КОГДА ПРИДЁТ ЗАЗИРКА(русское фэнтези) 8
Глава 8.
Я шагнула… и провалилась по колени в снег. Он был всюду, вернее, кроме снега здесь ничего не было. Снежная пустыня, белое безмолвье.
Мальчишки вытаптывали площадку.
- Вы слышали?
- Что?
- Баба Нюра кому-то кричала… - Я не успела закончить фразу: меня ниже спины что-то толкнуло. Резко обернулась: на снегу лежало скомканное полотенце. То самое, что я подарила баннику. Полотенце зашевелилось, и из него вылез Юрик.
- Привет, ребят… - Наст под ним провалился, и банник ушёл с головой в снег.
Димка поспешил ему на помощь, пробороздив траншею. Извлечённый из снега, Юрик смешно плевался и чихал.
- Вы почему здесь?
- Ну ево! Надоело коптиться в нюркиной бане, нюхать веники, да каждую субботу глазеть на Нюрку. Тоска-матушка утомила. Я с вами. Все мои здесь, что я там один…Я не буду обузой, при случае подмогну. Да, разрешите представиться: меня Юриком величают.
- Дима, Дмитрий.
- А это Вадик, - кивнула я на стоящего в стороне Вадима. Он задумчиво грыз снежок и смотрел куда-то вдаль.
- Вадик? Это от какого? - Юрик подтянул полотенце, быстро завернулся в него на манер римского патриция.
- Вадим.
- О, Вадим! Знавал я одного, в Великом Новгороде. Даже подмог в роковой час. Замуровали сердешного в баньке и подпалили. Сгорел бы, как лучинушка. Тут я и проявился. Закуток у меня был под банькой, просторный. В нём и сховал бедолагу, как в материнской утробе, калачиком. Банька сгорела, супостаты порешили: с Вадимом покончено! и отправились бражничать…
- История, конечно, интересная, - оборвал Юрика Вадик. - Но что нам делать сейчас?
Простой вопрос на некоторое время лишил нас дара речи, ибо никто не знал ответа. Мы озирались по сторонам, пристально всматривались в перспективу. Снег, снег, снег. Впереди, сзади, слева, справа. До самого горизонта. Необыкновенно чистый, рыхлый, как творог высшего качества. Глаза довольно быстро утомились от белизны: не за что было зацепиться, передохнуть - даже тощей былинки…
Небо над нами было таким же однообразным, точно зеркальное отражение земной поверхности. Впрочем, так показалось с первого взгляда. При более внимательном рассмотрении обнаруживалась существенная разница: если на земле раскинулось безупречно чистое накрахмаленное полотно, то в небе оно уже не было целым и чистым - разорвано в клочья, скомкано, испачкано грязными руками. Клочья тесно прижаты друг к другу, точно разорвавший полотно неуклюже пытался имитировать цельность.
- Морозец справный, - оборвал тягучую паузу Юрик.
Мороз, действительно, был небольшой, мягкий: минус три, не больше. Если бы ещё солнышко добавить и можно воскликнуть вслед за Пушкиным: "Мороз и солнце-день чудесный!" Но, увы! Солнце скрыто за клочками разорванного полотна, даже его местоположение в данный момент не определить.
- Ну, и что будем делать? - на этот раз спросил Дима. - Вы обратили внимание: нет звуков и запахов?
Точно: звуков нет, ватная тишина. А запахи…только снега.
- Классное начало, - Вадик швырнул огрызок снежка, полез за сигаретой. - Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Так, да? - он с пугающей злостью уставился на меня. - Давай, шевели извилинами! Ты ж у нас голова. О чём вы там шептались со старухой? Поделись. Или рукам и ногам не положено знать?
- Не кричи, - поморщился Дима и встал рядом со мной, будто ожидал нападения со стороны брата.
- Я не кричу!
- Нет, ты кричишь! Орёшь!
- Ребятки, ребятки, погодьте шуметь, - словно боясь, что его не услышат, Юрик взобрался на спину Зебрика, безучастно стоявшего на утрамбованном снегу.
- В самом деле, что паниковать раньше времени, - наконец, решилась я заговорить.
- Кто паникует? Кто паникует? - всё так же на повышенных тонах задёргался Вадик. - Я просто спросил…
- Не просто! - вставил Дима.
- Да ну вас! - Вадик прикурил сигарету, нервно затянулся, выпустил клуб дыма, что-то добавил невнятное - возможно, выругался, - и ломанулся в толщу снега.
- Пущай, поостынет, - сказал Юрик.
- Слушай, Варя, - оживился Дима. - Я думаю, это…не стоит дёргаться отсюда. Сделаем здесь лагерь. Снег липкий, слепим этот…как его? шалаш. Потом можно сходить в разведку. Как?
- Согласна.
Дима кивнул, отошёл в сторону, зацепил горсть снега, слепив снежок, катнул его по поверхности. Снежок мгновенно увеличился втрое. Я последовала примеру Димы.
Вадик остановился метрах в тридцати от нас, постоял вполоборота, наблюдая за нами, затем, отшвырнув окурок, тоже покатил снежный ком.
- Он отделиться решил?
- Не знаю, - Дима пожал плечами, смахнув обильный пот со лба.
- Нужник творит, - сказал Юрик.
Мы переглянулись с Димой, прыснули и, смутившись, отвернулись друг от друга.
Работалось легко, с каким-то детским удовольствием. Неопределённость, неизвестность на время отступили на дальний план: мы оживлённо катали огромные снежные мячи, дурачились как малолетки во дворе при лепке снеговика или крепости. Довольно скоро - сами поразились! - мы с Димой "построили" весьма приличный домик с двухскатной крышей, арочными оконцами на все четыре стороны и дверным проёмом. Дима так увлёкся, что дополнительно возвёл перед домиком круглый стол и три, скобками, скамьи.
- Чукча, однако, нравится чум, - пошутил Дима, когда мы закончили "стройку". Он был странно возбуждён, раскраснелся, лицо блестело от пота, тяжело дышал. - Кайфовое ощущение!
- Да, согласилась я. - Сейчас бы в ванну.
- И пивка, - мечтательно протянул Дима, судорожно сглотнув. - Юрик, а вам чего хочется?
Юрик, пока мы трудились, сидел на спине Зебрика, кутался в полотенце и, похоже, о чём-то размышлял. Может, бедняга, уже пожалел о своём опрометчивом поступке.
Рядом с Зебриком мы сложили тороки. На них я положила удода, закутав в свою кофточку. Он по-прежнему находился в летаргии. Проход никак не отразился на нём.
- Кисельку клюквенного, - внезапно сказал Юрик, когда мы уже перестали ждать от него ответа.
- Не знаю как вы, а я здорово проголодался. Может, перекусим, а, Варь?
- Давай.
