Любви неясные мотивы. ч.2

[Скрыть] Регистрационный номер 0348780 выдан для произведения:  

            От соседнего огорода послышались шлепки босых ног. Сутуловатый старичок отодвинул верхнюю жердину на своем огороде; перешагнул через другую, у самых ног; спустился к мосткам; ткнул в ямку удочку, наваливая ее на рогатину, специально вбитую в землю на этом месте, с интересом взглянул на Яна и спросил:

 

            - По делу али без дела к нам?

            - Заехал на пару дней. Необходимость.

            - Манька, ну, твоя хозяйка, седни сказала, что ты детектив. Хочу спросить совета.

            - Чем могу, тем помогу, - согласился Ян.

 

            - Вестимо, детектив не повесть, я ж понимаю, но, однако... Такое дело! Тут сидел давеча, а птица над водой "вжик", "вжик". И пол-литра напополам с Иванычем всего-то, а третий глаз открылся и стихи поперли. Иваныч сказал, что надо со специлистом посоветоваться и, чтоб жена не охаяла и всем не трезвонила, лучше молчать. А тут ты приехал! Вовремя!

 

            - Но я совсем не тот, кто по стихам советы выдает.

            - Ну-ну! Понимаю, скромный, а сам стихом тут…  Брезгуешь, чо ли?!

            - Готов выслушать, - смирился Ян. – Что мне остается?!

            Старичок почесал за ухом, зажмурился, будто чувствуя стеснительность, и выдал:

   

             - Чайка кружит и утюжит водну гладь реки остужей. И крылом почти касаясь, лишь кричит - вона б осталась, но погода холодает и ветрище задувает, так и вовсе не согласна и, к тому же, тут опасно - простудиться можно сильно. А рыбешка - не двужильна, чтобы тоже напрягаться и ей пищею достаться, и икру метать ей поздно, и к тому же ж невозможно бедных деток кидать в воду... Ну, эт я тут про погоду... Все! Закончились слова! Мы ушли… Одна уплыла, а другая, сложив крылья, удалилася по суше. Мы б дали им всем по груше, но сами их не имеем. Зуб на зуб!..  Мы стервенеем и бежим домой, в кубло. Там есть ватно одеяло и кошачее тепло...

 

             - Ну, – начал осторожно Ян, не зная, как сказать, чтоб не обидеть. Ему хотелось захохотать, нестерпимо хотелось, но преклонный возраст новоявленного "поэта" заставлял кусать губы и сдерживать рвущиеся из груди эмоции.

 

            - Ну, про то, что замерзли, так это для складности стиха, а груши еще не поспели - такая незадача! - решил пояснить сконфуженный дед.

            - Ты на речке, старый пень? - по-за огородами к ним двигался коренастый старик. Он покрикивал зычным голосом и был, явно, взбудоражен. - Глянь, что у меня есть! Или уже успел?!

 

            - Я вам успею! - прилетел к ним от дома женский визгливый голос. - Сичас приду! Успеете у меня, алкаши непросыхающие!

            - Вона как ругается! - зачастил напрягшийся старичок. - Так чо скажешь мне про стих, покель она там?

 

            - Свежо, необычно, но слова соединить желательно бы дружнее.

            - Куды ж дружнее?! И так им дружно! – обиделся дед и перестал с ним разговаривать. Отвернулся, дожидаясь приятеля, пока тот отвлекался на припрятывание мутной бутыли в сочной траве - во избежание конфискации разъяренной "фурией".

 

            - Слышь, Иваныч, чо скажу, - буркнул он подошедшему приятелю. – Грит, дружнее нать слова.

            - Какие слова? Где?

            - Да в стихах моих про птицу и рыбу…

            - А-а-а…

            - Детектив, а не разбирается!

 

            - Так детектив – не стихи. Откуда ему знать?! – поглядывая с опаской в свой огород отвечал приятель, не сильно вникая в разговор.

            -  Как это, раз пишет?!

            - Не пишу ничего. Я им работаю, - решил пояснить Ян.

            - Кем это? – напрягся старичок.

            - Детективом.

 

            - Не слыхивал ни разу, чтоб им работали. Внук мой все говорил, что шибко любит читать детективы. Чо ты там делаешь тогда? Книжки, чо ли, перекладываешь детективные, если не пишешь?!

