Пракша и Тээль пришли в избу одновременно. Правда минотавриха чуток задержалась на пороге, с кем-то прощаясь. Пракша сразу прошёл вовнутрь и скорее рухнул, чем упал, прислонившись к печи.
Я устроился на верху печи, с удивлением смотрел на них, сравнивая. Ушли в одночасье и вернулись тоже, а настроение у обоих разное. Пракша мрачен и встрёпан, Тээль же зашла танцующей походкой, мурлыкая на ходу какую-то песенку. Да вдобавок красовалась невесть откуда взявшимся обоюдоострым топором, который бережно, будто украшение, повесила за специальную кожаную лямку на стену. После чего блаженно вытянулась на лавке.
-Таля, откуда топор? - спросила Истома, с интересом рассматривая подругу.
- Ну-у... - протянула минотавриха, смутившись. - Подарок.
- Ты лучше спроси, почему её сюда провожал подмастерье кузнеца, - проворчал Пракша. - И руки распускал, куда не следует.
- Вот пёс трепливый! Сам-то чем... - начала Тээль, но Пракша живо оборвал её:
- Врёт! Как есть врёт!
- В другой раз мимо пройду, - с ехидной улыбкой посулила минотавриха.
Истома хихикнула, глядя как Пракша засопев, мрачно отвернулся, дабы не встретиться с взглядом Тээль.
Тем временем Горемаг, совершенно не обращая ни на кого внимания, задумчиво собирал на столе из разных предметов только ему понятную мозаику. Некоторые вещицы напоминали те, коими был обвешан несостоявшийся супротивник - маг Плешивого. Временами его рука надолго замирала то на одной диковине, то над другой.
Я слетел с печи, мягко опустился на плечо Горемага, чтобы получше рассмотреть.
- Ворожишь?
Горемаг вздрогнул, точно выходя из оцепенения.
- Не мешай, ладно? Итак, не сходится...
Кивнув, я слетел на пол. Истома и Тээль, помогая друг другу, выкладывали снедь на второй половине стола: время вечерней трапезы. Нам с Пракшей опять отлили из чугунка в одну миску. Мы настолько привыкли к этому, что не чувствовали неудобства, а когда еда соблазнительно пахнет, совсем не думаешь о том, что кто-то ещё бок о бок с тобой хлебает. Похлёбка была отменная, а всё благодаря Горемагу: от счастья, что избавился от зубной боли, староста расщедрился на славу. В противном случае сейчас мы опять бы ели уже поднадоевшую рыбу.
Тээль осторожно приобняла Горемага за плечи:
- Стол накрыт. Только тебя и ждём.
- Извините. Спасибо, Таля.
Горемаг пересел на лавку напротив девушек и уже с ними приступил к трапезе.
Когда миска опустела, я сыто опустился рядом: летать с набитым брюхом не хотелось.
- А что там случилось? - осторожно поинтересовался я у Пракши.
- Да никакой порядочности у этих кобелей! Мало того, что гостеприимства не понимают, так ещё когда по одиночке по мордам получили,...стаей попёрли, - Пракша помолчал, сосредоточенно вычёсывая задней лапой ухо.
- И? - подбодрил его я.
- Думал, загрызут. До избы далеко, вокруг сено скошенное... Догнали, псы поганые. Хорошо Таля рядом оказалась. Только она тоже не больно-то мне и рада была, - он хихикнул, вспомнив что-то, но тотчас сник, увидев, как Тээль показывает ему кулак. Более он рассказывать не стал, свернулся клубком и затих. Я, было, тоже решил расположиться рядом, но почувствовал, как откуда-то сквозит, и, вздохнув, взлетел на печь. Сытое брюхо, тепло печи навеяли сонливость, но почему-то тело моё вяло сопротивлялось.
Помыв посуду, девушки тоже стали укладываться. Горемаг же вновь вернулся к своей мозаике. Чего он там колдует? Поделился бы мыслями, может что подсказали, так нет, всё молчком. Неужели до сих пор чувствует вину за сожжённую ладью и ранение Тээль? Похоже, что да. Вот и примеряется, как здесь говорят, семь раз, прежде чем отрезать.
Минотавриха вдруг тихо охнув, села на лавку и стала массировать ноги над самыми копытами. Подсевшая рядом Истома, тревожно заглянув ей в лицо, провела ладонью по её ноге и, что-то нащупав, нахмурилась.