Вадик был скрыт стеной возведённого нужника, и лишь дымок говорил, что у него очередной перекур. Мы с Димой в четыре руки накрывали стол. У каждого в тороке оказалось несколько газет "Сельская новь"- из них мы соорудили скатерть. На неё выложили все наши запасы. Баба Нюра каждому положила по кирпичику хлеба и по батону, отдельно в пакетах огурцы - свежие и малосольные, - в стеклянных баночках яйца (на крышках прилеплены бумажки: "Свежие"). Ещё баночки с вареньем и квашеной капустой. В холщёвых мешочках картошка. Пачка соли, пачка сахара -рафинада, пачка чая в пакетиках, стакана по два крупы - рис, греча, горох, перловка, пшено. Пожалуй, при разумном уничтожении, этих продуктов хватит нам на неделю. Плюс лоскуток скатерти - самобранки. С голоду, точно, не умрём. Тревожило другое: погода. Сейчас чудная, а через час? через три? завтра? послезавтра? А ночами? Тёплой одежды - если не считать свитеров - не взяли, дров в обозримом пространстве не намечается. Сколько мы продержимся без огня?
- О чём задумалась, душа моя? - окликнул Юрик. Дима перенёс Зебрика вместе с ним поближе к столу.
- Дровишек бы. Без огня пропадём…
- Да-а, - приуныл Дима. - Костёрчик…Ночью дубака будем давать.
- Сейчас перекусим и пройдёмся по округе. Может, найдём что. Кусты какие-нибудь. Росло же здесь что-либо до снега.
Юрик внимательно смотрел в небо. Мы тоже вскинули головы. Ничего особенного, всё, как и было в минуту нашего прибытия.
- Что?
- Не движется…
- А ведь точно! - вскрикнул Дима. - Вон те два облачка, видишь, похожи на мотоцикл с коляской? Видишь? Они…ну, как нарисованные…
Теперь и я, пристально всмотревшись, увидела странность: вся эта мешанина из клочков абсолютно не двигалась; ощущение такое, будто над нами раскинут полог, на который наклеены пучки грязной ваты. Бутафория?
Я глянула на Юрика. Он задумчиво пощипывал кончик носа, покряхтел и выдал:
- Заклятое место: время остановлено…
- Чушь! Как можно время остановить? - Дима полез во внутренний карман куртки, извлёк часы с оборванным браслетом. Глянул - и обалдело застыл: - Стоят…
- Отлично! Нет, правда, это нам на руку. Остановлено время…значит, здесь всегда день и постоянная температура. Обойдёмся без костра!
Дима, всё ещё не веря глазам своим, вертел часы, потряхивал, прикладывая к уху. Электронное табло неимоверно показывало: 04.01.17. Время нашего перехода.
- Ладно, Дим, оставь свои часы в покое…и позови, пожалуйста, брата.
- Да ну, не пойду я. Опять цепляться станет - подерёмся.
- Хорошо. Порежь хлеб - я схожу.
Вадик сидел на корточках, курил. Туалет, или нужник по определению Юрика, был готов: за стеной расположились две симпатичных кабинки, внутри снег утрамбован, в центре ямки метровой глубины. Господи! неужели здесь так много снега!? Мы в Арктике?
Вадик глянул через плечо, хмыкнул, затем, шумно выдохнув, поднялся:
- Опробовать пришла?
- Скажи, пожалуйста, чем ты недоволен?
- Всем!
- Мы все в одинаковых условиях. Никто тебе ничего плохого не сделал. Вот я, лично, чем тебя обидела?
- Ничем! - Вадик зло пнул снег.
- Ну, и нечего тогда психи показывать. Пошли, поедим.
Вадик что-то пробурчал, затоптал окурок и быстро пошёл к лагерю.
Ели молча, не глядя друг на друга. Даже Дима вяло покусывал, стараясь не производить громких звуков. Лишь Юрик, полулёжа, на затылке Зебрика, самозабвенно обсасывал дольку малосольного огурца.
- Мы что, на поминках? - наконец, не выдержала я.
Дима глянул из подлобья, хотел что-то сказать, но, глянув на брата, передумал. Вадик нехорошо усмехнулся, дерзко глянул на меня:
-Ты ещё на что-то надеешься? Оглянись: здесь вечная зима, всё живое давно повымерло! Под нами метры снега! Сколько таких, как мы, отправила старуха? Замучаешься считать. А сколько вернулось? Ась, не слышу ответа? Лапши нам на уши навесила, охмурила и выпихнула на верную смерть! Загнёмся через пару дней, и снежком присыплет…
- Не засыплет, - буркнул Дима, - здесь время остановлено…
- Какая, чёрт, разница! Слопаем вот это всё и загнёмся с голодухи. Если до этого друг друга не схаваем.
-Ты, похоже, уже сейчас готов. Не противно? Ещё и шагу не шагнул, а уже в панику ударился, - неожиданно для себя, я повысила голос: меня начинала раздирать злость. - Слушайте, дорогие мальчики…в первый и в последний раз говорю: не собираюсь вечно быть при вас мамкой - нянькой, слюнки - сопельки утирать! Хочется ныть - нойте про себя! Нечего на публику играть: не тот зритель. Это тебя, Вадим, касается в первую очередь. Прекрати задирать брата!
- А то, что будет?
- Думаю: ничего хорошего.
- Не пугай. Всякая мокрощелка будет тут…
- Заткнись! - вскочил Дима, сжав кулаки.
Не помню, о чём я подумала в тот момент, но меченая рука вспорхнула …и невидимая сила ударила Вадика в грудь, отшвырнула шагов на десять, наполовину вогнав в снег. Побледнев, медленно опустился Дима, с ужасом взирая на меня.
Ледяной озноб прошил меня с ног до головы: я сама с ужасом смотрела на не двигавшегося Вадика, и цепенела от мысли, что убила его.
Юрик едва не подавился огурчиком: долго и натужно, как щенок, кашлял.
Дима, наконец, оторвал от меня взгляд, повернулся в сторону брата. Его тело, точно тряпичная кукла, торчало из снега. Жуткое зрелище…
Дима поднялся и, неуверенно, побрёл к брату. Он не дошёл двух шагов, когда Вадик зашевелился, побарахтался и сел, трясся головой.
- Предупреждать надо… - он хотел, видимо, добавить нечто оскорбительное, но предупредительно осёкся.
Оцепенение прошло, озноб сменился жаром, а в ногах разлилась слабость - я села.
- Ты…цел?
- Нормально, - морщась и щупая грудь, ответил Вадик.
Вернулся на своё место Дима:
- Ну, ты…это…
- Я сама не ожидала…перетрухала. Дим, а у тебя раньше никаких…отклонений?
- В смысле…ну, это…не псих я?
- Тьфу, на тебя! Я о другом. Вот у меня сначала этот кошачий след появился, потом, случайно, узнала, что могу…вот как сейчас с Вадиком…
- А, понял! Нет, ничего такого. Не понимаю, почему попал в обойму. Может ещё проявится, а?
- Может быть.
Подошёл Вадик, присел, с опаской поглядывая на меня.
- Извини, я, правда, не знаю, как получилось. Но ты сам виноват: разозлил меня…
- Ладно, проехали. Учту: злить опасно…
- Ребята, если вы думаете, что я знаю больше вашего, то ошибаетесь. Я, как и вы, ничегошеньки не знаю. Могу, чем хотите, поклясться! Я тоже не хотела идти, но мне пригрозили: всё равно…выполнят предначертанное. Вы же сами видели, что может баба Нюра…
Дима встряхнулся, отломил кусок хлеба, стал энергично жевать, слова при этом ронялись, как обвалянные в сухарях котлетки:
- Да ладно, что ты как первоклашкам. Видели, знаем… Помните, что говорила баба Нюра, прощаясь? "Заклинаю вас, не ссорьтесь, не гневите друг дружку - погубите по глупости". Я считаю…все эти…ну, походы до нас…провалились из-за разлада…
- Короче, Склифосовский! - шикнул Вадик.
