"Сжечь - не значит ответить..."(малая пьеса)

Сжечь – не значит ответить
(Драма малого формата)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Камиль Демулен - французский адвокат, журналист и революционер, казненный в период Великого Террора 5 апреля 1794 года  в возрасте 34 лет
Люсиль Демулен – жена Камиля, казнена 13 апреля 1794 года в возрасте 24 лет
Жорж Жак Дантон - французский революционер, видный политический деятель и трибун, министр юстиции времён Французской революции. Казнён во время Великого Террора  5 апреля 1794 года в возрасте 34 лет
КАРТИНА ПЕРВАЯ
            Париж - Улица Французского Театра,2. Сумеречный вечер. Гостиная Демулена. Комната тускло освещена по углам, единственным источником света служат свеч, расставленные по маленьким столам, подставкам. Повсюду, в хаотичном беспорядке навалены книги, бумаги, лежат поломанные перья, опрокинутая набок чернильница истекает чернилами на листы. В кресле у столика сидит Камиль. Он растрепан, его камзол расстегнут вверху на три пуговицы, сам он пребывает в смятении, сосредоточенно роется в своих записях, не заботясь о том, чтобы вернуть их в прежнее место.
Камиль Демулен (под нос). Я – Камиль Демулен, первый, кто написал «да здравствует Республика! Да здравствует свобода», я… (его руки начинают дрожать, листы трясутся и он укладывает их поспешно на стол) я ли это?
            (в раздражении сметает часть листов на пол)
Камиль Демулен. Но как он посмеет? Как он посмеет?!  Да передо мной…(вскакивает, едва не путаясь в ножках кресла, чтобы не упасть, хватается за стол, далее, смутившись от этого происшествия, говорит уже тише, сбивчивее) да передо мной…не перед ним! Я! Да… передо мною пала Бастилия! Я написал о республике и свободе то, что они все не осмеливались и сказать! (с отвращением) и это я… это все еще я?
            (за спиною его шелест юбок, мгновением позже свечи выхватывают из темноты Люсиль Демулен. Она красива, юна и бледна от страха)
Люсиль Демулен (робко замирая, увидев состояние мужа). Камиль?
Камиль Демулен (не оборачиваясь, слабым голосом). Да?
Люсиль Демулен (осторожно приближаясь к нему). Я в тревоге и мне…(замечает разбросанные бумаги по полу, книги). О, боже мой!
            Камиль Демулен круто поворачивается к ней, на возглас. Люсиль опускается на колени, пытается собрать какие-то листы. Камиль также опускается на пол, но неожиданно хватает ее за руку.
Камиль Демулен. Оставь всё это! Оставь же! Ну?!
            Люсиль тонко взвизгивает и покорно выпускает бумаги из рук, неровным ковром они ложатся на пол.
Камиль Демулен (не отпуская руки жены). Не смей этого касаться. Никогда! Слышишь?
Люсиль Демулен (с ужасом). Что происходит? Что с тобою?
            Камиль Демулен замирает, оглядывается по сторонам, замечает вдруг и беспорядок вокруг и то, что сам он сжимает до сих пор руку жены.
Камиль Демулен (с обманной веселостью, фальшиво). Да нет, ничего, моя дорогая!
            Помогает ей подняться, даже как-то пытается поправить ворот ее платья, но его руки слишком сильно дрожат. Она отнимает его руки от себя, заглядывает в глаза.
Люсиль Демулен. Камиль, я твоя жена. Не пытайся меня обмануть, у тебя это плохо выходит.
Камиль Демулен (с усмешкой) И всегда плохо выходило.
