Бульвар гл. 4

4

Дом на углу бульвара и узкого, со средневековых времен сохранившегося переулка был современным, построенным никак не раньше двух-трех лет назад из стекла, бетона и сверкающего на тусклом осеннем солнце алюминия. Огромный, высокий и даже издали кажущийся просторным, наполненным светом и кондиционированным воздухом, дом этот был абсолютно не живым. Здание пустовало по выходным, привлекая к себе людей, кормящихся в разных конторах, заполняющих полтора десятка этажей, лишь в будние дни. И даже наличие в нем сейчас постоянной охраны и вездесущих уборщиц не оживляло здание.

Возле дома, нахально въехав огромными колесами на бордюр и мешая редким пока прохожим своим громоздким и угловатым корпусом, стояла американская машина, годная скорее гонять мустангов по прериям, чем ездить по городу, три четверти улиц которого появились не меньше тысячи лет назад. Машина на этом месте стояла долго, все то время, пока Арнич шел от кафе до поворота в переулок. Он, конечно, обратил на нее внимание, но, борясь с собственной паранойей, решил, что какой-то из скоробогатеев заехал в выходной день в контору на часок, а теперь водитель скучает, боясь надолго отлучаться с места стоянки, зная непредсказуемый характер своего хозяина. Мишель, машинально прибавив шагу и насторожившись, без помех миновал экзотический автомобиль и свернул в переулок.

И когда он прошел несколько десятков метров по узенькому, стертому тысячами подошв тротуару тихого, не проснувшегося еще окончательно переулка, позади, с бульвара, в узкую высокую щель между домами ворвался звук тормозов, вздох автомобильной пневматики и запах бензинового перегара вперемешку с горячим металлом. Арнич почувствовал, что машина, устремившаяся вслед за ним в узкий проезд, была большой и тяжелой, для этого ему не понадобилось оглядываться, почему-то Мишель сразу почувствовал, что вслед за ним движется именно тот американский монстр, мимо которого, пустого, как ладонь, он прошел всего несколько секунд назад.

В переулке не было ни одного прохожего, и здешние жители еще не проснулись настолько, что б открыть окна и начать почти птичью перекличку с соседями. Жизнь кипела где-то там, далеко, на бульваре. А здесь Мишель был один, и за спиной у него была машина.

Тревога, с раннего утра гнездившаяся в душе Арнича, мгновенно переросла в дикую панику, захлестнувшую всё его существо, плеснувшую в кровь адреналина, заставившую обмякнуть все мышцы тела… продолжалось это какие-то доли секунды, но уже после них Мишель оказался готовым к любым неприятностям, и сам не завидовал тем людям, которые попробуют ему эти неприятности доставить.

Еще несколько секунд после «возвращения в себя» Арнич раздумывал, что конкретно надо предпринять в такой необычной ситуации, но ничего кардинального предпринять не успел. Машина за его спиной, буркнув что-то невнятное двигателем, остановилась, и послышалось чмоканье открывающейся двери, а следом за ним кто-то легкий буквально спрыгнул с высокого сиденья на тротуар, и Мишель услышал четкие звонкие удары каблучков.

То, что никто его убивать в этот момент не будет, Арнич понимал и чувствовал, как всегда чувствовал нацеленное на него оружие. Но сегодня его жизнь без закладки вчерашней добычи была никому не нужна. Значит, попробуют либо поговорить, либо похитить, что бы говорить в другом месте, более грубо и настойчиво, не оглядываясь на установленные прочими людьми нормы поведения и обращения с себе подобными. Но похитить его было очень трудно, если, конечно, сам Мишель этого бы не захотел. Поэтому, выдерживая прежний темп ходьбы, он продолжил двигаться по переулку, уходя все дальше и дальше от бульвара, прислушиваясь к нагоняющему его цоканью каблучков, и тихому утробному урчанию нехотя тронувшейся следом громоздкой машины.

Каблучки нагоняли его, приближались, и звонкие удары их об асфальт стали похожи на неумолимый ход самого времени, и в этот момент до Арнича донеслись слова, сказанные ему в спину:

– Волчок! Верни то, что взял вчера…

В плохих детективах, услышав свое прозвище, известное очень и очень узкому кругу людей, герой – неважно положительный или отрицательный – непременно вздрагивает, недоуменно моргает или иным образом выдает себя.

