Помочь сайту
Поздравления
27. Как Яван двавловское искушение преодолевал
22 октября 2015 -
Владимир Радимиров
Но не этот праздник купания привлёк собою Ванино внимание. Эка невидаль – черти в воде. Да они тут везде! Главным сюрпризом было то, что посреди озера, на большущем острове массивная высилась пирамида. Сложена она была из темноватых блоков, или крупных кирпичей, и усечённый верх имела. Верхушка же её в воздухе неподвижно парила и над основанием возвышалась горделиво. Ваньке ещё то в глаза бросилось, что обрубок верхний сиял золотом, и на каждой его грани огромный глаз был искусно изваян; Явану даже показалось, что центральный глаз прямо на него недобро таращился.
В это время от острова узконосая лодочка со стоящим в ней чёртом отделилась и в их сторону устремилась.
И тут Яван аж зажмурился, потому что ярчайший сноп света из макушки пирамидной высверкнулся, небо собою пронзил и в адское светило вонзился. Яваха сразу давешнюю ночную иллюминацию вспомнил. Вот оно откуда такое диво – из пирамиды свет ввысь стремился.
Открыл Яван глаза, чуток ослепшие, а лодочка уже была возле берега. Глянул Яван на приплывшего чёрта – ба-а! – а то ж сам Двавл пожаловал. Разодетый в пух и прах, побери его прах! На нём был балахон просторный, золотом сиявший, а на голове – тоже золотой высокий убор в виде капюшон растопырившей кобры. Ко всему этому в руке, по локоть обнажённой, Двавл посох странный держал, и тот посох багровыми огнями мерцал.
– Здравствуй, Яван! – поприветствовал тёмный князь гостя доставленного и улыбнулся ему одними губами, поскольку остальная часть его смуглой рожи на восковую маску была похожа. – Милости прошу к моему шалашу!
Яваха лишь головою покивал. А сиятельный чертяка ему сделал знак, пригласив в чёлн. Ванька что ж – отказывать хозяину негоже, в лодочку сиганул ловко, а она даже не закачалась и... обратно помчалась.
– Отчего такой нарядный, Двавл? – спросил наконец Яван. – По какому случаю?
А тот опять рот в улыбке растягивает:
– Так надо, дорогой Говяда. Я ведь верховным жрецом Световора являюсь, и мы к его храму сейчас направляемся. Не правда ли, роскошный с виду?
– Да так...
– Хм. Это Световора Мироправителя пирамида.
– Ах, вон оно что... А вверху почему отрезана... и блестит?
– Это потому, Яван, что мир наш так устроен.
– Как это?..
– А вот видишь – основание у пирамиды широкое, а верх узкий? Это для прочности так надобно. А отрезано почему? Так где ж ты видал, чтобы верхние с нижними общие тяготы несли? Хэ! Верх-то почему верх? Потому что зна-а-ет... Видишь глаз? Во-от... Это символ знания. А кто, Яван, знает, тот себя от невежд отделяет, но в то же самое время... их возглавляет. Поэтому и золотом верх сверкает, ибо понимают верхние, как себе благо добыть, и по-иному не бывает никогда – не хватит на всех блага.
Пригляделся Яван повнимательней – и точно. Самый низ у пирамиды чёрным был, но чем выше, тем светлее он становился, так что у самого усечения цвет кирпичей мало чем от белого отличался.
– Ах вона как... – сощурился в усмешке Яваха – Ну-ну... А я-то думаю, чего это вы такие вредные – а вы, оказывается, бедные. Богатства-то истого у вас нету – одни блага. Да на лбу рога, чтоб с ближним бодаться.
А в это время лодка к острову причалила одним бортом. Двавл первым на бережок сошёл, а за ним и Яван не замешкался. Прямо перед ними, шагах примерно в пятидесяти, пирамида странная стояла, громадная такая, шагов в двести одна грань. Пошли они вперёд, к громадине подходят, а там наверх крутая узкая лестница вела, из кирпичей выложенная.
Остановился тут поводырь Ванин, приблизившись к самому основанию, усмехнулся затем важно да Явана и спрашивает:
– А как ты полагаешь, из чего кирпичи эти сделаны?
Глянул Ваня на гладкие стены да на крутые ступени.
Хм, думает, а леший его знает из чего! Кирпичи как кирпичи вроде: этакие кубики тёмные, в локоть шириною и собой непрозрачные.
– Ну... наверное, из камня, – отвечает он не очень убеждённо, – из чего же ещё...
– А вот и не угадал, – обнажил зубы Двавл, – вовсе и не из камня! И тем более не из песка.
– Из чего же тогда?
Напыжился спесиво чертяка, выдал паузу многозначительную, а потом и заявляет велеречиво:
– Весь мир, Яван, на воле строителей покоится. Будет воля крепка – и мир будет прочен, а ослабнет она – дело швах. Всё рассыплется во прах.
– Ну что ж, – согласился Яван, – это верно. Только, Двавл, то прочно, что не порочно. Воля ведь бывает разная: прекрасная – с Ра согласная, и безобразная – гадостная, и пока что я в твоём творении ничего прекрасного не наблюдаю.
– Это отчего у тебя такое мнение?
– А неясно его применение. И тёмного цвета больно много. Да и чересчур крута наверх дорога, а ради чего – снизу плохо видно. А вдруг там ничего хорошего и нету? Будет обидно...
– Хе-хе! Там хорошо, Яван – очень хорошо! Уж я-то знаю...
– А я вот сомневаюсь. Ты ж на самой верхотуре не был. Так... на подступах только, в преддверии высот ошиваешься, так что... как знать, как знать...
Двавл на это лишь хмыкнул презрительно и головою повёл несогласно:
– Да ты язва, Яван! Стоя внизу, о верхе судить невозможно.
– Ещё как можно! Что внизу – то и вверху. Ежели внизу насилие и ложь, то и вверху тож, а если любовь да согласие, то и вверху так же.
Помолчал жреческий князь, а потом ухмыльнулся и на Явана хитрый взгляд метнул:
– Так-так. Выходит, тебе наш совершенный храм не понравился?
– Не-а, – покачал Яван головою, – а чего в нём ладного? Ну, гора... только рукотворная. Что, мне на неё – молиться что ли? Да любой утёс на речном берегу куда как красивше будет!
– Тьфу ты! Ну и сравнил... Да пойми ты – пирамида есть символ великий! Она, во-первых, по уму сотворённая, во-вторых – самая прочная, а в-третьих – гармоничная очень. Являет она собою олицетворение вверх устремления.
Яваха тогда сызнова кверху голову запрокинул и пристально высь пирамидную обозрел.
– И дался вам этот верх... – пробормотал он, плечами пожимая, – И чего там есть, в верху-то вашем?.. Ага! Шпиль. Конец. Точка. А много ли в точке сути поместится? То-то и оно... Выходит, пустота там зияет. К чему сии вселенские труды – чтобы достигнуть в оконцовке пустоты? Так сказать, во все тяжкие кверху пуститься, чтобы в награду в пустоту опуститься? Ну уж нет – охоты у меня нет...
