Перстенёк ты мой -10 .

  – В январе 2001-го года вы представите своё сочинение: «Перстенёк с аметистом». Это будет полифоническая, многочастная, программная музыка на ваши стихи. Это будет сплав старой классики и современной эстрады. Музыка будет не хуже вашего любимого Баха и Мендельсона. 

      – Позвольте, позвольте! У меня нет способностей к сочинению музыки, тем более стихов. Я уже пробовал. Я в этом полный болван, поверьте.
      – У вас стабильная частота. Нам с вами контактировать очень удобно. К тому же вы неплохой человек. У нас на Эйволии появился новый талант. Он уже кое-что приличное сочинил. К 2001 году он полностью закончит работу по сочинению музыки к «Перстеньку с аметистом». Стихи уже готовы сегодня.
      – Любопытно! Весьма. Можно послушать стихи, которые я «сочиню» в 2001-ом году?
      – Слушайте. Сюжет земной. Приключение и мистика в пустыне Туркмении. 

                                                                

Я бреду меж барханов, зыбучих песков,
Изнывая от солнца и жажды. 
Изнурённый пустыней, мой вид был таков,
Что меня испугался бы каждый.

Когда в чудо спасенья не верил я сам,
Падал ниц на бархане волнистом.
Обгоревшей рукой подносил я к глазам,
Золотой перстенёк с аметистом.

Но всему наступает когда-то конец,
Я упал, и подняться нет мочи.
Где-то там вдалеке прозвенел бубенец
И туман застелил мои очи.

Почти полностью тело засыпал песок,
Лишь блестел перстенёк с аметистом.
Меня чудом заметил с верблюда седок,
Привлечённый тем блеском лучистым.

Как-то вечером душным чайханщик-туркмен,
Пот ладонью с лица утирая,
По секрету сказал: «Есть в селе феномен,
То знаменье то ль ада, то ль рая.

Возьми трубку, не бойся, кури анашу,
И расслабься немного покуда,
Обращусь к моим духам и их попрошу
Мне помочь в представлении чуда.

Посмотри, вот колодец. Как он торопясь
Родничком наполняется чистым.
В этот чудо-колодец, сперва поклоняясь,
Опусти перстенёк с аметистом»…

Гроздей звёзд полуночных не счесть никому.
Ночь подвластна лишь духам нечистым.
Я в колодец, как в бездну, зачем, почему?
Опустил перстенёк с аметистом. 

В тот же миг ярким светом я был ослеплён.
Что за сон наяву, наважденье?
Несказанно, негаданно я удивлён –
Там со дна исходило виденье.

Летним днём я иду на гулянье с женой.
Нет со мной перстенька с аметистом.
Я был в белой рубахе льняной, расшивной.
В новом платье жена, золотистом.

Вдруг средь ясного неба дождь, град, как стена.
Небеса возжелали экстаза!
Испугавшись грозы  побежала жена
Под защиту огромного вяза.

Что увидел, подобно кошмарному сну:
«О, Всевышний, молю не исполни!» –
Страшный грохот потряс, расколол тишину
От удара по вязу трёх молний.

«И о горе! Всевышний! Ты что же, глухой,
Разве ты не услышал молений?» –
Перед мёртвой женою, как в пьесе плохой,
Я в безумстве упал на колени.

Все затихло в колодце, померк адский свет.
Понял я, дух в туркмене плечистом.
Заалел небосклон, начинался рассвет,
Но пропал перстенёк с аметистом.

С той поры промелькнуло порядочно лет.
Наша суть бытия – провиденье.
Пусть забыл я, что видел тот дьявольский свет.
Всё случилось, как в давнем виденье.

Летним днём я иду на гулянье с женой.
Нет со мной перстенька с аметистом.
Я был в белой рубахе льняной, расшивной,
А жена, как тогда в золотистом.
 
Вдруг средь ясного неба  дождь, град, как стена.
Небеса возжелали экстаза!
Испугавшись грозы, побежала жена 
Под защиту огромного вяза.

И опять всё подобно кошмарному сну.
«О, Всевышний! Молитву исполни». –
Страшный грохот потряс, расколол тишину
От удара по вязу трёх молний.