- Короче…ну, это…я, как бы, верю, что вернёмся,…если будем…ну, это…как одно целое. Как кулак…
- Кулак, - криво усмехнулся Вадик. - Она значит, указательный палец, ты - большой, а я…так, мизинчик…
Мы с Димой переглянулись, не совсем понимая, о чём собственно речь.
- Ку-ку, ребятки! - Юрик стоял на голове Зебрика и отчаянно топал ногой, привлекая к себе внимание. - Не о том толкуете, родимые. От безделья, должно быть. Большой, указательный… Кулаку без разницы, как пальцы именуются. Главное, чтоб крепкие были и тесно прижимались друг к дружке. А мизинчиком, сударь Вадим, скорее я буду. Всё это словоблудие, тако моё мнение. Може, пора делом заняться?
- Ну, так скажи, Мизинчик, что нам делать? - огрызнулся Вадик.
- Рази, Нюрка, вас ничем не снабдила?
- Точно! - вскрикнул Дима. - Этот…ну, колобок шерстяной!
Странно: за всё время, пока мы здесь, никто не вспомнил о тех вещах, что дала нам баба Нюра - скалки там, ухваты… Даже, когда продукты доставали.
Каждый взял свой торок и выложил на "стол" что имел.
- Аховый набор, - усмехнулся Вадик. - Можно открывать антикварную лавку.
Я взяла в руки кожаный мешочек, вроде древнего кисета, развязала скукоженные ремешки и вытряхнула клубок. Кажется, он стал ещё меньше, и напоминал скорее покрытую засохшей плесенью картофелину. Мы, невольно, замерли, впившись глазами в "картофелину". Она лежала на снежной поверхности "стола", как на белоснежной скатерти, и вызывала неприятные чувства: хотелось смахнуть её в мусорное ведро и сменить скатерть. И я протянула руку, словно собралась именно это сделать. Ладонь кольнуло, точно иголкой, затем всей руке стало тепло, как если бы я медленно погружала её в горячую воду. Вокруг "картофелины" замельтешили чёрные точки, будто в воздух поднялись потревоженные мошки. С каждой секундой, их становилось больше и, вскоре, тёмное облачко целиком поглотило "картофелину". Рука моя, по локоть, буквально пылала, хотелось выдернуть её из "кипятка", но, почему - то, дальше хотения я не двигалась. Облачко светлело на глазах: из чёрного стало синим, затем розовым, а, когда превращалось в зелёное, растеклось по "столу", заливая, точно сиропом, все выложенные нами вещи. Достигнув края "стола", "сироп" не потёк вниз, как должно быть, а мгновенно обращался в дымок. Вскоре мы оказались окутанными радужным дымом, запахло горелыми спичками, над "столом" потрескивало, будто горящие дрова в печи.
Рука меня слушалась, и ей уже не было горячо. Я ничего не видела, кроме клубящегося радужного дыма. На секунду показалось: я осталась одна!
- Ребята! Алё, вы здесь?
- Здесь, не ори: итак ушам больно, - отозвался Вадик.
Странно: мои уши в порядке. Дым стремительно стал таять, внезапно налетел знобкий ветерок, ударил в ноги, пробежался по телу, колюче лизнул лицо, точно массажной щёткой повели,…и исчез.
Я открыла глаза и, невольно, вскрикнула, отпрянув: "стола" не было! На его месте зияла яма, словно на снег вылили не одно ведро воды. На дне ямы лежало…оружие. Древнее по форме, а по виду, будто только что кузнец, завершив обработку, выставил на обозрение плоды своих трудов.
- Класс! - восторженно прошептал Дима. Присев, протянул руку над ямой, и, моргнуть не успел, как в его руке оказался меч, а следом воспарил каплевидный щит и замер перед ним. Дима лишь шевельнул рукой, и щит приник к его телу.
- Братцы, кайф полный! - ликовал Дима. - Смотрите, какой меч…смотрится тяжёлым, а он…ну, это…как бы столовый нож… - Дима продемонстрировал, легко и красиво, как в кино, вращая мечом. - Я даже не напрягаюсь…он сам!
Вадик опустился на колени, заглянул в яму. Я плюхнулась рядом.
- Надо думать, это мои пяльцы и подушка с иголками, - хмыкнул Вадик, простёр руки, и в них оказались лук и колчан туго набитый стрелами. Вадик вскочил, потряс в воздухе луком, колчаном, поражённый глянул на меня: - Как игрушечные…даже не верится…
Я смотрела в яму в крайнем недоумении: на дне лежала металлическая вязальная спица, около двух метров длиной, и чуть толще лыжной палки. Как и должно быть, у спицы один конец заострён, на другом слегка сплющенный шар, величиной с куриное яйцо. Цвет у спицы был такой же, как у цинкового ведра. Я не решалась протянуть руку. Это, явно, ошибка: зачем мне, девчонке, этот…гвоздище? Или лом, что тоже годится для определения "оружия". Может, он предназначался Димке, а баба Нюра, в запарке, перепутала?
Глянула на ребят: они восторженно и увлечённо рассматривали свои приобретения. Мальчишки…
- Дим, - позвала, - Дим, подойди, пожалуйста.
Подбежал, заглянул в яму:
- Проблемы?
- Ещё не знаю. Что это, по-твоему?
- Мощная булавка.
- Булавка? Может, скажешь, зачем она мне?
Дима пожал плечами, ковырнул снег мечом:
- Ну, это…раз дают, значит нужно…
- Слушай, попробуй: пойдёт к тебе.
Не пошла. Тщетно Дима вертел рукой, наконец, спрыгнул в яму, взялся за "булавку" и…даже с места не стронул.
- Неподъёмная…
Подошёл Вадик. Я и его уговорила попробовать. Тот же результат: в руку не прыгнула, и стронуть с места не удалось. Выходит, никакой ошибки нет и этот лом мой? Спасибо баба Нюра! Прикольно получается: Варька за тридевять земель с ломиком лёд колупает на неведомых дорожках. Чтобы, значит, братья-богатыри не поскользнулись…Голова, говорили… Сказали бы уж сразу правду: дворничиха нужна…
Я вскинула руку и эта неподъёмная железяка, точно карандаш у фокусника, мгновенно припала к ладони. Ощущение, что в руке обыкновенная лыжная палка. И, что больше всего поразило меня, в руках появилась незнакомая пугающая сила, но при этом в душе покой и уверенность, так несвойственные моей натуре. И ещё, казалось, вроде ростом повыше стала…
- Твоё, - усмехнулся Вадик.
Моё… Ну, и где тот лёд, который…?
Я не успела закончить вопрос, как железяка, точно живая, вздрогнула, следом раздался глухой щелчок и сплющенный шарик поделился на две половинки. Ещё щелчок - и левая половинка превратилась в топорик, а правая выстрелила прямое лезвие.
