка, словно  замурованная  в  камень  радуга. На  миг  камень  становился  совер-шенно  прозрачным  и  тогда  внутри  него  было  видно  маленькое, беспомощное, одиноко  пуль-сирующее   сердце  очень  отдалённо  напоминающее  сердце  человека. Это  сердце  лежало  в  маленькой, чашеобразной  лодочке  с  чем-то  вроде  уключен, опущенным  по  обеим  её  сторо-нам, видимо, для  равновесия.Вдали,над  морем  был  распростёрт  огромный  циферблат  с  кляк-сами  цифр и  множеством  чёрных  стрелок,напоминающими   переплетение  гигантских  нервных  окончаний, иногда  беззвучными  лёгкими  молниями  прорывающимися  наружу  круга  и достаю-щими  до  самого  горизонта. Порою, впрочем  очень  редко,  какаяни-будь  из  молний  ударяла  в  яйцеобразный   монолит  и  в  ответ  на  этот  разряд,пульсирующее  в  нём  сердце  стучало  чуть  быстрее  и  светилось  изнутри  каким-то  болезненно-бодрым, нездешним  светом, а  потом  бие-ние  его  становилось  ещё  напряжённее, медленнее  чем  до  этого,оно  становилось  ещё  мень-ше, чем  было («словно  шагреневая  кожа, или  раздражаемый   иголкой  исследователя  эмбри-он» - подумал  во  сне  Наблюдатель ). Небо  было  чёрным  и пустым. И  только  лишь  призрачный  зыбкий  свет, излучаемый  словно  из  глубины  моря, отражённый  циферблатом  и ,тоже  почуму-то  пульсирующими, стенами  дома, распространялся  вокруг  таинственным, нереальным  маре-вом,придавая  окружающему  пейзажу  качество  какой-то  ещё  не готовой  или  уже  не  способ-ной  к  настоящему  проявлению, мутно-серой, застрявшей  в   предродовом  сотоянии  Фантазии  Бытия, как  и  должно  быть  на  самом  краю  смысла  и  жизни.Ни  дерева, ни  куста  вокруг, ни  крика  птицы, ни  рыбьего  плеска. Казалось, в  этом  непроснувшемся   мире  ещё  никогда  не  бы-ло   даже  смутного  понятия  о  человеке, и, вероятно  никогда  не  будет… В  ещё  не  развёрнутом  полностью, словно  нарисованном  пространстве   возникали  какие-то  струящиеся  в  призрачном   полусвете  угловатые  расплывчатые  фигуры,и тени  носились  над  самой  водой -  то  уменьша-лись, то  росли  в  размерах, разлипались   бликами  и  слеплялись   вновь,в  новом  сочетании, с   тихим, еле  уловимым   то  ли  жужжанием, то  ли  шорохом (мимолётная   мечта  о  бабочках  и  пчёлах). По  временам  казалось, что  присутствующие  здесь  фигуры -  это  не  совсем  фигуры, а  некие  окна-символы, открывающиеся  в  чьё-то  Неисповедтмое  Сознание  и  сквозь  эти  окна  видно  было, как  самые  противоположные  в  нашем  мире  свойства, совпадают  на  самом  деле  так  легко  и  гармонично, что  казалось просто  невероятным, как  это  мы  не  замечали  этой  обыкновеннейшей  на  самом  деле  очевидности   раньше. Горячее  здесь  было  одновременно   холодным, движение- покоем, большое- малым, простое-сложным, безнадёжность--обещанием, несчастье – счастьем,  рождение--смертью, смерть- рождением,  а  умиротворяющее  отсутствие  жизни  оказвалось  жизнью  самой  настоящей,в  самом  чистом, незамутнённом  виде.Лишь   од-номерность  и  зашёренность  нашего  бодрстующего  сознания   мешает  нам  понять  всё  это.
Эти   зыбкие, переплетающиеся  между  собой  формы, заполнившие  своим  бесконечно-измен-чивым  разнообразием   местность, в  сущности,  хмурую  и  неприветливую, приносил   какой-то  необыкновенно  чистый  ветер, и  Наблюдетель, почувствовал  в  ровном  ритме  воздушных  виб-раций   первозданное  рефлективное  дыхание  Космоса. Это  чудесное  ветер-дыхание  было  сре-доточием  всего  происходящего  и  творимого, он  дул  с  ровной  силой  сразу  во всех  направле-ниях  и  даже  сквозь  землю,как  будто  не  воспринамая  её  как  что-то  материальное( Метафи-зическая  Роза  Ветров  - Ураган  Творения). Но  и  здесь  влавствовал  какой- то  непримиримый  злой  рок, некая  скрытая  опасность. Порою  ровное, ритмичное  дыхание   мира  сбивалось  и   слух  Наблюдателя, словно  ультразвуком  мучительно  разрезала   заикающаяся  аритмия, словно  пугающий  симптом  какой-то   подспудно  зреющей,  незнакомой  болезни. Одновременно  с  этим, то  там, то  тут  закручивались  огромные   пространственные  воронки..Втягивали  внутрь  себя  струящиеся  формы и  вскоре  схлопывались, с  лёгким, задыхающимся  покашливанием. И  на  этом  месте  не  возникало  больше  ничего, никогда,- поток  изменчивых  форм  обтекал  впос-ледствии  это «мёртвое» место  стороной  и  даже  морские  волны, натыкаясь  на  эти  места, обте-кали  их  по  дугообразным  рвущимся  линиям, словно  пространство  там  пропадало  или  стано-вилось  чужим. (Фрэнку  пришло  в  голову  сравнить  эти  места  с  космогоническими  провалами   Чёрных  дыр,  но  больше  всего  подходило  бональное  сравнение  с  мёртвыми, прогнившими  кусками  лёгких  у  задыхающегося  от  недостатка  кислорода  астматика). Однако  вскоре  наблю-датель  оказался  вблизи  сферообразного  дома. Дом  был  полупрозрачен, но  внутри  него  было   темно, лишь  два слабеньких  дрожащих  огонька  мерцали  синими  точками  где-то  внутри. Один  был  неподвижен, другой  то  исчезал  вовсе, словно  потухал, то  разгорался  вдруг  снова, ближе  или  дальше,словно  кто-то  периодически  загораживал  его,ни  на  миг  не  прекращая  движения. Но  никогда  огонёк  этот  второй  огонёк  не  приближался  к  стенкам  дома, настолько  чтобы  можно  было  разглядеть  кто  же  там  неутомимо  всё  ходит  и  ходит  беззвучно  в  какой-то  пронзительно-доброй   заботе.Только  одно  точно  знал  Наблюдатель: был  этот  невидимый  хо-док  очень  ему  близок,стар  и  грустен. Сутулая  спина  гнулась  всё  круче  год  от  года; шаркаю-щая, неровная  походка;  высохшая  ладонь  с  длинными, когда-то  исполненными   волшебного  могущества  пальцами, в  заботливом  бессилии  годна  теперь, чтобы  лишь  свечку  прикрыть  от  случайного  сквозняка. Слабеющий  слух  по  уже  бесполезной  привычке, продолжает  тревожно   прислушиваться   к  подозрительным, или  всего  лишь  мерещащимся  звукам, доносящимся  сна-ружи. Какая-то  ласково-отчаявшаяся  упёртость, смутный  полуиспуг-полустыд   честного  бесси-лия, ощущение   неуклонно  приближающейся  опасности, причиной  которой  будешь  ты  же  сам, твоя  слепая  и  глухая , проклятая, но  неизбежная   дряхлость, уже  не  способная  ни  на  что. Опасность, против  которой   он  уже  бессилен, о  которой, ему  не  хочется  думать, но  которая  непременно  случится  с  тем, которого  нет  ничего  дороже  в  принципе, который   лежит  ещё  в  пелёнках  и  хнычет, ещё  такой  маленький, слабенький,  где-то  там   в  глубине, в  самом  потаён-ном   уголке  сферы,куда  уже  крадутся, поджав  хвосты  и  уши,подсмеивающиеся  над  никчём-ным  стражем, ПОТУСТОРОННИЕ  СКВОЗНЯКИ  И  ВИРУСЫ, ядовитые  испарения  из  самых  глубо-ких  тёмных  трещин … Наблюдатель  лёгким  призраком  проник  сквозь  зеркальные  стены, про-летел  сквозь  неуверенно  оглянувшегося  на  его  движение старика  и  проник  в «святая святых». Он  оказался  в  детской. На  столике  перед  колыбелью  ровным  светом горела  вторая  свеча. Присмотревшись  к  лежащему  в  колыбели  существу,Наблюдатель  отпрянул  от  неожиданности: Под  полупрозрачной  кисеёй  пульсировал  и  голодно  хлюпал  в  алом  месиве, напоминающем  подушку, человеческий мозг  в  форме  младенца, маленький  и  слабый. Сосуды  под  тонкой, пе-реливающейся  синеватым  отсветом  оболочкой, равномерно  вздувались  и  сжимались. Но  по-казалось, что  мозг  почувствовал  чужого,-вздрогнул  и  застыл  в  напряжении, забарахтался  на  желеобразной  подушечке, пытаясь  втиснуться  в  неё  поглубже. Однако  вскоре  успокоился, по-морщился  влажной   плёнкой  оболочки  и  с  любопытством  развернулся  к  наблюдателю  своим  левым  полушарием; снова  застыл  на  несколько  секунд, но  только  уже  без  страха, а  с  оттен-ком  лёгкого, робкого  недовольства. Тщательно  приглядевшись,Наблюдатель  стал  замечать  странные  явления, происходящие  внутри  стеклистой   мозговой  массы. По-сути  дела  там  был  всё  тот  же , окружающий  эту  сферу  снаружи  мир, только  в  миниатюре  и  к  тому  же  находя-щийся  в  состоянии  крайней  вялости  изменений. «Пазлы  ещё  не  созрели  к  соединению  в  картинку. Этот  мир  своего  рода  гигантский  родильный  дом , но  почему  всё  пребывает  здесь  в  разъединённом  состоянии?» - подумал  про  себя  Наблюдатель, вспомнив  реющие  над  по-верхностью  моря   мысли-представления  и  мерцающее  в  монолите  сердце, при  этом  он  не  переставал  пристально  вглядываться  внутрь  мозга  и  наконец, к  своему  великому  изумлению  разглядел  в  его  внутреннем  пространстве, до  боли  знакомую, маленькую  и  такую  уютную  детскую, в  которой  рос  сам, то  заливаясь  безудержным  хохотом, то  истошно  голося  из-за  ка-кого-то  глупой  неудачи, играя  в  свои  игрушки. Порой  в  более-менее  благодушном  состояним  он  садился на  низенький  стул  у  окошка( у  родственников  во  Флориде) и, мечтательно  задрав  голову  глядел  на  серое,отравленное  выхлопными  газами,небо, с  бесчисленными  огнями   зас-лоняющих  океан   верхних  этажей  небоскрёбов, подвешенных  как  нелепые  гигантские  гирлян-ды  в  вечернем  небе, нелепо  изородованном  прямоугольными   формами   в  совершенно  про-тивоестественном  модернистическом   стиле. Фрэнк  тряхнул  головой, изгоняя  прочь  отвлекаю-щие  реминисценции. Пытаясь  получше  разглядеть  возникшую  внутри  пульсирующего  мозга  картинку,Наблюдатель  протянул  к  нему  руку, чтобы  осторожно  убрать  кисею  занавески, при-липшую  к  лобной  части  правого  плушария. Но  мозг  вдруг  резко  и  угрожающе  зашипел (как  закипающий  на  плите  чайник) и  в  испуге  шарахнулся  о  стенку   колыбели, затем, неуклюже  копошась,переполз  в  её  дальний  угол  и сжался  там  в  упругий  комок,ощетинившийся, нали-тыми  кровью  сосудами. Фрэнк улыбнулся, хотел  было  успокоить  малыша, к  которому   уже  чувствовал  почти  отеческое  участие. С  этой  целью  он  стал  насвистывать  собачий  вальс, неу-мело, но  стараясь  изо  всех  сил  попасть  в  мелодию. И  снова, но  уже  более  ласково  протянул   руку,играя  пальцами…Но  вновь, оторопело  отвёл  её  в  сторону. «Да  этот  малый  сумеет  защи-тить  себя!»-подумал  он, глядя , как  мозг  стал  покрываться, словно  бронёй  мягким  младенчес-ким  черепом, который  вмиг  затвердевал. Затем  от  шеи  стал  вытягиваться  и  расти  позвоноч-ник, обрастая  с  обоих  сторон  изогнутыми  саблями  рёбер. Одновременно  с  этим  череп  стал  покрываться  кожей, сквозь  которую  словно  корни  изнутри  стали  протискиваться   нервные  во-локна  и  постепенно  заполняемые  кровью  сосуды. На  коже  появились  волосы, выросли  уши, зашмыгал  нос  и  липко  разомкнулись  глаза, от  которых  теперь  уже  шарахнулся  в  сторону  Наблюдатель. В  них  было  что-то  чудовищное, ыроде  близкое,но  как-то  противоестественно  вывернутое  наизнанку: глазное  яблоко  было  непроницаемо-чёрного  цвета, а  сам  зрачок  белё-со-прозрачный, - создавалось  странное  впечатление  зрения, обращённого  как-бы  внутрь  себя,  зрения  чей  фокус  терялся  в  непостижимой, потенциально  агрессивной  к   внешнему  миру  сингулярности. «Какая-то антропоморфическая  чёрная  дыра»- с  жутью  подумал  Наблюдатель, отступая  от  колыбели. В  это  время  человечек  оформился  полностью, потянулся,  потрескивая  хрящами,  сделал  первый  ещё  неловкий   вздох-зевок,  брезгливо  сбросил   себе  под  ноги  что-то  вроде  плаценты  и  пополз  на  четвереньках   в  сторону  Наблюдателя:«Так  вот  какую  опас-ность  проглядел  старый   дурень!». Фрэнк  вжался  в  стену, он  задыхался  от  чувства  отвраще-ния-узнавания, но  как  это  часто  бывает  в  снах, он  не  мог  и  двинуться  с  места, и  даже  не  был  способен  закричать, только  чувствовать, как  не  по-детски  сильное  и  цепкое  тельце, исто-чая  тошнотворную  вонь, поднимается  по  нему  всё  выше  и  выше. И  вскоре  сморщенная,ещё  мерцающая  мокрой  слизью  рожица, оказалась  прямо  перед  его  лицом. Из,словно  просвер-ленных  в  черном , оверстий  его  зрачков, словно  кто-то  насмешливый  и  страшный  пристально  всматривался  в  его  внутрь  Фрэнка...Прошло  какое-то  неопределенное  количество  времени…
(продолжение  сна) Два  маленьких  злобных  глаза  продолжали  в  упор  глядеть  на  Наблюдате-ля,губы  нахально  ухмылялись  и  вообще  физиономия  была  прегадкая. Казалось, ребёнок  прос-то  наслаждался  ужасом  и  беспомощностью, отразившимися  в  лице  своей  жертвы. Мало  того, -что-то в  этом  лице  ему  не  понравилось   и  он  задумал  это  лицо  сделать  по-своему. Подняв  правую  руку  к носу  Наблюдателя, он  сдавил  его, что  было  силы  и стал  с  любопытством  наб-людать  за  выражением  глаз  испытуемого.Стараясь  не  поддаваться  панике, Наблюдатель  за-дышал  ртом, и  даже  произнёс   умиротворяющее: «Ути, ути , какой  игрун!». Ребёнка  явно  рас-строила  безрезультатность  его  попытки, он  недоумённо  охнул, приложил  последнее  усилие  и, дико  заорав, ударил  Наблюдателя ,со  всего  маха, другой  рукой  по  глазу.Тот  глухо  застонал  от  боли  и  стал  отдирать  от  себя  ужасное  дитя, вцепившееся  зубами  в  его  переносицу.Когда  последний  с  диким  рёвом  бухнулся  на  пол,Фрэнк, бросился  бежать  прочь, держась  почти  в  полной  темноте  руками  за  стены, думая  при  этом: «На  какого-же  несчастного  зверя  растят  тут  эту   бешенную   гончую?».Поняв, что  отбежал  от  жуткой  детской  достаточно  далеко, он  ос-тановился  перевести  дух  и  попытался  вглядеться  сквозь  полупрозрачные  стены  дома  на  мир  снаружи. Изумлению  его  не  было  предела. Перед  ним  словно  сквозь  мутный  туман  проявил-ся  интерьер  его  комнатки  в  квартире  Аташе, с  осточертевшим  видом  из  окна  на  руины  ка-кого-то  древнего  завода  на  набережной(«ЗТФ»).«Что  за  чертовщина! –развёл  руками  Наблю-датель,пройдя  сквозь  стены  и  сев  на  продавленный  диван  у  своего  письменного  стола: - «Сквозь  это  мутное  стекло  изнутри  видишь  совсем  не  то,что  должно  было  бы  быть  на  са-мом  деле, то  есть  мир  видишь  таким, каковым  он  является  не  во  сне…Так  сплю  ли  я  реаль-но? Нет, в  этом  необходимо  серьёзно, без  истерики  разобраться… Говорят, что  бывает  у  чело-века  некое  странное  состояние, пограничное  между  сном  и  бодрствованием, когда  оба  мира  неразличимо  перемешиваются  и  сливаются. Ведь  вот  вряд  ли  в  настоящем  сне  я  мог  бы  так  долго  и, явно  не  по-сонному  анализировать...Хорошо, раз  уж  ещё  не  пришло  время  вылезать  из  этого  предсновидения, просто  порассуждаем  о  том, что  всё  это  могло  бы  для  меня  зна-чить. Эдакое  толкование  сна  как  бы  изнутри  его  самого.Ясно, что   эта, проклюнувшаяся  из  мозга,сущность  может  быть  явью,только  в  чисто  символическом  смысле,это  какое-то  иска-жённо-зашифрованное, значимое  только  для  меня  предостережение . Отчего  же  всё-таки   этот  застекольный  мир  так  похож  на  мой  кабинет? Почему  младенец  внушает  мне  одновременно  чувства  родственной  заботы  и  мистического  ужаса?Причина  столь  амбивалентных  чувств, воз-можно, в  том, что  в  нём  я  вижу,свою  зеркальную  копию, неучтённую  «худую»  половину, того  с  кем  я  не  хотел  бы, в  обычном  положении, единения  больше  всего  на  свете. Но  в  том-то  и  дело,что  нахожусь  я  в  совсем  необычном  положении, вернее   в  поло-жении  какого-то  риско-ванного  трансцендентного  выбора, сути  которого , до-конца  сам  ещё  понять  не  в  состоянии, - что-то  вроде: «тварь  ли  я  дрожащая  или, вправду,сумею». Интуиция  подсказывает  для  надеж-ды  на  успех  в  этом  деле, мне  понадобится  какая-то  новая, преображающая  меня  изнутри  ин-формация, в  сущности  всегда  присутствующая  во  мне  но  в  форме  абсолютного  запрета,смер-тельно  разрушительной  силы, которую  я  должен   теперь  как  можно  полнее  ассимилировать, как  бы  это  не  было  омерзительно,чтобы  не  просто  выжить,а   как  бы  воскреснуть  из  МЁРТ-ВОЙ  НЕПОЛНОТЫ  ещё  при  жизни. Иными  словами  мне  всё  же придётся   слиться  в каком-то  бесчеловечном  саможертвоприношении  со  своими   внутренними  кошмарами  и  кажущимися  пороками  и  как  можно  скорее, к  тому  же. Это  может  и  не  сложиться, -- у  меня  крайне  дур-ные  предчувствия   на  сей  счёт...Но  допустим, что  всё  сложится  и  фортуна  повернётся  ко  мне  обветренным, лицом…Вот  тогда-то  всё  прояснится  окончательно  и  я  сполна  получу  ответы  на  все  свои  неугомонные вопросы, случится   то  к  чему  я  так  мучительно, глупый,стремился, не  ведая  в  какое  пекло  или  дерьмо  лезу…Только  вот, готов  ли  к  этому  я  на  самом  деле, а  если  готов, то  достоин  ли,сумею  ли  я  приручить   свою  тёмную  природу? Но, главное,нужна  ли  мне  в  действительности   такая  незавидно-эксклюзивная   судьба;есть  ли  с  этого  пути  в  Неизведан-ное  хоть  какой-то  шанс  соскочить, хоть  какая-то, пусть  и  подленькая, пусть  и  малодушная, но  реальная  надежда  сбежать, сдать  билет,по-человечески  струсив, вернуться   в  обычный,пусть  и  не  очень-то  счастливый,но  такой  простой  и  ненаказуемо-безответственный   квази-мирок? А, если  не  к  кому  больше, там  наверху, обратиться, умоляя  об  избавлении  от  участи  этого  непо-сильного  испытания? Что  если  всё,совершенно  всё  повисло  только  на  моей, подогнувшейся  от  нерешительнос ти  спине? Впрочем  это  явно  предвзятое  толкование ,загнанного  внутрь  сво-его  же  сна, перепуганого  сновидца, возможно, находящегося  на  грани  психического  расстрой-ства…Да  когда  же наконец  кончится  этот  нелепый  сон?» -прокричал  в  сердцах  Наблюдатель, вскакивая  с  дивана  и  подходя  к  окну, за  которым  всё  никак  не  могла  прерваться  череда  хо-лодных  осенних  рассветов . Только  тогда  он  понял, что  сон  давно  кончился, но  так  и  не  мог  определить, где  же  всё-таки   произошла  эта  неуловимая  точка  перехода…Да  и  была  ли  она  вообще…
Глава № 7.
