ЛАДОНИ МАТЕРИ-1

 Ладони Матери-1

От автора: Все персонажи этой истории реальные, включая животных. Сама история выдумана на основе личных снов и снов моих детей, племянников.

Глава 1

Меня никто не встречал.
Это было весьма странно. Обычно ребята за полчаса до автобуса уже толклись на дороге, невзирая на погоду. Даже если в это время по телику любимый сериал идёт. В крайнем случае, кто-то один встречал.

А нынче никого. Я не на шутку встревожился: не случилось ли чего худого?

Дверь на веранду нараспашку. На скамейке работающий магнитофон, звучит знакомая мелодия: Ванесса Мэй. Последнее увлечение Лёхи, племянника моей жены.
А вот и он сам появился, выкатывая велосипед, глухо обронил:
- Здорово.
- Привет. А где мои?
- В лесу. Може, уже назад идут.
- Чёрт, а я иду и накручиваю себя: что-то случилось... И чего вдруг решили?
- Не знаю. Сгоревший хутор пошли смотреть.
- Обормоты! Я же сказал: со мной пойдёте... Наверняка, Димка сгоношил...
- Не-е, по-моему, идею подал Серёга. Его поддержала Юлька, а потом уже остальные.
- Так они вчетвером пошли?
- Впятером. С Евкой.
- Идиотизм! Вы-то куда смотрели?
- А чё? Я довёл их до высоковольтки, показал тропу, а там, сам знаешь, как по проспекту дотопаешь.
- Если по глупости не сойдут с тропы. Дома кто?
- Бабушка с мамкой сено ворошат.
- А ты чего прохлаждаешься?
- Там немного. Сказали, не нужен.

Лёха занялся ремонтом велосипеда: вечером собирался на рыбалку, с ночёвкой. Я разобрал сумки, сходил в пристройку, где каждое лето жила наша семья.

На крыльце спала Любка, наша кошка, голубовато-пепельного цвета. Я принёс её пятимесячным котёнком с работы. Как-то во время моей смены пришла ко мне в дежурку, запрыгнула на топчан и нахально развалилась, глянув на меня щёлочками глаз. Я буквально прочёл на её мордочке:
- Я буду здесь жить.
 И, действительно: до следующей моей смены - через три дня - она жила в дежурке. Все отмечали её ласковость и... ум. Я рассказал дома ребятам о кошке, так они загорелись взять её к себе. Целый день канючили, и добились своего: уходя со смены утром, я забрал кошку с собой. Всю дорогу до дома молча просидела у меня за пазухой, высунув мордочку, изредка поворачивалась и смотрела на меня, будто что-то спрашивала.
Ребята были счастливы до небес. Вопреки опасениям, проблем с кошкой не возникло: ела всё подряд, место туалета лишь раз показали, сразу запомнила. Ребята с мамой стали звать её Маней, а я - Любкой. Она охотно откликалась и на первое и на второе имя. Дочь смеялась:
- Она у нас как в сериалах с двойным именем. Там всякие Марии-Терезы, а она Маня-Любка.

Увидев меня, Любка поднялась, потянулась, вытянув передние лапы, поцарапала доску, затем села, муркнула, что видимо означало: "Привет"- и широко зевнула.
- Привет, привет, сонюшка. Ты зачем в деревню приехала? Дрыхнуть?
Мявкнув, Любка подошла к моей ноге, и...точно по дереву взбежала на плечо. Меня всего передёрнуло от серии острых уколов.
- Зараза, больно же!
А она уже, радостно урча, лезла мне в лицо, обрабатывая жёстким, как наждачка, язычком мой нос и губы.
- Тьфу! Что за кошачьи нежности. Прекрати!
Остановилась, недоумённо заглянула в глаза.
- От тебя рыбой пахнет. И зубы не чистишь. Понятно?
Потопталась на плече, не выпуская когти, села столбиком, робко лизнула ухо.

 Послышались голоса, приближавшихся к мостку женщин. Я спустил Любку на крыльцо, и вышел поздороваться. Тёща, Анна Владимировна и её дочери: Нина (мать Лёхи и Сергея), и Люся ( бабушка Юльки).
- Уже знаешь, что наши охламоны учудили? - спросила Анна Владимировна. - Паразиты, ведь втихомолку умотали.
- Я Юльке точно задам, - пообещала Люся. - Пусть только явится.
- Все получат, - обронила Нина.