- Круто! - ахнул Дима.
Словно удовлетворённый произведённым эффектом, лом спрятал лезвия.
- Эй, ратоборцы, вы про нас не забыли? - долетел со стороны ехидный голосок Юрика.
Шагах в пятнадцати от нас на снегу стоял Зебрик, всё ещё деревянный, на его спине полулежал Юрик и двумя руками держал клубок, ибо тот, похоже, пытался вырваться. А на голове Зебрика сидел…удод и старательно чистил перья.
- Проснулся, соня, - не то спрашивал, не то констатировал факт Дима.
- Ребята! Это же здорово! Он здесь был…
- И что? – едко хмыкнул Вадик. - Счас пёрышки почистит, и всё нам подробненько расскажет?
Удод прервал своё занятие, скосив голову, пристально посмотрел на нас, затем выпрямился, распушил веером хохолок и громко, но в тоже время несколько глуховато, крикнул: "Уп -уп –уп –уп". И вспорхнул. Описав пару кругов над нами - в полёте напоминал большую пёструю бабочку - удод резко снизился над Вадиком: длинный, слегка загнутый книзу, тонкий клюв долбанул мальчишку в затылок, а крылья отвесили оплеухи. Вадик взвыл дико, отскочил, схватившись за уши, разразился руганью. Слово "зараза" было самое приличное.
"Уп-уп–уп"- кричал удод, порхая бабочкой над нами. Очевидно, Вадик услышал в его крике насмешку, издёвку, что подхлестнуло его эмоции: выдернул из колчана стрелу, приладил на лук.
- Вадим!! - закричала я. Лом в моей руке угрожающе защёлкал, обнажая лезвия.
- Прекрати, - жёстко сказал Дима, и коснулся остриём меча изгиба лука.
Вадик сник, вернул стрелу на место, судорожно выдавил:
- Ничего, цыплёнок…я ещё доберусь до тебя. Кулебяку сделаю…
- Успокойся, Вадим. Ты получил по заслугам, за своё неуважение…
Вадик, насупившись, глянул на меня, чувствовалось: злые слова рвались наружу, но их сдерживали с великим трудом.
- И запомни: он не цыплёнок, а член нашей команды. Нравится тебе это или нет.
- Пятый палец в нашем кулаке, - встрял Юрик. - Безымянный.
- Да!
Удод неожиданно снизился и сел мне на плечо. Моя рука сама потянулась погладить его. Удод сложил веер хохолка, ткнулся лбом в мою меченую ладонь.
- Молодец! Хамство должно получать отпор.
Удод по-кошачьи тёрся головой о мою ладонь. Мне было щекотно и, в тоже время, как-то тревожно. "Уп -уп -уп,"- произносил удод, а мне слышалось:"худо тут"…Тепло удода, казалось, струйкой пробило мою ладонь, попало в кровь и растеклось по телу. Вот уже в сердце пульсирует "худо тут, худо тут"…заполняет его до краёв, переливается и струится вверх, к голове…
- Варь, - тихо позвал Дима. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами.
- Что?
- У тебя это…ну, волосы…
Я лихорадочно ощупала голову.
- Слева…белая прядь…
- Ладушка…- выдохнул Юрик. - Я помню… Да угомонись ты, непоседа!
Клубок рвался из рук Юрика. Он тоже изменился: стал пухлым и нить, казалось, спрядена из шерсти, которая ещё вчера была на животном. Сочно-голубого цвета.
- Отпусти, - непроизвольно вырвалось у меня.
Юрик разжал руки, и клубок прыснул на снег, принялся, как живое существо, радостно, с упоением, носиться вокруг, оставляя после себя бороздку. Вскоре вся площадка была, как лист бумаги, изрисована замысловатым орнаментом.
- Как думаете: это просто так... или он что-то хочет сказать?
Ребята всмотрелись, пожали плечами.
- Эй, ты, колобок, переведи, - Дима выставил ногу на пути клубка, желая остановить, но "колобок" за сантиметр до его кроссовок, свернул, описал дугу и унёсся в сторону нужника.
- Разумеется, - хмыкнул Вадик, - столько лет в пыли валялся.
- Ну, так что решим? Двинемся?
- Я готов, - колыхнул мечом Дима. Возможно, на него меч действовал, как на меня "лом": если до этого он больше хорохорился, выказывая уверенность, которой не было, то теперь она чувствовалась во всём его облике. Подлинная. Появилась она и у Вадика, только он, почему-то, силился её скрывать. Демонстрировал пессимизм, растерянность, точно по инерции. На мой вопрос ответил с неизменной ухмылкой:
- Не торчать же здесь до посинения.
Вобщем, решили не тянуть кота за хвост, а прямо сейчас собираться и идти, куда Колобок поведёт. Нарезвившись, он, словно умаявшийся котёнок, припал к моей ноге, замер. Я нагнулась, взяла его в руки. Тёплый, влажный, с пульсирующей дрожью внутри, Колобок действительно напоминал котёнка.
Кстати, о котах. Странно, что все эти метаморфозы с превращением скалки в меч, а ухвата в суперкопьё, не затронули Зебрика. Или, действительно, ему уже не помочь, или для его заклятия нужно иное действо. Я совершенно не расстроилась, ибо в глубине души верила: оживёт Зебрик! Не сегодня, так завтра. И не просто верила, а была убеждена на все триста процентов. Почему? Спросите что полегче…
Через полчаса мы вышли. Время, разумеется, определяли на глаз. Вышли налегке: весь запас продуктов исчез вместе со "столом". Накрывая его, мы с Димкой извлекли всё, что, было, - хотели увидеть полную картину: что и сколько. "Стол" растаял и прихватил наше продовольствие. Так что у мальчишек практически были пустые тороки. В моём тоже, если не считать бытовых мелочей, вроде куска туалетного мыла, зубной пасты и щётки. Ну, ещё упаковка спичек и лоскут скатерти-самобранки. Ах, да, ещё набор подарков Юрика.
Говоря, что метаморфозы не затронули Зебрика, я ошиблась: зацепило и его. Когда я опустила Колобка на снег, и он покатился, Зебрик неожиданно двинулся за ним, как санки, будто был привязан невидимой нитью к Колобку. За Зебриком тянулась твёрдая колея.
"Как во сне!" - обрадовалась во мне вчерашняя Варька.
Честно сказать, я себя не узнавала. Кем была вчера? Малявка закомплексованная, хлюпик…одним словом, размазня. В присутствии мальчишек вечно скованная, точно в панцире. Теперь всё было иначе: осталась всё той же карманной, но выросла внутренне. Я стала сильной и уверенной. Дар тут ни причём: сила ощущалась физически, как в натренированном теле. Баба Нюра и Юрик убеждены, что во мне поселился Дух божьей дочки Ладанеи. Сомневаться, отрицать, я разучилась сразу после знакомства с Зебриком. Последующие события красноречиво говорили: это не сон, не глюк, не фокусы, не киношные спецэффекты, это - Правда, Реальность. Ладанея воспринимала всё как обычную жизнь, а Варька, спрятавшись в тёмном закутке, со страхом, на грани обморока, взирала на паранормальные явления. Пси-фактор…
Глава 8.
