Под стук колёс

 Эту историю рассказала мне одна наша артистка. Причем рассказала настолько подробно, что, слушая ее, легко представлялось все, что происходило с ней. И это не удивительно. Ведь известно, что артисты – народ эмоциональный, обладающий богатой фантазией и небывалым воображением. И уж поверьте, не будь у моей рассказчицы этих самых качеств, вряд ли бы взялся я за перо, излагая услышанное.

Как-то раз, совершая свой очередной гастрольный вояж, оказалась она в купейном вагоне поезда Харьков – Ростов. Рейс был очень удобным. Садишься поздним вечером в поезд, а наутро ты уже подъезжаешь к широкому берегу могучего Дона. Вот только в одном ей на сей раз не повезло. Как назло, не оказалось никаких попутчиков среди своих цирковых коллег. Всем им выпали разнарядки в другие города, и только она с мужем, а по совместительству еще и ассистентом, должна была ехать в Ростов. Но муж, сопровождая багаж и животных, которые работали у них в номере, отправился туда на пару дней раньше.

Распрощавшись с еще не уехавшими артистами, которые так весело провожали нашу артистку к поезду, она вошла в свое полутемное купе и начала располагаться, готовясь ко сну. Соседей-попутчиков в купе не было.

В окне поезда лениво поплыли мимо высокие столбы с яркими станционными светильниками, желтый домик путеобходчиков с крохотным, едва светящимся окошком, разноцветный ковер семафоров, маленьких маневровых светофоров, и вскоре за окном показались огни спящего города и мерцающие огоньки отдаленных домов и улиц. Монотонно застучали колеса, выбивая один и тот же ритм: «Та-там, та-там. Та-там, та-там. Та-там, та-там». Сердитая проводница, похожая на нахохлившуюся курицу, которую неожиданно и явно против ее воли потревожили на пригретом и обустроенном насесте, что-то пробурчав, быстро собрала билеты, не предложив даже чаю. И вскоре малозаселенный пассажирами вагон полностью отдался во власть прохладной, спокойной сентябрьской ночи.

Стук колес становился все привычнее и привычнее. Разве что иногда его ритмичная мелодия заметно нарушалась, когда поезд проходил мимо полустанков через разные стрелки и разъезды. И если не брать во внимание этот мерный стук, можно считать, что ночная тишина накрыла этот купейный вагон своею пеленой окончательно и бесповоротно.

А ей почему-то не спалось. Всякие мысли то и дело поочередно влетали в ее голову и также быстро вылетали оттуда. Непонятно почему, но все, окружавшее нашу странницу, вызывало настороженность, неприязнь и даже страх. Да и сам тусклый синий свет ночника навевал ощущения, которые комфортными трудно было назвать. А вскоре погас и ночник. И тогда кромешная тьма воцарилась в купе. А тут еще вспомнилось, как буквально недавно по радио и телевидению тревожно прозвучало объявление с просьбой к пассажирам, ехавшим 2 августа в вагоне № 8 этого же самого поезда, срочно обратиться в ближайшие отделения УВД! И далее прилагались номера телефонов, куда надо обратиться. Правда, больше в том объявлении ничего не говорилось. Время было тогда такое. С гласностью в те годы власти явно в дружбе не были. Но зато народная молва чего только не несла по этому поводу. Весть о кровавом маньяке-одиночке быстро разлетелась по городу. И тогда все, от пионера до пенсионера, узнали о том, как в этот самый поезд во время посадки прибыл один обыкновенный на вид пассажир с большим кожаным чемоданом. Свой багаж он, как положено, поставил под нижнюю полку, а сам вышел на перрон покурить. Вышел и не вернулся. Опоздал, значит. А уже в пути соседи по купе, почувствовав что-то неладное, вызвали милицию. И когда чемодан был открыт, о ужас!.. Картина была до того кошмарная, что описанию просто не подлежит.

Под впечатлением этого события наша несчастная путешественница, то и дело ворочаясь с одного бока на другой, прислушивалась к каждому стуку, шороху, треску или чьим-то шагам за дверью. Она в панике вскакивала, когда яркие блики от встречного поезда короткими вспышками озаряли стены купе. Но быстро успокаивалась, убедившись, что ничего страшного или подозрительного рядом с ней нет. Да и ехала она не в восьмом, как было в том объявлении, а в шестом вагоне. А этот ничтожный факт тоже вносил в ее воображение хоть на короткое время, но все же спокойствие. Заставляя себя заснуть, она понимала, что этого так и не удастся сделать. И тогда ее глаза вновь тревожно пробегали по стенам, откидному столику, верхним полками с бухтами свернутых матрацев, двери с зеркалом, в котором словно застыли на месте белые точечки звезд на ночном небе.

