СУПОСТАТКА. Второй вариант

 Фантастическая повесть

1. ВТОРОЙ ВАРИАНТ

********************

"Это происшествие, иначе как мистикой не объяснишь.
В течение одного часа, в разных городах и странах, в музеях прямо на глазах посетителей исчезли... картины. Растворились в воздухе!
В одних случаях на стене оставался лишь крюк, на котором висела картина, в других - пустая рама. Все полотна принадлежали кисти неизвестного художника конца 17 начало 18 веков".

"...В Петербурге в Русском музее исчезли две картины: "Девочка с кроликом" неизвестного художника начала 18 века и "Портрет графини Ю.Ю.Мурзавецкой", приписываемый Кипренскому О..."

"... В Третьяковке исчезло четыре полотна и коллекция офортов..."

СМИ

*******************

Что самое трудное при написании книги? (Здесь "книга" - общее определение, имеется в виду вообще произведение - рассказ ли, повесть или роман).
Так что? Вдохновение? Ерунда, не верю я в эту поэтическую чушь. Если есть огромное желание, садись и... аппетит приходит во время еды. Сбор материала? Легче, чем думается. Боязнь повториться? Да, есть такая закавыка, но небольшая. Уважающий себя литератор легко преодолеет этот барьерчик. Отсутствие свободного времени? Опять ерунда: если есть желание, то время всегда найдётся. Где-то недоспишь, что-то пропустишь (включая пресловутый супружеский долг), но время найдёшь...

Всё, не гадайте. Самое трудное это написать начальную первую фразу.
Всегда хочется, чтобы это была ударная фраза, вроде толстовской "Все семьи..." - и далее по тексту. Или как у Олеши в романе "Зависть" - "Он пел в клозете".
Не знаю, как у других, но я каждый раз приступая к новой вещи, ощущаю себя стоящим перед закрытой дверью. Мне очень надо попасть за неё, но нет ключа. Стою и чешу репу: как быть?
Тю, скажет иной, тоже мне проблема: взял фомку или топорик...
Пробовал. И тогда получалось такое: "Напившись крепкого душистого чая, он вышел на улицу"
Или: " Она стояла у незанавешенного окна и следила, как стекают дождевые струи по стёклам".
А хочется-то другого! Потому и стоишь, и маешься, мучительно перетряхивая содержимое черепушки: ключ, где ключ?

Я в отпуске, взял за свой счёт. Заказали мне написать документально-художественную книгу о губернаторе Сократе Дирине. Интереснейший человек с трудной судьбой: службу начинал ещё при Александре III, а оборвала Октябрьская революция. Его брат основал известный Александровский лицей. Родословную вели от киевского князя Дира, подло убитого новгородским князем Олегом. Период сбора материала завершён (посчастливилось даже пообщаться с дочерью и внучкой губернатора). Вон его сколько, материала: весь стол завален папками, газетными вырезками, распечатками, фотографиями... Продумана структура, линии сюжета. Садись - и пиши.

Но, увы! Вот уже пятый день ни буковки не вывел: не найден ключ. Нет начальной фразы. С банальной начинать - себя не уважать.
Четвёртый час. Всё, хватит себя истязать: схожу, последний раз перекурю - и баиньки. Чёрт! ещё день коту под хвост...
Накинув телогрейку на плечи, вышел на крыльцо.

Поддувал влажный ветерок. Небо походило на разодранный вдрызг матрац с серой ватой. Будет дождь или опять пройдёт стороной? Нынче лето жаркое, вечерами приходится с лейкой мотаться по огороду. Мне не в тягость, но почему-то жутко устаю от такой работы: словно вагон с цементом разгрузил. Скорее всего, от непривычки: в городе-то ни дома, ни на работе особо не утруждаешься. В основном Ваньку валяешь. А тут одной воды с речки нужно цистерну перетаскать. Чёртово безденежье! Как бы хорошо было скважину пробурить, да хоть вот у дровяного сарая. Только где их взять этих денежек? Была слабенькая надежда, что хоть один роман заинтересует издательства, но пока глухо молчат. Нехорошее молчание...
А книга о губернаторе ещё и не начиналась.

На соседнем участке, в огороде дико заорал кот. Ему ответила, похоже, кошка.
Скрипнула дверь, выглянула соседка, бабушка Юля, шикнула:
- Брысь! Оглоеды! Я вас сейчас...
Бабушке Юле 101 год, всех родственников пережила. Собственно, таких родственничков немудрено пережить: сплошь пьяницы.
Вот гляжу на неё, да на тёщу, и поражаюсь: старушенции, столько пережили, а на вид ещё крепкие, весь день копошатся то в огороде, то по дому. Ни минутки не сидят без дела. Думаешь: к вечеру свалятся. Ан нет: подремлют часок-другой, и вновь найдут себе заботу. До утра ещё уйма времени, а бабушка Юля уже на ногах.
За стенкой, в сенях громыхнули кастрюлей. О! и тёща вскочила ни свет ни заря. Что им не спится?