«О, Всевышний, спасибо! Ты добр, как всегда.
И несчастью  не дал совершиться.
Нам с женою теперь и беда не беда, 
До конца тебе будем молиться».

Перед тем, как ушли мы от вяза с женой,
Я увидел во мху бархатистом.
Мой пропавший давно, именной, кружевной,
Золотой перстенёк с аметистом.

      – Я не специалист в поэзии, Ритий, но мне нравится. А этично ли присваивать себе то, что ты не сочинял?
      – Резонный вопрос. Вы, люди, сочиняете, но это всё не гениально. Наши друиды тоже сочиняют не все хорошо. Но мы отбираем самое лучшее, в основном гениальное, и отправляем вам. Те, кому мы передаём информацию, не догадываются, что это сочинили не они, и, правомерно, по местным меркам считаются полноправными авторами. Некоторые из ваших «авторов» догадываются, что им диктуют, но молчат. 
      – Мне как-то неловко. Может вам поискать кого-нибудь другого?
      – Нет! Тут надо знать ноты, иметь музыкальный вкус. Всё это у вас есть. Совет рекомендовал вас. Я об этом обязан вам сообщить, что и сделал.
      – Действительно, в музыке я кое-что понимаю. А вдруг мне не всё понравится? Я могу что-то изменить? 
      – Конечно, меняйте, но не слишком много. Музыка будет достаточно совершенной. Не испортите! Две части музыки он уже сочинил. Это «Горе» и  «Восточный колодец». Особенно, Вячеслав, мне нравится «Горе». «Восточный колодец» несколько однообразен, как и вся восточная музыка, но хорошо аранжирован. Позднее он напишет все остальные части. Это прописано в его гороскопе.
      – А музыку этих двух частей можно ли сейчас послушать?
      – Можно. Я сейчас запущу эту музыку на весь ваш  парк. Пусть все послушают этот «промоушен». В первой части, под названием «Горе»,  герой, как вы помните по сюжету, испытывает большие душевные переживания в связи со смертью своей горячо любимой жены от удара молнии. Это программная, полифоническая музыка. Слушайте.

                                                                    (слушайте "Перстенёк с аметистом" в конце страницы).

                                                               Горе.   
      Действительно. Зазвучала музыка. Музыка была грустная. Музыка оплакивала чью-то трагическую кончину и довольно-таки громко на всю округу. Звуки раздавались сверху. Откуда они исходили видно не было. Это были неземные звуки. Звуки были космические. Они напоминали какие-то необычные флейты, какие-то странные трубы, какие-то гигантские и крошечные барабаны. Но звуки  были необыкновенно мелодичны. Музыка раздавалась на фоне многочисленных перкуссионных инструментов. 
      В нижнем, басовом регистре ударных,  ритмично звучали там-тамами африканских аборигенов невидимые огромные барабаны. Их было три. Они казались необыкновенно большими, так как их звуки были очень низкими. Второй там-там был чуть пониже по тону звучания, чем первый. Первый там-там бередил чувства, волновал. Второй тамтам звучал более мягко, он успокаивал. Третий там-там хоть и был очень низким по тону, но он был самым высоким из всех там-тамов. Третий звучал не часто, но он очень сильно ранил. Он звучал в наиболее драматических местах. Он обходил уши, он проникал в сам мозг, он бередил и рвал на части саму душу. 
      В среднем звуковом регистре было много небольших барабанчиков, которые звучали отрывисто, не ритмично, повторяясь через небольшой отрезок времени. Они внушали непоколебимую убеждённость того, что ничего изменить нельзя. Надо принимать всё так, как оно есть. Они учили смирению, ибо только в смирении есть душевный покой. Они как бы оправдывались при этом, объясняя, что были просто свидетелями, и ко всему этому непричастны. Только и всего. 
      В верхнем регистре постоянно волновали какие-то позвякивающие тарелочки. Их было несколько. Некоторые тихо звучали тоненькими голосами, как валдайские колокольчики, и они, похоже, говорили о том, что не всё так безнадёжно. Не надо падать духом. Всё ещё в будущем поправится. Обязательно поправится. Надо только не отчаиваться и потерпеть. Они звучали не навязчиво, но с непоколебимой убеждённостью того, о чём говорили. Другие тарелочки им вроде бы вторили, но этак несколько неуверенно. Они сами не верили тому, о чём думали, когда это всё преподносили. 
      Третьи тарелочки постоянно возмущались. Они были не согласны со вторыми тарелочками. Они как бы не хотели вмешиваться в разговор своих собратьев, но вытерпеть не могли, и постоянно нервно  перебивали их, хотя и немного стеснялись своей несдержанности. 
      Четвёртые тарелочки были погромче. Их звук был более уверенным. Они, не стесняясь, перебивали своих собратьев, говоря, что не надо надеяться на лучшее. События вспять не повернуть! Надо смириться. Надеяться не на что. Они резко звучали, перекрывая своим громким голосом своих более умеренных коллег по перкуссии. Но они это делали не всегда, а только в тех случаях, когда уже терпеть более не могли. 
      В противовес всему этому, тихо, но достаточно, чтобы его все слышали, ядовито шипел, как змея, ещё один из представителей ударных инструментов. Он, шипя, запугивал всех, что дальше будет ещё хуже. Дальше будет такое, что хочешь – стой, а хочешь – падай, всё равно лучше не выйдет. Будет совсем плохо. И от этого его шипения было немного жутковато, хотя все окружающие  понимали, что это всё запугивания, что хуже быть уже некуда.  

