Чара. Легенда о Белой волчице ("Наследство", окончание)

[Скрыть] Регистрационный номер 0483327 выдан для произведения:                                                             Ч А Р А
Легенда о белой волчице

       Морозная ночь, снег и … тишина. Всепоглощающая и всеобъемлющая. Именно та, что наводит жуть и тоску. Именно та тишина, что воспета была лучшими в мире поэтами…
       В такую ночь стонут и трещат могучие кедры и сосны, словно жалуясь на суровую судьбу, еще нетронутой грязными человеческими руками великой русской природы. Они выстоят, наши кедры сосны и березы…
      Из-за гор тихо поднимается огромная величавая луна, ощерясь и будто ревнивым взглядом осматривая свои нехоженые владения…
      И потом появляются они…Их восемь. Бесшумные словно тени. Но главное – это она! Словно огромная белая птица летит она по замершему лесу. Они тянутся за ней из последних сил. Белая, ни одной черной полоски, как снег, по которому, едва касаясь могучими лапами, она мчится, уводя за собой стаю. Она вожак и она прекрасна! Она – хозяйка леса!
 
                        *      *      *
 Глава первая. Мрачные думы.
       Я похоронил деда на второй день. Обиженные на покойного, за то, что отказался приглашать их на последний юбилей, мать с отцом не поехали и на похороны. Правда преподав мне кучу советов: как, да что там… И денег не предложили, потому как знали, что дед был далеко-далеко не беден.
       И вот, я остался один в доме у деда. Один, и еще толком не привыкший к сознанию того, что я уже почти не человек и что к людям мне теперь дорога закрыта, и может быть навсегда.
       Конечно в свои 16 лет, я был довольно начитан, многое, что помнил из рассказов деда. Но главное, это до конца не высказанные дедом слова, что теперь надолго врезались в мое сознание, слова о том, что мне дается всего один год, чтобы вернуться в нормальное человеческое состояние.
      Еще я часто вспоминал искоса брошенные на меня взгляды деда и его чуть слышное бормотание на мой счет.
- «… Да, Артамон предупреждал меня – это будет внук богатырь… За два метра ростом, с идеальной памятью, но с очень добрым сердцем. Но главное –он будет последний в роду. А значит у него будет страшная сила…»
      Конечно, я догадывался, что это была за сила, таящаяся в глубинах моего сознания. А расспрашивать деда было некогда. Да и свиданий с ним у меня было не так много. А последние события отбили у меня полностью настроение думать о своих скрытых возможностях.
    И я начал изучать всю немалую библиотеку деда. Поблагодарив его и своих родителей за мою идеальную память, я за две недели просмотрел все книги деда, перебрал и несколько раз перечитал все его письма и записки.
    Ничего, такого, что бы говорило о колдовстве и превращениях даже близко не было.
    После многодневных поисков и раздумий я убедился, что не найду здесь ничего, что мне нужно.
    И тогда я понял, что мне предстоит сделать. А предстояло мне найти ту самую деревню, ту Завьялиху, что приютилась в глухих горах Алтая. И главное – НУЖНО БЫЛО НАЙТИ ДОМ АРТАМОНА!
     С грустью я попрощался со ставшим для меня родным домом деда, закрыл все двери и ставни, горестно махнул рукой и рванул на самолет до Барнаула. Потом Горно-Алтайск, Усть-Кокса и где-то там, еще не понятно где эта самая - Завьялиха.
     Времени у меня оставалось еще одиннадцать месяцев, не так много.
              *       *      *                             
Глава вторая. Наследник Артамона.
    Нужно было спешить в поисках Завьялихи, так как оставалось всего 2-3 дня до очередного превращения. Но все же мне удалось найти эту Завьялиху.
    Случайно зайдя в местную заготовительскую контору, я успел застать там приемщика, старого, но еще шустренького дедка, вместе с внуком, готовящих к отправке добычу местных артельщиков. Встав рядом со стойкой, я залюбовался шкурками дикой пушнины: белок, куниц, соболя.  Взяв в руки шкурку горностая, дед слегка подул на нее, и она словно заиграла разноцветными искрами.
