Бояре Рюрика. Глава 5.

(819 г. от Р.Х.)
 
- Не спеши! Не спеши! – Прерывисто дыша, тихо шептала служанка, которую камергер императора Людовика Бернар, приобняв, затащил в тёмный угол недалеко от императорских покоев.
Он целовал её голые груди, а его руки настойчиво поднимали подол её платья.
- А вдруг император зайдёт?
- Не волнуйся, глупышка! Он сейчас молится. – Успокоил служанку камергер и впился в её губы страстным поцелуем.
- Бернар! – Раздался грозный окрик.
В проёме двери стоял император франков Людовик:
- Ты всё никак не утихомиришь свою похоть?!
Нисколько не смущаясь, служанка опустила подол своего платья, на ходу скрывая под одеждой свою голую грудь, выбежала из комнаты. Бернар, склонив голову, принял почтенную позу:
- Я весь во внимании, государь!
- Бернар, я устал от мирской жизни и поэтому принял решение постричься в монахи[1].
- Помилуй, государь! Государство без правителя, что новорождённый без титьки.
Император надменно приподнял голову:
- Alea jacta est! – Произнёс он на латыни, что означало - жребий брошен. – Империя в надёжных руках моих сыновей. Так что не медли и собирайся в путь! Много людей не бери, только охрану. Выезжаем сегодня же…
- А куда направляемся, государь?
- Мой друг Бенедикт Анианский[2] посоветовал мне монастырь в пригороде Вероны. – Император стремительно повернулся и вышел.
Озабоченный и расстроенный этой прихотью Бернар шёл по императорскому замку в Ахене, направляясь к комнатам, где отдыхали вельможи - командующие воинами охраны императора. У одной из комнат он нос к носу столкнулся со своим братом Госельмом – графом Руссильоном. По яркому румянцу на щеках графа и по его нетвёрдой походке было видно, что он изрядно пьян:
- Бернар, ты куда спешишь? Выпей с нами! – Он показал на закрытую дверь за своей спиной. – Я сейчас ещё принесу вина.
- Некогда пить вино, Госельм! Беда! Император Людовик решил удалиться в монастырь!
- А тебе-то что? – Развязно улыбнулся граф. - На то он и император! В его власти делать то, что он хочет.
- Как ты не понимаешь? На кого останется империя? На его сыновей? Они и сейчас не ладят друг с другом, а потом и вообще дойдёт до войны.
- Нам ли боятся войны?!
Бернар в ярости схватил брата за грудки:
- Власть императора – это власть одного человека. И его прихоти и несправедливости – это прихоти и несправедливости тоже одного… С этим можно смириться. А если в государстве смута и полно правителей, то несправедливости будет во много раз больше, и можно запросто потерять то, что уже имеешь.
- А может в этой неразберихе получится и прихватить что-нибудь ещё, а? – Госельм щёлкнул пальцами у себя над головой.
Бернар отпустил брата:
- Ты пьян и не видишь дальше своего носа.
- Наоборот, я трезв. А вот когда я принесу ещё вина, то тогда может быть…
Граф Руссильон повернулся и пошёл прочь.
Бернар толкнул дверь, из которой вышел брат. За столом, вальяжно развалясь, сидели три графа: Ламберт Нантский, Матфрид Орлеанский и Вельф Баварский. Судя по виду, граф Баварский был самым трезвым, и поэтому Бернар обратился к нему:
- Император Людовик выразил желание посетить монастырь рядом с Вероной. Граф, распорядитесь насчёт охраны. Выезжаем сегодня же.