Люсиль Демулен (в отчаянии). Последнее время ты сам не свой. Ты приходишь поздно, уходишь рано. Ты мало ешь и почти не спишь. Ты задумчив, но ты и ничего почти не пишешь. И глаза…твои глаза!
Камиль Демулен (угрюмо). А с ними что?
Люсиль Демулен (проводит рукою по его щеке, уговаривая его этим жестом не отворачиваться от нее). Никогда прежде у тебя не было таких глаз, такого взгляда. Ты как безумец! Взгляни же сам – ты совершенно не походишь на себя, и я тревожусь.
Камиль Демулен (прижимается щекою к руке Люсиль и ненадолго прикрывает глаза). Это всё скоро кончится, так или иначе.
Люсиль Демулен (с ужасом). Как…иначе?
            Камиль не отвечает, открывает глаза, целует Люсиль руку и отходит к окну,
Камиль Демулен (задумчиво, будто бы сам с собою). Сегодня ночь будет такая же светлая и ясная, как и тогда, когда начиналась наша Революция! Ты помнишь?
Люсиль Демулен. Конечно, я помню. Мне было девятнадцать, когда пала Бастилия, когда все началось с чистого листа.
Камиль Демулен (заходится хрипловатым смехом, отсмеявшись, он, почти весело). С чистого листа… да! Пожалуй, да! Но нет, моя дорогая, ты не помнишь революцию так, как помню ее я! Я клялся, что напишу под стенами каждого свода, на каждой двери, что пришла «Свобода». Я клялся, что пойду до конца…
Люсиль Демулен. Разве ты нарушил клятву?
Камиль Демулен (по-прежнему, будто бы сам с собою). Я чувствовал тогда молодость, тогда все было иначе. Мы начинали весело, азартно, сумасшедшие, одержимые мечтами и не думали даже, что придет за этой свободой!
Люсиль Демулен (бросается к Камилю, обнимает его со спины). Мой милый, ты сам не свой, но ты не представляешь, что ты сделал для народа, для Франции, для меня! Ты…
Камиль Демулен (не отвечает на ее объятие, мягко отстраняется). Я? Я не полагал тогда, что враг придет отовсюду. Он будет внутри страны и снаружи ее и мы все погибнем. Так заведено. Этого требуют боги.
Люсиль  застывает в ужасе.
Камиль Демулен. Мы были малодушны в этом, а я – малодушнее других. Максимилиан был прав – я слишком доверчив. Я иду за тем, кто сильнее меня, а потом что-то переворачивается и я уже снова не я. И тогда…
            Камиль замирает вдруг, обрывает себя на полуслове, замечая ужас на лице своей жены.
Камиль Демулен (приобнимая ее). Моя дорогая, не переживай о моих словах. Я романтик. Романтики склонны к меланхолии!
Люсиль Демулен (пытаясь спрятаться на груди у мужа). Тебе нужно отдохнуть, милый, тебе нужно отдохнуть…
Камиль Демулен (рассеянно поглаживая ее по волосам). Ах, моя дорогая! Если бы я сделал все, что должен был, я лег бы спать, но сделано еще не все. Завтра я призову к милосердию…
            Его речь прерывает громкий стук в дверь. Люсиль отшатывается, вздрагивает, рукою задевая какие-то книги на подоконнике, те с грохотом падают, но женщина не замечает этого, в испуге глядя на мужа.
Камиль Демлуен (абсолютно спокойно и даже с какой-то тихой усмешкой). Это мой друг, не бойся. Открой ему, дорогая…
            Люсиль неловко прячет руки в складки одеяния и идет из комнаты. Слышно, как звучат ее шаги, иногда замирая, как будто бы женщина никак не может дойти до входной двери. Камиль прикрывает глаза, растирает виски пальцами, как будто бы его голова гудит.
            Слышен, наконец, скрип дверного засова, вздох облегчения, и почти радостный голос.
Люсиль Демулен (внизу, радостно). Жорж!
 
