Три богатыря и "Орден узорниц". Глава первая "Начало пути"

 

Новые похождения трёх богатырей

      Книга первая

        Три богатыря и «Орден узорниц»

  

«И вновь пришла беда на землю русскую.

  И вновь стали собираться добры молодцы».

   — Летопись Времён, том XXI, глава 17.

                                                                                          

                                                                                                    

                                                                                                    

                                                     

Часть первая "Дембельский поезд"

Глава первая "Начало пути"                                              

— До завтра! — сказала Ночь уносящемуся вдаль Вечеру и заступила на вахту.

На тёмном, украшенным невероятной красоты зимними узорами стекле вагонной двери, в самом её центре, появился маленький, едва заметный огонёк. Он то гас, то снова зажигался, напоминая одинокого светлячка, потерявшего своих друзей. Но вот, когда он перестал мигать и стал светится ровным зелёным светом, стало ясно, что это — настоящий светлячок.

Он осмотрелся по сторонам, будто бы хотел удостовериться в том, что рядом никого нет, потёр свои передние лапки и поправил фонарик, который держал в следующей паре лапок. Затем начал двигаться по поверхности вагонного стекла так, как двигается головка рекордера по болванке, нанося звуковые дорожки на будущую грампластинку.

Светлячок быстро полз по часовой стрелке, всё дальше и дальше удаляясь от центра стекла. При этом он то и дело встряхивал затухающий фонарик, оставляющий на стекле светящуюся дорожку.  Оказавшись у самоко края стекла, светлячок остановился.  Обернулся, посмотрел на дорожку, напоминающую светящуюся зелёным светом грампластинку, и забавно подвигал передними лапками. В этот момент он был похож на довольного своей новой картиной живописца, вытирающего вымытые кисти.

После этого светлячок ловко спрыгнул на ручку вагонной двери и выдул из почти погасшего фонарика остатки света в сторону светящейся дорожки, которая тут же стала похожа на большой огненный диск, переливающийся всеми цветами зелёного спектра.

Спрятав уже совсем потухший фонарик под крылышко, светлячок стал устраиваться поудобнее на дверной ручке, словно он — зритель, пришедший на спектакль в театр, а ручка — мягкое и удобное кресло. Окончательно умостившись, он сложил передние лапки на груди и стал смотреть на светящийся диск, как на занавес. Было похоже, что он пришёл не на премьеру. Светлячок смотрел спокойно — так, словно уже раз сто или двести видел ожидающее его представление.

И вот оно началось. Диск — занавес вдруг разделился пополам и две его половинки стали разъезжаться в разные стороны.Из образовавшегося просвета в пустой тамбур вагона-ресторана ворвался кружащийся по спирали вихрь из снежинок и ярко-бирюзового сияния.Этот вихрь, как могучий змей, вырвавшийся из длительного заточения, сворачивался в кольца. Казалось, голова змея пыталась догнать свой хвост.

В самом центре этого стремительного светящегося потока едва просматривалась женская фигура в широкого кроя сорочке и вольном сарафане. Вихрь быстро, как послушный котёнок под ласкающей его рукой хозяина, затихал и, вместе со снежинками, опускался на пол. Женщина нежно, как-бы «по шерсти», гладила правой рукой этот мощный поток и станоилась всё более осязаемой. И чем ниже опускались снежинки, тем заметнее становилось, что её сорочка и сарафан постепенно превращаются в форменную одежду. «Сделай пару оборотов и закроются ворота», — сказала она, и похожий на змея вихрь, сделав два оборота вокруг её ног, стал послушно вползать в просвет между половинками занавеса, которые уже быстро двигались друг к другу. Махнув на прощание тоненьким хвостом, вихрь исчез. Половинки снова образовали светящийся диск, который вспыхнул, как последний залп салюта, и погас, оставив на стекле едва заметную мерцающую точку.

Когда всё окончательно стихло, в тамбуре осталась стоять женщина лет сорока-сорока пяти. Это была Веда. Она протянула левую руку к дверной ручке, и светлячок спрыгнул на её ладонь. Затем он достал свой фонарик и открыл в нём дверцу. Правой рукой Веда бережно, словно драгоценный кмень, сняла мерцающую едва заметным зеленоватым светом точку со стекла вагонной двери и положила её внутрь фонарика. Светлячок тут же закрыл дверцу. А Веда достала из правого кармана своего форменного пиджака маленькую шкатулку и посадила в неё светлячка.