Мишель плохих детективов не читал, и в кино на такие фильмы не ходил, поэтому реагировать на слова не стал, во всяком случае, внешне, но ему показалось, будто где-то внутри него, над сердцем, в доли секунды расплавился большой леденец, обдав душу мятным холодом. И было от чего; кличку эту знали восемь человек, из которых двое были наверняка мертвы, пятеро находились неизвестно где, и найти их было ничуть не легче, чем потом зачем-то выпытать прозвище армейского приятеля-сослуживца. И еще один… Про этого последнего не хотелось думать вообще ничего, вот только шансов у кого-то из смертных  получить от него информацию не было совсем никаких.

Справившись без внешних проявлений с внезапно нагрянувшим и отпрянувшим в глубины души страхом, Мишель продолжил идти по переулку, делая вид, что совсем ничего не слышал, или сказанное не относится к нему никоим образом.

– Волчок… – повторил теперь уже ожидаемый низкий, чуть хрипловатый, но красивый женский голос.

И вот тут Арнича догнал запах. Запах накрыл его удушливой волной, лишая доступа воздуха, ударил в ноздри, ослепил, как грозовая молния,  шибанул в голову, как стакан спирта, выпитый натощак. Мишель почувствовал, что теряет самообладание.

Он резко, с полшага, обернулся, забыв обо всем на свете, пойманный запахом в непостижимую человеческим разумом ловушку. А она… Она была совсем рядом, стояла в трех шагах: миниатюрная платиновая блондинка с короткой стрижкой, стройная, на высоченных тонких каблуках, это они так цокали металлическими набойками по асфальту вслед Мишелю, в короткой кожаной юбке, обнажающей великолепные точеные ножки, в белой водолазке явно на голое тело и коротком кожаном жилете поверх нее. На левом плече у девушки каким-то, только женщинам известным, чудом держался небольшой модный рюкзачок. Руки её были пусты и расслаблены. Это была его женщина, это была женщина для него. И чувство сводило с ума.

– …верни то… – только и успела продолжить блондинка.

– Ты течная, – резко сказал Мишель, понимая, что стоит ей только пальцем шевельнуть, и он будет бессилен против взбесившихся гормонов, и пойдет за девушкой на край света. – Ты течная и не соображаешь, что делаешь!

– Даже если я течная, все равно вполне со-о... –  начав отвечать, блондинка внезапно поняла, что сказал ей Мишель, и что она говорит в ответ. – Ой!

Правая рука ее взлетела в прекрасном жесте, прикрывая красиво очерченный рот. Ошеломленная девушка сделала пару шагов назад, отступая от Мишеля. А он, уже не в силах сдерживать себя, шагнул следом, к ней.

– Не соображаешь, - настойчиво, ломая свою собственную природу, повторил он, – тебя просто используют... а скоро не буду соображать и я… и меня тоже будут использовать. Ты этого хочешь?

– Нет, что ты, – ошеломленно и наивно пролепетала девушка. – Меня просто просили передать, я не знала, не верила, что ты…

– Замолчи, – собрав все остатки воли в кулак, настойчиво попросил Мишель. – Замолчи и уходи сейчас, уходи, как можно быстрее, не надо ничего говорить, мы встретимся вечером, в шесть часов, в ресторане «Старый город», я хочу, что бы ты была одна, без всяких там машин и сопровождающих, понимаешь?

Не ожидая ответа, борясь с инстинктами и не особо надеясь в душе на победу, Арнич резко развернулся на каблуках и быстро пошел прочь по переулку, оставив за спиной маленькую растерянную блондинку, громоздкую американскую машину, и – её запах… Как не дурманил он голову Мишелю, но молодой человек все-таки услышал за спиной хлопок автомобильной дверцы и ворчащий, недовольный звук удаляющегося мотора.

Теперь запах отступил, и Арнич почувствовал маленькое облегчение. Давно с ним не случалось таких казусов, и сейчас это было настолько некстати, что Мишель прислонился спиной к стене ближайшего дома часто и, глубоко дыша, вентилируя легкие и пытаясь придти в себя. Если бы кто-то из недоброжелателей увидел его сейчас в таком состоянии, то, вполне возможно, более никаких проблем у Арнич в этом мире никогда не возникло бы. У покойников не бывает проблем в этом мире. Но видеть было некому: переулок не ожил, все еще вытягивая из первого выходного дня сладкие, завершающие капли сна, а машина к этому времени уже исчезла, вернувшись на бульвар.