 
КАРТИНА ВТОРАЯ
                В комнату входит Жорж Дантон. Он весел, прекрасно одет, напудрен, слегка в хмелю. Он улыбается. Люсиль пытается скрыть тревогу за улыбкой, но стоит на нее не смотреть, как эта улыбка гаснет.
Жорж  Дантон (весело, хлопает Камиля по плечу). Здравствуй, гражданин Демулен!
Камиль Демулен. Очень смешно, Жорж! Ты как всегда – неисправимый шут.
Жорж Дантон (довольно улыбаясь). А как же, Камиль? Стоит только загрустить...хлоп, и нет человека! Что за человек без веселья? Что за жизнь?
Камиль Демулен. Тебя ничего не тревожит?
Жорж Дантон (заливисто смеется прежде, чем ответить). От чего же не тревожит? Тревожит! Вот, например, ты! Очень тревожишь…
Камиль Демулен. Я? Тревожу?
            Люсиль впервые улыбается расслабленно. Жорж Дантон обходит Демулена со всех сторон.
Жорж Дантон. А то! Камзол полурастегнут, волосы растрепаны. Вид – ужасный! По комнате словно Фрерон прошел…
Камиль Демулен (в раздражении). Твои шутки…неуместны!
Жорж Дантон (передразнивает) «Твои шутки…неуместны!» бу-бу-бу. Люсиль, дорогая, он всегда такой мрачный?!
Люсиль Демулен. Он не мрачный! Он…романтик!
Жорж Дантон. Эх, что правда -  то правда, романтик и есть. (К Люсиль). Дорогая, а не оставишь ли ты нас?
Люсиль бросает настороженный взгляд на Камиля – тот сосредоточенно разглядывает свои руки, затем, с трудом решившись про себя, кивает и выходит из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь.
Камиль Демулен. Вина?
Жорж Дантон. Наливай.
            Оба отходят к столику, переступая через бумаги, и Камиль Демулен дрожащей рукой разливает вино из кувшина по двум кубкам. Себе наливает меньше, едва-едва половину, Дантону наливает полный. Тот с удовольствием делает глоток, жмурится.
 