Я шагнула… и провалилась по колени в снег. Он был всюду, вернее, кроме снега здесь ничего не было. Снежная пустыня, белое безмолвье.
Мальчишки вытаптывали площадку.
- Вы слышали?
- Что?
- Баба Нюра кому-то кричала… - Я не успела закончить фразу: меня ниже спины что-то толкнуло. Резко обернулась: на снегу лежало скомканное полотенце. То самое, что я подарила баннику. Полотенце зашевелилось, и из него вылез Юрик.
- Привет, ребят… - Наст под ним провалился, и банник ушёл с головой в снег.
Димка поспешил ему на помощь, пробороздив траншею. Извлечённый из снега, Юрик смешно плевался и чихал.
- Вы почему здесь?
- Ну ево! Надоело коптиться в нюркиной бане, нюхать веники, да каждую субботу глазеть на Нюрку. Тоска-матушка утомила. Я с вами. Все мои здесь, что я там один…Я не буду обузой, при случае подмогну. Да, разрешите представиться: меня Юриком величают.
- Дима, Дмитрий.
- А это Вадик, - кивнула я на стоящего в стороне Вадима. Он задумчиво грыз снежок и смотрел куда-то вдаль.
- Вадик? Это от какого? - Юрик подтянул полотенце, быстро завернулся в него на манер римского патриция.
- Вадим.
- О, Вадим! Знавал я одного, в Великом Новгороде. Даже подмог в роковой час. Замуровали сердешного в баньке и подпалили. Сгорел бы, как лучинушка. Тут я и проявился. Закуток у меня был под банькой, просторный. В нём и сховал бедолагу, как в материнской утробе, калачиком. Банька сгорела, супостаты порешили: с Вадимом покончено! и отправились бражничать…
- История, конечно, интересная, - оборвал Юрика Вадик. - Но что нам делать сейчас?
Простой вопрос на некоторое время лишил нас дара речи, ибо никто не знал ответа. Мы озирались по сторонам, пристально всматривались в перспективу. Снег, снег, снег. Впереди, сзади, слева, справа. До самого горизонта. Необыкновенно чистый, рыхлый, как творог высшего качества. Глаза довольно быстро утомились от белизны: не за что было зацепиться, передохнуть - даже тощей былинки…
Небо над нами было таким же однообразным, точно зеркальное отражение земной поверхности. Впрочем, так показалось с первого взгляда. При более внимательном рассмотрении обнаруживалась существенная разница: если на земле раскинулось безупречно чистое накрахмаленное полотно, то в небе оно уже не было целым и чистым - разорвано в клочья, скомкано, испачкано грязными руками. Клочья тесно прижаты друг к другу, точно разорвавший полотно неуклюже пытался имитировать цельность.
- Морозец справный, - оборвал тягучую паузу Юрик.
Мороз, действительно, был небольшой, мягкий: минус три, не больше. Если бы ещё солнышко добавить и можно воскликнуть вслед за Пушкиным: "Мороз и солнце-день чудесный!" Но, увы! Солнце скрыто за клочками разорванного полотна, даже его местоположение в данный момент не определить.
- Ну, и что будем делать? - на этот раз спросил Дима. - Вы обратили внимание: нет звуков и запахов?
Точно: звуков нет, ватная тишина. А запахи…только снега.
- Классное начало, - Вадик швырнул огрызок снежка, полез за сигаретой. - Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Так, да? - он с пугающей злостью уставился на меня. - Давай, шевели извилинами! Ты ж у нас голова. О чём вы там шептались со старухой? Поделись. Или рукам и ногам не положено знать?
- Не кричи, - поморщился Дима и встал рядом со мной, будто ожидал нападения со стороны брата.
- Я не кричу!
- Нет, ты кричишь! Орёшь!
- Ребятки, ребятки, погодьте шуметь, - словно боясь, что его не услышат, Юрик взобрался на спину Зебрика, безучастно стоявшего на утрамбованном снегу.
- В самом деле, что паниковать раньше времени, - наконец, решилась я заговорить.
- Кто паникует? Кто паникует? - всё так же на повышенных тонах задёргался Вадик. - Я просто спросил…
- Не просто! - вставил Дима.
- Да ну вас! - Вадик прикурил сигарету, нервно затянулся, выпустил клуб дыма, что-то добавил невнятное - возможно, выругался, - и ломанулся в толщу снега.
- Пущай, поостынет, - сказал Юрик.
- Слушай, Варя, - оживился Дима. - Я думаю, это…не стоит дёргаться отсюда. Сделаем здесь лагерь. Снег липкий, слепим этот…как его? шалаш. Потом можно сходить в разведку. Как?
- Согласна.
Дима кивнул, отошёл в сторону, зацепил горсть снега, слепив снежок, катнул его по поверхности. Снежок мгновенно увеличился втрое. Я последовала примеру Димы.
Вадик остановился метрах в тридцати от нас, постоял вполоборота, наблюдая за нами, затем, отшвырнув окурок, тоже покатил снежный ком.
- Он отделиться решил?
- Не знаю, - Дима пожал плечами, смахнув обильный пот со лба.
- Нужник творит, - сказал Юрик.
Мы переглянулись с Димой, прыснули и, смутившись, отвернулись друг от друга.
Работалось легко, с каким-то детским удовольствием. Неопределённость, неизвестность на время отступили на дальний план: мы оживлённо катали огромные снежные мячи, дурачились как малолетки во дворе при лепке снеговика или крепости. Довольно скоро - сами поразились! - мы с Димой "построили" весьма приличный домик с двухскатной крышей, арочными оконцами на все четыре стороны и дверным проёмом. Дима так увлёкся, что дополнительно возвёл перед домиком круглый стол и три, скобками, скамьи.
- Чукча, однако, нравится чум, - пошутил Дима, когда мы закончили "стройку". Он был странно возбуждён, раскраснелся, лицо блестело от пота, тяжело дышал. - Кайфовое ощущение!
- Да, согласилась я. - Сейчас бы в ванну.
- И пивка, - мечтательно протянул Дима, судорожно сглотнув. - Юрик, а вам чего хочется?
Юрик, пока мы трудились, сидел на спине Зебрика, кутался в полотенце и, похоже, о чём-то размышлял. Может, бедняга, уже пожалел о своём опрометчивом поступке.
Рядом с Зебриком мы сложили тороки. На них я положила удода, закутав в свою кофточку. Он по-прежнему находился в летаргии. Проход никак не отразился на нём.
- Кисельку клюквенного, - внезапно сказал Юрик, когда мы уже перестали ждать от него ответа.
- Не знаю как вы, а я здорово проголодался. Может, перекусим, а, Варь?
- Давай.