С  каждым  днём  всё  больше   разрасталось  во  Фрэнке  чувство   тесноты  бытия, вперемешку  с   несколько  обидным  ощущением   какой-то   трансцендентальной  ошибки  на  свой  счёт. Причём  это  чувство  онтологической  тесноты, Фрэнк  испытывал  не  в  качестве  субъекта,  а  в  качестве  объекта : не  ему  было  с  кем-то  тесно  и  неуютно в  этом  мире, но  кому-то  было  тесно  с  ним, кто-то  пытался  вытеснить  его  отсюда  прочь, в  абсолютное  никуда. Положение  усугублялось  тем, что  и  сам  Фрэнк  всё  более  терял  веру  в  себя, убеждаясь, что  не  по  праву  занимает  предназначенное   другому  место. Да  чёрт  с  ним! Он  даже готов  уступить  это,то  ли   треклятое то  ли  священное  место,но, вот  незадача,не  знает  как  это  сделать, а  самое  главное, всё  никак  не  находится, подходящая  вместо  него,кандидатура. Какое-то  отрешённо-дефективное  состоя-ние  между  усталым  полуожиданием  УКАЗУЮЩЕГО  ЗНАКА, отчаянием  хоть  как-то  самоопре-делиться  и  всё  более  зреющей  апатией  полного  профигизма… Порою, отрываясь  от  тупо-уп-рямого  созерцания  зелёно-мшистых  разводов  на  потолке, он  закрывал  глаза  и  пытался  выз-вать  в  памяти  пёстрые,качаемые  рекламными  огнями  кварталы  Манхэттена, залитые  солнцем  пляжи  Флориды  или  роскошные  сады  в  горных  долинах  Калифорнии, где  сонный  аромат  бо-лотных  лилий  незабываемо  смешивался  с  далёким  гулом  океанского  прибоя.Иногда,он,вдруг  вскакивал, в  бешенной  ностальгии  метался  по  комнате, затем  вновь  бросался  на  диван  и  бил  кулаками  не  в  чём  не  повинную  подушку,или  же  судорожно  всхлипывал, уткнувшись  распух-шим  от  вечного  насморка  носом  в  гнилые, шелушащиеся  остатками  краски  стены.В  эти  мгно-вения  он  казался  себе,действительно, лишь  нелепым  анохронизмом, человеческим  балластом, от  которого,как  от  самого  никчёмного,поспешно  избавились, пасая  свои  драгоценные   шкуры,  гости  из  бесконечно  далёкого  будующего, к  тому  же  даже  не  к  этому  миру  относящегося. И  вот  теперь  он  здесь - чужой, абсолютно  никому  не  нужный, у  которого  к  тому  же  уже  вот-вот  отберут  последнее, что  ему  ещё  дорого, что  его  ещё  так  упорно  держит  на  этом  свете  и  сцепляет  осколки   раздолбанного  сознания  во  что-то  более  менее  терпимое  и жизнеспособ-ное. «Есть  в  моей  ситуации  помимо  смехотворно-героической  составляющей  ещё  какое-то  парадоксально-изысканное  начало, какая-то  дуалистическая  эстетика-уродство,с  которой  я  всё-таки  как-то  коплиментарен  миру, то  есть  поразительно  точно  ему  соответствую. Это  одновре-менно  и  обнадёживает  и  удручает.Кроме  того,  меня  занимает ещё  один  крайне любопытный  вопрос, сродни  Перлзовскому  аутодафе «горячго  стула» (прим.: термин  из  Фрица  Перлза, сим-волизорующий  субъекта, пытающеегося  решить  на  сеансе  гештальттерапии  свою  экзастенци-альную   проблему): а  сколько  сможет  протянуть,не  впадая  в  помешательство, человек, нахо-дясь  всё  время  в  столь  противоречивых  чувствах   и  уже  готовый  увидеть  в  этом  какой-то   высший  смысл,при  осознании  которого, от  жароустойчивого  «горячего  стула», в  доли  секунды  должен  бы  останется  лишь  дымящийся  пепел». 
Чувство  тесноты  бытия  постепенно  вошло  равнозначным   элементом  в  постоянный  набор  ис-пытываемых  Фрэнком  ощущений  и  он  вскоре  признал, что  с  этим  чувством, хоть  и  неуютно, но  всё  же  вполне  можно  было  жить, правда, иногда  стал  наплывать  какой-то  незнакомый  прежде  ужас. Это  начиналось  неожиданно, где-то  в  области  спины, неприятным, колющим  сердце  холодком, распространяясь   затем  неудержимо  нарастающей  дрожью  по  всему  телу. Бледнея  всё  больше,Фрэнк  поворачивал  голову  в  направлении, откуда   исходило  это  загадоч-ное  веяние, боясь  и  в  тоже  время  всем  сердцем  желая, наткнуться  на  щемящую невероят-ность  ответного  взгляда, чьё  присутствие  было  уже  неоспоримым. Но  он  чувствовал  это  при-сутствие  как-то  чересчур  достоверно, всей  изнанкой  своей  тонко  разбалансированной  физио-логии, синхронизирующей   ритмы  своего  времени  со  всё  более  растягивающейся  длитель-ностью  иного  порядка…Через  некоторое  время, Фрэнк  стал  ловить  себя  на  том, что  пытается  непроизвольно  выслеживать  того, кто  играет  с  ним  в  эти   пугающие  игры…Для  этого  он  да-же  смотрел  закрыв  глаза  в  перевёрнутое  обратной  стороной  зеркало, верно  угадав  общий  принцип, но  ещё  не  полностью  вписавшись  в  детализированную  структуру  этого  алогичного поиска. ..И  всё  же, однажды,крадясь  по  комнате  задом-наперёд, вдоль  стены, как-бы  обходя  невидимого  мучителя   сразу  с  двух  сторон, он  поймал  своё  комически-напряжённое  изобра-жение  на  поверхности  старого, почерневшего   зеркала  у  противоположной  стены,  под  порт-ретом  Путина, в  торжественной  обстановке  посвящаемого  в  масоны  33-ей  степени. Правая  нога  его (не  Путина, а  отражения), была  высоко  и  как-то  нелепо  поднята, за  миг  до  этого  го-товая  сделать  нерешительный  шаг  дальше,руки  слепо,как  у  лунатика,вытянуты  вперёд  и  нем-ного  вверх, глаза  полузакрыты, а  одно  ухо, развёрнутое  словно  локатор  по  направлению   к  уже  рассекреченному  месту, казалось  увеличилось  в  несколько  раз  и слегка  вибрировало,ис-пуская  и  поглощая  отражённые   магические  волны. Неожиданно  до  Фрэнка  дошла   бональ-нейшая  ирония  происходящего:«Боже, до  какой  степени  скоморошества  я  себя  довёл  своими  самокопаниями  и  страхами!».  Ужас, вместе  с  досадой  на  себя, тотчас  улетучился   и  Фрэнк  хо-хотал, тыкая  пальцем  в  массивное,ещё  хрущёвских  времён, зеркало, уморительно,но  безре-зультатно  пытаясь  повторить  нелепую  позу, в  которой  за  минуту  до  этого  деревенел  от   жу-ти. И  всё  же  была  какая-то  затаённая  тревога  в  столь  циничном  издевательстве  над  своим  же  страхом  и  затем, ночью, когда  ему  удавлось  заснуть, ему  снились  кошмары   в  самой  не-вообразимой,  каждый  раз  по-новому   искажённой  перспективе. А  напоследок  ему  вдруг,ни  с  того  ни  с  сего,приснился   совершенно  простой  и  бестолковый   сон,который  не  очень-то  вя-зался  с  уже  привычно-мелькающими, то  ли  заумными, то  ли  полоумными  фантасмогориями. И,тем  не  менее, именно  этот  сон  вверг  его  опять  в, казалось  бы, преодолённое, состояние  «дрожи  и  оторопи»( прим. : аналогия  с  Кьеркегеровским  выражением:  «Страх  и  трепет»). 
В  этом  сне  он  видел  себя   нищим  оборванцем,снимающим  угол  в  каких-то  развалинах. Ста-рая  ведьма - квартирная  хозяйка, не  рассчитывая  уже  получить  с  него  давно  просроченную  квартплату, но  обладая  от  природы  характером  хоть  и  зловредным, но  крайне  нерешитель-ным, всё  никак  не  может  найти  подходящего  способа  избавиться  от  неугодного  жильца. Она  даже  не  подозревает  о  том, что  такой  способ  ей  уже  давно  и  неосознанно  применяется. Способом  этим  является  сам  по  себе  её  злобный, неуживчивый  нрав,  медленно  и  методич-но  отравляющий  и  без  того   невесёлое  существование  своего  жильца  симптомами  всё  более  зреющего  мстительного  маразма:своими  мелкими  придирками, нескончаемым  ворчанием  за  спиной, косыми  взглядами, плевками  в  его сторону,  сдавленными  проклятьями  и  обещанием   чудовищного  возмездия  свыше  за  недополученную  квартплату, мысль  о  которой  стала  в  её   старческом  мозгу  единственно  значимым  содержанием, единственной  немощной  страстью, вытравившей  всё  остальноё. И  поэтому  нищий  был  обречён…В  несчастном  бедолаге, Фрэнк  готов  был  узнать  себя, а  в  дряхлой, сварливой  домохозяйке  своего  загадочного  недоброже-лателя. Её  глухое, хриплое  покашливание, тягучее  шарканье  туфель  и  неотступное  бормота-ние,всё  чаще  заставляли  Фрэнка  зарываться  головой  под  подушку  и  натягивать  сверху  вет-хое  одеяло, чувствуя  как  по  ногам  ползут, лишая  воли  быть, потустороние  саквозняки, обеща-ющие  блаженную  глухоту  навеки. Порою  нищий  выбирался  из  своей  конуры  и  бродил  по  та-ким  знакомым,но  совершенно  погружённым  во  мрак  улицам  города. Порою  вдали  появлялся  постепенно  приближающийся  огонёк  фонаря. Его  несла  какая-то  сгорбленная  гигантская  фигу-ра,похожая  с  одной  стороны  на  крысу, с  другой  на  циркового  пса,которая, едва  замечая  спе-шащего  ей  на  встречу  нищего, сразу  же  гасила  фонарь  и  исчезала  в  припрыжку  во  мраке. Нищий  делал  несколько  попыток  догнать  это  существо, но  едва  приближался  к  ковыляюще-му  во  мраке  абсолютно  чёрному  пятну, оторопело  останавливался, слыша   всё  те  же  осточер-тевшее  брюзжание  и  шаркание  туфель. Сознанием  нищего  овладевала   фанитастическая  мно-гое  объясняющая  мысль.Что  если  пространство  вовсе  не  такое  уж  безразлично-пустое  как  представлялось  по  наивности  оптимисту  Ньютону, что  если  оно -- местообиталище  некоего  аморфного  вездесущего  существа.Это  существо – с  бесконечно  разряжённым   сознанием (Кос-мический  старик-маразматик); бесконечно  мала  его  физическая  плотность (Живой  вакуум)  и  жизненная  энергия  в  каждом  локально  взятом  месте; и  вместе  с  тем  она  бесконечо  велика  по  своему  абсолютному  значению (Бессильная  Мощь  Бога). Поэтому  это  существо   онтологи-чески  НЕСПОСОБНО  к прямому  действию. Оно  неспособно  вышвырнуть  непонравившегося  ему  жильца  одним   ударом, ни  воли, ни  сил  для  этого  нет, И  ОНО  НАЧИНАЕТ  ДЕЙСТВОВАТЬ  КАК   ПАРОНОИДАЛЬНАЯ  СТАРУХА, которой  во  чтобы  то  ни  стало  зачем-то( но  вот  вопрос: ЗА-ЧЕМ?) понадобилось    выжить  со  своей  территории  неугодного  постояльца, и  ей  безразлично, что  тому  уйти, в  сущности,некуда. Подкарауливая  момент  слабости  человеческой, она  неуго-монно  зудит  и  зудит  в  ухо  всякую  тарабарщину, сметая  всю  грязь  и  дурь  человеческую   пря-мо  в  воспалённую, болезненно  сжимающуюся  в  ответ  душу; дёргает  бесцеремонно  и  с  язви-тельной  навязчивостью  тогда,когда  для  человека  последнее  лекарство  это -  хоть  чуточку  пол-ного  покоя  и  уединения.«Почему  же  я  так  неугоден  этому  миру,--думало  парящее  в  невесо-мости  сна, вслед  за  понуро  бредущим  нищим,сознание  Наблюдателя,- почему  одних  это  Про-странство  изживает  отсюда  постепенно (ведь  рано  или  поздно  все  люди  умирают), а  других  грубо  вырывает  из  обычного  неспешного  ритма  умирания, намекая  о  занятом  не  по  праву   стуле  на  этом  празднике (в  этом  карцере) жизни, словно  стул  этот  в  каком-то  роде  ЕДИНСТ-ВЕННЫЙ  и  для  хозяйки  важнее  многих  прочих? Или  сам  жилец  вызывает  у  неё  исключитель-но  враждебные  чувства?»  Нищий  остановился, тяжело  вздохнул, повернул  на  180  градусов  и , стараясь  не  убыстрять  шаг, поплёлся  обратно.Сознание   Фрэнка  продолжало  размышлять, летя  рядом,как  бы  позволяя  доброму  и несчастному  человеку  подслушать  свои (или  его  собствен-ные?)  мысли. Он  всполнил, как  когда-то  в  старшем  классе  колледжа   проходил  тему  об  иск-ривлении  пространства-времени  и, как  ему, уже  тогда, представлялось  это  искревление  в  об-разе  дряхлого,страдающего  старческим  маразмом  старика – сморщенного  и  скрюченного  го-дами. «Какая-то  метафизическая  степень  Плюшкина» - усмехнулся  в  ответ, идущий  рядом  ни-щий. Мысли  Фрэнка  текли  своим  чередом…Казалось, теперь  он  начал  догадываться  почему  бессмертрное  Пространство-Время  стало, с  некоторых  пор, выглядеть   таким  убогим… и  нищий  тут  же  подхватил, словно  закругляя   догадку  Фрэнка  в,уже  давно  готовое  в  его  голове,  опре-деление. «Tutti   tirani  son  e  tutti  tiranii. Всему  свой  срок. Цикл  подошёл  к  завершению. Что-то  там  будет  новое. Что-то  будет…если  вообще  ещё  что-то  может  быть». Нищий  скрипнул  раз-долбанной  подъездной  дверью  и  пропал  в  полной  темноте ..Наблюдатель  проснулся  в  глу-боком  недоумении: «Что  бы  могла  значить  эта  несуразная  фраза?»