Тёмный же князь, ни слова не говоря, подошёл к стене размеренным шагом, что-то неразборчиво прошептал и ткнул ногою по камню, невысоко в стену вмурованному. И, странное дело – словно бы тень кубовидная из кирпича того вышла. Подходит Ваня, приглядывается – мамуля родная! – а это не камень вовсе, а... некий человек был тенеобразный, в небольшой объём упакованный.
Засмеялся чёрт нехорошо, и бац посохом по душе этой грешной! Тень же ойкнула и медленно разогнулась, превратившись в худющего доходягу, который вдруг потянулся, широко зевнул, открыл глаза и, увидав Двавла, гипнотически на него смотревшего, спину пред ним согнул раболепно.
Яваха на это чудо глаза таращит, а Двавл усмехнулся и призрака спрашивает:
– Ты кто такой?
– Я – ваш раб.
– Из чего ты сделан, раб?
– Из праха.
– Для чего ты живёшь?
– Для блага.
– А как его получить?
– Надо любить.
– Кого?
– Себя.
– А ещё?
– Своё.
– Что есть мир?
– Дерьмо.
– Кому надо подчиняться?
– Сильному.
– Кого надо давить?
– Слабого.
– Что лучше всего?
– Кайф.
– И как его получить?
– Добыть.
– При помощи чего?
– Борьбы.
– С кем?
– Со всеми.
– А что такое счастье?
– Хапность, удача.
– Ну и не живи иначе!
Двавл на Ваню глаза скосил, а затем к рабу поворотился и сказал повелительно:
– А сейчас... пошёл вниз!
Тот сжался, как от удара, а потом на колени опустился и чертячьему владыке взмолился:
– За что, господин, за что? Я же вам душу продал! И в пирамиду уже попал! О-о-о! А-а-а! Смилуйся надо мною, князь – я же ваш без остатка!
И вдруг сила какая-то неодолимая стала его в землю утягивать, и пока серая тень в бурую почву погружалась, человек сей дико вопил и за что ни попадя хватался... Наконец, одна лишь его голова на поверхности осталась, и едва рот в твердь погрузился, как крик прекратился, и лишь выпученные глаза в ужасе застыли и о пощаде молили... Только Двавл и не подумал его щадить. Наоборот, подойдя к угрязшему призраку, на макушку ногою он ему наступил и голову в землю вдавил.
– Что же это ты так безжалостно с рабом своим поступаешь? – спросил чёрта Яван. – Неужто и впрямь его не жалко?
– Ни капельки, – ответил тот, посмеиваясь и песочек ногою утаптывая. – У меня таких хватает... Да и куда ему отсюда деться? Хм, выползет как миленький. У них тут одна дорога – наверх снизу ползти. Самоорганизация, понимаешь...
– И много у тебя таких холуёв?
– Говорю же тебе – хватает.
Двавл на Ваню снова косой взгляд кинул и вверх по ступеням двинул.
– Пошли со мною, Яван, – кивком головы направление он указал, – нам туда!
– Ладно, туда так туда, – шагнул Яваха на ступеньку ближайшую, а она вдруг как ойкнет под его тяжестью – ну совсем как живая. Яван – назад.
– Эй, Двавл, – кричит он чёрту, – не пойду я! Что ж это – по живым людям мне топтаться?!
– А где ты живых-то видал? – удивился Двавл. – Эти что ли живые? – и как топнет ногой по ступеньке, на которой стоял, – а оттуда вскрик жалостливый вырвался. – Не-а, дохлятина это сплошная, материя душевная. Ты, Вань, не переживай – они у меня и не то сносили... А ежели хочешь наверх пройти, то иного, чем по головам, нету пути. Ха-ха-ха!
– А, чтоб тебя! – пробормотал сквозь зубы Ваня и, скрепя сердце, по ступенькам чудным двинулся, стараясь никакого вреда падшим людям не причинить. Так наверх они и пришли: у Двавла сплошные стенания из-под ног доносилися, а у Вани – попискивания лишь тихие да лёгкие вздохи... Оглянулся Яван, посмотрел сверху вниз – ого, высоко! Лодочки с чертями резвящимися совсем малыми с верхотуры ему виделись, только небоскрёбы окрестные не в пример ещё тянулись выше. Ступил Ваня вслед за Двавлом на площадку, а там было темновато. Громада части усекновенной над головами их нависла, и только впереди, посередине, вход был открыт, и яркий свет оттуда струился.
– Идём, – буркнул Двавл негромко, – тут уже недалёко...
И едва они середины достигли, как сверху лесенка вниз опустилась, и Двавл первым по ней взошёл. Ну и Яваха внизу не остался, по лестнице он вбежал и внутри пирамиды оказался. Смотрит, а там пустотелое помещение было устроено, тоже пирамидальной формы, сажён шесть всего в высоту, зато всё золотое.
Непонятно откуда исходившим светом помещение освещено было ярко. Золото стен там так и блистало... А Ванюхе не по себе вдруг стало. Как-то не радостно. И на душе гадостно. А отчего – не ясно.
Там ещё стол и кресла стояли, прямо посередь зала. Стол был круглый, большой, золотой, ножки – из драконов лепленные, а вокруг расставлены были кресла великолепные, числом всего тринадцать, так те из змей виты́е. Тоже, вестимо, золотые.
– Ну что, Яван, – широко улыбнулся ему хозяин, – прошу садиться! Надеюсь, нам с тобою удастся договориться... Уверяю тебя – никто и ничто нам тут не помешает, так что... давай-ка поговорим по душам!
– Пустое, князь, – махнул Яван рукою, но на кресло ближайшее всё же уселся, на спинку откинувшись и ногу на ногу закинув. Палицу свою он рядом поставил и твёрдым голосом добавил: – О главном мы уже перемолвились и всё как есть перетёрли. Не пойму – чего тебе ещё надо?
А Двавл тоже напротив богатыря сел, на посох свой опёрся и пронзительным взором в героя вперился.
– Вот что, Яван, – начал он внушающе, – сперва дай мне обещание нашей беседы содержание никому не разглашать, а то нам, – и он покачал головою, – будет несдобровать!
Подумал чуток Ванюха, почесал не спеша своё ухо да и отвечает:
– Добро! Обещаю!
– Хм! – потёр руки Двавл. – Ну и ладно.
А потом заметно оживился и с такой речью к Ване обратился:
– Ну что ж... Ты, Ваня – богатырь, бога держатель, а я – чёрт, вольный предприниматель. Надеюсь, ты Тризну ведаешь?.. Вижу, вижу, что знаешь, но позволю тебе некоторое напоминание. Допустим, тебе более творческое начало по нраву, а мне – разрушительное... А вот скажи: когда сии начала борьбу меж собою прекращают и силы свои в единый кулак объединяют?.. Правильно – когда защитное начало, чрезмерно окостеневшее, сокрушить им надобно. И каждое из них пользу от этого имеет: первое – новое творит, второе – старое растворяет. Надеюсь, ты меня понимаешь?
