ЛЕЙТЕНАНТ АБВЕРА (7)

​(продолжение)
​
Начало см АГЕНТ НКВД
​
​
​
​5.

Павел уже две недели приходил ровно в девять в старинное здание, где размещалась библиотека. Был он всегда в одном и том же потертом пиджаке и свитере под ним. Он отбирал по каталогу нужные ему для работы документы. Это были все увесистые фолианты с манускриптами, написанные готическим шрифтом и трудным немецким языком тех далеких веков. Уходил он тоже всегда в одно и то же время – в час дня. 

Выйдя из библиотеки, Павел полтора часа гулял по рижским улицам, отдыхая от долгого сидения за дубовым библиотечным столом и проветривая легкие от книжной пыли. Потом он шел домой, где его ждал сытный, приготовленный Анной Дмитриевной по-русски, обед. 

Он уже знал, что Анна Дмитриевна бежала из Советской России в восемнадцатом году вместе с родителями. Отец ее, полковник русской армии, шел на Петроград с армией Юденича и погиб в бою, мать ненадолго пережила отца, умерла от сердечного приступа. 

Восемнадцатилетняя Анна работала официанткой в русском ресторане, сошлась с бывшим офицером, но вскоре они расстались из-за его пьянства. К этому времени она стала давать частные уроки немецкого языка. Ее ученики быстро достигали успехов, и через пару лет она стала известна в городе. Но жизнь дорогая, и поэтому она иногда сдает комнату порядочным людям.

Павел тоже изложил Диомидовой свою легенду Карла Граве, изучающего историю Тевтонского ордена. 

– К сожалению, история у нас сейчас непопулярная наука, если она только не объясняет превосходство арийской расы над остальными, – сказал Павел и посетовал: – Университет выделил мне с трудом такие крохи на поездку сюда и дал вперед жалованье за три месяца. Все наши деньги уходят на войну, – понизив голос, добавил он.
– Вы не любите вашего фюрера, – спросила Анна Дмитриевна.
– Его опасно не любить, – ответил Павел. – У нас фюрера любят все и все преклоняются перед его гением. Но кушать тоже хочется, а голод сеет крамольные мысли.

Когда к Анне Дмитриевне приходили ученики, Павел уходил к себе в комнату и до него доносились разговоры на латышском языке, перебиваемые немецкими упражнениями. Но однажды он услышал русскую речь. Анна Дмитриевна разговаривала с какой-то женщиной на кухне, и поэтому Павел мог услышать многое из их разговора и понять, что ее гостья приехала недавно из Москвы. 

Павлу захотелось взглянуть на незнакомку, и он вышел на кухню.

– Простите, что я помешал вам, – сказал он по-немецки. – Но не откажите мне в стакане чая.
– Нет, Карл, вы нам не помешали, – ответила Анна Дмитриевна.

Павел бросил короткий взгляд на ее гостью. Женщины были ровесницы, но незнакомка ухоженнее и модно одета. Была ли она красива? Да, такие женщины бросаются в глаза даже при мимолетной встрече на улице. Это была темная шатенка с голубыми глазами на продолговатом с мягкими чертами улыбчивом лице, с высоким открытым лбом. 



– А пусть немец с нами посидит, – предложила незнакомка. – Интересно, что сейчас делается в Германии.
– Карл, моя подруга приглашает вас почаевничать с нами, – сказала Анна Дмитриевна. – Присаживайтесь к столу.
– Но я не говорю по-русски, – ответил неуверенно Павел. – Буду сидеть с вами, как истукан.
– Зато я говорю по-немецки, – сказала незнакомка. – Садитесь. Или вы боитесь советских женщин?
– Нет, не боюсь, – улыбнулся Павел, садясь к столу и наливая из самовара в стакан кипяток. 
– Это мой жилец Карл Граве, историк из Берлина, а это Вера Павловна Гладышева, – представила Анна Дмитриевна свою гостью и Павла друг другу. – Мы с Верой учились вместе в женской гимназии, дружили. Время и события надолго развели нас. Мы много лет не виделись, а два года встретились здесь, в Риге. Оказывается, она замужем за дипломатом.
– За большевистским? – с легким ужасом спросил Павел.
– За ним, Карл, – ответила Вера. – Вам еще не страшно?
– Не страшно, но я никогда не видел так близко людей из Советского Союза.
– Как видите, рогов и клыков у нас нет, – Вера открыла рот и показала Павлу ровные белые зубы.
– А вам не влетит, что вы встречаетесь с эмигранткой, а тут еще и с нацистом?
– Вы член партии, – поинтересовалась Вера.
– Нет, что вы. Я ученый, – ответил Павел. – Но вы же считаете нацистами всех немцев.
– Нет, Карл, – улыбнулась Вере. – Есть в Германии и те, кто не поддался нацистской пропаганде и борется с коричневой чумой.

Потом Вера рассказывала московские новости. Ах, как хотелось Павлу перейти на русский язык, насладиться русской речью, но его легенда не позволяла ему этого сделать.

– А он ничего, твой немчик. С таким можно и в постель... – быстро проговорила Вера по-русски. – Одет бедновато, но какое аристократическое лицо. Прямо фон-барон.
– Верка, говори по-немецки, – оборвала подружку Анна Дмитриевна и, посмотрев на Павла, словно пытаясь по его лицу прочитать: не понял ли он что-то из сказанного Верой Павловной, сказала: – Вера сказала, что вы очень симпатичный немец, а не какой-нибудь там фон-барон. 