Обед, да разговор о городских новостях заняли более часа. Ребята не вернулись. Женщины принялись накручивать себя, костеря охламонов, как говорится, в хвост и в гриву. Совсем не к месту полезли в голову разные случаи, как-то: заблудились, встретили медведя, дурных людей...
- Миша, сынок, ступай, - наконец, оборвала поток примеров Анна Владимировна. - И гони их крапивой от самого леса. Лёша!
Но Лёхи уже и след простыл: укатил на послеремонтную обкатку.

Я переоделся, взял маленький топорик, отцепил Чёлю. От счастья она аж взвизгнула, подпрыгнув, благодарно лизнула меня в щёку.
Чёля восточноевропейская овчарка, когда-то была большая умница, жила в городе у родственников. Однажды попала под машину, думали, умрёт, но Чёля выкарабкалась. Правда, не без последствий: лишилась левого глаза, больше половины уха. Но самое печальное, она совершенно забыла, чему её учили, и что благородных кровей. Теперь это была обычная чуточку глуповатая дворняжка. Так Чёля оказалась здесь, в деревне. Толку от неё как от сторожевой собаки было мало: любого подпускает, ластится. Но для престижа, конечно, чуток полает.

 И ещё одна особенность была у Чёли, странная, ничем необъяснимая. Оказавшись вне привязи, Чёля бросалась на камни, которые встречались на каждом шагу, зажимала передними лапами, и, рыча, пятилась, передвигая камень по двору, оставляя борозды. Тащит, пока не увидит другой камень. Пожалуй, за полчаса Чёля могла перепахать весь двор. Но ведь камни не только во дворе, но и на картофельном участке. По этой причине беднягу редко пускают на волю. Когда ребята приезжают на каникулы, отпустив, сразу увлекают её за речку, где Чёле позволено делать, что захочет.

Почему сегодня не взяли с собой, тоже понятно. Ева, собака семьи Нины, породистая колли, над ней трясутся, как над ребёнком, ежедневно расчёсывают её роскошную каштаново-рыжую шерсть. А Чёля вела себя с Евой по щенячьи безалаберно: сбивала с ног, валяла, катая по земле и безбожно пачкая, спутывая драгоценную шерсть подружки. Посему совместные прогулки были пресечены навсегда.

До мостика нас вышла проводить Анна Владимировна, продолжая "чихвостить" охламонов. Напоследок, в сотый раз наказала, невзирая на личности, гнать от леса крапивой.

Чёля вырвалась вперёд, и вскоре донёсся рык и знакомый звук бороздящего почву камня.

Солнце палило несчадно, в небе лишь крохотные белёсые облачка. Обычного ветерка сейчас не было, и меня быстро атаковали комары, мошкара и слепни. Пришлось сорвать пучок травы и всё время хлестать себя, как корова хвостом.

Пройдя метров двадцать, услышал за спиной пронзительный стрекот сороки. Оглянулся: по тропинке, подняв хвост трубой, неслась Любка.
Сходу взлетела мне на плечо, умудрившись при этом не вогнать в меня когти.
- А тебя кто звал?
В ответ мявкнула, и лапкой помахала, грозясь, уже надо мной кричащей сороке. Сделав пару кругов над нами, сорока вернулась в деревню.

До леса было чуть меньше километра. Дорога, заросшая, представляла собой две параллельных тропинки, петляющие вдоль полей. Лет пять назад на этих полях ещё картофель и брюкву выращивали, а последние годы ничего не сажали. Заросли травой, как и дорога. Печальная примета нашего, как выражаются, смутного времени.

Чёля то вырывалась далеко вперёд, то возвращалась, кружась вокруг меня, пытаясь достать Любку. Та, заигрывая, тоже тянула лапу, дважды едва не грохнулась.
Пришлось прикрикнуть:
- Угомонись! Скину - своим ходом пойдёшь.
Утихла на некоторое время, затем, как бы желая задобрить меня, стала ловить вьющихся у моей головы слепней. При этом трижды вхолостую врезала мне лапой по щеке и по уху. Разумеется, извиняясь, промявкала. Хвост её, как "дворники" у автомобиля, нервно ходил по моей спине.
- Успокойся, я не сержусь.

Вошли в лес. Здесь также когда-то была дорога, а теперь просто две колеи с едва примятой травой. Не часто ступает тут человеческая нога.

Комаров прибавилось, махать приходилось более энергично. Любка всё время сползала с плеча, наконец, сообразив, что может упасть, и что в тягость мне, быстро соскочила на землю. Тотчас подбежала Чёля, и они устроили догонялки, причём собака заходилась захлебывающимся счастливым лаем.

Через четверть часа я достиг Алёски, небольшой речушки, перешёл её по примитивному мостику - три кривых жерди. Подождал попутчиков.

