Черный дом. Часть третья

Часть третья.

Чужой город «Черного дома»

Этот город застрял в межсезонье,

 Как рыба в сети.

 Стрелки все по нулям

 И ни больше, ни меньше..

А.Макаревич

                                                          15                               

Тревожно замигала лампочка на панели, закашлялся и умолк двигатель, и автомобиль прокатился еще десяток метров по инерции прежде, чем остановиться. И только после этого на сидящих в салоне навались тишина пустынного города.

– Удивительно, – сказал, лишь бы что сказать, очень уж не хотелось молча переживать нежданную остановку, подполковник Голицын. – Но в самом начале пути датчик показывал почти полный бак.

Они отъехали от «Черного дома» ночью, и хотя добирались до города не более получаса, оказались в нем уже при сером свете дня. Перехода этого – от темноты к еле внятному, слабому, но все-таки свету – никто не заметил. А вот изменения, произошедшие с городскими улицами, приметили все. И Голицын, и Ворон обратили внимание, что часть домов, мимо которых они проезжали, выглядят заброшенными, будто лет сто в них не живут люди, а часть – свежими, едва ли не только-только отремонтированными, но – все равно пустыми и безжизненными. На отдельных участках дороги лежал небольшими кучками строительный мусор, а некоторые были чисты, как после тщательной дворницкой уборки перед проездом высокого начальства. Тем не менее, это был их знакомый город, с теми же улицами, домами, проулками, что и прежде, вот только до сих пор нигде они ни разу не заметили, даже мельком, ни одного человека.

– Дальше попробуем свои ходом, – решительно сказал Голицын, открывая дверцу машины. – Может быть, встретим кого, кто сможет хотя бы немного нам разъяснить, куда же мы попали. Во всяком случае, к центру дойти надо бы, посмотреть, что же там…

– А как же я? – жалобно спросила рыжая репортерша, все еще пребывая в босом состоянии.

– По домам сейчас ходить не стоит, – задумался подполковник, рассуждая вслух, где же можно добыть обувь для попутчицы. – Как считаешь, Ворон?

– Я бы не стал туда соваться, – кивнул Алексей. – И так странного выше крыши…

– Кстати, а ты в багажник не заглядывал? – поинтересовался у него Голицын, прекрасно помня, что делал Воронцов, сойдя с крыльца «Черного дома».

– Не до того было, – покивал головой штурмовик. – Вы тутже сели и поехали. А надо бы посмотреть.

Выбравшись из автомобиля, они окружили его заднюю часть, почему-то всем хотелось едва ли не лично проинспектировать содержимое багажника чужой машины, будто там мог найтись ответ на вопрос, куда они попали, ну или, на худой конец, специальный комплект летчиков или полярников для выживания в экстремальных условиях.

К сожалению, ничего интересного в багажнике не нашлось. Пара пустых, пованивающих бензином, канистр, непременный трос, какие-то грязноватые тряпки, брезентовая промасленная рукавица и – счастье для Нины – две пары коротких резиновых сапог, этакий дачный вариант, черного и зеленоватого цвета.

– Да уж, к такому платью – самое то, – истерически хихикнула репортерша, вертя в руках болотного цвета сапожки, они более подходили ей по размеру, чем черные.

Все еще оставаясь в вечернем платье с обнаженной по самые ягодицы спиной, разрезами до верхней части бедра, Нина мечтала, как о несбыточном, о собственном стареньком рабочем комбинезоне и стоптанных, тяжелых пролетарских ботинках, оставленных ею, казалось бы, совсем недавно в кабинете жандармского подполковника.

Молчавшая все это время Сова отошла на пару шагов в сторону и присела на корточки у стены дома, подметая подолом цветастой юбки довольно чистый тротуар. Подполковник, подал репортерше руку, помогая для пробы сунуть ноги в сапоги, а Ворон… на что отвлекся в этот момент Алексей, он и сам бы не мог сказать, но момент появления странной колонны они все прозевали, как зеленые, лопоухие новички-первогодки.

А колонна людей, выстроенных по четыре в ряд, неслышно, как призрак, вынырнула из недалекого подземного перехода, зияющего глубокой темнотой в сером свете дня. Слева и справа от колонны шли молодые солдатики в странной униформе без погон, с непривычными, короткими автоматами с большими круглыми магазинами-дисками, небрежно взятыми наизготовку.

Шедшие в колонне, высокие и не очень, широкоплечие и сутулые, худые и плотные, люди были одеты в потертые старые ватники синеватой расцветки, разномастные фуфайки и штаны, ботинки, сапоги, калоши на босу ногу. На головах у них, как бы подчеркивая принадлежность к единой категории граждан, были измятые, плохонькие ушанки. Передвигались конвоируемые чуток заторможено, будто изможденные непосильным трудом, безмерно уставшие люди, едва поднимая ноги, пришаркивая при ходьбе, но по-настоящему смертельно изможденных, дышащих на ладан, в колонне не было.

Замершие у раскрытого багажника Голицын и Нина, откинувшийся к стене, успевший все-таки достать пистолет, Воронцов и присевшая Сова растерянно наблюдали, как мимо проходят непонятные люди, так похожие и одновременно такие отличные от арестантов их мира. А со стороны колонны уже пахнуло тяжелым запахом давно немытых тел, дрянной, вонючей махорки, плохой пищи, сапожной ваксы и скипидара.

Все это было настолько реально, близко и приземлено, безо всяких мистических фокусов, что ни Голицын, ни Ворон не могли понять, почему же ни конвоируемые, ни солдаты не обращают ни малейшего внимания на странных людей, замерших у странного автомобиля в нелепых позах. Будто придавленные внезапностью появления колонны, ни подполковник, ни штурмовик даже не пытались сменить неудобные позы, а девушки просто повторили за своими мужчинами детскую команду: «Замри».

Колонна проходила мимо, слышно было тяжелое, хрипловатое дыхание конвоируемых, шарканье сотен ног, перемешавшееся с довольно бодрыми шагами конвоиров, прикашливание, редкие плевки на асфальт. И больше – ни слова, ни звука, ни окрика и – никакого внимания по сторонам, будто двигались они в тесном – полметра до стен – тоннеле, не видя и не слыша ничего в окружающем мире.

– Человек пятьсот, – будто выплюнул из себя слова Ворон, когда колонна втянулась в далекий, едва видимый подземный переход на противоположной стороне улицы. – И всего двенадцать конвоиров.

– Мне почему-то показалось, что их вывели из преисподней… вроде бы, как на прогулку, – приходя в себя, задумчиво проговорил подполковник, все еще глядя в черный зев подземелья, где только-только скрылась колонна. – Пять минут на свежем воздухе и – обратно, к адским котлам и сковородкам…

– Вам, жандармам, виднее, где ад, а где рай, – нервно засмеялась Сова, подымаясь на ноги, видно было, что утратив свой редкостный дар предвидения, девушка находится не в своей тарелке, хотя и старается вести себя, как обычно.

– У вас обывательское предубеждение к нашей службе, – мягко возразил Голицын. – Ни с адом, ни с раем при жизни жандармы не общаются. А что бывает после смерти, знают лишь умершие…

– Хотите сказать, что все мы еще живы? – продолжила Сова. – Нас не порвал оборотень и не валяются наши тушки в Зеркальной Комнате в то время, пока души разгуливают в этом странном чистилище?

– Православие не признает чистилища, – пожал плечами подполковник и, завершая теологическую тему, спросил: – Наверное, сейчас не время для разговоров на такие темы. Надо идти…

– Куда и зачем хотелось бы знать, – окончательно приходя в себя, спросила Сова.

– Пока идем в центр города, – как маленькой, объяснил ей Голицын, изо всех сил стараясь не допустить конфликтов в их маленьком отряде в самом начале пути. – А в центре – посмотрим. Или вы хотите предложить что-то другое?

– Куда ни кинь, повсюду клин, – пошевелила плечами Сова. – В центр, так в центр.

Но прежде еще предстояло приобуть рыжую репортершу, ведь заставить её шагать в резиновых сапогах на босу ногу, пусть и по ровным городским улицам, означало сбитые ноги, кровавые мозоли и полную не транспортабельность в ближайшие часы. Выручила солдатская смекалка Ворона. Помыслив всего пару минут, он отхватил ножом от подола платья Нины два примерно одинаковых куска черного шелка и моментально научил репортершу наматывать эти импровизированные портянки.

– Шикарно, – сказала она, притопывая сапогами об асфальт и демонстрируя изрядно обнажившиеся красивые ножки. – В шелковых портянках, кажется, только литературные персонажи мечтали ходить. Мне не хватает бриллиантовых подвесок…

При упоминании бриллиантов Голицын и Воронцов мельком переглянулись, но говорить ничего не стали.

– Милая барышня, как только окажется, что в дома заходить безопаснее, чем находится на улице, я лично вам подыщу достойную обувь, – разразился высокопарной тирадой подполковник.

– Интересно, а как мы это узнаем, не заходя в дома? – съязвила Сова.

– Узнаем, – твердо, как подобает командиру, пообещал жандарм. – А сейчас – вперед…

…Примерно через час, если судить по бесстрастно тикающему на руке подполковника хронометру, они вышли к широкому и длинному проспекту. Впереди было едва ли не вдвое большее расстояние до центральных улиц и площадей, но девушки уже заметно устали, не привычные к длительным пешим прогулкам. Да и сам подполковник испытывал небольшой дискомфорт от монотонного движения, годы кабинетной работы сказались и на нем, как ни старался Голицын поддерживать собственную физическую форму. Лишь Алексей, закаленный в рейдах, продолжал, как ни в чем ни бывало, размеренно шагать вперед, то и дело оглядываясь по сторонам, бросая взгляды через плечо на отстающих Нину и Сову.

– Глянь, Ворон, – притормозил его движение жандарм. – Тебе это ничего не напоминает?

Он указал в сторону небольшого двухэтажного особнячка, стоящего в глубине от проезжей части и отгороженного от мира изящной кованой решеткой, водруженной на высоком гранитном бордюре. Домишко полуразвалился от старости, рухнула внутрь крыша, осели, оплыли, каким-то чудом еще держащиеся стены, сгнили двери и оконные рамы, а кроме того, вокруг дома буйно разрослись заросли сирени с широкими, почему-то почерневшими листьями. Они будто прятали домик, заслоняя его от любопытных глаз, если таковые и были в городе.

– Я уже видел такое, – согласился штурмовик. – Заброшенные города в джунглях, в Индокитае… только там, городам этим, тысячи лет. И люди в них не жили, наверное, столько же.

– А я видел в Индии, тоже в джунглях, – подтвердил Голицын. – Но и тут, похоже, никто не живет уже не одну сотню лет. Разрушения-то все естественные.

– То, что город не бомбили, не штурмовали, видно сразу, – кивнул Алексей. – Вот только почему ж рядом дома свеженькие? Будто вчера из них жильцы уехали…

– Думаю, надо передохнуть, – пожав плечами на слова Ворона, предложил подполковник. – Перед этим домом все-таки укромный дворик, не на виду, да и за решеткой будет спокойнее.

– Жандарм – за решеткой, – не удержалась Сова. – Фантасмагория…

Она оказалась ближе всех к особнячку и первой заглянула за ограду.

– Эге… а тут уже кто-то бывал не раз, – проговорила девушка, оглядываясь на поспешающих за ней мужчин. – Видать, и правда укромный уголок…

В маленьком дворике метров пять на пять, в самом центре чернело на серо-бурой, будто выжженной земле небольшое пятно кострища. Здесь явно не жарили целиком, на вертеле, быков или вепрей, а, скорее всего, просто кипятили воду в котелке или небольшом чайнике.

– А следы здесь, очень похоже, свежие, – сказал Ворон, привычно опередив Сову и первым оказавшись во дворике. – Очень свежие…

Следом за ним, внимательно оглядевшимся, не почуявшим опасности и прошедшим в глубину дворика, через декоративную маленькую арку, давным-давно лишенную решетчатой кованой калитки, вошли и остальные.

– Следы-то, может, и свежие, – не стал возражать следопыту Голицын. – Только учти, что оставить их могли и несколько лет назад… просто сохранились они тут… ну, как вот те дома…

Слева и справа дворик подпирали глухие боковины высоток этажей в двадцать, слегка обшарпанные непогодой, с облупившейся штукатуркой, но не выглядевшие столь пострадавшими от времени, как особнячок.

– А и ладно, – махнул рукой Алексей, устраиваясь на непонятно как занесенной во дворик железобетонной балке, незаметно при взгляде со стороны пристроившейся у кострища. – Сюда, во всяком случае, колонна каторжан не поместится…

Голицын чуть нервно покачал головой, мол, не накликай, вспоминая самое первое, неприятное приключение в городе. Впрочем, это не помешало ему поудобнее устроиться на деревянном, но почти окаменевшем чурбачке по другую сторону кострища. В этот раз аристократ не стал дожидаться, пока сядут дамы. Сова вытянулась прямо на земле, не побоявшись разлечься под обветшалой стеной древнего дома, странно повернув голову, уткнувшись лицом почти в плечо, чтобы не видеть арки, через которую вошла сюда. А рыженькая репортерша едва ли не рухнула рядом с Алексеем, невнятно застонав то ли от усталости, то ли от переживаний последнего дня.

– Ну, вот, а говорят, репортера, как волка, ноги кормят, – добродушно сказал Ворон, подымаясь, чтобы уступить Нине дополнительное место. – Ты ложись лучше, да еще – ножки-то подыми повыше, быстрей отдохнут и легче потом будет…

– Куда поднять? – не обратив внимания на дежурную шутку о репортерах, поискала глазами вокруг девушка. – Нет тут ничего…

– Да хоть вот, на ствол…

Рядом с балкой темнел куст сирени, его изогнутый ствол нависал почти над самым бетоном, а одна из довольно толстых веток торчала точненько в полуметре над поверхностью, как импровизированная спинка.

– Какие листья странные тут, – кивнул на куст Алексей и застыл на секунду, шокированный увиденным.

Нина, с облегченным вздохом снявшая сапоги, легко забросила маленькие свои ступни на ветку, но при этом и без того укороченные полотнища её юбки с разрезами завались едва ли не на грудь девушки.