… «Нет, так  больше  нельзя! – думал  Наблюдатель, выходя  на  улицу  из  квартиры  Аташе  и  нап-равляясь  в  сторону  своего  дома.—« С  такими   фантазиями  недолго  и  вконец  свихнуться, на-чать  пить  мокричную  настойку  или  курить  тухлые  тряпки , сравнивая  возникающие  с  их  по-мощью   многомерные  космогонии  с  убогим  инсайтом  от  допотопного  героина. Если  меня,до  сих  пор,ещё  не привлекают  эти  опустошающие  душу  медитации,значит  я  не  совсем  пропа-щий  и  чего-нибудь  да  стою  в  этом  мире.Мне  просто  нужна  небольшая  разрядка, переключе-ние  из  фазы  рвущей  жилы  гиперрефлексии  в  оздоравливающий  режим  чистого  действия, всёравно  какого, лишь  бы  не  совсем  бестолкового. Не  заняться  ли  по  старой  памяти   бизне-сом. У  Аташе  с прошлого  года  какой-то  нереализованный  товар  остался. Завтра  же  займусь  этим. Как  раз  день  города,-на  базаре будут, ну,положим что  должны  быть толпы.Ну, значит  завтра.» . Произнеся  последние  слова  бодро   вслух, он  втянул  всей  грудью  слегка  морозный  утренний  воздух, кашлянул  пару  раз, запахиваясь  поплотнее  в  пальто  и  поправил   съехавший  набок  цилиндр; после  чего  включил  любимую  композицию  «Суокси»  на  плеере  и  вольяжной  походкой   заложив  руки  за  спину, двинулся  прямо  по  центру  тротуара, замедляя  и  растягивая  шаги, а  иногда  и  раскручиваясь  вокруг  своей  оси,в  такт   не  очень-то  цельной, как-бы  двумя  параллельными  мирами  разделённой  мелодии. По  дороге  он  весело  подмигивал  редким   прохожим, которые  в  глубочайшем  самопогружении   каждый  в  своём  индивидуальном  sat-cit-ananda ( санскр.: состояние  в  котором  пребывает  Брахман  в  учении  Бадараяны  - «сущий, мыслящий, пребывающий  в  блаженстве») клевали  носом  священную  грязь  своей  Брахмалоки (рай  в  индуизме).Другие,покуда  не  обретшие  «просветления», но  интуитивно  чуя  его  прибли-жение, механическими  куклами  перемещались  по  криво-  и  тупо-угольным  траектотриям, лишь  время  от  времени  отклоняясь  в  сторону  по  нужде  или  обходя  затвердевшую  во  вре-мени  мусорную  кучу… Отощавший, с  ввалившимися  глазами  ребёнок-худи(от  перс. hud: «са-мость»), упорно  постигающий  истину  существования  «небытия  воды»( прим.: в  учении  Вайше-шика  наличие  пустого  стакана  трактуется  как  доказательство  реальности  небытия)  посредс-твом   бития  кирпичом  по  вонючей, с  радужными  разводами  жиже (прим.: такая  же  выверну-тая  логика), сидел  на  грязной  канистре  посреди  лужи  и  с  каждым   всплеском  озарения   хо-хотал, как  оглашённый, а  затем, закрыв  глаза, качался  маятником  из  стороны  в  сторону,пости-гая, как, скатывающиеся  с  него  мировые  помои, медленно  исчезают  в  непроницаемой  для  обыденного   сознания  глубине  Мировой  Жизнетворящей  Гнили, ПОД  КАНИСТРОЙ.  Порою,неп-реображённым  ещё  краем   сознания  отрываясь  от  увлекательно-одухотворяющего  занятия, он   смотрел   вовслед ,удаляющемуся  в  Проявленный  мир,Наблюдателю,подбрасывая  кирпич  в  ру-ке  и,слегка  прищуриваясь, как  бы  фиксируя  его  спину  в  качестве  ещё  достижимой  цели, но  с  каждым  мгновением  эта  заветная  цель  ускользала   всё  дальше  и  дальше,всё  глубже  и  глуб-же  в  белёсый  утренний  туман, повинуясь  неумолимым  законам  судеб. Когда  Фрэнк  отошёл  достаточно  далеко, мальчик, возвёл  глаза  к  небу  и  раздасадованно  вздохнул, недовольный  собственной  нерешительностью   и  в  очередной  раз  упущенным  шансом   на  Великую   Козью  Морду  Сотворённому, после  чего   с  удвоенной  силой  стал  колошматить  по  медленно  всплы-вающим  за  очередной  порцией  кислорода, ещё  не  до  конца  оглушённым, хоть  и  перепуган-ными  до-смерти,водняным  клопам  в  палец  толщиной.
Глава № 8.
  Первым  разочарованием, встретившим  в  это  утро  Фрэнка  своей  милой  улыбкой  был  специ-фический  ассортимент  оставшегося  под  реализацию  товара. Это  были  зубные  щётки, мочалки, крема, пяткочесатели, но  ядром  коллекции  являлись  унитазы, которые  должны  были  вступить  в  заранее  проигрышную  конкуренцию (по  своему  прямому  назначению)с  привычными  и  про-сторными  городскими  улицами. Но  делать  было  нечего и, набрав  побольше  воздуха  в  грудь, Фрэнк  водрузил  на  каждое  плечо  по унитазу  и  поплёлся  сквозь  чащобы, когда-то  бывшие  го-родским  садом,на  ярмарочную  площадь, где  его  ждало  разочарование  номер  два.Стоя  со  своим  экзотическим,по  нынешним  временам, товаром  в  самом  центре  площади, он  вскоре  окончательно  понял, что  базары,шумные  и  яркие, ушли  в  область  легенд   также  безвозвратно  как  поход  греков  на  Трою  или  альбигойские  войны. Его  товар  ненужно  пылился  на  волнооб-разно  распадающейся  плоскости  асфальта, являя  свою  изначально девственную  белизну  глу-боко  самопогружённым  и  немногочисленным  прохожим, что  пересекали   площадь  в  разноб-разных  направлениях, по  самым  непредсказуемым  траекториям, полным  какого-то  сакрально-го  смысла.В одной  старой  книге  рассказывалолсь  о  человеке,решившем  совершить  кругосвет-ное  путешевствие, не  выходя  за  границы  города. Не  помню  точно, сколько  лет  провёл  он  в  пути  и  сколько  пар  сапог  довелось  ему  износить,но  во  время  его  странствий  умерла  его  же-на,выросли  его  дети  и  обзавелись  собственными  семьями, началась  и  кончилась  жестокая война, город  выплатил  непосильную  контрибуцию  и  его  покинули  разорившиеся  жители, а  он  всё  ходил  и  ходил  между  увитыми  плющом  и  диким  виноградом   развалинами, вгляды-вался  сквозь  синюю  утреннюю  дымку  в  расплывчатые  очертания  горных  отрогов, выискивая  на  их  вершинах  разбитые  башни   знакомого  с  детства  замка  и  всё  шептал, удерживая  слёзы,  в  чаянии  радости  возвращения:  «Ещё  совсем  немного  осталось  и  я  буду  снова  дома», и  ус-коряя  шаг  снова  поворачивал  в  одну  и  ту  же  сторону, пытаясь  побыстрее  закончить  своё  странствие, уже  безъисходно  замкнутое  в  бесконечном. ..Возможно, и  Фрэнку  пришло  в  голо-ву  подобное  представление  при  созерцании  этих  неотмирных  пешеходов, перекрывших  уже  по-видимому  не  одно  кругосветное  петешевствие (не  в  смысле  земных  километров,а  в  смыс-ле  удаления  от  земной  реальности  вообще) и  готовых  продолжать  свой  трансцедентальный  марафон  до  единственно  возможного  в  нашем  профанном  понимании  финиша,а  именно: пока  не  утопнут, буззвучно  провалившись  в  скрытую  под  водой  яму  или, пока  на  голову  не  обрушится  массивный  бетонный  кусок  разваливающегося  дряхлого  тела  города. «Что  же  «го-род  вечных  странников» тоже  подходящее  символическое  определение -думал  Наблюдатель, - не  менее  подходящее  чем  Лос-Энгельс  или  Тайвань-на-Волге (в  переводе  с  китайского  «тай-вань»-  «город  ангелов»). И  даже  флаг  города  соответствующий   можно  представить: сквозная  дыра  посередине, ведущая  куда-то  наружу  изнутри, чёрное  Солнце  на  белом  фоне (на  флаге  Тайваня  Белое  Солнце) и  девиз, понятный  ещё  менее: «Obscurum  per  obscurius» (лат.: «сквозь  тёмное  к  темнейшему»)» . Пытаясь  как-то  самоуспокаивающе  оправдать  неудачу  своей  тор-говли, Фрэнк  закрыл  глаза  и  на  миг  представил  себе  следующую  схему-фантазию: если  пос-мотреть  на  ярмарочную  площадь  с  высоты  птичьего  полёта, то  можно  убедиться, насколько  мала  вероятность  возможной  встречи  случайно  движущихся  точек(прохожих) с  неподвижной  точкой  в  центре  площади(Фрэнк). Но  степень  свободы  этих  вроде  бы  хаотически  перемеща-ющихся  точек  на  самом  деле  невелика, а  подчинена  какому-то  строго  физико-математичес-кому  закону. Вся  проблема  в  том,что  это  законы  запредельной  для  нас  физики-матеметики. Фрэнк  попытался   посредством   раскрепощённой  эмоциональной  интуиции,если  уж  не  вычис-лить, то  уж  хотя  бы  почувствовать,где  он  должен  стоять  на  этой  площади, чтобы  траектории  «кругосветных  странствий», время  от  времени,пересекались  с  его  местоположением. Оказа-лось,для  того  чтобы  их «пространственно-временные  линии»  хоть  на  миг  сошлись, он должен  находиться   где-то  в  совершенно  другом  месте, так  как  их  тоже  здесь  на  самом  деле  вовсе  нет. «Чертовщина  какая-то» - тряхнул  головой  Фрэнк, стряхивая  с  себя  чудовищную  оторопь  нежелаемого   прояснения. «Можно  конечно  же  подойти  к  этой  проблеме  и  с  чисто  прагма-тической  точки  зрения. При  достаточно  долгом  стоянии, рано  или  поздно  с  ним  обязательно   столкнётся  определённое  количество  случайно  перемещающихся  точек-прохожих. Но  будет  ли  эта  встреча  плодотворна? Приведёт  ли  это  к  кокому-то  практическому  результату  для  нас  обоих? Не  будет  ли  вероятность  покупки  со  стороны  этих  «блуждающих» душ  бесконечно  мала, мала  настолько,что  мне  тоже  придётся  простоять  здесь  невероятно  долгое  время, нейт-рализуя  одну  бесконечность  другой, пережив  и  потухшее  Солнце  и  рождение  новой  Вселен-ной? Однако, задолго  до  этого  моё  ожидание  встречи  уже  потеряет  всякий  разумный  смысл, если  оно  вообще  имело  хоть  какой-то  смысл  с  самого  начала».Убедив   себя  в  полной  бес-перспективности  своей  торговли, Фрэнк  стал  собирать  товар,но  тут  перед  ним  возникли,слов-но  из  ниоткуда  несколько  человек   непривычно-наглого  вида: «Что  за  товар?» спросил  свире-пого  вида  коротышка,опуская  непроизвольно  руку  с  дымящейся  сигаретой  прямо  над  гор-лышком  небольшой  канистры   с  этикеткой: «Осторожно! Крайне  взрывоопрасно!» С  ужасом  наблюдая  за  ссыпающемся  с  небрежно  навинченной  пробки  дымящимся  пеплом,Фрэнк  про-мямлил  заикающимся  голосом: «Ун-ннит-т-таззззз-зы». Коротышка   поправил  свободной  рукой  жалкий  ошмёток  галстука  на  шее  и  с  видом  милостивого  экзаменатора   повернулся  в  сторо-ну  своих  спутников: «Итак, остаётся  выяснить  что  такое  есть  унитазы? Особенно  здесь, для  нас  и  сейчас».- «Мне  думается, уважаемый  коллега, что  правильнее  было  бы  произносить  уни*таз  с  ударением  на  втором  слоге. Это  ведь, судя  по  всему,имя» - глубокомысленно  про-изнёс   долговязый  детина  в  подростковых, не  по  росту, шортах. Его  шея  была  неестественно  скошена,как  у  повешенного,а  через  всё  лицо  с  правой  щеки,через  переносицу  и  отсутству-ющий   левый  глаз,проходил  грязно-лиловый  цвета  шрам, придавая  не  сходящей  с  его  лица  ухмылке  выражение  какого-то  инчфернального   зверства. Через  плечо  его  был  перекинут  ба-ул  с  каким-то  странным, переворачивающем  душу  запахом.«Надо  же! Никогда  бы  не  поду-мал. И  в  честь  какого  же  гения  современности  столь  авангардистское  произведение  могло  бы  быть  создано?»-  ровным   слегка  пафосным  тоном  университетских  лекций   продолжал  вопрошать  коротышка, обходя  вокруг  Наблюдателя  и  аккуратно  поливая   асфальт  жидкостью  из  канистры. В  разговор  вступила  совершенно  лысая, недавно  молодая  женщина  с  подбитым  глазом  и  интелегентски-порочным  лицом,цвета  прокисшей  сливы: «Я думаю,мэтр, что  Унитаз  это  имя  малоизвестного  латиноамериканского  писателя, последователя  Борхеса, а  данный  предмет - не  что  иное,как  его  портрет  выполненный  в  изысканнейшем  сюрреалистическом  стиле». В  ответ  на  это  коротышка,пошатнувшись  от  слишком  глубокой  затяжки  и  отбросив   пустую  канистру   произнёс, подойдя  ближе  и  пристально  всматриваясь  в  феномен:  «Очень  может  быть, очень  может  быть! Эксцентричное  через  ещё  более  эксцентричное! Хотя, призна-юсь  откровенно, никогда  не  воспринимал  всерьёз  это  современное  исскуство. Пёстрая  пыль  Времени, ни  большще!..Вот  вы  считаете  это  портретом, а  я  вижу  всего  лишь   геометрически-правильную  дырку  в  умерщвлённо-обтекаемых  формах  моллюска». Дама, схаркнув  что-то  мерзкое, утёрлась  рукавом, на  конце  которого  Наблюдатель  с  ужасом  увидел  копыто, и  попы-талась  объяснить  мэтру: «Ну  понимаете,Лукъян  Асмодеивич,это  действительно  портрет, симво-лически  интерпретированный. Там  у  них  теперь  все  так  рисуют: берут  какую-нибудь  черту  ха-рактера , выискивают  для  неё  какие-нибудь  соответствия  в  мире  вещей,архитепические  аллю-зии  и  значимые  противоречия, а  после,  бац… получается  вытянутый  за  уши  шедевр-знак, а  затем  уже  пошло  вовсю  дело: штампуют   сотнями, низводя  до  обезличивающего  общепотре-бительного  уровня, вплоть  до  сантехнических  удобств, как   этом  случае, сначала  вроде  то, за-тем  уже  не  совсем  то,а  после  и  вовсе  не  то, но  никто  уже  на  это  несовпадение  внимания  не  обращает, потому  что  всем  по  большому  счёту  всё-равно  чем  заниматься  и  какую  лапшу  вешать  друг  другу  на  уши, лишь  бы  было   хоть  какое-то  движение  и  прок, в  смысле  выгода. Это  называется  кич, жизненная  лабуда.» - и  тут  же  вполголоса: «Сдаётся  мне, мэтр, что  этот  олух  и  прямь  поверил, что  нам  неведомо  реальное  предназначение  унитаза» - её  собеседник  сцепил  в  кулак  пальцы  у  её  губ  и  тут  же  промолвил, растягивая  слова, в  ностальгическом  то-не: «Да, сколько  раз  убеждал  себя  ещё  с  фаустовских  времён  и  всё  никак  не  могу  поверить  окончательно, что  кончилась  блестящая  классическая  эпоха, начавшаяся   сотворением  мира, когда  всё  было  идеально  похоже  на  себя  и  называлось  определёнными, казалось  бы, навеч-но  неизменными  именами. Что  за  потусторонняя  тварь, ни  дьявольская,ни  ангельская  выду-мала  этот  сраный  Постмодернизм. Aliquem  alium (лат.: «Некий  Другой»).  Вычислил  бы, спалил    его  нахрен  самым  безжалостным  образом, вот  как  этого  красавца.Ибрагим, дай-ка  огоньку». Демонический  коротышка  протянул  к  долговязому  руку  за  спичками, тот  положил  бережно  баул  под  ноги, ухмыльнулся  всей  своей  перекошенной  физиономией  и  стал  рыться  в  карма-нах  вытаскивая  оттуда  всякий  хлам  и  монотонно  приговаривая  «Quid  superspit   homo? cujis  conseptio  culpa, nasci  poena, labor  vita, necesse  mori! (лат.: «И  чем  только  гордится  человек?  Греховное  зачатие, тягостная  жизнь, неизбежная  смерть!»),а  лысую  девицу  в  это  время  про-било  на  жалость: «Лукъян  Асмодеевич, дался  вам  этот  бедный  юноша, поглядите, как  перепу-гался, миленький. Подурачились  и  будет, зачем  в  очередной  раз  доводить  дело  до  уже  по-рядком  поднаскучившего  кровавого  беспредела? Слишком  частое  повторение  себя – признак  дурного  вкуса. К  тому  же,всвязи  с  нашим  ДЕЛОМ,стоит  ли  тратить  драгоценное  время  на  эти  примитивные, дикарские  забывы?» - она  кокетливо  подмигнула  ошалевшему  Фрэнку, пытаясь,  по-своему, успокоить.«Да  подозрительный  он  какой-то, не  дай  бог  чего  заподозрит  или  вооб-ще  догадается  и  донесёт  куда» - вполголоса  пробормотал  в  её  сторону  коротышка,на  что  да-ма, в  сердцах  махнула  рукой-копытом:«Да  кому  ж  донесёт-то? ЗДЕСЬ   вам  не  ТАМ,пора  бы  уж  освоиться, в  самом  деле!»-и  возмущённо  посмотрела  по  сторонам.«Донесёт, -не  унимался  коротышка,- Тем  кто  копает  для  нас  тут  яму.Нутром  чую!Не  лучше  ли  перестраховаться»- В  нетерпении  коротышка  сам  стал  обшаривать  карманы  долговязого,смущённо  и  глупо  ухмы-ляющегося, раскинув  в  стороны  руки, из  проповедующего  инквизитора   вновь  преобразивше-гося  в  полного  оболдуя. «До  кто  копает-то?»-бросила  на  одном  выдохе  дама. - «Все  кому  не  лень,по  всему  свету  копают, даже  сами  об  этом  не  догадываясь, копают, уже  одним  тем, что  всё  ещё  существуют. Да  не  смотри  на  меня  как  на  полоумного. В  минуты  забвения  я  и  сам  поддаюсь  этому  самоубийственному  наваждению  и  неожиданно,когда  всё  вроде  бы  в  пол-ной  норме обнаруживаю  себя  с  лопатой  в  руках, взмокшем  до  седьмого  пота  и  в  самых  ка-залось  бы  засекреченных  местах. Мало  того, лопата  уже  словно  коснулась  того  что, по  нашим  планам, никогда  не  должно  появиться  на  поверхности». Последние  слова  он  произнёс  пони-зив  голос, после  чего  сделал  два  неровных, аритмичных  вздоха  на  один  выдох. Лысая  дама отшатнулась  в  совершенно  откровенном  испуге, «Что  вы  говорите! Неужели  всё  так  серьёзно  и  до  сих  пор  не  отрегулировано?»-«То-то  и  оно» - «Тогда  надо  тем  более  торопиться  и  не  отвлекаться  на  всякие  пустяки. Тем  более  что  спичками  наш  слишком  рассеянный  и  увлека-ющийся  спутник,-будем  считать, что  предусмотрительно,- не  обзовёлся». С  этими  словами  они  оставили  Наблюдателя  и  через  несколько  минут, пару  раз  опасливо  оглянувшись  в  его  сторо-ну (при  этом  коротышка  показал  в  его  сторону  кулак, приложив  к  губам  палец   другой  руки, а  лысая  дама  послала  ему  воздушный  поцелуй), пропали  в  направлении  особняка  отца  Игна-тия. Наблюдатель  поспешно  собрал  товар  и, чуть  ли  не  бегом,покинул  ярмарочную  площадь. Он  совершенно  не  помнил, как  добрался  до  дома.Закрывшись  в  ванной  он  выключил  свет  и  забился  в  угол, обхватив  голову  руками,- его  трясло  как  никогда,мысли  в  мозгу  смешались  в  одну  угрожающе-клокочущую  кучу. Предчувствие  в  скором  будущем  какой-то  чудовищной  ка-тострофы, связанной  с  этими  странными  прохожими  в  течении  получаса   совершенно  лишило  его  сил, и он,то  ли  потерял  сознание, то  ли  провалился  в  какое-то  сноподобрное  состояние  между  жизнью  и  смертью.