Богиня ex machina. 5

5

– Вы знаете, комиссар, а дело-то это не такое простое, как оно кажется из столицы, – признался начальнику городской полиции Рихард Хольм после трех дней суматошной беготни по улицам и переулкам, почти военной рекогносцировки возле особняка академика Пильмана и еще одного доходного дома неподалеку от университета, после двух десятков непринужденных, казалось бы, бесед с совершенно разными городскими обитателями, двух официальных допросов явных наркоманов, пойманных едва ли не со шприцем в руке участковыми надзирателями и угрожающего разговора со скупщиком краденого – единственным на весь город, которого комиссар Тарон уже несколько лет никак не мог прихватить с поличным.

– А что вы хотите? – вздохнул уставший за эти дни, наверное, больше, чем за двенадцать лет предыдущей спокойной службы в городе начальник полиции. – Издалека многое кажется не таким, как есть на самом деле.

Они сидели в кабинете комиссара, пытаясь подбить хоть какие-то связные итоги для рапорта в столицу, но то и дело срывались, углубляясь в детали, невыясненные обстоятельства и таинственные, на первый взгляд, происшествия. За окном весенний яркий день превратился в сиреневые, а затем и в густые синие сумерки, и Феликс Тарон извлек из-под стола редко используемую им весной и летом настольную лампу, чтобы разогнать сгустившуюся тьму в помещении. В кабинете посветлело, но на душе особиста и полицейского по-прежнему царил беспросветный мрак.

– Но отчитываться мне в отдел, тем не менее надо, – жестко восстановил цель их маленького совещания капитан Хольм. – Давайте  еще раз попробуем…

– А чего там пробовать? – махнул рукой комиссар. – Ничегошеньки у нас не сходится. Если верить всем опрошенным, академик Пильман по приезде в город посещает только пару лабораторий университета, к биохимии отношение имеющих очень косвенное, скорее – чисто химических, обедает и частенько ужинает в одном и том же ресторане «Савой», ритуально встречается с городскими чиновниками, со мной в том числе. Дома его никто не навещает, по ночам академик в вервольфа не перекидывается и по окрестностям в поисках добычи не рыщет…

– … хотя никто, конечно же, специально не контролировал возможные ночные перемещения Пильмана, зато точно установлено, что после его прибытия обязательно появляется новая партия очень качественных наркотиков, – продолжил в тон своему собеседнику особист. – Часть из которых, кстати, распространяют среди постояльцев гостиницы Пальчевского, там же останавливается всегда наша, столичная, богема.

– Ну, насчет не контролировал… все-таки полицейские патрули по ночам приглядывают за особняком Пильманов несколько тщательнее, чем обычно, ну, в те дни, когда академик живет в городе, – поправил капитана полицейский. – Как-никак, а мировая знаменитость, но вот чтобы такой человек работал простым наркокурьером – это уж увольте, даже при «мозговом штурме» такая идея покажется слишком бредовой.

– Я думаю, так же… про наркотики, – уточнил Хольм. – Скорее всего, тут простое совпадение, ну, или кто-то просто пользуется случаем и шумихой в связи с приездом академика, а вот ночь… как мы оба поняли, Пильман постоянно контактирует с людьми при свидетелях, причем, совершенно различных, и сговор между ними фактически исключен, но ведь бывают случаи, когда он общается с кем-то и тет-а-тет?

– Если вы по поводу тех девиц, что несколько раз навещали академика… – чуть поморщился комиссар. – Понимаете, у нас, в провинции, профессиональная проституция не приветствуется. Но вот на такого рода приработок горничных, коридорных, студенток общественность смотрит сквозь пальцы, снисходительно. А академик, хоть и солидный человек, в возрасте, но вовсе не импотент, тем более, вдовец, и никаких оргий во время пребывания в городе не закатывал, да и в студенческих безобразиях, как я знаю, не участвовал…

– То есть, пригласить девушку на ночь, ну, или на пару-тройку часов – и никто не обратит особого внимания, это нормально и в рамках городской морали, верно? – кажется, ухватился за подброшенную мысль особист. – И это получается невыявленный, закрытый канал связи… с кем и зачем? Вопрос интересный, но никаких, даже иррациональных ответов на него мы сейчас не дадим.

– Даже если и дадим ответ, это нам никоим образом не прояснит – как академик ухитряется во время приезда синтезировать свой препарат, – усмехнулся полицейский.