— Отдохни, малыш. Мы с тобой славно поработали, — произнесла Веда и положила шкатулку в тот же карман.

— Промахнулась. Первый раз промахнулась, – тихо смеясь, она стряхнула снежинки с формы проводника, в которую была одета.

– Хотя нет, – кажется, я появилась там, где надо.

Таинственная незнакомка провела рукой по своим длинным, тёмно-русым, слегка вьющимся, но растрёпанным волосам, и они сами собой сплелись в красивый тугой узел. Из левого кармана тут же выскользнула шпилька, украшенная серебряным цветком Иван-чая, и описав в воздухе полукруг, закрепила причёску Веды.

Поезд «Енисей», следующий по маршруту «Красноярск – Москва», набирал обороты, увозя своих пассажиров из заснеженного ещё Красноярска в сиреневую и ландышевую Москву. На столах, постукивая в такт колёсам алюминиевыми ложками, стояли спутники всех дальних поездных путешествий — гранёные стаканы в подстаканниках, — и пели пассажирам свою «Поездную колыбельную»: «Та – та, та – дах. Та – та, та – дах…».

За окнами поезда стояла морозная ночь. Ехавшие в нём мужчины и женщины возвращались с вахты и, погружаясь в сон, мечтательно строили планы на предстоящий отпуск. Кто-то мысленно ремонтировал дом, перекрывал крышу. Кто-то высаживал розовые кусты или ставил новый забор. Кто-то покупал новую машину. Кто-то уже начинал испытывать «мандраж абитуриента» перед поступлением своего чада в «вышку». Кто-то блаженно покачивался на надувном матраце в тёплых морских волнах. А кто-то со счастливой улыбкой подъезжал к родителям в родную деревню и уже жадно вдыхал вкусный деревенский воздух.

Но были среди них и такие, кто не спал в эту, как потом оказалось, волшебную ночь. Да что там ночь – вся эта поездка впоследствии оказалась богатой на странные, не вписывающиеся в обычный уклад жизни события, которые вскоре коренным образом изменят судьбы многих людей.

В вагоне-ресторане сидел мужчина и меланхолично держал в руке бокал с коньяком. Он ехал с вахты в пустую московскую квартиру. Давно пустую и одинокую. Даже собаку или, на крайний случай, рыбок он не мог себе позволить завести. Слишком подолгу он отсутствовал. Мужчина крутил в руках бокал, задумчиво смотрел на тёмные пейзажи, проносящиеся за окном, вздыхал и отпивал очередную порцию напитка. Вошла женщина и, заказав себе бутылку шампанского, села за соседний столик – спиной к мужчине. Она будет отмечать Новый год своего одиночества. Когда ей принесли заказ, она ловко, без хлопка, не пролив ни капли напитка, открыла бутылку «Крымского полусладкого». Так могут открывать шампанское только одинокие, натренированные в этом деле женщины, привыкшие сами себя поздравлять на Новый год и Восьмое марта. Наполнив свой бокал и держа его в руке, она стала смотреть в сторону выхода в тамбур. Как будто ждала кого-то.  Но этот «кто-то» не торопился появиться.

Внезапно в тамбуре, словно молния, на миг озарив через стекло ярким светом ресторан, блеснула вспышка. И тут же погасла. Мужчина и женщина, вскочив со своих мест и едва не столкнувшись лбами, извиняясь и толкая друг друга в узком проходе, спешно направились в тамбур. Но ничего и никого там не обнаружили. Продолжая извиняться, они пошли назад к своим столикам. Всё было тихо. Казалось только они одни видели эту вспышку. Да и в самом деле, заметить эту вспышку было больше некому. Ресторан, обычно людный в это время, был пуст. Официанты на кухне натирали посуду, а бармен флиртовал с молодой поварихой.

— Разрешите нарушить Ваше уединение? – мужчина подошёл к столику женщины, держа свою початую бутылку коньяка и пустой бокал в одной руке. В другой его руке красовалась искусственная ромашка, которую вытащил из вазочки, стоявшей на его столе. – Меня зовут Олег. Хотя нет, не зовут – сам прихожу, – широко улыбаясь сказал мужчина. – Это Вам! Простите, что не настоящая. Настоящие в будущем, – добавил он, протягивая цветок женщине.