– Понимаю-то понимаю, – отвечает ему Ваня, – да только в одно я не врубаюсь. Ты же, Двавл, не только разрушение в себе несёшь – в тебе и творчества злого пропасть сколько, да и защитительства дурного не менее... Ой, князь, темнишь – не то говоришь!
– Хе-хе! – усмехнулся Яванов собеседник весело, но глаза у него блеснули хищно. – Так я же это для упрощения. Так сказать, схематично...
– А врать всё равно не этично. Валяй-ка давай без кривотолков – поболе будет толку!
– Ну что же – прямо так прямо! – воскликнул тогда хозяин и стукнул по полу посохом.
«Ой!» – ойкнула под ним плита золотая, но чёрт внимания на такие пустяки не обращал и далее вещать продолжал:
– Слушай, Яван Говяда – помоги мне Чёрного Царя с трона скинуть! И тебе и мне это во как надо! – и он повыше головы уровень надобности показал. – Ты что же думаешь – так-таки он тебе Борьяну и отдаст? Ха! Ты чё, Вань, мечтатель? Отдаст – как бы не так... Да он скорее отравится, чем дочки – вещи своей – лишится. К тому же ещё публично и в форме для себя унизительной, что для владыки его уровня и вовсе неприлично... Так что, Яван, давай-ка силы наши объединять – уж против нас-то царяке не устоять!
Задумался Ваня, услышанное переваривая.
– Н-да-а, – наконец он сказал. – Ну и нравы у вас! Супротив отца козни плести? Ни стыда у вас нет, ни совести.
– Да брось ты, Яван, ханжить! У нас с совестью не прожить. И лучше быть первым в аду, чем последним в раю. Но первым! Первым! Не вторым, и не сто вторым!.. Но ужели тебе не знакома жажда власти? Как-то не верится, право...
– Знакома коню корова, да ни к чему – кобылу бы ему... Вы, черти нахальные, я гляжу, уроды моральные. Даже родных своих ни во что не ставите.
– Да. Да! – воскликнул в запальчивости Двавл. – Вот такие мы плохие!.. Может, ты думаешь, Черняк другой? Дай покой… Благородства в нём... капля была да и та пересохла.
– А это, князёк-световорец, твои заботы. Заговор плести у меня охоты нету. Я ведь, между прочим, не заговорщик, а с царём договорщик. Вот последнее его задание выполню, Борьяну в жёны добуду и от вас навсегда отбуду.
И уж было решительно подниматься он стал, да только князь его опять удержал.
– Погоди-ка, Яван, – он ему сказал, – не спеши, лучше выслушай... Я тебе тайну раскрою государственную. Так вот, третье твоё задание... будет невыполнимым, ибо пошлёт тебя царь... к цели мнимой. Что уж он там задумал, я не ведаю, только знай: задачу тебе нипочём не решить и Борьяну – не получить!
Тут Яван и призадумался. Да уж, мозгует – положение... Не похоже было, чтобы Двавл приврал – ему ли о царских задумках не знать...
– Хм! – хмыкнул он свирепо, почесав репу. – Ну и что я должон буду сделать, чтобы бунт тебе помочь замутить? Охрану царскую перебить?
– Зачем? – широко и весело Двавл улыбнулся, душою явно встрепенувшись. – Бить охрану не надо, дорогой Говяда. Сиё дело может и лестное, но бесполезное. Царь-то наш, даже и один – непобедим.
– Да-а? – удивился Ваня. – И какого рожна сия затея тебе нужна, если от неё толку, что искать в стогу иголку?
– А оружие твоё волшебное? Надеюсь, про шкатулку ты не забыл, которую Ловеяр тебе подарил, а? Есть она у тебя?
Яван по торбе своей похлопал ладонью.
– Как не быть – есть!
– Так вот, Яван, удара его Чёрняку не снесть! Ангел его знает, как оно у дядьки моего оказалось – было это давно, – а только действенно оно! Так что, Ваня, давай-ка полюбовно с тобой договоримся. Ты мне отдаёшь Ловеярову шкатулку, а я тебе – Борьяну упакую и на белый свет вас отвезу!
Яван на сей раз нос себе почесал и вот чего, подумав, заговорщику сказал:
– Не-а, не пойдёть, недруже Двавл! Сиё оружие я тебе не дам, оно мне и самому пригодится.
Ну а чёрт сразу ничего ему не возразил, а лишь глаза сузил и губу закусил, дальнейшие ходы обмозговывая. А потом и говорит:
– Тогда хочешь, я сделаю тебя государём самым великим! Царём всего мира!.. А что – правь, рули, и меня благодари! Как-никак, а царь царей – это звучит гордо!
И чёрт скроил хитрую морду.
– Один лишь я, – продолжал он Ваню уговаривать, – повыше тебя буду стоять, но это так, мелкая формальность. Мешаться в твои дела я не собираюсь. Ты, Ваня, будешь сам с усам – правь себе как пожелаешь! А моё дело сторона, и власть пекла никому не будет видна... Полагаю, что теперь-то ты будешь согласен?
– Не-а, – без раздумья ответил Яван, – не годится. Я не готов купиться.
– Ну что же, коли так, то ладно. Хотя за тебя и досадно. Я, Ваня, высшего был о тебе мнения.
И он ладонью по бородке своей холёной провёл, да тут же на другое разговор перевёл:
– А вот не желаешь ли на моего любимого раба полюбоваться? Раз не хочешь царской для себя чести, так у меня другие претенденты на это место имеются. Во, скажу тебе, креатура!
– Чё сказал? – не въехал сразу Яван. – Что там у тебя за халтура?
– Э, нет, дорогой, не халтура, а сильная в моей игре фигура. Изволь, погляди, какие у меня есть служители. Он даже многим чертям в духе равен.
Ну, Ваня не выказал явного несогласия, и тогда Двавл с места встал и посох в верхний угол направил. Шепнул он чего-то гортанно и, не сразу, а через времечко малое, появляется из потолочного угла... кирпич пирамидальный. По величине был он поболе прочих, и грани его не златом блистали, а полированным диамантом. Этот явно на макушке торчал, смекнул Ваня – ишь, какой важный!
А кирпич алмазный на пол опустился, собою прояснился, и стал видим внутри некто туда втиснутый. Двавл же усмехнулся, посохом до кирпича коснулся – только вжик! – и пред ними какой-то тип возник. Не босой он был, не нагой, а в одежде весьма дорогой. Правда, в мрачной, чёрной и длинной, доходившей ему до пят, и к тому же зловеще переливавшейся, так что казалось, что чёрным пламенем был он объят... То был давно немолодой уже мужчина и, сразу было видать, что высочайшего чина. Лицо у него было хищное, худое, обрамлённое седою бородою, носяра большой, горбоносый, а глаза узкие, тёмные как вар, и слегка раскосые. На лысой же голове его не торчало ни волосочка, лишь чёрная, золотыми змеями вышитая шапочка покрывала его макушку. Украшений же на сём вельможе почти не было, только на груди, на златой цепи висел крест чертячий в виде острых мечей кованных, змеёю ненасытною окольцованных.