– Ну, а ты, как будто не знал, что под такие платья никто не надевает нижнего  белья, – спокойно и деловито оправляя юбку, сказала она. – Да и ничего удивительного у меня там нет…

Переведя дыхание, Ворон кивнул, мол, и в самом деле, чему тут удивляться. Гораздо удивительнее было то, что девушка спокойно легла обнаженной спиной на бетон, даже не охнув. Кто-то или что-то, будто нарочито перед их появлением, тщательно смел с поверхности балки всю пыль и крошки, превратив её в жесткое, но ровное и гладкое лежбище.

– Жаль, никто не догадался из «Черного дома» еды с собой прихватить, – посетовала все тем же, удивительно спокойным тоном репортерша. – Я бы сейчас от пары бутербродов с колбасой не отказалась… и от горячего чая, а то здесь как-то не жарко…

– Да никто не ожидал, что город пустой, – ответил ей Алексей, чтобы сгладить возникшую было неловкость от увиденного. – Да и потом, кто ж его знает, во что превратились бы эти бутерброды здесь…

– Что не подумали – это верно, – согласился со своего места Голицын. – А вот про превращение бутербродов – это вряд ли. С нами же ничего не случилось за время пути. Кажется, ни у кого седой бороды не появилось, или тремора старческого. Могли бы и бутерброды выжить вполне… А может, и здесь они есть, только еще не дошли мы до этого места…

– Колбасы в городе не бывает, – раздался от декоративной арки незнакомый голос. – Разве что, сырокопченую вековой давности вам где подсунут…

16

У входа во дворик стоял невысокий мужчина в длиннополом, черном пальто нараспашку, опираясь, как на трость, на небольшой, не лишенный оружейного изящества карабин. Простое лицо его отливалось серым, будто впитавшимся в кожу цветом, длинные волосы, рассыпавшиеся по плечам, были той удивительной масти, что именуют «соль с перцем», при этом соли-седины в волосах было заметно больше. Под пальто у мужчины просматривалась перепоясанная ремнем с небольшой открытой кобурой кожаная куртка и такие же штаны, заправленные в крепкие, но разношенные сапоги.

– За пистолетик-то не хватайся, – сделал незнакомец замечание Ворону, потянувшемуся было к оружию. – Я вас с дружком твоим снять мог, как только на проспекте приметил...

– Выходит, поговорить пришел? – спросил Голицын, пытаясь перехватить инициативу, да и немного отвлечь незнакомца от Алексея.

– Выходит, что нет, – ответил мужчина, шагнув чуть поближе к кострищу так, чтобы видеть всех сразу. – Говорить – это вы будете, а я – спрашивать, потому как – через мой район идете. Или не знали?

– Не знали, – честно признался Голицын, понимая, что теперь основная тяжесть возможных переговоров ложится на него. – Мы в город только-только приехали…

– Тогда себя назовите, – потребовал незнакомец, однако, сам представляться не спешил. – Да только без всяких там чинов и регалий, как у вас заведено, просто прозвища назовите.

– Я Князь, а это Ворон, – кивнул на Алексея подполковник. – А это…

– Девки не в счет, – оборвал его мужчина. – Надо будет, сам спрошу…

– И твоя тоже не в счет? – с легкой подковыркой уточнил Ворон.

В углу дворика, там, где решетка должна была смыкаться с обветшалой стеной особнячка, но была кем-то безжалостно выломана, на гранитном бордюре вырисовывалась длинноногая тонкая фигурка в коротенькой, едва прикрывающей пупок курточке, брючках в обтяжку и полусапожках, поблескивающих металлом блях. Какое оружие она держала в руках, разобрать глядя против света было трудно, но то, что это явно были не шпильки для волос, Алексей сообразил сразу. И еще он почувствовал, как неожиданно гулко забилось сердце в предвкушении чего-то непонятного, загадочного, но – вряд ли опасного для него и его спутников.

– Так это ж Жанетка, – с легким удивлением в голосе сказал незнакомец и тут же осекся. – Вы что же – совсем пришлые получается?

На лице его отразилась молниеносная работа мысли, череда каких-то расчетов, прикидок, догадок, даже фантазий. Чуть более внимательно незнакомец оглядел напрягшихся мужчин – одного в солдатском, простеньком мундире, слегка измазанном кровью на рукаве, второго – в вечернем, дорогом, но неброском костюме с пронзительным взглядом опытного дознавателя. И вслед за ними женщин. Нина во время разговора Голицына с неизвестным успела сбросить усталые ноги с ветки, оправить кое-как подол коротко обрезанного, но все еще выглядевшего шикарно платья, а Сова в своем цветастом одеянии так и продолжала лежать у стены неподвижно, с плотно закрытыми глазами.

«С какого-такого светского раута эта парочка сбежала? – думал незнакомец. – Да еще по дороге солдатика, а мундир-то явно не офицерский, прихватила, да еще где-то эту блеклую цыганку нашли… Не столичные штучки, точно, да и не поедет сюда из Столицы такая компания. Им и в Столице вместе собраться только светопреставление поможет. И вряд ли фокусы какой-то из спецслужб, слишком уж мудрено, не в их правилах так работать в городе. Неужели Маха была права и сюда, к нам, время от времени открывается какой-то портал не портал, проход не проход, но нечто, через которое проваливают и люди, и нелюди?»

Наконец, поразмыслив и приняв решение, он безо всякой опаски, сильно прихрамывая на левую ногу и пользуясь карабином, как костылем, прошел к кострищу и твердо заявил:

– Значит так, разговаривать будем не здесь. Если хотите уцелеть и дальше существовать в городе, пойдемте со мной, там, кстати, и поговорить можно будет спокойно. Никого не спрашиваю, согласия не жду. Уходим через пару минут, как соберетесь…

И тут же, повернув голову позвал:

– Жанетка, давай сюда…

Длинноногая девчонка легко и грациозно, как кошка, спрыгнула с бордюра и в десяток длинных, размашистых шагов пересекла дворик. Только тут Алексей понял, почему так разволновался, мельком взглянув на нее. Это была копия той самой мулатки из дальней африканской деревни, из другого полушария и другого мира. Копия настолько достоверная, что сердце Ворона не приняло на веру невероятность совпадения.

– Ты как здесь очутилась? – невольно вырвалось у штурмовика.

Наверное, он глазел на подошедшую Жанетку слишком удивленно и бесцеремонно по местным обычаям, и она демонстративно бросила взгляд на незнакомца, ища поддержки, тот молча кивнул, разрешая ответить.

– Дядя меня взял, в оплату, – сказала мулатка, уперевшись глаза в глаза Алексея, видно, почувствовав женской интуицией двойное дно его вопроса. – Я теперь всегда с ним. Это каждый знает.

– Какой дядя? – не понял штурмовик, уже приходя в себя от неожиданной встречи.

– Дядя – это я, – ответил незнакомец. – Просто Дядя и всё. А взял Жанетку за проход через район. Мой район. Все платят, кто чем, вот её и предложили…

…В маленьком, когда-то тихом и уютном дворике перед небольшим двухэтажным особнячком, подальше от обветшалых стен, упавших мертвых деревьев и куч неизвестно откуда взявшегося мусора пристроились возле горящей ярким, синим пламенем таблетки сухого спирта два добытчика, как называли они сами себя. Над пламенем они приладили небольшой котелок, наполненный водой, принесенной с собой во флягах, и сейчас терпеливо ожидали, когда можно будет погреться горячим напитком.

Оба добытчика были людьми опытными, сидели лицом друг к другу, на всякий случай контролируя пространство за спиной товарища, а свои тяжелые, громоздкие рюкзаки сложили в сторонке, добавив к ним еще и непонятную на первый взгляд кучку старого тряпья, явно представляющую для добытчиков ценность. А кто бы в Городе стал таскать с собой ненужные вещи?

– Тихий здесь район, пустой, – неторопливо рассказывал тот, что был на первый взгляд постарше, заросший густой пегой бородой, своему подельнику, известному под кличкой Морячок. – Вот дальше, левее от реки опять начнутся жилые кварталы, там надо будет ухо востро держать…

– А здесь кто хозяйничает? – полюбопытствовал Морячок.

– Да всякое говорят, – уклончиво ответил сивобородый, предпочитающий, правда, что б его называли Седым. – Но вот там, за дорогой, начинается хозяйство Дяди…

– Того самого? – полуоткрыв рот от удивления, спросил Морячок. – Из изначальных?

– Ага, того самого, который здесь роту бундесвера закопал…

– А ведь правду говорят, что он всегда один, или нет? как же он с целой ротой справился?

– Один он, один, – подтвердил Седой. – Здесь никто не живет, разве что в метро народец пристроился, но это на оконечных участках дядиного района… Да и не лезет народец из-под земли на поверхность, привыкли они там, в подземельях своих.

– А ведь ему ж поклониться надо чем бы? – спросил Морячок, намекая на обязательную мзду хозяевам тех районов, через которые они проходили в своем дальнем и опасном путешествии.

– Не торопись, – солидно ответил сивобородый, – земля его начинается за дорогой, там он и хозяйничает, а тута пока еще ничья территория…

– А почему ж ничья?

– Да не нужна никому оказалась, или руки ни у кого не доходят под себя ее подгрести, – пояснил Седой. – Таких мест в Городе больше, чем занятых, вот мы и пройдем мимо без приключений…

– А он-то нас не застукает? – с легким недоверием поинтересовался Морячок.

– Территория большая, – туманно ответил Седой. – А мы тут часок посидим, чаю выпьем и дальше тронемся…

– Чаем-то угостишь? – раздался за спиной сивобородого голос, от которого вздрогнули оба подельника.

Люди опытные, в своем деле не раз проверенные, они просто-таки не могли не заметить не то, что человека, даже кошки, водись они в городе, подбирающейся к ним поближе, но голос прозвучал совершенно внезапно, а главное, раздавался непонятно откуда, чуть не с небес, затянутых привычным серым туманом.

– Ох, угостим, – выдохнул из напрягшихся враз легких воздух Седой. – Подходи, вот, садись с нами, мил человек…

Левая рука добытчика уже скользнула под полу старенького черно-серого бушлата, нащупывая рукоятку мощного армейского пистолета, припрятанного на такой вот случай за поясом брюк именно справа, но голос опередил его движение.

– Руки перед собой, любой резкий жест, и вы оба покойники… теперь медленно повернитесь ко мне лицом…

Когда из-за спины говорят такие слова, да еще уверенным спокойным тоном человека, привыкшего, что его команды выполняются на счет «раз», то лучше для здоровья и безопаснее, по крайней мере, на первое время, команды эти выполнять. Оба добытчика, безропотно  положив ладони на колени и медленно елозя задницами по пепельно-серой земле, начали разворачиваться.

Окликнувший их человек стоял чуть сзади и слева, каким-то хитрым образом не попав в поле зрения обоих до тех самых пор, пока не подал голос. Был он одет в привычное длиннополое черное пальто нараспашку, из-под которого блестела молниями кожаная куртка и такие же, чуть потертые штаны. Дядя опирался на старинный, еще дедами сотворенный небольшой армейский карабин с откинутым штыком. Но нарочитая беспечность в позе была обманчива, из левой руки, чуть скрываемой полой пальто, в сторону добытчиков смотрел настоящий монстр среди пистолетов, умеющий стрелять и очередями. С расстояния в три метра промахнуться из такого оружия не смог бы и слепой от рождения.

– Тебя я знаю, Седой, – не двигаясь с места, но тщательно ощупывая добытчиков глазами, сказал Дядя. – А кого ты теперь с собой водишь?

– Морячок это, Дядя, – отозвался сивобородый чуть подобострастно, как и подобает говорить с хозяином района. – Он в первый рейд со мной в этот раз…

– А Сверчок, стало быть, сгинул? – скорее утверждающе, чем вопросительно произнес Дядя.

– Да уж тому почти полгода, как сгинул, – подтвердил Седой, кивая.

– Хороший был добытчик, правильный, сразу к хозяину шел, на разговор – веско сказал Дядя.

– Да и мы к тебе собирались, – нагло соврал Морячок, без спроса влезая в чужой разговор. – Вот, думали, чайку попьем и к тебе сразу же. А то притомились, понимаешь, по дороге…

– Какой шустрый у тебя подельничек образовался, – неодобрительно глянул на Морячка Дядя.

– Ну, может мы того, руки-то с колен уберем? – попросил Седой.

– Сидите, как сидите, – строго сказал Дядя. – Тебя-то я хорошо знаю, помню, не стоит слабину давать, загрызешь, как раз плюнуть, а вот Морячка твоего вовсе не знаю. Так что – посидите так.

– Сейчас вода закипит, – выразительно скосил глаза на котелок над спиртовой таблеткой Седой.

– А да и пусть кипит, – легко согласился Дядя. – Нам она не помешает… А пока – рассказывайте, братцы-разбойнички, как дела у вас?

– Да какие дела, Дядя, – заерзал чуть нетерпеливо Седой. – Видишь, живые, вот то и слава богам.

– Откуда идете? – тон Дяди стал повелительным, категорически запрещающим увиливать от вопросов.

– С запада, почти от самой Реки, – убито признался Седой, понимая, что молоть языком, заговаривая зубы, теперь уже бесполезно.

– С Хранилища что ли? – вдруг повеселел Дядя. – С золотишком, с камушками? Или еще с каким ценным товаром? По заказу или сами по себе туда лазали?

– По заказу, Дядя, – вновь быстро вклинился в разговор Морячок. – Кто ж туда сам по доброй воле полезет…

– Да ты не расплывайся в горе, Седой, – насмешливо подбодрил добытчика Дядя. – Не горе это, так, мелкая неприятность в жизни. Да и мне ваше золото не нужно, что ж я его – есть что ли буду или в карабин заряжать…

– Да у тебя-то есть, чем карабин заряжать, – по-прежнему тускло отозвался сивобородый.

– Точно, в патронах у меня достаток полный, – согласился Дядя. – И с харчами порядок, потому и разговоры с вами веду, а не пристрелил на месте…

– Мы ж на нейтралке, – почти взмолился Седой. – За что стрелять-то? Твоя земля вон, чуток поодаль, не хотели мы туда идти…

– Ты это Морячку рассказывай, он, похоже, и в самом деле здесь в первый раз, – деловито посоветовал Дядя. – Как бы ты дальше прошел, добытчик? через овраг? тогда и впрямь, давай я тебя здесь пристрелю, всё мучений меньше будет.