 
 
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
                Дантон и Демулен.  Гостиная.
Камиль Демулен. Я всё думаю…
Жорж Дантон. И как тебе не надоедает, а? вечная тюрьма в мыслях и никакой свободы! Я не понимаю тебя совершенно.
Камиль Демулен. Я говорю серьезно, Жорж.  Мы начинали весело, признаю! Весело было петь на улицах, весело было громить дома и вещать для народа. Но теперь, давно уже все меняется.
Жорж Дантон (в ярости). А что меняется? Что может измениться? Все те же речи и те же погромы!  И мы те же!
Камиль Демулен (вскакивая с места и снова едва не путаясь об ножку кресла). Жорж, очнись! Те, с кем мы начинали, они…уходят! Они все уходят!
Жорж Дантон (тоже вскакивает). А мы остаемся. Камиль… (хватает его за плечо), взгляни, как меняется этот мир! Мы его меняем. Мы – титаны! Мы властвуем над народом и все, чего желает народ…
Камиль Демулен. Народ не знает, чего желает. Ему говорят…теперь ему говорят и он соглашается. Или не соглашается, но и не протестует. Оглянись, смерть  стала привычной. Ее не боятся. Вчера возвышают, а сегодня клеймят позором. Вчера готовы были отдать жизнь, а сегодня готовы перегрызть горло и бросить тухлятиной в позорную телегу!
Жорж Дантон (зевая). Так вот чего боится Камиль Демулен? Позорной телеги?
Камиль Демулен. Нет. Признаюсь, я не хочу умирать: у меня есть перо и моя жена, у меня есть жизнь и наслаждение. Жизнь – она прекрасна, и я не хочу умирать, но если придет пора…нет, я боюсь даже не смерти.
Жорж Дантон. Истории? Она обойдется с нами жестоко. Но, утешает, что она обойдется дурно со всеми.
Камиль Демулен. Нет, я боюсь, что все, к чему я призываю сейчас – уйдет в пустоту.
Жорж Дантон (делает еще глоток вина, жмурится от удовольствия). Милосердие, друг мой, к которому ты призываешь, это – слабость…для многих!
Камиль Демулен хмурится, но не отвечает.
Жорж Дантон. Да, слабость. Ты поддерживал много идей, это факт.
Камиль Демулен (эхом). Факт.
Жорж Дантон. От Мирабо до Робеспьера. И вот – ты следуешь за мной. Так?
Камиль Демулен. Так.
Жорж Дантон. Я – отец революции, друг мой.  Все, чего ты боишься, напрасно. Робеспьер может казнить кого угодно, но не меня. Ни он, ни этот приблудный Сен-Жюст не посмеют меня тронуть!
Камиль Демулен. Ты слишком плохо его знаешь. Я был его товарищем в лицее, я успел понять больше. Он не остановится. Они никогда не остановится.
Жорж Дантон (в раздражении). Тогда зачем ТЫ пытаешься призвать его к милосердию? Зачем дразнишь его? Зачем все это? Ты призываешь его в своей газете к милосердию и к состраданию, называя…
Камиль Демулен (перебивает, заикаясь). Почему? Потому что Милосердие – это тоже оружие! Победить врага – это доблесть, но добивать уже павшего – подлость. Добивать того, кто идет против – это абсолютное лицемерие, ничем не отличающееся от лицемерия короны! Все, во что мы верим, идет прахом, все наши слова идут прахом, если допустить мысль, одну только мысль…
Жорж Дантон (издевательски аплодируя). Браво, Демулен! Браво, голос Республики и быстрое перо! Но он сжигает твои газеты, твои…
Камиль Демулен (усмехаясь). Сжечь – не значит ответить, пойми! Сжечь - не значит стать сильнее,
Это значит мысль допустить…
Жорж Дантон. Хорошо, ты кругом прав, хорошо-хорошо! Можешь побежать прочь, а можешь…
Камиль Демулен. Не могу.
Жорж Дантон. Да, не можешь.  (подливает по-хозяйски вина себе и Камилю), ну, а как с вашей дружбой? Вы так долго знаете друг друга, вы…ты сможешь?
Камиль Демулен (улыбаясь). Я – мягкий человек. Ты спрашиваешь: как мне быть с его дружбой? Что ж… никак. Слова мои уйдут в народ.
            Жорж Дантон выпивает залпом свой бокал, ставит его с шумом на столик, поднимается. Камиль поднимается ему навстречу. Они смотрят друг на друга, затем неловко, но крепко обнимаются, Дантон похлопывает Камиля по плечу и выходит из комнаты вон, оставляя Демулена в одиночестве.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
                Некоторое время Камиль Демулен стоит в молчании, скрестив руки на груди, смотрит в окно. Затем он оглядывается вокруг, вроде бы что-то ища, но так и не находит, застегивает правильным образом камзол, оправляет ворот, поднимает несколько листов с пола.
Камиль Демулен. Берегитесь, дети Революционного Сатурна! Берегитесь, Сатурн пожирает детей. Чтобы дать душу Революции, нужно лишиться своей. Нужно лишиться всего и даже большего…
            Скрипит дверь. В проеме появляется Люсиль. Камиль осекается. Она подходит – заплаканная,  бледная, встревоженная, садится на колени и помогает собирать бумаги.
Люсиль Демулен (улыбается сквозь слезы).  Жорж говорит, что я глупая, если боюсь за голос Республики.
Камиль Демулен. Если пал король – помазанник Божий, то голос республики – это уже пустяк.
Люсиль Демулен. Так я не глупая? Жаль. Хотелось бы так просто взять…и ошибиться.
Камиль Демулен (со вздохом). Возможно, ты уже ошиблась, когда отдала свое сердце мне.
Люсиль Демулен. Сердце, руку и душу… нет, это не ошибка. Ты спас меня от тюрьмы метания, в которой я жила. Ты показал мне мир. Чудесный мир. Ты боролся за свободу. Даже если сейчас приходит конец…
Камиль Демулен. О каком конце ты говоришь? Разве ты не слышала Жоржа? Кто посмеет посягнуть на голос Республики?
            Они оба негромко смеются, переплетая пальцы, бумаги оставлены в стороне.
Камиль Демулен. Даже если…
Люсиль Демулен. Неужели ты допускаешь мысль, что они посмеют?
Камиль Демулен. Слова в народе, а это главное, моя дорогая. Он может жечь. Они могут их жечь. Жечь вместе со мною, но слова в народе! А если они их жгут, жгут меня – значит, они боятся, значит, допускают мысль о том, что я прав. Я устал, Люсиль. Я так устал, моя дорогая…я обещал, что напишу на каждой стене, как тяжело далась нам свобода, но это будет уже без меня. Я устал. Я слишком стар для революции, для сражения, для битвы. Я всего лишь человек, романтик…
            Люсиль нежно обнимает Камиля. Они сидят так, обнявшись, среди разбросанных бумаг. Звучат часы. Светает. На улице слышны шаги – громкие, сильные, чужие, жуткие. Шаги приближаются. Камиль и Люсиль смотрят в коридор, замирают.
            В дверь раздается громкий и требовательный стук, который грохотом проносится по всему дому и часы перестают звучать.
 
         Конец пьесы.
 
