Зачет

Что такое воинская служба? Это - жизнь в строю! А как сказал в свое время моряк, автор прекрасной книги «Перед вахтой» Алексей Кирносов - Место в жизни начинается с места в строю!

Про воинский строй еще не все написано. Сколько иногда умных мыслей приходит в нем, ковыряясь в своих мозгах, сколько можно обсудить с товарищем новостей, если конечно не маячишь в первой шеренге. В строю можно пройти пол Европы, как это сделали наши отцы и деды, можно и дурака повалять и к плацу поприставлять. В нем тебя поощряют и наказывают, любят и ненавидят. А какие порой видения женщин тебя посещают в строю, какие мечты обволакивают, так это же просто – сказка.

Вне строя военный человек – не воин. Ему нельзя отдать боевой приказ, вставить лом по самое «нехочу», послать туда - не знаю, куда или за тем – не знаю зачем, а главное, ему и приказание-то не всучишь, не лезет оное в него вне строя.

Как поставить служивого в строй, привести его, как говорят на флоте к «меридиану», чтобы он увидел грудь четвертого человека и почувствовал дружеский локоть в печени? Это не просто - это целая наука, главным в которой, наверное, является психологическая и моральная закалка характера военного человека.

Командир роты на технической базе Тихоокеанского флота по прозвищу «Наждак» это делал с любовью, от души, талантливо, с толком и расстановкой. Прозвище он получил из-за своей присказки - Солдат, матрос, значит так, обязан! Эту фразу он говорил скороговоркой, после чего слышалось – Солдат, матрос, наждак обязан!

Капитан 3 ранга любил каждое утро сеять в романтических сердцах подчиненных ЦУ, ценные указания. Для него служба была вечной борьбой между Порядком и Бардаком. Порядок раскладывал все по полочкам, по статьям Устава и службу делал безопасной. На стороне Порядка, по его глубокому убеждению была Жизнь! Бардак же нарушал Порядок! Переворачивал флотское общество вверх дном, не признавал никаких авторитетов и правил. Бардак олицетворял собой Смерть!

Ротный за огромным и голым, как Красная площадь в полночь столом, аккуратно разрезал флотскую газету «Бранд-вахта» на аккуратные небольшие листочки, чтобы потом заботливо разложить в кабинках гальюна, когда к нему постучались.

- Вызывали? - сверкнув белозубой улыбкой, в кабинет заглядывает матрос по имени Паша.

- Вызвают только рвоту! - командир краток, как некролог.

- Можно?

- Можно машку за ляжку, - ротный, улыбаясь своей обворожительной улыбкой, поправляет изношенной шуткой матроса. - Что, забыл за отпуск, что к командиру надо входить по Уставу?

- Понял, не дурак, - парень, с широкой, как русское поле улыбкой и глазами цвета ротного гальюна быстро скрывается за дверью.

В коридоре молча, задает себе вопрос - А что на флоте делается по Уставу? - и сам на него отвечает. - По Уставу только на гауптвахту сажают!

- Товарищ командир! - опять покашливание и вежливый стук в дверь. - Разрешите? - приложив «лапу» к правому уху, матрос пытается изобразить стойку «Смирно».

- Давай! Давай! Заходи, пострел, но сначала застегни ширинку, - с командира не сходит отеческая улыбка, какая бывает на лицах людей, когда они видят перед собой что-нибудь смешное, но горячо любимое. - Не забудь о ботинках! Сколько раз тебе говорить - ботинки надо чистить с утра, чтобы одевать на свежую голову!

Паша инстинктивно хлопает своими ручонками ниже пупка по «ширинке», позабыв, что на флотских брюках «клеш» нет этого нужного мужского приспособления. У матросов есть простой откидной клапан, который застегивается около карманов. Что сказать? Форма. Традиция. Не зря же говорят, что Россия стоит на трех китах, а флот – на традициях.

- Докладывай, родной! – укоризненно качает смеющейся головой ротный.