– Ну, нечем нам поклониться, – наконец, покаялся Седой. – Золотишко есть, кольцами, монетами, парочка слитков, да камушки разные, а больше-то… пустые мы, под заказ сработали… своего нет, а чужое отдавать, сам знаешь, каково оно…

– А хочешь, мы тебе негру отдадим? – вдруг предложил Морячок, почему-то только сейчас сообразив, что это будет выходом из положения.

– Какую негру? – усмехаясь, поинтересовался Дядя.

– А вот, у мешочков наших лежит, сейчас подыму, если позволишь…

– Подыми, только без дури, – строго попросил Дядя. – Мне ваша кровь и жизни не нужны, зачем лишний грех на душу, и без того их там достаточно.

Стараясь не делать резких движений, но в то же время поторапливаясь, что бы Дядя не успел передумать, Морячок подхватился с земли к сложенным у бетонной балки рюкзакам и слегка пнул непонятную на первый взгляд кучу тряпья, лежащую возле них. Тряпье медленно, нехотя зашевелилось, и из-под ветхого одеяла, давно потерявшего свою первоначальную расцветку, поднялась невероятно тощая девица с темно-шоколадным цветом грязной кожи и короткой стрижкой кудрявых, жестких даже на взгляд волос на голове. То, что это девочка, а не мальчик, угадывалось только по мелькающим под распахнутой безрукавкой маленьким грудкам. Еще на необычно экзотической для города негре были фантастических размеров шаровары, какие-то разбитые босоножки на грязных, запыленных ногах и – кожаный в заклепках ошейник, от которого к торчащей из бетонной балки арматурине шла тонкая, но прочная стальная цепочка.

Морячок сноровисто отомкнул цепочку от арматуры и, сильно дернув за нее, подтащил девицу поближе.

– Вот, Дядя, гляди-кось, какая негра, настоящая…

– И зачем она мне?

Теперь, когда де-факто признание прав Дяди состоялось, он сменил позу, перехватив карабин за шейку приклада и забросив его стволом на плечо. Пистолет-страшилище он сунул куда-то за пояс, но указательный палец правой руки бдительно лежал на спусковом крючке карабина, не давая добытчикам шанса даже просто попробовать изменить ситуацию в свою пользу. Да они и не стали бы тягаться в скорости и меткости стрельбы с одной из городских легенд.

– Найдешь, на что пристроить, – зачем-то принялся уговаривать Дядю Седой. – По хозяйству, если сделать чего, да и попользовать можно с удовольствием…

– С удовольствием говоришь…– Дядя пристально оглядел девицу, отыскивая в ней признаки грядущего удовольствия, но так ничего для себя и не нашел, вздохнул. – А на цепочку ее зачем посадили? для удовольствия или что б не кусалась?

– Пугливая очень, – бойко соврал Морячок. – Боится всего, с перепугу бежит, сломя голову. Вот для ее же пользы и прицепили, что б не потерялась, пропадет же, если одна в городе…

– Ох, и ушлый вы народ, просто оторопь берет, – явно процитировал какого-то неизвестного добытчикам автора Дядя. – Ладно, давай цепочку…

Морячок ловко перекинул звенящий конец цепи, подхваченный Дядей левой рукой, и слегка подобострастно, переняв первоначальный тон Седого, спросил:

– Ну, мы, наверное, пойдем, а, Дядя?

– А я вас и раньше не держал, – засмеялся собственной шутке тот. – Через Казимира планируете дальше идти?

– Планируем, Дядя, – согласился Седой, испытывая облегчение от того, что все так благополучно кончилось. – Удобнее там, да и мост, кажись, еще лет сто простоит, хоть и ржавый весь…

– Скажешь ему, что бы прислал человечков за патронами, – распорядился Дядя. – Он и сам порадуется и вас до конца своей земли проводит.

– Вот спасибо, Дядя, – Седой и в самом деле не ожидал такой щедрости, приготовясь было отдать Казимиру пару золотых вещичек из своего груза, тех, что полегче, да попроще, с ним по-другому, было нельзя никак.

Обрадованные добытчики, благополучно забыв о недавнем желании попить горячего чайку, принялись лихорадочно собираться, утоптав догорающую спиртовую таблетку, закинув котелок в один из громоздких рюкзаков, поправляя свою одежду и снаряжение. Пока шли эти недолгие сборы, Дядя стоял неподвижно, изредка, скосив глаза, поглядывая на девицу на цепочке. А когда добытчики, почтительно поклонившись в знак уважения, отошли от них уже на порядочное расстояние, спросил, не поворачивая головы:

– Ты откуда в городе взялась?

– Родилась здесь, – без малейшего акцента ответила мулатка.

– Вот как? – задумчиво констатировал Дядя. – А этим… давно попалась?

– Вторую неделю за собой таскают… таскали то есть…

– Погоди, сейчас они с глаз уйду, сниму с тебя цепочку, – пообещал Дядя.

– Убегу, – равнодушно ответила мулатка.

– Куда? – насмешливо удивился Дядя. – К таким вот добытчикам? или не притомилась, пока они тебя две недели пользовали? кормили хоть немного?

– Немного, – помрачнев, ответила девица. – В самом деле достали до матки за две недели… А ты что ль меня пользовать не будешь?

– Я тебе потом зеркало дам, – туманно пообещал Дядя. – Поглядишь на себя… Отмыть сперва, откормить, а уж потом про пользование думать…

Бушлатовые спины добытчиков уже пропали за поворотом, но Дядя выждал еще пяток минут, и, отстегнув от ошейника цепочку, скомандовал: « Ну, вот, беги…», а сам присел на бетонную балку, достал из кармана пачку сигарет и со вкусом раскурил одну.

Дернувшаяся было на пару шагов в сторону и с удивлением обнаружившая, что Дядя не собирается за ней гнаться, мулатка подошла поближе.

– Тебя как зовут-то?

– Жанетта.

– А я Дядя, просто Дядя и никаких других имен. Покурю сейчас, и пойдем, Жанетка, на ночь устраиваться, время уже позднее, пока дойдем, самая пора будет. Сама-то куришь?

– Когда дают, не отказываюсь, – сообщила мулатка.

– А чего ж молчишь? – нарочито удивился Дядя. – Ты молчанку свою брось, если чего надо или захочешь, то сама спроси, я мыслей читать не умею, женских – тем более…

Он положил на балку, подальше от себя, пачку сигарет и зажигалку, даже чуток отодвинулся в сторонку, давая понять девице, что это не приманка, бросаться на нее и хватать он не будет. Жанетка, чуть помедлив, раскурила сигаретку и присела на корточки рядом с балкой. Сигарета была ароматная, вкусная, это мулатка могла оценить, привыкнув с детства к дешевым ядовито-ядреным «гвоздикам». Докурив, Дядя аккуратно потушил остаток сигаретки о подошву и чуть цыкнул на Жанетку, собравшуюся было выбросить свой бычок:

– Припрячь, а еще лучше, с собой захвати, не нужны тут следы наши…

Жанетка послушно сунула окурок в карман своих грязных шаровар, а Дядя пояснил:

– В городе таких сигарет больше нету, только я их и курю…

Тяжело опираясь на карабин, он поднялся с балки, а мулатка, будто очнувшись от долгого сна, с удивлением уставилась на яркую желтую пачку с нарисованным на ней бурым горбатым зверем, исчезающую в кармане пальто Дяди.

17

–… все подробности позже, сейчас поторопиться бы надо, – строго сказал хозяин района.

– Долго идти? – уточнила Нина, старательно наматывая портянки.

Дядя взглянул на нее с искренним удивлением, так смотрят обычные на люди на внезапно заговорившую кошку. Но все-таки ответил.

– По вашим ногам – минут сорок хода будет, да еще и осмотреться на месте надо… – и неожиданно спросил репортершу, намекая на обнаженную спину: – В тебе вот так-то не холодно?

– Не жарко, – поджав губы, ответила рыжая.

– И то хорошо, – согласился Дядя. – Пойдете своим порядком, за мной. Подчиняться беспрекословно, слушаться, как бога, в которого верите. Ну, это, конечно, если хотите дойти невредимыми.

Голицын кивнул, соглашаясь за всех с временным главенством аборигена. Ничего сверхординарного в требованиях Дяди не было.

Вернувшись от древнего особнячка на проспект, группа практически сразу же ушла вслед за поводырем в узкий проход между домами и дальнейший её путь пролегал через проходные дворы, маленький скверик, короткие проулки.

Дядя шел первым, сильно прихрамывая, но на карабин уже не опирался, разве что – иногда, а нес его в руках практически наизготовку. Разговоров не разговаривали, слишком уж внимательно, настороженно осматривался по пути хозяин района, частенько замирая на минуту-другую, пристально изучая то местечко, через которое им предстоит пройти. Притихла даже ноющая на неудобства ходьбы Нина, проникшись ситуацией.

А вокруг было серым-серо. И земля, и небо, и дома, и деревья были окрашены в едва ли не одинаковый, серый, заунывный цвет. И даже красные и желтые кирпичи многоэтажных строений приобрели какой-то неестественный оттенок буроватой серизны. И по-прежнему было безлюдно. Но теперь и Голицын, и Ворон обратили внимание на то, что по пути им не попадаются не только люди, но и животные, и птицы. Город, казалось, вымер.

Прошло полчаса дерганой, с постоянным изменением ритма ходьбы по городским пустынным закоулками, и Дядя остановил маленький отряд в глубокой, тенистой арке между двумя высокими домами. За аркой простирался очередной небольшой скверик с черными деревьями и малопонятными бетонными тумбами в два человеческих роста, а за сквериком высилась громада рукотворного обветшалого павильона. Дядя подозвал всю компанию поближе, подошла и Жанетка, всю дорогу то отстававшая от отряда, то обгонявшая его, исчезая и появляясь в поле зрения с легкостью и быстротой маленькой ящерицы.

– Это бывший кинотеатр, – кивнув на павильон, пояснил Дядя. – На тысячу мест, со всеми удобствами. И не только удобствами. Приглядитесь, видите – стекло рухнуло?

И в самом деле, одно огромное, витринное стекло на фасаде павильона отсутствовало, оставив после себя десятки крупных и мелких осколков, хищно скалящихся из металлической рамы.

– Осколки я там, снизу, поотбивал чуток, но все равно, будете проходить – внимательнее, – предупредил Дядя. – Я первым туда, всё проверю, потом дам вам сигнал. Смотрите внимательно, видите – чернота?

В глубине павильона в самом деле чернел зев какого-то то ли углубления, то ли входа непосредственно в кинозал.

– Это спуск в буфет, там буфет внизу был, когда еще заведение функционировало, – продолжил Дядя. – Оттуда я вам и мигну фонариком. Два раза быстро и два – медленно, чтобы не перепутать с чем другим. Разные тут блики случаются. Как увидите фонарик, быстро, а лучше всего – бегом, летите туда. Под ноги только смотрите, там и битого стекла полно, да и сразу почти ступеньки вниз начинаются…

Дядя передал Жанетке свой карабин, сбросил ей же в руки длиннополое пальто, оставшись в одной куртке, и быстро-быстро, как-то немного странно, полубоком, побежал из-под арки к павильону. Лишь несколько секунд спустя, Алексей сообразил, что ничего странного в перебежках аборигена нет, Дядя просто закладывает классический противопульный зигзаг, вот только хромота делает его бег необычным, еще очень необычно было видеть в пустынном и, кажется, незнакомом, но таком родном городе образцовые приемы поля боя. То появляясь, то исчезая за бетонными тумбами, Дядя очень быстро достиг павильона и юркнул внутрь. Напряжение среди маленького отряда к этому моменту возросло настолько, что все услышали, как явственно перевела дыхание Жанетка, а потом аккуратно положила пальто Дяди на потрескавшийся, посеревший от времени асфальт, закинула на спину карабин и вновь взяла пальто, перекинув его через левую руку.

Воронцов хотел было предложить ей помощь, но почему-то засмущался. С первых же секунд встречи мулатка оказывала на него странное мистическое воздействие своим абсолютным сходством со случайной партнершей, встреченной во время боевого рейда в бескрайней саванне. Да и слабой женщиной, которой требуется помощь в переноске чужого пальто, мулатка вовсе не выглядела. Сосредоточившись на собственных раздумьях, ворон едва не прозевал условный сигнал Дяди. Хорошо видимый снаружи на черном фоне входа в подземный буфет ярко сверкнул желтоватым светом фонарик. Дважды короткими сигналами-вспышками, и еще разок с гораздо большими интервалами.

Никто не стал командовать: «Вперед», даже пообвыкшийся было с ролью командира Голицын. Как-то разом все подхватились и устремились к павильону. А уже у самой металлической рамы с хищным оскалом остатков стекла Жанетка, как под руку, выкрикнула: «Осторожней!» и тут же на её слова отозвалась Сова негромким стоном и парочкой матерных выражений. «Нога», – добавила она, отвечая на взгляд Ворона. Из-под цветастого подола юбки не было видно, что же там случилось, но на сером, с морозными разводами мраморе пола появились яркие, такие бросающиеся в глаза, пятна крови… и с каждым шагом Совы их становилось всё больше и больше.

Встретивший их в темноте бывшего подземного буфета Дядя сориентировался мгновенно, протолкнув мимо себя всю компанию и буквально упав перед Совой на колени.

– Кровища… хуже не придумаешь, – буркнул он, отодвигая в сторонку подол цыганской юбки, уже впитавший в себя немного яркой жидкости.

Что уж там рассадила себе, задев остаток стекла в раме, Сова, сказать вот так, при первом осмотре, было трудновато, но кровь лилась рекой и уже хлюпала в маленькой туфельке девушки.

– Сама дойдешь? – выпрямляясь, спросил Дядя. – Тут недолго…

Сова кивнула, а абориген уже извлек из кармана какой-то странный желтоватый мешок из пластика, заставил девушку сунуть в него ногу и быстро закрепил верх на голени.

– На кровь тут всё, что хочешь соберется, – пробормотал Дядя. – Вот ведь нелегкая попутала…

– Я не специально… – как совсем по-детски пролепетала Сова и сама испуганная обилием вытекающей из нее красной жидкости.