И ту, в относительной безопасности, после пережитого пару секунд назад в голове Мишеля все смешалось в одну бесформенную, безобразную кучу, его подхватило какой-то сильной, но ласковой, могучей волной и потянуло вдаль. Он не мог сопротивляться этому влечению в неизвестность, как не смог бы противиться платиновой блондинке, задержись она возле него хотя бы еще на пару минут.

Арнич не понял, как долго он плыл и плыл в блаженной бесконечности неведения и нежелания знать ничего об окружающем мире, пока, наконец, не пришел в себя сидящим на той же самой лавочке на бульваре, с которой ушел получасом ранее, и жадно хватающим воздух раскрытым ртом. Немного отдышавшись, подрагивающими до сих пор руками Мишель раскурил сигарету, окончательно приходя в себя и пытаясь вспомнить, как же он все-таки добрался сюда из переулка?

Что-то здесь, на бульваре, было не так, как всегда, что-то резко и беспощадно бросалось в глаза, но все еще под влиянием блаженного чувства слияния с непонятной волной Мишель никак не мог этого понять, пока не увидел, наконец, как по проезжей части, гордо и неприступно, грозно и встревожено, движется бронетранспортер. Многочисленные автомобили,  старательно спасая жизни своих владельцев, шустро сворачивали в ближайшие переулки. Мишелю показалось, что за считанные десятки секунд улица с обеих сторон от бульвара опустела.

А вслед за бронетранспортером по тротуару, старательно держась подальше от стен домов, передвигались плотной группой с офицером во главе солдаты в мешковатых полевых комбинезонах, с укороченными автоматами, в бронежилетах и касках.

Все еще не понимая, в самом деле происходит этот кошмар наяву, или это последствия гормонального взрыва в его организме, Арнич заторможено смотрел, как вскакивают с лавочек и с лихорадочной быстротой собирают разбросанные игрушки бабушки с внуками, как молодые мамаши с детскими колясками притормаживают и резко разворачивают экипажи своих отпрысков, как старички-пенсионеры с шахматными досками, торопясь, сваливают внутрь фигуры неоконченных партий … Все они испуганно и дружно, как стайка воробьев, устремлялись к переходам через улицу, что поскорее достигнуть узких щелей старых, средневековых переулков. И были правы, потому что уже через пару минут на другом конце бульваре раздалась частая беспорядочная стрельба.

Кто и в кого там палил, в самом конце бульвара, за прудом с испуганно захлопавшими крыльями утками, Арнич не рассмотрел. А вот пробежавших мимо него, топающих, как стадо бизонов, и дышащих, как загнанные лошади, солдат не заметить было трудно. Мишель разглядел даже парашютно-десантные полевые эмблемы на петлицах. Военные не обратили на Арнич никакого внимания, спеша поддержать своих в начавшейся стрельбе, но перестрелка окончилась также внезапно и быстро, как и началась. То ли это не в меру ретивый полицейский с одним пистолетом решился было навести порядок и притормозить бронетранспортер, то ли кто-то с перепугу принял своих солдат за иноземных агрессоров и решил погеройствовать.

Переждав несколько минут после окончания стрельбы и пробежки мимо него группы парашютистов, Арнич поднялся со скамейки, огляделся по сторонам, заметив, как все прибывающие группы солдат занимают перекрестки, и неторопливо двинулся в сторону того самого кафе, в котором уже побывал сегодня.

По сравнению с утренним совсем недавним временем, сейчас в кафе было полно народу, в основном скрывшегося с бульвара и яростным полушепотом обсуждающего увиденное. Все столики были заняты, и Мишель с трудом нашел себе свободный табурет у самого дальнего угла стойки. Успевший слегка очуметь и окончательно проснуться от внезапного наплыва посетителей и принесенных ими новостей бармен невидящим взглядом скользнул по лицу Арнича, не узнавая его.

Впрочем, и сам Мишель не стремился быть узнанным в этом заведении. Легкий шок от происходящего в Городе выгнал из организма остатки той гормональной волны, что вынесла его из переулка на бульвар. И теперь Мишель был готов в полной мере постоять за себя… конечно, если на его пути в ближайшее время вновь не попадется эта блондинка.