После  целой  вечности  мёртвого  безмолвия, в  течении  которого  его  силы,по-видимому,восстанавливались,ему  приснился  сон  то  ли  страшный, то  ли  бестолко-вый, то  ли  и  не  сон  вовсе, а  всего  лишь  настало  утро  следующего  дня,сопровождаемое  ди-ким  стуком  в  дверь  его  комнаты. На  пороге  появился  здоровенный  под  два  метра  ростом детина, настоящая  груда  мышц.Посетитель  был  одет  в  белый  больничный  халат,не  по  разме-ру, едва  достигающий  колен  и  треснувший  на  плечах  и  под  мышками. Весь  он  был  обвешан  поблёскивающими  в  тусклом  утреннем  солнце, разнообразными  медицинскими  приборами: всякими  пульсомерами, ухослухами  и  зубодёргами, ожерельями  из  детских  клизмочек, грелок  и  шприцов  всякого  размера.«Извините  за  беспокойство, - начал  он, замявшись,с  какой-то  доб-родушной  неуклюжестью  в  голосе, - пришлось  побеспокоить  вас  по  неотложному  делу». Фрэнк   пригласил   странного  посетителя  присесть, но  тот  вежливо  отказался, предусмотритель-но  осмотрев  ветхие  стулья, стоящие  в  комнате. Звеня  эксцентричными  украшениями, он  при-мостился  полулёжа, у  противоположной  к  Наблюдателю  стенки. «Не  так  давно  вы  были  приг-лашены  на  бенефис  некоего  значительного  в  здешних  местах  человека…» Фрэнк  кивнул  го-ловой, несколько  поражённый  едва  ли  уместной  в данном  положении  официальностью  тона.-«так  вот  я  бы  вам  очень  советовал  не  воспользоваться  этим  приглашением».- «То  есть  как? Это  почему  же? – возмутился  Фрэнк, уже  строящий  в  отношении  близящегося  визита  значи-мые, хоть  и  не  совсем  определившиеся  планы. «Понимаете, ситуация  изменилась, вчера  к  дя-де… Ах, извините, я  в запарке  не  успел  представиться. Я  Оглафокл, племянник   того  человека, который  вас  пригласил».-Фрэнк,аж  привскочил от  неожиданности. Наслушавшись  местных  сплетен  об  диких  выходках  этой  неординарной  личности, он  не  на  шутку  встревожился, но  решил  не  показывать  вида, чтобы  не  дать  повода   любому  эксцессу  с  его  стороны. «Разговор   будет  нескорый, а  не  угостите  ли  меня  чаем  в  знак  нашего  знакомства?» Фрэнк  развёл  рука-ми. «Понятно…Ну, ладно, вот  что…вы  бы  уезжали  отсюда  подобру  поздорову, а  то не  дай  бог  что…» -« Я  не  понимаю» - Фрэнк  в  напряжении   тёр  свои  плечи, почему-то  начав   зябнуть. «Этой  ночью  случилось  долгожданное, к  моему  дяде  явились  трое  этих, как  их  там, волхвы-наоборот, резиденты  с  того  света, с  какими-то  тёмными  дарами,пару  часов  сидели  в  совеща-тельной  комнате. Спорили  до  хрипоты. Я  мало  что  понял. Единственное  что  до  меня  дошло, что  говорили  они  вроде  по  всем  приметам   о  вас, вы  же  единственный  в  этом  городе  инос-транец  и  ещё, что  вам  грозит  реальная  опасность, связанная  с  качеством  принесённых  моему  дяде  даров, которые  на  самом  деле  предназначены  почему-то  для  вас». Наблюдатель  потёр  пальцем  висок  и  как-то   затравленно, словно  ища  хоть  какой-то  поддержки, посмотрел  на   посетителя: «Скажите, эти  трое  как  выглядили?».Оглафокл  точь  в  точь  дал  описание  встречен-ных  Фрэнком  на  ярморочной  площади  прохожих. «Если  ваши  закрома  пусты, дружище, а  не  побрезгуете   ли  угоститься   моим  скромным  угощением?» .С этими  словами  он  отвинтил  у  одной  из  висевших  у  него  на груди  грелок  пробку  и  налил  в  расположенный  тут  же  пузы-рёк  какую-то  переливающуюся  всеми  цветами  радуги  жидкость,протянув, приличия  ради, Наб-людателю - «Нет, благодарю,сейчас  я  не  в  том  настроении».Опорожнив  содержимое  пузырька  и, явно  захмелев, Оглафокл  разговорился, не  обращая  внимания  на  погружённого  в  отрешён-ную  задумчивость  Наблюдателя:«Сироты, сироты всюду. Весь  мир  сплошное  сиротство  и  я  са-мый  сиротейший  из  всех  сирот. Для  меня  весь  мир – одна  сплошная  гниющая  неоработанная  антисептиками  рана, злосчастное, с  самого  зарождения  приносимое  в  жертву  существо  на  ко-тором  уже  места   живого  не  осталось. А  я  всё  прикладываю, прикладываю, прикладываю  к  этой  ране  пластырь, в  тщётной  надежде, что  когда-нибудь  эти  садистские  экзекуции  с  миром  кончатся.»  С  каждым  словом  «прикладываю», он ,что  есть  силы  бил  по  стене  мощным кула-ком,так  что  помещение  содрогалось  и  на  его  взъерошенные  волосы  с  потолка  сыпалась  прогнившая  штукатурка, а  затем  заговорил  на  чистейшем  французском  и  даже  с  изумитель-ным  парижским  акцентом: «Le  Bonheur  n’est  qu’un  reve,  et  douleur  est  reelle»(«счастье – это  только  сон, а  горе – действительность» - фраза  Вольтера).Зетем  было  что-то  невразумительное  из  Бодлера  и  Альфреда  Мюссе, типа: «Подумай  о  тех, кто  живёт  без  матери, без  близких, без  собаки, без  друга, о  тех, кто  ищет  и  не  находит. О  тех, чьи  слёзы  вызывают  смех, о  тех, кто  любит  и  кого  презирают, о  тех, кто  умирает  и  о  ком  забывают» ( «Исповедь  сына  века»)……. «Тоже  мне  супер-доктор-Айболит, новый  герой  эпохи  в  моднячем  прикиде!» - подумал  про  себя  Фрэнк, выходя  из  потревоженной   задумчивости, однако  же  вслух  спросил  только: «Неу-жели  же  в  наши  времена  ещё  кто-то  помогает  всерьёз  настоящим  сиротам?» - Посетитель , аж,вскочил  и  стал   неровно  ходить  по  комнате,размахивая  в  сердцах  руками  и  сверкая  обве-сившим  его  металлически-стеклянным   хламом: «Настоящих… Да  где  ж  их  теперь  найдёшь-то, всерьёз  настоящих. Перемёрли  поди  все. Остались  одни  погружённые  в  свои  миры  уникумы, ни  в  чём  как-будто  не  нуждающиеся. То  есть  патология  раны  приняла  хронический, уже  не-обатимый  характер  раковой  опухоли  или  онтологической  гангрены.Осталось  только резать  по  живому, несмотря  на  царящую  повсюду  антисанитарию  и  истошные  вопли  иссеченной   мною, но  уже  и  так  нежизнеспособной,плоти.Я  время  от  времени,по  ночам, занимаюсь  этими  край-не  неприятными, и, уже,вряд  ли,необходимыми  операциями  со  своими  головорезами. Слыха-ли, поди  о  здешнем  неуловимом  маньяке-расчленителе.Вандализм, конечно  же, не  спорю, но  знали  бы  вы  с  какими  подручными, то  бишь  ассистентами  приходится  иметь  дело,за  неиме-нием  выбора! О, я  ни  в  коем  случае  не  собираюсь  сдаваться  перед  лицом  полной  безнадёж-ности!  Point  d’honneur (вопрпос  чести)!Да  нешто  я  при  своих  возможностях  не  устроил  бы  общегородской   приют  Милосердия, пока  ещё  не  было  упущено  время? Всему  виной  мой  почтенный   дядя - куркуль  и  сволочь, предпочитающий  созерцать  как  его  родной  племянник   сходит  с  ума, загоняя,параллельно  с  ухудшением  общей  ситуации, вглубь  души  свои  самые  лучшие  побуждения. Кто-то  должен  ответить  за  происходящее  и   я  уже  всё  решил  для  себя, подписав  ему  последний  приговор, который  и  приведу  в   исполнение  не  сегодня,так  завтра. Преступление  на  себя  великое  возьму  ради  безвинно  затравленных. Недолго  Псу  попирать  землю  и  дьявол  не  поможет». В  комнате  на  несколько  секунд  зависло  напряжённое  безмол-вие, которое  неожиданно  прервал  сам  же Оглафокл, подходя  к  двери  и  собираясь  уходить: «Так  вы  не  придёте?» - вопросительно  посмотрел  он  в  сторону  Фрэнка. Тот  в  раздражении  вскинул  голову(совсем  по-Мандельштамовски),махнув  рукой  на  грозящие  от  подобной  невоз-держанности  последствия: «С  какой  стати  я  должен  слушать  какого-то   сумасшедшего? Конеч-но  же  приду,не  могу  не  прийти, хотя  и  не  могу  понять, что  же  меня  так  неудержимо  тянет  на  эту  встречу». Оглафокл  как-то  тяжело  вздохнул, выражение  глаз  его  сделалось  грустным  и   безъисходно  жалостливым: «Я  так  и  думал, хоть  и  надеялся  что-то  изменить… хотя  бы  предъ-остеречь…Что  же  судьба  есть  судьба. Удачи, брат, не  отступающий  у  последней  черты! Не  дай  бог  быть  с  тобой  рядом  в  последний  час,висчеть  на  соседнем  с  тобой  кресте. Кстати,пока  не  случилось  непоправимого,прошу  заходить  в  гости. Мало  ли  нужда  какая  в  наше  скудное  вре-мя.Может  быть  успокоительное  средство  потребуется  или  что-то  более  радикальное». С  эти-ми  словами, чиркнув  на  клочке  бумаги  адрес,он  размашистыми  шагами  скрылся  за  дверью. Фрэнк  упал в  кресло и  схватился  за  бешено  бьющееся  сердце.«Надо  чем-то  срочно  заняться! Выседеть  в  этих  четырёх  стенах  до  вечера  и  не  свихнуться  от  наплыва  дурных  мыслей  прос-то  невозможно. Затея  с  торговлей  провалилась. Не  начать  ли  наконец  поиск   невест-девствен-ниц  для  африканского  гарема?»Наскоро  перекусив  и  умывшись,он  бросился  на  улицу, где  спасительная  утренняя  прохлада, несколько  ослабила ,сковавшее  его  изнутри, напряжение.
 Глава № 9.
   Однако  и  этот  день  в  конце  концов  прошёл  в  безрезультатных  поисках  хоть  какого-то  про-ку. Красота (а  точнее  её  бледные  следы), по-видмому,окончательно  покинула   задворки  этого, погружённого  в  сумеречные  сны, города. Наблюдатель  заходил  на  самые  отдалённые  улицы, в  самые  заброшенные   дома  и  подвалы, но  нигде  не  нашёл  не  то  что  местной  Афродиты, но  даже  ни одного  более  менее  симпатичного  женского  лица  и  склонной  к  стройности  фигурки. Из-за  фиксированности  на  какой-то  странной  идее, он  совершенно  не  задавался  вопросом: а  почему, собственно, поиск  осуществлялся  именно  в  столь  неподходящих   для  этого  местах. Казалось, он, не  осознавая  до  конца  смысла  своих  действий, сам  всеми  способами  пытался  загнать  себя  в  тупик  самой  тягостной  из  всех  возможных  безъисходностей, но  как  ни  пара-доксально, делал  это  в  необъяснимо  бодром  настроении, словно  предощущая   внутренним  чутьём  некие  сияющие  в  отдалённом  будующем  стратегические  перспективы, ради  которых  можно  пожертвовать  неразборчивому   чёрту  любую  пусть  даже  и  самую  блестящую  тактику. Как  бы  то  ни  было, возвращаясь поздно  вечером  домой, он  был  не  в  лучшем  настроении. Проходя  на  носочках  мимо  двери  своего  приятеля, который   ложился  спать  и  вставал  крайне  рано  по  здешним  меркам, не  в  силах  перебороть  свои  врождённо-африканские  привычки, он  заметил,что  дверь  приоткрыта,и сквозь  узкую  щель,непроизвольно  бросил  взгляд  внутрь  ком-наты.Его  поразило  непривычное  зрелище  сидящего  на  стуле, посреди  комнаты  спиной  к  две-ри  незнакомца(или  незнакомку?). Обеспокоенный, он  вошёл  в  комнату  и, обойдя  неподвижно    застывшую  на  стуле  фигуру,подошел  к  ней  со  стороны  окна  из  которого  в  комнату  лился  призрачный, но  удивительно  ясный  свет  полной  луны… Этот  свет  освещал  прелестную, погру-жённую  в  чтение  девушку,её  полные  изящно  вырезанные  губы  трепетно  шевелились, обду-мывая,чуть  слышно,вслух, читаемое. Казалось,Фрэнк   слышал  внутренним  ухом   любимый  свой  66-ой  сонет  Шекспира,но  в  каком-то  восхитительном, скорее  всего  спонтанном  переводе, по  отношению  к  которому,оригинал  казался  жалкой,никудышней  пустышкой.На   плечах  девушки  было,что-то  вроде  чёрного  монашеского  плаща  с  капюшоном.Цвет  вытянутого  в  овал,но  уди-вительно  правильного  в  пропорциях  лица(как  на  испанских  картинах  16 века),был    болезнен-но-бледный( последние  стадии  чахотки?). «Кто  вы?»- спросил   Наблюдатель  очарованный  и  уг-нетённый  видом  этой  безвременно  отцветшей  юности.Девушка,прервав  лёгким  вздрогом   ме-дитативное  декламирование,неподдельно  смутилась,но  быстро  обрела  скромную  уверенность  и  произнесла  в  ответ  ещё  слегка  дрожащим (остаток  впечптлений  от  прочитанного), голово-кружительно-чувственным   голосом: «Скажите,благородный  идальго, проходящий  мимо, не  здесь  ли  набирают  вдов-девственниц  в  жёны   некоему  африканскому  святому, как  сказано  в  воззвании,вывешенном  над  парадным  подъездом  этого  здания?» Фрэнк,едва  сбросив  колдов-ское  наваждение  музыки  её  голоса, произнёс  с  удивлением: «Но  почему  вы  решили, что  этот  старый  развратник  свят?» - Она  подняла  на  него  невинные, огромные  как  луны, глаза  в  кото-рых,словно  во  взрывоопасной  смеси  уже  начали  перемешиваться  с  нездешней  чистотой  ду-ши  недоумение, каприз  и  жажда  запретных, непреодолимо  влекущих   искушений: «Тогда  за-чем  же  ему  девственницы? Они  робкие  и  пугливые, совсем  неопытные  в  известных  делах, в  семейной  жизни  с  ними  хлопот  не  оберёшься. Проще  брать  уже  падших  женщин, наученных  тяжёлыми  жизненными  обстоятельствами,чьё  теперешнее  пришибленное  смирение соответст-вует  их  злосчастной  опытности. Девственные  жёны, а  тем  более  вдовы,нужны  только  Высше-му  Существу – Богу  или  тому,кто  пытается  быть  ему  подобным, с  разной  степенью  бесперс-пективности  подобной  затеи. Вернее  не  девственные  жёны  им  нужны  как  таковые, а  сам  факт  наличия  рядом  кого-то  в  нечеловеческих  борениях  с  бесчисленными  искушениями  пло-ти, всё  же  способного  поддержать  свою  никому  не  нужную  на  самом  деле  в  этом  грешном  мире  чистоту, как  аналог  чего-то  воистину  Потустороннего. Понимаете…Как  вас  кстати  зовут? Странное  для  здешних  мест  имя…А, вы  иностранец, тогда  всё  ясно…Не  ясно,правда,как  занес-ло  вас  в  наше  чистилище…Ладно, обязательно  расскажете  после… Меня  зовут  Клео, то  есть  Клеопатра…Ничего  странного!Имя  как  имя,у  нас  всех  в  роду  по  женской  линии  так  называют  с  тех  самых  пор,с  той  самой  Первой… А  как  вы  догадались,что  здесь  задействована  транс-генетическая  магия? Ах  да, вы  читали  Юнга  и  Леви-Брюля, яшкались  два  года  с  австралийски-ми  аборигенами  и  знаете,что  такое  одержимость  alcheringamijina… Ну  и  о  чём  это  говорит?  С  чего  вы  так  убеждены, что  ваши  психоаналитики   знают,о  том ,что  происходит  с  нами  луч-ше, чем  те  же  самые  аборигены? Не  одержимы  ли  все  они  комплексом  своего  упёртого  все-знайства. (примечание  в  сноску: по мнению  Леона  Доде («L’Heredo»)в  структуре   личности  всегда  присутствуют  наследственные  черты. Которые  при  определённых  условиях  могут  сде-латься  главными. И вот  тогда  индивидуальность  начинает  вживаться  в  наследственную  роль. Австралийские  аборигены  говорят  в  этом  случае  о  подселении  внутрь  alcheringamijina («души  предков»). Юнг  называл  это  одержимостью  «наследственной  душой»). «Понимаете, Фрэнки, - продолжала  она, с  вольяжной   томностью  поддаваясь  в  его  сторону, так  что  из  под  балахона   стал  виден  аппетитный  кусочек  её  груди  с  пурпурно-красным, набухшим  соском, - у  него  аж  дыхание  перехватило – «я  с  детства  манекенщицей  быть  мечтала. С  такими  вот  ногами (она выставила  из-за  накидки  обнажённые  до  бедра  роскошные  ноги,и  тут  же  спрятала  их  обрат-но, Наблюдатель   не  в  силах  удержаться  на  ногах  плюхнулся   как  подкошенный  на  стоящий  рядом  стул), а  пошла  по  необъяснимому  для  себя  же  самой  наитию  в  монахини, в  божьи  жёны, индивидуальным  образом, когда  уже  все  церкви  и  монастыри  лишь  в  помине  оста-лись. Думаю,что  и  с  вами, Фрэнки, случилось  что-то  вроде  этого «святого  помешательства». Иначе  как  бы  вы  тут  очутились?  Только  вам  ещё  предстоит  достигнуть  предначертанного   уровня, а  мне  с  моего  уже  безъисходно  обретённого, идти  дальше  некуда,  разве  что  спрыг-нуть  куда-то  в  сторону, прямо  в  распахнутые  объятья  сладострастного  дьявола, похожего  на  вас. А  вы  думаете, легко  быть  всего  лишь  идеальным  наглядным  пособием,блаженно  пребы-вающем  в  неподвижном  самосозерцании  своего, никому  тут  не  нужного, физического  совер-шенства, которое  разрешено  лишь  тупо  вожделеть –противоестественно-теолретически - , но  для  которого  не  находится  никого  желающего  хотя  бы  только   покуситься  на  грубое  облада-ние. Хреновы  импотенты! Цивилизация, мать  твою! ..Моё  манекенное  совершенство  трансцен-дентно, это  всего лишь безжизненная  демонстрация  никудышнего  принципа,абсурдно-безгреш-ной  Красоты  на  конкурсе «Мисс  Чистая  Сущность»».  Фрэнк, чутьём  слишком  застоявшегося  в  ожидании  самца,почувствовал  подходящий  для  сексуального  штурма  момент  и  начал,как-бы,  равнодушно: «Ну  и  стоит  ли  упорствовать  в  столь  безрадостной  позиции, ломать  эту  трагико-медию  самоотказа  и  насиловать  свою  же  природу, требующую  реальной, а  не  нафантазиро-ванной  с  досады, полноты  жизненных  ощущений.Не  пора  ли  принять  на  себя  ответствен-ность  за  настоящий  поступок-испытание, взамен  детскому  страху  отказа  от  любого  поступка; проверить  на  прочность это,гнетущее  экзистенциальным  сомнением  Совершенство, перепуган-ное  насмерть  одной  лишь  возможностью  рискованного  поступка,а  значит, покуда,и  не  Совер-шенство  вовсе?». Взгляд  её  стал  ещё  более  вожделеюще-обволакивающ,  она  поднялась  со  стула  и  пересела  к  нему  на  колени. «Ты  так  убедителен, и  совсем  не  похож  на  проходимца, мотивированного  только  своим  эгоистическим  вожделением,  хотя  порой  и  сам  готов  в  это  поверить… О, мне  кажется ,ты  слишком  скор!.. (голос  её  стал  слабеть, она  дрожала  всем  те-лом, прижимаясь  к  нему  в  то  время, как  он  умело  копошился  чуть  ниже  её  пояса  под  бала-хоном). Однако…Мне  кажется…Я  ещё  не  совсем  уверена…стоит  ли  проверять  таким   вульгар-ным   способом…»  Сразу  же  после  этих  слов,он  уже  проник  в  неё  и  засверкавшее  цветными  всполохами  пространство  наполнила   блаженная   райская  музыка, в  ритм  скрипу  качающегося  в  середине  комнаты, перегруженного  счастливой  человеческой  плотью  стула. 