Вот жена моя дрыхнет в сутки по 12 часов, и всё плачется, что не высыпается. Мол, устаю. С чего, спрашивается? От безделья? Смену отсидит в котельной, придёт домой, придавит подушку до часу дня, затем простирнёт пару тряпок, скоренько, без души, приготовит ужин. Если по ящику есть "мыло" - смотрит, нет - опять в тряпки до ужина. В 23,00 стабильно залегает уже до утра. Выходит, неправда, когда говорят: хочешь узнать про дочку, посмотри на мать? Валентина Андреевна трёхжильная и в свои 88, а дочь в 49, как... Стоп! Счас растравишь себя, опять желудок разболится и не сможешь заснуть. Докурил? Отправляйся баиньки.

Я потянулся, что бы выключить настольную лампу, и застыл с протянутой рукой: на столе всё было не так, как 7 минут назад! Другие папки, другие книги...
Журнал "Наше наследие" раскрытый на 55 странице, остался, но он был укороченного формата. Статья директора краеведческого музея Старой Руссы, с выделенными жёлтым маркером фрагментами, исчезла - на её месте был репортаж о раскопках в Пскове. На сгибе лежал не жёлтый маркер, а нежнорозовый...

Оцепенение прошло, спине стало знобко, колени подломились и я рухнул на сту...
Старенький стул с гнутой спинкой исчез - на его месте стояло широкое кожаное кресло.
Я что, задремал на крыльце, и это мне всё снится? Для проверки, ущипнул себя. Не больно, однако, почему-то взвыл, будто под кожу вогнали деревянный шип.
Не сон?! А что?!

Что за хренотень происходит?! В комнате, между тем, всё менялось. С неуловимой быстротой. Вот только что стоял банальный кухонный стол, отданный мне тёщей под письменный... моргнуть не успел, а на его месте возник солидный письменный стол с дюжиной ящичков по обе стороны...
Потом... комната стала вдвое шире, на стенах поменялись обои, а через секунду вдоль них выстроились книжные шкафы, забитые книгами...
Простенькие металлические кровати растворились в воздухе, на их местах возникли модерновый диван и тумба с плоским телевизором.
Я всё это время лишь пучил глаза и немо хватал ртом воздух.

Прошла целая вечность, прежде чем я на четверть пришёл в себя.
 Абсолютно чужая комната... Вернее, кабинет, о каком  лишь мог только сладко мечтать.
В ТОЙ комнате оконце было напротив стола, и я всякий раз видел часть картофельного поля, забор из "рабицы", а за ним фрагмент дома бабушки Юли. В этом кабинете было два окна, широких, стрельчатых, и в обоих видны... макушки деревьев.
  C трудом заставил одеревеневшие ноги слушаться, и шагнул к окну.
Только шаг и сделал, ибо застыл ещё более поражённый (куда уж больше!): секунду назад на мне была рубаха в сине-зелёную клеточку, трико и сандалии, теперь я был лишь в одних белых шортах, ноги босые. Но не это сразило меня: в зеркале на стене я увидел... другого себя. Лет на 15 моложе, волосы на голове такие же пышные, но не белые, а темно-коричневые, аккуратные усы, а вот толстовская борода напрочь исчезла. Как и очки.

Машинально глянул на электронные часы, возникшие на столе: если время осталось неизменным, то прошло ровно 8 минут с момента, как я ушёл покурить. Ничего себе покурил!

Я всё-таки дошёл до окна и, как уже ожидал, увидел другую перспективу: дом бабушки Юли исчез, на его месте стоял стеклянный куб, а в нём каменный дорожный столб, тот самый, который 8 минут назад находился в 100 метрах правее, напротив церкви, у дороги в убогом деревянном коробе. Между прочим, памятник истории, таких в Ленобласти осталось несколько штук. На столбе выбито: "село Яблоницы... крн... собств... Ривиз...душ 101...земли - 164 д..."
Помнится, лет десять назад, прочитав в газете, что столб памятник истории, охраняется государством, подумал: хреново охраняется - покосился, вот-вот упадёт, от непогод уже и надпись плохо читается, его бы в стеклянный купол, а вокруг клумбу разбить, дорожки. Но тогда государству было не до памятников: оно само вскоре стало памятником истории.

Да, так вот я увидел в реале то, о чём тогда подумал: имитируя подкову, памятник огибала клумба, и аккуратная песчаная дорожка убегала к шоссе. Церковь осталась на месте, только выглядела она куда приятнее, чем та, восьмиминутной давности. Два года назад умер священник, живший с семьёй тут же при церкви. Приход не богат, так что средств на приличный ремонт не хватало, делали лёгкий косметический. Осиротевшая церковь за два года поблёкла, краска облупилась, луковка колокольни местами демонстрировала ржавчину. Кладбище рядом запущенное, частично обвалившийся глинобитный забор...
Теперь всё наоборот: отреставрированная на совесть церковь, ухоженное кладбище, приличный каменный забор, почему-то окрашенный в нежнорозовый цвет.

