Инь Ян. Оттенки прошлого. Глава 70

 Персидский узел
 
Как трудно узел развязать, 
Наверно, проще разрубить,
Всё, что случилось описать,
Надеясь, что продлится жизнь.
 
Пытаясь узел растянуть,
Помочь другим, а не себе,
Растерзан был толпою слуг,
Наперекор своей судьбе.
(стихи автора)
 
  Грибоедов въехал в Тегеран в воскресенье 5-го дня месяца Раджаб. Месяц Раджаб называют "месяцем Аллаха". Он считается священным у мусульман, и  предшествует месяцу Рамазан. Раджаб  не только начинает череду трёх благословенных месяцев: раджаб, ша'бан, рамадан, но одновременно является ещё и одним из четырех запретных месяцев: раджаб, зуль-каада, зуль-хиджа, мухаррам, в которые Всевышний запретил войны и конфликты. (1)
  Но всё обернулось иначе. Людскую ненависть часто подогревают специально.
  Солнце в   день  прибытия  русского наместника стояло в созвездии Скорпиона. В глазах персов это было недобрым знамением и сразу вызвало неприязнь населения.(2)
"Потерпим ещё несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда боле не разлучаться… ", — напишет  Грибоедов в письме супруге.
   Пока Нино ждёт  писем, Александр попадает в трудное положение. Создавалось впечатление, что вокруг него собрался клубок змей, которые так и норовили сделать бросок вперёд и ужалить. Но о плохом Грибоедов не думал, его мысли были о молодой жене, его Нино, Ниноби.
 Судьба или неизбежность?
У всех ли есть судьба или мы летим по жизни, как пёрышко на ветру?
(Форрест Гамп (Forrest Gump)
   Обстановка в Персии была угрожающей.  Две империи только что подписали мирный договор, положив конец войне, в которой Персия потерпела серьёзное поражение.
    Чувства ненависти к победителям были еще свежи, и не хватало лишь искры, чтобы вспыхнуло пламя. Российские власти, не понимали  или не желали  понимать сложность ситуации. Грибоедову поступали депеши:
— Держаться как можно твёрже и категорически не идти на уступки!
   За Александром закрепилась плохая слава.
— Этот русский — настоящий "сахтир"!
" Сахтир" -  означало "жестокое сердце".  Такое прозвище не предвещало ничего хорошего.
"Через восемь дней я рассчитываю покинуть Тегеран", -  так писал Александр в последнем письме. Но этой надежде не суждено было сбыться.
30 января 1829 года за неделю до его отъезда в столице вспыхнул бунт.
Защитник
Смерть превращает в судьбу
(Андре Моруа)
  Две армянки христианской веры сбежали из гарема родственника шаха. Замученные невыносимым положением,  девушки воспользовались поддержкой шахского евнуха, тоже армянина, и добрались до русской миссии в Тегеране.
— Мирза Якуб, — представился евнух. -  Я  15 лет на службе у Иранского шаха,  был казначеем и главным евнухом, Но хочу в Армению!  Мы просим убежища и помощи в возвращении  на родину.
— Что женщины молчат? И лиц не видно! Они старые или молодые? — подумал Грибоедов, хотя тут же спохватился. — При чём здесь возраст? Нужно помочь!
   Условиями непопулярного среди мусульманского населения  договора между Россией и Персией предусматривалось, что армяне в этой стране могут вернуться в русскую Армению.
  Но там  ничего не говорилось о том, что это могут быть наложницы из гарема. Еще одна мысль промелькнула в сознании Александра.
— Якуб, Мирза Якуб… почти как Якубович...- сердце тревожно ёкнуло. — Не странно ли,  что имя  этого человека так созвучно с фамилией Якубовича, виновного в давней роковой истории?  Так что же это: судьба или неизбежность?
Сильнее всего — неизбежность, ибо она властвует надо всем
(Фалес Милетский)
Несмотря на  тревожное предчувствие и  требования шаха, Грибоедов отказался выдавать женщин.
— Люди нам доверились, разве можно оставить их в беде?
  Был ли иной выбор у сотрудников русского посольства?
As long as we don't choose, everything is possible./Покавыборнесделан, всёнасветевозможно.
(Господин Никто (Mr. Nobody)
  Отказ выдать перебежчиков, собрал вокруг посольства толпу из нескольких тысяч взбешенных персов и религиозных фанатиков. Для них русские были как красная тряпка для быка на корриде. Озлобленный народ осадил посольский дом.
  В этот момент Грибоедов согласился выдать бежавших из гарема женщин. Нет, не из-за страха за свою жизнь, он больше думал о других.  Но было слишком поздно. Один из фанатиков набросился с кулаками на посольского охранника, но получил ответный удар, от которого нападавший упал. Это ещё больше разъярило персов. Подстрекаемая местными муллами, толпа  начала фанатично штурмовать русскую миссию.