- Что это?
- Старое, - поморщившись, отмахнулась Тээль.
- Да у тебя здесь шрам на шраме!
- Плешивый любил провинившихся на цепи вниз головой подвешивать. Это он у песеглавцев перенял. Кстати, кузнец говорил, что много нынче их в этих краях шастают.
Сидящий за столом Горемаг, вздрогнул, быстро глянул на девушек:
- Завтра спозаранку уйдём.
- Зачем торопиться? - удивилась Тээль. - Я же сказала: путь чист. Или ты мне не веришь?
- Верю. Песеглавцы долгое время жили в болотах, прячась. Бывалые люди сказывали: научились появляться внезапно, как ветер, откуда и не ожидаешь...
- Утро вечера мудренее, - остановила Горемага Истома. - На зорьке и порешим, как поступить.
Горемаг, коротко кивнул и словно забыл о них: опять вернулся к своим колдовским диковинкам. Тээль пожав плечами, легла, вытянувшись вдоль лавки, накрылась одеялом, которое одолжил староста. Истома некоторое время пыталась устроиться на печи, рядом со мной, но что-то ей не понравилось, и спустилась вниз. Помедлила в раздумье, затем решительно задула лучины, оставив одну перед Горемагом, тихо обронила:
- Долго не сиди.
Он не услышал её. Истома засопела, похоже, начиная сердиться.
- Иди ко мне, - пресекла её вспышку Тээль. - Не стоит его отвлекать. Он знает, что делает.
Истома фыркнула, пробормотав что-то себе под нос, юркнула под одеяло к Тээль.
Я проснулся оттого, что отлежал лапу. Лёг иначе, но сон уже улетучился. Сквозь оконца, затянутые пузырями, сочился тусклый свет, по-всему ночь нынче лунная. Глаза, привыкшие к темноте, позволили мне увидеть, что на полу, вжавшись в остывшую печь, спит, тонко похрапывая, Пракша, что на одной лавке лежит Горемаг, на другой было только скомканное одеяло. Должно быть, девушки вышли по нужде. Только подумал, как и мне захотелось. Стараясь не шуметь, спустился вниз, прошёл к двери. Она была из толстых досок, тяжёлая, пришлось изо всех сил налечь головой и лапами. С тяжким вздохом приоткрылась, и я шмыгнул в щель.
Ночь была действительно лунная, к тому же небо чистое, звездистое. Тихо и светло, мне даже показалось, что снаружи теплее, чем внутри избы. Справив нужду, я не спешил вернуться. Чуть в стороне от избы стояли две копёнки соломы, вот я и размышлял: может, продолжить ночлег под открытым небом, в соломе?
Я уже приблизился к первой копне, когда внезапно услышал тихие приглушённые голоса. Затаившись, навострил слух. С той стороны копны разговаривали Истома и Тээль.
- ...А я так в лесной науке не сподобилась, - с грустью вздохнула Истома.
- Почему?
- Коз пасла, - хихикнула Истома. - Как тут в лес сунешься? Придёшь, а их уже волки доедают.
- Понятно, - Тээль тоже вздохнула.
- Таля.
- Да?
- Расскажи о себе.
- Тебе это нужно? - Тээль помолчала, скорее всего, внимательно всмотрелась в Истому. - Ничего интересного. Поверь.
- Ты плачешь по ночам. Может, если расскажешь, полегчает.
- Или прям здесь разревусь, - усмехнулась минотавриха, помолчав, начала: - Плешивый...меня в проходцы с самого детства определил. С мужиками по дебрям прокладывали путь обозам. Я тогда совсем несмышлёная была, радовалась такой жизни, да науку перенимала. Всё думалось: я свободна, как птица... Как больно и горько узнать, что ты рабыня, живой товар! Тебя могут продать, обменять, проиграть в кости,... да и просто убить по настроению. И ничего не будет, ибо хозяин властен над своим товаром... - в голосе Тээль чувствовались слёзы, она, похоже, с трудом их сдерживала. - А потом я узнала, что рабы могут себя выкупать. Я заикнулась о вольной, так Плешивый такой счёт представил...Мол я тебя кормил, одевал, науке обучил, это дорого стоит. Я решила: кровь из носа, а расплачусь. Хорошо, говорю, вот ты держишь мужиков-проходцев, платишь им деньги. Я могу их одна заменить, а деньги, что им платишь, зачти в счёт моей вольной. Согласился. Вскоре я преуспела в науке так, что одна заменяла дюжину проходцев...
