– Она совершеннейшая дура, дура с самомнением, амбициозностью, завистливая, – проговорил Павел, давая характеристику Кравцовой. – Она любит себя и деньги и ненавидит тех, кто обошел ее. Давая отчет о работе, я укажу на то, что данная агентка совершенно не подходит для разведывательной работы, а где-то даже опасна.
– Ты хочешь уговорить нас не трогать ее? – усмехнулся Громов. – Как я буду выглядеть в глазах абверовского начальства, если после меня будут следовать провалы их агентов? – сердито спросил его Павел. – Я объясняю вам, что ее пока не следует трогать. Она будет вне игры. – И здесь не ты решаешь, а твой Ризе, – усмехнулся Громов. – Но поговорим об этом позднее. Правильно, что ты решил не ввязывать в проверку Стешенко Кравцову. Сам встретишься с ним, сам побеседуешь от имени немецкой разведки, выяснишь, чем он дышит. А потом начальство скажет, как нам поступить с ним.
8.
– Извините, я имею честь разговаривать с товарищем Стешенко? – спросил Павел открывшего ему дверь невысокого полноватого мужчину в полосатой оранжево-черной пижаме. Он, по всей видимости, готовился ко сну. – Ну, я Стешенко. Вы по какому делу? – Извините, что я к вам без приглашения, – извинился Павел. – Но мне нужно с вами поговорить по очень важному делу. – Если вы по работе, то прошу ко мне в наркомат, – ответил Стешенко. – Не могу, у меня разговор приватный, Зубр.
Стешенко, услышав свою кличку, вздрогнул, оглянулся и спросил тихо: – Кто вы? Вы от майора Валецкого? – Не совсем от него. Вы разрешите мне войти. У вас найдется укромный уголок для разговора?
В коридоре показалась блондинка, тоже в пижаме, только однотонной, розовой.
– Стасик, ты идешь спать? – спросила она мужа и удивилась, увидев в дверях незнакомого мужчину. – У нас гость? Вжеж одзинадцать годин. – А разве вашего супруга можно застать дома в более ранние часы? – спросил ее Павел. – Прошу прощения, пани, за беспокойство. – Пан поляк? – поинтересовалась пани Стешенко. – Нет, пани, я не поляк. И я ненадолго. – Пройдемте в кабинет, – сказал Стешенко. – Десяти минут вам достаточно для разговора? – Мне достаточно – усмехнулся Павел. – Не знаю, будет ли достаточно вам.
В небольшом кабинете стоял только письменный стол, небольшая тахта, книжный шкаф, до отказа набитый книгами и пара стульев. Павел сел на стул, Стешенко опустился на банкетку.
– Ваше досье из Второго отдела польского Генерального штаба теперь находится в наших руках, Зубр, – сурово сказал Павел. – Мы предлагаем вам перейти на службу к нам. Хорошее вознаграждение вам гарантировано. – Постойте, – прервал Павла Стешенко. – В чьих руках мое досье? От чьего имени вы со мной разговариваете? – Вы должны бы догадаться сами, Зубр. Вы – разведчик. – Я, прежде всего, инженер. Понимаю, вы не советская контрразведка. Немецкая? – Абвер. – Я не смогу с вами работать, – ответил Стешенко. – Мой отец украинец, мать полька. Я наполовину поляк. Я родился и вырос в Польше. Есть там такой городок Быдгощ. Вы уничтожили мою Родину. Как я могу работать на вас? – Мы предлагаем вам работать против русских. Разве они мало насолили полякам и украинцам?
Стешенко покачал головой: – Россия тоже мне дорога. Россия – моя надежда. Она свернет вам голову и освободит Польшу. – Ясно, – зловеще прошипел Павел. – Но если мы подбросим ваше досье русским, вы и ваши близкие не доживут до того дня. Впрочем, и проживите вы сто лет, не увидите победы русских над германским оружием. – Цыплят по осени считают, говорят русские – ответил Стешенко. – Ваши десять минут истекли. Я могу вам обещать одно, что я не буду на этот раз звонить в НКВД и сообщать о вас. Я даю вам одну минуту, чтобы вы исчезли из моего дома. – Это ваше окончательное слово, Стешенко? Вы знаете, у нас руки длинные. – У НКВД тоже не короткие. Прошу, пана, – Стешенко указал Павлу на дверь.
9. – Выходит, Колобок тебя выпроводил, чуть не надавав тебе по шее? – улыбнулся Громов. – И говорит, что Россия ему дорога? И уверен, что мы свернем фашистам голову? Прозрел, значит. Интересный вопрос получается, – Громов поднял руки, – но оставим его решение для начальства. Будешь чай? Сегодня я купил отличные сушки.
Но Куприн пришел только на четвертый день после доклада о встрече Павла с оставшимся не у дел польским шпионом Стешенко.
Майор сел у стола, не спеша достал из кармана пачку «Казбека», медленно смял его в «гармошку», прикурил от зажигалки, с наслаждением выпустил сизое кольцо дыма.
– И все-таки жизнь хороша, ребята, хотя она нередко и мордует нас, – сказал он. – Но мы пскопские, мы стерпим, не так ли, Пётр Данилович? – спросил он Громова. – Стерпим, Михаил Юрьевич, – согласился Громов, выжидающе глядя на Куприна. – А потому я и остаюсь пока вашим начальником, – широко улыбнулся майор озорной мальчишеской улыбкой. – А Стешенко… – Куприн снова глубоко затянулся. – Побеседовали мы с ним. Он согласился помочь нам и поводить абвер за нос. – Взглянув на Павла, Куприн добавил: – Тебя, Лунин.