Граф Баварский скрылся за дверью, а Бернар продолжил:
- Вы бы прекращали с выпивкой – император не любит пьяных, а вам придётся его сопровождать.
Граф Орлеанский, подняв голову, гордо произнёс:
- Моя рука в любом состоянии способна держать меч.
Бернар сдержал улыбку и вышел, не прикрыв полностью за собой дверь.
- Ты слышал, что он сказал? Людовик направляется в Верону. – Услышал Бернар голос графа Нантского. Камердинер остановился и вернулся к приоткрытой двери.
- А тебе-то что из этого? – Спросил Матфрид довольно грубо.
- Ха! Так в Верону можно проехать и через владения графа Баварского. Ты знаешь, я был как-то проездом у него в гостях. У него такая дочь – пальчики оближешь: стройная как лань, взгляд – ангела, её пухлые губки так и жаждут поцелуя, щебечет как птичка, одним словом - красавица. А жеманница!... Зовут – Юдифь. И, судя по всему, она не чурается плотских утех. Ещё чуть-чуть и я бы её обломал.
Бернар сделал значительное лицо от этой вести и продолжил слушать.
- Зачем тебе это – «обломал»? Нет ничего лучше для воина, чем меч! – Было слышно, как граф Орлеанский вынул из ножен свой меч и опять его задвинул. – И нет ничего лучше, чем война: здесь тебе и добыча, и любая девка твоя. А ты – «обломал»!
- Интересно, а что он забыл в этом монастыре?
- Может он считает, что в монастыре Бог скорее услышит его молитвы? Или хочет соответствовать своему прозвищу? Как же – Людовик Благочестивый! Мне эта благочестивость вот здесь. – Матфрид постучал ребром ладони по шее чуть ниже затылка.
- Чем же она тебе не нравится?
- Ладно, пусть… Граф Орлеанский закачал головой. – Я не против того, что при вступлении на престол он заточил в темницу любовников своих сестёр, а их самих рассовал по монастырям. Пусть… Какое мне дело до баб?! Пускай он отстранил всех соратников императора Карла, которые ему служили верой и правдой, и заменил их теми, кто прислуживал ему, будучи в Аквитании. Это его воля. Но зачем он раздал всё имущество своего отца монастырям и церквям? Поэтому он Благочестивый? А разве не мог он от щедрот своих выделить хоть что-то незаконнорождённым детям короля Карла? А?
- Тебе точно надо выпить, а то у тебя в голове сейчас нездоровая благотворительность. Дети короля Карла! А на что они тебе? Что ты о них беспокоишься?
Матфрид не ответил, а взял стоящий перед ним кубок и попытался отхлебнуть от него, но кубок был пуст. Граф раздражённо стукнул им по столу:
- Где граф Руссильон с его вином?
- Ты не ответил на мой вопрос. – Не унимался граф Нантский.
- А может я один из них, и мне обидно, что мне ничего не досталось из богатства моего отца…
- Так ты - брат императора Людовика?
Возникла небольшая пауза, после чего Матфрид с горечью произнёс:
- Может брат, а может и нет… А может мне по крови суждено быть герцогом, а не графом?
- Так Карл Великий покончил с властью герцогов!
- Вот поэтому я сижу здесь и пью это вино. И не хочу кончить так же, как мои братья Гуго и Дрого[3], и не хочу, чтобы об этом знал Людовик. Это вино… Так где же этот граф Руссильон с вином? – Опять закричал граф Орлеанский.
Бернар тихо покинул своё место и пошёл, размышляя: сколько всего можно узнать из пьяных разговоров, и как в дальнейшем это может ему пригодиться.
 
