Педагоги
Это было давным-давно на Дальнем Востоке. Командирами на отдаленных ракетных батареях служили молодые офицеры, капитаны. Принцип их службы в отличие от авиаторов - все выше и выше, был прост как сама жизнь - сами не летаем и другим не дадим!
Ракетные точки стояли на краю географии в глухих дальневосточных сопках. Воинские подразделения находились, хотя и далеко от мировой цивилизации, но жили теми же строгими проблемами, что и все Вооруженные Силы.
Служба ракетчиков была пестра и многоцветна как бабушкино одеяло. На батареях цвели чертополохом нарушения воинской дисциплины. Пьянки плодились, словно ржавчина на пусковых установках. Инстинкты побуждали к самоходам за самогоном в соседний поселок, гормоны - к деревенским девчонкам. Были и просто банальные ребячьи драки от широты души, избытка чумных сил и отсутствия ума. А кто в двадцать лет имеет ум?
Отцам-командирам, которым Родина погоны дала, а власти - нет, было над чем «работать» и с кем «бороться». Но чем и как можно напугать человека, который служил, где ничего не было кроме глухомани? Солдаты, как и ЗЕКи в соседнем лагере на лесоповале, были в неволе за колючей проволокой. Принцип жизни в дальневосточной тайге был един: «Шаг в сторону - попытка к бегству, прыжки на месте - провокация!»
Воинские Уставы того времени в воспитании «человека новой формации» главный упор делали на методы убеждения: воспитательные беседы, общественные порицания, замечания и выговоры. Все это для солдат срочной службы было, что мертвому припарки. Молодежь продолжала дуремарствовать. Гауптвахты - главного воспитательного «инструмента» в этих диких сопках не было.
Молодые командиры, встретившись как-то на таежной заимке в баньке на дубовом полОке задались вопросом: «Как бы дров поджарить?» Что сделать энтакое-такое, что бы подчиненных привести к «меридиану»?
Решают между ракетными точками обмениваться нарушителями с целью воспитания у них духа «неукоснительного выполнения требований Уставов». Была у них и простая подспудная мысль - сменить своим хулиганам привычную обстановку и создать проблемы по службе. Для того чтобы наказание лучше запомнилось в памяти подчиненных, офицеры делают разгильдяям запоминающуюся «зарубку» в головах, для чего издают по своим батареям «официальный» приказ:
«За грубое нарушение воинской дисциплины матроса такого-то… тысяча девятисот энного года… уроженца деревни… домашний адрес… русского… члена ВЛКСМ… не женатого… образование… Расстрелять! Место - тайга. Ответственный… Руководитель… Исполнитель… Оружие - пистолет Макарова, шестнадцать патронов… Обеспечение… Сообщить по месту жительства… Расходы списать по Министерству Обороны по статье… Контроль за исполнением настоящего приказа оставляю за собой. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!»
Кратко - три года расстрела и каждый день до смерти! Все чин-чинарем. Для пущего «воспитательного» значения «документ» официально зачитывают с суровым выражением командирской хоризмы безответственного лица на общем построении личного состава батареи. После чего резкие ребята из комендантского взвода хватают описавшегося нарушителя под потные от страха «микитки», надевают наручники, на голову - пустой вещмешок и бросают в багажник командирского «уазика».
Командир-педагог лично садится за руль автомобиля и отвозит обкакавшегося от ужаса «уроженца» в другую воинскую часть. Там тихо «сдавает» дружбану капитану. На следующее утро один из капитанов четко по командирски, но с «человеческим» участием, сообщал подчиненным:
- Приговор приведен в исполнение! Расстрел сыграл положительную роль в перевоспитании такого-то!