  Грибоедов и находившиеся рядом с ним дипломаты мужественно оборонялись, но не могли ничего поделать с натиском многочисленной толпы. А что  можно было предпринять?
  Мирза-Якуб вышел к толпе, которая тут же отрубила ему голову, а тело порубили на части. Выслали двух наложниц шаха, обратившихся к русским за помощью. Их тотчас же увели и возвратили в гарем. Принц  Зилли-султан  обратился к толпе с увещеваниями остановиться, но его чуть не смела толпа, если бы не охранники.
  Появился майор Хадибек с  сотней сарбазов (3).  Он тоже попытался успокоить народ. Но у пехотинцев не было патронов, а вид ружей никого не напугал. Остановить фанатиков  было уже невозможно. Толпа с камнями и поленьями  ворвалась в дом, грабя и разрушая всё вокруг.
 Александр выскочил только с саблей в руках! Неожиданно он получает удар камнем по голове. Сознание отключилось сразу.
 Кровопролитие длилось около часа.  Казаки отстреливались. В них летели тяжёлые камни.  Несмотря на доблестное сопротивление посольских работников, вскоре погибли все. На территории представительства позднее была обнаружена масса растерзанных и обезглавленных трупов. Тело Грибоедова осквернили и протащили по улицам Тегерана. И лишь когда всё утихло, на месте появилась охрана, посланная шахом.(4)
  Горе уму! Было убито тридцать семь человек в посольстве и восемьдесят нападавших.

  Из русских выжил чудом всего один, по фамилии Мальцов, первый секретарь русской миссии в Тегеране. Просто он, испугавшись за себя,  вовремя спрятался в соседнем доме, где он был частым гостем. Почему не предложил Грибоедову? Да разве он согласился бы?  Что ж, не будем судить Мальцова за трусость.  Ибо не судите, да не судимы будете!
— Не судите, да не судимы будете, — повторил Хайме.
  После путешествия по окрестностям Тбилиси он оказался в комнате восточного типа.

— Хронос! Ты бы еще наложниц из гарема сюда прислал.
— Что, заскучал без женской ласки?
С ехидным выражением лица перед Хайме материализовался Хронос собственной персоной. На этот раз на его лице красовались смешные белые усищи, да ещё пара!