   - Это чья? – спросил дедка внук.
   - Это Маклак, милый! Пора бы различать охотников наших. На! Найди место пули?
    Неопытный паренек долго вертел шкурку в поисках хоть какого-либо следка от пули или дробинки.
   - Иэх ты! Второй год со мной, а не видишь ничего.
   - А что там видеть, деда?
   - В глаз смотри зверьку! Так бьет у нас только Жора Маклак!
     Внук с восхищением уставился на еле заметный след от дробинки.
Я решил нарушить эту идиллию.
- Давно живете здесь?
- Да уж восьмой десяток пыхчу, сынок! Да ты к кому ли? Видать из далека пожаловал к нам?
- У меня здесь когда-то родственник жил. Вот пытаюсь найти следы, вдруг да старая изба сохранилась?
-  А как звали родственничка твово?
- Да был здесь такой много лет назад! Может слыхал? Артамоном звали!
    Дед выпучил глаза и схватился руками за стойку. Внук успел поддержать его и дел устоял.
- Свят, свят, свят! Изыди, изыди…
- Что так плох был родственник мой?
- Да! Не думал я дожить до того дня, как увижу родственника колдуна. А говорили не было у него никого. Родителев своих он еще до революции схоронил!
- Может и дом сохранился? – спросил я деда.
Дед долго молча сопел, переваривая необычное известие.
- Семь верст отсюда вверх по реке будет. Стоит ведь окаянный, заколоченный весь. Мне и двадцати годков не было, когда погиб Артамон. Ученик его схоронил колдуна, все прибрал, забил окна и двери и уехал. Дом энтот чертов, из какой-то мореной лиственницы. Не берут его ни жук, ни грызуны. Видать колдовское на нем проклятие держится!
    Это была удача! Неслыханная удача. Мне жутко повезло.
- Ты эта, сынок! Не знаю родственник ли нет, но чую, что человек ты добрый! Возьми вот это…
  И он достал откуда-то из своей кладовки что-то, завернутое в старую холстину.
  - Это от бабки моей осталась «Святая троица». Обойди все четыре угла с ней. Только тверди: господи, прости душу мою грешную. Бог наш милостлив, простит… Ступай с миром…  
   И я нашел этот дом! И в сердце моем вновь запылала надежда вернуть человеческий облик…
   *       *       *
Глава 3. Колдун.    
    На следующий день я навел порядок в доме Артамона. Убрал вековую пыль, осмотрел все стены и крышу. К удивлению, дом действительно как по волшебству сохранился. И печь грела, и крыша не текла. Просто чудо какое-то.
    Наконец я дорвался и до книг Артамона. К моему удивлению их было не так много, да и были изданы давным-давно. Читались плохо и непонятно.
   Но мне нужны были письма, записки, дневник на худой конец. И вот на второй день повезло. Есть старая тетрадь, заполненная красивым ровным и понятным почерком. Она начиналась так…
-«… Вот я пишу… для кого и зачем не знаю. Просто бывают минуты, когда хочется хоть кому-то что-то рассказать. А когда не кому рассказывать - есть тетрадь и перо… Может когда-нибудь кто-то прочтет и потом кому-то расскажет, что жил здесь много лет назад колдун Артамон…
                                             *      *      *
    Родители мои из обедневших Псковских дворян получили графский титул из рук самого Александра I.
    Это был царь-воин, паладин своего времени. Таких уже на Руси больше не было. Отец мой был посыльным при государе-императоре и смог отличиться в битве при Березине.
   В пылу сражения в густом шлейфе дыма от снарядов царь был в самой гуще боя и не заметил, как пропали рядом с ним адъютанты и полковники, сраженные картечью.

И, словно из-под земли в нескольких шагах вынырнули человек десять французских кирасиров. Самодержец побледнел, выхватил сабельку, готовясь к последним минутам жизни. В это время отец мой нес донесение царю от Кутузова именно о том, что французы бегут, спасая остатки своей армии.