Мой (мой?) кабинет находился на втором этаже. Внизу росли десяток... пирамидальных тополей. Картофельное поле осталось на месте, но огорожено живой изгородью с трёх сторон, четвёртая, ближняя к дому, частично очерчена цветником, частично рядом деревьев, похоже черноплодная рябина.
Минуты через три я окончательно пришёл в себя. Правда, голова битком была забита вопросительными знаками.

Что всё это значит? Первое, что пришло на ум (на днях обдумывал сюжет): произошёл сдвиг (скачок, провал) во времени. Пожалуй, я не удивлюсь (честно), если окажется, что это не мой мир, а параллельный. Тема, давно истоптанная фантастами, сам (грешен) хаживал по тем тропам, и ещё собирался... И вот, нате вам, получите в реале?
А возврат будет? Алё, у кого спросить?
И заодно объясните, почему я так резко помолодел? А жена? А то как-то мне 35-летнему... не того... жить с 49-летней...
Разумеется, мне никто не ответил.

Последним на столе возник, отодвинув папки, супернавороченый ноутбук. О таком я даже мечтать, не смел...
На столе стояла пепельница, но я по привычке (я это я!) взял сигарету (о! сорт сигарет остался прежним - "Невские"), зажигалку (моя поскромнее была), и пошёл на выход.
Сразу за дверью небольшой полукругом коридорчик, ещё три двери, узкое овальное окно. Естественно, любопытство толкнуло проверить, что там за дверьми.
За первой оказалась ванная комната и туалет. О, да мы буржуины!
За второй - просторная, и довольно скромная спальня. Широкая деревянная кровать, низенький столик с телевизором, трюмо. Широкое окно небрежно задёрнуто шторами, в просветы пробивался уличный свет, отчего в комнате было по утреннему сумрачно. И так же свежо.
В кровати кто-то спал, скрытый почти с головой тонким одеялом. Надо думать, жена.

За третьей дверью начиналась лесенка вниз, на первый этаж. Ступени приглушённо и довольно приятно поскрипывали, когда я ступал на них. Справа тянулась стена, увешанная картинами. Стена оббита узкими проолифленными дощечками, природная структура дерева создавала дивную мозаику. Краешком сознания отметил: когда-то я мечтал - вот разбогатею, построю свой дом, внутри отделаю именно так, деревом... Исполнение моих желаний? За какие заслуги?

Приостановился, всмотрелся в ближайшую картину: ба! да это же моя картина! Нет, живописным даром я не наделён, но всегда хотелось эдакое...изобразить красками. Не раз пробовал – получалось, как кура лапой, даже под стиль "примитивизм" не подходило. Поэтому я выражал свои задумки письменно: специальный цикл миниатюр "Картины, которые я никогда не напишу" рассказывал, как и что изображено на "полотне". Эдакий искусствоведческий буклет. На сегодня насчитывалось что-то около 60-ти "картин". Имелась мыслишка: довести количество до 100 и попробовать издать книжицу.
А здесь, в этом мире, выходит, мои задумки воплощены не словами, а живописью. Любопытно: мои творения, или кто-то, с моей подачи, написал? Чем дальше, тем захватывающе.

Лесенка спускалась в просторную и светлую от обилия окон прихожую, причудливой извилистой формы. Кстати, тоже сплошь отделана деревянными дощечками. Чёрт, мне всё это начинает даже очень нравиться! Алё, пожалуйста, не будите меня!

Обстановочка в прихожей скромненькая, со вкусом: мягкое креслице, диванчик, журнальный столик, заваленный газетами и журналами, фарфоровая вазочка с цветами. Многочисленные резные полочки, на которых стояли горшочки с деревцами бонсаи. Тоже одно из моих мечтаний: вот выйду на пенсию, осяду в деревне, и займусь бонсаи.
Здесь, однако, я шустрее: не стал дожидаться пенсии. Интересно, а здесь я работаю где-нибудь? Или уже профи, живу в деревне, кормлюсь литературным трудом? На такой домино нужны большие денежки, откуда-то же они есть. Неужели здесь меня во всю печатают и платят, как на Западе? Нет, я положительно не хочу просыпаться!

Слева широкая остеклённая витражным стеклом дверь, надо думать, ведёт во двор. Справа, похоже, выход в сад-огород. Постоял, колеблясь: куда шагнуть?
Выбрал сад-огород, видимо по инерции: в том мире я выходил курить именно туда.
Душа, насытившаяся удивлениями, приняла довольно спокойно увиденное в саду-огороде: первое, что бросилось в глаза, вожделённая колонка у дро... Дровяного сарая и в помине не было: на его месте стояла круглая беседка, решётчатые стены увитые, кажется, хмелем. В беседке овальный стол, опоясанный диванной скамьёй.
Справа от беседки раскинулся обширный сад - фруктовые деревья, ягодные кусты, симпатичные тропинки, выложенные радужными фигурными плитками.
Слева от беседки цветники, за ними низкий заборчик густо затянутый диким виноградом. В центре деревянная резная калитка.