Вадик был скрыт стеной возведённого нужника, и лишь дымок говорил, что у него очередной перекур. Мы с Димой в четыре руки накрывали стол. У каждого в тороке оказалось несколько газет "Сельская новь"- из них мы соорудили скатерть. На неё выложили все наши запасы. Баба Нюра каждому положила по кирпичику хлеба и по батону, отдельно в пакетах огурцы - свежие и малосольные, - в стеклянных баночках яйца (на крышках прилеплены бумажки: "Свежие"). Ещё баночки с вареньем и квашеной капустой. В холщёвых мешочках картошка. Пачка соли, пачка сахара -рафинада, пачка чая в пакетиках, стакана по два крупы - рис, греча, горох, перловка, пшено. Пожалуй, при разумном уничтожении, этих продуктов хватит нам на неделю. Плюс лоскуток скатерти - самобранки. С голоду, точно, не умрём. Тревожило другое: погода. Сейчас чудная, а через час? через три? завтра? послезавтра? А ночами? Тёплой одежды - если не считать свитеров - не взяли, дров в обозримом пространстве не намечается. Сколько мы продержимся без огня?
- О чём задумалась, душа моя? - окликнул Юрик. Дима перенёс Зебрика вместе с ним поближе к столу.
- Дровишек бы. Без огня пропадём…
- Да-а, - приуныл Дима. - Костёрчик…Ночью дубака будем давать.
- Сейчас перекусим и пройдёмся по округе. Может, найдём что. Кусты какие-нибудь. Росло же здесь что-либо до снега.
Юрик внимательно смотрел в небо. Мы тоже вскинули головы. Ничего особенного, всё, как и было в минуту нашего прибытия.
- Что?
- Не движется…
- А ведь точно! - вскрикнул Дима. - Вон те два облачка, видишь, похожи на мотоцикл с коляской? Видишь? Они…ну, как нарисованные…
Теперь и я, пристально всмотревшись, увидела странность: вся эта мешанина из клочков абсолютно не двигалась; ощущение такое, будто над нами раскинут полог, на который наклеены пучки грязной ваты. Бутафория?
Я глянула на Юрика. Он задумчиво пощипывал кончик носа, покряхтел и выдал:
- Заклятое место: время остановлено…
- Чушь! Как можно время остановить? - Дима полез во внутренний карман куртки, извлёк часы с оборванным браслетом. Глянул - и обалдело застыл: - Стоят…
- Отлично! Нет, правда, это нам на руку. Остановлено время…значит, здесь всегда день и постоянная температура. Обойдёмся без костра!
Дима, всё ещё не веря глазам своим, вертел часы, потряхивал, прикладывая к уху. Электронное табло неимоверно показывало: 04.01.17. Время нашего перехода.
- Ладно, Дим, оставь свои часы в покое…и позови, пожалуйста, брата.
- Да ну, не пойду я. Опять цепляться станет - подерёмся.
- Хорошо. Порежь хлеб - я схожу.
Вадик сидел на корточках, курил. Туалет, или нужник по определению Юрика, был готов: за стеной расположились две симпатичных кабинки, внутри снег утрамбован, в центре ямки метровой глубины. Господи! неужели здесь так много снега!? Мы в Арктике?
Вадик глянул через плечо, хмыкнул, затем, шумно выдохнув, поднялся:
- Опробовать пришла?
- Скажи, пожалуйста, чем ты недоволен?
- Всем!
- Мы все в одинаковых условиях. Никто тебе ничего плохого не сделал. Вот я, лично, чем тебя обидела?
- Ничем! - Вадик зло пнул снег.
- Ну, и нечего тогда психи показывать. Пошли, поедим.
Вадик что-то пробурчал, затоптал окурок и быстро пошёл к лагерю.
Ели молча, не глядя друг на друга. Даже Дима вяло покусывал, стараясь не производить громких звуков. Лишь Юрик, полулёжа, на затылке Зебрика, самозабвенно обсасывал дольку малосольного огурца.
- Мы что, на поминках? - наконец, не выдержала я.
Дима глянул из подлобья, хотел что-то сказать, но, глянув на брата, передумал. Вадик нехорошо усмехнулся, дерзко глянул на меня:
-Ты ещё на что-то надеешься? Оглянись: здесь вечная зима, всё живое давно повымерло! Под нами метры снега! Сколько таких, как мы, отправила старуха? Замучаешься считать. А сколько вернулось? Ась, не слышу ответа? Лапши нам на уши навесила, охмурила и выпихнула на верную смерть! Загнёмся через пару дней, и снежком присыплет…
- Не засыплет, - буркнул Дима, - здесь время остановлено…
- Какая, чёрт, разница! Слопаем вот это всё и загнёмся с голодухи. Если до этого друг друга не схаваем.
-Ты, похоже, уже сейчас готов. Не противно? Ещё и шагу не шагнул, а уже в панику ударился, - неожиданно для себя, я повысила голос: меня начинала раздирать злость. - Слушайте, дорогие мальчики…в первый и в последний раз говорю: не собираюсь вечно быть при вас мамкой - нянькой, слюнки - сопельки утирать! Хочется ныть - нойте про себя! Нечего на публику играть: не тот зритель. Это тебя, Вадим, касается в первую очередь. Прекрати задирать брата!
- А то, что будет?
- Думаю: ничего хорошего.
- Не пугай. Всякая мокрощелка будет тут…
- Заткнись! - вскочил Дима, сжав кулаки.
Не помню, о чём я подумала в тот момент, но меченая рука вспорхнула …и невидимая сила ударила Вадика в грудь, отшвырнула шагов на десять, наполовину вогнав в снег. Побледнев, медленно опустился Дима, с ужасом взирая на меня.
Ледяной озноб прошил меня с ног до головы: я сама с ужасом смотрела на не двигавшегося Вадика, и цепенела от мысли, что убила его.
Юрик едва не подавился огурчиком: долго и натужно, как щенок, кашлял.
Дима, наконец, оторвал от меня взгляд, повернулся в сторону брата. Его тело, точно тряпичная кукла, торчало из снега. Жуткое зрелище…
Дима поднялся и, неуверенно, побрёл к брату. Он не дошёл двух шагов, когда Вадик зашевелился, побарахтался и сел, трясся головой.
- Предупреждать надо… - он хотел, видимо, добавить нечто оскорбительное, но предупредительно осёкся.
Оцепенение прошло, озноб сменился жаром, а в ногах разлилась слабость - я села.
- Ты…цел?
- Нормально, - морщась и щупая грудь, ответил Вадик.
Вернулся на своё место Дима:
- Ну, ты…это…
- Я сама не ожидала…перетрухала. Дим, а у тебя раньше никаких…отклонений?
- В смысле…ну, это…не псих я?
- Тьфу, на тебя! Я о другом. Вот у меня сначала этот кошачий след появился, потом, случайно, узнала, что могу…вот как сейчас с Вадиком…
- А, понял! Нет, ничего такого. Не понимаю, почему попал в обойму. Может ещё проявится, а?
- Может быть.
Подошёл Вадик, присел, с опаской поглядывая на меня.
- Извини, я, правда, не знаю, как получилось. Но ты сам виноват: разозлил меня…
- Ладно, проехали. Учту: злить опасно…
- Ребята, если вы думаете, что я знаю больше вашего, то ошибаетесь. Я, как и вы, ничегошеньки не знаю. Могу, чем хотите, поклясться! Я тоже не хотела идти, но мне пригрозили: всё равно…выполнят предначертанное. Вы же сами видели, что может баба Нюра…
Дима встряхнулся, отломил кусок хлеба, стал энергично жевать, слова при этом ронялись, как обвалянные в сухарях котлетки:
- Да ладно, что ты как первоклашкам. Видели, знаем… Помните, что говорила баба Нюра, прощаясь? "Заклинаю вас, не ссорьтесь, не гневите друг дружку - погубите по глупости". Я считаю…все эти…ну, походы до нас…провалились из-за разлада…
- Короче, Склифосовский! - шикнул Вадик.