- Товарищ командир! Из отпуска прибыл! Замечаний не имел!

- Не женился?

- Бог с вами, - Паша расправив зубы, дергается и чуть не перекрещивается.

- Молодец! Правильно понимаешь жизнь! Это хорошо, что не имел замечаний. Ну, дорогой, рассказывай, как провел отпуск.

Отпускные дни пронеслись за спиной парня солнечным безбрежьем в кофеюшках и ДК, на детских площадках с портвейном из горлышка, на городских танцах, благо, что в его родном городе Иваново их была прорва. Незабываемых ярких и благоуханных отпускных впечатлений в голове у обормота было море.

Одно из них он бы рассказал, так, будто оно с ним произошло полчаса назад. На танцах он пригласил девчушку, сидящую на одной из скамеечек вокруг танцующих. Она оказалась такого маленького роста, что сосок её торчком стоящей груди через его тонкую фланку начал упираться ему прямо... в пупок и стал щекотать его во время танца. Чувство щекотки от этого танца не прошло даже до приезда в часть.

Паша с бритым, как у покойника лицом в отпуске «оторвался» со своими бывшими одноклассниками и друзьями по «полной программе». Отъелся на домашних маминых пирожках. Поправился и сиял, как екатерининский золотой рубль, только что вынутый из соляной кислоты.

В первый день отпуска от закусок, выставленных на домашнем столе, аж глаза рябило. Мать, наготовив заранее всяких вкуснячих вещей за обедом, порхала над сыном, приехавшим издалека, как горлица над своим выпавшим из гнезда детенышем.

- Ну что сынок? Может еще положить? - матушка, пряча счастливую слезинку в углу глаз, немножко нервничала.

- Мгмм... - треск за ушами парня глушил радиоточку.

- Радость моя, ешь, ешь! Вот и твои любимые грибочки. Отгадай, чьи они?

- Мам! Что я отцовской засолки не чувствую!

- Сыночек съешь еще пирожок, как он тебе?

Парню бы ответить, как он отвечал раньше - мол, не могу, один пирожок во рту, другой уже в стул уперся, но Паша отравленный флотским юмором, просто и кратко брякает.

- Спасибо! Зае… бубнись!

Мать от удивления роняет ложку в тарелку. Все за столом кипельно застывают и оледеневают. Отец, прошедший четыре огненных года Великой войны, слышавший в на фронте и не такое, от неожиданности давится. Матушка, поедая отца взглядом, ждет его реакцию. Глава семьи, выудив из супа лавровый лист начинает автоматические его жевать, не чувствуя его терпкого вкуса. Наступает киммерийская пауза. Через некоторое время в полной тишине отец, пережевав лаврушку, продолжает молча есть суп. Мать вздыхает и счастливо думает - Слава богу, сын вырос! Вот уже и матом может ругаться.

Вид у Паши после отпуска ещё тот - бескозырка на апоплексическом мозжечке зацепилась за остатки мозгов. Ремень висел в районе детородного органа матроса. Фланка с синим гюйсом, вылезшая из-под ремня создавала впечатление, будто Пупкина таскали по поезду за его мужское естество и делали с ним «динь-динь» всем составом.

- Ну, что можно доложить? Отдохнул хорошо и интересно, - забывшись, что он в кабинете ротного, Паша развязно оперся о косяк двери. - С девчонками со своей школы близко «пообщался». Растут пацанки! - парень начинает рассказывать, как живут на гражданке, хотя имя этой гражданки не называет.- Своих ребят видел, «пиджаков» службы не нюхавших и кроме своего писюна в руках еще ничего не державших. Салаги все по подъездам шарахаются, в буру по копейке играют, даже не знают, что такое гальюн. Показал им, как надо любить Родину