К ней я и направился, закуривая на ходу. Было прилично светло: белые ночи в разгаре. И тепло, даже отчасти душновато, как бывает летом перед дождём. Ступив босыми ногами на плиты дорожки, лишь на короткое время ощутил прохладу и озноб, охвативший всё моё тело.
За заборчиком был дворик, стиснутый полудугой добротными хозяйственными постройками из белого кирпича. В целом дворик засыпан утрамбованной галькой, местами в автомобильных шинах, окрашенных в сиреневые тона, клумбочки с цветами. Справа дворик обрывался широкими воротами (расписаны растительным орнаментом), слева - арка, соединяющая стену сарая и стену дома. Дом...

Я отошёл к воротам и глянул на дом. Впечатляет! Двухэтажный, аккуратный такой, ладный терем, облицованный цветной плиткой, вдоль стен тянутся узловатые плети дикого винограда, соседствующие с другими видами вьющихся цветущих растений. Вместо чердака остеклённая полусфера, напоминавшая глаз навыкате.
Не хило, как сказал бы Серёга, племянник жены. Может, здесь я какой-нибудь олигарх? Хотя, нет: для олигарха и усадьба мала и домик...
Где-то в районе Красного Луча (или как он здесь зовётся) громыхнуло, по небу рассыпалось дробное эхо. Гроза идёт? Не помешает: шибко душновато.

Сонно вздохнув, открылась дверь левее арки и в дворик вышла женщина в пёстром халатике, примерно одного со мной возраста, теперешнего, разумеется. Среднего роста, плотненькая, как принято говорить, ни жиринки лишнего, кровь с молоком.
- Миш, ты чего в такую рань вскочил? Или опять не ложился?
Женщина была незнакомая. Не красавица, но весьма симпатичное ухоженное открытое лицо.
- А вы? - скорее машинально, чем осознано спросил.
- Да Зорька, по-всему, надумала телиться. Вот и шастаю каждый час.

О! у меня и корова есть? Дико захотелось парного молочка. А в черепную коробку, как рыбины в садке, бились вопросы: "Кто эта женщина? Кем мне доводится?"
- Надумал, когда едешь?
"Куда?!"
- Нет... в стадии обдумывания.
- И думать нечего. Поедешь завтра, утречком, часиков в пять. И на дорогах поспокойнее будет, и в аккурат к работе успеешь.
"Так, значит, я всё - таки работаю. Где?"
- Да, - всплеснула руками женщина. - Совсем забыла. Тётя Паша...
"Это ещё кто?"
- ...просила зайти вечерком. У внучки какие-то проблемы. Жутко стеснительная. Тебя-то она хорошо знает.
- А что за проблемы? - осторожно спросил.
- Не уточняла. Не то с придатками, не то с маткой...
"Что-о?!? Какая матка?!"

- Миш, Миша, ты чего... весь побелел?
- Не знаю... что-то непонятное. Не могу вспомнить... кто вы, как зовут...
- Говорила ведь, говорила! – женщина нервно хлопнула себя по бёдрам. - Всё шло к этому. Все эти недосыпания... Нельзя же так себя изматывать, Миша! Дважды никто не живёт.
Женщина подошла вплотную, приложила руку к моему лбу. Я едва не задохнулся от запаха, исходившего от неё. Божественный запах чистой здоровой утреней женщины, ещё не забитый напрочь косметической химией.

А как смотрела на меня, боже, как смотрела! Столько любви, участия... О таком взгляде я мечтал, начиная с 25 лет, когда впервые задумался о женитьбе. Но, увы! ни от первой, ни от второй жены не дождался такого взгляда. Даже, когда корчился от желудочных болей...
"Кто же она мне? Жена? А где тогда Люба?"
- Температуры нет, - женщина убрала руку. - Переутомился, как пить дать.
В сарае протяжно промычала корова.
- Зовёт. Иду, иду, девочка моя, иду, сладенькая, - крикнула женщина в сторону сарая. Мне: - А ты бросай смалить, и дуй на кухню. Там мама...
"Чья?"
- ...как раз чайник поставила. Травку заварит, попьёшь - и в кровать. Иду, иду золотце.

Женщина скрылась в сарае, где вновь, уже радостно замычала роженица.
Я погасил окурок, щелчком отправил его на крышу сарая. С тоской посмотрел на дверь, ведущую в дом. Кухня, где ж эта кухня? Пожалуй, горячего чайку не помешало бы, и покрепче. Что-то, действительно, как-то нехорошо мне...
А кому было бы хорошо на моём месте? Особенно, когда только что от тебя отошла женщина, такая... такая вся желанная, вкусная, возбуждающая... Ягодка! Пусть, пусть, пусть она будет моей женой!
Ладно, пойду за чаем, авось не заблужусь.