— Хронос! Ты?! — Хайме усмехнулся. — Я уже стал привыкать к твоим неожиданным появлениям. Но на этот раз ты превзошел сам себя.
— В чём это?
Хронос наклонился вперед, что его забавные усы опустились вниз.
— Ты еще спрашиваешь?  А усы? — Хайме покрутил у себя воображаемый ус. — Ты хоть в зеркало смотрелся?
 Хронос встрепенулся, его усы затрепетали.
— Нет! Не люблю смотреться в зеркало. Оно меня затягивает внутрь.
— Да, воображение у тебя хорошо развито, — согласился Хайме.
— Ты что, уже меня раскусил? — высказался Хронос и заулыбался.
  Его усы стали как будто длиннее.
— Но мы отвлеклись...
Хайме устремил взгляд на экран, где фанатичная толпа волокла по улицам Тегерана тело Грибоедова и  нескольких человек. Он вздрогнул.
— Ещё считают себя правоверными мусульманами! Такое кощунство! — Хайме вздохнул. — Я бы стихи Лермонтова о Пушкине посвятил и Грибоедову. "Погиб поэт, невольник чести..." Только не оклеветанный молвой, а растерзанный толпой.
  Хронос покачал головой в знак согласия.
— Кстати, ты знаешь, милый друг?  Грибоедов был не только поэтом, но и композитором, пианистом.
— Знаю, знаю! У него два прекрасных вальса. У нас в Эленеуме в музыкальных школеумах их разучивают и играют дети на фоно.
После этих слов на лицо Хайме словно набежали тучки. Хронос всё понял.
— Ты думаешь, что у вас с Хелен еще нет деток? Ха! Скажу, что у вас с братом почти одновременно родятся близнецы.
— Когда?
Хайме аж подскочил с кресла, на котором сидел, споткнулся и чуть не упал. Удариться не смог бы, пол был покрыт пёстрым  ковром, с таким пушистым ворсом, что ноги утопали аж по щиколотку.
  Но Хронос сделал вид, что не расслышал.
— Да,  у Грибоедова остались два легкомысленных вальса, под которые я, как режиссёр снял кадры его чудовищной смерти. Посмотри!
 Действительно, на экране  под лирический  вальс Грибоедова была показана его смерть.
— "Она была мгновенна и прекрасна", — написал Пушкин об этой смерти, — пркомментировал Хронос.
   Один персидский сановник, очевидец убийства, в 1830 году прислал свои воспоминания о трагических событиях у русского посольства в Тегеране в парижский журнал.
" Изувеченный труп евнуха Мирзы Якуба проволокли по всему городу и бросили в ров. Так же точно было поступлено с предполагаемым телом господина Грибоедова, русского посланника".
 Тело Грибоедова в миссии не нашли, обнаружили через неделю в мусорной яме, куда свалили 37 растерзанных русских. Да и то опознали с трудом — по следу на кисти левой руки, оставшемуся после дуэли с Якубовичем. Да, но Якуб, как и  Якубович для Грибоедова стал невольным посланником смерти.
— А как русское правительство отнеслось к смерти своего посланника? — поинтересовался Хайме у Хроноса.
На лице у повелителя времени появилась недовольная гримаса.
— До войны дело не дошло.  Сын наследника престола принц Хозрев-Мирза приехал в Петербург и от лица шаха просил императора Николая I предать вечному забвению события 30-го января 1829 года. 
 Представляешь, Николай I благосклонно принял извинения иранского шаха за смерть российского посла и  подарок — огромный бриллиант, знаменитый алмаз "Шах".
  Усы Хроноса печально обвисли. Это выглядело комично, но Хайме было не до смеха. 
— Цена крови и цена любви, — прошептал он еле слышно.
  Потом громко сказал:
— Равносильно ли это? Но прозрачные отблески алмазных граней так напоминают слезы.(5)
— Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское дело, — объявил русский император.
Чёрная роза Тифлиса
   Сбылось печальное пророчество; 
Мелькает грустная луна… 
Постигнув тайну одиночества, 
Стоишь ты молча у окна… 
… Его уход стал неизбежностью; 
Полётом к дивным берегам… 
Сбылось печальное пророчество: 
Вам вместе быть не суждено… (6)
И остаётся одиночество, 
Как роза чёрная оно…
 