– Кстати, о препарате, господин начальник полиции… Вы – человек местный, могли и не обратить внимания, но вот я… мне бросилось в глаза, что среди девушек в возрасте от шестнадцати до восемнадцати, то есть окончивших школу пару лет назад или бывших тогда старшеклассницами, удивительно много красавиц, – задумчиво сказал гость. – Именно в эти годы…

– Да-да, я помню, – несколько торопливо перебил Хольма комиссар. – Именно тогда академик Пильман начал свои процедуры по нехирургической кардинальной косметологии.

– Вы знакомы и с такими умными столичными словами? – удивился капитан. – Не ожидал от простого полицейского…

– Университет рядом, тут многого наслушаешься, общаясь и со студентами-буянами, и преподавателями, берущими их на поруки, – нарочито оправдался Тарон. – Для вас – дикость, а у нас в любой дешевой кафешке можно услышать рассуждения о синтезе дезоксирибонуклеиновых кислот, замене углерода в белке на кремний, ну и тому подобной чуши…

– Это и в самом деле чушь или только вы так думаете? – подозрительно с просил Хольм.

– Ох, господин капитан, – вздохнул полицейский. – Давайте все-таки писать отчет, а то уже ночь на дворе, меня дома ждут, а у нас, кроме заголовка, не родилось ни одной осмысленной строчки.

– Ну, думаю, ваша племянница отлично понимает специфику розыскной работы, пусть здесь она осуществляется и не в таких масштабах, как в столице, – заметил особист. – Значит, волноваться по поводу вашей задержки на службе не будет…

– Не стоит акцентировать внимание на родственных связях, это провинция, и тут все тянут своих поближе, так надежнее, – огрызнулся комиссар. – Что касается Эмилии, то постарался сделать все, чтобы девчонка после школы не бросилась покорять столицу… до сих пор отлично помню, что там случается с такими юными «покорительницами»… а вот волноваться она все равно будет, за последние двенадцать лет я задерживался на службе, тем более так поздно, лишь дважды.

– Я не хотел вас обидеть, господин комиссар, – сухо извинился Хольм. – Давайте и в самом деле начинать писать…

С десяток листов отличной писчей бумаги, специально принесенных племянницей начальника полиции из машбюро мэрии – полицейские обыкновенно обходились желто-серыми, расползающейся под нажимом авторучки листами, но не показывать же гостю из столицы свою провинциальную бедность и убогость – давно уже скучали на столе перед сотрудником Особого отдела. И хотя тому по-прежнему в голову лезла сплошная канцелярская дребедень, вроде «проведения оперативных мероприятий», «по результатам опросов» или «вследствие сопоставления имеющихся фактов», вкупе почему-то с сухим и торжественно-приказным: «В связи с вышеизложенным…», капитан Хольм довольно быстро набросал черновик, отметив в нем активное содействие его миссии местного полицейского управления, запросив малозначимые архивные данные и присовокупив завуалированную просьбу о помощи людьми. Сказалась и канцелярская сноровка, и опыт по написанию десятков и сотен всевозможных важных и не очень бумаг, которыми и рядовые сотрудники, и руководство не только Особого отдела, но и всего Департамента умело прикрывало собственные промахи и выпячивало мало-мальски значимые достижения.

Прочитав вслед за самим особистом составленный отчет, комиссар, с разрешения своего визави, поправил парочку малозначащих фраз, в душе признаваясь, что сам бы за такое сочинение от подчиненного поставил бы тому школьный «неуд» по содержанию, но все же завизировал бумагу и вернул её Хольму.

– Надеюсь, до почтамта вы доберетесь самостоятельно? – осведомился полицейский, закрывая кабинет после того, как оба полуночника вышли в приемную. – Какой бы мы ни были провинцией, но почта и телеграф у нас имеют круглосуточно работающий отдел, только не рвитесь через парадную дверь, пройдите левее, там служебная, её не запирают на ночь… да и такси вас уже ждет у выхода из управления, на нем же доберетесь потом до гостиницы…

Капитан коротко кивнул, напомнив, что завтра с утра планирует посетить университетские общежития – пожалуй, больше для проформы, чем в надежде узнать что-то новое для себя и для дела.

– А я займусь текучкой, – в ответ сообщил полицейский. – Знаете, как бы ни было у нас спокойно, но за три дня накопилось, думаю, порядочно бумаг, требующих моего вмешательства.