Ранним  утром  Фрэнк  проснулся  от  непривычного  в  его  комнате  звука  женского  голоса, приг-лушённо  напевающему  какой -то  лирический  ноктюрн  Шопена. Он  снова  прикрыл  глаза, прит-воряясь  спящим,но  продолжая  наблюдать,как  она  с  задорным  подсмеиванием  над  собствен-ной  неловкостью, облачалась  в  свой  чёрный  балахон. Даждавшись, когда  она  подойдёт  к  не-му, чтобы  поцеловать  на  прощанье, он  неожиданно  схватил  её  за  талию  и  потянул  к  себе. Она  ловко  вывернулась  и  произнесла  с  нескрываемой  грустью: «Мне  действительно  пора, прости». - «Подожди, зачем  уходить  так  скоро? Разве  тебе  было  плохо?» - «Не  в  том  дело, по-нимаешь…ведь  ты  ещё  ничего  не  понимаешь…» - казалось  бы  она  хотела  сказать  что-то  крайне  важное, но  какая-то  таинственная  сила, заставляла  её  умолчать  об  этом, не  выдать,  мучительно  рвущейся  наружу, тайны  даже  едва  уловимым  намёком.- «…я  не  могу  остаться, поверь…»- «Но  ведь  ты  ещё  вернёшься?» -голос  его  дрогнул, чего  не  случалось  уже, казалось, целую  вечность. Она  резко  встала, закрыла  лицо  руками  и  развернулась  от  Наблюдателя  в  сторону  окна, где  над   мистически   оживающими   развалинами  города  всходило  холодное, лишающее  всяких  сантиментов,солнце. Отведя  руки  от  лица, она  заговорила  вдруг  отстранён-но-ровным  голосом: «Пойми, пока  только  одно: всё  происходящее  с  тобой  в  последнее  вре-мя, не  имеет  никакого  значения  в  смысле  чисто  человеческих  отношений, всё  происходящее, чтобы  это  ни  было,- лишь  оболочка, скорлупа,внешняя  сторона  настоящих  событий  и  измене-ний, происходящих  где-то  в  другом  месте».--«Но  для  чего  всё  это?»- голос  Фрэнка  звучал  со-вершенно  расстроенно. –«Для  того  чтобы  ты  изменился, стал  другим,сильнее…Берут  измором, потому-что  ставки  слишком  высоки»- «Но  для  чего? Что  будет  дальше?» - не  унимался  Фрэнк. «Вот  ты  сам  и  определишь  это «дальше»». – «Ладно  хорошо, к  чёрту  эту «путаницу  Агатона»   ( примечание  в  сноски: «Описание  Юнговской  анимы  из  диалогов  Платона. Любовница  изму-чила  влюблённого  Луция  Агатона  Прискуса  беспрестанными  заботами  и  печалями, которые,  как  по  волшебству, возникали  одна  за  другой  из  хаоса  или  из  того, что  Платон  называл  «пу-таницей  Агатона», по  сути  дела  это - путаница  непрояснённого индивидуацией  подсознания). Но  ты  рано  или  поздно  возвратишься  ко  мне?» - Наблюдатель  подойдя  к  ней  сзади,осторож-но  обнял  за  плечи, она  повернула  к  нему  заплаканное, мертвенно-бледное  лицо  и,встретив  его  умоляюще-отчаянный  взгляд , не  выдержала  и  прыснула  со  смеху: «Боже  мой, какая  пош-ло- мелодраматическая  сцена! Стоит  ли  ломать  трагедию  из-за  случайной, кратковременной  встречи  двух, соскучившихся  по  реальному  сексу  субъектов?» - Сказав  это, и  не  обращая  вни-мания  на,оторопевшего  вконец ,Фрэнка, она  прошла  к  двери  и,распахнув  её, сказала  напос-ледок  снова  прежним, рвущим  душу  голосом: «Ведь  иначе  ты  не  выпустил  бы  меня, а  я  не  посмела  бы  уйти. Навсегда. Так  надо» - «Но  зачем  же  мы  тогда  встретились? Стоило  ли  все-лять  надежду  и  выбивать  из  скорбной  колеи?»- развёл  руками  Фрэнк, приходя  постепенно  в  себя  от  дурмана  любовного  наваждения  и,даже,слегка  усмехнувшись  неучтённому  безобра-зию  вдруг  вспыхнувших  в  нём  пылких  чувств.«Мы  встретились  по  тому  же  древнему  как  мир  принципу: «Largi   mihi  ius  meum   ut  te  adiuvem» (лат.: «Дай  мне  то, что  мне  надлежит, и  я  смогу  помочь  тебе». ROSARIUM   PHILOSOPHORUM(1550), fol.). Но  возможно  я  вернусь  к  тебе  уже  в  другом, преображённом  мире».С этими  словами  она  исчезла…Фрэнк  выбежал  на  улицу  и  до  вечера  бродил  по  улицам, непроизвольно  высматривая  в  проплывающих   мимо  лицах, хоть  каких-то  черт, соответствующих   ускользнувшему   образу. Не  желая  возвращаться  домой, опасаясь, что  слишком  свежие  ощущения ,слишком  быстро  ускользнувшего  счастья  измучают  его  за  ночь  до  смерти, он  повернул  к  своему  старому  приятелю  Костику, в  прошлом  скрипа-чу  распущенного,за   отсутствием  спроса  на  культуру,оркестра   местного  театра  оперетты. 
Глава № 10 .   («Иоан  Креститель»)
В  паноктикуме  местных  уникумов  этот  Костя  был   не  последним  персонажем. О  таких  истон-чено  рефлектирующих  субъектах  раньше  говорили, что  они  проникают  в  тем  более  глубокий  смысл  происходящего , чем  меньше  его  есть  на  самом  деле  и  видят  явные  следы  мирового  заговора  как  раз  в  факте  его  полного  отсутствтия. На  днях, как  он  сообщил  Френку  по  секре-ту, он  видел, проходящую  под  окнами  фигуру   мистического  дирижёра  распущенного  оркест-ра. Равномерно-машиноподобный   ритм  его  походки  наводил  на  странные  мысли. Он  смот-рел  прямо  перед  собой  замутнёнными, невидящими  глазами  и  на  Костин  окрик  из  окна  сверху  никак  не  отреагировал, разве  что  слегка  вздрогнул. Сначала  Костя  засомневался: а  не  ошибка  ли  это  его, перевозбуждённого  внутренними  импульсами, восприятия, не  галлюциони-рует  ли  он  сам. Однако, знакомый  виолончелист   прибежал  к  нему   в  тот  же  день  вечером  и  рассказал, что  тоже  встретил   мистического  дирижёра, стоящего  на  центральной  набережной (как  раз  в  ту  сторону  он  и  направлялся)и  размахивающего  дирижёрской  палочкой   среди  вывороченных   валунов  и   плит, в  такт  набегающим  с  Волги  порывам  леденящего  ветра. Сом-нений  больше  не  оставалось…И  Костя  всем  своим  существом  погрузился  в  тревожные  раз-мышления.Неожиданное  появление  в  городе  мистического  дирижёра, о  таинственном исчез-новении  которого  ходили  самые  невероятные  слухи, не  могло  быть  случайным. Костя  стал  ещё  пристальнее  присматриваться  к  проходящим  мимо  его  окна  прохожим. В  блёклом  тума-не  все  они, одетые  в  одинаковые  чёрные  плащи, казалось, делали  однородные   движения  и  шли  в  одну  сторону, неся  что-то  в  чёрных  продолговатых   или  обтекаемо-громоздких  футля-рах. Костя  был  склонен  верить, что  на  развороченной   какими-то  мистическими  силами  набе-режной  с  некоторых  пор  начали  происходить  тайные  встречи   подпольного  оркестрового  братства   и  всё  удивлялся, почему  его  до  сих  пор  не  посвятили  в  курс  дела. Но, может  быть  они  воспринимают  факт  его  вынужденного  затворничества  как  знак  его  намерения  выклю-читься  из  хода  реальности, а  может  быть  просто  забыли  о  его  существовании. Вскоре  Костик, после  мучительных  сомнений   решил   рассекретиться  и  сам  пойти  на  контакт. Необходимо   было  только  выбрать  подходящий  момент  для  этого, но  пока  Костя  опасливо  осматривался   по  сторонам  в  ожидании  этого  момента, странных  прохожих  с  футлярами  становилось  всё  меньше  и  меньше, пока  по  уличной  слякоти  не  прокатился  с  грохотом   внутри  огромного  барабана  последний   виртуоз-конспиратор. Из  чего  Костя  вполне  резонно, со  смешанными  чувствами  заключил, что  тайную  организацию  всё-же  накрыли , лишив  его  необходимости  принять  слишком  рискованное  решение. Это  обстоятельство   подкосило  его  в  чисто  мораль-ном  плане, заставив  вспомнить  самоубийственную  фразу  Толстого: «Чем  больше  интеллегент-ный  человек  узнаёт   себя  изнутри  тем  больше  он  себя  презирает». В  совершенно  растроен-ных  чувствах, он  сжёг  рукопись  своей  книги ( ради  работы  над  которой  изолировал  себя  от  мира), и, даже ,забросил  под  кровать  любимую  скрипку, предварительно  завязав, издевательс-ким  бантиком  все  струны. С  этих  пор  стиль  его  жизни  поменялся  кардинально.Целыми  дня-ми  он  валялся  с  ногами  на  диване  или  бродил  по, уже  почти  неузнаваемым ,улицам , катя-щегося  в  самые  глубины  депрессивной  географии , города, меланхолически  напевая  на  соб-ственный  лад  какой-нибудь  сонет,близкого  ему  по  жизненным  неурядицам, Петрарки, что-то  типа:
Cercato  bo  sempre  solitaria  vita                                                                                                                                              (Le  rive  il  sanno,  e  le  camparge,  e  I  boscbi),                                                                                                                             Per   fuggir  quest’ingerni  stirlie  loscbi,                                                                                                                            Che  la  strada  del   ciel’  banno   smarita.                                                                                                                                      (итал.: Я  всегда  искал  уединения                                                                                                                                           (на  берегах  рек, в  полях, в  лесах)                                                                                                                                       Чтобы  избежать  тех  тёмных  соблазнов,                                                                                                                        которые  сталкивают  с  пути  на  небеса).                                                                                                                                    
  А  затем, когда  ноги  начинало  ломить  от  усталости, возвращался  домой  и  снова  валился  на  диван, и  перед  тем  как  отключиться, обхватывал  голову  руками  и   бормотал  в  отчаянии: «Су-масшедший  мир, пропащий  город! Зачем  мне  снится  этот   бредовый  сон… и  понимание , что  я  никогда  не  захочу, не  буду  способен, к  этому  привыкнуть?»
  Несколько  вернувшись  назад  следует   сказать, что  Фрэнк  и  некая  замечательная  женщина     (речь  о  которой  ещё  впереди), оставались  его  единственными  здесь  близкими  друзьями. Но  Фрэнк  появлялся  очень  редко, а  женщина  была  любовницей  другого. Поэтому  ему  в  сущнос-ти  ничего  не  оставалось (при  его  теперешней  любви  к  затворничеству), как  думать  и  вспоми-нать, думать  и  вспоминать  с  тоски, как  порою  с  тоски  спиваются. И  лишь  под  Рождество  он  отходил  душою, когда  у  замечательной (но  не  его) женщины  собиралась  музыкальная  вече-ринка. Видно  с  этой  тоски  и  одиночества, Костя  и  стал  интересоваться   злосчастными  судьба-ми  российских  оркестров,а  после  и  всей  России. Он  наизусть  выучил  с  десяток   апокрифичес-ких  апокалипсисов, читал  индийских  и  греческих  мистиков, Экхарта  и  Беме, Николая  Фёдоро-ва  и  Владимира  Соловьёва, Юнга  и  Розанова, искал  истоки  современного  плачевного  состоя-ния  Русского  мира  в  древних  былинах  и  народных  сказках, скупал  за  бесценок  у сторожа  «Архива  семнадцати  покровских  революций»  политические  документы   последних  двадцати  лет. Приходя  к  нему  несколько  раз  в  последний  месяц, Фрэнк  был  по  началу  рад, что  чёрная  меланхолия, вызванная  неотступными  воспоминаниями   наконецто  начала  отпускать  друга. Обложившись  ворохами  исторических  выписок, документов  и  книг, обставившись  фарфоровы-ми  фигурками  скоморохов,портретами  членов  советского  Политбюро, расписными  чашками  и  полуистлевшими  иконами, он  каждый  раз  делал  Фрэнку  жест  сесть  на  диван  и  молча  ждать, пока  он  скоренько  допишет  очередной  параграф  своего  фундаментального  документально-художественного  трактата: «Кто  в  чём  виноват?»  с  приложением  десяти, дополняющих  каж-дый  том  скрипичных  сонат, где  будет  выражено  то, что  не  может  быть  выражено  словами, то  бишь  самое  главное, без  чего  книги  не  понять. Иногда, Фрэнк ,устав  ждать  так  и  уходил, осторожно, чтобы  не  спугнуть  другу  вдохновение, прикрыв  за  собой  дверь, так  и  не  дождав-шись, пока  Костик  оторвёт  лихорадочный  взгляд  от  растущего  прямо  на  глазах  вороха  черно-виков.Шагая   домой  он  тешил  себя  надеждой, что  состояние  подобной  одержимости  не  мо-жет  длиться  вечно, рано  или  поздно  начнётся  обратный  компенсирующий  процесс  в  психике  и  его  другу  придётся  «propter   vitam  Vivendi   perdert   causas» (лат: «Ради  самой  жизни  отка-заться  от  её  смысла» - фраза,вроде  бы,Сенеки).«В  конце  концов,как  сказал  Циммерман: «Оди-ночество – прекрасная  вещь; но  ведь  необходимо, чтобы  кто-то  вам  сказал, что  одиночество – прекрасная  вещь»(трактат  «Об  одиночестве»  1756 год)». Итак,сначала  Фрэнк  искренне  радо-вался  чудесному  выздоровлению  друга, но  вскоре  у  того  возникла   сумасбродная  идея, что  именно  он, Фрэнк, должен  и  может  спасти  мир  от  грядущей  катастрофы. Он  стал  убеждать  Фрэнка  решиться  на  какой-то  самый  важный  шаг,смысл  которого  для  него  с  каждым  днём  проясняется  всё  более, но  с  учётом  его  бесконечной  сложности, едва  ли  может  быть  по-нас-тоящему  понят  всё  ограничивающим   человеческим   сознанием. Однако, он  уже  скоро  сможет  дать  кое-какие  практические  наводки  и,даже,вычислить  магический  маршрут  и  приблизитель-ный  расклад  открывающихся  возможностей. В  подтверждение  своим  словам  процитировал  из  23-го  Метафизического  диспута   Суареса: «Causa  finalis  movet  secundum  suum  esse   reale, sed  secundum  esse  cognitum» (Конечная  причина  не  влечёт  своего  следствия  реально, но  следствие  становится  познаваемо».  Suarez.). Короче, выслушав  всю  эту  абракадабру, Фрэнк  снова  не  на  шутку  обеспокоился   душевным  здоровьем  своего  друга.