- А что дальше было? - осторожно спросила Истома, прервав молчание подруги.
- Дальше.... Как в тело входить-то с возрастом начала, сын Плешивого глаз на меня положил. Ясно, чего хотел. Он и малой-то был дурной, повзрослел, ума не прибавилось. Всё одно на уме было: набить брюхо, бражничать да девок портить. Поначалу с подарками подкатывал, да я не брала, а самому от ворот поворот. Ну, он и залютовал. Подловил момент, с наёмниками схватили меня да растянули на лавке. Только потешиться поганец не успел, - Тээль усмехнулась. - Поймал его Плешивый со спущенными портами и на этой же лавке высек. Вбил науку, чтобы, значит, собственность не портил почём зря. Да только мне с того дня совсем житья не стало. Отвадив сына, отец охотой возгорел. Мол, я хозяин товара и кому как не мне первому проверить его качество. Полюбовно хотел, да у меня всё нутро протестовало,...Тээль замолчала, всхлипывая.
- Что? Снасильничал? - ахнула Истома.
- Да. Взбесился, что полюбовно не желаю, силой взял... Потом стал сечь за малейшую провинность, думал так сломить меня. Когда порка не помогла, стал подвешивать на цепях... Любил это дело, особенно когда я с Жуком загуляла.
- С кем?
Минотавриха тихо сквозь слёзы засмеялась:
- С Жуком. Это не настоящее имя: от сглаза мужик берёгся. Он-то многому меня и научил. Если о чём и жалею, так это о том, что с ним попрощаться пришлось. В отместку мне Плешивый прогнал его со двора. Тогда я и взбеленилась. Самовольно ушла деньги искать, чтобы выкупиться. Плешивый по честному и не собирался меня отпускать. Велел его добро вернуть. Пришлось всё с себя снять и швырнуть ему. Прямо посреди улицы. Думал, не решусь. А потом, когда я заночевала в первом же подвернувшемся месте, меня вы и разбудили.
- Из-за Жука плачешь?
- Не из-за него. Ему всё равно человеческую женщину надо, что бы детей родила.
- Тогда из-за чего?
- Боюсь я, Истома. Боюсь, что ещё немного и все сызнова начнётся. Боюсь на вас беду навлечь. Я так к вам прикипела, что даже эти псы трепливые ровно братья родные.
- Плешивый купеческое слово дал.
Тээль всхлипнула:
- Дал. А сын его поганец? У него руки развязаны. Коль получит меня, наиграется всласть...
- Всё будет хорошо, Талечка! Мы все за тебя стеной встанем. Фурсик чего-нибудь наколдует. Не получат они тебя! Руки коротки.
Девушки, похоже, обнялись, зашмыгали, борясь с подступавшими слезами.
- А ты как с Жуком сошлась? - осторожно спросила Истома.
- Ты о чём? - не совсем поняла её Тээль.
- Ну...человек и минотаврица...Не уж-то...возможно...
- Истома! - Тээль озорно фыркнула, казалось, забыв про слёзы. - Видела как на нас Фурсик с Пракшей то и дело таращатся?
- И...как в первый раз? - поборов смущение, тихо спросила Истома.
- Я не пример. Больно, очень. Но сказывали, когда полюбовно да с лаской, боль короткая, сладкая. О боги! Не уж-то к Фурсику подойти боишься?
- Таль я... - начала сбивчиво Истома, затем, помедлив, затараторила: - Я же козатаврица! А он человек...А если меня не расколдуют? Что если навсегда такой останусь?
- Глупенькая, когда есть чувства, вид не имеет значение. И безобразных уродов любят. Подойди, поговори на чистоту. И чувства проверишь.
- Думаешь, он...
- Думаю, он примет тебя любой. А сейчас тебе это будет сделать легче, чем потом, если всё сорвётся или наоборот получится. Пошли, до зорьки есть ещё время, подремлем. Если решим выходить, то сонной по лесу ходить, только шишки собирать.
- А зачем нам шишки? - изумилась Истома.
- Да не те шишки, что на деревьях, а те, что на лоб наставишь, - рассмеялась Тээль.
Поняв, что если помедлю, то буду обнаружен, и тогда не миновать мне второго купания, бесшумно поднялся в воздух и стрелой полетел к избе.
Помочь сайту
Поздравления