Заприметив Двавла, возле стола стоящего, старик ладони сухие пред собою сложил и, не теряя достоинства, голову перед тёмным князем склонил. И, странное дело, Двавл поклоном же рабу своему ответил, тем самым его приветив.
– Здравствуй и благоствуй, дорогой Жадия́р! – возопил радостно хозяин. – Как тебе, великий могураде́й, спалось-почивалось, не слишком душенька твоя зажималось?
– Благодарю тебя, княже Двавл! – царственным голосом ответствовал Жадияр. – Были отдельные неудобства, о коих не стоит и вспоминать, ибо нам к тискам необходимости не привыкать.
И он помолчал слегка, а потом добавил нервно:
– Не то меня беспокоит, что я тут терплю стеснение, а то, что нет мне пока применения. Доколе, князь-предстоятель, я буду ещё ждать?
На хитрой роже Двавловой аж умиление проступило. Руки для объятий он распахнул, к старцу шагнул, по-дружески его обнял и на кресло указал, при этом сказав:
– Хвалю! Хвалю тебя, могучий раде́й! Именем хвалю Великого Змея! Усердие твоё я вижу явное. Но не будем торопиться, потому что условия для твоего воцарения должны ещё сложиться...
– А пока, дорогой Жадияр, – продолжил деловито Двавл, – позволь моего гостя тебе представить. Вот – некто Яван Говяда, коему палец в рот класть не надо! Большой любитель совать всюду свой нос и встревать со своими вопросами.
Только сейчас обратил Жадияр на Явана взор своих тёмных глаз. Спокойно на него он посмотрел, ему не поклонился и в лице не переменился, ибо как и у прочих вельмож, у него была чугунно непроницаемая рожа.
– Поравита, папаша! – Яваха в улыбке расплылся. – А скажи-ка, чего это ты в такую неря́су облачился? Нешто у тебя траур, а?
Смерил старик парня нахального взглядом эпохальным, головою осуждающе покачал и так ему отвечал:
– Земля, юноша, планета далеко не лучшая. Она есть юдоль страданий, безнадежных притязаний, пустых исканий и горьких раскаяний. Поэтому пастырь человеческий не должен об этом забывать и видом своим смиренным обязан о бедах людям напоминать всечасно. Жизнь, парубок, более скучна и ужасна, чем весела и прекрасна – разве не так?
– Эка ты загнул, старче! – не согласился с ним Яван. – Да с чего ты решил, что лучше мотать себе жилы, чем свету служить? У нас всё не так...
– Хм, а как?
– А вот так. Тот страдает, кто духом Ра не обладает, он беден истинно, не богат – всякий там злой гад. Али глупец... Одним словом – не молодец. А богатые люди в Ра бытают, и препятствиям всяким они лишь рады.
Яваха после сей речи приумолк на чуток, а затем пальцем на Жадиярову одёжу указал и добавил:
– А я, папаша, ещё то заметил, что чёрного цвету на белом свете нету. Разве что сажа черна – да на черта она годна!
Не ожидал Жадияр от младого парня такой наблюдательности, но виду не показал. Лишь брови у него слегка на лоб полезли, да глаза рачьи из орбит вылезли. А доселе молчавший Двавл в эту минуту с кресла встал и откланиваться принялся.
– Я вижу, вы тут не соскучитесь, – он ухмыльнулся. – К сожалению, вынужден вас покинуть. Что поделаешь – дела... Но я ненадолго отлучусь – скоро, скоро ворочусь!
Да резко этак повернулся, о посох обопнулся, к проёму пошёл, по лесенке вниз полез – и исчез.
А Жадияр в задумчивость погрузился и Явану отвечать не торопился.
– Хм, – усмехнулся он наконец. – Да, Яван, в чём-то с твоими суждениями можно и согласиться, ибо без пряника в нашей жизни обойтись не можно. И кто на наши идеи окажется падок – того мы угостим сладким пряником, а кто нет – тот не получит конфет. Пусть олухи пашут, пусть жрут свою кашу, а по праздникам пьют да пляшут, то есть выпускают пар... А ежели их в нашем попечении не оставить, то что их на нас трудиться заставит? Совесть, может быть? Правда? Мораль?.. Пустые слова... Люди ведь эгоисты. И чтобы этих зверей в рамках порядка удержать, нужна мощная власть. Держава, Яван!.. Не-ет, паря, польза и благо из человечьего стада красивыми словами не добываются – они силой и хитростью выжимаются, как из мокрого полотенца вода. Да-да. Это стадо мудро пасти надо. Надеюсь, сокол ясный, ты со мною согласен?
– Да как тебе сказать... – Яван носяру себе пошкрябал. – Согласие правое дело красит, а неправое безобразит... Я вот что думаю: пастуху стадо для себя лишь надо... ради шкур и мяса. Вот тебе и весь спас!.. Пастырь в твоём случае – это тот, кто помогает пасть... Человека же нужно не кнутом и пряником пасти, а надо помочь ему правый путь обрести. Каким манером?.. А словом. Делом. И личным примером.
– Э, нет! – решительно запротестовал могурадей. – Это уж нетушки! Никакой самостоятельности! Никакой! Уж поверь мне, а это проверено... Ведь человек животное хотя и говорящее, а для самостоятельной жизни не годящее. Сам по себе он ничего и не стоит: тушка мясная, кожей покрытая, да душка пустая с хотеньями скрытыми. Человеческий матерьял и впрямь переделывать надо – на наш лад! И на планетке Земле горемычной в оконцовке лишь один должен быть владыка, всего мира подлунного государь.
Явану реченное этим гадом стало не по нраву. Порешил он тогда найти на вредного татя управу. Только вот как? Истую личину у лицемера выявить не пустяк.
– Со страстями совладай, – сказал он твёрдо, – вот и будешь государь! А и далее уймись – к власти боле не стремись!
А Жадиярище, то услыхав, в ладоши хлопать стал. Как бы Явана решил поддержать. Правда, на свой манер, не знающий божьей меры.
– Верно, Яван, верно! – принялся он своё петь. – Сверхчеловек должен страстями как послушным оружием владеть – тогда и массами легко он овладеет!
– Ну и как успехи? – Яваха его спрашивает. – Ты уже овладел?
– А как же... Своими страстями я управляю досконально.
– Ну, не знаю, не знаю... Поди заливаешь... Может, ты кой-какими страстишками и овладел... кроме одной.
– Очень любопытно, – опять усмехнулся злодей. – Прошу назвать её, не таить... Ха! Да быть такого не может!
– Как не мочь, когда ты алчность свою не можешь превозмочь. Разве не так?
– О, Яван-Яван! Какой ты всё же... болван, а! Ну не понимаешь ты нашей сквозной чертограммы, которая всех человечков объединяет и мировую державу возводить пособляет...