            - Не парься, Михалыч, ты сроду их в руках не держал. Не до того в наше время было. За кусок хлеба больше сражались, чем за знания. С пашни не вылезали днем да с постели ночью - все потомство увеличивали, а потом, чтоб прокормить, опять на пашню шли, - загоготал Иваныч.

 

            - Откель ты такой умный взялся? – взвился старичок. – Время такое было. Сам-то по городам наскакался и… сюда… век доживать? Ниче не умел. Я ж тебя всему крестьянскому учил!

            - Каюсь, каюсь, прости дурака! Давай за мир! - зарокотал миролюбиво Иваныч.

 

            - За какой такой мир? – подозрительно спокойно прозвучал за их спинами вопрос. Не ожидая такой напасти, старики аж подскочили и засуетились.

            - Во всем мире! – робко отвечали разозленной старушке, кидаясь к удочке.

            - А что удочка одна? – удивилась она. – Вторую утопили?! Может, выломать вам ее? Я могу!

            - Ты, это… Фрося… шла бы домой, - попробовал успокоить ее Михалыч. – Рыбку мы тут удим и боле ниче. Вон товарищ подошел, спрашиват, может продадим, коли словим.

 

            - Вот же врешь и даже глаза честные! Наловчились за годы дурить нас, баламуты окаянные. Товарищ, может, подошел, чтобы участие принять?! Я ж видела, как мой суетился поутру с загадочным видом. Этот вид мне сильно хорошо знаком! Опять лыка вязать не будете! Пойду-ка я к Любке! Поди, спит и не знает, что тут замышляется.

 

            - Фрося, ты… это… брось, - попытался спорить Иваныч. – Что разошлась? С этого утра – ни-ни! Все! Амба! Иди домой. Сваришь обед, зови.

            Недоверчиво оглядев приятелей, старушка ушла. Иваныч энергично подмигивая, вытащил бутыль.

 

            - К обеду выветрится, - заявил он довольный и плесканул горячительную жидкость в неизвестно откуда взявшийся стакан. По очереди выпили, крякнули и занюхали кусочком хлеба.

            Со стороны огородов понеслась ритмичная музыка. Потом что-то заскрипело и смолкло.

 

- Ты, бездушная коробка! – послышался юношеский голосок. - Что себе позволяешь?! Что с тобой будут постоянно нянчиться?! Нечего свой норов показывать! Должна работать, иначе уйдешь на помойку и запчасти! Этого хочешь? Вот, вот! Поэтому не выделывайся! Когда воплотишься во что-то другое, там и покажешь себя! А это что такое?! Та-а-а-к! Дед!!!

 

- Ась? – крикнул в ответ Михалыч. – Чо надо?

- Застукал, чо ли, внучок? - переполошился он, спрашивая у приятеля. –  Прибежит счас твоя Фрося с хворостиной и погонит нас с природы, и никакого потом вдохновения. Прячь бутыль, а то побьет!

 

 

Иваныч засуетился. Заткнул бумажной пробкой бутылку и переложил под кусты. Они сели рядышком, отвернувшись от домов, и сделали умильные лица.

Возле ограды послышались шаги, затрещали жерди…

- Глянь, Михалыч, вроде клюет? – поинтересовался Иваныч, делая вид, что занят только рыбалкой, кто бы сейчас сюда ни вышел.

 

- Да, нет, Иваныч, не клюет! Подождем. Все равно клюнет. И товарищ не возражает подождать рыбки, - сказал старичок погромче, для того, кто идет, и скосил глаза на детектива. Потом повернулся, будто невзначай, и посмотрел на огород:

- А, это ты, внучок? Чо кричал?

 

- Дед, а, дед! Ты зачем на моем аппарате закусывал? – спросил тот потише, выходя к ним на берег. – Кусочек сала провалился внутрь, а еще крошки хлебные.

- Да не было такого! Вот те крест! – заверил старик. – Была какая-то коробка и, чем в руках, решил на ней сало порезать.

 

- А дома нельзя было? Или там баба Люба не разрешит… поесть… или выпить и закусить?! И не коробка это, а мой транзистор. Я его собирал недели две, а ты грязи там устроил! Теперь чистить придется! Самогону-то отлейте для дела!

