[Скрыть]
Регистрационный номер 0474690 выдан для произведения:
Часть 1
Чуб у Лёшки особенный, лихой и упрямый, как он сам, светлым вихрем волосы рвутся из-под фуражки на волю, сплошь перевитые мелкими колечками. В деревне у них все мужики чубатые и так завидно – ходить лохматым, лишь бы картуз на голове держался.
Когда в Питере свергли царя и по всей стране пошла заваруха, он без сожаления оставил сельский быт и переметнулся в город. Будучи парнем напористым и хватким, сразу нашёл себе дело: устроился работать чекистом. Его взяли охотно, во-первых грамотный, во-вторых стрелять умел очень метко, с малолетства дед таскал его с собой на охоту, вот и научил попадать белке в глаз.
Это было одно из подразделений ЧК по борьбе с контрреволюцией и бандитизмом. Занимало оно какое-то бывшее общественное двухэтажное здание с внутренним двором и обширными подвалами. Говорят, раньше здесь хранились бочки с вином, но после революционных мятежей тут не осталось ни вина, ни бочек. Жестокое время сделало в доме свою перепланировку. Правую половину здания заняли кабинеты начальства и канцелярия, в левой части содержались арестанты и задержанные, а подвалы приспособили под расстрельные камеры. В этот период истории расстрелы стали привычным делом, стреляли по поводу и без повода, часто не предъявляя доказательств.
Лёшке ни разу не приходилось быть исполнителем приговора, но вот сегодня командир объяснил ему, что на них выпала такая обязанность.
— Привычное дело! – сказал комиссар. – А ты в первый раз? Ну, ничего, стрелять ты мастер, не промажешь.
Он ожидал, что из кабинета им выдадут матёрого, бородатого разбойника или холёного царского генерала, но каково же было его удивление, когда в дверях показались две девчонки, причём, как заметил себе Лёшка, одна из них была жутко красива, у него даже мурашки прошлись по коже. Сроду не думал, что бывают такие! Он вспомнил всех девчат своего села, всех баб, но сравнить её было не с кем.
— А этих-то за что? – спросил он комиссара.
— Шибко грамотные! Курсистки, язык за зубами держать не могут – и, добавил презрительно – Гуманистки!
— А кто это?- переспросил Лёшка.
— А чёрт их маму-душу знает! Самая, что нинаесть контра! И, потом, наше дело, не рассуждать, а исполнять приказ.
Создавшаяся ситуация взволновала Лёшку, нарушила равновесие души и та воззвала к справедливости: «Зачем стрелять в девчонок? Ведь ни кого они не убили, не ограбили, не занимались поджогами и диверсиями, подумаешь: выступали против нового строя. Так неужели за то стрелять?»
На расстрел вели трое. Впереди комиссар в кожанке, за ним арестантки с руками, заложенными за спину, а позади них шли Лёшка и незнакомый пожилой матрос в форменке, не бритый, с выбитыми зубами, на плече у него висела винтовка.
Когда спускались по широкой лестнице, на повороте красивая оглянулась, их взгляды встретились, и Лёшка чуть не упал, споткнувшись на ступеньке. Какие глазищи! Из их глубины полыхнуло таким жаром, такой жизненной силой и ещё какой-то особой, неизведанной энергией, что он даже вспотел. Она, словно выстрелила ему в сердце, так оно заныло, заколотило в рёбра, требуя свободы. Пока шли по тёмному коридору, он думал только о ней, и о том, где прежде видел точно такие же глаза. Это что же получается? Сейчас он, Алексей Васильевич Рогов собственноручно застрелит её, её такую красивую, такую неповторимую, может быть единственную на весь белый свет! Нет, он согласен застрелить по приказу какого-нибудь зарвавшегося анархиста или блатного налётчика, но её-то за что? А если не стрелять? Бесполезно, всё равно убьют! Наоборот, надо стрелять первым и наверняка, чтобы не мучилась.
Через сводчатый проём вошли в подвал. Единственная лампочка под потолком силилась развеять темноту, пахло прокисшим вином и плесенью, песок на полу скрадывал шаги. Девчат поставили к стенке, сами встали под лампочкой. Старший деловито достал из-за борта кожанки сложенный листок, развернул, зачитал приказ: «Именем…. за антиправительственные выступления, контрреволюционную деятельность и агитацию, решением трибунала ВЧКа, гражданка Дежина Анастасия Фёдоровна и Екатерина Романовна Коган приговариваются…» Лёшка не слышал приговора, одна раскалённая мысль металась в голове, ища выход из безвыходного положения – «Зачем, зачем всё это?» Он вдруг отчётливо вспомнил, где видел эти глаза. Так кареглазо на него смотрела Богородица с младенцем на руках со старой, закопченной иконы у него дома, в деревне. Во время молитвы бабушка ставила его на колени перед киотом и опускалась рядом сама, вполголоса бубнила малопонятные слова, крестилась. Он тоже крестился и бухал кулаком об пол, в такт бабушкиным поклонам, а Дева Мария улыбалась ему из тёмного угла. В затхлой тишине каземата ему отчётливо почудился вибрирующий голос бабушки: «Царица Небесная, помилуй нас грешных».