И он прямо гимн принялся петь своей страсти:
– О, сладкий миг обладания! Что может сравниться с тобою! Воистину, ты миг золотой! Как хорошо иметь и распоряжаться! Как завлекательно за новые приобретения драться! Каким могуществом ты обладаешь, когда ясно понимаешь, что всё вокруг твоё: земли и воды, страны и народы, самые совершенные мысли порождения, и самые утончённые наслаждения!.. Ты – царь!!! Бойся, жалкая тварь, сгорай от желаний своих неутолённых, ибо ничто так не покоряет человека, как перспектива увеличения своего имения! Пусть недочеловеки терпят, пусть завидуют, пусть даже владеющих клянут – зато алчущие людишки не дерзнут на бунт духа. Зачем им рисковать, когда без шума и пыли можно ближнего своего обобрать?.. О, Яван, это есть великая азартная игра – приобретать!..
– Ну и ну! – Ванька в ответ усмехнулся. – Первый раз слышу, чтобы хворый и болезный гимны пел своей болезни... Ты же просто ущербный, коли к дополнению вечно стремишься... Да и какое там в яви обладание! Так – наваждение лишь жадное. Сейчас вроде чего-то достал, а завтра взял и потерял... А ещё ведь любая вещь постепенно надоедает. Не радует. Не веселит. Даже раздражает... Алчность, Жадияр, субстанция ненасытная, и судьба калек, ею поражённых, незавидна. Сколь бы человек эту жажду в себе ни разжигал, а никто её ещё не утолял. Лишь тот утоляет, кто в духе ищет приобретения... А ваш брат часто богатству своему и не рад. И никакими новыми имениями зев этой демоницы не забьёшь и зуда её не уймёшь, ибо ты воистину беден, а Бога в душе-то и нету! Эх, не по тому ты, дядя, пошёл пути...
Нахмурился сурово старик, очами Явана ожёг и произнёс убеждённо:
– Чушь! Суесловие! Только наш путь верен – только наш. Лишь мы дадим массам главное: работу, еду, крышу, верные поучения, и нам полезные развлечения... Больше этому быдлу ничего и не нужно, поскольку у сего скота на первом месте не мутное правое дело, а рот и тело. Пока чавкает рот – доволен и урод! Ха-ха! А слишком много думать людям не надо. Эта высшая утеха – для сверхчеловека!
– Ага, понятно, – расплылся в улыбке Ваня. – Выходит, могунерадей Жадияр, ты не простой человечек, а штучка рангом повыше? Верно?
– Совершенно верно, оппонент! Сей очевидный факт не подлежит сомнению, и я именно такое занимаю положение!
– И чего ты в результате добился, а? Какие такие блага, вольный орёл, ты на стезе стяжания приобрёл? Где это всё – не вижу. Где дворцы твои, земли, злато-серебро – где?.. – Там, на белом свете... Был ты пан – да в пекло и упал. Вот и будь тут царём – торчи штырём!
Злобно блеснули Жадияровы очи. Не понравилось, видать, нерадею, что ему Ванька напророчил, но он с собою совладал и громко захохотал.
– Ну уж нет, Яван Говяда! – заявил он собеседнику злорадно. – Вечно я здесь торчать не буду – я ещё на белый свет во славе прибуду! И всё человечество в единую банду объединю!
– И на кой хрен тебе эта хрень? Ну, явишь ты сверхцарство. Ну, людей покоришь. Для чего? Для самой лишь власти?
– Ха! – ухмыльнулся бусурман. – Мелко плаваешь, Яван... Благо моё вечное – вот истая цель! И оно достигается власти посредством, ведь власть – это средство.
– А-а-а... Понятно... Ну, хорошо, а коли не выйдет у вашей братии ни шиша?
– А ежели нам не обломится, если мир бренный нас подведёт, то мы его, Ваня, разрушим до основания. А из его руин восстанет новый мир, который более нам будет покорен... Ясно тебе теперь?!
– Ага, – кивнул Яван понимающе, – отчего ж не понять... Картина ясная, что задумка ваша напрасная. Дулю вам, а не мир! Во!
И Ванюха здоровенную дулю скрутил и этой гниде продемонстрировал. А тот вроде совсем и не обижается, а спесиво лишь ухмыляется.
– Почему это? – Явана он вопрошает.
– Ну как тебе сказать... – развёл руками Ваня. – Вот вы всё тщитесь переиначить: то, мол, вам не так, да это не эдак... Ну нету вам покоя, духи беспокойные! И строители из вас аховые. Даже творя, подспудно всё разрушаете, а того не понимаете, что истое построение обходится вовсе без разрушения.
– Не понял... Это как?
– Ну, к примеру... чтобы новую дружбу приобрести, старую ведь рушить необязательно. А чтобы полюбить, не стоит старую любовь губить. Истина ведь растит и расширяет, ибо она всё в себя вмещает, а ваша чертячья реальность лишь делит да сужает... Так что, голубчик, хоть речи у вас и бравурные, да делишки шкурные. Так что хрен вам, а не мир! Усёк?
Ну, Жадиярище из себя тут и выходит, а чё Ваньке ответить, не находит. В карман руку он суёт и чётки достаёт. И видит Ваня, что каждая чёточная костяшка шар земной собою представляет, с океанами, морями, и материками. Принялся навный царь глобусами этими перебирать, только чок-чок-чок! Разошёлся мужичок... Посмотрел он люто на Ваню, и даже щека у него задёргалась от негодования.
– А ты вообще кто такой, чтобы мне дерзить? – он взвизгнул. – Наверное, оболтус бездельный, паразит?
– Хм! – усмехнулся Ваня. – Я, папаня, из Расиянья.
– Ах такие, значит, дела! – возгласил Жадияр. – Вечно с вами одна морока!
А Яваха тут рассмеялся:
– А чё в нас не так? Мы, чай, вам не мешаем: живём, как хотим, небо зря не коптим, на других не нападаем, чужого не отнимаем... Нам ведь много не надо. Крепкий лишь дух, здоровое тело, да правое дело, а что до того, что у вас зовётся богатством, то злато-серебро нам глаза не застит.
– Ты что, юнак, надо мной издеваешься?! – брызнув слюною, рявкнул Жадияр. – А, случайно, ты духом святым не питаешься?
– А как же! – парировал Ванька. – В духе, старче, надо жить – и не будешь ты тужить. А живя в духе – правого слухай, в доброго Бога верь, мысли делом проверь, старого уважай, слабого не обижай, обходись малым, со злым будь удалым, да ещё подлой шкурой не будь – вот тебе и простой путь!
– Да полно врать! Сам-то ты кто такой? Тьфу – перекати-поле! За пазухой ни гроша – значит, и за душой ни шиша! Чуть не голый здесь сидишь, а меня ещё костеришь. Э-э, балда!