И вдруг! Так и есть!!! Волна холода буквально окатила ее.

На багажной полке, той самой, что находится прямо над входной дверью, в этом полумраке отчетливо виднелись контуры человеческого тела. Оно лежало неподвижно и никаких признаков жизни не подавало вообще. Судя по этим едва различимым контурам, вполне вероятно, это тело принадлежало человеку весьма плотной комплекции. Во всяком случае, рельефно выделялся большой одутловатый живот. Конечности ног этого тела буквально чуть ли не свисали с полки. Ноги были обуты то ли в туфли, то ли в ботинки. Впрочем, не это было главным. Зловещие ноги невозможно было спутать с чем-либо другим. Да, это явно были ноги! Ноги!

В тот момент наша путешественница не могла даже вскрикнуть, не могла вздохнуть. Она словно оцепенела от того, что увидела. Хотелось кричать, звать на помощь. Но и на это не хватало сил.

В какой-то момент преодолев состояние ужаса, собрав в твердый комок последние силы, наша артистка пулей вылетела из купе в коридор. Плотно зажав ладонью рот, чтобы не проронить и писка, задыхаясь, как после бега на длинные дистанции, женщина направилась к купе проводников. И что есть силы неистово стала барабанить по двери.

Вскоре щелкнул замок, и с лязгом разъехалась дверь, из-за которой показалось страшно недовольное лицо проводницы.

– Че надо? – то ли услышала, то ли прочитала несчастная пассажирка на ее заспанном лице.

– Там! Там! Там! Там!

– Че там? – уже более живо и менее злобно, скорее, с удивлением, спросила проводница.

Перепуганная женщина не могла вымолвить больше ни слова. И только судорожно указывала в сторону своего купе.

– Там!

– Ну, че там? Где там? Че растамкались-то и отдыхать мешаете людям?

– Из-з-з-звин-н-н-ите, но там у меня – НОГИ!

– Че за ноги? Какие еще ноги, мать перемать их!

Почувствовав облегчение от мысли, что здесь уже она не одна наедине со своим ужасом, который успела пережить несколько минут назад, артистка перевела дыхание и более твердо, медленно, членораздельно произнося каждую букву, не то что слово, стала объяснять все еще сонной и сердитой проводнице:

– Извините, но у меня в купе на багажной полке торчат чьи-то ноги. Надеюсь, теперь вы понимаете меня?

– Ага! – ответила та, аппетитно зевнув, подтянувшись и при этом почему-то добавила: – Господи, прости мою душу грешную! Ну, показывайте, где? Пойдем, посмотрим.

– Я туда больше н-не пойду! – послышался твердый ответ.

– Ну, да ладно. Сама пойду.

Проводница, кряхтя и что-то бормоча, заковыляла в сторону купе. Но вскоре, словно пробка из бутылки шампанского, вылетела в коридор. От прежнего спокойствия и заспанности на ее лице не осталось и следа. И хоть коридор вагона был едва освещен, разглядеть выражение на лице хозяйки вагона можно было без всякого труда.

– Ваня! Ванечка! Ванюша! Вставай! – послышался ее фанфарный призыв в сторону служебного купе. – Там, в четвертом – чьи-то ноги торчать!

– Да ладно те! – послышался в ответ хриплый со сна мужской голос. – Придумала еще тоже, на ночь глядя. Эт какие еще ноги тебе померещились? Небось, хватила вчера лишку?

– Вань! Я тебе серьезно. Ниче я не хватила. Вот те крест истинный! А ноги там, взаправду, торчать. Сам посмотри.

– Да-да! И правда, там чьи-то ноги, – подтвердила артистка.

Только сейчас она почувствовала себя неловко, заметив, что стоит в коридоре вагона в неглиже, а точнее, в легком ночном халатике и босиком. Проводница это тоже заметила и молча накинула ей на плечи свой форменный китель.

– На вот, согрейся. А то ведь сейчас не май месяц.

И вскоре по узкому полутемному коридору вагона, правда, не так уж и бодро, но зашагали все трое. Подойдя к полуоткрытой двери купе, женщины испуганно замерли в ожидании, пропустив широкоплечего храбреца Ивана.

Однако напарник проводницы оставался там недолго. Выйдя из купе, он растерянно посмотрел на обеих женщин. И машинально, с грохотом задвинул дверь купе. Лицо Ивана мало что выражало в тот момент, словно кто-то там, в купе, ввел его в состояние каталепсии и он, придя в себя, не мог толком понять, что же все-таки произошло.

– Ну, че там? – нарушила эту немую сцену проводница. – Ноги видел на багажной полке?

– Да вроде бы что-то есть, – все так же неуверенно произнес он.