 
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2020

Регистрационный номер №0484684

от 1 декабря 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0484684 выдан для произведения: Сжечь – не значит ответить
(Драма малого формата)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Камиль Демулен - французский адвокат, журналист и революционер, казненный в период Великого Террора 5 апреля 1794 года  в возрасте 34 лет
Люсиль Демулен – жена Камиля, казнена 13 апреля 1794 года в возрасте 24 лет
Жорж Жак Дантон - французский революционер, видный политический деятель и трибун, министр юстиции времён Французской революции. Казнён во время Великого Террора  5 апреля 1794 года в возрасте 34 лет
КАРТИНА ПЕРВАЯ
            Париж - Улица Французского Театра,2. Сумеречный вечер. Гостиная Демулена. Комната тускло освещена по углам, единственным источником света служат свеч, расставленные по маленьким столам, подставкам. Повсюду, в хаотичном беспорядке навалены книги, бумаги, лежат поломанные перья, опрокинутая набок чернильница истекает чернилами на листы. В кресле у столика сидит Камиль. Он растрепан, его камзол расстегнут вверху на три пуговицы, сам он пребывает в смятении, сосредоточенно роется в своих записях, не заботясь о том, чтобы вернуть их в прежнее место.
Камиль Демулен (под нос). Я – Камиль Демулен, первый, кто написал «да здравствует Республика! Да здравствует свобода», я… (его руки начинают дрожать, листы трясутся и он укладывает их поспешно на стол) я ли это?
            (в раздражении сметает часть листов на пол)
Камиль Демулен. Но как он посмеет? Как он посмеет?!  Да передо мной…(вскакивает, едва не путаясь в ножках кресла, чтобы не упасть, хватается за стол, далее, смутившись от этого происшествия, говорит уже тише, сбивчивее) да передо мной…не перед ним! Я! Да… передо мною пала Бастилия! Я написал о республике и свободе то, что они все не осмеливались и сказать! (с отвращением) и это я… это все еще я?
            (за спиною его шелест юбок, мгновением позже свечи выхватывают из темноты Люсиль Демулен. Она красива, юна и бледна от страха)
Люсиль Демулен (робко замирая, увидев состояние мужа). Камиль?
Камиль Демулен (не оборачиваясь, слабым голосом). Да?
Люсиль Демулен (осторожно приближаясь к нему). Я в тревоге и мне…(замечает разбросанные бумаги по полу, книги). О, боже мой!
            Камиль Демулен круто поворачивается к ней, на возглас. Люсиль опускается на колени, пытается собрать какие-то листы. Камиль также опускается на пол, но неожиданно хватает ее за руку.
Камиль Демулен. Оставь всё это! Оставь же! Ну?!
            Люсиль тонко взвизгивает и покорно выпускает бумаги из рук, неровным ковром они ложатся на пол.
Камиль Демулен (не отпуская руки жены). Не смей этого касаться. Никогда! Слышишь?
Люсиль Демулен (с ужасом). Что происходит? Что с тобою?
            Камиль Демулен замирает, оглядывается по сторонам, замечает вдруг и беспорядок вокруг и то, что сам он сжимает до сих пор руку жены.
Камиль Демулен (с обманной веселостью, фальшиво). Да нет, ничего, моя дорогая!
            Помогает ей подняться, даже как-то пытается поправить ворот ее платья, но его руки слишком сильно дрожат. Она отнимает его руки от себя, заглядывает в глаза.
Люсиль Демулен. Камиль, я твоя жена. Не пытайся меня обмануть, у тебя это плохо выходит.
Камиль Демулен (с усмешкой) И всегда плохо выходило.