Не смутился Яван. Не стал он, правда, городить словесный лес – за словом-то он в карман не лез. Это, наверное, потому, что у нашего Явана не было карманов. Смерил он выскочку наглого весёлым взглядом да и гаркнул голосом молодецким:
– Босой да нагой – да Богу дорогой! А ты вон разодетый – да негодяй отпетый!
Тут уж «владыка мира» не нашёл в себе мира. Так дёрнул он чётки, что нитку порвал и все шарики раскатал.
– Эй, дядя, – Яваха его подначил, – ты это... полегче с планетками, а то тебе и костяшки доверить нельзя, не токмо зе́мли.
Достал Ванькин язычок до самых Жадияровых печёнок. Видимо, чертячий выкормыш в оборении страстей совершенства ещё не достиг, ибо совсем не бесстрастно на ноги он подскочил и с пеной у рта начал орать:
– Тьфу на вас, варвары! Ущербная порода! Ух, погодите у нас – мы до вас ещё доберёмся! Кара на головы ваши! Кара!..
– Эй, ханжа, – перебил его Ванька, – хорош кликушествовать! Коль Ра в душе – то рай и в шалаше, а коль нету там Ра – то и дворец дыра!
Жадияр было новую порцию яда скопил, чтобы излить его в священном негодовании на еретика Явана, но... пришлось ему весь этот боезапас в себе придержать, поскольку кончилось его время нападать, а пришло время обороняться. Уж так вот оно вышло, кулак ему в дышло.
– Слышь ты, проводник слепоокий, – обратился к старикану Яван, – ты вот здесь орёшь и всяку чушь баешь, а того не знаешь, зачем я тут торчу и лясы с тобой точу. А-а-а...
И Ванёк зевнул широко, телом потянулся и чуть ли не лёжа в кресле устроился. А рожу он такую скроил равнодушную, что могурадею стало нескучно.
– А что такое? – насторожился он явно.
– Да-а... это всё Двавл, не я... – принялся Ваня ему вколбасивать. – Прицепился как репей к заднице. Уж и не знаю чего делать... Посоветуй, а – ты ж у нас голова!
Жадиярище слюну лишь заглотал, а советовать у него сил не оказалось. Видать, чего-то нехорошее ему показалось.
– Короче, – продолжал Ваня, – мне тут Двавл – по большому блату! – весь белый свет предложил давеча. Ага... На́, говорит, рули, Ваня – весь мир у тебя в кармане.
На Жадияра при сих словах отчего-то икота напала.
– А между делом он мне и говорит: ты на одного хрыча посмотри. Он-де у меня тут торчит, как в огороде репей... Во уже как надоел! Отстраню, видно, его от дел и в эту... как её... в душемолку налажу... чтобы не нёс всяку лажу. Кхе-кхе!
– Н-ну и к-как? – заикаясь, промямлил Жадияр. – Со-согласился... т-ты?
– А-а, – махнул Ванька рукою, – пока ещё нет... Сомневаюсь... Ленюсь... На кой ляд Явану Говяде эта клоунада? Ну не хочу нипочём быть кирпичом. Да ещё дела там всякие: паши да рой, планы всякие строй... контролируй... Э-э-э – скукота.
– Точно! Правильно, Яван! – горячо поддержал Ваню Жадияр. – Ох и скучно тут в самом деле! Торчишь в этой куче теней сотни лет, а потом на какую-то жизнёнку тебя с поводка отпускают – ну в точности как собачку... Не соглашайся ни за что!
– Во-во! А я тебе о чём толкую? Хотя... с другого боку ежели глянуть, то и...
– Да чё ты, чё ты! Ничего хорошего в этой должности нету! Уж я-то знаю – кому, как не мне знать-то! Вечно перед этим Двавлом непостоянным угодничаешь, лебезишь, из кожи вылазишь – ну прямо человеком себя не чувствуешь! Не соглашайся, Вань, лучше!
– Ну так... – развёл Ванька руками, – как тут не согласишься... Ты же знаешь, какой он ушлый – истый пропагандист! Так всё мне расписал, что и отказываться уже вроде неудобно...
А у Жадияра в эту минуту слёзы мутные на глаза навернулися и по впалым щекам вниз скользнули. Видуха у царяки была несчастная, а состояние духа, видать, ужасное.
– Ой, Яван-богатырь, – пробормотал он уныло и даже всхлипнул, – и не говори! Да какая у нас, у царей, свобода! Я ж буквально тут повязан и узами власти связан. Другой раз так всё надоест, думаешь, кинуть бы всё это проклятое царствование к чертям собачьим – ан нет, нельзя! Поздно!.. Так что ты, Яван, на уговоры Двавловы не поддавайся и на должность эту окаянную не соглашайся!
Не стал далее Ванька дурака валять – не нашёл в себе более мочи. Ох, как он захохочет!.. С минуту примерно эдак развлекался, а покуда смеялся, владыка хренов вновь в лице поменялся. Стало оно у него злым-презлым, точно у большой крысы. Видимо, хитроумный царь допёр, что Яван его провёл. И не просто провёл, а унизил, его гнилую натуру показал в свете истом.
Наконец перестал Яван смеяться, чуток посуровел и озорными глазами на одураченного злодея поглядел.
– Успокойтесь, господин Жадияр, – сказал он голосом почти ласковым, – не переживайте вы так. Вы ровном счётом ничего не потеряли. Чести-достоинства у вас и так не было, так что и терять было нечего. А мне... ваша неправая власть не по масти. Я ведь Яван Говяда – и мне лихого не надо.
И как раз в это время и Двавл назад возвертался.
– Ну, Яван, – к богатырю он обратился, – надеюсь, мудрый Жадияр тебя убедил и доктрину нашу понятно тебе изложил?
Жадияра после этих слов в пот шибануло, а Ванюха хохотнул и рукою махнул:
– Да какое там убедил! Он тут тем только и занимался, что всякие гадости про своё житьё рассказывал, да от царской должности меня отговаривал. Поэтому я ещё больше быть царём не согласный.
Усмехнулся Двавл змеино, на Жадияра кинжальный взгляд кинул и таки слова ему бросил:
– Извольте убираться вон, старый идиот! Ну, живо!
Да стук ему по макушке посохом! И в тот же миг на месте будущего владыки мира прежний кирпичина возник. Окирпичилось, стало быть, его величество. Двавл на него раздражённо дунул, и кирпич в стену втянуло, а тёмный князь усмехнулся и к Явану обернулся.
– Ну ничего этим людям поручить нельзя! – развёл он картинно руками. – Балда! И этот доверия не оправдал.
А Явану смешно вдруг стало.
– Так ты и сам, княже, – он сказал, – с моим охмурением не совладал, а приспешника своего за то же ругаешь!
Не стал Двавл более спорить, а лишь криво усмехнулся и говорит Явану:
– Ладно... Покажу я тебе напоследок место одно непарадное. Что поделаешь – надо, дорогой Говяда!
– Какое ещё место?
– Нелестное... Для мышей – мышеловка, а для людей и чертей – душемолка. Тебе поглядеть на неё будет не вредно, умник привередный.