…торопливо пробираясь проходными дворами в непривычном пустынном мраке давно спящего провинциального городка комиссар Тарон все с новой и новой силой укорял сам себя: «Старый дурак! Совсем перестал ловить мышей и расслабился здесь, в покое и благополучии синекуры! Все оперативные навыки потерял, как и не было их никогда! Ну, как же я мог не заметить того, что просто бросается в глаза? И ладно бы месяц-другой назад, когда был не в курсе всей этой чудовищной истории с Пильманом, но после рассказа особиста я просто обязан был широко открыть глаза и посмотреть вокруг!!! Нет же, искал зачем-то школьные фото этой Милки, когда и так все было понятно, бродил кругами по улицам вслед за приезжим, которому наши проходные дворы и сквозные тупики в диковинку…»

В небольшом двухэтажном домике, едва ли не в седьмом поколении принадлежащем семье Таронов, который ни один, даже самый въедливый налоговый инспектор не осмелился бы назвать особняком или усадьбой, лишь на первом этаже, в угловом, кухонном окне горел слабый свет, но – комиссару повезло, Эмилия еще не ложилась спать, привычно поджидая с работы беспокойного дядюшка, изрядно припозднившегося в этот раз. То, что по вине родственника сорвался её выход в кино с одним интересным пареньком, девушку совсем не тревожило, было бы желание, а кино – никуда не денется, а вот приезд столичного особиста, нагрузившего начальника полиции какими-то таинственными делами, серьезно волновал его родственницу.

Но тем не менее, Эмилия встретила своего дядю разогретым в очередной раз легким ужином, который Феликс проглотил, кажется, не заметив, что лежало перед ним на тарелке, и дело тут не в рассеянности, девчушка еще на пороге дома поняла, что комиссар чем-то сильно взбудоражен и с трудом сдерживается, чтобы не начать расспрашивать её о чем-то прямо в прихожей. Закончив с едой, полицейский вдруг попросил у племянницы не слабенький чаек, чтобы можно было в спокойном сне провести остаток этой ночи, а чашку кофе и ликер.

– Ох, дядя Феликс, что-то ты разгулялся на ночь глядя, – назидательно заметила девчушка, копируя интонации своей матери. – Уснешь, наверное, под утро, а ведь тебя ждет еще нервотрепка с этим викингом…

– Раз уж ты сама вспомнила о нервотрепке, то, пожалуй, начнем с тебя, – отозвался комиссар, щедро подливая в чашечку кофе темного миндального напитка и с легким прищуром разглядывая присевшую напротив него племянницу.

В свете маленького бра с матовым абажуром и слабенькой лампочкой, рыжие кудряшки Эмилии светились наподобие нимба, а лицо девушки – умиротворенное и заботливое – выглядело идеалом домашней хозяйки. Но Феликс Тарон усилием воли подавил в себе заботливого дядюшку, пропустив вперед дотошного полицейского, почти не обращающего внимание на маленькие женские прелести.

– И чтобы ты хотел узнать такого, о чем не знаешь? – поинтересовалась племянница, подперев подбородок кулачком и пристально вглядываясь в комиссара. – У меня до сих пор не было от тебя тайн…

– Вот и хорошо, – не стал возражать полицейский. – Но теперь, я надеюсь, ты поделишься со мной даже не тайнами, а так – маленькими дамскими секретиками, о которых не принято говорить вслух?

– Дядя, тебя интересует мой цикл или что-то подобное у моих подруг? – нарочито закатила глазки Эмилия. – Фу, какие же все-таки эти мужчины не тактичные…

– Не тактичностью ты не отделаешься, – ласково пообещал Феликс. – Да и твои месячные меня не интересуют, я про них отлично догадываюсь лет этак с одиннадцати – твоих разумеется… А сейчас ты мне подробно, в деталях, расскажешь, что было, кто чем занимался во время ваших с Милкой Макоевой встреч со студентами…

– Про позы – тоже подробно? – состроив невинную гримаску на лице, поинтересовалась рыжая домашняя бестия. – Только про мои или ты послушаешь и про других с таким же удовольствием?..

– К черту позы! – вдруг вспылил комиссар. – Свои интимные воспоминания и достижения в технике секса оставь для порнографических мемуаров, как мадемуазель Арсан! И не вздумай сказать сейчас, что я тебя ревную… хотя и ревную, конечно, тоже. Просто слегка напряги девичью память и вспомни – кто с кем и чем занимался? О чем говорили? Что было странного, не совсем обычного, не интимного, но близкого к этому…

Неожиданный окрик всегда спокойного, ласкового и доброжелательного дяди сработал, как некий включатель памяти… Видимо, перед мысленным взором напрягшейся девчушки прошло многое из того, о чем она не хотела бы делиться даже с близким родственником, а среди этого «многого» вдруг высветилось…

– Ой, – сказала Эмилия, совсем по-детски зажимая ладошкой рот. – Ой… но я об этом совсем забыла… и даже не думала… ой… вот дела-то…

…пьяненькая, хорошо удовлетворенная сперва совсем молоденьким своим партнером Валькой, а следом – по взаимному, конечно, согласию – и его более опытным дружком Саней, накинув вместо одежды на плечи чью-то мужскую, сильно пропахшую потом рубашку, Эмка заглянула сначала на малюсенькую – одной-то едва развернуться – кухоньку, обрадовалась обнаруженной там бутылке темно-красного ликера, а может, брусничной настойки, ей сейчас было все равно, и с удовольствием сделала из горлышка два больших глотка, ощущая, как падает в пустой желудок сладкая, липковатая масса… и закружившаяся следом голова потребовала немедленно покурить, что же это за пьянка без папирос?