– Сделал бы специально, уже давно была бы на Луне, – буркнул Дядя. – Теперь – все за мной, там тесновато, но потерпите. А ты, Жанетка, делай, что хочешь, но через минуту тут крови быть не должно…

Жанетка, серьезная, испуганно-сосредоточенная, только кивнула в ответ, передавая Дяде его карабин и пальто.

– Я помогу, – вызвался Ворон.

Ему непременно хотелось сделать что-то для мулатки, обратить на себя её внимание.

– Помоги, – кивнул Дядя. – Только быстро. И – её слушай.

Он увел за собой в темноту подземелья остальных, поблескивая лучом фонарика на гладких, полированных стенах облицовки, на далеком, у противоположной стены, запыленном и потускневшем зеркале. А Жанетка знаком позвала за собой Алексея.

Они поднялись по ступенькам к металлической раме, виновнице неожиданного происшествия. Оглядевшись, мулатка кивнула Ворону на стоящую в дальнем углу огромного застекленного вестибюля, где когда-то будущие зрители ожидали начала сеанса, а сейчас царила пустота и пыль, высохшую пальму в кадке.

– Тащи сюда, – полупопросила, полуприказала девушка. – Будем следы засыпать…

Пока штурмовик выполнял её распоряжение, Жанетка раздобыла где-то простецкий домашний веник и металлический совок.

– Сыпь на кровь, я заметать буду… и по улицу гляди, не забывай, – распорядилась мулатка.

Пальма пустила в кадке такие корни, что земли среди них почти и не было. В этом Алексей убедился, вскрыв пластиковую упаковку несколькими ударами ножа. Но приходилось выкручиваться, и он, откинув в угол ненужное никому злосчастное дерево, пытался изо всех сил присыпать остатками земли и пыли кровавые следы Совы. Мулатка следом за ним заметала влажную, окровавленную землю и тут же ссыпала её в неизвестно откуда появившийся у нее в руках пластиковый мешочек.

И хотя такая работа здорово отвлекала от наблюдения за происходящим на улице, да и утомительная, однообразная пустота не способствовала обострению внимания, но Ворон все-таки первым заметил у далекой стены кирпичного, когда-то желтого дома две фигурки.

– Глянь…

Он не успел ничего сообразить, как Жанетка перепуганным зверьком метнула к стене, прижалась к ней, будто хотела раствориться в прессованной мраморной крошке облицовки, и сдавленно проговорила:

– Прикрой меня…

Несмотря на всю странность происходящего, Алексей каким-то чудом смог сообразить, что от него требуется, и не стал открывать по далеким фигурам беспорядочного пистолетного огня, бессмысленного на таком расстоянии, но «прикрывающего», отвлекающего обстреливаемых от их цели. Ворон подскочил к стене, в которую вжималась мулатка, и встал перед девушкой, спиной к ней, стараясь как можно шире расправить плечи, чтобы закрыть Жанетку от чужих глаз. При этом про пистолет он все-таки не забыл, сопровождая медленно передвигающиеся вдоль стены дома фигуры стволом.

И только когда далекие прохожие исчезли за поворотом, Жанетка перевела дух и сказала:

– Спасибо, выручил…

– А кто это был? – кивнул в сторону улицы Ворон.

– Не знаю, – пожала плечами Жанетка. – Может, добытчики, а может, и призраки…

– А какая разница? – полюбопытствовал Алексей.

Мулатка удивленно вскинула на него выразительные, большущие глаза, обрамленные пушистыми ресницами.

– Правильно Дядя вас забрал, – сказала она. – Пропадете тут сами-то по себе… А разница… добытчик – он просто человек, как мы. А призрак – он не такой… не нашего мира, что ли. Вот с добытчиком ты можешь рядом посидеть, поговорить, даже вместе в рейд сходить, а призрак тебя не замечает, будто и нет совсем.

– А если и с ним поговорить? – не успокоился объяснением Ворон. – За руку взять, ударить…

– Ну-ну, – саркастически скривила губки Жанетка. – Один раз коснешься – ничего не будет, может, он исчезнет, или уйдет своей дорогой… а другой кто коснется – почернеет и сгорит за два часа, как дерево в огне… ну, а бывало, что и пропадали люди после этого, а куда, как – никто не знает… Ладно, нам заканчивать надо быстрее.

И снова сухой землей на капли крови, размякшую кашицу – в пакет, и так до тех пор, пока вокруг рамы и по пути к лестнице вниз, в буфет, не осталось следов.

– А почему тебя здесь не должны видеть? – поинтересовался Алексей, когда и разрезанная кадка из-под пальмы, и остатки самого дерева, и веник с совкам были надежно припрятаны за полуразвалившейся дверью в кинозал.

– Не меня, Дядю, – серьезно ответила Жанетка. – А я просто его отражение. Все знают, что если я здесь, значит и Дядя тоже. А такие места, как это – беречь надо… идем, только фонарика у меня нет, я-то дорогу помню, а ты лучше держись сзади, за куртку, и не отцепляйся…

Ночное зрение у Алексея было, вообщем-то, неплохое, но – именно что ночное, а не инфракрасное. В темноте незнакомого подземелья, куда не долетал ни единый, даже сильно посеревший в городе лучик света, Ворон оказался совершенно беспомощным. Впрочем, нет худа без добра, и вместо того, чтобы вцепиться мертвой хваткой в полу куртки мулатки, Алексей положил руку ей на плечо, тут же почувствовав под двойной-тройной броней одежды нервное и изящное девичье тело.

Жанетка провела штурмовика привычным путем почти через центр большого, гулкого зала в дальний его угол, к когда-то шикарному по местным меркам туалету. Правда, в сплошной темноте, царящей тут уже многие годы, оценить фешенебельность отхожего места было невозможно.

Алексей по звуку определил, как сузилось, стало совсем маленьким помещение, а потом плечи мулатки задвигались, она что-то делала, чуть наклонившись вперед… вздохнула без малейшего скрипа открываемая дверь, и микроточка диодной подсветки вернула жизнь глазам штурмовика. С большим трудом, но он смог определить, что находится в узком, тесном даже для одного человека коридоре, а стоящая перед ним мулатка, плечо которой он перестал сжимать, как утопающий соломинку, а просто держал на нем свою руку, пытается сдвинуть с мертвой точки солидный по размерам штурвал на явно металлической, тяжелой двери.

18

Широкий и приземистый коридор с выкрашенными в цвет хаки стенами и потолками, десяток самых обыкновенных дверей, когда-то белых, но с годами потемневших до «слоновой кости». Две синие «дежурные» лампочки в дальних углах коридора почти не давали света, а лишь обозначали его. И легкий, едва ощутимый гул далеко-далеко под двойным-тройным перекрытием пола работающего мощного двигателя, гул, который возможно было услышать и ощутить только в абсолютно пустом пространстве подземелья.

– Вот там, в начале, продсклад, кухня, столовая на триста мест, это первые две двери, но я-то столовой не пользуюсь, неуютно как-то в таком большом помещении одному кушать…

Импровизированную экскурсию по своим подземным владениям Дядя проводил уже после того, как очень лихо, почти профессионально, обработал рану на щиколотке Совы, сперва щедро облив её водкой из большой канистры, стоящей в углу коридора, потом сшил разрез самой обыкновенной иголкой. Видимо, долгая жизнь в Сером Городе обучила его и нехитрым, но очень нужным порой хирургическим приемам.

Едва закончилась операция, и Сову усадили в небольшой, уютной комнатке на жесткую, казенную кушетку, как вернулись Жанетка и Ворон, пройдя через три шлюза с массивными металлическими дверями, кодовыми замками, маленькой душевой, правда, сейчас не работающей. Оставив вместе с Совой всех новоприбывших то ли охранять девушку, то ли просто не путаться под ногами, Дядя и мулатка без малого два часа тщательно обследовали совершенно пустые залы и комнаты подземелья, заглядывая во все темные уголки. И только после этого осмотра абориген и принялся рассказывать и показывать нежданным гостям находящееся в его полном и безраздельном владении помещение.

–…дальше – спальня, тысяча человек спокойно, не толкаясь, влезет, а если постараться, при нужде и две тысячи вполне войдет. Потом – вещевой склад и что-то типа оперативной комнаты с выходом наружу через тройной шлюз. Это основной выход, там сразу человек пятьдесят могут выйти. А вход – рядом, через дезактивационную. Ну, а тут вот – оружейка и склад боеприпасов.

Ниже этажом – всякие технические помещения, там же и дизель стоит, и запас солярки. По моим-то потребностям – лет на двести хватит…»

– Для каких же нужд всё это строилось? – несколько удивленно спросил Голицын.

Еще в самом начале жандармской карьеры ему довелось повидать всякие бомбоубежища, но в основном это были подвалы в жилых домах или торговых центрах, где можно было пересидеть несколько часов авианалета. Здесь же подземелье создавали в расчете на долгое автономное существование, смысла которого подполковник не мог понять.

– Так защита на случай атомной войны, – в ответ тоже удивился Дядя. – Против ядерного оружия… или у вас такого нет?

– Если и есть, то под другим названием, – уклончиво ответил жандарм, понимая, что такого ужасного оружия, от воздействия которого надо на недели, а то и месяцы, прятаться под землю в их мире и в самом деле нет.

– Ну, а раз нет, то повезло вам, значит, – правильно понял сомнения Голицына Дядя. – А вот тут мои апартаменты… Что-то вроде штабного помещения, как раз на небольшое количество народа рассчитано. Тут и поуютнее, и подальше от всех входов-выходов. Да и на освещении-отоплении экономия значительная получается…

Подполковник решил не углублять тему смертоносного оружия, но для себя сделал отметку в памяти: при случае поговорить с Дядей подробнее, вдруг это окажется полезным, когда они вернутся в свой мир? А в возвращение пока еще верилось без особых каких-то сомнений.

– А как же дизель работает? – уточнил Ворон, засомневавшись в очевидном. – Солярке-то срок хранения лет пять от силы, ну, может, и через десяток она пригодна будет, но это уж очень на удачу…

– А то ты сам не видел в городе? – хитренько подмигнул ему Дядя. – Один дом стоит, как новенький, второму, рядом с ним, уже за сотню лет перевалило, весь расползся без ухода… Вот тут мне повезло, все запасы до сих пор свежие, будто вчера-позавчера закладывали… электричеством-то от города я опасаюсь пользоваться, вычислят враз, от генератора надежнее в смысле безопасности…

– А откуда в городе электричество? – спросил Голицын. – Кажется, на первый взгляд, конечно, всё давным-давно позаброшено…

– Электричество нам снаружи подают, газ также, продукты привозят, только – консервы одни, так выходит, что ничего свежего город в себя не впускает, – пояснил Дядя. – Хлеб здесь пекут, а об остальном никто не заботится, жрут тушенку и маринованные огурцы… но – видать всем всего хватает, раз больше ничего не придумали. Человек ведь такой по природе, если чего захочет, то непременно придумает, как сделать…

– И за что же вас так вот содержат? Кормят-поют-одевают? – поинтересовался Ворон, выучивший простую истину, что ничего в жизни не дается задаром, еще в раннем детстве.

– Не задаром, конечно, просто ты себе представить не можешь, сколько ценных вещей остается в пустом городе, даже если жители его покидают без особой паники в мирное время… – чуть снисходительно пояснил Дядя. – А, кроме металлолома всякого, утиль, так сказать, сырья и прочего, у нас ведь тут и банки были со своими запасами драгметаллов, и исследовательские институты, и лаборатории научные, и штатские, и военные. Вот тут эвакуацию проводили, как оказалось, из рук вон плохо. Почти все на месте осталось. Вот только – достать трудновато, но ведь достают ребятишки. Их за это добытчиками в городе называют. Пожалуй, единственная профессия и осталась, остальное, кроме электриков, так – любительщина. А электрики эти на трансформаторной, нас, говорят, от крупнейшей гидростанции запитывают, так вот на трансформаторной уже, кажись, внуки тех, кто начинал, работают. И живут там, короче, клан такой получился…

– И что же случилось-то с городом? – задал интересующий всех вопрос Голицын. – Почему такое вот…

– История долгая, с кометы все началось… – отозвался Дядя. – Конечно, умом каждый понимает, что комета тут не причем, но именно с её появления в небе всё это светопреставление в городе и началось… старая история. И длинная.

Да и вы, кажется, пока никуда не спешите. Разве что – вернуться в свой город, в привычный, не то, что здесь, мир… помочь я вам вряд ли смогу, но и мешать, конечно, не буду, а что из ваших попыток получится, даже представить невозможно», – перевел разговор с чем-то обременительной для него темы Дядя.

Как уже успели заметить подполковник и унтер-офицер, абориген рассказывал только, что считал нужным, умело сворачивая в сторонку с неудобных или преждевременных по его мнению вопросов.

– Не было раньше таких случаев? – полюбопытствовал Голицын.

– Может и были, – пожал плечами Дядя. – Кто в городе вам что-то скажет наверняка? Слухи разные всегда ходили, но так ведь даже про контакты с призраками рассказывают, но… на словах это всё… так – сплетни, байки у костра. Я, во всяком случае, ничего достоверного не знаю…

Конечно, лукавил Дядя, да и как ему было сразу перед неизвестными из иного мира раскрывать все свои секреты? Любой бы на его месте сначала выяснил, что за люди к нему попали, чем дышат, как живут…

– А что же – властей никаких в городе нет? Так и живете, каждый сам за себя? – поинтересовался Ворон, меняя тему, видимо, ощутив, что большего пока от аборигена, кроме ссылок на городские слухи, не дождаться.

– Как же без властей, – усмехнулся Дядя. – Где больше одного человека, там всегда кто-то – власть. Вот у меня – тут – я власть, а Жанетка, вроде как, подо мной ходит. Да и весь район тоже. Только для меня такая вот власть – скорее уж шалость, забава как бы.

А другая власть, над большим числом жителей, она в центре, только центр теперь не там, где вы привыкли, где он всегда в городе был. Центр давно уже сместился к железной дороге, и даже не к вокзалу, никто ведь в город и из города не ездит, а к товарной станции. Туда эшелоны с продуктами приходят, там же и расчет ведут за товары. Вот там и власть моментально образовалась. Они и со столицей связь поддерживают, и заказывают иной раз, что нужно не только, чтобы собственное самолюбие потешить, но и для города что полезное.