      По музыке чувствовалось, что это только ещё вступление, так сказать интродукция. Пока ещё ничего особенного не происходило. Шла только подготовка к главной теме «Горя». Музыка вступления была скорбно-умиротворяющей, неторопливой, спокойной. Никуда торопиться было не нужно. Что должно было случиться, то уже случилось. Надо принять свершившееся, как оно есть. Тут уж ничего не поделаешь. Тема вступления только констатировала ситуацию и не более. Она не возмущалась, и сначала даже не плакала. Она только немного  скорбела. В мелодии первой флейты, во вступлении, была пока ещё только лёгкая скорбь. Первая флейта спокойно, размеренно, повествовала о случившемся. 
      Но вторая флейта была с самого начала взволнованна до крайности. В её возгласах, которые не перебивали первую флейту, а только комментировали, были отчаянные слёзы. Эти слёзы второй флейты подействовали на уравновешенную первую флейту, и, последняя, не выдержав, тоже начала плакать. Вот уже сёстры-близняшки флейты вдвоём разревелись, как две маленькие девочки, у которых отняли пирожные.
      Но хорошо, что вступление быстро подошло к концу. Близняшки-флейты со своими слезами наконец-то успокоились. Главное повествование на себя взяла третья, самая старшая из сестёр флейт. Она размеренно, неторопливо, начала рассказывать о случившемся. Её рассказ был трогателен, и не скрывал, что и она крайне удручена случившимся. Но чувствовалось, что третья флейта была более рассудительной. Третья флейта с глубоким чувством скорби от утраты повествовала, как это случилось. Она ничего не утаивала. Она, сдерживая слёзы, находила в себе мужество не плакать, а доносила до слушателей всю суть трагичности происшедшего. 
      Но матушка-флейта всех сестёр флейт, которая, конечно же, была в трудную минуту вместе со своими дочерьми, прожила трудную и долгую жизнь. Матушка-флейта  много на своём веку видела горя и несчастий. Матушка-флейта была просто убита горем. Её нервная система была сильно расшатана жизненными невзгодами. Она, не стесняясь, человеческим голосом, навзрыд, плакала горючими слезами. Матушку-флейту, как могли, успокаивали внучата-свирели. Они говорили обычные успокоительные слова, которые говорят в таких случаях, но их бабушка почему-то не слышала и продолжала голосить.  
      С самого начала, глава всего музыкального сообщества, то есть старый дед-орган, принимал участие в обсуждении всего случившегося. Он по-деловому, по-мужски, без лишних слов успокаивал, как мог, всех присутствующих. Он басил своим хриплым, прокуренным голосом о том, что всё в нашем мире преходяще: «На всё, воля божья. Бог дал и Бог взял». – Надо, мол, принимать всё, как есть, и что надо иметь мужество, которого у самого-то деда-органа было не очень-то много. Временами он сам не выдерживал и басил плачем, весь в слезах, погромче, чем все остальные вместе взятые, но быстро брал себя в руки и продолжал свою линию, временами переходя на недовольное ворчание и мелкую брюзгу.