Первой подбежала Чёля, постояла, оглядываясь назад и поскуливая. Однако Любка выскочила сбоку, прыгнула Чёле на шею и повисла. Вот так же в городе Любка встречала Еву, когда приходили к нам в гости. Невероятно непонятное явление: вместе не росли, а с первых минут знакомства ни грамма страха и агрессии...
Любка продолжала игру, что подумала Чёля, неизвестно, только она тотчас с грузом на шее осторожно пробежала по мостку.
- Любка, ты нахалка. А ты, Чёля не позволяй ей борзеть, пусть сама перебирается.

Чёля тряхнула головой, сбросив нахалку, и стремглав унеслась по тропинке. Любка села, быстро прилизала взбившуюся шубку, мяукнула, и понеслась вслед за подружкой.

Ещё минут через двадцать мы пересекли высоковольтку - широкая метров десять просека уходящая в разные стороны, по центру просеки выстроились шеренгой металлические столбы-пирамиды.
За высоковольткой лес почище, посветлее, чаще встречаются солнечные полянки.

Лет пять назад ( у ребят были зимние каникулы, я на работе договорился, отстоял две смены подряд, и тоже устроил себе каникулы на две недели) я впервые сюда забрёл на лыжах. Снегу было много, погода чудная, видимость отменная - шёл себе и блаженствовал. И вдруг - обширная поляна, а на ней... яблони.
Когда вернулся, спросил у Анны Владимировны. Сама она приехала сюда из Псковщины, уже после войны. Поэтому знает по рассказам местных. До войны там был хутор, и жила маленькая женщина, которую одни считали знахаркой, другие ведьмой. Во время войны у неё скрывались партизаны, но вскоре о том прознали фашисты. Говорят, партизанов не нашли, женщина, будто и правда ведьма, на глазах врагов растворилась в воздухе. Больше её никто не видел. Хутор немцы, конечно, разорили и сожгли. С тех пор место так и зовут Сожжённый Хутор. Женщина та не объявилась, и там никто не селился.

Ребята меня уже тогда упрашивали сводить на Сожжённый Хутор, я пообещал, но что-то не получилось той зимой. Во время летних каникул и моего отпуска, я несколько раз ходил, но почему-то не смог найти. И только в прошлую зиму, поразительно, сразу нашёл. Возвращаясь, делал пометки маршрута.
В это лето, в свой отпуск, твёрдо заверил ребят: отведу. Засранцы, знали ведь: сегодня приеду, ну максимум через день и сходили бы. Так нет, сами ушли. Отличиться, похвастать, видимо, захотелось. Ох, и влетит же им от бабушек, не позавидуешь.

Как-то внезапно пропало солнце. Глянул вверх: картина точно из детской книжки по сказке Чуковского - огромный уродливый серый крокодил проглатывал солнце. Впрочем, оно уже было в его брюхе: вон слабо просвечивается сквозь "шкуру". Пронёсся ветерок, унося с собой докучающих меня комаров и мошек.
Будет дождь. Я пошёл быстрее, почти побежал. Если начнётся дождь, Лиза может удариться в истерику. Одному богу известно, как поведут себя остальные.

Чёля, очевидно, почуяла мою тревогу, прекратила ребячиться, молча бежала рядом, вопросительно посматривая на меня.
Оборзевшая Любка, разумеется опять взобралась мне на плечо, затем улеглась на шее, вроде воротника. Дабы не упасть, вогнала когти в куртку и частично в моё тело. Я настолько был занят мыслями о ребятах, что как-то проигнорировал это неудобство. И то, что неустанно в шею мне "напевала" Любка.

Сначала я почувствовал запах костра, а спустя минуту, услышал крик. Несмотря на его странность, я всё же узнал голос дочери.
Вся в слезах и соплях, охрипшая от крика, лицо в багровых пятнах, на грани обморока - такой я нашёл Лизу у затухающего костра.

Увидев меня, она истерично взвизгнула, и буквально рухнула обессиленная на попу. Чёля кинулась к ней, принялась успокаивающе облизывать мокрое пылающее лицо. Стрелой с моих плеч сиганула Любка, и вот они уже на пару с Чёлей выражают радость встречи, одновременно утешая.

Я опустился рядом, почему-то киношно спросил:
- Ты в порядке?
Лиза что-то прошамкала в ответ: Чёля в этот момент лизнула её в губы, подбадривая.