  Страшную весть о гибели мужа как могли  скрывали от беременной Нины. Супруга Грибоедова долго отказывалась ехать домой, в Тифлис.
— Я жду письма от мужа! — заявляла она. — Вот дождусь, а там посмотрим. 
  Наконец удалось  убедить, что Александр серьезно болен и пока лучше уехать на родину. Нина покинула Тавриз только через 2 недели  и то  по настоятельной просьбе матери.
  В пути она случайно подслушала разговор, из которого  узнала о трагедии. Эта новость вызвала  преждевременные роды. Доктор и акушерка, хлопотавшие рядом с  роженицей, ничем не могли  ей помочь. Измученная горем и схватками, вдова  родила мальчика, который не прожил и дня. В марте 1829 года она писала:
"Моё бедное дитя прожило только час и уже соединилось со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь, найдут место и его добродетели, и все его жестокие страдания.  Всё же успели окрестить ребенка и дали ему имя Александр, имя его бедного отца..."
  С   последним вздохом маленького Александра  вечная любовь его родителей  переместилась в другое измерение, став символом для всех влюбленных.
Последнее прибежище
  По пути следования останков Грибоедова ему отдавали воинские почести, сотни людей выходили почтить его память. Шесть лошадей везли дроги (7), 12 человек шли с факелами по обе стороны гроба, над которым висел балдахин. Зрелище производило сильное впечатление даже на персов.   Гроб с телом Грибоедова  везли долго. Только в  июле траурная повозка  появилась на улицах Тифлиса.
«Тифлисские ведомости» сообщали (8):
 "Тифлис, 18-го июля. Тело покойного Российского Полномочного Министра в Персии, Статского Советника Грибоедова, привезённое из Тегерана со всеми почестями, приличными сану, в который он был облечён, по выдержании всех карантинных сроков, 17-го июля перевезено из Тифлисского карантина в Сионский Кафедральный Собор, где оное поставлено было на нарочно для сего изготовленный великолепный катафалк. На другой день Его Превосходительство Тифлисский Военный Губернатор, весь Генералитет, военные и гражданские чиновники собрались в Собор. По совершении Божественной Литургии, Его Высокопреосвященство Экзарх Грузии произнес надгробное Слово, и исчислением доблестей покойника произвёл тем сильнейшее впечатление, что сердца всех присутствовавших расположены уже были к глубокой печали воспоминанием о горестной потере столь отличного мужа. По окончании обычных обрядов, бренные останки Александра Сергеевича Грибоедова, в сопровождении Его Высокопреосвященства Экзарха Грузии и всех присутствовавших, отнесены в монастырь Святого Давида".
  Когда открыли гроб, то обнаружилось, что тело страшно изрублено и побито камнями.
   Нино узнала тело мужа по простреленной на  петербургской дуэли руке и по перстню на одном  из пальцев. День в Тифлисе выдался ясный.  Камень, сверкнув, поймал солнечный луч -  и в сознании Нино внезапно возникла фраза из её давнего сияющего, прошлого:
  "Как солнечным лучом обожгло!"
  Она сглотнула набежавшую горечь слез, коротко кивнула на встревоженный взгляд губернатора Тифлиса и офицеров, сопровождавших гроб, и без чувств упала на руки матери и подбежавшего врача.  
  Грибоедов не раз говорил жене, словно предчувствуя свою кончину:
— В случае его смерти в Персии мои останки предать земле в церкви святого Давида — этой поэтической принадлежности Тифлиса. 
  Его отпевали в том самом Сионском соборе, где немногим год назад он венчался со своей любимой Ниноби.   Гроб законопатили, опустили в землю и залили нефтью.
  Три часа спустя, Нина, в сопровождении матери и родных, шла по городу за медленно ехавшими гробовыми дрогами с балдахином, толпы людей, собравшихся по обочинам улиц, молча, с тяжёлым вздохом, расступались перед нею. Она шла, почти не видя пред собою дороги, и солнце, топившее ласковым жаром её слезы, казалось ей холодным и безучастным.
  Она не проклинала Мир, который продолжал жить и дышать без Него, ибо знала: так и должно быть, но она знала и ещё одно: для неё, этот мир — без Александра — навсегда стал другим. Чуть бесцветнее и холоднее. (9)
Чёрная роза Тифлиса. Вместе навсегда
"Смотрю в зеркало, а в отражении вижу не себя, а тебя. Так и должно быть. Любящие становятся отражением друг друга. Я не могу без тебя и знаю, ты не можешь без меня. "Вместе навсегда". Повторяй за мной.Помогает"
(Эльчин Сафарли)
  С того дня как Нина узнала о смерти мужа, она ни разу не снимала траур. Чёрное платье вдовы, надетое на похоронах на семнадцатом году жизни, стало её постоянным одеянием. Иногда платье  было роскошным, выписанным из Парижа,  бархатным, кружевным или шёлковым, но всё равно оно было черным.