Я с ними мало контачу, в своем районе дел хватает, да и не мое это – во власти лезть. Но знаю, если попрошу о чем, ко мне прислушаются. Я же тут городская легенда, прямо живой артефакт…»

– А чего ж ты тогда так людей опасаешься, если легенда? – спросил Ворон. – Тебе же честь должны отдавать еще за двадцать шагов…

– А ты сказки-то детские помнишь? – неожиданно переспросил Дядя. – Вот про кощея бессмертного, про змея горыныча… тоже ведь легендарные личности, а всякий в тех же сказках их убить норовит. У простых-то людей не получается, но попробовать одолеть легенду каждому хочется. Приходится беречься и от дураков, о себе возомнивших, и от всяких умных людей… Сказки сказками, но ведь по городским-то меркам это и не бомбоубежище вовсе, а пещера Алладина, полная драгоценностей…

– Но, если в остальном мире всё по-прежнему, а вот только наш город таким стал, то почему люди здесь продолжают жить? Среди всяких опасностей, без удобств, без нормальной пищи, – задумчиво спросил Голицын.

– Уйти-то можно, – согласился Дядя. – Вот только не всех город выпускает, ну, так же, как не всех извне в себя впускает. Говорят, по окружной дороге можно сутками ездить, если с той стороны, а в город въехать так и не суметь. Да и еще… ведь от добра добра не ищут. Тут люди уже которое поколение живут, привыкли, приспособились, другой жизни не видели и не знают, и сколько им не рассказывай про солнышко, дожди, снег… ну, не нужно им какое-то непонятное солнце, если они его в глаза не видели.

– А сюда, значит, извне все-таки попадают люди? Обыкновенные, не потусторонние, как мы? – спросил Ворон.

– Попадают, да еще как, – кивнул Дядя. – Особенно поначалу, кто только не рвался… и ученые, поглядеть, что тут да как, и военные, имущество свое прибрать, и так – любители острых ощущений. Считать, конечно, никто не считал, но мне думается, один-два из сотни пройти смогли. А вот дальше…

Тут же как. Зайдешь в один дом, все чисто, тихо, можешь даже пожить остаться недельку-другую, пока не надоест. Телефон, опять же, работает, звони в любое место. Водопровод во многих домах функционирует. Вода, правда, плохая, грязная, но… для бытовых-то удобств вполне подходящая. А в соседний, или через один-два, дом зайдешь, тут тебя и ногами вперед вынесут, если будет кому выносить. И непонятно почему. Нет никаких закономерностей в этих странных ловушках.

Потому добытчики, те, кто в городе шурует, смертники. Сами это знают, и редко кто до серьезных годков доживает, всего ведь предусмотреть невозможно. Но ходят упорно, кто сам по себе, кто по заказу железнодорожных… а те, по большей части, сами заказы получают от иногородних.

Вопросец ваш общий, от обоих, предупрежу. Конечно, ученым всяким жуть, как интересно было, что же у нас происходит, да как такое возможно, но… Что тут сказать? Аппаратура, которую они иной раз сюда протаскивали, показывает, что всё в городе нормально. И радиации особой нет, и каких-то канцерогенов и мутагенов… черт разберет эти слова, но все это значит только одно – нормально всё в городе. Ученые эти отколупнут, бывало, на анализ  кусок от кирпича, а анализ показывает, что камушку этому полторы тысячи лет. От соседнего дома отколупнут, а тому – и полусотни лет не наберется.

Вообщем, из-за таких вот загадок и погас как-то научный интерес к нам. А какой может быть интерес к сплошной загадке без разгадок? Да никто и не в обиде, меньше заморочек без этих-то умников. А военные… те из-за другого утихомирились.

Как получалось. Шлют они полностью снаряженную группу из лучших бойцов спецназа. Задача – тьфу для таких профессионалов. Пройти через пару районов, добраться до лаборатории какой-то секретной или заводика, на котором вояки заправляли, взять оттуда то ли записки, то ли какие результаты экспериментов, а может и какие готовые изделия не громоздкие и – вернуться. А группа исчезает. Как сахар в горячей воде, растворяется без остатка. Не то, что тел, ни оружия, ни кусочка амуниции, ни даже следов от стоянок их не остается. Даже передать ничего не успевают, как и что тут происходит. Радио-то в городе совсем не работает, не пропускает волны ни туда, ни оттуда. Пробовали через городские телефоны связь держать, так еще хуже выходило. Любой почти звонок – минус человек из группы.

Вот так и успокоились, чего ж людей гробить, да и не людей жалко стало, а то, что безрезультатно. Правда, бывает и до сих пор, раз-другой в год кого подсылают… или по их же просьбе любители приключений забредают. Но с такими тут разговор короткий… да и не у нас, у самого города».

Не сказать, что Голицын и Ворон слушали Дядю раскрыв рты, им по своему предыдущему статусу жандармского подполковника из отдела неординарных расследований и штурмовика с огромным боевым опытом не положено было открыто выражать свои эмоции. Но вот впитывали они все, что говорил абориген, как сухая губка воду. Это могло, да и обязательно пригодится им в сложившихся жизненных обстоятельствах, поможет избежать многих обязательных в начале любого нового пути глупых ошибок.

– Получается, что обратной дороги нам нет? – почему-то решил в завершение сегодняшнего, первого обстоятельного разговора спросить Алексей.

Сейчас его по непонятной причине больше волновало не возможное возвращение, а то, как сложатся здесь его отношения с мулаткой, ничего не подозревающей об их предыдущей, казалось бы случайной, встрече в дебрях Африки.

– Дорога-то, наверное, через все тот же «Черный дом» проходит? – риторически спросил Дядя, которого Голицын уже успел просветить по некоторым деталям их попадания в город. – А к «Черному дому» вам еще дойти надо. Вопросец пока самый сложный для вас. Вы же сюда больше ехали, чем шли, и шли потом по трассе, а это – разговор особый, ну, да еще и новичкам везет, вот и проскочили без потерь. Ну, или почти без потерь. Девка-то ваша оправится через сутки, может, и пораньше, у нее только кровопотеря большая, а так – пустяки. А вот обратно только идти придется. Как доберетесь? И дойдете ли вообще? У нас на такие рейды, да еще и за город, не всякий добытчик вызовется. А вы все пока еще здесь, у нас, зеленые…

И в самом деле, ни Голицын, ни Ворон, ни кто-то из девушек не имели даже минимального опыта выживания в таких экстремальных, непредсказуемых условиях. Наверное, лучшим выходом было пожить хотя бы несколько недель в городе, освоиться с местными условиями, подготовиться к переходу.

– Ну, ладно, разговоры разговаривать бесконечно можно, – прервал сам себя Дядя. – Теперь надо перекусить, что там успели девки приготовить, помыться да отдыхать…

– А почему же девки? – поморщился от такой явной вульгарности аристократ.

– А как еще? – искренне удивился Дядя. – У нас такое обращение всегда было, ничего обидного, девки, пока молодые, и мужики…

– Ну, если только всегда, – вскинул подбородок Голицын, давая понять, что ему все равно не нравится такое обращение к женщинам, и сам он будет тщательно оного обращения избегать.

19

На аскетичные, больше всего похожие на тюремные, крепящиеся к стене нары настелили отличные матрасы с какой-то мягкой и упругой одновременно синтетикой внутри. В самой дальней от входа в штабное помещение комнатке легли женщины, Нина и Сова, во второй устроились мужчины вместе с Дядей, который, похоже, ради них пожертвовал плотскими удовольствия с Жанеткой. Во всяком случае, его постель была вдвое шире, чем все остальные в комнате и явно предназначалась не одному человеку. Мулатку же абориген отправил дежурить в аппаратную. «Пусть последит за приборами, там и вздремнуть есть где», – коротко пояснил Дядя, но все, конечно, поняли, что караулить Жанетка будет не показания вольтметров и амперметров, а их самих, нежданных гостей. И то правда, мало ли кто чего задумает учудить ночью? Тем более, что девушка захватила с собой компактный, но грозный на вид пистолет-пулемет, казалось бы, совершенно излишний в изолированном от внешнего мира подземелье. «Ночь – время особенное, – туманно пояснил Дядя. – А с оружием спокойнее всегда…»

Впрочем, если верить все тому же аборигену, ночи в городе отличались от дня лишь сменой серого неба на очень темно-серое. Ни Луны, ни звезд сквозь загадочный покров видно не было, как и не пробивались к земле уже который год солнечные лучи.

Измученная долгим днем, полным неожиданных встреч, открытий и прикосновений к тайнам, не менее долгой ночью, проведенной в «Черном доме» и успокоению нервов тоже не способствующей, рыженькая репортерша уснула мгновенно, что называется – без задних ног.  Прилегши на правый бок, она на том же, казалось, боку и проснулась утром, ни разу не пошевелившись за долгие без малого десять часов. И снов не видела, как бы не старалась что-то вспомнить на утро.

А вот Сова, изобильно напоенная за ужином красным вином для скорейшего восстановления потерянной крови, спала беспокойно, то и дело переворачиваясь со спины на живот, сворачиваясь калачиком и снова распрямляясь. Может быть, её беспокоил порез на ноге, может быть, туманные, полные неясных намеков сновидения, но и она утром ничего не могла вспомнить из, кажется, увиденного.

Лучше и спокойнее всех собравшихся в бомбоубежище спал Воронцов. За годы солдатской службы у него выработался иммунитет и к нервным встряскам, и к условиям отдыха, лишь бы достаточно было времени на сон, а здесь его никто не собирался будить по «подъему» или чужими выстрелами поблизости.

Долго не мог уснуть подполковник Голицын, хотя никогда не жаловался на нервы, находясь едва ли не с юношеского возраста на работе особых служб. Но в данный момент вся его закалка не помогла, и Князь раз за разом вспоминал рассказы Дяди, старался хоть как-то проанализировать интонации, жесты, мимику, сопоставляя их со словами аборигена. Наверное, в более приемлемой обстановке, да еще и при помощи специалистов, это дало бы какой-то значимый результат, но сейчас, в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием подполковник все больше и больше убеждался, что Дядя не врал, во всяком случае сознательно, в большинстве своих рассказов.

Жанетка тоже долго не могла заснуть, ворочаясь на узкой кушетке в дежурке, среди слабой, контрольной подсветки бесчисленных, казалось бы, циферблатов, тумблеров, панелей. Она уже привыкла здесь, в бомбоубежище, каждую ночь проводить с Дядей, но прекрасно понимала, что он отослал её в дежурку от греха подальше, чтоб не вводить в излишний соблазн своих гостей-найденышей. Хозяин района и самой мулатки отлично понимал, что спать рядом с ней и не попользоваться темпераментным, стройным телом способен лишь натуральный евнух, с напрочь отрубленной пятой, мужской конечностью, тем более, что Жанетка чаще всего сама выступала с инициативой в любовных играх. И еще её тревожило поведение того самого солдата, с которым она убирала остатки крови у разбитой витрины павильона. Что-то не давало Жанетке понять этого, уже немолодого, по меркам города, парня, его взгляды, странные вопросы и какое-то глубинное неправильное ощущение, что они уже где-то виделись, встречались, может быть, в другой жизни или ином мире. И встреча эта была очень запоминающейся для обоих. Наконец, усталость взяла свое, и мулатка, свернувшись на кушетке калачиком, провалилась в чуткое забытье до самого первого тревожного звука, оказавшегося на поверку вовсе не тревожным, а бытовым и обыкновенным.

А Дяде снилась комета. Косматая звезда. Яркая точка на небе, с которой все и началось когда-то, очень давно. Так давно, что и сам Дядя перестал вести отсчет прошедших уже и не дней или месяцев, а лет и десятилетий…

…которую уже ночь подряд в небе над Городом висела злая хвостатая звезда, обещая беды и катастрофы до сих пор человечеству неведомые и ужасающие. Она появилась давно, и предсказавшие её появление астрономы еще месяцы назад разглядывали небесную странницу в телескопы, не придавая её появлению особого значения до тех пор, пока простым, невооруженным оптикой глазом каждый смог увидеть внушающую какой-то особый мистический трепет комету.

Подспудно вселяющуюся в души людей при виде небесного явления тревогу мало кто воспринимал всерьез, небось, не в средневековье живем, но и отделаться от смутных предчувствий было не так просто. Тем более, что следом за открытым для простого зрения появление на небе кометы пришли слухи.

Кто-то рассказывал о тщательно скрываемой властями катастрофе на нефтехимическом комбинате, расположенном на дальней окраине Города, волнуя слушателей ужасающими подробностями выброса смертоносных газов и приближающимся кошмарным ядовитым облаком. Но через несколько часов сплетню осмеяли жители окружающих нефтекомбинат кварталов. Они, как ни в чем ни бывало, приехали на работу и только тут узнали о своей горькой участи, уготованной им языкатыми сплетниками.

Но остановить прорыв человеческой фантазии уже было невозможно. Нелепые и зачастую вполне правдоподобные слухи множились в Городе, как круги на воде от единственного брошенного камня. И заговорили о прорыве канализации, отключении электричества, о жутких собаках-монстрах, сбившихся в стаи и пожирающих все, что встречалось им на пути. Обладающие более богатой фантазией придумывали «истинные происшествия» с участием таинственной бактериологической лаборатории, нелепых мутантов-зомби в темных глубоких подвалах старинных домов, с внезапной солнечной активностью и потоками жесткого излучения.

Прошло совсем немного времени и запутавшиеся, не знающие, кому и в какой мере верить обыватели испуганно вздрагивали, услышав по радио бодрый голос ведущего: «А теперь – последние новости из Города Катастроф…»

И все-таки, невзирая на панический испуг и нервные срывы отдельных горожан, Город продолжал жить в привычном ритме. По-прежнему ходили по улицам автобусы и трамваи, продолжало, как ни в чем ни бывало, функционировать метро, люди отсиживали положенные часы в конторах и выстаивали свои рабочие смены у станков, после работы ремонтировали бытовую аппаратуру, шили новые костюмы и пальто, покупали продукты, которых, как ни странно, в магазинах не стало ни меньше, ни больше.