— Моё уединение давно уже пора бы нарушить. Лет эдак пятнадцать назад, – почти смеясь ответила женщина. – Приятно познакомиться, Ольга, – принимая подарок, женщина жестом пригласила мужчину присесть за свой столик.

А в это время от вагона-ресторана по направлению к восьмому вагону загадочно улыбаясь шла проводница.

— Ну вот! Еще одно дельце состряпала, – весело потирая руки говорила она и, то ли спрашивая кого-то невидимого, то ли размышляя вслух, но уже совершенно серьёзно произнесла: — И почему Мудр не разрешает чистить тропы…

Не спали в эту ночь ещё несколько человек. В первом купе восьмого вагона строили планы на жизнь отличники боевой подготовки, «дембеля» ВДВ: Муромов Илья, Добрынин Никита, Попов Алексей и их прапорщик Черноморов, который по предельному возрасту был уволен из армии и ехал домой, к матери, – в деревню Вековку. По окончанию службы, ему была выделена квартира во Владимире, но ему хотелось перед обустройством своей холостяцкой берлоги побывать в родительском доме. Слишком долго он не видел маму и невозможно соскучился. Трудно ей одной с хозяйством управляться. Забор, поди, уже совсем развалился. Да и крышу давно пора бы починить. В крайний его приезд начался ливень и так тогда лило с потолка, что всю ночь пришлось ему выносить на улицу тазы и вёдра с водой. Днём Черноморов наспех починил крышу и убыл на службу, едва не опоздав на поезд. «Эх, Ванечка, совсем ты измотался. Даже пироги забыл в дорогу. Да и приезжал ли вообще?», — вздыхала потом Мария Васильевна и долго смотрела на фото сына, где он – балагур, гроза деревенских мальчишек и спортивная надежда школы, Иван Черноморов,  – стоит на пъедестале почёта Гусь-Хрустального района. Он тогда победил в соревнованиях по бегу между школами района.

«Мама, мама! Как же я соскучился!» — думал Черноморов. «Вот заберу тебя во Владимир и станем жить вдвоём. Ни огорода тебе, ни сельпо за версту от дома. Водопровод, спутниковое телевидение – сиди на кнопки жми и смотри, что в мире делается. Газовая плита, центральное отопление. Дрова не надо на себе тягать, с коромыслом надрываться. Молоко можно и на рынке купить. В кино тебя буду водить на фильмы старые. На все сеансы подряд. Шаль тебе куплю самую красивую. И конфет. Самых дорогих и самых вкусных. И кота тебе куплю. Модного – с глазами по пятаку и ушами странными. Серого такого. То ли албанец, то ли афганец, то ли британец. У жены командира такой был. Она носилась с ним, как дурень с писаной торбой. По ветеринарам, –  чуть тому нездоровится, – по выставкам. Все медали собрала. Медали то собрала, а борщи варить разучилась. А у командира язва. Вот он слёг в госпиталь и докторицу там встретил. У которой тоже кот был, но она не разучилась от этого борщи варить. Вот этим зельем приворотным командира нашего и приворожила. А жена его с котом осталась. И с медалями…».

— Чайку не хотите, командиры? – прервала мысли прапорщика приятной наружности, ставшая Черноморову уже родной за годы мотания по этому маршруту, проводница. На бейдже у неё значилось имя Веда. Она была чрезвычайно весела.

— А почему бы и да! – оживились и почти в один голос ответили «дембеля». Они настолько сдружились за время службы, что говорили почти всегда в один голос. Вот и сейчас они вместе ехали в поезде «Енисей», и цель, перед тем, как разъехаться по своим домам, у них было общая – Москва. Выросшие в глубинках, все трое с детства мечтали увидеть столицу.

— А налей-ка нам своего фирменного чайку, Ведушка! – сказал Черноморов, – и приходи поболтать.

— Не извольте сидеть в ожидании! – весело сказала проводница и удалилась готовить фирменный чай, оставив после себя шлейф то ли духов, то ли душистого туалетного мыла, в котором угадывался запах свежескошенного луга и лесных ягод.

— А симпатичная проводница, – сказал Никита, и озорной огонёк блеснул в его больших, почти чёрных глазах.