Нехорошо у Явана на душе стало, и холодок по спине его пробежал, но отказываться он не стал и, подумав чуток, сказал:
– Добро. Показывай свою душемолку! Я готов...
Двавл тогда к выходу направился и Явану знак подал: иди, мол, за мной, дорогой...
Спустились они на пирамиду основную, и чёрт посохом по поверхности её стукнул, два слова при этом сказав: – «Во прах!» И в тот же миг целый блок пирамидный, на коем они стояли, плавно вниз заскользил, и стали они куда-то опускаться.
Недолго туда ехали, и всё это время Двавл злорадно на Ваню косился.
Внезапно они нужного места достигли. Подъёмник остановился, и... страшный, ужасный, жуткий вой шарахнул Явану по барабанным перепонкам! Там было сумрачное, жаркое, зловещее подземелье, красно-багровым светом освещавшееся.
– Прошу за мной, правдолюбец гордый! – едва пересиливая жуткий вой, прокричал чёрт и рукою махнул в ту сторону, где в полу виднелось круглое отверстие, покрытое стеклом, или чем-то таким же прозрачным. Из этого отверстия и шёл свет пламенный, не равномерный и спокойный, а переменчивый и рваный, яркими сполохами мерцающий и окрестности освещающий. Подошли они к этой дыре, и Ваня вниз заглянул тут же.
И, о боже! Внизу была чудовищная пропасть, в которой огненным смерчем гигантский ком человеческих силуэтов кишел, мешался и проворачивался. У тех теней, кои были поближе, можно было различить даже лица, непредставимой мукой искажённые, с отверстыми в крике ртами и с лопнувшими кровавыми глазами.
Поражённый Ваня и нескольких рогатых чертей углядел ужатыми в общей массе.
Яван молчал, глядя как завороженный на разверзшееся у него под ногами мучилище. Ужасные вопли и крики, оттуда доносившиеся, буквально разрывали ему сердце. Двавл же стоял рядом с видом беспечным и выглядел самодовольно и весело. Видимо, это зрелище не вызывало в его чёрной душе ничего, кроме извращённого наслаждения.
– Ты видишь, Яван, пресловутую душемолку! – воскликнул он исступлённо. – Вот она, под нашими ногами! Конец всем мечтам, желаниям и упованиям!
Он вдруг ударил посохом в середину стеклянного круга, и невыносимый звук прекратился, так что можно было, не надрывая горла, говорить.
А после того чёрт продолжал:
– Поверь мне, Яван – горшего ощущения не бывает, когда душу твою, несчётное количество лет растимую, неумолимая растирает сила, и в оконцовке этого процесса только чистый дух, Ра сотворённый, обитель страдания сего покидает...
Ни слова в ответ не говоря, поднял Яван свою палицу и ударил по стеклянной линзе. Однако палица, точно мячик, прочь отскочила и ни малейшего ущерба окну не причинила.
– Ха-ха-ха! – гулко расхохотался властительный мерзавец. – Так её, дорогой кореш, не расколешь!.. А хочешь, я половину этих страдальцев выпущу, на белый свет их отпущу, а? Только ты мне шкатулочку свою дай, а я тебе – половину этих тварей!
– Нет! – вскричал Яваха в ярости. – Я и так их выпущу – всех до единого! Слово даю!
– Э, нет, Ваня, всех нельзя! Нам же энергия тоже нужна. Половину – и ни душою больше!..
Яван молчал.
– А ты действительно хочешь их выпустить? – продолжал Двавл. – Очень-очень? Лады! Вон там кольцо видишь?
И он на огромное кольцо, несколько поодаль на полу лежавшее, Явану указал.
– Попробуй-ка, потяни, – усмехнулся злорадно упырь. – Покажи, какой ты богатырь! Это – кольцо прощения. Вытянешь пробку – молодец, а нет – и суда нет.
Подошёл Яван к кольцу и видит – действительно оно к какой-то пробке было приделано. «А чем чёрт не шутит!» – подумал тогда Ванюха. На ладони он поплевал и, ухватившись за кольцо руками, поднял его вертикально и вытягивать принялся изо всех сил.
Да только как Ваня ни бился, ни пыжился, а ничего в результате не добился. Под конец аж в глазах у него зарябило, а всё ж задачу сию, как видно непосильную, Ваня не решил.
А Двавл над ним издеваться ещё вздумал:
– Смотри, не дюже тяни, усилок великий – пупок не надорви!
А Яван уже кольцо бросил на пол и воздух ртом хватал да пот с лица вытирал.
И вдруг произошло невиданное, неслыханное и нежданное! Во мгновение ока осветилось всё вокруг светом лучезарным, ярче солнца блиставшим!
Сначала-то Ваня ничего не понимал, а потом головою покрутил и видит, что это световой сноп из мучилища вырвался и вверх полыхнул. Видать, накопленная сила, из мучимых душ выжимаемая, по невидимому каналу куда-то засквозила, а между делом и Двавла с Яваном в свой поток включила. И действительно – блаженство сладостное Яван душой своей испытал! Горевать он вмиг перестал, а балдеть – наоборот, стал. Сделалось ему до того хорошо и ладно, будто он в мире новом родился и для одной лишь услады сгодился... Лишь в самой глубине его сознания нетронутый островок бесстрастности ещё остался... Этот-то островок и не позволил Явану окончательно забалдеть, и более того – предоставил ему возможность со стороны на это светопредставление посмотреть. Глянул Яван на Двавла, а тот руки в стороны раскинул и натурально в свете этом поплыл. На роже его слащавейшее выражение скорчилось, глазищи остекленели, вытаращились, волосы колом вздыбились, а рот по-идиотски раззявился, и даже струйка слюны по бороде его побежала.
Видать, тёмный князюшка и впрямь приторчал по полной программе.
Ну а сверху в сей миг торжественная музыка зазвучала, и Яванова голова сама собою ввысь задралась. И видит он, как в том месте, куда световой поток уходил, далёкий-далёкий проход открылся, и струящийся снизу свет, по проходу этому мчащийся, в непредставимой красоты сферу влился... Яваха в ту звезду чародейную взором алчущим так и впился. Ну, невозможно было от этой прелести лучезарной оторваться! И захотелось Ване страстно вместе со светом туда улететь – ну ничегошеньки более не мог он хотеть. А тут и музыка поменялась плавно. Такая чарующая с небесных сфер она зазвучала, что душу Яванову чуть ли звучаниями не измочалила. Почувствовал себя Ваня уж совсем-то на седьмом небе. Даже головою начал он трясти в экстазе и телом вовсю дрожать.
Только что это?! Вот чудеса-то! От потрясения этого вроде как мозги у Вани на место стали, и горние выси завлекать его перестали. Посмотрел он тогда сызнова на открывшееся ему благолепие и почувствовал себя почему-то нелепо. Глянул он ввысь попристальней, а эта свистопляска огней и красок словно трещинами вся пошла, и за внешней дурманящей сказочностью почудилась Явану совсем другая реальность: скрытая, мрачная и незримо к себе манящая...
