ДОНОС

Аплодисменты гремели. Они уже были такими, о каких стенографистки пишут «бурные и продолжительные», но останавливаться на достигнутом явно не желали. Постепенно они стали переходить в овацию, и тут на голубом экране «Рекорда» появилось, наконец, изображение.

Весь зал Кремлевского Дворца съездов стоя аплодировал  только что закончившему свою речь Генеральному Секретарю ЦК КПСС Шелепину Александру Николаевичу, который, несмотря на то, что ходил в Генсеках меньше года, умело провел множество преобразований.

Костик потянулся, было, к шнуру, чтобы выключить телевизор, но Игорь жестом остановил его. Нинка и Вика, быстро освоившись в незнакомой квартире, щебеча о чем-то своем, накрывали на стол и на телевизор не реагировали.

На экране меж тем появился очередной выступающий. Им оказался живой классик соцреализма, автор « Тихого Дона» и «Поднятой целины», пишущий новую эпопею «Сталинские соколы», неистовый гонитель Пастернака и Ахматовой Михаил Александрович Шолохов. С ухмылкой, которую сам он, видимо, считал казачьей, он стал рассказывать делегатам съезда, как он был на открытом судебном заседании над отщепенцами, вот уже десять лет, с подачи ныне расстрелянного врага народа Хрущева, клевещущими на нашу социалистическую Родину и лично товарища Сталина.

-         Пиздит...- прошептал, вроде бы себе под нос, Игорь, но Костик услышал и мотнул головой в сторону девчат. Игорь, не отрывая взгляда от экрана, сделал знак, который можно было понять, как «не услышат».

А Михаил Александрович уже разошелся вовсю. Он с гневом уже не говорил, а кричал, брызгая во все стороны слюною и тряся одутловатыми щеками пропойцы. По его словам, все осужденные на процессе, за исключением покаявшегося Евтушенко, оказались форменными врагами Советской власти. Особенно вредили ей три поэта: Бродский, Вознесенский и Окуджава, а так же прозаик Аксенов-Гинзбург.

-         Этот Хинзбурх, товарищи, писал явно с подачи западных спецслужб!!! – в исступлении закатывал глаза и неистовал, подобно пророку, корифей от литературы. – Он даже не соизволил покаяться в собственных хрехах!!! Впрочем, эта троица (отнюдь, не святая) – тоже!!! (В зале раздались смешки) Вот то ли дело, Евтушенко... – и он процитировал:

-         И катилась

                                       по его медали,

Как слезинка,

                              капелька дождя...

Все же лучше,

                            чем товарищ Сталин,

Не было в стране моей

                                             вождя!

Светел был он

                              и великолепен...

Он в сердцах народных  

                                            не умрет;

Александр Николаевич Шелепин

По его пути

                            страну ведет!!!

Это, товарищи, из его стихотворения «9 мая 1965 года»... (Тут оратор подпустил слезу) Вот, понял же он, что за человек был товарищ Сталин. А эти... Нет, товарищи, им еще повезло; если бы они   этим занимались в славные годы хражданской войны, не отделались, ох, не отделались бы они такими смехотворными сроками. Могли бы и к стенке поставить, как этохо... как его бишь там?.. Хумилева, вот!!! И правильно бы сделали, товарищи!!!

Зал вновь зашелся в истерике аплодисментов, но тут сам Игорь выдернул шнур. Звук оборвался, а изображение сжалось в точку, которая брызнула на миг четырьмя лучами, и экран стал сер и девственно пуст.

-         Игорек?.. – подал голос Костик.

-         А?..- отозвался тот.

-         С чего ты взял, что он пиздит? – поинтересовался Костик, таинственно понизив голос.

-         Я сам там был. Оба дня. Он там ни на минуту не появлялся.

-         А кто там был?

-         Мы – секретари и вторые секретари райкомов и крупных завкомов комсомола. И больше никого... А, еще несколько журналистов...

-         А что вы там делали?

-         Что, что? Публику изображали. Процесс объявили-то открытым... Вот и сидели, лозунги орали, что-то вроде «Позор отщепенцам!» и «Слава товарищу Сталину!!!»

-         И ты орал?!

-         Костик...- Игорь поглядел укоризненно.- Ты считаешь, что я должен был свою оппозицию демонстрировать открыто, противопоставлять себя решениям партии и правительства? Я же не дурак, там приговор уже заранее был вынесен; Евтуха освободить из-под стражи в зале суда, а остальным от пяти до семи лет строгого режима. И в Мордовию...- и добавил после паузы:

-         Там даже одного моего знакомого судили...

-         Это кого ж?

-         Андрюху... Вознесенского...

-         Не загибай!

-         И не думаю; я с ним в Архитектурном учился, двумя курсами младше, но пару раз встречались в разных компаниях. Даже журнал «Молодая гвардия» где-то лежит с его автографом. Там его поэма «Оза»... Сейчас схожу, поищу...

-         Смотри, как бы девки не заметили; лимитчицы, мать их...

-         Не боись...

Игорь сходил в спальню, минут через пять вернулся, держа в руке, обернутый в кальку под карандаш, журнал. Костик тут же открыл его, и его глаза округлились.

-         Ты такое хранишь?

-         А кто про него знает? Ты же не стукач?

-         Н-нет...

-         Ну и все...

-         Мальчики, мыть руки и к столу!.. – весело пропела Вика. Костик пристроил журнал на «Рекорд»,  и они направились в ванную.

На правах хозяина квартиры и лучшего друга именинника Игорь произнес тост, в котором рассказал о Костике только самое лучшее. И выпивка полилась рекой. Впрочем, закуска от нее не отставала. В конце концов, закончилось это «мероприятие» там, где ему и следовало; в постели. Игорь с Викой перебрались в спальню, на долю же Костика с Нинкой пришелся огромный кожаный диван в зале.

Ночью, когда все заснули, Нинка, ужом скользнув с дивана, да так осторожно, что Костик не проснулся, подкралась к телевизору. При свете уличных фонарей можно было прочесть:

« Игорю, от соученика по Архитектурному, в знак дружбы. Андрей Вознесенский».

Через неделю при разборе заявлений от граждан в здании, что на площади Дзержинского, дежурным был обнаружен листок бумаги в клеточку, на котором корявыми буквами с массой ошибок было написанною следующее:

- Втарой сикритарь пировского райкома ВЛКСМ Игорь Кудрин ругал ницынзурна тов. Шолохова и асуждал ришение суда наказавшива атщипенцыв. А ещчо он хранит жюрнал с паэмой и над писью атщипенца вазнисенскава. Дабражилатиль.