*   *   *
 
Императорская кавалькада на выезде из Ахена повстречалась с двумя десятками конных воинов, которые ехали навстречу и довольно непочтительно сгоняли с дороги всех, кто мешал им проехать. Граф Орлеанский вытащил меч и грозно закричал на них:
- Прочь с дороги! Здесь император Людовик!
Воины дороги не уступили, но один из них спешился, снял шлем и, гремя шпорами, направился к императору.
- Бернар, кто это? – Равнодушно спросил Людовик, не выказывая ни страха, ни удивления.
Камердинер выехал навстречу воину и своим конём загородил его от императора:
- Ты кто?
- Я – Цедраг, сын князя бодричей Дражко – твоего союзника. Вот вырвался из плена данов и прибыл к тебе засвидетельствовать своё почтение.
- Ты приехал только за этим? – Всё также равнодушно спросил император.
- Сейчас у бодричей нет князя, а эта земля принадлежит мне по праву. Ты держишь у себя моего дядю Славомира, который отдал меня данам в качестве заложника. Я бы не хотел скорейшего его освобождения. Пусть он почувствует на своей шкуре – каково быть в заточении.
- Так ты боишься смуты? – Впервые Людовик улыбнулся. – И хочешь быть законным князем? Что ж, ободриты[4] – хорошие подданные. У меня с ними было не очень много проблем. Но сейчас я отдаляюсь от всех дел в империи, а те земли находятся под протекторатом моего сына Лотаря. Я думаю, что он тебе поможет. Бернар, напиши ему от моего имени!
Император пришпорил своего коня, и кавалькада тронулась в путь, заставляя конных славян уступать дорогу. Мимо Цедрага, обступая его с двух сторон, ехали воины франков и насмешливо смотрели на него сверху вниз, но он не сделал и шага, чтобы уступить им дорогу. И только когда последний франк проехал мимо, князь направился к своему коню. Цедраг сел в седло, взял из рук Траскона поводья, за которые тот придерживал коня князя, и, хмуря брови, смотрел вслед удаляющимся всадникам. Он был зол и раздражён, так как не ожидал встретить такой холодный приём. Траскон, похлопывая ладонью по шее своей лошади и смотря также в ту же сторону, что и князь, мрачно произнёс:
- Ещё недавно мы были союзниками. Ты слышал, князь: мы из союзников превратились в подданных.
- Это он так считает.
- Как бы он не считал, но если мы приезжаем кланяться франкам, чтобы стать князем бодричей, то уже являемся их подданными.
Цедраг с яростью взглянул на Траскона:
- Ты много себе позволяешь! Я – князь или не князь. Как ты смеешь дерзить мне?
Он выхватил плеть и ударил Траскона по спине. Воин не вздрогнул и не попытался уклониться, только на миг зажмурил глаза. Надетая на тело кольчуга украла этот удар, но сам поступок князя был оскорбителен.
- Ты - князь. – Спокойно ответил Траскон. – Я всю жизнь служил бодричам и вашей семье и всю жизнь говорил правду. Но я тебе не раб, а вольный человек. А вольные люди сами решают, кому им служить, и быть подданным короля франков у меня совершенно нет желания.
Злость переполнила Цедрага:
- Что, может - отправишься к Рюрику?
- Может быть.
- Ты жестоко поплатишься за это!
- Я никогда не боялся смерти, а тем более угроз. Прощай, князь! – Траскон повернул коня, а вслед за ним поскакали и четверо воинов.
Князь Цедраг с ненавистью смотрел им вслед.
- Глупец! – Чуть слышно прошептал он. – Земля бодричей - моя земля, и никому другому я её не отдам. Тем более Рюрику…
 
