Ёмкая разговорная энциклопедия. Т

 Т

О ТАЙНАХ И ТАИСТВАХ

До чего же мы любим тайны, особенно – чужие! Свои-то, те не очень, порой даже стыдимся их и стесняемся, да куда подальше прячем, дабы душу они нам не бередили, так ведь нет: непременно найдется вдруг в компании один подлец, что всем твоим друзьям-знакомым про эту самую тайну и расскажет. А тебе что, спрашивается, остается делать? Вот-вот, сидишь себе в уголке, и глупо хихикаешь вместе с остальными, проклиная белый свет и собственную глупость.

А друзья-то, мерзавцы, как радуются, глядя на твое смущенное лицо! Нет, чтобы плюнуть в харю этому болтуну, да лжецом его назвать, так ведь нет, даже по плечу тебя якобы утешающее похлопают: «Ну, ты и учудил. Ничего-ничего, бывает». И ты в ответ на такое надругательство над психикой сдерживаешься-сдерживаешься, и наконец тебя прорывает почище плотины, и понеслось: «А ты сам в девяносто первом помнишь, что отчебучил?». Нет, дальше я вам рассказывать не буду, что было с моим другом в девяносто первом: пусть до поры до времени это остается тайной для нас обоих. На будущее ее прибережем, на всякий пожарный, так сказать, когда захочется выплеснуть из себя очередную гадость, накопленную за долгие года нашей быстротечной жизни.

И еще: признаться, я подобные сцены просто органически не перевариваю: это же пытка сплошная – смотреть в глаза человеку, который тайны от тебя прячет, затем – теряет, которого только что при тебе вывернули наизнанку, а про отсутствующих и ушедших (лично мне) и вовсе говорить как-то не того.

Ну, да, каюсь, пусть «не того», неэтично, но все же порой интересно. А все отчего? Вот вам ответ простой, он предмет пустой: не любим мы оставаться в одиночестве со своим хламом тайных грешков, нам непременно компанию таких же идиотов подавай, и чем она значительнее, тем лучше. И оттого-то, опять-таки, чужая тайна гораздо больше ценится. Куда как важнее, занимательнее для нас неведомые страсти людей великих, знаменитых, и, следовательно, умерших: что-то я в последнее время среди еще живущих великих не наблюдаю. Деградирует, видимо, народишко, количеством берет, а не качеством. Одни только, уважаемые мною, желчные циники, навроде Губерманов с Шендеровичами, да Жванецкими, и остались, да и те – поголовно евреи. Перевелись на земле-матушке Сократы с Менделеевыми, оттого-то, видимо, даже водку, и ту стали невкусную гнать.

Кстати, о спиртном (spiritus vini, geistige Getraenke), то есть – почти что  духовном: его пьют (есть варианты духовного – жуют, курят, нюхают), на всех без исключения значимых сакральных церемониях, ибо, не впадая в транс, крайне сложно всей душой и сердцем причаститься таинств. И не надо говорить, что в исламе сухой закон: а асассины откуда? Где растет самая запашистая травка, да мак сочный вызревает? То-то же: хрен редьки не слаще. Любим мы таинства и обряды, и не столь суть важно, шаман тебе в бубен бьет, буддийский монах ли мантры читает, или же сам Иоганн Себастьян Бах на органе наяривает: по барабану нам все это, лишь бы тайну сакральную хоть одним глазком, но подсмотреть, пусть даже краем уха, но подслушать.

Да для нас порой хоть в вольные каменщики записывайся, дай только неизведанное собственными руками потрогать, а еще лучше – создать: ведь именно благодаря масонам Америка стала именно той страной, именем которой когда-то назывались аж два континента сразу. Увы, но это так: если человек летал в Америку, то это – именно в Штаты, а не в Бразилию или же в Чили, а все почему? Потому, что Симон Боливар с Че Геварой масонами не были, вот почему. И теперь даже Великобритания вынуждена к своему выкидышу прислушиваться, хотя и поступает, как положено, по-прежнему, по имперски: то  нас с теми Штатами стравит в Фултоне, затем, поняв, и взвыв от огорчения, видя, что Америку ничего не берет, переориентировала ее на восточную Европу, да на Ближний Восток, уже чисто для проформы поддерживая «миротворческие инициативы» (убивая заодним двух зайцев: и США ослабляют, и Россию наркотой травят), и конца и края этому не видно.

Но ничего: они нам в конце концов еще за Севастополь ответят, и за Цусиму, а за Гитлера с Лениным мы тоже им отдельное спасибо скажем, пакостникам мелким. И это уже ни для кого не тайна, тут даже к бабке не ходи.