Искать не пришлось: едва ступил в коридорчик, как слева пахнул дразнящий запах свежей выпечки. Дверь на кухню распахнута, в проёме цветастые занавески.
Я развёл занавески и шагнул через порог, и, не привались вовремя плечом к косяку, точно бы грохнулся: такая слабость шарахнула в колени, по спине царапнул ледяной холодок.
У плиты, доставая из духовки противень с ватрушками, стояла... моя мама. Которая умерла 21 год назад, спустя месяц после рождения у меня дочки Лидочки. Так и не увидела внучку, о которой страстно мечтала: я уже жил в Ленинграде, а она осталась в Киргизии. И вот живая...
- Доброе утро. Что так рано? Мишенька, что с тобой?! - Мама плюхнула противень на подставку на столе, метнулась ко мне, роняя на пол прихватки. - Врача вызывать?
- Не надо. Сейчас пройдёт... - с трудом протолкнул я сквозь дрожащие губы.
Остатки сомнений, что это не мой мир, окончательно развеялись.

Мама помогла мне доковылять до стула: меня била странная дрожь, ослабляя.
- Счас травки нацежу, - засуетилась мама у плиты. - Сколько было говорено: пришла ночь - спи, как положено... Голова кружится?
- Немного...
- На вот, выпей, - мама протянула кружку с бурой жидкостью отдающей низкопробной парфюмерией.
- Что это?
- Укрепляющий чай. Пей, пей, очень полезен в твоём состоянии. Не понимаю, куда Роза смотрит.
- Роза?
- Здрасте. Про жёнушку твою говорю. Или у тебя другая есть, на стороне?
- До сегодняшнего дня не было, - буркнул я, отхлебнув зелья. Ничего, вроде, горчит чуток, но приемлемо.

Итак, здесь у меня другая жена, другая тёща. И живая мать... Ей примерно столько же лет, во сколько умерла - 51. От той эта отличается свежестью, здоровьем, стало быть не пьёт, не курит... 51... Если здесь всё тот же 2006 год, тогда получается... что эта мама родилась в 1955 году, а я... в 1973... ТАМ в этот год я закончил школу, десятый класс... а в ноябре 2006-го мне исполнилось 51 год...
Весьма странный параллельный мир. Если, конечно, параллельный...

У меня частенько так бывает: пишешь, пишешь, лихо, с удовольствием, уже и финал на горизонте показался, и вдруг раз - бзик ударит по темечку: всё написанное никуда не годится! С досадой отшвырнёшь рукопись... и начинаешь сызнова. Может, и здесь у кого-то (судьба? рок? Бог?) бзик врезал по могущественной черепушке, и решил этот КТО-ТО переписать всю мою жизнь. Так сказать, второй вариант.
Или... На прошлой неделе прочёл я роман Игоря Абакумова "Дойти до неба". Так вот там по сюжету запустили специальную компьютерную программу, с помощью которой могли моделировать виртуальные миры усилием мысли. Виртуальные похожие до боли на реальный.
Что если и здесь такая программа? Алё, как вас там, в чём прикол? Где нажать "возврат"? Переиграть можно?

Нет, это не моя сфера, и думать не буду: мозги свихнёшь.
"Так кто же та женщина, что сейчас в сарае? Боже, как она смотрела на меня..."

О! долго жить будет: только подумал, она и вошла.
- Пить попросила. Чую: раньше полудня не отелится.
- Всё не ночью, - как-то рассеяно обронила мама, сверля меня взглядом.
- Ну, а ты, горюшко наше, как? - Женщина обратилась с улыбкой ко мне. - Оклемался?
- Что-то я ничего не помню...
Женщины тревожно переглянулись, присев на стулья, устроили мне перекрёстный допрос.
- Что именно не помнишь?
- Какой сегодня день?
 - Кажется... 5 августа 2006-го?
- Верно. Что у тебя закончился отпуск и завтра на работу, помнишь?
- А кем я работаю? Где?
- В девятом роддоме акушером-гинекологом, - ответила мама, сглотнув подступившие слёзы.

"Ну, это перебор!!! О таком я не мечтал... кажется... не помню, может в период полового созревания..."
- А у меня... есть дети?
Мама качнулась на стуле, побледнев, потянулась к холодильнику. Вскоре в стакан с водой закапали сердечные капли.
Женщина приблизилась ко мне, притиснулась бедром, приложила руку ко лбу:
- Ничего, ничего, это временное... Ему нужно хоть раз прилично выспаться...
"Судя по тональности голоса, эта женщина неровно дышит ко мне... Так жена или не жена?"
- А вы... кто?
Мама всхлипнула, прикрыв рот.
Женщина нежно погладила мой затылок:
- Тёща я твоя, любимая, Елена Юрьевна.
"Опана! Здесь у меня, похоже, с тёщей шуры-муры..."

- А детки у тебя есть. Четверо обожаемых мною внучат.
"Скока, скока? Четверо? Ну, это уже ближе к моим мечтам. Когда-то, ещё в ранней юности думал: женюсь, заведу не менее пяти детишек... Ладно, это годится. Но... акушер-гинеколог... увольте!"

- Пошли, постелю тебе в гостевой, - решительно поднялась Елена Юрьевна. - Валя, у тебя ещё осталось снотворное?
- Да, возьми там, на тумбочке, - мама тоже вскочила. - Может, съешь хоть ватрушечку?
- И ватрушечку съест, - сказала Елена Юрьевна, выдернула откуда-то бумажную салфетку, завернула в неё три ватрушки. - Пошли, пошли, горюшко луковое.