Он был как-то по особому красив и слыл ловеласом. Нет, внешности экранного героя у него не было. Каштановые волосы, слегка курносый нос, пухлые губы, среднего телосложения и роста. Но его глаза! Его глаза очаровывали, притягивали, влекли. Телефонная книга его трещала от количества номеров «насовсем влюбившихся» в него девушек и дам. Кого там только не было! Вики, Кати, Маши, Светы, Иры… Была даже пара-тройка Виолетт и Элеонор.

— Никитка! Ты опять за старое? Обещал же! А может это Судьба? – саркастично улыбнулся Лёшка.

Вообще-то Никита был романтиком до «мозга костей». На перроне Красноярска он торжественно поклялся связать свою жизнь с той, про которую в сказках говорят «девушка в опасности». Это будет первая попавшаяся девушка, которую он встретит, когда сойдёт с этого поезда. Ну слишком он верил в Судьбу. И Судьба тоже в него верила.

— Нет! Эти двое никогда не угомоняться! Ван Ваныч, ну что мне с ними делать? – Илья свесил голову с нижней полки, смеясь и пытаясь рукой достать до головы Никиты, чтобы «поправить» ему причёску, которую тот так тщательно укладывал полчаса назад.

Илья отличался от своих друзей прагматизмом и считал, что из всего нужно извлекать уроки. Один урок он извлёк для себя на всю жизнь: никогда не влюбляться и быть осторожнее с чувствами. Со своими чувствами.

— Э, орлы! А ну-ка давайте без фокусов! Лёшка, Никитка! Я ещё от вашего последнего «залёта» не отошёл! – пытался строжиться Черноморов.

И трое пассажиров этого купе посмотрели на Никиту и расхохотались. Они вспомнили, как месяц назад Никита не явился на вечернюю поверку. Дежурный по роте в третий раз произнёс его фамилию, но ответа так и не получил. И лишь когда он уже был готов объявить тревогу, в роту вбежал запыхавшийся Никита.

— Рядовой Добрынин! Где Вы были? — закричал дежурный.

— Отлучался по срочному делу в город, — не раздумывая ответил Никита.

Имя тому срочному делу было Даша. Или Маша? Или Катя? А, впрочем, какая теперь разница. Никитке влепили три наряда вне очереди, а Илья и Лёшка долго еще подтрунивали над ним: «У тебя есть на сегодня срочные дела?»

— А вот и чай! Угощайтесь, командиры! – открыто улыбаясь, в купе зашла Веда.

Ребятам на миг показалось, что она и Черноморов как-то хитро переглянулись. От чая исходил невероятный аромат малины и чёрной смородины. Аромат настоящих ягод, а не химия из пакетиков. Этот аромат наполнил собой всё купе и слегка опьянил парней. Но чай опьянил ещё больше. После первого же стакана парням виделась уже не обычная проводница, а ведуница в странно-красивой одежде, с вьющимися по ветру русыми волосами и лицом Веды. В руках у неё были разные коренья, и пахло от неё лесом и речкой.

Черноморов открыл свою дорожную сумку, достал оттуда три одинаковых свёртка и вручил их Алексею, Никите и Илье.

— На долгую память обо мне, сынки. Надеюсь, сгодятся когда-то.

Но что это? Перед ними стоял очень уж необычный прапорщик. Его русые волосы были подвязаны простой веревкой. Одет он был в рубаху без воротника, подпоясанную широким красным поясом, расшитым по краям жёлтыми нитками. Холщовые штаны его по своей ширине напоминали шаровары, собранные у талии, подвязанные у щиколоток и под коленями. Странная одежда ещё более подчёркивала и без того богатырскую фигуру Черноморова.

Недоумевая, парни молча положили свёртки в свои рюкзаки. «Да ну его! Привиделось», — подумал Илья. «Вот это попил чайку! И что Веда в него добавляет?», — спросил сам себя Лёшка. «А она очень даже ничего! Пожалуй, возьму номерок», — решил Никита. Решив, что всё это им просто показалось от волнения и усталости, парни пожелали прапорщику и проводнице доброй ночи и заснули безмятежным сном юношей, готовящихся к большой и увлекательной взрослой жизни. Им снилась Москва, которую они видели только на картинках. Снилась воинская часть, ещё совсем недавно такая близкая, но с каждой новой станцией, удаляющаяся всё дальше и дальше в прошлое. Снились их родные российские глубинки, торжественно встречающие своих отслуживших парней. Да много чего им снилось в ту таинственную ночь.

А поезд стучал колёсами и уносил их в неведомые дали — в новую жизнь, полную приключений и опасностей.