О ТРУБАХ

На всем белом свете крайне сложно найти вещь более распространенную, нежели чем трубы: они как внутри нас с вами, так и повсюду вовне нас, просто мы настолько к ним привыкли, что не замечаем их, незаменимых. Нет, мужики, разумеется, вспоминают о них чаще, нежели чем женщины и дети: у многих (увы!), по утрам они просто горят, но стоит лишь загасить огонь, как неблагодарный человек тут же забывает про трубу, которая звала его, поднимала с кровати, и заставляла плестись в ближайший магазин. Но – уже все, пожар потушен, и совершенно счастливый мужик, причмокивая, пропихивает в свою несчастную у – тробу (у – трубу), бутерброд с ливерной колбасой.

Фу, какая гадость! Он что, думает, что его самой (ну, или почти самой), важной трубке так необходима эта дешевая эрзац-колбаса? Да она бы куда как с гораздо большей благосклонностью приняла один хлебушек всухомятку, или же с чистой водичкой, да кто ее об этом спрашивает? Признаемся: глухи мы к своим трубам, пока не приспичило. Но – довольно шутки шутковать, это было так, лирическое отступление, давайте дальше будем разговаривать всерьез.

Итак, постараемся для начала разделить трубы на два лагеря: в первом у нас будут рукотворные – газовые, водопроводные, канализационные, музыкальные, и так далее. Во втором – естественные: пищепроводные, пещерные, костяные и божественные.

Начнем, разумеется, с рукотворных: они понятнее – как-никак, сам человек их и делал, а мы с вами кто? Правильно, мы – трубопрокатчики, трубоукладчики, трубо… одним словом, трубадуры и трубадураки. Ох, и как же сложно с нами, с такими, трубам! Нет, они со смирением терпели, когда их, еще красных от жара, катали на заводе (ерунда, рождаться – это тебе не фунт изюма, это всегда больно), затем мучили электродами, навеки сваривая трубы одну с другой, от этого труба становится только длиннее, масштабнее и значительнее, это трубам льстит: наконец-то они обрели долгожданную законченность и смысл, получили вдохновение в виде воды, воздуха или же газа, тут уж как кому повезет. Немного хуже тем, что несут через себя не чистый продукт, а уже переработанный, но даже это их не слишком корежит: все равно их чистят, за ними ухаживают, причем порой даже тщательнее, чем за своей девушкой, разве что цветы им не дарят. Зато: их обожают кошки и собаки, а это, без преувеличения, куда как более приятное и продолжительное удовольствие, когда они греются на твоем люке, нежели чем мертвые цветы вместо живых скотинок, так что – к чему эти цветы?

Несколько сложнее обстоит дело с рождением труб музыкальных: мало того, что люди их, как положено, плавили, затем раскатывали в тонкие листы, паяли, так потом еще что надумали: напоследок молотками по ним лупить! Форма им, видите ли, не нравится! Звук у них не тот выходит! А ты себя молотком своим пребольнючим так себя по башке, да по почкам побей, садюга, еще не так запоешь! Но, в конце концов, устав и обессилев от мук, трубы сдаются, и начинают покорно выполнять то, что от них хотят, страшась нового наказания. Однако – увы! – их эйфория длится недолго: мало того, что в них постоянно плюют, а затем – трясут, так ведь еще и роняют и мнут, сволочи! То о косяк их ударят, то с лестницы уронят – и снова давай дубасить своими молотками. А потом еще наждачкой шоркают и полируют, что совсем уж нестерпимо. Это для труб, чтобы вам понятнее стало, то же самое, как если бы с вас живого кожу сдирали. И что здесь такого, что на трубе – патина, и на ней солнышко не так блестит?!

«Господи, - напрасно молятся трубы, когда их драят, - пусть меня сломают, наконец, пусть меня растопчут, лишь бы кожу с меня не снимали! Я же без нее совсем беззащитна, мне моя патина нужна, я под ней прячусь, помоги же мне, о Великий композитор!». Но – тишина, и только «шир-шир»: это не композитор, это инквизитор очищает их от одному лишь ему видимой скверны. Может, оттого-то лично мне самому из духовых произведений и нравятся «Прощание славянки», да «На сопках Маньчжурии»: в них, как капли металла, слиты воедино и торжественность, и боль, и горечь утрат, и радость очищения. А в качестве легирующего элемента – честность, сама правда жизни, что ли: ведь все это, о чем они поют, трубы испытали на собственной шкуре.

Фух, как же мне их жаль… Но – довольно о рукотворных, давайте уж, коли начали тему, поговорим об естественных трубах. Как ни странно, однако судьба у них не менее злокозненна, нежели чем у тех, что созданы человеком: стоит двуногому лишь обнаружить пещеру, он тут же принимается чадить в ней, разводя костры, гадить, и рисовать на стенах всякую непотребщину. Некоторые даже умудряются залезть в самое их чрево (читай – в душу), забивая в нее железные штыри, да протягивая всюду мерзкие капроновые веревки. Что же вы, люди, с пещерами-то делаете? К вам же без спроса никто в душу не лезет, а вы?!