Один против десяти человек – отец закрыл собой самодержца. Так ведь если бы просто закрыл…
Александр III не любил много рассказывать о боях и сражения, тем более со своим участием. Но тогда не выдержал и поведал историю эту самому Кутузову.
- «…стою, значит и готовлюсь простится с жизнью. В это время подлетает с пакетом твой посыльный, подает мне его, а сам твердит: …сейчас я все исправлю, ваше величество, сейчас… Потом делает широкие взмахи обеими голыми руками и французы, как подкошенные падают на землю и уж не встают более…»
     Через несколько дней самодержец проводил смотр армии, и объезжая ряды войск остановился рядом с отцом.
- Хочу представить вам кавалера, каким-то чудом спасшего меня от неминуемой погибели. За подвиг сей жалую рыцаря оного навечно графским титулом с девизом «Преданный и непобедимый». И еще, друг мой любезный, прими от меня на память и храни вечно символ доблести мужеской – эту золотую шпагу с тем же девизом. И пусть твои внуки и правнуки гордятся тобой.
- Господа! Этот воинский подвиг говорит о непобедимости русского духа, о том, что нашему могучему народу не страшны никакие завоеватели…
                                                  *      *      *
Глава 4. Последний бал.
  Следующая запись была сделана не меньше, чем через год…
-«… Я очень любил родителей своих, особенно отца. Это был мужественный красивый и душой, и телом человек, блестящий, образованный кавалер. Ту историю, ставшую прологом к окончанию его карьеры, я запомнил на всю жизнь.
   В тот день по случаю окончательного разгрома Бонапарта при Ватерлоо генерал-губернатор края объявил бал. Что и говорить – на балу собрались все сливки местной знати. Украшением бала были три племянницы губернатора, разодетые по последней Парижской моде. Но на балу супруга генерал-губернатора почувствовала себя плохо и генерал с женой, извинившись перед гостями покинули праздничное мероприятие. Продолжить всю церемонию было поручено генерал-прокурору, исполнявшему по совместительству и обязанности начальника сыскного ведомства. Тучный и обрюзгший, вечно злой и подозрительный муж сей являл собой всю мерзость и отсталость эпохи Павла первого.
 Гости проходили, кланялись генерал-прокурору, представляли свои титулы, награды, перечисляли поместья.
 Так дошла и очередь и до родителев моих. Отец скромно представился без перечислений своих наград и поместий. Но генерал-прокурора просто поразила красота матери моей. В сорок пять лет высокая, стройная, с игривой искрой в ярко-синих глазах – она похоже сразила наповал прокурора. И тут генерал-прокурор увидел золотую шпагу отца моего, отделанную драгоценными камнями.   
  Зависть, злоба и тупая вседозволенность сыграли скверную шутку с генерал-прокурором. Он повернулся к своему помощнику, капитан-исправнику … криво усмехнулся и произнес.
- Такие царские подарки дарят лишь за красивые глазки фавориток…
   Отец тут же обернулся, как ужаленный и хмуро взглянул на генерал-прокурора.
   -Смотрите на меня сколько хотите милейший. Я от слов своих никогда не отказывался…
     Мать моя покраснела. В ее глазах мелькнула огненная сталь.
   - Уходим отсюдова! - и она потянул мужа за рукав. Отец продолжал молча смотреть в глаза прокурору. И тут с генералом стали происходить ужасные вещи. Сначала оторвались верхние пуговицы его красивого камзола. Потом камзол начал на глазах разваливаться. Одежда падала с прокурора на глазах у всего местного бомонда. В зале стояла зловещая тишина. Прокурор судорожно пытался ухватиться за сползшие белые кальсоны. Еще через пять минут на прокуроре из одежды не оказалось даже тряпочки. Дамы зашептались, пряча лица в своих веерах. А прокурор тщетно пытался прикрыть то, что должно было быть где-то под толстым пузом, хотя прикрывать там было нечего…
   Вдобавок ситуацию усугубили, завистливые и не красивые племянницы генерал-губернатора, что зашептались, глядя на мою матушку:
- Да она уж слишком красива. Наверняка из обедневших фрейлин…
   Мать яростно повернулась к обидчицам, просто подняла правую руку с вытянутым указательным пальцем… И тут же у старшей племянницы отошли воды, и та разродилась недоношенным ребенком.