- Короче…ну, это…я, как бы, верю, что вернёмся,…если будем…ну, это…как одно целое. Как кулак…
- Кулак, - криво усмехнулся Вадик. - Она значит, указательный палец, ты - большой, а я…так, мизинчик…
Мы с Димой переглянулись, не совсем понимая, о чём собственно речь.
- Ку-ку, ребятки! - Юрик стоял на голове Зебрика и отчаянно топал ногой, привлекая к себе внимание. - Не о том толкуете, родимые. От безделья, должно быть. Большой, указательный… Кулаку без разницы, как пальцы именуются. Главное, чтоб крепкие были и тесно прижимались друг к дружке. А мизинчиком, сударь Вадим, скорее я буду. Всё это словоблудие, тако моё мнение. Може, пора делом заняться?
- Ну, так скажи, Мизинчик, что нам делать? - огрызнулся Вадик.
- Рази, Нюрка, вас ничем не снабдила?
- Точно! - вскрикнул Дима. - Этот…ну, колобок шерстяной!
Странно: за всё время, пока мы здесь, никто не вспомнил о тех вещах, что дала нам баба Нюра - скалки там, ухваты… Даже, когда продукты доставали.
Каждый взял свой торок и выложил на "стол" что имел.
- Аховый набор, - усмехнулся Вадик. - Можно открывать антикварную лавку.
Я взяла в руки кожаный мешочек, вроде древнего кисета, развязала скукоженные ремешки и вытряхнула клубок. Кажется, он стал ещё меньше, и напоминал скорее покрытую засохшей плесенью картофелину. Мы, невольно, замерли, впившись глазами в "картофелину". Она лежала на снежной поверхности "стола", как на белоснежной скатерти, и вызывала неприятные чувства: хотелось смахнуть её в мусорное ведро и сменить скатерть. И я протянула руку, словно собралась именно это сделать. Ладонь кольнуло, точно иголкой, затем всей руке стало тепло, как если бы я медленно погружала её в горячую воду. Вокруг "картофелины" замельтешили чёрные точки, будто в воздух поднялись потревоженные мошки. С каждой секундой, их становилось больше и, вскоре, тёмное облачко целиком поглотило "картофелину". Рука моя, по локоть, буквально пылала, хотелось выдернуть её из "кипятка", но, почему - то, дальше хотения я не двигалась. Облачко светлело на глазах: из чёрного стало синим, затем розовым, а, когда превращалось в зелёное, растеклось по "столу", заливая, точно сиропом, все выложенные нами вещи. Достигнув края "стола", "сироп" не потёк вниз, как должно быть, а мгновенно обращался в дымок. Вскоре мы оказались окутанными радужным дымом, запахло горелыми спичками, над "столом" потрескивало, будто горящие дрова в печи.
Рука меня слушалась, и ей уже не было горячо. Я ничего не видела, кроме клубящегося радужного дыма. На секунду показалось: я осталась одна!
- Ребята! Алё, вы здесь?
- Здесь, не ори: итак ушам больно, - отозвался Вадик.
Странно: мои уши в порядке. Дым стремительно стал таять, внезапно налетел знобкий ветерок, ударил в ноги, пробежался по телу, колюче лизнул лицо, точно массажной щёткой повели,…и исчез.
Я открыла глаза и, невольно, вскрикнула, отпрянув: "стола" не было! На его месте зияла яма, словно на снег вылили не одно ведро воды. На дне ямы лежало…оружие. Древнее по форме, а по виду, будто только что кузнец, завершив обработку, выставил на обозрение плоды своих трудов.
- Класс! - восторженно прошептал Дима. Присев, протянул руку над ямой, и, моргнуть не успел, как в его руке оказался меч, а следом воспарил каплевидный щит и замер перед ним. Дима лишь шевельнул рукой, и щит приник к его телу.
- Братцы, кайф полный! - ликовал Дима. - Смотрите, какой меч…смотрится тяжёлым, а он…ну, это…как бы столовый нож… - Дима продемонстрировал, легко и красиво, как в кино, вращая мечом. - Я даже не напрягаюсь…он сам!
Вадик опустился на колени, заглянул в яму. Я плюхнулась рядом.
- Надо думать, это мои пяльцы и подушка с иголками, - хмыкнул Вадик, простёр руки, и в них оказались лук и колчан туго набитый стрелами. Вадик вскочил, потряс в воздухе луком, колчаном, поражённый глянул на меня: - Как игрушечные…даже не верится…
Я смотрела в яму в крайнем недоумении: на дне лежала металлическая вязальная спица, около двух метров длиной, и чуть толще лыжной палки. Как и должно быть, у спицы один конец заострён, на другом слегка сплющенный шар, величиной с куриное яйцо. Цвет у спицы был такой же, как у цинкового ведра. Я не решалась протянуть руку. Это, явно, ошибка: зачем мне, девчонке, этот…гвоздище? Или лом, что тоже годится для определения "оружия". Может, он предназначался Димке, а баба Нюра, в запарке, перепутала?
Глянула на ребят: они восторженно и увлечённо рассматривали свои приобретения. Мальчишки…
- Дим, - позвала, - Дим, подойди, пожалуйста.
Подбежал, заглянул в яму:
- Проблемы?
- Ещё не знаю. Что это, по-твоему?
- Мощная булавка.
- Булавка? Может, скажешь, зачем она мне?
Дима пожал плечами, ковырнул снег мечом:
- Ну, это…раз дают, значит нужно…
- Слушай, попробуй: пойдёт к тебе.
Не пошла. Тщетно Дима вертел рукой, наконец, спрыгнул в яму, взялся за "булавку" и…даже с места не стронул.
- Неподъёмная…
Подошёл Вадик. Я и его уговорила попробовать. Тот же результат: в руку не прыгнула, и стронуть с места не удалось. Выходит, никакой ошибки нет и этот лом мой? Спасибо баба Нюра! Прикольно получается: Варька за тридевять земель с ломиком лёд колупает на неведомых дорожках. Чтобы, значит, братья-богатыри не поскользнулись…Голова, говорили… Сказали бы уж сразу правду: дворничиха нужна…
Я вскинула руку и эта неподъёмная железяка, точно карандаш у фокусника, мгновенно припала к ладони. Ощущение, что в руке обыкновенная лыжная палка. И, что больше всего поразило меня, в руках появилась незнакомая пугающая сила, но при этом в душе покой и уверенность, так несвойственные моей натуре. И ещё, казалось, вроде ростом повыше стала…
- Твоё, - усмехнулся Вадик.
Моё… Ну, и где тот лёд, который…?
Я не успела закончить вопрос, как железяка, точно живая, вздрогнула, следом раздался глухой щелчок и сплющенный шарик поделился на две половинки. Ещё щелчок - и левая половинка превратилась в топорик, а правая выстрелила прямое лезвие.