*   *   *
 
Шумный прибой бил о берег. Высокие волны налетали на большие камни, выступающие из воды, разбивались о них с большим количеством брызг, набегали на узкую полосу песка, где только можно было причалить ладье, и, откатываясь, оставляли хлопья белой пены.
Корлин всматривался в сражающихся с прибрежными бурунами людей на ладье. Трое мореходов без устали гребли вёслами, и небольшое судно, перекатываясь с волны на волну, медленно, но неумолимо приближалось. У самого берега ладья уткнулась носом в дно и остановилась. Из неё в воду спрыгнули люди и начали вытаскивать ладью на берег. Она раскачивалась на волнах, грозя подмять под себя замешкавшегося, но их это не останавливало. Набегавшие волны захлёстывали людей водой и поднимали судно над дном, помогая продвигать его к берегу.
Корлин, не раздумывая, бросился в воду:
- Войдан, давай подсоблю!
Он вцепился мёртвой хваткой за борт ладьи и, напрягая жилы, чуть приподнял её нос. Ладью под ударами волн протащило на берег ещё на несколько шагов, и она, наконец, заскрипев днищем по гальке, остановилась, перестав поддаваться усилиям людей. Войдан, прерывисто дыша и глотая воздух после каждого слова, произнёс:
- Всё… Теперь… Она… Никуда… Не денется… - Переведя дух, продолжил. – А ты, значит, выжил после битвы с данами? Давненько я тебя не видывал. Ну, дай хоть я тебя обниму на радостях!..
Друзья обнялись, и Войдан продолжил распросы:
- Где же ты пропадал? Как жил?.. Рассказывай!
- У данов в рабах все эти годы провёл. – Хмуро ответил Корлин. – Вот вернулся, а вместо дома – пепелище, да и жену с детками не нашёл…
- Так не пожалели их франки – побили, когда князя Славомира усмирять приходили.
- Та-ак! – Корлин сжал в кулаке свою бороду.
- Много народу тогда они погубили, - продолжил Войдан, - не щадили никого, лютовали сильно. А как на помощь морачане, варны, глиняне и смольняне подоспели, так франки и присмирели, но Славомира с собой забрали. Вот и Попельвар тогда погиб. Осталась от него эта ладья, на ней мы с сыновьями и промышляем…
Корлин окинул взглядом молодцов:
- Сыновья?! Не узнал - подросли. А ты сдал, Войдан! Ладью на берег вытащил и задыхаться начал. Раньше так не уставал.
- И не говори! – Махнул рукой Войдан. – Сам уж чувствую. Видно боги скоро заберут меня к предкам. Жалко, что детям нечего оставить – всё франки разорили. Вот Тыре эту ладью старую отдам, а Еловиту – только меч в руки, и пусть он с ним удачу ищет. А ты-то что делать собираешься? Может - с нами рыбачить будешь? Как раньше…
Корлин помотал головой:
- Хватит, нарыбачился!.. Дожили: мало мы с лютичами воевали, так ещё нас даны начали притеснять, да и франки тоже… А Цедраг ещё к ним на поклон поехал.
- Цедраг объявился? – Заинтересовался Войдан, а его сыновья – Тыра и Еловит, выгружая из ладьи корзины с рыбой, с интересом слушали Корлина.
- Вот я и говорю: не тот у нас князь, не тот! С таким князем любой нас унижать может.
- Да где ж другого-то взять? – Вздохнул Войдан. – У народа сила есть, но сами-то мы, - он растопырил пальцы, - вон чего! А с хорошим князем нас не сломить! – Он сжал кулак.
- Есть для нашего народа такой князь: сын князя погибшего князя Годослава – Рюрик.
- Да ну?! Живой?
- Живой. – Кивнул головой Корлин.
- А чем он лучше Цедрага?
- Князя Рюрика я не знаю, но с одним из его дружинников я общался. Благодаря ему я на свободе, и не только я. И воевал с ним вместе. Хороший воин – из наших, из бодричей. Честь у него в крови. Сманивал его Цедраг посулами, но остался он верен Рюрику. И милосердие ему не в тягость, сам видел. Если у князя Рюрика - такие дружинники, то великое будущее его ждёт, ибо сила князя в его дружине. А если дружина не боится голову сложить за народ, то чего ещё думать-то?... Вот думаю к Рюрику податься в дружину его. И не только я об этом думаю, но и многие из тех, кто со мной из плена вернулись.
- А где он, Рюрик-то? – Заворожённый рассказом Корлина и бросивший из-за этого разгружать ладью, спросил Тыра.
- Рюрик-то?! – Усмехнулся Корлин. – Да где же ему быть?! У руян он живёт.
- Так руяны с лютичами заодно… - Встревожился Войдан.
- Руяне заодно… - Согласился Корлин. – Но приветили Рюрика, не обидели. Да и дружина, видишь, у него уже есть. Всё-таки руяне славянской крови. И нет у них врагов хуже, чем даны и франки. Пойми – я же не воевать с ними собираюсь, а к Рюрику направляюсь, в дружину его. На двух драккарах датских я сюда вернулся, на двух драккарах и к нему поплыву.
- Отец, - радостно возбуждённый, с горящими глазами Тыра шагнул к Войдану, - отпусти меня к Рюрику! А ладью эту лучше Еловиту отдай.
Войдан от услышанной просьбы немного опешил, переводя взгляд от одного сына на другого, а затем вздохнул:
- Что ж с тобой поделать! Вырос ты, и решай свою судьбу сам теперь. Так тому и быть… Ты уж, - обратился он к Корлину, - присмотри там за ним. Мало ли чего…
- Присмотрю. – Кивнул головой Корлин.
- А ты, - Войдан строго посмотрел на Тыру, - отца с братом не забывай, да и совесть с честью не теряй! Понял?
- Понял, отец. – Враз посерьёзнел Тыра.

[1] Огорчённый смертью любимой жены Ирменгарды император решил удалиться в монастырь.
[2] Монах Бенедикт Анианский был главным советником по церковным вопросам Людовика в бытность его королём Аквитании, королевство которое в составе империи возродил Карл Великий.
[3] Сводные братья Людовика участвовали в мятеже 817 года, поднятый племянником императора королём Бернардом Итальянским – сыном его брата Пипина. Братьев после подавления мятежа насильно постригли в монахи.
[4] На западе бодричей называли ободритами.
 