- Тише ты! Чо кричишь? Бабам-то зачем знать? Нервы сдадут, плохо спать станут и пойдет всем нервотрепка!

 

- Ну, ты, дед, и хитрец!

- Есть маленько! Ну, ты, это, не выдавай!

- Не буду! Так разве бабу проведешь?

- Давай свой стакан, - вздохнул Иваныч и полез под кусты. Отливая часть в стакан, он вздыхал, а его приятель даже губу закусил, наблюдая, как утекает приятная жидкость.

- За все в этой жизни надо платить! – бодро заявил внук Михалыча, хохотнул для убедительности и удалился, зажав стакан в ладонях.

 

- И падал прошлогодний (?) снег... Деревья ветром не носИло, но так природа уросИла - спасибо, крыши не сносИла... Но столько снега привалИла, что от него народ без сИлов. И где я с ними нагрешИл, а? Что нас совсем заморозИло! И падал прошлогодний (!) снег... – долетел до них его напевный голос.

- Издевается, паршивец, - запыхтел дед - поэт. – Поделился разок. Счас измывается под настроение.

- Молодежь! Не обращай внимания! Часом, не хлобыстнет из стакана? – забеспокоился приятель.

 

- Непьющий у меня внук, - с гордостью заявил Михалыч. – Наследили, знать, тогда мы, Иваныч, раз аппарат его сдох. Наливай!

            - Будешь? – спросили у детектива. – А чо тогда стоишь? Делай что-нибудь! А то Фрося, поди, поглядывает из окна, а мы тут в кучке…

 

            - О, как я счастлива отныне, что вы на мня свой взор кладя, так упоительно соврали, с слезою в мою даль глядя, - веселился на огороде внук. Детектив хмыкнул, пытаясь сдержаться. Старики переглянулись. Михалыч насупился, потемнел, как грозовая туча и зыркнул на Яна исподлобья. Ему стало неловко. Он постоял еще немного, оглядел реку, купаться при таком настрое передумал и ушел.

 

            В последующие дни, когда они случайно встречались, дед Михалыч подслеповато щурился и переходил дорогу, чтобы не здороваться, или падал на забор и заговаривал со знакомыми через щели, делая чрезмерно занятый вид. Что по ту сторону кто-то был, Ян сильно сомневался, но понимал, почему старик так поступает. Не мог, видимо, простить, что доверился «никчемному» человеку: раскрыл свою душу и тайну написания стиха, о коем не ведала даже его жена, а тут заезжий, не пойми Кто, и в курсе!

 

            Вернувшись с речки после знакомства с причудливыми стариками и очень решительной бабулей, чтобы позавтракать, Ян был неприятно поражен услышанными новостями:

            - Да уехала она в город на выходные. Встретила на улице, когда корову выгоняла. К первой электричке бежала.  Уж так запыхалась, так запыхалась…

 

Не ожидал детектив, что придется задержаться.

            - У вас, кроме реки, есть чем заняться? - смирился он.

            - Кино вечером, танцы.

 

            Это он посчитал неудачным решением, ввиду своего возраста и настроения, поэтому днями пропадал на берегу. К старикам, удящим рыбу или просто проводящим время наедине, не подходил, чтобы не смущать их покой. Часто видел шалящих детей. Девочка смутно напоминала ему Яну. А мальчик, будто он сам, но пришел из такого далекого детства, что страшно вспомнить. И это тревожило его. Он мог бы зайти в дом, где раньше проживала коварная Афродита, но так и не решился. Проходил мимо окон, но ни одна занавеска не шелохнулась в интересе и двор, будто вымер.

 

«Может, и тетка ее уехала?»

            Выходные, тем не менее, пролетели быстро и он, в предвкушении, что скоро его дело завершится, если племянница сообщит адрес внучки умершей сестрицы клиентки, ждал пассажиров последней электрички, сидя на завалинке дома, но никто не явился. Хозяйка, зазывая к ужину, успокоила растревоженного постояльца:

 

            - С утра будет. Бабка Варя сказала, что смотреть за девчонкой она подряжалась только на выходные.

            Он успокоился, но спал плохо и встал до восхода солнца.

 

                                                                         /Продолжение следует/