 В  этот  раз, едва  войдя  в  комнату, Фрэнк  увидел  друг, стоящим  поодаль  от  письменного  сто-ла. Повернувшись  на  миг  в  его  сторону, Костя  сделал  ему  уже  привычный  жест  сесть  на  ди-ван  и  молча  слушать, после  чего   лёгким  касанием  виртуоза  скрипки,включил  допотопный  проигрыватель  и  опустил  на  вращающийся  неровными  волнами  виниловый  диск  почти  неве-сомую  головку  звукоснимателя.Комната  наполнилась  мистически-бодрыми   ритмами  Лядовс-кой «Кикиморы». Через  некоторое  время, Костя  убавил  громкость, подошёл  к  книжному  шка-фу  и  вытащил  оттуда   книгу  с  русскими  сказками,сел  на  диван  рядом  с  Фрэнком   и  стал  чи-тать  вслух: «Чудище  лесное… Без  привету, без  радости  глядит  она, нечистая,на  добрых  людей. Всё  бы  ей  губить  да  лишать  толку, всё  бы  ей  на  зло  идти, всё  бы  миром  мутить. Живёт, рас-тёт  Кикимора  у  кудесника   в  непроходимой  чащобе, на  зловонных  болотах. От  утра  до  вече-ра  тешит  Кикимору  Кот-Баюн, говорит  ей  сказки  заморские, растит  на  искушениях  гибельных. С  вечера  до  бела  света  качают  Кикимору  во  хрустальной  колыбельке. Ровно  через  семь   лет  вырастает  та  Кикимора. Тихошенька, хорошенька  та  Кикимора, а  голова  у  ей  мал-малёшенька, со  напёрсточек, а  туловище- не  спознать  с  соломенкой. Стучит, гремит  Кикимара  от  утра  до  вечера, от  вечера  до  полуночи, прядёт  в  душной  своей  землянке  купель  конопляную, сучит  пряжу  пеньковую, снуёт  основу  шёлковую, чтобы  петля  на  шее  невинной  жертвы  было  проч-ная, не  порвалась  ненароком . Зло  держит  Кикимора  на  весь  люд  честной, а  Кот-Баюн  рядом  ходит,о  ноги  её  чешется, намурлыкивает  свои  сказки   завораживающие, не  переставая,как   ве-лел   Кудесник, никому  неведомый  в  этом  мире».
Отложил  Костя  книгу, губы  его  дрогнули, зрачки  прыгают; молвил  что-то  непонятное – прокля-тье-ли  какое – срывающимся  на  присвист  шёпотом, на  икону  углу  с  мольбой, дрожа, посмот-рел; перекрестился  три  раза  и  наконец  произнёс  членораздельно, обращаясь  к  Фрэнку: «Вот  оно, брат, семя  антихристово; вот  кто  пряжу  нашей  судьбы  сучит, верёвку  пеньковую  нам  на  шею  готовит, Вот  кто  всю  неразбериху  эту  закрутил  мастерски. Надо  тебе, приятель, в  дорогу  собираться – откупить, отслужить  землю  русскую,да  не  у  Чудища , а  у  самого  Кудесника  Трек-лятого».Фрэнк   с  лёгким  раздражением  усмехнулся, уверенный  в  том, что  Костина  ментальная  фантасмогория  непрочна  и  обрушится  при  первых  же  попытках   её  атаковать,следуя  логичес-ки  безупречному  принципу  argumentum  ad  absurdum  (лат. : доказательство,посредством  дове-дения  до  нелепости). Реализуя  этот  план, он  первым  делом  спросил: «Ну, хорошо, допустим, что  подобным  образом, ты  символически  открыл  мне  карты  судьбы, допустим, ты  мне  откро-ешь, даже, что-то  ещё  поопределённее, в  том  числе  имя  и   характерные  признаки  Душегуба, но  если  он, в  силу  ограниченности  нашей  способности  познания, неведом  в  этом  мире, то  как  мне  добраться, хотя  бы  до  его  явленной   проекции  в  здешней  реальности;  и  если  я,всё-таки,возьму  эту  ускользающую  проекцию  на  миг  за  жабры, то  откуда  мне  знать, что  со  всем  этим  следует  делать  дальше? А  если  чего-то  делать  категорически  нельзя. Помнишь   притчу  о  любопытном  туземце, попавшим   на  пульт  управления  атомной  станции?Ладно, давай  на-чистоту! Всё  это - чисто  книжные  истины, важные  только  для  твеого  книжного, а  по  сути  дела,  индивидуально-внутреннего  мира. А  я  не  твой  книжный  герой  и  не  могу   как  небезъизвест-ный  тебе  барон  скакать  со  страницы  на  страницу  сказочного, но  всего  лишь  нарисовонного, ландшафта, чтобы  где-то  ближе  к  планируемому  концу  дать  по  шляпе  отрицательному  пер-сонажу. Ведь  рассчитанная  тобой  траектория  моего  сюжетного  пути, а  сейчас  мы  находимся  где-то  на  его  середине. Mediam  tenuere  beati (лат.: середину  заняли  блаженные)), возможно,  такая  же  выдумка  как  и  моя  Клеопатра,  разница  в  том, что  за  своей  выдумкой  я  действи-тельно, готов  выйти  за грань  сумасшевствия, а  за  твоей  выдумкой,я  готов  сделать  злосчаст-ный  шаг  лишь  затем, чтобы  вытащить  тебя  оттуда».Костя, подумав  переспросил : «Всё  же  го-тов?..». Фрэнк  взметнул  в  сердцах  руки: «Да  пойми  же, дурья  голова! Пока  ещё  не  совсем  поздно. Человеку  со  стороны  куда  виднее: ты  просто  постепенно, медленно  сходишь  с  ума, закупорившись  в  своём  беспросветном  одиночестве, музыке  и  книгах. Пора  стряхнуть  с  себя  это  наваждение, иначе  вскоре  сам  будешь  похож  на  свою  Кикимору,станешь   замороченным   доносящимся  из  собственного  бессознательного  гипнотическим  мяуканьем, услышанным  че-ресчур  чутким  и  поэтому  ненадёжным  ухом  отчаяния  и одиночества». В  глазах  Кости  Наблю-датель  на  миг  заметил  обиду и  раздражение, но  лёгким  усилием  воли  эти  мимолётные  вспо-лохи  низменных  чувств  были  сметены, уступив  место  прежнему, отрешённо-грустному  выра-жению: «Причём  здесь  книги? Искомое  местоположение  и  искомая  личность  не   в  книге, а  действительности. Книга  только  знак, не  более  чем  случайная  или  неслучайное  аллюзия,  на-толкнувшая  меня  на  открытие». – « Вот  и  объясни  мне  хотя  бы,как  я  могу  найти   указанное  тобой   место  и  при  этом(допустим, что  найду), не  сойти  с  ума, зная, что  этого  не  может  быть  по  собственным  же  рациональным  соображениям, видя  этот  реализовавшийся  назло  моему  упорствующему  разуму  абсурдный  бред. Буду  ли  я  способен  после  этого  вообще  на  какой-нибудь   разумный  поступок, рассчитанный  по  всё  тем  же  рациональным  соображениям, сме-тённым  нахрен, окончательно  взбесившейся  реальностью?» - «Пойми  этим… пока  ещё  рано  говорить  об  их  сущности, только  того  и  надо, чтобы  ты  не  выдержал  и  свихнулся, не  выдер-жав  трудностей  обрушившихся  на  тебя  испытаний , им  только  и  нужно,чтобы  твой  крестный  Путь  до  твоей  Голгофы  окончился  по  их  плану, чтобы  ты  как-бы  умер  заживо, или  проявил  НЕЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ  СЛАБОСТЬ, не  дойдя  в  полном  разуме  до  сакрального  места,где  РЕШИТСЯ  ВСЁ, им  нужно,чтобы  ты  был  уже  неспособен  ничего  адекватно  видеть  и  понимать  сквозь  разбередившуюся  боль, когда  кровь   из-под  тернового  венка,будет  заливать  твои  глаза, ибо  от  правильности  и  хладнокровия (не  смотря  ни  на  что) твоего  видения  в  КОНЦЕ  ВСЕГО  и  бу-дет  зависеть  каким  будет  НОВЫЙ,ЕЩЁ  НЕПОСТИЖИМЫЙ  МИР».- «Что  за  сумасбродные  идеи! Зачем   вешать  на  меня  такие  ответственные  задачи. Я  не  хотел  бы  быть  тем  кто  способен  их  решить. Кто-нибудь  споросил  моего  согласия  на  добровольное  участие  в  этой  трагедии  и, к  тому  же, в  главной  роли?»-голос  Фрэнка   звучал  уже  не  так  уверенно: в  нём   были  замет-ны  интонации  тщательно  скрываемого  до  сих  пор  глубинного  страха,происхождение  которо-го  оставалось  пугающе-недоступным. Костя  умиротворяющее  опустил  руку  на  его  плечо  и  по-качал  головой: «Ну,разве  похоже  это  всё  на  театр,какая  ещё  роль? Что  за  убогий  самообман.  Пойми  же  наконец: всё  происходит  по-настоящему, ну  разве  что  не  только  теперь  и  здесь.»
Неизвестно  сколько  времени  они  сидели  в  полном  безмолвии. Наконец  вечер  обнял  своими  холодными  ядовитыми  щупальцами  одурманенный  гипнотическими  фантасмогориями  город.  Тот  даже  не  дрогнул  в  ответ  на  это  мистическое  прикосновение  и  доверчиво  приклонил  голову  в  направалении   необъясномо   медлящей  пасти  чудовища.
Наконец  Фрэнк  встал  и  засобирался  уходить. Напоследок  он   всё  же  спросил: «Чушь  конечно  же  полная, но  всё  же, интересно, как-бы  я  стал  искать  то  место, куда  ты  меня  собираешься  спровадить?» Не  обращая  внимания  на  показной  ёрнический  тон, Костя  заговорил  спокойным  ровным  голосом:  «Вообщем  всё  по-гениальному  просто.Нужно  только  придерживаться  неско-льких  правил.Во-первых, нужно  идти  всегда  в  одном  направлении,но  это  направление  непро-странственное, оно  скорее  внутреннее, ты  вскоре  сам  поймёшь, что  я  имею  в  виду. Главное, никогда  не  знать  точно,куда  сделаешь  следующий  шаг. Интуиция, это  компас-мерцание, кото-рый  всегда  должен  быть  первой  свежести. Помнишь  слова  Николая  Кузанского  о   DOCTA  IGNORANIA (лат. «знающее  незнание»). Всё  предельно  просто: незашоренное  сознание  легко  делает  шаг  в  незнакомом  направлении,не  опасаясь  при  этом  провалиться  в  пропасть. Второе  правило: что бы  ни  происходило, удерживай  ясность  сознания. Sub  conservatione  formae  specificae  salva   anima ( лат.: «При  сохранении   особой  формы, душа  остаётся  неприкосновен-ной». Раймонд  Луллий) . Чуть  покорёжишь  душу  застоявшимся  внутри  страхом  или  отчаянием -- и  всё, ты  уже  не  тот, ты  уже  не  сможешь  воспользоваться  нюхом  собственной  интуиции, чтобы  по  собственным  следам,  ушедшим  в  НЕТУДА, вернуться  к  месту  роковый  развилки  и  продолжить  прерванный  путь  как   ни  в  чём  не  бывало, лёгкой  рысью, назло  стерегущим  сверху  и  снизу  недоброжелателям. Ты  должен  понять  до  конца, что, оставаясь  человеком  идёшь  искать «то,не  зная  что»  и  неизвестно  у  кого. Кикимора, увиденная  из  тёмной  подво-ротни, может  быть  лишь  отвлекающим  манёвром, как  чернильный  фантом  у  каракатицы, преследуя  который  ты  можешь  упустить   реальную  добычу.Будь  начеку, не  доверяй  собствен-ным  глазам,а  порой  и  сердцу. Да, я  знаю,ты  рассказывал  о  Клео. Кто  бы  она  ни  была,ты  ещё  можешь,как  сказано, вернуться  по  собственным  следам  к  месту  развилки. Прибавив  ско-рость, ты  отыграешь  упущенное  время. До  нового  искушения, до  нового  искушения… И  в  до-полнение  к  этим  двум  принципам: держи  всегда  себя  в  руках, не  к  бабушке  на  пироги  отп-равился. Слишком  не  хитри, не  дави  на  нервную  систему  встречных. Будь  истинным  лордом, с  маской  невозмутимости  при  любых  обстоятельствах, что,кстати, у  тебя,приятель  всегда  прек-расно  получалось.»…
  После  этого  монолога, погружённый  в  глубокую  задумчивость, Фрэнк  вышел  от  приятеля, забыв  попрощаться, чему  тот  нисколько  не  обиделся,понимая  противоречивое  состояние,в  котором  находится  его  друг.    
 Глава № 11      ( «Иродиада»).
 Закрывая  за  приятелем  дверь, Костя  обнаружил  просунутый   заподлицо  дверного  косяка (ус-ловленное  место)  сложенный  вдвое  лист  бумаги. «Это  от  неё, наверное  кто-то  из  её  поклон-ников  напросился  на  оказание  почтальонских  услуг?» - с  замиранием  сердца  он,прямо  в  две-рях,стал  разбирать  причудливую  вязь  небрежно  начёрканных  любимой  рукой,то  ли  букв, то  ли  музыкальнеыхз  знаков: «Дорогой  Маэстро! Где  же  вы  пропадали  всё  это  время? Почему  до  сих  пор  не  подавали  о  себе  никаких  вестей? Думаю, что  Мармонтень  был  не  совсем  прав, утверждая, что  «La  musique   est  le  seul  des  talents  qui  jouissent  de  luimem; tous  les  autres  veulent  des  temoins» (фр.: «Музыкальность – единственный  талант,который  довольству-ется  сам  собою; все  остальные  требуют  второго  лица»). Одиночество  не  идёт  вам  на  пользу.  Если  же  причина  вашего  отсутствия  заключается  в  моей  холодности, то  знайте, никогда  не  следует  слишком  страстно  желать  невозможного  или  всерьёз  верить, вслед  за  отцом  Ком-миром (фр.  иезуит(1625-1702), что   floren  putares  nare  per  liquidum  aethere (лат. : «цветы  рож-даются  из  текучего  эфира»). Полное  игнорирование  в  плоскости  интимных  отношений  прин-ципа  реальности, мстит  за  это  самым  коварным  образом, закругляясь  в  конце  концов   твор-ческим  бессилием  в  самом  широком  смысле. К  тому  же искомая  вами  идеальная  женствен-ность, как  некая  noumena (лат.: вещь  в  себе), не  высвечивается  в   phenomena (лат.: явления)  только  лишь  одной  женщины, в  силу  своей  субстанциональной  вездесущности. На  более  при-землённом  языке:  женская  нежность - не  нежность  только  одной  женщины, тем  более  для  ищущего  полноты  осознания  философского  ума, достигшего  уровня  при  котором   первичная, не  преображённая  духовно  сексуальная  близость  является  примитивными  штучками-дрючка-ми  чуть  ли  не  каменного  века  или,перефразируя  Паскаля:когда  «que  tout   notre  raisonnement  se  reduit  a  ceder  au  sentiment» (фр. : «когда  всякое  наше  рассуждение  готово  уступить  чувст-ву»). Останемся  же  друзьями! И,по-дружески, без  детской  обиды  примите  моё   желание  выта-щить  вас  из  того  удручающего  состояния, в  котором  вы  с  некоторых  пор  находитесь  и , как-то  скрасить, если  уж  не  получится  уничтожить  вовсе, ваше  одиночество. Дело  вот  в  чём. Одна  из  моих  приятельниц,выслушав  от  меня   историю  о  вашем  злосчастном  таланте,о  вашей  неп-реклонной  решимости  догнивать  в  безвестности, где-то  в  вонючей  конуре; о  том, что  вы  заб-росили  скрипку , и  оставили  своих  друзей, ради  завершения  своего  грандиозного  труда, кото-рый, уже,  никто  и  никогда  в  нашем  деградирующем  мире  не  оценит  по  достоинству, в  кото-ром  даже  я  тону  своей  беспомощной  мыслью  словно  полная  дура.Воистину, « quand  le  bon  ton  arrive  le  bon  sens  se  retire» (Фр.: «когда  приходит  хороший  тон, уходит  здравый  смысл»). Прочувствовав  в  полной  мере  монументальную  трагедию  вашего  существования, ставшую  для  неё,своего  рода, примером  бессмысленной, абсурдной  стойкости (она  назвала  вас  современ-ным  Сизифом), очарованная  вашими  разочарованиями, она  с  тех  пор  имеет  только  одно  же-лание  увидеть  вас  и захлестнуть  волнами  интеллектуальной  нежности,задушить  в  своих  сефи-ротических  обьятьях (прим. : от  слова «сефироты»  божественные  первосмыслы  в  Кабалле). По  секрету  сказать, она  видит  в  вас  воплощение  Гермеса  Трисмегиста, того  самого, кто  написал  «Изумрудную  скрижаль». Человек  она   чрезвычайно  страстный  и  впечатлительный, особенно  это  касается  тайных  знаний  и  примитивных  форм  сэкса.Если  вы  не  появитесь, я  всерьёз  буду  опасаться  за  состояние  её  рассудка. Уже  сейчас  крайняя  эксцентричность  её  поведения  дела-ет  почти  невозможным  наше  общение  без  посторонних, но  для  вас  это  как  раз  то  что  надо. Возьмите  от  неё  кусочек  её,излишнеё  жизненности,и  дайте  ей  взамен  кусочек  своей, выхола-живающей  изнутри, смерти.Вылечите  друг  друга  своими  недугами,перемешайтесь  вашими   взаимоисключающими  субстанциями, создав, гармонизирующую  и  ограничивающую  обоих  Полноту, но  не  слишком-то  увлекайтесь, не  доводите  дела  до  полной  аннигиляции  иначе,  вместо  двойного  спасенеия,мы  потеряем  вас  обоих. Итак  мы  ждём  вас  10  ноября  к  7  часам  вечера  по  следующему  адресу:…. Посему, до  скорой  встречи, любящая  тебя( как  сестра…) ….NATALY».