Люсиль Демулен (в отчаянии). Последнее время ты сам не свой. Ты приходишь поздно, уходишь рано. Ты мало ешь и почти не спишь. Ты задумчив, но ты и ничего почти не пишешь. И глаза…твои глаза!
Камиль Демулен (угрюмо). А с ними что?
Люсиль Демулен (проводит рукою по его щеке, уговаривая его этим жестом не отворачиваться от нее). Никогда прежде у тебя не было таких глаз, такого взгляда. Ты как безумец! Взгляни же сам – ты совершенно не походишь на себя, и я тревожусь.
Камиль Демулен (прижимается щекою к руке Люсиль и ненадолго прикрывает глаза). Это всё скоро кончится, так или иначе.
Люсиль Демулен (с ужасом). Как…иначе?
            Камиль не отвечает, открывает глаза, целует Люсиль руку и отходит к окну,
Камиль Демулен (задумчиво, будто бы сам с собою). Сегодня ночь будет такая же светлая и ясная, как и тогда, когда начиналась наша Революция! Ты помнишь?
Люсиль Демулен. Конечно, я помню. Мне было девятнадцать, когда пала Бастилия, когда все началось с чистого листа.
Камиль Демулен (заходится хрипловатым смехом, отсмеявшись, он, почти весело). С чистого листа… да! Пожалуй, да! Но нет, моя дорогая, ты не помнишь революцию так, как помню ее я! Я клялся, что напишу под стенами каждого свода, на каждой двери, что пришла «Свобода». Я клялся, что пойду до конца…
Люсиль Демулен. Разве ты нарушил клятву?
Камиль Демулен (по-прежнему, будто бы сам с собою). Я чувствовал тогда молодость, тогда все было иначе. Мы начинали весело, азартно, сумасшедшие, одержимые мечтами и не думали даже, что придет за этой свободой!
Люсиль Демулен (бросается к Камилю, обнимает его со спины). Мой милый, ты сам не свой, но ты не представляешь, что ты сделал для народа, для Франции, для меня! Ты…
Камиль Демулен (не отвечает на ее объятие, мягко отстраняется). Я? Я не полагал тогда, что враг придет отовсюду. Он будет внутри страны и снаружи ее и мы все погибнем. Так заведено. Этого требуют боги.
Люсиль  застывает в ужасе.
Камиль Демулен. Мы были малодушны в этом, а я – малодушнее других. Максимилиан был прав – я слишком доверчив. Я иду за тем, кто сильнее меня, а потом что-то переворачивается и я уже снова не я. И тогда…
            Камиль замирает вдруг, обрывает себя на полуслове, замечая ужас на лице своей жены.
Камиль Демулен (приобнимая ее). Моя дорогая, не переживай о моих словах. Я романтик. Романтики склонны к меланхолии!
Люсиль Демулен (пытаясь спрятаться на груди у мужа). Тебе нужно отдохнуть, милый, тебе нужно отдохнуть…
Камиль Демулен (рассеянно поглаживая ее по волосам). Ах, моя дорогая! Если бы я сделал все, что должен был, я лег бы спать, но сделано еще не все. Завтра я призову к милосердию…
            Его речь прерывает громкий стук в дверь. Люсиль отшатывается, вздрагивает, рукою задевая какие-то книги на подоконнике, те с грохотом падают, но женщина не замечает этого, в испуге глядя на мужа.
Камиль Демлуен (абсолютно спокойно и даже с какой-то тихой усмешкой). Это мой друг, не бойся. Открой ему, дорогая…
            Люсиль неловко прячет руки в складки одеяния и идет из комнаты. Слышно, как звучат ее шаги, иногда замирая, как будто бы женщина никак не может дойти до входной двери. Камиль прикрывает глаза, растирает виски пальцами, как будто бы его голова гудит.
            Слышен, наконец, скрип дверного засова, вздох облегчения, и почти радостный голос.
Люсиль Демулен (внизу, радостно). Жорж!
 