Командир закончил читать, сложил листок, сунул в карман и, неожиданно скомандовал приговорённым:
— Раздевайтесь! – и, видя, что девушки замялись, рявкнул – Живо!
Та, которая рыженькая, в розовой кофточке, заплакала, хотя до этого держалась стойко, а та, которая красивая, рванула свою блузку гордо, с вызовом, каким-то яростным остервенением, будто назло наперекор судьбе, словно этим хотела устыдить своих обидчиков. Огненная нагота плеч и груди так резанула по глазам, что Лёшка на мгновение зажмурился, на фоне мрачной стены из красного кирпича это показалось особенно контрастно, даже в подвале стало светлее, словно сюда заглянул луч света. На грудь невозможно было смотреть, она слепила, точно солнце, но в то же время притягивала взгляд, как магнит железку. Непонятное, властное чувство овладело им, требуя бороться за эту девушку, защитить её, спрятать за своей спиной. «Умереть рядом с ней, спасая её, вот истинное счастье» – мелькнула мысль.
В висках стучали барабаны, сердце сорвалось со своего места и трепетало где-то в горле, мешая дышать. Сквозь розовую пелену безумства грянула команда: «Приготовились!»
Но прежде чем комиссар достал маузер, Лёшка, не целясь, выстрелил из своего нагана ему в висок. Второй выстрел прогремел автоматически, командир и беззубый матрос упали на пол почти одновременно.
— Одевайтесь! – скомандовал он, ещё не осознавая случившееся, не имея какого либо плана, а сам нагнулся над убитым комиссаром, выгреб из его кожанки лежавшие там бумаги и сунул их себе в пиджак. Теперь все трое понимали, что повязаны одной верёвкой, что каждая минута может быть последней и потому вели себя подобающе. Первыми шли девушки, заложив руки за спину, Лёшка конвоировал их, держа палец на спусковом крючке нагана. Прошли тёмный коридор, свернули в светлый, рабочий. Тут им встретилось несколько сотрудников управления, но ни кто не обратил на них особого внимания, видеть здесь арестованных было обычным делом. Однако, на выходе их остановил часовой: «Стоять! Куда?» Лёшка мог уложить его одним выстрелом, но решил попробовать обойтись без шума.
— Велено сопроводить арестованных в первый корпус, у меня приказ.
— Кажи бумагу! – потребовал солдат.
Лёшка сунул руку во внутренний карман пиджака, вынул его содержимое. Оказалось, что в спешке он прихватил не только приказ, но и несколько справок, среди которых было удостоверение личности и партбилет на имя Дениса Маркелова. Он положил чужие документы обратно, а перед часовым развернул листок приказа. И хотя, приказ был о расстреле, парень по своей малограмотности не смог осилить мелкий текст, а прочитал только заглавные буквы: «Приказ», но, увидев внизу знакомые печать и подписи начальства, согласно кивнул головой, отдал честь и пропустил. Выйдя из здания, огляделись: двор был пустой, только у подъезда первого корпуса стояла машина начальника, возле которой два матроса курили самокрутки. Трое спокойно пересекли двор, прошли арку через разбитые ворота и навсегда растворились в кипящей толпе на многолюдных улица города.
Часть 2
Атака захлебнулась! Взять высоту сходу не удалось, не смотря на артподготовку и дот, и пулемёт остались целы, и солдаты отходили назад под мелким весенним дождём, неся потери. Остался лежать и капитан Маркелов, поднявший взвод в атаку. Одним из первых его свалил разрыв мины. Он прошёл всю войну, от рядового до капитана, от Ленинграда до Германии без единого ранения и вот теперь не повезло. Во время блокады в Ленинграде у него остались мать и жена на Пескарёвском кладбище. Детей удалось эвакуировать. Он не знал адреса, но сознание того, что они где-то живы, вселяло в него надежду на встречу, и он отчаянно дрался, приближая победу.
Капитан медленно приходил в себя. Первое что он подумал: «Плохо поработала наша артиллерия, плохо! Снаряды экономят, людей не берегут». В голове всё кружилось и переворачивалось. «Контузило… – догадался он – Ладно, посмотрим, что мы имеем на данном этапе». Он прислушался к своему телу. Левая сторона горела и ныла, рука и нога были посечены осколками, болели рёбра, видимо помяло взрывной волной. Здоровой рукой поискал оружие: от автомата остался один приклад, пистолет в кобуре смяло осколком.