- Круто! - ахнул Дима.
Словно удовлетворённый произведённым эффектом, лом спрятал лезвия.
- Эй, ратоборцы, вы про нас не забыли? - долетел со стороны ехидный голосок Юрика.
Шагах в пятнадцати от нас на снегу стоял Зебрик, всё ещё деревянный, на его спине полулежал Юрик и двумя руками держал клубок, ибо тот, похоже, пытался вырваться. А на голове Зебрика сидел…удод и старательно чистил перья.
- Проснулся, соня, - не то спрашивал, не то констатировал факт Дима.
- Ребята! Это же здорово! Он здесь был…
- И что? – едко хмыкнул Вадик. - Счас пёрышки почистит, и всё нам подробненько расскажет?
Удод прервал своё занятие, скосив голову, пристально посмотрел на нас, затем выпрямился, распушил веером хохолок и громко, но в тоже время несколько глуховато, крикнул: "Уп -уп –уп –уп". И вспорхнул. Описав пару кругов над нами - в полёте напоминал большую пёструю бабочку - удод резко снизился над Вадиком: длинный, слегка загнутый книзу, тонкий клюв долбанул мальчишку в затылок, а крылья отвесили оплеухи. Вадик взвыл дико, отскочил, схватившись за уши, разразился руганью. Слово "зараза" было самое приличное.
"Уп-уп–уп"- кричал удод, порхая бабочкой над нами. Очевидно, Вадик услышал в его крике насмешку, издёвку, что подхлестнуло его эмоции: выдернул из колчана стрелу, приладил на лук.
- Вадим!! - закричала я. Лом в моей руке угрожающе защёлкал, обнажая лезвия.
- Прекрати, - жёстко сказал Дима, и коснулся остриём меча изгиба лука.
Вадик сник, вернул стрелу на место, судорожно выдавил:
- Ничего, цыплёнок…я ещё доберусь до тебя. Кулебяку сделаю…
- Успокойся, Вадим. Ты получил по заслугам, за своё неуважение…
Вадик, насупившись, глянул на меня, чувствовалось: злые слова рвались наружу, но их сдерживали с великим трудом.
- И запомни: он не цыплёнок, а член нашей команды. Нравится тебе это или нет.
- Пятый палец в нашем кулаке, - встрял Юрик. - Безымянный.
- Да!
Удод неожиданно снизился и сел мне на плечо. Моя рука сама потянулась погладить его. Удод сложил веер хохолка, ткнулся лбом в мою меченую ладонь.
- Молодец! Хамство должно получать отпор.
Удод по-кошачьи тёрся головой о мою ладонь. Мне было щекотно и, в тоже время, как-то тревожно. "Уп -уп -уп,"- произносил удод, а мне слышалось:"худо тут"…Тепло удода, казалось, струйкой пробило мою ладонь, попало в кровь и растеклось по телу. Вот уже в сердце пульсирует "худо тут, худо тут"…заполняет его до краёв, переливается и струится вверх, к голове…
- Варь, - тихо позвал Дима. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами.
- Что?
- У тебя это…ну, волосы…
Я лихорадочно ощупала голову.
- Слева…белая прядь…
- Ладушка…- выдохнул Юрик. - Я помню… Да угомонись ты, непоседа!
Клубок рвался из рук Юрика. Он тоже изменился: стал пухлым и нить, казалось, спрядена из шерсти, которая ещё вчера была на животном. Сочно-голубого цвета.
- Отпусти, - непроизвольно вырвалось у меня.
Юрик разжал руки, и клубок прыснул на снег, принялся, как живое существо, радостно, с упоением, носиться вокруг, оставляя после себя бороздку. Вскоре вся площадка была, как лист бумаги, изрисована замысловатым орнаментом.
- Как думаете: это просто так... или он что-то хочет сказать?
Ребята всмотрелись, пожали плечами.
- Эй, ты, колобок, переведи, - Дима выставил ногу на пути клубка, желая остановить, но "колобок" за сантиметр до его кроссовок, свернул, описал дугу и унёсся в сторону нужника.
- Разумеется, - хмыкнул Вадик, - столько лет в пыли валялся.
- Ну, так что решим? Двинемся?
- Я готов, - колыхнул мечом Дима. Возможно, на него меч действовал, как на меня "лом": если до этого он больше хорохорился, выказывая уверенность, которой не было, то теперь она чувствовалась во всём его облике. Подлинная. Появилась она и у Вадика, только он, почему-то, силился её скрывать. Демонстрировал пессимизм, растерянность, точно по инерции. На мой вопрос ответил с неизменной ухмылкой:
- Не торчать же здесь до посинения.
Вобщем, решили не тянуть кота за хвост, а прямо сейчас собираться и идти, куда Колобок поведёт. Нарезвившись, он, словно умаявшийся котёнок, припал к моей ноге, замер. Я нагнулась, взяла его в руки. Тёплый, влажный, с пульсирующей дрожью внутри, Колобок действительно напоминал котёнка.
Кстати, о котах. Странно, что все эти метаморфозы с превращением скалки в меч, а ухвата в суперкопьё, не затронули Зебрика. Или, действительно, ему уже не помочь, или для его заклятия нужно иное действо. Я совершенно не расстроилась, ибо в глубине души верила: оживёт Зебрик! Не сегодня, так завтра. И не просто верила, а была убеждена на все триста процентов. Почему? Спросите что полегче…
Через полчаса мы вышли. Время, разумеется, определяли на глаз. Вышли налегке: весь запас продуктов исчез вместе со "столом". Накрывая его, мы с Димкой извлекли всё, что, было, - хотели увидеть полную картину: что и сколько. "Стол" растаял и прихватил наше продовольствие. Так что у мальчишек практически были пустые тороки. В моём тоже, если не считать бытовых мелочей, вроде куска туалетного мыла, зубной пасты и щётки. Ну, ещё упаковка спичек и лоскут скатерти-самобранки. Ах, да, ещё набор подарков Юрика.
Говоря, что метаморфозы не затронули Зебрика, я ошиблась: зацепило и его. Когда я опустила Колобка на снег, и он покатился, Зебрик неожиданно двинулся за ним, как санки, будто был привязан невидимой нитью к Колобку. За Зебриком тянулась твёрдая колея.
"Как во сне!" - обрадовалась во мне вчерашняя Варька.
Честно сказать, я себя не узнавала. Кем была вчера? Малявка закомплексованная, хлюпик…одним словом, размазня. В присутствии мальчишек вечно скованная, точно в панцире. Теперь всё было иначе: осталась всё той же карманной, но выросла внутренне. Я стала сильной и уверенной. Дар тут ни причём: сила ощущалась физически, как в натренированном теле. Баба Нюра и Юрик убеждены, что во мне поселился Дух божьей дочки Ладанеи. Сомневаться, отрицать, я разучилась сразу после знакомства с Зебриком. Последующие события красноречиво говорили: это не сон, не глюк, не фокусы, не киношные спецэффекты, это - Правда, Реальность. Ладанея воспринимала всё как обычную жизнь, а Варька, спрятавшись в тёмном закутке, со страхом, на грани обморока, взирала на паранормальные явления. Пси-фактор…
Нет комментариев. Ваш будет первым!