      Старшая из дочерей флейт вдруг припомнила что-то весёлое из своей жизни. Она перестала плакать, утёрла свои слёзы и рассказала об этом всему семейству. Это немного отвлекло присутствующих от несчастья, но ненадолго. Снова начались причитанья, плачь и скорбные возгласы с новой силой, и даже с более трагичной окраской. В самый разгар горя появилась, припозднившись, старая тётушка-валторна. Как опытная плакальщица, она сразу вступила в оплакивание с такой силой эмоций, что это придало всему происходящему совсем уже крайнюю форму трагедии. Казалось, что ничего более трагичного никогда ни с кем в жизни ранее и не происходило. Масло в огонь добавили перкуссионные. Они навалились всем гуртом с такой отчаянной и трагической миной, что казалось, будто всё случившееся их тронуло больше всех, и они вот-вот действительно взорвутся, как настоящие мины. И когда все уже отплакались и отрыдались, ударные инструменты долго ещё не могли успокоиться. Они всё звучали и звучали, наводя ужас и трагизм на всех окружающих.
      Несколько поправили дело малые барабаны. Они понемногу всех успокоили своим негромким, но умиротворяющим звуком. Немного пошипел змеёй в конце всё тот же шипящий представитель семейства перкуссионных, но его голос почти никто не услышал, и он успокоился. Завершили всё это самые маленькие тарелочки. Они прозвучали лёгкими, звонкими, всё теми же валдайскими колокольчиками очень тихо и деликатно. Они сказали, и это услышали все, что в будущем всё будет хорошо. И в это собравшимся очень захотелось верить…  
                                                                             ***
      Музыка «Горя» закончилась. Она произвела на меня сильнейшее впечатление не только своей необычной формой, где присутствовала старинная классика и необычная современная перкуссия, но и глубиной передаваемых чувств. Все прозвучавшие музыкальные инструменты казались живыми. Они отчётливо представляли всю нашу земную жизнь, со всеми своими горестями и кратковременными радостями. Каждый инструмент имел свою партию; каждый инструмент плакал, увещевал, или улыбался сквозь слёзы своим голосом. Ни один из инструментов не повторялся. Каждый был индивидуален и имел свой характер… Что ещё меня так поразило, так это то, что звуки исходили не из одной точки сверху, а были разбросаны по всем сторонам света. Порою, они мигрировали, перемещаясь слева направо. Порою, они начинались спереди, а потом стремительно уходили за спину. Я постоянно ворочал головой во время прослушивания. Музыка стихла. Когда я пришёл в себя, то заметил, что у пруда с уточками, над которым звучала музыка, собрались толпы народа… 
      – Ритий, – говорю я, – сильная музыка, раздирающая душу. Как много скорби! Слушать её не просто. Но поймут ли её слушатели? Это не развлекательная попса, к которой все привыкли.
      Музыка уже давно кончилась, а взоры слушателей всё ещё были устремлены наверх. И не напрасно. После небольшого перерыва началась новая музыка. Я тоже задрал голову вверх…