Майор умолчал о том, сколько крови и нервов ему стоило убедить высокое начальство в использовании старого матерого польского шпиона Стешенко в игре с абвером. Он дошел до самого Лаврентия Павловича Берии, припомнившего ему шпиона Воинова. Как бы то ни было, нарком дал разрешение «под личную ответственность майора Куприна» провести вербовку Стешенко и, в случае согласия того, использовать, а в случае отказа – арестовать.
– В конце концов, по тем вопросам, что немцы будут ставить перед нашим агентом, мы сможем знать, что они задумывают, – сказал Берия Куприну и тут же предупредил его: – Но если шпион обманет нас, то мы тебя, майор, расстреляем. – И правильно сделаете, – ответил наркому Куприн.
Теперь, когда разговор в наркомовском кабинете и беседа со Стешенко были позади, Михаил Юрьевич отдыхал и расслаблял нервы, стянувшиеся в узлы.
– Сходишь к Стешенко, – сказал он Павлу, – еще с ним потолкуешь, пригрозишь. Он начнет торговаться с тобой, требовать деньги, и не какие-нибудь, а доллары и швейцарский паспорт. А там уж как абвер решит. Посмотрим. – С долларами я еще как-то могу решить, товарищ майор, – ответил Павел, – но швейцарский паспорт… – А это уж проблема не твоя и не наша, а абвера, Лунин. Пусть думают.
На этот раз Стешенко был более сговорчив.
– Я подумал и решил дать свое согласие на сотрудничество с вами. Своя рубашка ближе к телу, – сказал он Павлу. – Но я занимаюсь лишь вопросами состояния подвижного состава и отслеживаю его передвижение по стране. Сведения я подаю вверх, а уж там составляют планы. Я могу давать лишь косвенные сведения о планируемых перевозках, но не сам план. К тому же, эти планы всякий раз корректируются и изменяются в ходе работы. – Нас пока устраивают ваши возможности, Зубр, – ответил Павел. – Что ж, раз вы даете согласие на сотрудничество с нами, тогда оформим вербовочное обязательство. – Погодите, – усмехнулся Стешенко. – Я соглашаюсь сотрудничать с вами не из альтруистических побуждений. Я сказал, что я не могу простить вам уничтожение Польши. Но жизнь продолжается. А чтобы жить дальше, нужны деньги. В будущем меня устроила бы жизнь в Швейцарии. Поэтому я требую единовременной выплаты десяти тысяч долларов, ежемесячно переводить по пятьсот «зелёных» в швейцарский банк и немедленно прислать мне швейцарский паспорт. – А вас не устроит оплата в марках и немецкий паспорт. – Нет. Они ненадёжны – отрезал Стешенко. – Я не уполномочен решать подобные вопросы. – Понимаю. Вы лишь шестерка, которую прислали прозондировать почву, – усмехнулся Стешенко, поднимаясь с тахты. – Предлагаю, на этом завершить наш сегодняшний разговор. Если ваше руководство согласится на мои условия, я к вашим услугам.
10.
Павел снова пришел к Кравцовой. В кармане его пиджака лежал конверт с зашифрованным сообщением о согласии Стешенко сотрудничать с абвером и условиях бывшего польского разведчика.
– Вы пропали, – сказала она. – Я думала, с концами. – Обстоятельства, – пожал плечами Павел. – Я хочу, чтобы ты поменяла работу. – Что вы предлагаете? – Пойдешь в Хлебный переулок, отнесешь записку. – Куда? – В немецкое посольство. – Ни за что! Меня сразу захомутает НКВД. – Ты пойдешь туда устраиваться на работу, – жестко сказал Павел. – Им разрешено принимать на работу технический персонал из местных. – И кем мне проситься? – Кем возьмут. Думаю, тебе поста выше уборщицы не предложат. – Фи, я лучше буду помрежем на «Мосфильме», – недовольно фыркнула Кравцова. – У тебя не спрашивают твоего согласия. Это – приказ. – Не хочу! – взвизгнула Кравцова. – Пошли вы все, знаете куда?! Я отказываюсь! – Пойдешь, – повторил Павел. – Нас покидают только ногами вперед, милая.
Кравцова заплакала. – Иван, пожалуйста, не надо… Не хочу в уборщицы… – Я напишу записку. Ты попросишь чиновника, который будет беседовать с тобой, срочно передать ее лично генералу Кестрингу или тому, кто его замещает. Подчеркиваю срочно, это, значит, немедленно. Жди, что ответит Кестринг. Может, он распорядится зачислить тебя горничной. – Я не знаю немецкого, – выдвинула Кравцова свой последний аргумент. – Неважно, – парировал Павел. – Посольские немцы худо ли бедно ли знают русский. – Я боюсь НКВД. Они же узнают. – Непременно узнают и, возможно, даже вызовут тебя для беседы и предложат сотрудничать с ними. И ты согласишься. – А если немцы узнают об этом? – Без сомнения, но о своих секретах при русской обслуге они не говорят. – Так зачем же я тогда НКВД? – Это спроси их.
Павел остался ночевать у Кравцовой. Утром он вложил в ее руку запечатанный конверт и объяснил, как попасть в посольский отдел по приему на работу персонала.
– А если меня остановит милиция и станет обыскивать? – Милиционер посмотрит только твой паспорт. Если спросит: зачем, ответишь: интересуюсь работой. Я тебя провожу.
Кравцову на входе не задержали. Милиционер, сидевший в будке, только лениво проводил ее глазами и снова уткнулся глазами в книгу.
Кравцову по распоряжению Кестринга приняли на работу в посольство горничной. Она принесла ответ от генерала:
«Ваше сообщение будет сегодня же передано в Берлин. Ход с устройством агентки на работу в посольство в качестве связной Зубра одобряю». (продолжение следует)
Помочь сайту
Поздравления