Вера засобиралась уходить.

– Я, Ань, забегу к тебе через недельку. Посидим, винца выпьем. Мой должен уехать по делам в Москву. 
– Я вас провожу, Вера, – сказал Павел. – Уже темно.
– Рига – не Берлин, – ответила Вера. – Здесь не убивают и почти не грабят на улицах. Большая деревня. Но проводите. Даме всегда приятно, когда ее провожает красивый мужчина.

6.

Они шли по пустынной улице мимо тяжелых гранитных домов и очень скоро очутились напротив здания, на крыше которого алел в свете невидимых софитов советский флаг.

– Вот и наше полпредство, – сказала Вера Павловна. – Мы пришли. Но я бы еще погуляла. Сегодня хорошая погода.
– Кому как, – подумал Павел, ежась от холодного пронизывающего ветра, дувшего со стороны близкой Даугавы, но ответил:
– С удовольствием сопровожу вас.



Вера Павловна взяла Павла под руку. Она старалась идти с ним в ногу, иногда касаясь его бедром.

Они вышли на набережную реки, и пошли вдоль гранитного парапета.

– Я часто гуляю здесь. Я с детства росла у Оки и люблю реку. Мне нравится речной запах. С каким удовольствием бы я сейчас поплавала бы на лодке, знаете, на такой, плоскодонке.
– Я человек городской, книжный. Мне больше нравится запах книг, тишина читального зала, – ответил Павел. – Я даже не умею плавать.
– О, вы много потеряли, Карл. Я переплывала Оку от берега и до берега в оба конца.
– Значит, вы сильная женщина.
– Такой меня воспитал отец, – сказала Вера Павловна. – Он был хорошим врачом. После университета он пошел в народ, хотя в его время это было уже немодно. А в революцию заведовал госпиталем. И умер в госпитале – не выдержало сердце.
– А мой ушел в четырнадцатом на войну и пропал, – сказал Павел. – Мне не было и года.
– Может, он попал в плен и остался в России? Хотите, я скажу, чтобы его объявили в розыск?
– К чему? Если бы он хотел, то за двадцать лет объявился бы.

Так, рассказывая друг другу о прошлой своей жизни, они около часу бродили по набережной.

– А ведь вы продрогли, Карл, – заметила Вера Павловна, заметив, как по телу Павла пробежала дрожь. – На вас пальтишко на рыбьем меху. 

Они вернулись к полпредству.

– Мы с вами еще увидимся, – сказала уверенно Вера Дмитриевна. – Спасибо за компанию.

Она прикоснулась губами к щеке Павла и побежала через улицу к воротам.

7.

– Вы совсем замерзли, Карл, – всплеснула руками Анна Дмитриевна. На ней был белый банный халат. Лицо распаренное. Пока Павел прогуливался с Верой, она приняла ванну. – Я сейчас приготовлю ванну. Вам нужно прогреться.

Павел погрузился в теплую воду, чувствуя, как покидает его проникший до костей холод. По мере остывания воды, он открывал кран с горячей водой и грелся, грелся. Болеть ему сейчас никак нельзя было. Завтра он должен явиться в посольство к вице-консулу Миллеру, резиденту абвера в Латвии.

Наконец, почувствовав, что холод его покинул, Павел вытерся махровым полотенцем, надел халат и вышел из ванной комнаты. 

– Выпейте для профилактики простуды, – сказала Анна Дмитриевна, протянув ему стакан со светло-коричневой жидкостью. – Это перцовка. И в постель. Завтра будете, как огурчик.

Павел сделал пару небольших глотков.

– Всю, всю, Карл, – потребовала Анна Дмитриевна.

Горячее тепло разбежалось от желудка по крови по всем клеточкам тела Павла. Он вернул пустой стакан Анне Павловне и лег в постель, отдаваясь легкому чувству приятного опьянения. Ему вспомнились слова Веры Павловны: «А он ничего, твой немчик. С таким можно и в постель…».
– С нею можно, – подумал Павел. – Мы с нею еще увидимся… Письмо в НКВД…

Мысли его уже начали путаться, мозг все глубже впадал в дрему, когда в комнату вошла Анна Дмитриевна.

– Вы еще не спите, – спросила она. – Я принесла вам носки из овечьей шерсти, наденьте.

Павел открыл глаза. 

– А, хорошо, – пробормотал он, выпутываясь из дремоты. – Сейчас надену…
– Э, да вас совсем разморило, Карл, – сказала Анна Павловна. – Позвольте, я вам сама их надену.

Она откинула край одеяла. Павла коснулись ее нежные руки.

– Спокойной ночи, – сказала Анна Павловна.
– Постойте, – попросил Павел. – Не уходите. 

Он схватил полу халата и потянул к себе.
– Еще чего, – не очень сердито отозвалась Анна Павловна, опускаясь на край кровати. 

Павел погладил ее прохладное бедро. Анна Дмитриевна положила на его руку теплую ладонь.

– Я поняла, Карл, но не надо этого. Ты опьянел, – проговорила она. – Тебе завтра будет противно вспомнить.
– Ты красивая – ответил Павел. – Об этом, как о несбыточном, я подумал в первую же минуту, как увидел тебя.
– Врешь. 
– Нет, не вру. Иди ко мне.



Халат соскользнул с плеч Анны Дмитриевны, и она легла рядом с Павлом…


(продолжение следует)