                                        Восточный колодец
      Но, что это!? Я не у пруда с уточками. Я в пустыне! Жаркой, знойной пустыне, где с восхода Солнца и до заката царит только нестерпимая духота. В перегретом воздухе всё слегка дрожит и извивается. В этом мареве рассудок не подчиняется мне. Рассудок взбунтовался. Рассудок не хочет слушаться меня. Рассудок требует воды, ибо кровь в венах так сгустилась, что её надо прокачивать мощным насосом. Но где мне взять мощный насос в этом аду? В моём распоряжении только слабое, измученное усталостью и жаждой сердце. Кажется, что ещё несколько шагов, и я распластаюсь на этом обжигающем песке и меня засыплет ползущим барханом. От сухости воздуха во рту не ворочается язык. Да он и не может ворочаться. Он прилип к нёбу. Язык беспрестанно пытается облизать сухие, потрескавшиеся губы, но это ему не удаётся. Во рту да и в горле, наверное, до самой пуповины всё пересохло. Кажется, что от недостатка воды в организме кровь вскоре станет не жидкой, а твёрдой, как песок. Кровь попытается посыпаться песчинками по сосудам, а потом загустеет до состояния камня и остановится. Кровь можно будет выковыривать из сосудов. Неужели я никогда не выберусь из объятий этой безжалостной пустыни? Неужели мне не суждено хотя бы перед смертью напиться до одурения прохладной, бесценной, живительной влаги? Дайте мне хотя бы один глоток воды, и я отдам за него все богатства мира, если они у меня окажутся в данный момент! Мне не нужны никакие сокровища. Мне нужен только один глоток живительной воды. Хотя бы один. Можно даже пол глотка. Я согласен даже на одну единственную каплю. Дайте мне эту каплю!.. В изнеможении я падаю на обжигающий песок. У меня нет сил даже пошевелить пальцем. Через несколько минут, превознемогая чудовищную усталость, я заставляю себя подняться и сделать ещё несколько шагов. 
      Но что это? Неужели опять мираж? За очередным барханом я вижу оазис. Несколько зеленеющих пальм, несколько убогих хижин. И,… этого не может быть! Колодец, наполняющийся струящимся прозрачным ручейком, вытекающим из скалы. Из хижины выходит смуглый мужчина. Он подходит к колодцу. Он наклоняется у колодца. Он зачерпывает пригоршнями воду из колодца и выплёскивает её на корни соседней пальмы! Он даже не сделал ни одного глотка! Он даже не пригубил эту воду! От этого миража я теряю сознание...
      Что это за музыка зазвучала в моих ушах? Она каскадами льётся на мою голову. Она обволакивает всё моё тело, она прохладная. Эту музыку я пью долго-долго. Этой музыкой я не могу ни насладиться, ни напиться. От этой музыки всё моё тело наполняется силой, уверенностью и очарованием. Вроде бы я этой музыкой уже напился до самого подбородка, но никак не могу остановиться. Я пью её и пью. Когда же я напьюсь? Сколько же этой музыки мне надо выпить, чтобы я наконец-то напился? Какая очаровательная музыка! Почему же она всё вливается в меня и вливается? Когда же будет этому конец? Да нет! Я совсем не возражаю пить её хоть всю жизнь. Ведь это так приятно! Но когда-то ведь надо будет и остановиться. Почему же мне не хочется останавливаться? Я пью, пью и наслаждаюсь. Я не могу не наслаждаться. Я не могу и напиться, хотя мне кажется, что я напился ею уже выше своего подбородка, то есть до самых ушей.  Как бы не потекла эта музыка-вода из моих ушей обратно. Мелодия напоминает журчащий ручеёк. Музыка носит явно восточный характер. Как много мелизмов и трелей: просто сплошные трели. Так обычно звучит маленький ручеёк.  Нет,– это только вначале был журчащий, маленький ручеёк, а теперь это уже каскад воды. Нет,– это не один каскад воды,– это много каскадов воды. Эти каскады падают на меня со всех сторон; слева, справа, спереди, со спины, сверху, и, по-моему, даже снизу. Снизу это уже не каскад. Снизу это уже  фонтан. Я пью уже этот фонтан. Я захлёбываюсь им. Я еле успеваю его глотать. Но я не в состоянии насытится им. Я успокоюсь только тогда, когда этот фонтан будет мною выпит весь до конца. Но этот фонтан-музыка не собирается заканчиваться. Фонтан начинает вращаться. Я пытаюсь губами поймать уклоняющийся фонтан. Мне хочется его слушать и пить всё более и более. Но фонтан-музыка всё увеличивается в своём объёме и скорости вращения. Это уже не тот фонтан, который я пил вначале. Это уже водопад, но наоборот. Водопад-музыка бьёт вверх из-под меня, а не сверху вниз, как подобает каждому уважающему себя водопаду падать сверху вниз. Я уже давно напился, но мне всё ещё хочется ещё немного попить и послушать этого водопада-фонтана. Но меня водопад-фонтан-музыка закружил, поднял и понёс в небо. Вот я вижу под собой уже всю пустыню сразу, а музыка-водопад поднимает меня всё выше и выше. Но вдруг вода подо мной вся пропадает и я камнем падаю вниз. Неужели я разобьюсь вдребезги? Как бы хотелось ещё немного пожить и понаслаждаться этим удивительным чудом природы!...  