    На следующий день бледный как смерть генерал-прокурор предстал перед губернатором.
   Никогда еще никто не видел генерал-губернатора в такой ярости. Он схватил в охапку своего помощника, намотав воротник кителя на руку…
   - Как ты посмел, вошь смердячая, так подставить меня! Завтра же … без регалий и привилегий вон отсюда …на Камчатку без права переписки. Вон, вон, вон…
     С бывшего генерал-прокурора текли ручьи пота. Его трясло.  Генерал-губернатор упал на колени перед портретом самодержца.
     - Господи, ведь дошло до сиятельной особы…Господи, только бы пронесло… Какой позор и срам…                                           
      В тот же день родителей выслали на Алтай. Потом родился и я…
         *      *      *                   
Глава пятая. Чара. 
      Заканчивались мои поиски опять ничем. Правда были еще несколько писем, касательно моего деда, которого он подобрал еще в Гражданскую. Артамон писал о нем, как о человеке весьма одаренным. Писал, как учил деда моего знахарскому искусству. И как в день его шестнадцатилетия открыл мальчишке таинство превращения в оборотня. Это последнее письмо перед его гибелью Артамон писал как-то урывками:
     -«…Вижу, вырос парень и вроде все при нем… Но что-то гложет меня…Наверное – это его будущий внук… Последний в роду- колдун страшной силы… А будущее внука его как-то неопределено… Скорее всего забросит он свой бесценный дар… Я открыл тогда мальчишке таинство возвращения из клана оборотней… А тетрадь свою с записями по колдовству сожгу и развею пепел… Наверно, не нужно все это стало людям… Принесет это его внуку много горя и унижений… Хватит колдовства…»
     Все, это была последняя найденная мною страничка великого Артамона. И я понял, что не судьба мне вернуться в род человеческий.
     Я даже немного успокоился. Тем более, что оставалось мне призрачных надежд чуть более полугода.
    А между тем мои превращения продолжались и раз в две недели чудовищная сила выбрасывала меня из дома Артамона в лес, в его красоты, запахи, яркие цвета. Только там я испытывал всю мощь каждой частички моего молодого тела. Скоро мне стало казаться, что эта, другая жизнь и есть то самое, моё, настоящее…
                 *      *      *      
    В один из таких дней, когда сердце мое составляло одно целое вместе с лесом, когда у меня было прекрасное настроение, я увидел её…
    Под старой сосной лежала умирающая белая волчица. Вся белая, ни одной темной точечки. Это была очень красивая крупная самка. Длина ее тела составляла вместе с хвостом более 2-х метров.
    Я подошел к ней. Она едва дышала. В холодных глазах ее чувствовалась близость смерти. При осмотре тела я нашел ЧЕТЫРЕ входные пулевые раны. Все пули были у нее в спине, голове и груди…
   В это время мое превращение закончилось. Я наклонился над волчицей и погладил ее. Тело умирающей слегка затрепетало.
 - Иэх! Сделаю, что смогу… И я понес на руках ее к себе домой. Ослабевшая от потери крови, она все еще дышала. Значит выхожу. Окончательно и бесповоротно я тогда принял это решение.
   И я начал ее лечить. Промыл все раны. С огромной осторожностью извлек из нее все 4 пули. Потом сварил в кастрюле курицу и весь день с ложечки отпаивал ее куриным бульоном. Это было все, на что способна была моя медицина.
    К вечеру у нее выровнялось дыхание. - Будет жить, - вздохнул я с облегчением.
    Летели дни, и моя пациентка постепенно возвращалась к жизни. Незаметно она поднялась и несколько дней тихо трусила вокруг моей избы.