– Ну, че, будем бригадира вызывать! – приняла решение проводница.

Вскоре появился и бригадир – невысокого роста шустрый мужичок с отполированной до блеска лысиной, которую можно было разглядеть даже в этом полумраке. Одет он был в форменные брюки и рубашку с погончиками и маленькими звездочками на них, но без галстука, да и с расстегнутыми верхними пуговицами.

– Що такэ? – спросил бригадир, разглядывая присутствующих.

– Михалыч! Там, в четвертом купе, ноги на багажной полке, – объяснила проводница.

– Да! Дела! – произнес бригадир, почесав затылок. – А куды ж ты глядела? – придирчиво спросил он, явно на ходу ища, как оправдаться в случае чего, найдя, как говорится, крайнего. И добавил: – Надю! От я тэбэ нэ розумию. Ты смену прыймала?  Прыймала. Экипировку проверяла? Проверяла. Ногы тоди булы чы нэ булы, я спрашиваю?

– Михалыч! Так че ж я должна по каждому купе бегать? Сами же знаете, в какой спешке усе було.

– Спешке! Спешке! – передразнил бригадир. – А теперь разбирайтеся, как хотите. Я щас буду сводку давать. Вот с милицией и выясним, шо там и как там.

– Так вы хоть взгляните, Михалыч. Мужчина вы или хто?

Бригадир смерил проводницу суровым взглядом. Как видно, последняя ее фраза сильно ударила по его самолюбию и, очевидно, не найдя, что ответить в свою защиту, все же буркнул:

– А що, Иван, по-твоему, тэж нэ мужчына, шо ты мэнэ зовэш на оглядыны? Я же сказав, некогда мэни розглядаты. Узловая станция скоро будэ. А сводка щэ нэ готова, – он испуганно посмотрел в сторону того самого злополучного купе и молча попятился к выходному тамбуру. Возле самой двери все же обернулся и добавил: – А покы нэ прыйидэм, ничого нэ трогать, никуды нэ ходыть! Ясно?

– Ясно! – неуверенно ответили почти в один голос все трое.

За окном все так же неподвижно висел усеянный звездами купол ночного неба. Время от времени эту картину дополнял еще и мертвенно бледный лунный диск. И тогда уже нетрудно было разглядеть проносившиеся мимо маленькие деревенские домики, силуэты деревьев, яркие вспышки прожекторов на переездах, лесополосы, разделяющие бескрайние поля. Изредка все-таки проходили мимо открытого купе проводников одинокие сонные пассажиры, которые инстинктивно заглядывали в купе и на ходу разглядывали всех троих, кто находился там.

Но вот монотонная чечетка стука колес стала заметно замедлять свой темп. И уже не всегда в такт стала слышна привычная мелодия.

– Подъезжаем! – устало и мрачно прокомментировал Иван.

За окном медленно поплыла платформа, освещенная тусклым светом. Из окна вагона были видны и одиночные фигуры встречающих. Чуть дальше, ожидая прибытия поезда, стоял похожий на крохотный смешной грузовичок электрокар, открытый кузов которого был переполнен посылочными ящиками и серыми холщевыми мешками с почтой. Вскоре поезд остановился, устало издав привычное шипение. И сразу же за окном промелькнули три милицейские фуражки.

– Это шестой вагон? – отчетливо прозвучал чей-то женский голос.

– Шестой, шестой! – громко подтвердил резкий мужской голос и добавил: – Но вам, женщина, лучше сейчас зайти в пятый или седьмой вагон, а потом уже перейти в этот, если у вас билет именно сюда, в шестой.

– Это еще почему?

– Потому, что потому. Или я должен всем объяснять? Сюда сейчас садиться не надо! Вам ясно?

– А если меня туда не пустят, ну, в пятый или седьмой?

– Если бы да кабы… Впустят, впустят, говорю вам. Ясно?

Пассажирка пыталась возразить и сказать что-то, на ее взгляд, весомое, но все тот же резкий и громкий голос отрывисто повторил:

– Я спрашиваю, вам ясно? Всем ясно? – не услышав ничего в ответ, закончил: – Ну, тогда пошли. А ты, Супрун, оставайся у входа и никого не впускай до моего распоряжения.

Вскоре в полутемном тамбуре появились два милиционера, капитан и молодой сержантик, а за ними теперь уже облаченный по всей форме бригадир Михалыч.

– Так! – громко и деловито скомандовал капитан.

На этот неожиданно резкий голос отреагировало своими щелчками и шорохом пара купейных дверей в вагоне.

– Тише! Ведь спят все, – замахала руками проводница.

Капитан, нисколько не отреагировав, продолжал:

– А что тут за посторонние? – спросил он проводницу, глядя на нашу артистку.