«Педагогические» расстрелы продолжались бы, наверное, еще долго, наводя на солдат дикий ужас в душах, если бы один из них доверительно не сообщал бы в письме домой:
«Меня на службе любят. Кормят хорошо. Как говорит замполит - сытно и вкусно. Всегда почти хватает. По выходным даже крутят кино. Служба идет нормально, никто не обижает, командиры заботятся. Вот только одного пока не пойму. У нас в части периодически недисциплинированных ребят почему-то расстреливают…»
Надо было видеть лицо испуганной матери, когда она, получив письмо из «непобедимой и легендарной», сидя у себя дома на кухне осмысливала эти строки. Её глаза, сразу же превратившиеся после прочтения сыновей депеши в кофейные блюдца, готовы были вывалиться на стол.
Не удивительно, что это письмо с материнским недоумением и эмоциональными женскими комментариями через некоторое время попало на стол самому Министру Обороны. У Главнокомандующего от материнских вопросов глаза тоже встали посередине лба, а седые волосы на голове похолодели и стали жесткими как у дикобраза.
Что было дальше - история умалчивает, но новоявленным «педагогам» командование впоследствии показало небо в ярких алмазах.
«Расстрелы» в армии - это очень серьезно!
Это было давным-давно на Дальнем Востоке, когда «деревья были маленькими», а мы — молодыми и здоровыми, в счастливые советские времена. В береговых ракетно-артиллерийских войсках веселого Краснознаменного Тихоокеанского флота командирами на отдаленных ракетных батареях служили молодые инициативные офицеры-капитаны. Принцип их службы в отличие от авиаторов — все выше и выше! был прост, как сама флотская жизнь: сами не летаем и другим не дадим!
Про них народный флотский поэт написал, щемящие душу, крылатые строчки народных стихов.
Дымилась, падая, ракета,
И от нее бежал расчет.
Кто хоть однажды видел это,
Тот хрен в ракетчики пойдет…
Грозные ракетные огневые точки стояли в глухих красивейших сопках вдали от греховного гражданского мира с его пороками и соблазнами. Не всем же служить в блатных местах. Воинские подразделения находились, хотя и далеко от мировой цивилизации, но жили теми же строгими проблемами и заботами, что и все Советские Вооруженные Силы.
Служба ракетчиков была пестра и многоцветна, как бабушкино деревенское одеяло. На ракетных батареях ярко цвели чертополохом различные нарушения воинской дисциплины. Половые инстинкты побуждали к самоходам за самогоном в соседний поселок и самоволкам к деревенским девчонкам. Зов женских гармонов был сильнее воли командира. Пьянки любимого личного состава плодились, как ржавчина на ракетных пусковых установках. Были и просто банальные ребячьи драки от широты русской души, избытка чумных молодецких сил и отсутствия ума. А кто в двадцать лет имеет ум?
Отцам-командирам, которым Родина погоны дала, а власти – нет, было над чем «работать» и с кем «бороться». Но чем и как можно напугать человека, который служил у черта на куличках, где ничего не было кроме не просветной глухомани? Матросы, как и их соседи ЗЕКи в соседнем лагере на лесоповале, были в неволе за колючей проволокой. Принцип жизни в дальневосточной тайге был у них един: Шаг в сторону — попытка к бегству, прыжки на месте — провокация!
Воинские Уставы того времени в воспитании «человека новой формации» главный упор делали на методы убеждения – воспитательные беседы, общественные порицания, замечания и выговоры. Все это для матросов срочной службы было, что мертвому припарки. Молодежь продолжала дебоширить и нарушать воинскую дисциплину. Гауптвахты - главного воспитательного «инструмента» в этих диких дальневосточных сопках сами понимаете, не было. Рукосуйство, то есть рукоприкладство со стороны командиров по принципу — один удар кулака, заменяет десять политинформаций, было запрещено, а «ногоприкладство» — капитаны сами не уважали.