Вообще-то я уже был в норме, но сделал вид, что слабость ещё не преодолел. Елена Юрьевна пихнула мне подмышку свою руку, подняла со стула и увлекла в коридор.
Миновали три двери, на закруглении коридора остановились у четвёртой. Тёща оставила в покое мою подмышку, игриво ткнула пальцем в бок:
- Поросёнок, ты чего удумал заболеть?
- Не думал... само. Устал, должно быть...
Взмахнула рукой, погладила моё плечо, пробежалась пальцами по щеке.
- Утомила я тебя... милый. Прости, эгоистку...

"Нет, это не я! Кто - то другой, похожий на меня... с тёщей, когда рядом жена, мать... Такой аморалки я бы не допустил... Назад! Хочу назад! Включайте "выход!"

- Засыпаешь? На, пожуй пока, а я схожу за снотворным, - сунув мне в руку ватрушки, Елена Юрьевна скрылась за одной из дверей.
Я машинально стал кусать ватрушку.
Минут через пять я уже был в постели, приняв снотворное и дожёвывая последнюю ватрушку. Надо отдать должное, Елена Юрьевна ничего такого не позволила себе, вопреки моим опасениям. Чмокнула в щёчку, пожелала приятных сновидений, и удалилась.
Я дожевал ватрушку, запил остатками воды из стакана и откинулся на подушку. С огромным желанием поскорее заснуть, и проснуться ТАМ, в моём мире. Пусть там мне 51, нелюбимая жена, нелюбимая работа, нет коровы и роскошного дома... Там всё привычное, срослось, а здесь... всё чужое... не хочу... не нужны мне такие дары данайцев...

Проснулся там же, где и заснул.
Ощущение было такое, будто на минутку-другую прикорнул. Даже ванильный запах ватрушек сохранился.
За окном, плотно занавешенным шторами, шумел дождь. Где-то далеко громыхало.
Сколько же я спал на самом деле?
В коридоре возник неясный шум. Приглушённый девичий голос шикнул:
- Тише вы, галчата! Папка спит.
- Бабушка сказала: хватит, идите, будите.
Лида?! Она-то каким боком здесь, если нет Любы?
Дверь скрипнула, приоткрылась, и заглянул... Максимка, бросил через плечо:
- Спит.

В следующее мгновение дверь распахнулась, и в комнату ввалились дети. Кроме Лиды и Максима, которым на вид было лет 9-10, ещё две девчушки близняшки лет четырёх.
Я притворился спящим, полуприкрыв глаза. Дети приблизились к кровати, Максим помог малышкам взобраться на неё. В следующую секунду завопили в четыре глотки:
- Подъём!
А девчушки ещё и запрыгали в ногах, напевая:
- Подъём, подъём, кушать пойдём.
Лида включила свет. Я открыл глаза.
- Это что за табун лошадок?
- Папочка! - взвизгнули девчушки, и плюхнулись по бокам, ткнулись личиками в щёки.
- Это кто? - Я смотрел в упор на Лиду, сравнивая, по памяти, с той Лидой,10 лет, из моего мира. Копия...
- Это твои дети, - усмехнулась Лида.
- Я - Верочка, - шепнули в левое ухо и спросили: - Хорошо поспал?
- Я - Наденька, - шепнули в правое ухо и спросили: - Головка больше не болит?
- Головка не болит. Поспал хорошо. Уже обед?
Лида с Максимом странно хмыкнули.
- Уже семь часов. На ужин зовут, - сказал Максим, знакомо кивнув головой. Тоже стопроцентная копия ТОГО Максимки.

Как же так? Если у меня другая жена, другая тёща, почему же дети те же? Максим, вылитый я в детстве, тут без вопросов, но Лида-то похожа на Любу... Хотя тёща всегда говорила: копия прабабки...
Да, а есть в этом доме ещё мужики, - Максим не в счёт, - или я один в бабьем царстве? Гинеколог,блин...

- Пап, - громко окликнула Лида. - Ты чего? Опять засыпаешь?
- А? Нет, задумался. Всё, девчушки-поросюшки, я встаю.
- Не задерживайся: там уже насыпают, - уходя, напомнила Лида.
- Бистренько, бистренько, - пропели близняшки.
Кстати, откуда близнецы? Насколько я помню, ни в роду бабушки, ни в роду дедушки не встречались близнецы. Хотя, здесь, скорее всего, и дедушки-бабушки, как и мой отец наверняка другие...
Ладно, гинеколог, подъём: играем дальше...