Н.Ионкошвили "Портрет Нино Чавчавадзе"
   В этом скорбном трауре она появлялась всюду. Поклонники дружно называли Нину Александровну "чёрной розой Тифлиса". При встрече почтительно склоняли головы и почитали за особую честь поцеловать её руку.
   Нино по-прежнему была прекрасна, и предложения руки и сердца сыпались со всех сторон. Но напрасно. Она видела перед собой лишь одного мужчину, и его образ, пусть постепенно меркнущий в памяти, но он не мог затмить ни один из живущих на этой земле.
— Я не смогу  испытать более ни к одному человеку на свете того всепоглощающего чувства безмерного, нежного, обжигающего, солнечного удивления и молниеносного принятия в сердце, как это было с моим  бесценным "Сандро"...
  Сандро, только так,  про себя,  звала Нина   в ночной тишине, неслышно растягивая звуки, ласкающие её усталую, полную нежности и печали, душу. Иногда ей казалось, что она слышит его негромкий голос, отвечающий ей:
" Бесценный друг мой..."
   И тогда она засыпала под это нежное, родное, знакомое, почти "колыбельное" бормотание, чувствуя себя  счастливою… А губы, и спящими, шевелились, словно повторяли эти легкие, почти невесомые слова, прохладные, словно ветер с гор, ароматные, как весенняя трава:
" Бесценный друг мой..."
  Часто Нина видела один и тот же сон. Они, молодожены, едут  караваном в Эчмиадзин. Ночь в палатке  под звездным небом. Тянет  прохладой с гор, ветер приносит  запах  ароматных травам. Александр сидит  у неяркого огонька дорожной свечи и  записывал что — то в свой путевой журнал. Нина готовит  чай, а после возится с дорожными одеялами.
— Сандро! Я   опасаюсь припадка малярии. Ты не зябнешь?
Александр  на лету ловит её руку, с  признательностью касается тёплыми губами и говорит:
— Мне приятно привыкать к твоей  нежности: день и ночь у изголовья, Я привык странствовать  и скитаться, матушка Анастасия Феодоровна больна была, а  теперь много лет уж недвижима… Дом вёлся и ведётся без хозяйской твёрдой руки, молоденькой сестрою Машенькой, не ахти как… А ты, милая Ниноби, мой Ангел, будешь хорошей хозяйкой...
  Сон сменялся встречей в Эривани с сияющей от радости  матушкой  и грустным, усталым отцом.  Александр Чавчавадзе хмурит брови и придирчиво вопрошает, чего раньше с ним не бывало:
— Как твоё здоровье, калишвили/дочь? 
— Каргад, мама! Хорошо, папа!
Матушка тепло обнимает Александра.
  И вот сцена прощания.
— Пишите нам чаще, — просит мама Салома.
 Отец, против обыкновения, притянул Нино к себе, долго не выпускает её  из объятий, потом, перекрестив,  целует  в лоб. Нина не выдержав, расплакалась. Отец стал утешать.
— Негоже теперь мочить глаза понапрасну, иначе: что за внук будет у генерала Чавчавадзе, неужто плакса ?!
  Нина улыбается, слезы тут же высохли на ресницах. Вздохнув, она тихо идёт к экипажу. Матушка, взяв её под руку, идёт рядом и наказывает:
— Кутаться по вечерам, раньше ложиться, больше отдыхать, есть получше, писать ей чаще..
Нина кивает, улыбаясь.
— Всё исполню, — обещает она, а глаза так и глядят на Александра.
  Нине  так хотелось, чтоб он был с нею рядом. Он понял призыв, отошёл от отца, взял её с другой стороны под руку. Отец, переглянувшись с матерью, протягивает руку ей, и так, длинною четверкой, переговариваясь и улыбаясь, они идут  к лошадям, строя планы, говоря о будущей встрече:
  Нина думает:
  — У матушки ещё будет время повторить не однажды  советы о том, как вести себя, ожидая дитя.