Наши командиры-умники, встретившись как-то на таежной заимке в русской баньке на дубовом полоке задаются вопросом — как бы дров поджарить, то есть что делать? После множества выпитых туесков таежной медовухи, они придумывают весьма оригинальный способ борьбы со злостными нарушителями воинской дисциплины. Молодые офицеры решают между собой обмениваться любимыми разгильдяями, то есть переводить их из одной воинской части в другую с целью воспитания у архаровцев духа неукоснительного выполнения требований Уставов. Была у них и простая подспудная мысль - сменить своим хулиганам привычную обстановку и создать им проблемы по службе, а главное что бы они поняли - бьют не за то, что нарушил, а за то, что попался.
Для того чтобы наказание было не какое-нибудь, под горячую руку, а «законное» и лучше запоминалась в памяти матросов, офицеры решают делать им любовную «зарубку» в головах, для чего издают по своим веселым батареям «официальный» приказ.
За грубое нарушение воинской дисциплины матроса такого-то… тысяча девятисот энного года… уроженца деревни… домашний адрес… русского… члена ВЛКСМ… не женатого… образование… Расстрелять! Место — плац… Ответственный… Руководитель… Исполнитель… Оружие — пистолет Макарова, шестнадцать патронов… Обеспечение… Сообщить по месту жительства… Расходы списать по Министерству Обороны по статье… Контроль за исполнением настоящего приказа оставляю за собой. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! Короче — три года расстрела и каждый день до смерти! Все чин-чинарем.
Для пущего «воспитательного» значения этот документ официально зачитывают с суровым выражением командирской хоризмы безответственного лица на общем построении всего личного состава батареи перед отбоем. После чего резкие ребята из комендантского взвода берут описавшегося нарушителя под его потные от страха «микитки», надевают ему наручники, на голову — пустой вещмешок и бросают оного в багажник командирского «уазика».
Командир-педагог лично садится за руль военного автомобиля и отвозит обкакавшегося от ужаса нарушителя воинской службы в другую воинскую часть. Там он тихо «сдает» его своему дружбану приятелю, такому же молодому чудику-капитану. Естественно обмыв в лесной баньке это «воспитательное» дело хорошей дозой технического спирта, который привозил с собой в довесок к своему разгильдяю. Без спирта по трезвухе такие дела не делались.
На следующее утро один из капитанов сухо и четко по командирски, но с «человеческим» участием, на общем построении сообщал своим подчиненным:
— Приговор приведен в исполнение! Расстрел сыграл положительную роль в перевоспитании такого-то!
«Педагогические» расстрелы продолжались бы, наверное, еще долго-долго, наводя на матросов дикий ужас и смятение в нежных их душах, если бы один из молодых салаг-матросов Юсуф Ильяс Ибн Муххамед Абу Пехляви Гянджеван Назами-оглы или по-русски просто Ильюша Назимов, не написал как-то домой в солнечный Азербайджан любимой матушке душещипательное и проникновенное письмо.
В письме к матери парень доверительно сообщал: «Меня на флоте любят. Кормят у нас хорошо. Как говорит замполит — сытно и вкусно. Всегда почти хватает. По выходным даже крутят кино. Служба идет нормально, никто не обижает, командиры заботятся. Вот только одного пока не пойму. У нас в части периодически недисциплинированных ребят почему-то расстреливают…»
Надо было видеть лицо испуганной матери, когда она, получив письмо из «непобедимой и легендарной», сидя у себя дома на кухне осмысливала эти строки. Её глаза, сразу же превратившиеся после прочтения сыновей депеши в кофейные блюдца, готовы были вывалиться в кастрюлю с мантами. Не удивительно, что это письмо с великим материнским недоумением, перепуганными и эмоциональными женскими комментариями через некоторое время попало на стол самому Министру Обороны СССР. У Маршала Советского Союза от детской неожиданности седые волосы на голове тоже похолодели и стали жесткими, как у дикобраза.
Что было дальше – история умалчивает, но новоявленным «педагогам» командование впоследствии показало небо в ярких советских алмазах.
«Расстрелы» на флоте — это очень серьезно!
Александр Виноградов-Белый # 28 сентября 2014 в 13:30 +1 | ||
|
Лялин Леонид # 29 сентября 2014 в 17:45 0 | ||
|