В поисках желаемого девчушка немедленно вернулась в ту же комнату, откуда вышла пару минут назад, но Сани здесь уже не было, а перестаравшийся со спиртным Валек лежал на соседней кровати ничком, отвернувшись к стене и тихонько посапывая, кажется, требовать что-то от него было совершенно бессмысленно… сквозь томную и ленивую волну эйфории, усиленную выпитым, с трудом, но пробилась здравая мысль – где-то здесь, в трехкомнатной квартире, снимаемой семерыми студентами на паях, должна находится и Милка, а у той в сумочке, как ни спроси, всегда найдется пачка легких дамских папирос с длинным мундштуком и причудливой, затейливой надписью поверх темно-синей крышки.

И пропавшая с глаз еще в самом начале вечера, после второго или третьего стакана вина, Макоева легко нашлась в соседней комнате… лежащей на застеленной стареньким покрывалом постели, совершенно голенькая, не очень трезвая, но, кажется, живая и здоровая… а на ней… странным чем-то они занимаются вместо перепихнина… верхом на животе Милки, лицом к ее ногам, сидел очкарик Геша, любящий, чтоб его называли Гейнцем, и зачем-то запихивал между ног девчонке поблескивающей в свете ночника маленький медицинский шприц…

– Эй, вы, извращенцы, – окликнула парочку Эмка, прислоняясь к дверной притолоке – так было надежнее. – Хватит тут изощряться со стальными предметами, развели какое-то домашнее садо-мазо… лучше дайте папироску, если не жалко…

Колдующий над лобком подруги Геша даже не вздрогнул от неожиданности, а спокойно лежащая под ним Милка откликнулась:

– Дверь-то закрывай, что тут – цирк или кино?

Пару раз сморгнув, что бы взгляд поймал фокус, Эмка прикрыла на ощупь за собой дверь и только тут сообразила, что студент не извращается, а элементарно ставит подружке укол, закачивая под кожу лобка чуть зеленоватую и, кажется, даже флюоресцирующую жидкость.

«Ты сдурела, Милка! – хотела, было, отругать Макоеву рыжая. – Дошла до наркоты по вене…» Но не успела. Скосив на Эмку выразительный взгляд, будущая барменша удивительно трезво пояснила:

– Меня Геша красоткой делает… представляешь – нос, уши, подбородок – всё в идеальных пропорциях, говорит, еще волос порыжеет, как у тебя, и отрастут вот такие буфера…

Милка руками показала над своими аккуратными грудками нечто вовсе невообразимое и хрипловато засмеялась, а Геша, закончив выдавливать жидкость из шприца, ловко перехватил его, профессионально подняв иглу вверх, а другой рукой прижал к месту укола маленькую ватку, смоченную чем-то спиртным с резким противным запахом. Только тут почему-то затаившая дыхание от увиденного, Эмка вернулась в себя и приметила мирно сидящего в углу, прямо на полу, лохматого худощавого парня. «Это же Вилля, дружок Геши, – вспомнила рыжая, мгновенно отводя взгляд от него. – Ух, ты, Милка и тут не хуже меня оказалась, небось, сразу с обоими попробовала…»

– Хочешь, уговорю, он и тебе укольчик сделает? – предложила подруга, спихивая с себя студента и легко переворачиваясь на живот. – Будем, как две кинозвезды рассекать по городу…

– Да ну, выдумала тоже… – презрительно поморщилась Эмка. – С детства уколы не переношу, давайте лучше покурим, а то я на кухне выпить нашла, а папирос нигде нету…

…замолчавшая Эмилия пристально вглядывалась в успокоенное, внезапно будто разгладившееся лицо комиссара.

– А что это было? там, в шприце? ну, скажи, дядя Феликс, что тебе – жалко, – совсем по-детски попросила племянница.

– Пойдем-ка мы сейчас спать, – спокойно и ласково предложил полицейский. – Я обещаю, что завтра все-все тебе расскажу…