Заказав коньяк, поменьше, чем в первое свое посещение, но гораздо больше, чем предпочли заказать случайно попавшие в кафе люди, Мишель старательно отсекал от своего слуха вздорные фантазии перепуганных горожан об иностранной интервенции и нашествии инопланетян. Иные варианты развития событий в голову простым обывателям не приходили, и Арнич даже слегка заскучал, потягивая коньяк и наблюдая, как люди рвутся к единственному в баре телефону, позвонить домой или близким знакомым, что бы узнать хоть какие-то новости в дополнение увиденному ими лично, ну, и проинформировать заодно, что они живы-здоровы. Когда толчея возле телефона преобразовалась во вполне терпимую друг к другу, компактную, но огромную для такого помещения очередь, из включенного телевизора, громадой своего старого ящика нависающим над бутылками, и продолжавшего транслировать какой-то старый, лет двадцать назад снятый фильм, послышались звуки государственного гимна, и все временные обитатели кафе притихли, уперевшись взглядами в экран, в ожидании новостей, априори полагая их ужасными.

Тем временем на экране, на фоне цветов государственного флага, возникло всем хорошо знакомое лицо бывшего премьер-министра, выходца из могущественнейшей, до расформирования на девять частей, спецслужбы страны, подавшего в отставку всего несколько дней назад. Бармен, привстав на табуретку, дотянулся до телевизора и включил максимальный звук. И по мгновенно притихшему кафе разнесся, казалось бы невзрачный, тихий, но очень уверенный в себе голос.

«Сограждане! Друзья! В этот час тяжелых испытаний для всех нас… неслыханное предательство интересов страны… преклонение перед ложными ценностями…. связь с зарубежными разведслужбами… саботирование процессов создания процветающего общества… формирование организации по беспрецедентному разбазариванию природных богатств, принадлежащих всему народу… Временно вводится военное положение в столице и губернских городах… воинские формирования направлены на помощь полицейским силам… для охраны правопорядка… в целях обеспечения безопасности… закрыта на неопределенный срок государственная граница… комендантский час с двадцати двух… частичная мобилизация…»

…На улице странным образом посвежело, или Мишелю так показалось после душного, прокуренного, забитого растерянными людьми помещения кафе. Небо вновь, как и утром, заволокли серой драпировкой откуда-то набежавшие облака. И вечные спутницы Города – огромные вороны громко кричали в оголяющихся ветвях деревьев.

Стараясь не торопиться – зачем привлекать совсем ненужное сейчас внимание наводнивших бульвар солдат и офицеров? – Мишель второй уже раз за сегодняшний день прошелся от кафе до поворота в переулок. На противоположной стороне бульвара, задрав высоко в небо тонкий хобот крупнокалиберного пулемета, стоял бронетранспортер, возле брони, в строгой позе, с оружием наизготовку расположился солдат. На углу, у самого поворота, массивными глыбами возвышались пятеро парашютистов, перекинувших автоматные ремни с плеча на шею и возложившие на оружие руки почти также, как это показывают в кинобоевиках, наверное, именно там они и подсмотрели эту позу, потому как никакими уставами она не была прописана. Парашютисты стояли прямо на пути Арнича, и он осторожно, не делая резких движений и старательно не глядя в сторону солдат, обошел их, углубляясь в переулок.

Всего метров через полтораста, в конце переулка, возле мемориальной доски на старинном трехэтажном особнячке, построенном еще лет триста назад, Арнич увидел свежевыкрашенную будку телефона-автомата. Неторопливо приближаясь к нему, Мишель пошарил по карманам и в сердцах выругался вслух, разряжаясь за всё происшедшее с ним сегодняшним утром и днем: «Богач хренов…». В карманах не нашлось ни единой мелкой монетки, подходящей для автомата, и Арничу пришлось пройти еще метров сто, пока в перпендикулярном переулке он не нашел табачную лавку – обычную в старом районе Города застекленную щель между тротуаром и стеной дома, рассчитанную на одного продавца и одного покупателя. В лавке скучал старенький невысокого роста и худой, как щепка, дед, явный пенсионер, помогающей младшим поколениям своей семьи сводить концы с концами, а может быть и просто поставленный здесь, что бы быть при деле.