Но подспудно, как-то мистически, кризис назревал; незаметно, капля за каплей, аккумулировался в людях страх, неуверенность в будущем, готовность верить в любое громко произнесенное слово; и в первую очередь это чувствовали не городские власти, не милицейские оперативные службы, которым по рангу положено было знать всё, что твориться в Городе, и даже не сами аборигены. Первыми просчитали этот кризис военные, и аккуратно, без паники и особой рекламы они свернули и перевели из Города в другие места унтер-офицерское училище, полдесятка складов военного имущества, в первую очередь – запасов продовольствия и горюче-смазочных материалов. Ну, и конечно, эвакуировали ту самую таинственную бактериологическую лабораторию, о которой так много говорилось в последние дни, но про которую достоверно мало кто из горожан знал. А вот до складов боеприпасов и оружия, тех самых, стратегических, длительного хранения резервов, руки у армейских хозяйственников не дошли.

И когда гром грянул, он показался каким-то невзрачным, тихим и неприлично спокойным. Вовсе не этого ожидали от ставшей уже привычной, но все равно напряженной, полной панических настроений и истерик атмосферы. Просто начался Исход. Без забитых машинами трасс на выезде из Города. Без штурма отходящих поездов, без захвата улетающих самолетов. Незаметный на первый взгляд… и на второй – тоже.

И сигналом для Исхода послужило исчезновение птиц. Все голуби, воробьи, вороны, да и более экзотические для Города птицы исчезли в одночасье с улиц и площадей, из дворов и городских скверов. Даже волнистые попугайчики и голосистые канарейки куда-то подевались из домашних клеток. Поначалу, кажется, на это и не обратили особого внимания, но тут кто-то вспомнил про странное поведение животных и птиц перед началом землетрясений…

Ну, в землетрясение, цунами, извержение вулканов и прочие бедствия не поверили и самые легковерные из обывателей. До любого из океанов пришлось бы лететь на скоростном авиалайнере из Города не меньше пяти часов, а до самых близких потухших вулканов – и того больше. Да и землетрясений за полторы тысячи лет городской истории здесь не было ни разу. Но… это был тот самый, первый, чаще всего незаметный комочек снега, с которого обычно и начинается сход лавины.

Люди уезжали по-тихому, не предупреждая соседей, не прихватывая с собой какого-то значимого имущества. Просто покупали билеты, садились на поезд с парой чемоданов в руках, как какие-нибудь курортники, уверенные в скором и благополучном возвращении домой. И исчезали на бескрайних просторах страны. Никто из них не пытался спрятаться, затеряться, просто люди переезжали с одного места жительства на другое, а то, что при этом не прихватывали со старого ни шкафов, ни кроватей, ни пылесосов, ни телевизоров, так ведь у каждого свои причуды, верно? Может, захотели начать новую жизнь и всё необходимое для нее закупить уже на новом месте? Тем более, что первоначально уезжали вовсе не бедные люди. В карманах у них соблазнительно для мелких воришек и всякого рода проходимцев-мошенников соблазнительно позвякивали желтенькие монетки разного достоинства.

Да, заботиться в первую очередь о себе все-таки более присуще людям состоятельным, владеющим в жизни ценностями не только духовными. А те, у кого ценностей материальных было не так много, не спешили с отъездом в неизвестность, понимая, что нигде их особо не ждут, и всюду будет сопровождать их обыденность и рутина «работа-дом-работа», ну, или, для особых счастливчиков,  наоборот «дом-работа-дом», кому уж как повезло в жизни.

А комета тем временем всё увеличивалась и увеличивалась в размерах. Теперь уже по ночам легко можно было разглядеть на блеклом звездном небе и её распушившийся хвост, и даже невнятное, золотистое сияние, которое окутывало его. Астрономы и примкнувшие к ним специалисты других наук рассуждали о составе газов, входящих в хвост кометы и дающих такой пока еще непонятный желтоватый оттенок, а простые люди, кто со страхом, кто с замирающим от диковинного восторга сердцем, просто разглядывали необычное небесное явление. И никто не мог понять, какими еще новыми бедствиями, кроме ставших привычными пожаров, отключений электричества и водоснабжения от целых районов на сутки, а то и больше, непредсказуемого разгула подростковых банд и уличной преступности, инфляции и резкого подорожания всего и вся грозила Городу комета.

Но однажды, в предвечерние сумерки, когда большинство людей отдыхало и набиралось сил перед новым рабочим днем – ведь комета отнюдь не стала вместо горожан выпекать хлеб, развозить товары по магазинам, изготавливать бытовую технику, перегонять нефть в бензин – в сумерках на Город обрушились летучие мыши, про которых забыли уж и самые древние старики и старушки, родившиеся когда-то за городской чертой. Довольно редкие в пригородных лесах местные нетопыри в сравнении с пришельцами выглядели, как дворняжки рядом с породистыми догами. А эти – огромные, с почти полутораметровым размахом перепончатых крыльев – заполонили городские площади, проспекты, улицы и переулки. И резкий, звенящий крик летучих зверей на несколько вечерних и ночных часов стал новым кошмаром Города. Мыши метались между домами и деревьями, пищали, переговариваясь между собой, пугали редких и без того перепуганных прохожих, иной раз бились в стекла окон, принося панику в уютную квартирную безмятежность.

Но, казалось бы – повезло. Всего лишь вечер и ночь продолжалась эта вакханалия. На утро летучие мыши исчезли из Города, будто бы огромная стая перелетных птиц, передохнув немного на пути, снялась с места и улетела по своим, исконно птичьим делам. Только и осталось после нетопырей, что груды помета и нервное ожидание новых неприятностей. Ну, и еще пара десятков женских и даже мужских истерик с перепугу, вот и все беды, которые натворили мыши в Городе. Да, к тому же в ночь пребывания летучих мышей небо над Городом не почернело привычно в положенный час, а зыбко позеленело, будто в плохо настроенном ноктовизоре. И таким вот – бледно-зеленым, с едва заметными точками самых крупных звезд и ярким штрихом кометы, оставалось оно еще несколько ночей подряд, будто напоминая  своим неестественным цветом о мышином нашествии.

Ночная зелень как-то незаметно рассосалась с небес, но истинным знамением разрослась почти до дюймового размера комета. И вот что странно, лишь над площадями и улицами Города можно было наблюдать её в таком колоссальном масштабе. А всего в километре-полутора от окружной дороги, вне городской черты,  комета необъяснимым казалось бы образом превращалась в едва заметную среди звезд пылинку Вселенной. От большого ума, ну, или просто от нечего делать, ученые и не очень люди заговорили об атмосферной линзе, неизвестно как образовавшейся над Городом, о дифракции, рефракции и интерференции световых волн, но сути дела их умные слова не меняли: комета, казалось, уже открыто делала вид, что прилетела сюда из бездонных глубин космоса только ради Города и горожан.

И вот однажды утром на Город упал туман. Он был вязким, как овсяный кисель, плотным и непроницаемым, как выкрашенная белесой краской стена. И в нем исчезали дома, улицы, автомобили, самолеты, поезда, люди. Впрочем, передвигаться по Городу туман не мешал, он будто расступался перед человеком, смыкаясь беспросветной завесой за его спиной. И тогда самые упертые из неверующих в худшее поняли, что наступает развязка.

Среди первых тихонько сбежавших из городского тумана и под его покровом были временный мэр, его заместители и их чиновное окружение. Погрузив в маленькие грузовички и личные авто всё возможное и невозможное имущество, чад и домочадцев, они рванулись по пустынной трассе из Города к столице, со скоростью убегающего от святой воды черта, ища спасения от неведомой, но оказавшейся так близко опасности. Следом, тоже особо никого не оповещая, даже собственное начальство в вышестоящих штабах и столице, уехали военные: комендант, командир спецбатальона, базировавшегося в городской черте, десятки все еще проживающих в Городе офицеров, военные связисты, призванные даже в случае ядерной войны не покидать свои посты, обеспечивая передачу данных от высшего командования исполнителям Армагеддона. Сбежали еще не успевшие сделать этого раньше пожарники и врачи, начальники коммунальных служб и ремонтники, управляющие заводов и фабрик…

И Город на какое время замер, прислушиваясь к своим опустевшим домам и улицам, присматриваясь к брошенным автомобилям, открытым дверям уже мало кому нужных магазинов, к потемневшему и посеревшему небу…

20

«…вертеп – место у нас известное, он почти на границе стоит жилых районов и моего, – рассказывал Дядя. – Хотя, границы в городе – вещь довольно условная, но тут как раз четко. До вертепа – жилой район бывшей промзоны, за вертепом – пустой. Сам-то по себе этот вертеп обыкновенный модуль из металлических листов, ангар, склад бывший. Его под питейное заведение один шустрый мужичонка приспособил, очень давно это было. Сейчас там уже шестой хозяин сменился, из них только двое вертеп по наследству получили. А новенький этот там надолго не задержится, чует мое сердце. Нет у него хватки, значит, кто-то другой доходное место под себя подгребет.

Доходность, конечно, специфическая. Кто из добытчиков через мой или соседский район возвращаются, непременно через вертепчик идут. После рейда напряжение снять, отпраздновать, что живой вернулся – святое дело. Значит, или хозяину, или тем, кто вокруг вертится, возможно первыми добычу перехватить, частенько – задешево, но и на свой страх и риск. Не всегда добытчики из рейдов безопасные игрушки волокут, бывает, что такими фокусами – ой-ёй-ёй…

Публика там собирается, прямо скажем, совсем не элитная даже по здешним меркам. В основном, голодранцы, за стаканчик бурды, что там вином называют, готовы последние штаны с себя или товарища снять. Где что украдут, тут же тащат в вертеп. Поговорку даже переиначили. «Что пропало, то в вертеп попало». Вот так теперь звучит.

Но, если, конечно, ты при деньгах, то и посадят за столик почище, и подадут жратву покачественнее. И вместо разведенного концентратом сока технического спирта нальют настоящей заводской водки. И девку там можно прикупить и тут же, на месте, попользовать. В картишки перекинуться без особых надежд на выигрыш, тоже можно. Вообщем, удобное для всех местных гуляк местечко.

Запрет на оружие там, как везде в жилых кварталах, строгий. Ничего снаружи на тебе быть не должно, а если где под одеждой спрячешь, то лучше с этим не попадаться, могут сразу убить, если убежать не успеешь. На ножи, кастеты и прочие прибамбасы из металла этот запрет не распространяется, так что поножовщина в вертепе – дело обычное…»

С собой Дядя решил взять Ворона и объявил об этом таким тоном, что даже у подполковника Голицына не нашлось аргументов в пользу собственной кандидатуры. Видимо, унтер-офицер на второй день знакомства сильно поразил хозяина района в импровизированном подземном тире, оборудованном хозяином района в спальном помещении бомбоубежища.

Разглядев в оружейке незнакомую, удивительно короткую штурмовую винтовку, которую Дядя звал то автоматом, то «калашом», Ворон с интересом попросил разрешения освоить и пристрелять новое для него оружие. И абориген, с легким удивлением и недоверием, но искренне согласился.

Винтовка оказалась простейшей в разборке, совершенно примитивной, на первый взгляд, но сделанной добротно, без изъянов, характерных для более сложной оружейной техники. А когда дело дошло до стрельбы…

Конечно, короткая «штурмовка» это тебе не родная снайперка, с которой прошел не одну тысячу верст и не один десяток боев. Но и тир – это не саванна или джунгли Индокитая, тут все проще и помешать может только собственная криворукость, ну, и иной раз количество зрителей. А посмотреть на неожиданное развлечение сошлись все, начиная с Дяди и заканчивая сильно хромающей Совой, видимо, рана её оказалась не такой уж поверхностной, как показалось с самого начала. Ну, а первой, как и рассчитывал в душе Алексей, прибежала, отвлекшись от кухонных обязанностей, легкая на ногу Жанетка.

Тем, как быстро он освоил неполную разборку-сборку автомата, Ворон заслужил одобрительный взгляд хозяина района, но про себя подумал, что задача-то была крайне несложная. Особенно, если учесть простоту конструкции «калаша». Ведь обращаться с незнакомым, иной раз, крайне экзотическим стрелковым оружием штурмовиков обучали специально. Мало ли в какой Бразилии или Новой Зеландии придется подхватить трофейный ствол. Ну, а потом унтер-офицеру потребовалось всего три выстрела, чтобы понять, как сильно ведет ствол вправо-вверх, и что нужно для компенсации этой особенности автомата.

Попросив Жанетку сбегать к дальней стене спального помещения, заложенной мешками с песком для пулеулавливания, этак метров за сто-сто двадцать от рубежа, и подвесить там с десяток поясных мишеней, Ворон уточнил у аборигена:

– Вот здесь, глянь… предохранитель, одиночные, автоматический, а между ними что?

– Отсекает короткую очередь на три патрона, – пояснил Дядя.

– И зачем это? – хмыкнул как бы про себя Алексей, устанавливая рычажок на автоматический огонь; ход спускового крючка для него перестал быть секретом уже после второго выстрела.

И уже после возвращения мулатки, Ворон стрелял по мишеням экономно, как когда-то учили, по два-три патрона. Стоя, с колена, лежа, потом – в простом движении, потом – в сложном зигзаге… Особенно разбежаться в подземелье, конечно, было негде, но чертовски приятно было слышать восхищенные ахи репортерши, смешки Совы, нарочитые рукоплескания Голицына, но самым чувственным для Ворона признанием оказались слова Жанетки: «Ну, ты и выдал…»

Впрочем, Алексей и сам всё делал с огромным удовольствием, припомнив, что не тренировался в стрельбе с самого момента загрузки в геликоптер при возвращении из рейда. Пяток пуль по ногам оборотня в «Черном доме» за серьезную работу Ворон никак не считал. И вот только здесь, в подземелье, натешился от души.