Ужинали на кухне за общим столом. Когда я вошёл, все уже активно работали вилками, ложками и челюстями. И негромко переговаривались. Стоял обалденный дразнящий аппетит запах вкусной еды. Вечная мечта ТОГО меня. У нас в коммуналке, на кухне пахло чем угодно, только не вкусно приготовленной едой.
- Добрый вечер.
- Добрый, добрый, - разноголосо ответило застолье.
- Добрее станет, как покушаешь, - сказала мама, задержав на мне пристальный взгляд. Спасибо, что не стала пытать, как я себя чувствую.
Елена Юрьевна сидящая рядом с Лидой украдкой обласкала меня любящим взглядом. И вам спасибо, Елена Юрьевна.

О, новое лицо. Сразу за Еленой Юрьевной сидела девушка лет 17, худенькая, с круглым кукольным лицом. Отдалённо похожа на Елену Юрьевну. Дочь? Ну, женой моей она никак не может быть... Где же, наконец, моя благоверная?
- Садись, - мама отодвинула стул рядом с собой, встала, прошла к плите. Вскоре вернулась с тарелкой до верху наполненной настоящим азиатским пловом. Дух - слюной можно захлебнуться. - Ешь. Проголодался, поди.
- Угу.
Прерванный моим появлением разговор возобновился: обсуждали индийский фильм.

Воистину: аппетит приходит во время еды. Уже после второй ложки почувствовал просто зверский голод.
- Не торопись, - тихо обронила мама, как ребёнку.
Краем глаза отметил на себе ободряющий взгляд Елены Юрьевны: хороший аппетит, значит, здоров. Что-то ещё было в том взгляде, но уточнять в данный момент не хотелось.

Первыми из-за стола вышли Максим и девушка, затем близняшки. Лида вяло допивала компот с утренними ватрушками.
 Мама и Елена Юрьевна завели разговор о какой-то Маруське, у которой сын вернулся из армии с женой и тремя детьми. Жена старше на 12 лет, и дети у неё от разных мужчин...
Ну, а моя-то жёнушка где? Как там её... Роза?
- А Роза? - вставил я, когда у женщин возникла пауза.
- Бедняжку опять рвало через каждых два часа, - вздохнула мама. - Напоила травками, уснула.
"Что?! Моя жена беременна? А если ещё двойня?!"

- Спасибо, всё было вкусно, - встала Лида. - Ба, ты не мой посуду - я вымою.
- На здоровье. Спасибо, детка, отдыхай. Ещё намоешься за свою жизнь.
- Нет, ты не мой. Договорились?
- Договорились.
Лида ушла. И тут женщины принялись за меня: как самочувствие, как поспал, как с памятью... Ответил, что возвращается: вот детей вспомнил, Лиду, Максимку, Верочку и Наденьку.
- Слава богу, - облегчённо вздохнула мама. - Я позвонила Боре Арцеру, он примет тебя завтра в 18,30. Борьку-то помнишь?
- Помню, - постарался ответить убедительно.

С Борькой мы учились с 8 по 10 класс, слегка дружили, потом он ушёл в армию, служил где-то в районе БАМа, после дембеля остался строить туннель Даван. С тех пор я больше о нём ничего не слышал. Значит, здесь он проживает в Питере и, по-всему, медик. Борька, хронический троечник - и врач? Это тамошний был троечник, а тутошний... Чёрт! эти сопоставления точно свихнут мне мозги... Тихо шифером шурша, едет крыша неспеша..."

- Пойду, покурю.
- А чай?
- Потом.
- Увидишь Натаху, скажи, пусть глянет телёнка, - попросила Елена Юрьевна, обласкав взглядом.
Значит, девчонку зовут Наташей. Не придётся расстраивать вопросом: кто ты?
- Отелилась?
- В 13,13, тёлочка, забавная такая. Дети уже и имя дали - Люба, Любочка.
Я с трудом сдержался, чтобы не засмеяться.
"Вот, всё спрашивал: где Люба? Вот тебе и Люба..."

Так, где у меня здесь сигареты? Последний раз я брал в кабинете.
Ступив на лестницу, я тут же замер в нерешительности: подниматься наверх не хотелось. Вернее, не хотелось встречи с незнакомой беременной Розой. Сказали, спит, а вдруг именно в тот момент, как поднимусь, возьмёт да и встанет? Что же делать? Курить-то хотца...
В прихожую вошла Лида с миской полной клубники.
- Все поели?
- Да. Лид, будь другом, принеси сигареты. У меня на столе.
- Хорошо, - Лида поставила миску на столик, и взбежала по лестнице.

Я подошёл к столику, взял верхнюю газету. Сегодняшние "С - Петербургские ведомости". Пробежался по заголовкам. Всё тоже самое: итоги саммита восьмёрки, Путин, война Израиля с Ливаном, бардак парламентский в Украине, зверства американских солдат в Ираке...
Изменения произошли только в моей личной жизни? Тогда почему исчезли бабушка Юля и её дом?
Вернулась Лида с сигаретами.
- Спасибо.
- Да ладно, - дёрнула плечом.
Вот, пожалуйста, ещё одна странность. У первой Лиды (из моего мира) и у этой разные матери, но поведение, привычки, слова одни и те же. Почему? Фу-у, я точно от этих "почему?" свихнусь... Не думать? Не получается, однако...