Мишель легко притиснулся вплотную к прилавку, и ноздри его мгновенно забило запахом табака, оберточной бумаги, пыли и старости. Он попросил пару пачек «Лаки страйк», протянув для размена десятиталеровую серебряную монетку,  и выслушал долгую и унылую лекцию старичка по поводу крупных денег, огромной сдачи с самого раннего утра и дороговизне всего в этой жизни. «Повезло, – с фатальной меланхолией подумал Мишель, ожидавший речей совсем на другую тему, – похоже этот пенсионер еще не знает о перевороте». Получив пять талеров сдачи и ожидая горстки медных монет вдобавок, Арнич даже успел согласиться с дедом, что раньше трава была зеленее, небо голубее, вода мокрее, а молодежь сейчас совсем забыла о приличиях и не слушает поучительных рассказов стариков.

Как ни странно, утомительная лекция пенсионера освежила и взбодрила Арнича. Теперь, направляясь из табачной лавки к телефонной будке с пригоршней медяков в кармане, он чувствовал себя отдохнувшим и полностью дееспособным, дневной гормональный порыв окончательно стих в глубинах организма, и Мишель четко знал, кому будет звонить и что говорить.

За внешним лоском и новизной покраски будки скрывались разрисованные непристойностями светлые пластиковые панели и старенький аппарат-ветеран, с честью переживший не одно нашествие современных вандалов. Забросив в щель аппарата монетку, Мишель начал набирать знакомый номер, одновременно изучая устное народное творчество и многочисленные рекламные слоганы профессионалок, выполненные в разнообразнейших художественных стилях – от сугубого реализма до мало разборчивого абстракционизма.

… – Алло?

– Лекса? давно проснулся? – хоть голос компаньона и звучал бодро и привычно, Мишель не поленился вставить контрольную фразу.

– Хочешь спросить, что я знаю? – опередил Мишеля компаньон. – Все, что сказали по телевизору. Но – не больше…

Только после слов о телевизоре Арнич успокоился. Это было оговорено между ними давным-давно, еще в самом начале их плодотворного сотрудничества. Если Мишель говорит о сне, снах, пробуждении, то у него все в порядке, никто не стоит за спиной и не висит над душой. То же самое у его друга, если он скажет хоть что-то о телевизоре и телевидении. Способ простой и в простоте своей надежный, как старинный наган.

– Я тоже не больше. Но теперь мы в цугцванге с тобой, Лекса, – «утешил» его Мишель. – Как ни поступи, будет только хуже.

– Излагай, – попросил Лекса, сообразив, что у компаньона есть чем поделиться и сложившуюся ситуацию он понимает лучше.

– Сегодня утром я имел беседу на бульваре с комиссаром Леичем, потом ко мне пристал Вечный Жид, ну, помнишь этого убогого помощничка Принца… Но это все – пустяки, Лекса. Из-за этого я не стал бы объявлять цугцванг. К концу нашего разговора за комиссаром пришел его помощник и, когда они уходили, сказал ему так, что б я не слышал, что ждут комиссара из военной контрразведки…

– Ну, а вдруг это по поводу переворота? – предположил сообразительный Лекса.

– Я бы тоже так хотел думать, Лекса… Очень бы так хотел думать…

– Значит, получается у нас, Миша, – «чемодан, вокзал, деревня»?

– Думаю, часа два-три у нас еще есть, – поделился соображениями Арнич. – Пока гангстерята Принца освоятся среди военных, да пока комиссар с контрразведчиками разъяснят своему начальству суровую необходимость срочного расследования ограбления, а если они между собой еще и не поладят, на что я очень надеюсь… Давай брать по минимуму – два часа. Из них почти час прошел.

– Мне пятнадцати минут хватит, – хохотнул в трубку Лекса, но ничего веселого в его голосе Мишель не услышал и представил себе, как его компаньон за четверть часа превращается совершенно в иного человека; все-таки в Лексе погиб великий артист.

– Тогда – до встречи, компаньон, – попрощался Арнич, – связь держим по старым каналам, встретимся, когда все утихнет…

–  И тебе удачи, – пожелал Лекса и первым повесил трубку.

Предупредив своего постоянного компаньона и друга и убедившись, что тот воспринял его предостережение всерьез, Мишель мог теперь полностью посвятить все силы решению личных проблем… связанных, в первую очередь, с таинственной блондинкой из огромной американской машины…