Прошел месяц, она окрепла и стала звать с собой в лес. Я придумал ей имя и назвал ее Чарой, потому как эта волчица всем своим видом просто очаровывала…
 Это были мои самые лучшие дни. Ночью мы летели с ней по лесным чащобам, как одно целое. Днем она приходила ко мне, и мы долго гуляли вдоль реки, все ближе подходя к людям. Народ уже знал тогда, что в доме Артамона поселился молодой родственник колдуна, и что он водит с собой повсюду красивую белую волчицу.   
 
Глава 6. Балаган.
  А между тем обстановка в Завьялихе стала как-то меняться и не в лучшую сторону. Какой-то новый русский из крутых и предприимчивых, решил построить на краю села собачий питомник, чтобы разводить дорогие и востребованные на рынке породы собак-убийц. Это были прежде всего американские питбультерьеры, ротвейлеры, Канарские доги, классические бультерьеры.
  Буквально в течении 2-х недель питомник вырос, как на дрожжах. На площади более одного гектара разместились вольеры с клетками, где помещались эти зверюги, которых и собаками-то назвать трудно. Раз в неделю хозяин устраивал собачьи бои. Работал тотализатор. Народу собиралась просто уйма. Весь подъезд к питомнику был заставлен чуть не сотнями дорогих иномарок. Частенько на бои приезжали даже иностранцы. Дело оказалось слишком даже прибыльным.
   В один из таких апрельских воскресных дней мы с Чарой решили прогуляться до питомника. Чара в тот день беспрекословно дала одеть на себя большой черный намордник.
   Иномарок возле питомника в тот день было видимо-невидимо. Мест не хватало и многие машины останавливались чуть не на самой опушке леса в 300 метрах от питомника.
   В это время старожилы заметили, как вдалеке с гор спускались артельщики. Старый дед, начальник заготовительной конторы сразу же засуетился.
- Что, Дормидонт? Работа нагрянула. Пропадет теперь весь день. И бой собачий не увидишь…
  Люди посерьезнее загомонили:
- Это Жора Маклак ведет артель свою, сдать товар, набрать харчей и снова на 3 месяца в горы.
    Маклак был самым уважаемым артельщиком во всем Усть-Коксинском районе. Зверя они били только в глаза. Их шкуры ценились на вес золота.
Маклак воспитывался в Усть-Коксинском детдоме. Родителей своих не знал или не помнил. Это был крупный, здоровый как лось, таежник. Еще десять лет назад он набрал свою артель из 7 человек и с тех пор слава о нем неслась и обгоняла его по обеим берегам Катуни.
 Жора с артельщиками занесли в заготконтору семь огромных рюкзаков с пушниной.
 - Что у вас за балаган тут вырос, Дормидонт?
- Да вот, пока тебя не было, Маклакушка, подсуетились Усть-Коксинские толстосумы. Псов разводят гады. На их, этих собак и смотреть-то страшно!
   Маклак распаковывал рюкзаки:
- Беда у нас, Дормидонт, - хмуро произнес артельщик.
- Ась? – старый Дормидонт приложил ладонь к уху.
- Беда, говорю… Кто-то застрелил нашу лесную белую царицу. Узнаю кто – разорву пополам гада!
 - Не спеши, Жора, - прохрипел дед, сгибаясь под тяжестью очередного рюкзака.
- А ну не тяни, давай рассказывай, что знаешь о Белой Волчице?
- Тут эта, того… Родственник объявился…
- Чей родственник? Не тяни рассказывай.
- Родственник колдуна Артамона. Он нашел ее в лесу с четырьмя пулями и отмолил, выходил… Может и колдовал над нею… Теперь она ходит за ним днем и ночью…
- Ну и дела! А как же её стая, восемь волков.
- Да не знаю я ничего. Только говорят, оне вместе теперь по ночам в стае энтой...
                                                      *      *      *
     Мы с Чарой подошли вплотную к собачьему рингу. Там сцепились между собой Канадский Дог и Ротвейлер. Ставки росли и доходили до нескольких тысяч долларов. Наконец Ротвейлер покончил с Догом. Тот еще долго дергался с красной пеной из перекушенной глотки.