И будто некая тень промелькнула за этим наваждением.
А тут раз – и дивный свет погас! И сколько всё это действо длилось, ясности не было никакой: то ли час, то ли мгновение, то ли вечности дуновение...
Видит Яван – князь Двавл после сеанса светокупания не в себе оказался. С минуту где-то он, точно истукан, там стоял и вид полного кретина собою являл. А потом всё же оклемался, виски пальцами потёр и остатки слюны платочком утёр. А волосы его, дыбом торчащие, сами собою в прежнюю причёсочку улеглись и проборчиком аккуратным разделились.
Надел он головной убор, на пол упавший, руку с посохом вверх простёр и восторженно заорал:
– Вот это, я понимая, да-а! Световора то дивная звезда! – и продолжал уже спокойнее. – Мы ей порции энергии из душ отжимаем и по силовому каналу ввысь посылаем. Ничего не поделаешь, Ваня – это наша владыке вселенной дань.
Яван отвечать не стал. Голова у него сделалась очень ясной, а с глаз точно пелена спала. Оглянулся он окрест, ко тьме привыкнув, и видит – в сумрачном углу какая-то клетка маячится, а в ней вроде как мельтешит кто-то и даже стонет.
– Что там такое? – спросил он Двавла заинтересованно.
А тот ему:
– А-а! Приговорённые к душемолке... Да не люди – наши, черти! Отребье всякое, отщепенцы. Пускай прочувствуют несколько деньков, что их ждёт-то. Хе-хе!
Ни слова не говоря в ответ, направился Ваня к этой клетке. Подходит и видит – а там чертей-то изрядно. Прутья ограждения были толстые, и за ними кучилась их толпа. Как увидели черти Явана, так заорали и о пощаде его принялись умолять, за вельможу, видно, приняв... А один из чертей особое Яваново привлёк внимание. Он с той стороны к ограде лбом прислонился и печально-мертвенным оком на Ваню глядел. Второго глаза видно из-за ограды не было, только часть рога могучего виднелась, да толстые пальцы безвольно наружу просовывались и ограду вяло обхватывали. Никогда ещё не видел Яван в чертячьих глазах, а в данном случае в глазу, столько отчаянья. И показалось ему в облике этого сидельца что-то знакомое.
– Бравыр – ты?!! – воскликнул он поражённо.
Сначала-то чёрт не отвечал, а потом вздохнул и выдохнул из себя глухо:
– Я, Буйвол, я...
С несказанным возмущением обернулся Яван к подошедшему Двавлу и, не скрывая своего негодования, воскликнул:
– Почему он здесь?! Я же душу свою за него ставил и Управора в поединке побил – а вы!.. Немедленно его выпусти!
– А я-то здесь при чём? – пожал плечами Двавл. – Это всё Управор – его дела. Не я его сажал – не мне и выпускать.
Крепко стиснул Яван свою палицу и как-то по-особому в очи князевы глянул, а после вот что сказал – негромко так, но доходчиво:
– Или ты его выпускаешь – или я за себя не ручаюсь. И не только одного Бравыра, но и всех прочих требую выпустить... Всех! И до единого!
– Как это всех?! – попытался чёрт взъерепениться. – Это же наши враги!
– Ваши враги нам дороги́! Всех, сказал!.. В качестве пени за вашу подлень.
Не хотелось, ох не хотелось хитрому князю жертв своих выпускать, ну да делать ему было нечего: нагнала страху на него Яванова тихая речь.
– Эй, вы там, – вскричал он разъяренно. – Выпустить эту банду!
Из боковой двери тут же вышел чёрный, как уголь, робот. Замок он быстро отомкнул и двери тюремные распахнул. Как ломанулись узники наружу – чуть было служителя с ног не сбили! Ни Явана, ни Двавла благодарить они не стали, а мимо них с рёвом промчались и кинулись гурьбой к двери отдалённой, очевидно наверх ведущей, а когда туда подбежали, то стали, бранясь, пихаться, дабы поскорее в проём затолкаться. Потом было слышно, как они по лестнице винтовой затопали, и вскоре шум их шагов совершенно стих.
Последним из клетки Бравыр вышел. Он не спешил, как будто лишился своих богатырских сил, и, подойдя к Явану, ни падать перед ним, ни кланяться ему не стал, а просто посмотрел ему в глаза и хрипло сказал:
– Я отныне твой должник, Яван Говяда... Моя душа более не моя – она твоя.
И хотел было уже уходить, да вдруг тормознулся, к Двавлу напыщенному повернулся, посмотрел на него мрачно, а потом – тресь! – рог себе сломал и к ногам чертячьего предстоятеля его кинул. А за первым рогом и второй с мясом вывернул и туда же швырнул.
Двавл ажно в сторону скаканул.
– На! – процедил чертовский витязь ненавидяще. – Держи! Я вам более не скот. И не чёрт!
Развернулся он и к двери кинулся, в проход затем шасть – да только его и видали.
– Ну и мне пора, – заметил в свой черёд Яван. – И вот чего я хочу сказать тебе напоследок, Двавл. Я с Чёрным Царём договаривался, а тебе... никаких обещаний не давал. А сейчас даю: попадёшься ещё раз у меня на пути – убью!
Закинул он палицу себе на плечо – и туда же, за всеми. Да ещё и песенку бодрым голосом запел:
Как по небу, по раздо-ли-ю
Я-а-сный сокол пролетал.
Он на стаю на воро-ни-ю
В чи-и-стом поле налетал...
А Двавл остался стоять, и даже с виду спокойно. Только ноздри у него брезгливо расширились, да сузившиеся глаза блеснули злобно.
– Эй, ты, – приказал он служителю, – немедленно передать всем постам: найти сей же час всех преступников сбежавших! Всех! И до единого!.. Особливо безрогого этого, Бравыра... Выполнять! Живо!!!
Да в порыве бессильной злобы как треснет об колено своим посохом! На две половинки его сломал, отшвырнул от себя во гневе и прошипел, точно уязвлённый змей:
– Мерз-з-з-а-вец-ц!!!
Очевидно, эпитет этот Явану был адресован.
А тот и не слышал ничего, потому как в ту самую минуту из небольшой дверцы в боковине пирамиды выходил. Глянул он на воды озёрные и на берег противоположный, а черти-то сбежавшие в большинстве своём водоём уже переплыли. Первее всех Бравыр из воды выскочил, после чего с умопомрачительной скоростью в проулок какой-то устремился и точно там испарился. Яваха, конечно, такому невиданному проворству поразился, но сам вплавь одолевать водную преграду не стал и челнок у берега поискал. Нашёл, на посудину взошёл и к тому бережку плыть челну повелел, что тот и сделал.
Переплыл Ваня озеро не спеша, на набережную спрыгнул да и потопал к своим товарищам, без дела мающимся.
Рейтинг: 0
471 просмотр
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
