( ой...вынужден будучи отвлечься, и довольно-таки надолго, по каким-то своим делам-делишкам и мельчайшим, и предурацким, и смертельно надоевшим-докучливейшим, бытовым-домашним... увы... а что делать)... Ну, словом, дорогой и дорогой Василий... Ну, итак (уж своими словами, просто и по памяти бедной, и- по очень-очень предавнишне читанному, чуть не сорок годов-летушек назад))...
Вы только вообразите себе то, что, ей-Богу- и вообразить-то, и представить себе очень-очень трудненько... Ну, наконец- как-то раз (опять же- по двухтомным воспоминаниям известного в то время художника Анненского) сидели они в одной компании, понятно- из поэтов-писателей-художников, за одним столом, и кушая, и беседуя о том, о сём... И вот, в разгаре беседы, СЕЙ БУДЕТЛЯНСКИ-БУДЕТЛЯНСТВУЮЩИЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВСЕГО ЗЕМНОГО ШАРА и ОГЛУШИТЕЛЬНО, ошеломляюще ВНЕЗАПНЕЙШЕ, эдак СОМНАМБУЛИЧЕСКИ-ЛУНАТИЧЕСКИ ПРИВСТАЁТ-ПРИПОДНИМАЕТСЯ СО СТУЛА СВОЕГО И С ВЕЛИЧАЙШЕЙ, БЕЗЗВУЧНЕЙШЕЙ, ГЛУБОЧАЙШЕЙ СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬЮ, ПЕРЕГНУВШИСЬ ЧУТЬ НЕ ЧЕРЕЗ ВЕСЬ СТОЛ, ЭДАК И ДОТЯГИВАЕТСЯ (с ощутимым трудом) ДО ОБЩЕЙ ТАРЕЛКИ С КИЛЬКАМИ (и то сказать- весьма далеко было), и, наконец, так-то и славно, и крепко, и надёжно, и основательно УХВАТЫВАЕТ-таки СВОИМИ ПАЛЬЦАМИ с тарелки ОДНУ КИЛЬКУ ЗА ХВОСТ, а затем-
НАЧИНАЕТ эдак и осторожнейше, и неспешнейше, и обстоятельнейше, и идиотически вдумчивейше, и, опять же- сомнамбулически-лунатически, и тихохонько эдак, знаете ли, ТАЩИТЬ-ВОЛОЧИТЬ-"транспортировать" ЕЁ-родимую ЗА ХВОСТ (и- едва ли не через весь стол, и- прямо по чистейшей скатерти, и- в гробовой-мёртвой тишине звенящей, и- при всеобщем шоке неописуемом, и -ни малейшего внимания не обращая на сидящих-окружающих, и- поистине лучезарно-невозмутимейше-безмятежнейше) ПО НАПРАВЛЕНИЮ К СЕБЕ...
... А когда, наконец-то, кое-кто из присутствующих хоть как-то и опомнился, и пришёл в себя, и обрёл дар речи, а, стало быть- у него, родимого, уж конечно же, очень робко и несмело поинтересовались-осведомились, отчего же товарищ Хлебников не попросил некоего содействия в таком-то ой нелёгком деле у кого-нибудь, кто сидел-располагался около сей тарелки с кильками, сие существо лунатическое, в какой-то совершенно идиотской, глубочайшей задумчивости, эдак косноязычнейше бормотнуло-уронило-молвило, буквальнейше так-
НЕХОТЬ БЕСПОКОИТЬ... НЕХОТЬ БЕСПОКОИТЬ...
И только слава Тебе Господи, как смутно помню, что он при этом ещё и Бог знает как умудрился-таки (к чести его сказать-заметить) и не опрокинуть ничего "по маршруту" такого-то славнейшего движения своего по скатерти с грузом-килькою, чуть не через весь общий стол (довольно и большой, и многочисленный), и, как помнится, и не разбил, и не замарал-не запачкал и никого из сидящих, и ничегошеньки, кроме, собственно, одного только весьма и длинного, и солёно-жирнейшего следа на этой самой скатерти, опять же- по всему маршруту такой-то славнейшей транспортировки (которую Анненский, опять же, как смутнейше помнится, описывает, как весьма белоснежную)...
Ой... ну, словом- ну, и смеюсь, и уж так-то на славу развеселился любезный Друг мой Евгений, что, наверное, приятно было бы и взглянуть-полюбоваться на Друга моего со стороны-сторонки (ну, уж и не знаю... я-то, по крайней мере, рядышком с ним-Евгешею и сидя, и располагаясь, на сего Друга моего, ну, прямо и не нарадуюсь глядючи)...
Такой вот "эпизод из биографии" сего товарища Хлебникова, дорогой ВАсилий... уж и не знаю, право, как оно и Вам, и, допустим, кому-нибудь из добрых парнасцев наших, а Ваших дорогих гостей-читателей... С тем, наконец-то, и окончательно кланяюсь, а всё же- с тихой надеждою, что всё-таки, как-никак, и совсем недаром, и даже с заметной пользою так-то и усердно, и, вообщем-то, нелегко потрудился (опять же тихо улыбнувшись- наверное, уж можно легко догадаться, что, собственно, у самого мемуариста, сего художника Анненского, это- и в разы короче-проще, и уж несравненно менее эдак художественно-образно, чем у Евгения бедного... да так, собственно- он, помнится, просто коротко, суховато, чисто "фактически" всё это привёл-передал, без малейшей, так сказать, "художественности")...
Ну, словом, дорогой Василий- такие вот "дела давно минувших дней", такие вот "преданья старины глубокой" рррррееволюционнейше-классовейше-большевистской, аж столетней (опять же улыбнувшись, уж в который разочек-разушек)