– Ай, красота! – оценил Дядя, когда штурмовик в хорошем темпе, но при этом вовсе не торопясь, закончил расстреливать сорокапатронный магазин и расположился за простым канцелярским столом, превращенным в оружейный для разборки и смазки автомата. – Но… вот только не говори мне, что у вас, там, так любой солдат может…

– Конечно, не любой, – удивленно пожал плечами Ворон. – В штурмовые батальоны любого и не возьмут…

Видимо, тогда Дядя и решил, что с ним пойдет наверх  именно Алексей, хотя для себя результаты стрельбы Ворон оценил, как посредственные, все-таки в первый раз с новым, абсолютно незнакомым оружием добиться чего-то существенного, ну, хотя бы половины «смертельных» попаданий, было трудно. Но… «Повидаться надо с одним человечком, – туманно сказал тогда хозяин района. – И для вашей пользы тоже… человечек этот очень даже помочь может, надеюсь… а уж если не он, то кто же?..»

– У тебя с ним встреча назначена? – поинтересовался Голицын, казалось бы, просто так, для поддержания разговора.

– Учтите! – Дядя строго глянул на подполковника и Ворона. – В городе уже давно никто никому встреч не назначает. А уж чтобы к определенному времени… у добытчиков это вообще за скверную примету держат, если пообещаешь: «Буду там-то через такое-то время…». Убить не убьют, но обидятся на тебя за это сильно.

Немного помолчав, абориген, как бы подчеркивая свои только что произнесенные слова, добавил древнюю сентенцию:

– Знают двое – знает и свинья…

И эта, казалось бы до дыр затертая поговорка, прозвучала от Дяди, как гамлетовское «Быть или не быть?»

«Наверное, много здесь народу легло от засад, – подумал Ворон, неторопливо прохаживаясь по стволу автомата шомполом. – Ведь в пустом городе, подишь ты, как удобно залечь где-нибудь на чердаке со снайперкой и просто подождать, пока назначивший встречу придет в нужное место…»

… они вышли на поверхность через второй, запасной, как называл его Дядя, вход, который тянулся от самых штабных комнаток, через два шлюза с герметичными дверями, длиннейшим коридором, обложенным почему-то ярко-желтым кафелем, без малого километра на два, и заканчивался в простецкой на вид трансформаторной будке, лишенной своего электрического содержимого. Приземистая будка из хорошего силикатного кирпича стояла в самом центре обширного дворика, далеко от домов. «С умом как тут все устроено, – подумал Алексей. – Разбомби хоть дотла все эти многоэтажки, до трансформаторной хорошо, если обломки кирпичей долетят, а сама будка – ну, кому она нужна?» А хозяин района долго, на взгляд Ворона, так излишне долго разглядывал через хитрую перископную систему и сам двор, и окружающие его дома, и небольшой, с трудом проглядываемый участок далекой отсюда улицы. Но Алексей терпеливо ждал, когда же Дядя даст команду на выход, понимая, что местному, знакомому со всеми странностями города человеку надо в такой ситуации довериться полностью.

Небо над головой оказалось все такое же мрачно-серое, как и в первый день пребывания в городе, но сегодня оно странно клубилось непонятными завихрениями, напоминая картину абстракциониста, выполненную в единой серой цветовой гамме, но настолько причудливую, что захватывало дух. На безмолвный вопрос заглядевшегося на небо Ворона Дядя, также без слов, только легонько махнул рукой, мол, бывает и не такое, но ничего особенного от этого ждать не надо.

Вокруг было, как обычно, тихо и успокоительно тревожно. Хозяин района перед тем, как двинуться через пустынный двор, взял наизготовку свой карабин, и Алексей повторил за ним движение со своим оружием, теперь уже неплохо знакомым «калашом».

– Глянь, – подсказал Дядя, едва они выбрались через узкий проход между стенами двух домов на обочину широкого, наверное, когда-то оживленного шоссе. – Вот там…

Карабин на открытом пространстве прозвучал вовсе не так грозно и солидно, как штурмовка, точнее, автомат-«калаш» Ворона в подземном тире. Алексей проследил взглядом, как от панельной стены довольно далекого дома брызнули осколки. Рядом с образовавшейся щербинкой, меткой от пули, за стеклом обыкновеннейшего окна клубилась, извивалась тьма, резко отличающаяся от окружающей её серости небо и стен, похожая на разлитые внутри дома непроницаемые и слегка взбаламученные чернила.

– Такое редко увидишь, – пояснил Дядя. – Это – смерть, в дом входить нельзя, ну, если, конечно, хочешь прожить подольше. Обычно она себя так не показывает, видать, в твою честь проявилась…

Ворон усмехнулся в ответ на незамысловатую шутку:

– Жизни не хватит, все это понять и прочувствовать…

– Поэтому вам пока что в одиночку по городу шляться не стоит, – коротко кивнул Дядя. – Мы-то здесь с рождения обитаем, насмотрелись…

Они выбрались на широкую, хорошо сохранившуюся трассу, и хозяин района повел Алексея прямо посередине, по ярко-белой, разделительной двойной полосе, нанесенной поверх асфальта.

– Зона безопасности, – пояснил Дядя, уверенно хромая вперед. – На сквозных, через районы, а то и весь город, трассах друг в друга не стреляют. Иначе бы… сам понимаешь, засядь кто с оптикой на верхних этажах, вон, любого дома и отстреливай бредущих из пустых районов добытчиков. Ну, а подельнику только и останется, что подбирать вещмешки, да тащить в укромное место.

Пока они шли по открытому со всех сторон шоссе, начало не резко, но как-то очень быстро темнеть. Воронцову это почему-то напомнило, как плавно, но проворно орудовал реостатом театральный электрик, гася свет в зале перед началом представления.

– Ты говорил, по ночам всякая нечисть оживляется, – как бы в пространство, поглядывая прямо перед собой сказал Ворон.

– Оживляется, но в жилой зоне нечисти мало. Считай, что и нет совсем, а мы – уже на границе, – разъяснил свои давние слова Дядя. – Сейчас институт Физики пройдем и выйдем к вертепу, а это уже – другое дело…

Огромное, внушающее почтительный трепет и уважение своей фундаментальностью, массивностью и основательностью старинное, но вовсе не старое здание института отделяла от шоссе ажурная решетка, чем-то похожая на ту, что окружала дряхлый особнячок, возле которого встретил Дядя пришедших из иного мира. Вот только эта ограда была проржавевшей едва ли не дотла, и на чем она ухитрялась держаться, было непонятно. А через пару сотен метров решетка переходила в огромные, такие же фундаментальные, как само здание, ворота, выкрашенные когда-то голубой краской, и колер этот невероятным образом сохранился до сих пор. У ворот, в быстро сгущающейся темноте трудновато было разобрать, маячила какая-то очень знакомая фигурка, и лишь подойдя поближе Ворон признал – Жанетка. Она стояла, подпирая плечами крашеный металл, согнув левую ногу в колене и упершись каблуком в полотно ворот. Взгляд мулатки был устремлен куда-то далеко-далеко, в неживое, темно-серое пространство города.

– Призрак, – успел сказать слегка отставший Дядя до того мгновения, как Алексей повернулся к нему. – Безобидный, но, знаешь, лучше не трогать. Она здесь частенько стоит, памятное для нее местечко, вот, видимо, флюктуации всякие и сгущаются…

Они прошли мимо, но так близко от призрака, что Ворон смог разглядеть не только то, что одета Жанетка не в привычные куртку-брючки, а в какой-то странноватый, будто размытый по краям балахон с камуфляжными разводами, но и то, что её пушистые ресницы в темноте, казалось, светятся легким флюоресцирующим светом. Впрочем, и в бесформенном, скрывающем очертания тела балахоне мулатка выглядела соблазнительно, как выглядела бы, наверное, в любой, самой затрапезной одежде.

То ли отвлек призрак, то ли так получилось благодаря городским странностям, но вертеп Алексей приметил, когда они подошли уже совсем близко к ржавым и разномастным листам металла, ограждающим внутренний дворик заведения от нескромных посторонних взглядов. С такого, впрочем, вполне еще приличного, расстояния ощущалось, что в вертепе полным ходом идет ночная жизнь. Сквозь щели в листах металла, изображающих забор, пробивались слабенькие, но кажущиеся ослепительными в серой темноте лучи электрического света, слышались изрядно пьяные, невнятные голоса, что-то выясняющие между собой, и, кажется, даже звучало нечто визгливо-стонущее, напоминающее музыку.

– Добрались, – констатировал очевидное Дядя. – Как войдем, сразу во дворе, оружейка, лачуга там такая стоит, там автомат оставь, увидишь, все так делают, тут уже с оружием нельзя. Только запомни, куда приемщик поставит. Не по злобе, по пьяному делу могут и местами перепутать, и чужое всучить,  но с умыслом здесь никто ничего не возьмет.

– Уверен, что встретим здесь, кого надо, сегодня? – поинтересовался Алексей, закидывая автомат на плечо.

– Так ведь она обычно после ходки-то здесь… информацию собирает, – после секундной паузы пояснил Дядя. –  Не сегодня, так завтра-послезавтра придет, по всем срокам, пора уже объявиться…

– Она!?? – почему-то резко, как удара хлыстом, вскинул голову Ворон, ловя взглядом прячущиеся глаза Дяди…

21

В вертепе привычно шумели разговорами, позвякивали ножами о края тарелок, стучали кулаками и ложками по столам подгулявшие, но еще не пропившиеся догола добытчики, хитрованы-перекупщики, «фараоны» с ближайшего участка, темные личности неизвестного происхождения, живущие мелкими кражами, суетливые подростки, притащившие на продажу свой первый уворованный хабар, да и еще многие, у кого сегодня позвякивало в кармане десятком-другим свободных монеток. Совсем по виду сопливые мальчишки-официанты устало, но деловито сновали по грязному полу, разнося клиентам разбавленный технический спирт-этанол, сок, сделанный прямо тут же из концентратов, вскрытые еще на кухне банки разнообразных консервов. У металлической, как почти всё в вертепе, стойки буфета толклись уже очень даже развеселые девицы, успевшие по паре-тройке раз выпить предложенное клиентами и обслужить некоторых из них в зависимости от финансовых возможностей и пожеланий последних.

В «чистом» углу вертепа, за столом для имеющих деньги и вес в обществе, а лучше всего и то, и другое сразу, вольготно расположилась маленькая, рыжая девка, по виду – совсем подросток, с очень короткой стрижкой, почти под ноль, в новеньком, почти неношеном камуфляжном комбинезоне и старых, но крепких сапогах солдатского образца, давным-давно в армии не носимых. Она приходила и садилась за этот столик вот уже почти неделю практически ежедневно, никогда и ни с кем из других посетителей не разговаривая, небрежно и очень действенно отшивая разнообразных любителей выпить и закусить на халяву, не говоря уж о тех, кому хотелось попользовать ее, как женщину. Ела рыжая мало, закуску брала чисто символическую, а пила только очень хорошо проверенные напитки, иной раз отказываясь от того, чем не пренебрегали и богатенькие любители из пришлых, со Станции. Совсем юные официанты и персонал постарше шептались между собой, что у нее в носу встроен химический анализатор, с точностью до сотых долей процента выдающий разбавленность и вредные примеси в предлагаемом питье. Кого и зачем ждала в вертепе рыжая никто не мог и предположить, но то, что она приходит сюда не ради стакана водки и куска только что отваренной рыбы со свежеиспеченным хлебом было понятно любому, кто хоть раз заглядывал под крышу этого заведения.

Загадочная это была девка, непонятная для завсегдатаев вертепа, всегда при деньгах, но сама не при ком-то, да еще – и это замечал почти каждый – веяло от нее какой-то таинственной силой. Нет, не физической, где уж взяться физической силе в таких мощах килограмм на сорок, не более. Тайная сила стояла будто бы за спиной у девки и всех любопытствующих заблаговременно предупреждала, что ничего хорошего ждать от нее не надо. Большинство опытных добытчиков, да и местная мелкая шелупонь безропотно слушались такого предупреждения,  лишь некоторые, чересчур перебравшие плохого спирта на две трети разбавленного водой, или по дури распалившись собственными несуразными фантазиями, пренебрегали. И тут – вот дела! – по-разному получалось: кто-то просто уходил под настойчивым, ледяным взглядом рыжей, кто-то вдруг униженно начинал бормотать извинения, а кому-то и похуже досталось.

Таким вот, без царя в голове и удачи в кармане, не слушающим даже самых вопящих предупреждений собственной интуиции, хорошо развитой едва ли не у всех жителей Города, был ввалившийся в этот вечер в вертеп добытчик годами ближе к тридцати, громоздкий, чуток неуклюжий, с длинными руками и буйной копной черных волос на голове. Здесь его знали хорошо. Силантий за неделю до этого дня, по собственной дури связавшись с опытными шулерами, прогулял в вертепе всю свою месячную долю в добыче, и с тех пор больше рассчитывал на готовящихся к новым рейдам или только что вернувшихся оттуда добытчиков, чем на собственный карман. Халявное угощение, если такое кто и проставлял, Силантий отрабатывал байками и давно устаревшими предупреждениями о ловушках на пути к заброшенным кварталам Запада и Междуречья, известных любому, больше одного раза сходившему в рейд, добытчику. Вот только иной раз роль пусть и временного, но все-таки прихлебателя, бесила мужика, и изрядно подвыпивший Силантий срывался на драку, вернее, на попытку драки, в вертепе погром хозяйского имущества сурово не приветствовался, и драчунов быстренько выставляли на пустырь перед заведением. После парочки таких, на ровном, казалось бы месте, выходок, за Силантием приглядывали особо, чтобы успеть в зародыше пресечь назревающее безобразие этого вовсе не хилого человека.

Но вот уже несколько дней Силантий не баловал вертеп своим обществом, видимо, окончательно промотался и залег до будущих удачливых денечков в своей норе или ушел с кем-то в рейд, что, впрочем, было маловероятно, в последнее время из местных никто в пустые районы не отправлялся, все только готовились. Но сегодня Силантий вновь появился, да и не пустой, пустого добытчика еще у входа завернул бы обратно Павиан, исполняющий обязанности и швейцара, и вышибалы и метрдотеля в вертепе. Нюх на чужие деньги у Павиана был феноменальный, и посетителя с одной-единственной серебряной монеткой в кармане он бы просто не допустил сюда вечером, в то время, когда эти самые монеты десятками и сотнями переходят их карманов своих временных незадачливых владельцев в карман хозяина вертепа или более удачливых людишек.