     Сотни зрителей ждали следующего боя.  В это время помощник рефери увидел нас с Чарой.
- Ба-а, гляньте! Какая волчица!  Ставлю тысячу баксов, что не продержится и 5 минут против моего Питбультерьера. У меня потемнело в глазах…
Я взглянул на Чару. – Ты сможешь? Она удивленно посмотрела на меня, и я прочитал в ее глазах:
- Но это же просто собаки?
- Ты правда этого хочешь? - еще раз спросила она немым взглядом. Я отстегнул ошейник и снял с нее намордник.
  Она вышла на ринг. Из ближайшего вольера выскочил питбультерьер. Чара лишь слегка повела грудью, и пес-убийца словно налетел на невидимую скалу и кубарем покатился к вольеру. Послышались глухие крики довольной публики. Заработал тотализатор. Рефери открыл вольер с Канадским Догом. Огромная псина заметалась перед носом Чары. Неуловимый бросок белой птицы и канадец с перекушенным горлом забился в агонии. Следующим был крупный кавказец. Чара ринулась на него подмяла его под себя и щелкнула челюстью. Задушенный кавказец захрипел
    Следующей оказалась немецкая овчарка. Но что такое собака против огромной страшной волчицы. Овчарка скулила не долго…
   В это время обезумевший от страшных потерь рефери открывал все свои клетки, выпуская тупоголовых, с поросячьей мордой бультерьеров. Четыре мерзких гада вцепились в Чару, мою Чару, мою красавицу. В народе пошел шепот:
- Эти пасти теперь ни один кинолог не разожмет…
                                              *      *      *
     Когда уже все поняли, что волчица не устоит по толпе прошелся вздох разочарования. Хотя какое это могло быть разочарование. Пять лучших собак валялись мертвые посреди ринга, а она все стояла и не понимала, как сбросить с себя эти поросячьи морды.
  *      *      *   
И тут раздался страшный рев, словно раскат грома. Так не мог реветь ни один зверь! Рев оглушал и подавлял чувство сопротивления. Огромный черный волк словно упал откуда-то с неба и закрыл собой белую волчицу.
          *      *      *
Зрители щелкали фотоаппаратами выражая дикое восхищение силой и страшным видом чудовищного зверя.
           А я раздирал поросячьи морды бультерьеров. Через какие-то две минуты от бультерьеров остались лишь куски кровавого мяса.  Но я уже не мог остановиться. Я крушил ненавистные клетки, хватал оставшуюся в живых плоть и рвал, и рвал им глотки…
           А когда их не осталось мы с Чарой тихо и гордо прошествовали через весь ринг и ушли в сторону леса.
              *      *      *
    К раскуроченным вольерам подлетели две черные иномарки. Оттуда высыпали вооруженные охранники. Владелец фермы, убитый горем ревел нам в след:
- Да стреляйте же в них стреляйте, из автоматов, пулеметов, гранатометов…
И тут вышел Жора Маклак. Коротким тычком приклада в морду он свалил хозяина с ног. А тот все орал и орал, чтобы стреляли в черного волка и белую волчицу.
- Да ты не уймешься, Паскуда! – прохрипел Маклак. Это тебе дерьмо вонючее от Чары, а это от меня лично и артели моей… Два удара и хозяин затих. В это время очухались охранники и стали палить в след нам.
                                               *      *      *
          Собаки у артельщиков – это гордые молчаливые псы. Без команды хозяина они не сделают не то, что шага, но и вздоха.
          Маклак что-то тихо сказал своему Верному. Все восемь собак по команде вожака мгновенно поднялись с места и ринулись на охранников.
           Эти собаки дрались молча, ни хрипа, ни рыка. Через 5-7 минут у всех охранников были перекушены руки. Ненужные пистолеты валялись на земле.
           - Пошли отсюда, - рявкнул Маклак. – Заправимся в Усть-Коксе. И его артель тихо покинула место побоища…
                                                   *      *      *
 Глава 7. Чара
    После той истории она долго не приходила ко мне. И мне было страшно потерять ее, потерять единственного родного для меня друга.