 
КАРТИНА ВТОРАЯ
                В комнату входит Жорж Дантон. Он весел, прекрасно одет, напудрен, слегка в хмелю. Он улыбается. Люсиль пытается скрыть тревогу за улыбкой, но стоит на нее не смотреть, как эта улыбка гаснет.
Жорж  Дантон (весело, хлопает Камиля по плечу). Здравствуй, гражданин Демулен!
Камиль Демулен. Очень смешно, Жорж! Ты как всегда – неисправимый шут.
Жорж Дантон (довольно улыбаясь). А как же, Камиль? Стоит только загрустить...хлоп, и нет человека! Что за человек без веселья? Что за жизнь?
Камиль Демулен. Тебя ничего не тревожит?
Жорж Дантон (заливисто смеется прежде, чем ответить). От чего же не тревожит? Тревожит! Вот, например, ты! Очень тревожишь…
Камиль Демулен. Я? Тревожу?
            Люсиль впервые улыбается расслабленно. Жорж Дантон обходит Демулена со всех сторон.
Жорж Дантон. А то! Камзол полурастегнут, волосы растрепаны. Вид – ужасный! По комнате словно Фрерон прошел…
Камиль Демулен (в раздражении). Твои шутки…неуместны!
Жорж Дантон (передразнивает) «Твои шутки…неуместны!» бу-бу-бу. Люсиль, дорогая, он всегда такой мрачный?!
Люсиль Демулен. Он не мрачный! Он…романтик!
Жорж Дантон. Эх, что правда -  то правда, романтик и есть. (К Люсиль). Дорогая, а не оставишь ли ты нас?
Люсиль бросает настороженный взгляд на Камиля – тот сосредоточенно разглядывает свои руки, затем, с трудом решившись про себя, кивает и выходит из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь.
Камиль Демулен. Вина?
Жорж Дантон. Наливай.
            Оба отходят к столику, переступая через бумаги, и Камиль Демулен дрожащей рукой разливает вино из кувшина по двум кубкам. Себе наливает меньше, едва-едва половину, Дантону наливает полный. Тот с удовольствием делает глоток, жмурится.
 