© Copyright: М.Лютый, 2016

Регистрационный номер №0342675

от 24 мая 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0342675 выдан для произведения: (819 г. от Р.Х.)
 
- Не спеши! Не спеши! – Прерывисто дыша, тихо шептала служанка, которую камергер императора Людовика Бернар, приобняв, затащил в тёмный угол недалеко от императорских покоев.
Он целовал её голые груди, а его руки настойчиво поднимали подол её платья.
- А вдруг император зайдёт?
- Не волнуйся, глупышка! Он сейчас молится. – Успокоил служанку камергер и впился в её губы страстным поцелуем.
- Бернар! – Раздался грозный окрик.
В проёме двери стоял император франков Людовик:
- Ты всё никак не утихомиришь свою похоть?!
Нисколько не смущаясь, служанка опустила подол своего платья, на ходу скрывая под одеждой свою голую грудь, выбежала из комнаты. Бернар, склонив голову, принял почтенную позу:
- Я весь во внимании, государь!
- Бернар, я устал от мирской жизни и поэтому принял решение постричься в монахи[1].
- Помилуй, государь! Государство без правителя, что новорождённый без титьки.
Император надменно приподнял голову:
- Alea jacta est! – Произнёс он на латыни, что означало - жребий брошен. – Империя в надёжных руках моих сыновей. Так что не медли и собирайся в путь! Много людей не бери, только охрану. Выезжаем сегодня же…
- А куда направляемся, государь?
- Мой друг Бенедикт Анианский[2] посоветовал мне монастырь в пригороде Вероны. – Император стремительно повернулся и вышел.
Озабоченный и расстроенный этой прихотью Бернар шёл по императорскому замку в Ахене, направляясь к комнатам, где отдыхали вельможи - командующие воинами охраны императора. У одной из комнат он нос к носу столкнулся со своим братом Госельмом – графом Руссильоном. По яркому румянцу на щеках графа и по его нетвёрдой походке было видно, что он изрядно пьян:
- Бернар, ты куда спешишь? Выпей с нами! – Он показал на закрытую дверь за своей спиной. – Я сейчас ещё принесу вина.
- Некогда пить вино, Госельм! Беда! Император Людовик решил удалиться в монастырь!
- А тебе-то что? – Развязно улыбнулся граф. - На то он и император! В его власти делать то, что он хочет.
- Как ты не понимаешь? На кого останется империя? На его сыновей? Они и сейчас не ладят друг с другом, а потом и вообще дойдёт до войны.
- Нам ли боятся войны?!
Бернар в ярости схватил брата за грудки:
- Власть императора – это власть одного человека. И его прихоти и несправедливости – это прихоти и несправедливости тоже одного… С этим можно смириться. А если в государстве смута и полно правителей, то несправедливости будет во много раз больше, и можно запросто потерять то, что уже имеешь.
- А может в этой неразберихе получится и прихватить что-нибудь ещё, а? – Госельм щёлкнул пальцами у себя над головой.
Бернар отпустил брата:
- Ты пьян и не видишь дальше своего носа.
- Наоборот, я трезв. А вот когда я принесу ещё вина, то тогда может быть…
Граф Руссильон повернулся и пошёл прочь.
Бернар толкнул дверь, из которой вышел брат. За столом, вальяжно развалясь, сидели три графа: Ламберт Нантский, Матфрид Орлеанский и Вельф Баварский. Судя по виду, граф Баварский был самым трезвым, и поэтому Бернар обратился к нему:
- Император Людовик выразил желание посетить монастырь рядом с Вероной. Граф, распорядитесь насчёт охраны. Выезжаем сегодня же.
Граф Баварский скрылся за дверью, а Бернар продолжил:
- Вы бы прекращали с выпивкой – император не любит пьяных, а вам придётся его сопровождать.
Граф Орлеанский, подняв голову, гордо произнёс:
- Моя рука в любом состоянии способна держать меч.
Бернар сдержал улыбку и вышел, не прикрыв полностью за собой дверь.
- Ты слышал, что он сказал? Людовик направляется в Верону. – Услышал Бернар голос графа Нантского. Камердинер остановился и вернулся к приоткрытой двери.