— Дела хреновые, – подвёл он итог – Даже застрелиться нечем! Сейчас фашисты очухаются, перетасуют колоду и пойдут в контратаку, будут раненых пристреливать. Нынче немец свирепый, Берлин рядом! Уползать надо, Денис Васильевич, – сказал он себе – своим ходом уползать, надеяться не на кого.
Он попытался перевернуться, застонал и потерял сознание.
Небольшого роста, худенькая санитарка, в пилотке, в ватнике, в кирзачах с медицинской сумкой через плечо, ползла под весенним дождём по вспаханному минами лугу, ища раненных. Ещё в начале войны она записалась на курсы медсестёр, а когда получила похоронку на мужа, попросилась на передовую, и вот уже два года выносить солдат с поля боя стало её профессией. Капитана она приметила издалека. На свежеразвороченном чернозёме ярко выделялся его чуб. Прислонила щёку к его губам – дышит! Пробежала профессиональными пальцами по телу, определяя ранения, и снова обратила внимание на его волосы. Только раз в жизни она видела такой лихой чуб, перевитый мелкими колечками, видела в страшную минуту перелома своей судьбы, когда память с фотографической точностью запоминает каждую мелочь. Сердце удивлённо торкнулось в груди, но она осадила его: « Мало ли кто может быть…. Двадцать лет прошло с тех пор! Вот если бы он открыл глаза, тогда…»
Капитан Маркелов очнулся от того, что кто-то затягивал тугой жгут на его раненой ноге, приподнял опалённые веки. Девушка с медицинской сумкой на плече, крепко бинтовала ему ногу поверх штанины. Она обернулась, и на него взглянули те самые глаза, которые он запомнил на всю жизнь, глаза Богородицы, всепрощающие, животворящие, неповторимые. Хотел спросить громко, но еле прошептал:
— Ты кто?
— Я Катя, – ответила она, продолжая бинтовать – медсестра Катя.
Капитан осторожно набрал полную грудь воздуха и выдохнул:
— Подвал помнишь?
— Помню. – Печально улыбнулась она и понимающе закивала головой – А ты молчи, тебе разговаривать нельзя!
Он опять на время потерял сознание, а когда вернулся в реальность, она уже разрезала ему рукав шинели вместе с гимнастёркой и бинтовала руку. Набравшись сил, он снова заговорил:
— Слышишь, уходи! Сейчас будет атака, вдвоём не успеть. Оставь мне пистолет и уходи. Я приказываю!
— Нет! – дерзко возразила она – Извини, капитан, но здесь командую я! Уходить будем вместе!
И он почувствовал, что она тянет его вниз по склону холма, ухватившись за полу шинели. «Откуда в ней столько силы – подумал он, проваливаясь в бессознание – Имя красивое… Катюша…» А Катя тащила и тащила свой бесценный груз, волокла под дождём по расквашенной земле, приминая первую зелень и какие-то мелкие, голубенькие цветочки. И когда уже было пройдено половина намеченного пути, когда силы оставили её, а пальцы не хотели держать сукно, увидела, как из крайнего окопа выскочили две фигуры и по-пластунски, под пулемётным огнём, поползли ей навстречу. Крепкие солдатские руки вцепились в воротник шинели.
Ничего этого капитан Маркелов не видел, не слышал как грянула волна вражеской атаки и разбилась о непреступную оборону. Он осознал себя уже лежащим на топчане в палатке полевого госпиталя, без сапог и шинели. Вокруг стояли такие же топчаны, на которых лежали раненые, много раненых. Обе штанины его брюк были вспороты снизу доверху, гимнастёрка разрезана на животе. Рядом хлопотала медсестра, вся в белом. Он тут же узнал в ней Катю.
Когда он открыл глаза, она почти вскрикнула
— Капитан очнулся!
И тут же над головой загудел бас усатого доктора, в забрызганном кровью халате.
– Это хорошо, это замечательно. Живой стало быть! Готовьте его на стол, ремонтировать будем.
Денис с Катей снова встретились взглядами. Здоровой рукой капитан поймал её руку, хотел сжать, но не хватило сил, и почувствовал как жарко вцепились в ладонь её тонкие, нежные пальцы.
— Не уходи… – простонал он.
— Нет, нет! – торопливо успокоила она – Не беспокойся, я буду рядом!
— А потом?... – вздохнул капитан.
— И потом! – помолчав, добавила уверенно – Всегда!
И, наклонившись, легонько поцеловала его шершавые губы.
30.11.2019г.
Помочь сайту
Поздравления