Через пару минут, Лиза пришла в себя, угомонились Чёля с Любкой, замерли, заглядывая в её лицо: рассказывай.
- Что у вас тут? Где остальные?
- Мы с Юлей не хотели идти, отговаривали мальчишек. Я говорила: папа будет ругаться...
- Это потом. Где остальные?

Тут на груди Лизы, под курткой застёгнутой до последней пуговицы, что-то (или кто-то) забился, ища выход.
Чёля отскочила, предостерегающе залаяла. Любка зашипела, выгнув дугой спину и распушив хвост.

- Что там у тебя?
- Я же хотела с самого начала рассказать... - Лиза расстегнула посередине две пуговицы, и извлекла на свет божий... суслика. Худющий, все рёбрышки наружу, шерсть клочьями отстаёт.

У меня буквально отвалилась челюсть: здесь, в Ленинградской области, в лесу среднеазиатский суслик?! Некоторое время я обалдело пялился на этот нонсенс, не в силах слова сказать. Наконец, по примеру Ватсона, лишь выдохнул:
- Но как?!

Лиза стала рассказывать. Шли, весело болтали. Мальчишки фантазировали, как найдут что-нибудь с войны, например, фашистское оружие. Пришли, развели костёр. Лиза собирала хворост и наткнулась на зверька. Он был полуживой. Сергей предложил добить его и съесть, поджарив на костре. Лиза взяла зверька, спрятала под курткой, пригрозила: кто сунется - глаза выцарапает. Юля требовала бросить, мол, он может быть заразно больным, подхватим болезнь. Может у него, как у английских коров, бешенство. Лиза стала убеждать, что ему просто холодно, и он, наверно, голоден. От неё отстали. Лиза грела зверька у костра, дала хлеб и сырую картошку. Суслик съел только хлеб, потом элементарно заснул. Ребята тем временем разбрелись.

- Потом Серёжка закричал вон оттуда: "Идите сюда, что я нашёл!" Димка с Юлей побежали к нему, Ева тоже. Я осталась у костра. Сначала я слышала их голоса, потом раз - и пропали. Как будто радио выключили. Я позвала их, но никто не отозвался. Мне стало страшно, я снова стала звать... Хотела пойти туда и боялась. И звала, звала... потом стала плакать...

- Ерунда, какая. Не могли же они сквозь землю провалиться, - я вскочил, и как можно громче, закричал: - Ау! Ребята! Мы здесь! Дима! Серёжа! Юля! Ау!
Чёля тоже залаяла, ну и Любка решила внести свою лепту: затянула так, что любой мартовский кот от зависти удавился бы.

- Тихо! - остановил я какофонию. - Слушаем.
Увы! Никто не отозвался. Ладно, мы с Лизой не услышали, но у животных-то слух получше, однако Чёля с Любкой остались безучастны. И потом, их голоса могла услышать Ева...

- Идём. Может, и правда провалились, бабушка говорила: здесь где-то колодец был.

Вышли на полянку, в центре красовалась роскошная одичавшая яблоня. Мы стали обходить поляну, внимательно смотря под ноги.
Что за бяка? Рядом с полуистлевшей берёзой небольшая ямка, заполненная тончайшей пылью. Будто минуту назад кто-то просеял через сито песок. В метре от ямки, за берёзой, я обнаружил следы: Серегины кроссовки сорок раздавленного размера.
Вернулся к ямке. Лиза сидела на корточках, руками придерживала суслика под курткой. Чёля сидела рядом и в упор смотрела на Лизу. Любка приблизилась к краю ямки, долго принюхивалась.

Я опустился на колени, поколебавшись чуток, сунул руку в пыль. Странно: она была холодной, как изморозь на стенках морозильной камеры холодильника. Пальцы уткнулись во что-то твёрдое, и я стал двумя руками выгребать пыль. Вскоре глазам предстала каменная плита. Поразительно: она имела чёткую форму семиугольника.
Я стал лихорадочно расширять ямку, использовав топорик.

Внезапно вскрикнула, вскочив, Лиза :
- Он меня укусил!
Суслик выпал из-под куртки, ударился о землю, неуклюже распластался. Лиза наклонилась, чтобы взять его, но зверёк непостижимо каким образом метнулся между её рук, и плашмя опустился в ямку, прямо на плиту.

И тотчас меня, как говорится, будто шандарахнули по голове: в глазах потемнело, затем невидимые пальцы попытались выдавить их, родив резкую боль и вихрь разноцветных кругов. В заключение меня протащили в одежде сквозь жаркую парную, затем пребольно швырнули о камень.

"Взорвалась немецкая мина... нам кранты..." - трепыхнулась мысль и погасла.