Чуть косолапо ступая давно просящимися на помойку ботинками с обрывками старых шнурков на высоких голенищах, Силантий прошел было через зал в излюбленный свой уголок, где разливали уже не по третьей и даже не по четвертой за вечер бутылке разъедающего желудки и мозги пойла, но аккурат в середине пути неожиданно притормозил, первый раз за все это время разглядев за чистеньким столиком маленькую рыжую девку и стоящего рядышком в почтительной позе ожидания распоряжений официанта лет двенадцати.

Маха спокойно перечисляла юному шустрику, уже привычно обслуживающему ее чуть ли не в десятый раз, свои претензии к спиртному и к обещанному рыбному супу из консервированного лосося, но зато якобы со свежей картошкой, появившейся в вертепе непонятно откуда и предлагаемой за такие фантастические деньги, что согласиться на такое блюдо мог только не местный или вконец ошалевший от удачи добытчик. Кроме того, сегодня девка неожиданно заказала сок и хлеб, шпроты, маринованный сладкий перец и консервированную ветчину. Водку Маха привычно брала только заводскую, сразу литр, и за вечер ухитрялась выпить до дна обе выставленные на стол бутылки. Во время первых её появлений в вертепе официанты-мальчишки восхищенно цокали языками вслед ровной трезвой походке покидающей заведение девки, но очень быстро привыкли к этому, как и к другим странностям и вычурам не экономящей серебро клиентки.

Небрежным ударом ноги Силантий отодвинул стоящий у стола Махи свободный стул и взгромоздился на него, старательно, едва ли не с хрустом, вытягивая свои косолапые, давно не мытые ноги. Маха чуть заметно поморщилась. В вертепе за «чистыми» столами сидели одни, или в своей, узкой компании, это за другие столики посетители набивались, как шпроты в банку, лишь бы хватало уголочка, пристроить стакан и нехитрую закуску.

Неодобрительно покосившись на Силантия, мальчишка-официант продолжал слушать Маху, почтительно кивая головой в такт ее словам, но про себя отметив, что сразу от столика надо бы свернуть к входной двери, возле которой дежурит Павиан и срочно дать знать тому о таком вызывающем поведении одного из клиентов, пока дело не дошло до рукоприкладства и порчи мебели. Но Маха портить мебель не собиралась, во всяком случае, до степени ее полной невосстановимости. Деловито закончив диктовать заказ, она подбросила вверх серебряную монетку, ловко подхваченную пареньком-официантом, и попросила того побыстрее принести хотя бы водку.

Поразглядывав пару минут девку мутноватыми, явно плохо соображающими, где он находится и с кем хочет пообщаться, глазами, Силантий придвинулся к столешнице и тяжело навалился на нее грудью, стараясь при этом заглянуть Махе в глаза:

– Ты же тут недавно с Хромым ходила?

Вытаскивая из брошенной на стол полупустой пачки сигаретку, Маха не сразу отреагировала на вопрос, сперва не спеша закурила, выпустила дым в потолок, оглядела зал, и только потом, не глядя на Силантия, как бы все еще думая о своем, негромко сказала:

– Ходила…

– Вот, значит, как, – Силантий опять попробовал поймать взгляд Махи, и опять ему это не удалось, но он все-таки продолжил: – А Хромого с тех пор никто не видел.

– Видели, – все так же, вроде бы только для себя, проговорила Маха. – В квартале у заводчан видели. И, говорят, не так давно.

– После вашего рейда – не видели, – наливаясь непонятной даже самому черной яростью, на выдохе уточнил Силантий. – Ты с ним ушла, и его не видели больше.

Маха равнодушно пожала плечами. Ей был неприятен этот немытый, опустившийся, воняющий плохим спиртом и немытым телом человек. И расспросы его о Хромом были неприятными, ведь Силантий ни минуты не сомневался, что Маха виновата в исчезновении известного многим бригадира добытчиков, он подсел не для того, что бы выяснить судьбу Хромого, а с простой и невнятной целью – поскандалить, отвести душу и еще разок привлечь к себе внимание тех, кто изредка наливал ему за свой счет стаканчик другой. И Маху выбрал своей целью только потому, что она казалась ему неприятной своей независимостью, денежным карманом, да и вообще, была не такая, как все.

– Не хочешь отвечать? – угрюмо поинтересовался Силантий, распаляясь еще больше из-за пренебрежительного молчания девки. – А почему не хочешь мне отвечать?

– А тебе не кажется, уважаемый, что не стоит приставать с расспросами к человеку, если он не хочет тебе отвечать? – возник возле столика Павиан, как обычно, одетый пестро и безалаберно в цветастую жилетку на голое тело, наброшенный на плечи бушлат, явно взятый напрокат в котельной, малиновые грязные шаровары и обрезки резиновых сапог.

Силантий, слегка затихая, мрачно поглядел на него снизу вверх, потом сверху вниз, тяжко вздохнул, желая высказать очень много про таких вот, которые… но у входа в служебные помещения уже маячили трое плечистых парней с дубинками и при ножах напоказ, в поясных ножнах. Это был основной и очень весомый аргумент хозяев вертепа, хотя и Павиан в драке вполне мог постоять за себя, несмотря на свой несерьезный внешний вид. Злость на себя и на всех окружающих, подымавшаяся в Силантии девятой волной, выплеснуться так и не смогла. Против троих постоянных бойцов вертепа во главе с ряженым Павианом это было бессмысленно и чревато серьезными увечьями.

– А может, она хочет ответить, да только сказать нечего? – неожиданно обрадовался найденной формулировке Силантий. – Вот и молчит… да и тебя, вроде, не звала, так?

– Меня звать не надо, – слегка обиженно ответил Павиан. – Я сам прихожу. А ты знай, Сила, свое место. Здесь, за столиком, люди деньги платят, чтоб просто в покое посидеть, без твоей глупой компании. Да и вообще, чего я тебя учу жизни? или ты у нас первый раз?

– Ха! деньги платят! – немедленно отозвался Силантий, воодушевленный собственной находчивостью. – А раз я без денег, то должен сидеть в темном уголке на вонючем коврике? А вот откуда у нее деньги? Тебе-то, Павиан, все равно, лишь бы платила, а я, может, завтра в рейд, а кто мне спину прикроет в пустых кварталах?

– А ты божий дар с  яичницей не путай, и чужие монеты со своей спиной тоже, – самоуверенно заявил Павиан, желая все-таки уладить дело миром, без мордобоя и вывода из зала Силантия, хотя тот уже изрядно поднадоел распорядителю. – Вот уж кто-кто, а она твою спину прикрывать в жизни не будет…

– А я не за себя беспокоюсь, – ответил Силантий, чуток успокаиваясь и, казалось, ввязываясь в дискуссию, в которой рассчитывал победить «глупого» холуя. – Она вот с Хромым ушла, а вернулась одна, кто следующим будет?

Павиан, еще с первых слов сообразив, что его втягивают в бессмысленную и бесцельную дискуссию, оглянулся, подавая условный знак стоящим у служебного входа помощникам. Вместе они за пару секунд скрутили бы Силантия и вывели того вон, что бы больше уже  не впускать в вертеп, по крайней мере месяц, но…

– Ты гляди, что у нее своего, – не заметив павианьего сигнала, продолжал разглагольствовать Силантий, чувствуя, как привлекает своим скандальчиком внимание ближайших столиков. – Где она монетки взяла? у кого? а вот такой нож откуда? и курит она что?

Он кивнул на лежащий на столешнице и в самом деле необычный, длинный, узкий нож, больше похожий на стилет, который Маха выложила, как прибор, к обеду. Большинство посетителей вертепа так поступало, используя собственные ножи, ложки, а некоторые снобы и вилки приносили, чтобы не сомневаться в качестве помывки местных.

Остановив легким движением руки готового отдать заключительную команду своим помощникам Павиана, Маха быстро взяла в правую ладонь нож, незаметным движением освободив его от простых кожаных ножен. Какое-то мгновение-два в свете тусклых, запыленных и от века грязных лампочек блестела отменная сталь, а потом лезвие по самую рукоятку вошло в столешницу, сколоченную из толстенных слегка обструганных и отшлифованных сотнями человеческих локтей досок. Пробив сантиметров десять дерева насквозь, нож застрял, кажется, намертво, только тонкая, под девичью ладошку рукоятка торчала из столешницы, как некое редкостное, экзотическое украшение стола. Силантий и Павиан замерли с полуоткрытыми ртами. Конечно, половина гостей вертепа смогла бы при желании и соответствующем желанию настроении пробить узким лезвием насквозь такую вот столешницу, но… Во-первых, любому из них потребовалось бы, как минимум, встать, да и богатырский замах для этого был неизбежен, а, во-вторых, щуплая, маленькая девчонка никак не вязалась в понятиях мужчин с силой, а тут – почти без замаха, без требующегося напряжения и целеустремленности, без резкого выдоха и издавания дурацких, подбадривающих себя звуков.

– Вытащи, – коротко кивнула Маха на рукоятку ножа.

Слово прозвучало негромко, но настолько требовательно и властно, что Силантий невольно отшатнулся на спинку стула, а Павиан, качнув головой, сделал обратный знак своим помощникам, чтоб не подходили близко. Похоже было, что девка эта и без посторонней помощи справится не с одним, а может и не с двумя такими вот Силантиями. Воспользовавшись замешательством растерявшегося добытчика, Маха не стала ожидать его дальнейших действий, а просто взялась за рукоять ножа тремя пальцами, даже не упираясь локтем в стол, и… через мгновение лезвие вновь блеснуло в свете ламп.

Аккуратно и деловито вложив нож в ножны и пристроив его на то же место, где он лежал до этой потрясающей воображение демонстрации, Маха, уже не обращая внимания на Силантия, этак спокойненько попросила Павиана:

– Поторопи, пожалуйста, мальчика, а то он где-то застрял, может, просто подойти стесняется?

– Сию минуту, – выговорил Павиан те слова, с которыми он обращался только к очень уважаемым клиентам вертепа.

И стоило ему только обернуться, отыскивая глазами замершего с округлившимися глазами у стойки мальчишку-официанта, поддерживающего на правой руке поднос с бутылкой водки и шпротами для Махи, как Силантий попытался скромненько и незаметненько, как нашкодивший кот, исчезнуть из-за стола. Но растерявшийся и потерявший свое лицо и веру в себя, душевно опустошенный превосходством девки добытчик оступился, запутался в ногах, зацепился за стул и не нужно шумно растянулся на полу, успев только выругаться, да и то скорее про себя, чем для окружающих. А из окружающих, больше всего занятых собственными делами и самими собой, мало кто понял суть происходящего, хотя, можно быть уверенным, через пару часов малолетние официанты, а вслед за ними и выстроившиеся у стойки буфета проститутки распишут этот маленький скандальчик в самых ярких красках, добавив к нему собственные фантазии и фантазии своих товарищей.

Едва шевелясь, больше всего на свете в этот момент желая стать невидимым и неслышимым, Силантий привстал на четвереньки и так и побрел на выход из вертепа, ему хотелось выть и визжать от такой вот несправедливости этого мира, смачно плюнувшего на ловкого и удачливого добытчика, каким считал себя сам Силантий. Но даже малейшего писка в знак протеста издать Силантий не посмел.

– Sic transit gloria mundi, – негромко сказал ему вслед Маха и пояснила удивленно вытаращившемуся на нее Павиану: – Это древний язык, сейчас его только доктора и помнят немножко…

Мальчишка-официант, воспользовавшись моментом спокойствия, вслед за водкой и шпротами уже расставлял перед Махой не вскрытые банки с маринованным сладким перцем и ветчиной и тут же ловко их открывал. Отошедший к служебному входу Павиан что-то рассказывал буфетчику, крутящемуся за стойкой и паре веселых девиц, скучающих пока без работы. «Вот так, наверное, и рождаются легенды», – подумала Маха, наливая в стеклянный стакан водку.

Хороший этиловый спирт, тщательно перемешанный с очищенной речной водой отвлек ее от происходящего в зале, да и не на что там было смотреть. Столики все теснее и теснее обсиживали добытчики и перекупщики, попрошайки и шулера, темные личности и «фараоны». Все они требовали водки и портвейна, желательно подешевле и побольше, иногда – хоть какой-то закуски, тоже не высшей категории, кто-то, чаще из новичков,  спрашивал и сигареты, хотя в вертепе они стоили раза в два дороже, чем в других местах. Самые серьезные и денежные посетители разговаривали о планах на месяц и даже два-три вперед, подыскивали себе заказчиков под разные разности, виденные, но почему-то не принесенные из пустых районов, те, кто попроще, просто напивались, растрачивая заработанное за день или за два, кто-то уже блевал прямо под стол, но его тут же сдернули со стула и шустро уволокли через черный ход, чтобы не портил аппетит людям. Кто-то, разгорячившись спиртным и собственными желаниями, оторвавшись от столика, подходил к стойке и пытался торговаться с продажными девками, но чаще всего получал не скидку, а от ворот поворот. Но вот за пару простеньких монеток низшего номинала можно было нагнуть проститутку тут же, возле стойки буфета, и облегчить мужскую душу всего за несколько минут. Это было гораздо дешевле и проще для привычных к таким вещам добытчиков, чем идти в отдельные комнаты, оборудованные в вертепе специально для подобных развлечений, там раздеваться, пользовать девку, как того душа пожелает, а потом опять одеваться и возвращаться за свой столик. Да и девки были приспособлены к быстрому, накоротке, удовлетворению мужских вожделений: сидели или стояли у стойки в коротких юбчонках, без трусиков, в легких футболочках, которые при необходимости легко было задрать под горло.

Непроизвольно поглощая мешанину информации из обрывков разговоров, вскрикиваний, пустых клятв и жаргонных словечек, откладывая что-то на потом, а что-то анализируя на ходу и сохраняя на будущее, Маха насторожилась единственный раз, когда, будто по сигналу невидимого режиссера, зал вдруг притих и по него пробежала короткая, взволнованная волна странных перешептываний, завершившаяся уже почти полной тишиной. И уже через несколько секунд причина такого поведения обозначилась у столика Махи.

Невысокий, длинноволосый мужчина в черном пальто остановился рядом, тяжело, с заметным усилием, опираясь на старинный карабин. «Гостей ждешь, Маха? – произнес он приветливо. – Присяду я, поговорить есть о чем…»