   Ни она сама, счастливая Ниноби, ни князь, ни княгиня Чавчавадзе, не могли и помыслить тогда, что это их прощание с Александром и Нино — последняя встреча с ним, да и её, полгода спустя они увидят уже другой.
  Прежняя, сияющая Ниноби, машущая им рукой из окна дорожной кареты, исчезнет навсегда. Вместо неё появится лёгкая и скорбная тень в чёрном платье вдовы. (9)
  Просыпалась Нина  в слезах.  Такой беспомощной Нина Грибоедова  была только по утрам, а днём она была гордой и неприступной. Ангел, как вслед за Александром Грибоедовым её называли,   тратила огромные суммы на благотворительность, помогала всем, кому требовалась помощь. 
Умирая от холеры,  в возрасте сорока шести лет, Нина скажет с улыбкой кому-то невидимому:
"Что только не перенесла твоя бедная Нина с той поры, как ты ушел. Мы скоро свидимся, свидимся… и я расскажу тебе обо всем. И мы уже навеки будем вместе, вместе..."
 "Закат лишь иллюзия, солнце все равно освещает землю, даже если оно скрылось за горизонт. А это значит, что день и ночь связаны неразрывно, друг без друга они не существуют, но и встретиться не смогут никогда. Интересно, как это — быть все время вместе и все-таки врозь?"
(Николас Спарк "Дневник памяти")
   Через всю жизнь пронесла Нина Чавчавадзе свою первую и единственную любовь.
  "Больше всего на свете, — писал один из её современников, — дорожила она именем Грибоедова, и своею прекрасною, святою личностью ещё ярче осветила это славное русское имя".
  Нина Александровна Грибоедова-Чавчавадзе скончалась в июне 1857 года, в возрасте неполных сорока пяти лет, от холеры, бушующей в Тифлисе. Ухаживая за больным родственником, она отказалась покинуть город. Больного выходила, но заболела сама. Уже чувствуя приближение смерти, она сказала:
— Похороните меня рядом с ним.
  Высоко над Тбилиси, в  Пантеоне на горе Мтацминда покоится  прах Грибоедовых. В увитой плющом нише на одном из двух надгробий, обхватив распятие, рыдает коленопреклонённая женщина, отлитая из бронзы. На холодном и тяжёлом чёрном камне могильной плиты выбиты слова любящей Нино: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!"(10)
  "Смерть дипломата, поэта и драматурга – это воистину "горе от ума". Это – продолжение гениальной пьесы, её вторая и последняя часть. Это – своего рода драма, драма собственной жизни, которую гениально сложил её "автор" – Александр Сергеевич Грибоедов"
 (Захаров В.А.) 
 Жизнь не бесцветный лист бумаги
Одно из самых популярных имен в России и мире Александр происходит от древнегреческого "человек, мужчина, защитник, защищаю, защитник людей". Цвет имени голубой. Не зря Александр Грибоедов вставал на защиту всех обездоленных, в том числе и наложниц шаха.

Я полагал, что жизнь -
Бумажный листок бесцветный,
Но на листе цвета
Все больше мне заметны:
Зеленый помогал
Развитью моему,
Дал красный сердцу пыл,
Направленность уму;
Цвет синий — целомудрие внушал,
Цвет розовый — надеждой окрылял,
И верности учила желтизна.
О, как в палитре сей она важна!
Познал и серый цвет я — цвет печали, -
Его разводов не было вначале...
О смерти возвестит мне чёрный цвет -
Его пока что на бумаге нет.
И что ж, бесцветный лист? -
Нет, красок пестрота!
Так полюбил я жизнь,
Любя ее цвета.
(Вэнь Идо)

 

(3) Сарбазами впервые начали называться регулярная пехота в Персидской империи, в результате проведённых Аббас-Мирзой военных реформ

(6) Юрий Цюрик, две последние строчки от автора
(7) дроги — удлиненная повозка без кузова, передняя и задняя части которой соединены продольными брусьями  
(8) заметка была перепечатана через месяц в «Северной пчеле» 15 августа 1829 года.  Читайте:  Захаров В.А.