  Прочитав  письмо, Костя  перевёл  взгляд  на  отрывной  календарь  на  котором  было  9  ноября. Он  прошёл  вглубь  комнаты, сел  на  диван,положил  разгорячённую  голову  на  влекущее  метал-лической  прохладой  блюдо, лежащее  на  журнальном  столике,обхватил  голову  руками  и   до-вольно  долго  находился  в  таком  положении, перебарывая,из  последних  сил, нахлынувшую   изнутри  тоскливую  обиду. Затем  медленно, слегка  пошатываясь  от  слабости  встал,подошёл  в  туалете  к  сливному  бачку, достал  оттуда   что-то  завёрнутое  в  удивительно  чистый  бархат  не-бесно-голубого  цвета, аккуратно  развернул  его, вытащил   оттуда,когда-то  заброшенную  и  сло-манную, но  кое-как  отреставрированную  скрипку, подошёл  к  полураспахнутому  весь  день  ок-ну,поднял  дрожащей,соскучившейся  по  привычному  делу  рукой  смычок, судорожно  глотнул  побольше  воздуха  с  улицы,закрыл  глаза   и  стал  играть  что-то  очень- очень  грустное, болтаясь  всем  телом  из  стороны  в  сторону  в  ритм  музыке,и  это  напоминало  раскачивание,леденящим  ветром,повешенного  на  городской  площади,когда  зрители  казни  уже  давно  разошлись  по  домам,безразлично  оставив  труп  на  издевательские  игры  приближающемуся  от  горизонта  и  свистящему  во  все  щели  Земли  урагану. Наконец  он  прекратил  играть, положил  скрипку на  подоконник  и  произнёс  тоном  окончательно  затравленного  человека:«Что  ж,если  она  того  хочет, я  пойду  к  той…Я  буду  себя  примерно  вести,чтобы  она  осталась  мною  довольна  и  убе-дилась, к  своему  удивлению, что  я  действительно  могу  быть  счастлив  без  неё. Значит  завтра  и  пойду!»- обречённо  заключил  он, потирая  рукой  отчего-то  вдруг  мучительно  разболевшую-ся  шею. Но  откуда  ему  было  знать  что  листы  календаря  не  обрывались  уже  больше  года… Однако,  может  быть,ещё  не  всё  потеряно  с  этой  дефектной  Вечностью  и ,застрявшая  внутри  себя, Осень  не  знает  срока   давности… Если  теперь  любой   сегодняшний  день, по  своей  пере-рождённой  глубинной  сути, может   быть  9  ноября, то  почему  же  любому  дню  завтрешнему  не  стать  хотя  бы  лишний  раз  десятым?
 Глава  № 12.    («Саломея»).
На  следующий  день, вечером, Костя  шёл  по  указанному  в  письме  адресу. Тускло-жёлтый  ту-ман  в  этот  день  был  густым  как  никогда,а  воздух  своей  тяжестью  и  изменившимся  химичес-ким  составом  с  каждым  шагом  становился  всё  более  враждебен  земной  жизни, но  Костя, с   необъяснимым  для  себя  упорством,продолжал  почти  сомнамбулистическое   движение  к  фа-тальной  точке  икс, едва  различая  предметы  в  радиусе  нескольких  шагов, тыкаясь  от  фонаря  к  фонарю, в  досаде  отплёвываясь  и  яростно  разбрасывая  ногами  загромождающие  путь  гру-ды  гниющих  ошмётьев (словно  бесчисленные  щупальца  выползшего  на  поверхность  глубоко-водного  монстра). Однако  скоро  он  стал  выбиваться  из  сил, и,когда  от  уличной  вони  стало  резать  глаза, а  гниющие  городские  щупальца, плеснув  едкой  грязью, метнулись  оплести  его  шею, он  остановился  на  миг  и  подумал: «Дёргнул  же  меня  какой-то  бес  отправиться  к  этой… ненормальной-незнакомой! В  такой  туман  и  в  самую, к  тому  же  замусоренную  всякой  мес-тной  мистикой  часть  города! Да  и  вообще – спонтанно, незаметно  для  себя,заговорил  он  на  языке  своего  прошлого  воплощения, что   слкчалдось  нередко  в  пределах  Покровской  геоано-малии-  «Il  fallait  qui  Homme  fait  ivre, quand  il  songea  a  batir  une  ville  dans  un  terrain  aussi  laid» (фр.:вероятно  Человек   был  пьян,когда  задумал  выст-роить  город  в  такой  безобразной  местности).Говорят  раньше  на  этом  месте  было  древнее  болото, населённое  реликтовыми   земноводнымим  и  болотными  ведьмами.  Настоящее  MARE  TENEBRARUM(лат.: «море  мрака»). Затеряться, пропасть  в  этих  причудливо  эволюционирующих  авгиевых  конюшнях  мира, проще  простого. Вместо  того, чтобы  их  вычистить, Геракл  был  частью  пережёван  и  частью  ассимили-рован  ими, наделив  всю  эту  мировую  гниль  и  немочь  бытия  свойствами  мифического  гиган-тизма»  и  наложив  заклятие: «QUITA  NON  MOVERE!»(латю: «не трогать  неподвижное»). Костя  попытался  образно  представить  это, пока  ещё  затаившееся  под землёй  Поволжья, чудовище-мутанта,огорошивающую  пародию  на,спящего  до  поры  до времени,былинного  богатыря (Илья  Муромец), чьё  присутствие  прежде  обозначалось  лишь  гигантской  каменной  рукой, нелепо  торчащей,как  на  жутких  картинках  вуду  из  развороченных  каменных  глыб,где-то  в  районе  ДК «Дружбы»(прим.: имеется  в  виду  памятник-мемориал  жертвам  Чернобыля).За  последние  полгода  произошли  зловещие  изменения:В  самом  центре,заросшего  полынью и  чёртовой  травой,стадиона(прим.: имеется  в  виду  стадион  за  Восьмым  кварталом) появилась  вторая  ка-менная  рука, а  посередине  между  ним, сквозь  десятилетний  дёрн  и  растрескавшийся  асфальт  стало  появляться,что-то  вроде  камененого  лица,точь  в  точь, как  на  тех,загадочных  фотографи-ях  NASA  с  Марса.В  районе  старого  хлебокомбинатовского  кладбища   появились  две,торчащие  вверх  пальцами  огромные  каменные  ступни.Между  этими  пятью  точками  слышался  тяжёлый, медленно-ритмичный  подземный  гул, и  этот  ритм, словно  дыхание  выходящего, с  помощью  чьй-то  чёрной  магии,из бессознательного  состояния   титанического  организма, с  каждым  днём  становилось  всё  учащённее  и  глубже. Некоторые, особо  бдительные  местные  любопытные,  утверждали, даже, что  если  долго-долго  приглядываться, то   можно  заметить  движение  паль-цев, а  каменное  лицо  уже  пытается, дробя  стянувший  губы  гранит, приоткрыть  рот, готовясь  сделать  первый  глоток  оживотворяющего  воздуха, после  чего, существо  окончательно,якобы,   придёт  в  себя  и  поднимется  на ноги.Всё  это  не  сулило  ничего  хорошего  и  поёжившись  от  неприятных  предчувствий,Костя  пострался  отогнать  от себя  мысли  о пробуждающемся  ПОК-РОВСКОМ  ГОЛЕМЕ(куда  уж  там  Праге!), переключившись  на  проблемы  более  насущные: «Конечно,заблудиться  в  монументальном  убожестве  и  туберкулёзных  грёзах  этого  лабиринта, проще  простого, но  я  дойду, для  меня  не  может  быть  вещи  очевиднее, - только,что  же  будет  там, куда  я  всё-таки  дойду? Скорее  всего  что  там  для  меня  ничего  не  будет,то  есть  не  будет  ничего  окончательно  проясняющего  и  мне  придётся  плестись  по  этому  лабиринту  обратно, выгоняя  из  лёгких  уже  последнюю  лёгкость  бытия». Отдышавшись, он  продолжил  движение, самоотверженно  преодолел  залитый  по  пояс  фиолетовой  жижей ,убаюкивающе  побулькиваю-щий  пустырь, который  местные  пиллигриммы  почему-то  называли «Тибетом». Наконец  он  вы-шел  к  обвешанному  космической  плесенью  развалинам   кирпичного  завода.Снова  остановил-ся, переводя  дух, думая  с  грустью: «Вот  так  обрывается  в  конце-концов  горделивая  поступь  ненасытного  Гомункулуса  Урбанизации. Когда-то,здесь  был  посёлок  названный  Кирпичным, потому  что  люди  рассчитывали   когда-нибудь  в  будущем  сделать  его  кирпичным  в  полном  смысле  слова, то  есть  железобетонным.И  вот  что  вышло  из  столь  великолепных  замыслов: непролазная  полуживая  топь(Покровский  Камнеядный  Солярис - Материнское  гермофродит-ное Чрево, рождающее  апокалиптических  гигантов ),постепенно  заглатывающая  в   своё  кислот-ное  нутро, остающиеся  здесь  обломки, набирающаяся  сил,чтобы  расползтись ,гигантской  амё-бой, дальше,по  подземным  норам  до  самой  Европы  и  Китая. Monstrum  horrendum informe  ingens  cui  lumen  ademptum(лат: страшное,нечто  огромное,жуткое,детище  мрака). А  если  смот-реть  на  подобные  вещи  в  более  широком  масштабе? Ведь  Москва  и  Петербург  тоже  на  бо-лотах  строились, как  будующие  рассадники  подобных   урбо-одноклеточных. Сдаётся  мне,что  существовал  какой-то  глобальный,явно  не  человеческий  замысел.Люди  были  всего  лишь  рас-ходным  материалом, а  зачастую  и  просто  удорбрением…» - начал  было  увлекаться   причудли-вой  вязью  мыслей  Костя, но  вдруг  оборвал  цепь  умозаключений, обнаружив  уже  стоит  перед  искомым  домом. «Неужто  и  впрямь  дошёл?  И  всё  же  нужно  обмозговать  спокойно, чего  же  мне  на  самом  деле  от  этой  встречи  надо,ведь  наивно  до  сих  пор  верить, что  я  здесь  пото-му, что  чего-то  надо  Ей,той  которой,с  часу  на  час,я  должен  изменить  возможно  самым  пас-кудным  образом. Но  мне-то  зачем  этот  маразмо-эротизм  в  козлодоевской   аранжировке? Не-ужели,в  ответ  на  моё  чистейшее  безответное  чувство,я  должен  удовлетвориться  вот  этой  тухлой,  подменой?…  «il   n’est  de  vrais  plaisirs  qu’avec   de  vrais  besoins» ( «истинные  удовольст-вия  невозможны  без  истинных  потребностей» -фраза  Вольтера).Да  и  в  любом  случае, если  даже  грубой  похоти  тут  и  впрямь  будет  минимум, даже  если  эта  незнакомка  мила, как  ли-лия  и  чиста, как  незабудка, это  ж  всё  равно  абсурд -- то  что  я  делаю. Рваться  всеми  силами  души  к  одной  и  соблазнять,при  этом ,другую; своим  чрезмерным   покорством   а-ля  Шекспир  непокоряться  первой,делая  вид, что  самозабвенно  покоряюсь ,с  радостью  истекающего  интел-лектуальной  спермой  самца! Будто-то  бы  можно  осознанно  покорством  непокоряться, равно  как  и не  быть  собою,будучи  им, как  ни  крути. Какой-то  алогический  крематорий, экзекуция  мозга  Инквизицией  воли!И  всё  это  лишь  для  того,чтобы,всего  лишь,оттянуть  осознание  своей  полной  ненужности  для  неё,значимой  лишь  настолько, насколько  вздрогнет  порой  её  уязв-лённая   совесть, ещё  не  до  конца  привычная  к  моему,вынужденному  ею  же,отсутствию…»
Костя  судорожно  вздохнул, махнул  в  сердцах  рукой, мол, будь,что  будет  и  постучал  в  дверь. Открыла  дама,мгновенно  отрезвляющей  внешности, закутанная  в  шерстяное  стёганное  одея-ло, вышитое  знаками  Зодиака  и  крысиными  мордами. С  невообразимой  резкостью  черт  её  лица  дисгармонировал ,только, непропорционально  длинный, припухлый   на  конце  нос  алого  оттенка. Если  бы  не  этот  нос,её  внешность  вполне  бы  соответствовала  внешности  типичной  роковой  женщины,не  тяготящейся  эксцентрически-постыдными  наклонностями,  если  к  тому  же  умело  поднажать  в  самых  потаённых(но  не  очень-то  на  самом  деле  скрываемых)  и  чув-ствительных  местах, как  внутри, так  и  снаружи. Дама,вопросительно  и  с  угрозой,глядела  на  него, как-бы  говоря  пронзительно-оценивающим  взглядом: «Бойся  разочаровать  меня, прише-лец». – « Я  от  Натали…Костя…» - пролепетал  он  голосом  слабым  и  жалостливым. Она  переве-ла  взгляд  на  его  дрожащее,то  ли  от  холода, то  ли  от  неуверенности  тело, на  размокшие  в  хлам  ботинки  и  прикусила  в  раздумье  губу. То  ли  от  обиды, то  ли  от  отчаянья  он  вдруг  совершенно  отпустил  себя, раскрепостился  в  хлам( будь ,что  будет)  и  его  понесло:
«Лебёдушка  моя  белогрудая, вечер  вам  добрый! Наконец-то  свершилась  встреча  наша  долго-жданная.  Эх  ма, хохлома, - кума  встретила  кума!» – и  отделал  умопомрачительное  коленце  с  невообразимой, для  самого  себя,ловкостью, аж  застонав  от  дикой  боли  в  неприспособленных  для  этого  мышцах. Однако, напрягши  силу  воли,он  мастерски  перевёл  стон  боли  в, якобы,  спонтанный  всхрип  сладострастия. В  глазах  незнакомки  появились  едва  уловимые  знаки  рас-тущего  интереса. Костя  продолжал  в  том  же  духе, перейдя  на  испорченный  старославянский.  Обошёл  вокруг  неё  пару  раз,щёлкая  языком,оценивая  её  стать  и  бормоча  при  этом  настави-тельно: «Женская  грудь  зело  кругла  и  податлива,а  тронет  муж  живот  её  белый  и  щёки  наль-ются  цветом, словно  яблочки  медовые».Осмелев, он  даже  пару  раз  коснулся  её  спины  и  яго-диц, после  чего  попытался  обнять  за  талию, нелепо  потрясая  дрожащим  от  страха  пальцем  перед  отвислым   носом: «Теперь-то  не  отлындишь, стрекоза! Что, разомлела  ужо  от  слов  яд-рёных!? Эх  покрутишься  ты  на  моём  шесту  огненном, ведьмочка! Но,прежде,попотчуй  молод-ца,и  отведай  моего  подарочка. Я, чай, ни  какой-нибудь  прохиндей  подзаблудший, а  человек  достойный  твои  перины  пуховы  умять  задом, а  тебя, красавица,поддедь  передом».С  этими  словами  он  достал  из-за  пазухи  бутыль  мокричной  настойки  и  тушку  наскоро  ощипанной  и  подкопченой  утром  вороны, которую  почему-то  побрезговали  доклёвывать   более  щепетиль-ные   сородичи.Дама  окончательно  размягчилась. Алый  цвет  сошёл  с  кончика  её  носа  на  щё-ки  и  лоб,а  улыбка  приобрела  какое-то  изменчиво-плавающее  сосояние, что  в  общем  прида-ло  её  лицу  выражение  сговорчивой  сдержанности, уже  готовой,при  первой  же  возможности,  окончательно   и  самозабвенно  съехать  с  катушек.