Кхм. Опять никакого просвета. Про пищеварительные вам рассказать? А не вы ли сами не далее, чем час назад, заливали их вредным (кофе, колой, пивом, водкой, молоком), напитком, который, закисая, разъедает стенки ваших труб, раздувает их, и, наконец, заканчивается освободительным пшиком? А соленое? Жирное или перченое? Оно что, полезнее? Ничуть не бывало: если хотите в этом убедиться, то для наглядности насыпьте себе в глаза сперва соли, затем – перца, и залейте это все маслом, желательно – кипящим. Угу, неохота. Конечно же: столько ингредиентов перевести – и все из-за одного жалкого эксперимента. Ну да, ну да.

Однако, увы, все это еще семечки: самая тяжелая участь – у труб божественных, и не говорите мне что это – всего лишь метафора. Иерихон разрушен? Разрушен. Геркуланум с Помпеями из-за чего сгинули? А Атлантида? Ага, силы природы: вулкан, дескать, невзначай проснулся, вот и все дела. А ведь вулкан есть ни что иное, как труба! Да-да, дело – труба, дело – табак (срочно бегите в магазин за трубкой!), и вообще: пора сливать воду. Так вот: «tuba mirum», сиречь – «трубный глас», он что, зря так называется? Прошу заметить: не на скрипке играют, не на органе, и даже не орут тебе на ухо вульгарно, а именно в трубы трубят.

А все почему? Да потому, что как мы на свет Божий из трубы появились, так в нее и уйдем. Причем – даже ноги перед входом не вытрем, не успеем просто.

О ТРУСАХ

Для порядка позвольте мне сделать сперва маленькое уточнение: речь пойдет не о трусах, этом маленьком народце, порой даже не вызывающем ни малейшего сочувствия, а о трусах, достойной и неотъемлемой части нашего гардероба. И нечего пожимать плечами в недоумении: сколько мы себя помним, мы всегда в трусах, даже если одни и в туалете. Прошу прощения у ортодоксальных мусульман, у одетых в килты шотландцев, и у презирающих условности цыганок, однако трусы для всего остального человечества – это атрибут самого рода, ибо именно человек способен по собственной воле одеть материю на чресла, дабы…

Вот об этом «дабы» мы и поговорим. Владимир Соловьев (который не режиссер, а философ, последователь и православный реаниматор Канта), считал, что первой ступенью, отделяющей человека от животного мира, является чувство стыда (направление иерархического вектора – сверху вниз). Далее следуют совесть (равноправное отношение), и, наконец, благоговение (снизу – вверх), но не о мыслителе, и не об иерархии сейчас речь, а о его посыле и смысле.

Итак, опираясь на вышеизложенную концепцию, я предлагаю провести краткую ретроспективу искусства: античные боги у нас там, как один, «с этим самым», но «это самое»  прикрывающее, даже листики, и те начали только лишь в христианские эпохи (именно – эпохи, и я это подчеркиваю), подрисовывать. А чего ради, спрашивается, с какого такого перепуга? Ведь даже Адама с Евой, и тех изображали с листочками на причинных местах, а как это могло быть, когда и стесняться-то было некого (да и стыда, как такового, не существовало: не отличался в Эдемском саду человек ничем от животных), что же касается Бога, то какой смысл стесняться своего творца, если он тебя знает, как облупленного? Так ведь нет: подрисовали им фиговые листочки, хотя, пожалуй, даже и сам Леонардо не смог бы объяснить святой инквизиции, как и на чем они там держатся. Но – довольно о технических деталях, мы с вами здесь не предохранители на своем «БМВ» меняем, а рассуждаем о предохранителях другого рода, метафизического.

Итак: что такое есть стыд? Не буду цитировать Соловьева, довольно уже с него и того, что о нем вспомнили, перескажу лучше своими словами, как будто… Да, как будто бы вы, как равный к равному, зашли к малознакомому человеку в офис в чем мать родила. Почему именно равный к равному? – да потому, что, когда начальник входит без трусов к подчиненному – то это можно истолковать как знак внимания, или даже намек, а ежели наоборот – то обычное, обыденное, оскорбление. Так вот, «равный к равному»: безусловно, ваше появление в таком виде будет воспринято с некоторым осторожным оптимизмом – когда еще такое брутальное поведение собственными глазами увидишь, да сопоставишь предполагаемые умственные способности посетителя со своими. Однако же: равный под номером два после визита нашего эксгибициониста вдруг начинает неведомо чего стесняться, и – что делает? Правильно, он отправляется в баню или сауну с друзьями и знакомыми, полузнакомыми, и вовсе незнакомками: больно уж у него зудит осознание, что он – здесь, а рамки дозволенного – там, рядом с античными богами и прочими гекатонхейрами. В итоге получается полная ерунда: ты – не титан, и не герой, и даже не Вася с Вознесенки, а простой мужлан третьей свежести.

И что с того, спросите вы? Да то, что затем человек стыдливо одевает трусы, и отчаянно трусит, не зная, что он наутро скажет своей жене. Так что моя поправка в самом начале была, похоже, излишней: трусы и трусы – не только омонимы, но и синонимы.