                                                                    ***
      Очнулся я у нашего пруда с уточками. Меня в чувство привёл лёгким похлопыванием по плечу мой друг Лотий-Ритий. Нас со всех сторон обступили сотни посетителей парка. Они устроили Ритию бурные овации: 
      – Браво – кричали они. – Бис! Превосходно! Никогда такого шоу мы не видели и не слышали! Замечательный гипноз! 
      Ритий галантно раскланивался, прикрывая своё лицо руками и поджав шестые пальцы. Я опасался только одного – не упадут ли с его крошечного носа очки? Но, слава богу, всё обошлось. Потихоньку все начали расходиться и мы остались снова одни.
      – Ну, как? – спросил меня Ритий, поправляя очки на своём лице. – Понравилась вам, товарищ композитор, ваша музыка? 
      – Мой друг, Ритий! У меня нет слов. Замечательно! Ваш соотечественник великолепен. Как ему удалось с помощью обычной музыки создать такую иллюзию действа? Я от этой музыки сначала чуть не умер от жажды, а потом от обилия воды. Эта музыка-вода была восхитительна. Такую музыку можно слушать и слушать без конца. У меня не хватит сил, чтобы отказаться от такой музыки. Я согласен. Я буду счастлив этой музыкой. Спасибо вам, дорогой мой друг! 
      – Очень хорошо. Начиная с середины 2000 года, мы будем вам передавать ноты прямо на компьютер. К этому времени «Перстенёк» будет почти готов. Держите компьютер включённым как можно чаще,  особенно ночью.
      – Простите! Но я так устаю на работе от компьютера. Можно как-нибудь обойтись без компьютера? Диктуйте прямо в мозг.
      – Там очень много нот. Особенно в перкуссионной группе. Вы всё не запомните.
      – Ну хорошо. Буду держать компьютер включённым как можно чаще. 
      – Это необходимо для «Перстенька с аметистом». 
      – Ладно, договорились.    
      – Повторяю: мы начнём передавать вам «Перстенёк с аметистом» начиная с середины 2000 года. Мы будем передавать ноты очень маленькими порциями, не торопясь. Извините, вы у нас не один. Программ контактов очень много и посерьёзнее. Так что информация будет поступать не часто. Вам рекомендуется не отказываться от авторства. А если вы скажете, что эту музыку вам передали инопланетяне, то вас смогут посчитать душевнобольным. Можно ли так рисковать?
      – У меня что, нет выбора?
      – Выбор у вас всегда есть. От всего вы можете отказаться. Только стоит ли?


                         КОММЕНТАРИЙ   АВТОРА:
      Я собрал случайно "Великолепную восьмёрку", зарисовав её, и забыл.
      Спустя пол года я по рисунку начал собирать её, но это мне не удавалось в течении примерно года.
      Затем, каким-то чудом, я собрал фигурку. Спустя несколько месяцев я снова не смог её собрать. И только после того, как я создал алгоритм сборки и его записал, — только тогда я смог быстро собирать "Великолепную восьмёрку".
      Дорогие читатели! Если кому-либо из Вас удастся эту фигурку собрать, показав её мне, то тому я подарю два своих авторских диска с моей музыкой "Перстенёк с аметистом" и "Шарманщик" — авторские песни. 
     Желаю удачи.  Но вряд ли это кому-либо удастся сделать!