Через  мгновенье  они  уже  идиллически   сидели  в  обнимку  на   поскрипывающем    в  такт  сло-вам  допотопном  диване  в  стиле  колониального  рококо.Костя   судорожно  мял  вспотевшими   пальцами  её  обманчиво  прохладные   ладони, глядел, не  отрываясь  в  её  широко  открытые, мутно-неподвижные  глаза   и  музицировал-когнигтивничал, то  есть  брехал-откровенничал, как  на  генеральной  репетиции - с  изысканным  паскудством, пытаясь  заглушить  самозабвенно  из-ливающейся  пошлятиной,стойкую  и  всё  более  крепнущую  тошноту  к  происходящему  реаль-но. «Ещё  вчера  мне  казалось, что  белоснежные  яблоневые  цветы   любви  моей  чистейшей,  будут  сыпаться  мне  под  ноги  червеобильными, никчёмными  плодами, до  тех  пор,покуда   древо  идеала  не  зачахнет  на  корню. Но,только  теперь  я  понимаю,как   жестоко  я  ошибся,гля-дя  в  глаза  ваши,подобные  кометам  неприкаянным, всполохами  огненными  прожигающими  светом  Нездешним   мизантропическую  ионосферу  моей  внутренней  планеты, рождая  над  го-ловой  полные   призрачной  жизни  северные  сияния, набрасывая   весёлые  ожерелья  огоньков  Святого  Эльма  на  липкую  чешую  моих   ночных  кошмаров…»  и  так  далее  в  том  же  духе, по-ка  она  не  застонала  в  неровном, внутренне-надорванном  режиме, запускаемого  редко(а, по-сути, всего  лишь  раз  и,сразу  же,в  вразнос) механизма,- и  опрокинулась  вместе  с  ним  на  ди-ван, вжала, что  было  силы  его  лицо -- судорожно  ищущее  как-бы  глотнуть  воздуха --  в  свою  преждевременно  высохшую,астматически  хрипящую  непривычным  животным  воодушевлени-ем,грудь. Прежде,чем  он  окончательно  потерял  сознание,перед  его  глазами  закружилось  вок-руг  центральной  оси, проходящей   между  ними, разросшееся  на  весь  потолок, одеяло, выши-тое  знаками  зодиака, улепётывающими  со  всех  лап  в  свои  чёрные  дыры-норы, космическими  крысами ,а  также  огромные, сверкающие  смертельным  ядом  двойные  галактики   губ  язычес-кой  богини  с  отвислым  носом,страстно  шепчущие со  всех  сторон,на  всю  Вселенную: «Нако-нец-то  это свершилось!Теперь  он  только  мой,мой! А  значит   Метаперекосяк  повторяется  и  всё  идёт  своим  чередом»…
  …Серой  тенью  отделилась  от  стены  крыса, прошуршала  по  плинтусу  с  ровност ью  привыч-ной, предесмотрительно  приподняв  мордочку,чтоб, сбитая  лапками,пыль  не  попала  в  ноздри, чтобы  не  чихнуть  ненароком… Думала  крыса  в  движении: «И  что  это  так  ароматно  белеет  там,под  столом? Не  иначе, как  хозяйка, по-рассеянности, косточку  птичью  обронила…Кто  ж  за  это  невинное  воровство  осудит,влюблённую  до  чёртиков,крысу? Крысак  мой - серьёзнай  ма-лый, - без  гостинца  на  призывный  мой  писк  не  позарится, хватает  ему  забот  в  его  священ-ном  оборотничестве,при  дворе крысиного  короля». У  ножки  стола  крыса  застыла  насторожен-но, правые  лапки  вперёд  выбросила, брюхом  плотнее  к  полу  прижалась, глазки  блеснули  ис-пуганно, усики  дрогнули – дыхание  человеческое  неровное, глухими  шепчущими  смешками  прерываемое, прямо  перед  собой  услышала  крыса. Стара  она  была, поздно  спохватилась. Да  что  же  делать! – Стостковалась  по  молодому  крысаку  крыса, - хочешь  не  хочешь, опасно, не  опасно, а  тащи,всё  равно  откуда, проклятую  косточку  в  соответствии  со  своим   стихийно-бес-сознательным. Когда  первый, ложный  страх  улёгся, подумала  крыса: «Авось  повезёт!» и  двину-лась  с  отчаянием, тянущегося  из  последних  сил  за  дозой,наркомана, осторожно,лавируя  меж-ду  двумя  парами  горячих, истомно  перебирающих  ног, повёрнутых  пальцами  друг  к  другу. Одна  пара  ног  белая  и  аппетитно  лоснящаяся, с  характерной помесью  крысино-человеческих  феромонов,- то  были  ноги  хозяйки, другая  пара  ног, несмотря  на  всю  свою  подвижность, выг-лядела ,как-то, предательски  удручённо, в  тёртых-перетёртых  носках, кое-где  нелепо  заштопан-ных  на  самую  тонкую  из  скрипичных  струн. Это  были, явно,ноги  чужака, около  которых  крыса  на  мгновенье  задержала  бег,обуреваемая  самоубийственным  духом  противоречия,столь  свой-ственным  их  племени; она  хотела  вцепиться  зубами  в  эти,почему-то ,всё  ещё  враждебно  нап-ряжённые  пальцы, но  вовремя  смирила  свои  атавистические  влечения  и  продолжила  путь  к  намеченной  цели, сопровождаемая  успокоительно-знакомым  голосом  с  интонацией  злобству-ющего  разочарования: «Господин  Музыкант! Ну  сколько  можно  намекать, ходить  вокруг  да  около! Я  уже  сотни  раз  не  девушка, лебедь  вашу! К  чему  это  нелепое  в  столь  неоднознач-ных  обстоятельствах  кастратное  миндальничанье  и   блоковская  манерность!  Ах,  Mille  pardons!  Ma’mselle! (фр.: «Тысяча  извенений, мамзель!»). Вы   напрасно  стесняетесь, целуете  только  мои  пальцы, закрыв  глаза, словно  представляя  вместо  меня  что-то  символически-иде-альное, но  взгляните  в  глаза  правде  жизни: вот  я  сижу, сбросив  платье,под  шафе  у  вас  на  коленях,ваше  кислое  лицо  погрузив  в  свою  алчущую  ласки  грудь, руки  жаркие  ушами  ваши-ми  перебирают  чувственно. А  вы  продолжаете  жалко  лелеять  какой-то  слюнявый  кошмар  импотента. Кого  вы  во  мне  видите? Бесстрастную  святую  со  средневековой  фрески, Вечную  Женственность? Очнитесь, суньте  голову  в  жбан  с ледяной  водой  непредвзятой  реальности. Тысячелетия  идеализировали  и  каялись ,-  и  к  чему  пришли?  Нить  времён  замкнулась  петлёй  цивилизационного  маразма, и  мы,как  в  каменном  веке,снова, глядим  друг  на  друга  с  чисто  животным  интересом. Чего  ж  стыдиться  и  щепетильничать? Кто  эту  дрянную  мистерию,кроме  нас  ломать  и  созерцать  будет?Какие  там  высшие  силы? Пустые  фантазии  о  моральных  импе-ративах ,давно  сданы  в  архив  и  благополучно  сгорели, вместе  с  остальным  ветхим   мусором. Там  никого  нет (она  подняла  над  головой  указательный  палец), нет  Вечности  и  Благодати, Любви  и Подвига  настоящих  нет. Это, как  выразился  один  знеающий:  всего  лишь  улыбка  ма-донны  на  дьявольском  лике  мира-пересмешника. Даже  все  грехи  и  преступления  наши – все-го  лишь  маски  скуки  и  отчаяния, потому-что,в  сущности,некуда  податься  простому  человеку… Кончился  самообман  с «Лестницей  в  небо». Все  мы  вольны   теперь  играть  любую  роль, кото-рая  попадётся  в  поле  нашего,всё  более  безрассудного,внимания; и  чем  больше  мы  играем, тем  несчастнее  становимся. Но  самим  собою  редко  кто  быть  отважится  на  все  сто. А  кто  мы  для  себя  самих? Самцы  и  самки, спятившие  на  сексе, как  за  миллион  лет  до  нашей  эры, сов-ременная  иллюстрация  вечного,как  повальный  грех,принципа  причины  и  следствия: «что, куда  вводить, чтобы  получить  на  выходе  хоть  малую  толику  кайфа»,и,чем  чаще  и  глубже  мы «вво-дим», тем  для  нас  лучше, в полном  соответствии  с  теорией  Павлова  об  условных, самонаво-дящихся  рефлексах. Все  мы  только  гипертрофированные, порченные  звери; разница  лишь  в  том, что  ты  талантливый  и  неудачник, а  я  дура  невезучая,  приговорённая,лишь  к  таким  как  ты,обессиленным   непутёвой  рефлексией, жлобам». Тут  вдруг  она  резко  прервала  свой  моно-лог  и,выкатив  в  ужасе  глаза, обхватила   руками  своё  горло;хрипло  забормотала, задыхаясь  и  покрываясь  белыми  пятнами   по  всему  телу. Костя  перепугался  не  на  шутку  и  попытался  вырваться  из  её  цепких  объятий. Но  не  тут-то  было. Немного  отдышавшись, она  словно  отве-тила  на  его  безмолвеый  вопрорс: «Проклятый  паразит! Он  скоро  меня  совсем  прикончит». – «Кто?» - опешив,  переспросил  Костя. – «Огромный  ленточный  червь  с  козлиной  головой. Мет-ров  пять  длиной, не  меньше. По  ночам  он  вылезает  прочь  и  ползает  по  городу, пытаясь  встретиться  с,бродящим  по  городу,Медным  Быком  с  пустым  блюдом  на  спине».- «Я  слышал  эту  городскую  легенду  о  бродящем  ночью  по  улицам  города  памятнике, но  с  чего  вы  взяли, что  блюдо  пусто, там,явно,что-то  лежит , лишь  прикрыто  колпаком».- «Пока  это  только  види-мость, блюдо  пусто  и  мой  червь  рано  или  поздно  принесёт  под  этот  колпак  человеческую  голову».- «Какую  голову?» -по   Костиной  коже  пробежала  дрожь  мистического  ужаса. «Тебе, пока, лучше  об  этом  не  знать» - усмехнулась  она  многозначительно. – «Ладно, но  почему  у  твоего  червя   голова  козлиная?» - «Кто  ж  его, червя, знает, почему…Голова  эта  иногда  говорит  со  мной  изнутри, от  неё, я  узнаю  невероятные  вещи, но  почти  сразу  же  всё  забываю, остаёт-ся  только  общее  впечатление  от  услышанного, оно  на  грани  шока, не  из  приятных. Мне  ка-жется,что  до  моего  недомогания,с  тобой  говорила  не  совсем  я, а  скорее  этот  самый  червь  моим  голосом. Я  веду  с  ним  настоящую  войну  на  уничтожение(кто  первый  сдохнет), травлю  всякой  гадостью,но  его  ни что  не берёт, однажды,он,озверев  от  моих  попыток  его  укокошить, едва  я  вышла  с  его  помощью  из  двухнедельной  комы,пообещал, что  сам   угробит  меня  к  рождеству (мол, он  устал  от  постоянной  неуверенности  в  своём  завтрашнем  дне  и  теперь  идёт  в  контрнаступление-самоубийство),но  дал  мне  отсрочку  на  выполнение  одного  крайне  важного  дела». – «И  что  за  дело?». – «Высказаться  об  этом  напрямую, я  не  могу – он  обла-дает  чудовищной  властью  над  моим  сознанием. Но,если  ты  сложишь  пазлы  слов,уже  произ-несённых, ты,кое  о  чём,сможешь  догадаться».—«Чушь  какая-то» - выдавил  из  себя, ошарашен-ный  Костя  и,с  усилием,потёр  виски. После  короткого  неуютного  молчания, дама  произнесла  угасшим  тоном: «У  Сократа  был  свой  демон, а  у  меня  всего  лишь  ленточный  червь. В  любом  человеке  живёт  какая-то   особенная, таящаяся  до  поры  до  времени,гадость. Ты  не  исключе-ние. Просто,тебе  жить  побольше, чем  мне. А  со  мной  скоро  всё  будет  кончено. Рождество  че-рез  несколько  дней. Почему  же  ты  так  суров, мой  последний  мужчина! Казалось  бы, какое  удачное  стечение  обстоятельств, какой  великолепный  капкан  и  приманка  для  Блудных  приз-раков  Оргазма: издыхающий  в мистическом  параличе  город, ночь, Он и Она – ты  и  я,нашедшие  друг  друга, чтобы  в  этом  вымученном, но,всё-таки,свершившемся  совокуплении, мир  навсегда  простился  с  любовью…Два  тела,плотно  приткнутые  одно  к другому,в  центре  умирающего  ми-ра,где  уже  ничто  не  застанет  их  врасплох  и  не  спугнёт,неотвратимо  наползающего  кромеш-ного, забытья; вот  только  дерьмом  крысиным  с  половика  попахивает  и  убрать  лень, да  и  не  стоит, потому-что  совершенно  всё  равно».Она  судорожно  вздохнула, вычурно  улыбнулась  и    плотнее  сцепила  Костю  своими  щупальцами, мозг  которого  на  миг  пронзила  мрачно-саркас-тическая   мысль: «Вот  она, последняя  радость  мира – с  сизым  носом  и  ногами  врастопыр».
Окружающая  даму  и  Костю  атмосфера,  постепенно  возвращалась  в  привычное  уравновешен-но-созерцательное   состояние (наитие  космического «Всё  Равно»). Хотелось, несмотря  ни  на  что, слушать  классическую  музыку, читать  грустные, утончённо  красивые  стихи  и  молчать, са-моодурманиваться  мечтами  о  том, какими  мы  были  бы  хорошими, если  бы  не  родились  в  эту  злосчастную  эпоху. Утопая  в  гипнозе  этого  настроения, Костя  вдруг  спросил,словно  пода-вая  сигналы  SOS: «Скажите, милая, может  быть  это  эпидемия  у нас  тут  какая, начавшаяся  в  конце  двадцатого  века? Озверение  чувств!». Дама, окончательно   потеряв  терпение,вскочила  с  его  колен, сплюнула  с  досадой  в  его  сторону  и  с  крайне  презрительным  выражением  лица,  стала  одеваться  в  подобранное  с  пола  платье, бросая  нелицеприятно  в  его  сторону: «Свинья  ты  порядочная, а  не  мужик.Пустая  метафизическая  величиина,в  котором  не  осталось  субстан-ционального  содержимого  даже  на  самое  примитивное  блятство. И  стоило  ради  этого  никче-мушнего  кадра  столь  мудрёный  маскарад  разыгрывать!» - по-видимому, снова  заговорил  её  голосом, сидящий  в  ней  паразит, учитывая   противоречащее  этому  тону  выражение  глаз, на-полненных  искренней  к  нему  жалости.Костя  медленно  поднялся  на  ноги  и, не  решившись  попрощаться,поплёлся  к  двери, едва  распрямляя   колени  и  неподвластную  воле  спину.
…Воспользовавшись   подобием  ссоры, произошедщим  между  хозяйкой  и  её  гостем, крыса  бросилась  на  белеющий  под  столом  аппетитный  предмет, схватила  его  зубами  и  бросилась  обратно, от  середины  стола  к  ножке, от  ножки  к  стенке, и  вдоль  неё  к  норе. Там, бросив  косточку, стала   дышать  тяжело  и  часто, не  переставая  думать  с  нежностью  о  крысаке.
…Но  крысак  пришёл, сожрал  кость  и  впал  в  чёрную  меланхолию. Пару  раз  икнув  и  лениво  поласкав  крысу, он  произнёс   сонно: «Странные  существа  эти  люди! Казалось  бы  всё  с  ними  уже  ясно, так  догнивали  бы  себе  по-мирному, нет, всё  никак  не  находят  они  себе  места, впа-дают  в  расстройство  нервов, будто  кто-то  их  обманул  злонамеренно, а  не  они  сами  себе  Вечную  Козью  морду  сделали. «VOLENTI   NON   FIAT   INJURIA»(лат.: «отказавшийся  от  своего  права  не  может  жаловаться  на  нарушение  его» из  Кодекса  рыцарской  чести) Я  пойду, пожа-луй! С  некоторых  пор, меня  стали  тревожить, ближе  к  полуночи, чрезвычайно   сложные  воп-росы  сравнительного  человекого  и  крысиного  бытия.Нужно  разобраться,если  не  в  начальных  причинах  возникшей   в  незапамятные  времена   метафизической  путаницы, поставившей  HOMO   Sapiens – ов  выше  нас  на  эволюциорнной   пирамиде, то  хотя  бы, в  возможных  след-ствиях  нарушения  этой  случайно  возникшей  обусловленности.Ты  уж,старушка, извини,не  вре-мя  на  всякие   глупости». На  что  крыса  покорно  сказала: «Что  ж, иди». А  про  себя  подумала  в  расстроенных  чувствах: «Вот, паршивец! И  этот  очеловечиваться  стал. Испорченное  животное! Что  же  это  за  эпидемия  такая  в  крысином  мире  началась? Или…цивилизация  попёрла?».
ГЛАВА  № 13. «Голова  на  блюде».
Только  к  утру, простуженный, мокрый  до  нитки, Костя  добрался  домой. Острый  ужас  чувства   созревания  изнутри  какого-то  неотвратимого  решения, заставил  его  судорожно  искать  хоть  какую-то  обманчиво-спасительную  соломинку  забвения. Он  взял  скрипку, но  подмороженные  пальцы  бессильно  выронили  смычок  на  пол. Он  сел  дописывать  очередную  главу  своего  трактата, но  в  голове, как  на  зло, не  появлялось  не  одной  подходящей  мысли, кроме  тех, от  которых  он  хотел  бы  избавиться. Отложив  рукопись, он  посидел  несколько  минут, обхватив  голову  руками, затем  медленно  встал  и пошёл  искать  в  туалете  какой-нибудь  кусочек  мыла, заранее  зная, что  вместо  шнурка  использует  бельевую  верёвку  над  ванной… Оснастившись  этим  нехитрым  набором  отчаявшегося, он  полез  снимать  с  потолка  абажур  в  виде  нелепого, грусно  улыбающегося  чёрного  Солнца  и  вдруг  ЧТО-ТО, какое-то  предощущение  кольнуло  его  под  самое  сердце, всё  тело  охватила  непреодолимая  дрожь, ноги  ослабли  и  заскользили  с  табуретки   чуть  раньше, явно  не  по  намеченному  плану…
 Он  лежал  на  полу. Медленно  приходил  в  себя. Над  головой, плотно  втиснутый  в  низкий  по-толок  торчал,со  скрипом  покачиваясь, ржавый,изогнутый  в  издевательской  усмешке  крюк, словно  проясняя  своим  многозначительным   покачиванием   двусмысленную  истину  из «Золо-той  Скрижали» (прим.: алхим. трактат  Гермеса  Трисмегиста) : «Quod  est  inferius,  est  sicut  quod  est  superius»(«То,что  внизу  подобно  тому, что  вверху»). Костя  повернул  голову   влево - ещё  не  до  конца  прояснившийся  взгляд  скользнул  вдоль  плоскости  пола, по  которому  с  порезанной  осколком  стекла  лапой  тащилась  до  своей  норки  мышка, истекая  кровью.Не  дотянув  до  нор-ки  четверть  метра,она  застыла    бездыханно. «На  её  месте  должен  бюыл  быть  я!» - вспомнил  Костя  глуповатую  фразу  из  старой  эсэсэсэровской  комедии   и  невольно  улыбнулся…До  Кости  вдруг  стала  доходить  вся  убогая  дурь  и  смехотворное  величие  того,что  люди   обычно (а  до  последнего   момента  и  он) понимали  под  смыслом  жизни.На  глазах  его  появились  слёзы, гу-бы  сбивчиво  шептали  какую-то  бессвязицу  на  санскрите, перемежая  её  латинскими  фразами, вроде: «longissimavia…diurnitas  immensae  meditationis»(лат.: «длиннейший  путь…бесконечная  медитация»…  Вокруг  табурета  с  прогнившей ( а  потому  и  подломившейся  под  ним) ножкой, равнодушно  поблескивали   острыми,несущими  смерть,краями  осколки  разбившегося  абажура.  В  пояснице  была  глухая, очень  нехорошая  боль, ушибленный  затылок  ритмично  подрагивал  в  чём-то  жидком  и  тёплом. Стоически  удерживая  стремящееся  ускользнуть  сознание, Костя  лиз-нул  растекающуюся  у  щеки  лужу  языком  анализа.«Солёная…Вкус  действительно  какой-то   по-тусторонний… До  тошноты…». Без  досады  и  без  особой  радости,он, наконец, осознал, что  ещё, худо-бедно  жив. Он  понял, что  с  помощью  идиотского  случая - то  ли  везения, то  ли  благого  невезения (да  самого  обыкновенного  инфаркта!), благополучно  миновал  переломную  точку  жесточайшего  кризиса  какой-то  внутренней  трансформации. И  вдруг  всеми  силами  возрожда-ющейся  из  небытия  души,одновременно  с  резкой  усиливающейся  болью  в  сердце, ощутил  дико-освежающую, до  головокружения  приятную  и, наконец-то,  посюстороннюю   за  всё  это  бесконечно  долгое  время, самую  что  ни  на  есть  реальную   усталость. Он  повернул  голову  на-право, закрыл  глаза  и   уснул  глубоким  сном  без   сновидений.На  его  лице  застыло  горько-умиротворённое, двусмысленное  выражение, как  на  портрете  Джоконды..              
  Часть  3. «ЗЛОВЕЩИЕ