    В один из промозглых осенних дней она, наконец, пришла ко мне.  Пришла и положила голову мне на колени, словно извиняясь, за то, что почти месяц ее не было.
   А у меня в руках была все та же злополучная тетрадь, где я все еще пытался что-то прочесть между ее скупых строк.
   Чара осторожно стала обнюхивать дневник, словно понимая, что для меня он еще много значит.  
   Потом она посмотрела мне в глаза, и я словно прочитал в них печать долгой разлуки.
   Чара легонько взяла мою руку в зубы и потянула за собой. Накинув плащ, я медленно пошел за ней. Мы шли кажется минут пятнадцать. Она остановилась под небольшим скалистым выступом. На уровне груди сквозь заросли плюща я увидел чуть заметный лаз. Оттуда потянуло холодом.
  Чара подталкивала меня к лазу. Я с трудом, но протиснулся в эту щель и попал в маленькую пещерку. На удивление в ней было сухо. На стене передо мной висел старый факел. Я попытался зажечь его. Он тут же ярко вспыхнул и осветил все стены пещерки. И я вдруг увидел небольшое углубление в стене напротив входа.
     Там завернутая в старую тряпку лежала та самая тетрадь Артамона, которая и называлась:
«Мои записки о превращениях».
    Трясущимися руками я открыл ее. Слезы потекли у меня из глаз. Когда прочел я первые строки его последнего письма!
- Ну здравствуй мой молодой человек! Мой великий потомок. Я знал, что ты придешь сюда за моей последней помощью. Мой дар предвидения предусмотрел, что дед твой не сможет выполнить мой наказ о передаче тебе обряда очищения от клана оборотней.
  Прочти и прими его и будь счастлив, живя простой человеческой жизнью. Хотя колдун из тебя получился бы знатный. Намного сильнее деда твоего!
«Прощай!» Артамон.
  Я вышел из пещерки. Чары рядом не было…
        *       *       *
Глава 8. Прощание.
Билет на поезд до Усть-Коксы я взял на следующий день. Там перекомпосирую и на Барнаул.  Потом аэродром, самолет и долгожданная встреча с родителями.
Я стоял в тамбуре купейного вагона. Рядом смотрели в окна соседние пассажиры.
И тут словно ветер пронесся над тамбуром вагона. Люди бежали к окнам и смотрели, смотрели…
За поездом мчалась стая огромных волков. Впереди летела словно гигантская белая птица их вожак – белая волчица! Сердце сдавила отчаянная боль. Воздуха не хватало.
- Она пришла, пришла проводить меня! Чара, милая, родная моя… Прости меня! Боль давила на сердце. Волки давно отстали от нее, а она не отставала от поезда. Она знала, она чувствовала, что я вижу ее! Впереди был мост через Катунь…
Колеса стучали…

        *       *       *
Вместо эпилога :
Когда огромная величавая луна выплывает из-за гор, тускло освещая занесенные снегами кедры и сосны огромного черного леса, смотришь и удивляешься красоте земли нашей, ее чудесам и тайнам, покрытым тысячелетиями нашей истории. Что такое есть жизнь? Это самая ,что ни на есть - самая большая и важная тайна. А мы тысячелетиями пытаемся разгадать ее… Безуспешно!
Когда луна становится ярче, словно набирая силу цвета своего, возле старого заброшенного дома видна стая огромных волков. Они сидят чуть в сторонке и ждут своего вожака, свою белую птицу, свою волчицу.
Волчица тихо подползает к дому, ложит голову на старое заброшенное крыльцо и долго молча смотрит на осиротевшие стены. Потом появляются два маленьких волчонка, белый и черный. Она тычит их носом, заставляя нюхать давно не пахнущие старые доски.
Потом она поднимает голову и начинает петь свою тихую песню. А в ней и горечь разлуки, и обида на весь мир и память, память, которая так дорога ей и которая останется навечно в сердце…
                                         _____________________