Дождь, похоже, был кратким и мелким: лишь слегка смочил поверхность, да воздух освежил.
Ворота нараспашку, и я решил пройти к речке. Здесь она облагорожена - берега повыше, засажены кустами, елями и берёзками. И полноводнее. Обычно к августу, там у нас, Яблонька либо мелела, либо начисто высыхала. Здесь же вода едва не достигала мостков. Мостик деревянный с перильцами. В остальном всё осталось без изменений: пустырь за речкой, далее поля, слева кладбище, справа карьер, откуда доносились радостные ребячьи возгласы.
Сразу за воротами слева громоздилась гора расколотых дров, справа такая же гора чурок. Одна в триобхвата стояла "на попа" и на ней лежал топор-колун.
На мосту сидела Наташа, свесив ноги в воду, читала книгу. Глянула коротко на меня, и вновь уткнулась в страницу.
- Что пишут? - ляпнул, неожиданно для себя.
Наташа хмыкнула, прикрыла книгу, показав обложку. Я едва дымом не подавился: на рыжем фоне обложки белым пропечатано - М. Зазирка, чуть ниже, крупно - "Контрасты Конрасты". Моя?!? Невероятно: роман, который был лишь в жалких набросках, здесь выпущен книгой!

- И...как? - спросил, с трудом совладав с собой.
- Ничего. Читается легко, забавно. Только... - Наташа сделала паузу, глянула искоса. - Не обидитесь?
- Обещаю.
- Вторично.
- Что именно?
- Тема. Сразу вспоминаются Стругацкие "Жук в муравейнике" и Кир Булычёв "Посёлок".
- Любопытно. Не собирался кому-то подражать. Даже мастерам.
- Хотите знать, что мне нравится больше всего из ваших?
- Хочу.
- "Ладанея" и "Код Пупырышки".
"Что? И эти опубликованы? Господи! чем я заслужил такую благодать? Или кто там со мной играет, ау-у?"

- Наташ, - окликнула Лида со двора. - Начинается.
- Что? - вырвалось у меня.
- "Не родись красивой", - бросила Наташа, убегая.
И здесь?! Да, выходит изменилась персонально моя жизнь. И тех, кто со мной связан. Почему? Тьфу, опять ты со своими почему! Радуйся: все твои мечты исполнились. Так то оно так, только... чем платить за эти исполнения? Не за красивые же глазки некто осчастливил меня? Здесь какой-то подвох. Какой?
Докурив, я взял топор и элементарно стал колоть дрова.

Я наколол уже изрядную горку, когда меня окликнули:
- Привет, папуля.
 Обернулся, и тут же поспешно сел на чурку: ноги предательски задрожали. В трёх шагах от меня стояла стройная хорошенькая девушка на вид лет эдак 25, в лёгком коротком халатике без рукавов; волнистые каштановые волосы роскошно спадали на плечи.
Интуитивно догадался: Роза, жена. А подкосило меня то, что эту молодую женщину я знал и в Той жизни. Правда, поверхностно. Она работала в газетном киоске, в ста метрах от моей работы, и я в течение двух лет каждое утро перед сменой и утром после смены брал газеты в этом киоске. Роза всегда так приветливо улыбалась, как родному. Не скажу, что я влюбился, но некие тёплые чувства наклёвывались. Разумеется с сексуальной подкладкой. Она стала часто приходить в мои сны, где мы безумно любились на ромашковой поляне. В реальности, конечно, такого не могло случиться по двум причинам. Во-первых, когда тебе полтинник, и ты не новый русский, не киноактёр, а банальный водопроводчик серенькой наружности, какая молоденькая клюнет на тебя? Во-вторых, Роза была замужем. Не помню, как, но мне стало известно, что у неё муж инвалид, ветеран первой чеченской войны. Так что мне оставалось лишь тайно вздыхать и сладко желать, а любить во снах.
И вот мои сны стали явью: здесь Роза моя жена, и у нас куча детей.

- Что? - спросила Роза, удивлённая моим долгим молчанием, и должно быть странным выражением лица. - Заспанная и мятая? Счас душик приму и буду как редисочка. Ладушки?
- Ладушки, - наконец, стряхнул я оцепенение. - Люблю редисочку в сметанке.
- Всегда, пожалуйста, - улыбнулась Роза. - Кушать захочешь - заходи... Ой, что-то ручки ослабли, как же я буду мыть своё любимое тельце? Молодой человек, не хотите помочь бедной женщине?
- Всегда, пожалуйста...

Что мы вытворяли в душике, описание для другой книги. Скажу только, что определения "великолепно", "восхитительно" покажутся бледными и скудными.
 Потом был вечерний чай, с грустинкой прощания с детьми (папа уезжает рано утром, на целую неделю), и отбытие ко сну.
У Розы третий месяц беременности, временами примучивал токсикоз, но в целом она чувствовала себя великолепно. Что ещё раз и продемонстрировала в постели.

Уже засыпая в божественной истоме, я задал последнее "почему": если жена так хороша в постели, почему я ещё и с тёщей... шалю?
Вопрос остался без ответа.