 
 
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
                Дантон и Демулен.  Гостиная.
Камиль Демулен. Я всё думаю…
Жорж Дантон. И как тебе не надоедает, а? вечная тюрьма в мыслях и никакой свободы! Я не понимаю тебя совершенно.
Камиль Демулен. Я говорю серьезно, Жорж.  Мы начинали весело, признаю! Весело было петь на улицах, весело было громить дома и вещать для народа. Но теперь, давно уже все меняется.
Жорж Дантон (в ярости). А что меняется? Что может измениться? Все те же речи и те же погромы!  И мы те же!
Камиль Демулен (вскакивая с места и снова едва не путаясь об ножку кресла). Жорж, очнись! Те, с кем мы начинали, они…уходят! Они все уходят!
Жорж Дантон (тоже вскакивает). А мы остаемся. Камиль… (хватает его за плечо), взгляни, как меняется этот мир! Мы его меняем. Мы – титаны! Мы властвуем над народом и все, чего желает народ…
Камиль Демулен. Народ не знает, чего желает. Ему говорят…теперь ему говорят и он соглашается. Или не соглашается, но и не протестует. Оглянись, смерть  стала привычной. Ее не боятся. Вчера возвышают, а сегодня клеймят позором. Вчера готовы были отдать жизнь, а сегодня готовы перегрызть горло и бросить тухлятиной в позорную телегу!
Жорж Дантон (зевая). Так вот чего боится Камиль Демулен? Позорной телеги?
Камиль Демулен. Нет. Признаюсь, я не хочу умирать: у меня есть перо и моя жена, у меня есть жизнь и наслаждение. Жизнь – она прекрасна, и я не хочу умирать, но если придет пора…нет, я боюсь даже не смерти.
Жорж Дантон. Истории? Она обойдется с нами жестоко. Но, утешает, что она обойдется дурно со всеми.
Камиль Демулен. Нет, я боюсь, что все, к чему я призываю сейчас – уйдет в пустоту.
Жорж Дантон (делает еще глоток вина, жмурится от удовольствия). Милосердие, друг мой, к которому ты призываешь, это – слабость…для многих!
Камиль Демулен хмурится, но не отвечает.
Жорж Дантон. Да, слабость. Ты поддерживал много идей, это факт.
Камиль Демулен (эхом). Факт.
Жорж Дантон. От Мирабо до Робеспьера. И вот – ты следуешь за мной. Так?
Камиль Демулен. Так.
Жорж Дантон. Я – отец революции, друг мой.  Все, чего ты боишься, напрасно. Робеспьер может казнить кого угодно, но не меня. Ни он, ни этот приблудный Сен-Жюст не посмеют меня тронуть!
Камиль Демулен. Ты слишком плохо его знаешь. Я был его товарищем в лицее, я успел понять больше. Он не остановится. Они никогда не остановится.
Жорж Дантон (в раздражении). Тогда зачем ТЫ пытаешься призвать его к милосердию? Зачем дразнишь его? Зачем все это? Ты призываешь его в своей газете к милосердию и к состраданию, называя…
Камиль Демулен (перебивает, заикаясь). Почему? Потому что Милосердие – это тоже оружие! Победить врага – это доблесть, но добивать уже павшего – подлость. Добивать того, кто идет против – это абсолютное лицемерие, ничем не отличающееся от лицемерия короны! Все, во что мы верим, идет прахом, все наши слова идут прахом, если допустить мысль, одну только мысль…
Жорж Дантон (издевательски аплодируя). Браво, Демулен! Браво, голос Республики и быстрое перо! Но он сжигает твои газеты, твои…
Камиль Демулен (усмехаясь). Сжечь – не значит ответить, пойми! Сжечь - не значит стать сильнее,
Это значит мысль допустить…
Жорж Дантон. Хорошо, ты кругом прав, хорошо-хорошо! Можешь побежать прочь, а можешь…
Камиль Демулен. Не могу.
Жорж Дантон. Да, не можешь.  (подливает по-хозяйски вина себе и Камилю), ну, а как с вашей дружбой? Вы так долго знаете друг друга, вы…ты сможешь?
Камиль Демулен (улыбаясь). Я – мягкий человек. Ты спрашиваешь: как мне быть с его дружбой? Что ж… никак. Слова мои уйдут в народ.
            Жорж Дантон выпивает залпом свой бокал, ставит его с шумом на столик, поднимается. Камиль поднимается ему навстречу. Они смотрят друг на друга, затем неловко, но крепко обнимаются, Дантон похлопывает Камиля по плечу и выходит из комнаты вон, оставляя Демулена в одиночестве.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
                Некоторое время Камиль Демулен стоит в молчании, скрестив руки на груди, смотрит в окно. Затем он оглядывается вокруг, вроде бы что-то ища, но так и не находит, застегивает правильным образом камзол, оправляет ворот, поднимает несколько листов с пола.
Камиль Демулен. Берегитесь, дети Революционного Сатурна! Берегитесь, Сатурн пожирает детей. Чтобы дать душу Революции, нужно лишиться своей. Нужно лишиться всего и даже большего…
            Скрипит дверь. В проеме появляется Люсиль. Камиль осекается. Она подходит – заплаканная,  бледная, встревоженная, садится на колени и помогает собирать бумаги.
Люсиль Демулен (улыбается сквозь слезы).  Жорж говорит, что я глупая, если боюсь за голос Республики.
Камиль Демулен. Если пал король – помазанник Божий, то голос республики – это уже пустяк.
Люсиль Демулен. Так я не глупая? Жаль. Хотелось бы так просто взять…и ошибиться.
Камиль Демулен (со вздохом). Возможно, ты уже ошиблась, когда отдала свое сердце мне.
Люсиль Демулен. Сердце, руку и душу… нет, это не ошибка. Ты спас меня от тюрьмы метания, в которой я жила. Ты показал мне мир. Чудесный мир. Ты боролся за свободу. Даже если сейчас приходит конец…
Камиль Демулен. О каком конце ты говоришь? Разве ты не слышала Жоржа? Кто посмеет посягнуть на голос Республики?
            Они оба негромко смеются, переплетая пальцы, бумаги оставлены в стороне.
Камиль Демулен. Даже если…
Люсиль Демулен. Неужели ты допускаешь мысль, что они посмеют?
Камиль Демулен. Слова в народе, а это главное, моя дорогая. Он может жечь. Они могут их жечь. Жечь вместе со мною, но слова в народе! А если они их жгут, жгут меня – значит, они боятся, значит, допускают мысль о том, что я прав. Я устал, Люсиль. Я так устал, моя дорогая…я обещал, что напишу на каждой стене, как тяжело далась нам свобода, но это будет уже без меня. Я устал. Я слишком стар для революции, для сражения, для битвы. Я всего лишь человек, романтик…
            Люсиль нежно обнимает Камиля. Они сидят так, обнявшись, среди разбросанных бумаг. Звучат часы. Светает. На улице слышны шаги – громкие, сильные, чужие, жуткие. Шаги приближаются. Камиль и Люсиль смотрят в коридор, замирают.
            В дверь раздается громкий и требовательный стук, который грохотом проносится по всему дому и часы перестают звучать.
 
         Конец пьесы.
 
 
 

 

Belle (Notre-Dame de Paris) - вторая версия перевода

Я в пустоте...