– Я не посторонняя. Я – пострадавшая, – ответила та.

– Ладно! Посторонняя или пострадавшая, рассказывайте и покороче, что тут у вас произошло?

– Понимаете, еду и вижу: ноги там наверху…

– Там труп у нее в купе на багажной полке оказался, – перебил пассажирку Иван.

– Хм! Еще один! – вполголоса и как-то вкрадчиво констатировал капитан. – И все на моем дежурстве, черт ему в дышло! Так! А ну включите весь свет!

– Дык спят все, товарищ капитан, – возразила проводница.

– Я сказал, включайте! Вам ясно? Или еще раз повторять? Полный свет!

Иван чем-то щелкнул в служебном купе, и в вагоне стало ярко, словно днем. Вновь защелкали двери купе и в тамбур высунулись недовольные, заспанные лица пассажиров.

– Кому там делать нечего? Не утро еще! Свет выключите! – прозвучало из разных концов вагона.

– Спокойно, граждане, спокойно! Сейчас все выключим, и будете опять спать, а пока потерпите немного и закройте двери, лежите, отдыхайте, – ответил капитан.

– Ни фига себе отдых, – послышалось в ответ от кого-то из пассажиров.

А капитан уже давал очередное распоряжение бригадиру и сержанту, который был рядом с ним все это время.

– Так! Супрун! Ты на месте?

– Точно так! – послышалось из тамбура.

– Сообщи о задержке.

– Слушаюсь.

– Ну, Макар, пойдем посмотрим на этого трупа. Где он?

Проводница боязливо кивнула в сторону четвертого купе, и оба милиционера скрылись за раздвижной дверью. Их громкие голоса были слышны отчетливо. И нетрудно было догадаться, что милиционеры там в купе разговаривали о чем угодно, только явно не о покойнике. Вскоре раздвижная дверь с грубым грохотом открылась, и оттуда вышли, лукаво подмигивая друг другу, капитан и сержант.

– Так кто вызывал милицию? – спросил капитан: – На кого будем протокол составлять?

– За что протокол? – первой переспросила капитана проводница.

– А ты зайди и посмотри на своего трупа. Ну, заходи, не бойся, не укусит. А протокол составим за ложный вызов наряда милиции, дорогая! И еще за задержку поезда на станции, – не без ехидцы ответил капитан.

– А че, там не нашли ничего?

– Экая ты догадостная! Вот зайди сама и убедись. Чего же не заходишь? Я же сказал, не укусит.

Все поочередно, на сей раз уже смело и без всякой опаски, заглянули в купе.

Как оказалось, на той самой багажной полке, рядом со свернутым матрацем, полулежала-полустояла маленькая стремянка. Такими складными приставными лесенками экипировались все купейные вагоны старого образца. И надо же такому быть, что находилась она там именно в таком положении, что нижняя ее часть в полумраке при бликах, залетавших из окна в темном купе, действительно сильно походила на ноги человека, а толстый, свернутый матрац – на его тело. Да плюс к тому недавно произошедшие события и, в конце концов, еще один плюс к тому, как я уже говорил в самом начале, богатая фантазия самой пассажирки, оставшейся наедине со всем этим, как ей тогда казалось, ужасом. А что было дальше, вы все уже знаете. Как говорится: «У страха глаза велики!» И, главное, ни проводникам, ни их начальнику и в голову не пришло тогда проверить и все внимательно осмотреть, прежде чем бить в набат тревогу. Ведь был у них и фонарь, в конце-то концов, а вот не догадались. Почувствовав такой конфуз, все виновато переглядывались под смех уже проснувшихся пассажиров из соседних купе.

– А че я должна убеждаться, это вот к ней все претензии.

И проводница кивнула на пассажирку.

– Да! Да! Люба, цэ ты увэсь пойизд пэрэполошыла, – поддержал свою подчиненную бригадир.

– Позвольте, позвольте! А разве я милицию вызывала? И вообще, не я одна свидетель этого! Так что не надо все стрелки переводить на меня. Уж если ваши мужчины, извините, в штаны наложили от страха, то, что уж мне, беззащитной женщине, говорить!

В общем, долго еще не унимались участники этой полукриминальной комедии, кивая друг на друга, а повеселевший от увиденного капитан милиции, махнув рукой, вышел со своим сержантом из вагона, прихватив еще и Супруна, который все это время бдительно дежурил возле входа в вагон.

И вновь застучали колеса, вновь погас свет. Поезд Харьков – Ростов продолжал свой маршрут. А наша артистка так и не заснула на своей нижней полке, вспоминая все, что пережила за эти два с половиной часа своего путешествия.

Харьков, 1982 г.