- Вот и ладненько-сладенько! - командир словесный понос матроса прерывает. - Давай повтори свой «заход в базу» с начала, как я тебя учил, - командир чмокает губами, будто принюхивается к копченой скумбрии и жадно смотрит на графин, стоящий рядом на тумбочке. - Заправься, подтяни ремешок, поправь бляху, которая цепляется у тебя за твое мужское «недоразумение». Бескозырку одень, как положено – три пальца над бровями. Не забывай, форма – зеркало души! Выплюнь изо рта теннисный мячик и доложи нормальным командным голосом, - ротный командир делает педагогическую паузу, дающую понять подчиненному, где он находится и продолжает. - Вспомни, что ты матрос советского военно-морского флота, а не какой-нибудь там гражданский штафирка, паёл не нюхавший!

Со стороны, глядя на ситуацию в кабинете можно было подумать, что командир держит конец веревки, на которой находится петля для висельника. Не снимая со своего лица заботливой отеческой улыбки, офицер продолжает свою воспитательную, проникающую до самой селезенки, работу военного педагога со своим «архаровцем».

Отпускник заправляется, плотно обертывает форменкой бедра и убирает складки с накаченного пресса на копчик, чистит ботинки – «хромачи». Причесывается, поправляет помятый поездными подушками синий гюйс с тремя белыми полосками по краям. Подтягивает ближе к своему куриному пупку ремень. Осматривается по сторонам, помня святую заповедь балтийца: «Оглянись вокруг себя – не «имеет» ли кто тебя!» Снова стук в дверь врат рая, опять четкий доклад, правда, только теперь с немного остекленевшими глазами.

- Молодец! – командир искренне по-человечески доволен. - Можешь, если тебе хорошо вздрюкнуть!

Солнечный зайчик метался по стенам, как пойманный на месте преступления карманный воришка. В форточку кабинета ротного командира несло с камбуза вонючим ароматом кислой капусты и ядовито прогорклого пюре из сушеной картошки, заправленного термоядерным комбижиром.

- Теперь, ты, свою руку, Паша, четко к своему височку подними. Локоток сделай под девяносто градусов к палубе, пальчики на ладони соедини, а то они у тебя растопырены, будто ты ими в заднице у старшины ковыряешься, - говорит, как ни в чем не бывало подчиненному флотский педагог, улыбаясь в Строевой Устав. - И повтори от души всё с начала, чтобы я своей больной печенью почувствовал, как ты соскучился по флоту.

Паша смотрит на командира, как баран на новые ворота. Сглатывает слюну и переводит взгляд на окно, где продолжает свое движение лето. Башка у него чугунеет, глаза стекленеют, ноги наливаются свинцовой свежестью, и розовые воспоминания об отпуске начинают меркнуть, как Алые паруса на горизонте.

Опять крутой разворот на сто восемьдесят градусов. Снова очумелое гляденье в зерцало жизни с одной мыслью - ну что этому замшелому кнехту надо. Парень поправляет гюйс на белой фланке, движением девушки, поправляющей шлейку лифчика и делает очередной заход на доклад.

- Уже лучше. Но! - тут командир опять делает проникновенную до мозжечка курсача «воспитательную» паузу. - Надо все повторить снова, закрепить достигнутое!

Паша, как человек, наевшийся забесплатно до отвала свежего дерьма, очумело все начинает повторять снова.

- Молодец! Нечего сказать! – командир подтянут, неторопливо приветлив и невозмутим, как пол часа назад. - Теперь еще пятнадцать раз и... на зачет!

На седьмой раз «захода в базу» наш Паша с деревянными коленками уже забыл, что был в отпуске, что радовался, как теленок жизни и что «где-то, где-то, где-то есть женщины и лето». После успешной сдачи потного «зачета», с головой гудящей, как «Дом Советов» и деревянными ногами, как у Буратино моряка можно ставить в строй для защиты своей Родины. Главное - не жалеть внимания и времени на человека. Результат будет налицо, матрос станет управляемым. Отпуск закончился. Начались яркие, полные счастья и радости повседневные служивые будни.

Воинская служба горька, но плод её сладок!