- А тебе-то что из этого? – Спросил Матфрид довольно грубо.
- Ха! Так в Верону можно проехать и через владения графа Баварского. Ты знаешь, я был как-то проездом у него в гостях. У него такая дочь – пальчики оближешь: стройная как лань, взгляд – ангела, её пухлые губки так и жаждут поцелуя, щебечет как птичка, одним словом - красавица. А жеманница!... Зовут – Юдифь. И, судя по всему, она не чурается плотских утех. Ещё чуть-чуть и я бы её обломал.
Бернар сделал значительное лицо от этой вести и продолжил слушать.
- Зачем тебе это – «обломал»? Нет ничего лучше для воина, чем меч! – Было слышно, как граф Орлеанский вынул из ножен свой меч и опять его задвинул. – И нет ничего лучше, чем война: здесь тебе и добыча, и любая девка твоя. А ты – «обломал»!
- Интересно, а что он забыл в этом монастыре?
- Может он считает, что в монастыре Бог скорее услышит его молитвы? Или хочет соответствовать своему прозвищу? Как же – Людовик Благочестивый! Мне эта благочестивость вот здесь. – Матфрид постучал ребром ладони по шее чуть ниже затылка.
- Чем же она тебе не нравится?
- Ладно, пусть… Граф Орлеанский закачал головой. – Я не против того, что при вступлении на престол он заточил в темницу любовников своих сестёр, а их самих рассовал по монастырям. Пусть… Какое мне дело до баб?! Пускай он отстранил всех соратников императора Карла, которые ему служили верой и правдой, и заменил их теми, кто прислуживал ему, будучи в Аквитании. Это его воля. Но зачем он раздал всё имущество своего отца монастырям и церквям? Поэтому он Благочестивый? А разве не мог он от щедрот своих выделить хоть что-то незаконнорождённым детям короля Карла? А?
- Тебе точно надо выпить, а то у тебя в голове сейчас нездоровая благотворительность. Дети короля Карла! А на что они тебе? Что ты о них беспокоишься?
Матфрид не ответил, а взял стоящий перед ним кубок и попытался отхлебнуть от него, но кубок был пуст. Граф раздражённо стукнул им по столу:
- Где граф Руссильон с его вином?
- Ты не ответил на мой вопрос. – Не унимался граф Нантский.
- А может я один из них, и мне обидно, что мне ничего не досталось из богатства моего отца…
- Так ты - брат императора Людовика?
Возникла небольшая пауза, после чего Матфрид с горечью произнёс:
- Может брат, а может и нет… А может мне по крови суждено быть герцогом, а не графом?
- Так Карл Великий покончил с властью герцогов!
- Вот поэтому я сижу здесь и пью это вино. И не хочу кончить так же, как мои братья Гуго и Дрого[3], и не хочу, чтобы об этом знал Людовик. Это вино… Так где же этот граф Руссильон с вином? – Опять закричал граф Орлеанский.
Бернар тихо покинул своё место и пошёл, размышляя: сколько всего можно узнать из пьяных разговоров, и как в дальнейшем это может ему пригодиться.
 
*   *   *
 
Императорская кавалькада на выезде из Ахена повстречалась с двумя десятками конных воинов, которые ехали навстречу и довольно непочтительно сгоняли с дороги всех, кто мешал им проехать. Граф Орлеанский вытащил меч и грозно закричал на них:
- Прочь с дороги! Здесь император Людовик!
Воины дороги не уступили, но один из них спешился, снял шлем и, гремя шпорами, направился к императору.
- Бернар, кто это? – Равнодушно спросил Людовик, не выказывая ни страха, ни удивления.
Камердинер выехал навстречу воину и своим конём загородил его от императора:
- Ты кто?
- Я – Цедраг, сын князя бодричей Дражко – твоего союзника. Вот вырвался из плена данов и прибыл к тебе засвидетельствовать своё почтение.
- Ты приехал только за этим? – Всё также равнодушно спросил император.
- Сейчас у бодричей нет князя, а эта земля принадлежит мне по праву. Ты держишь у себя моего дядю Славомира, который отдал меня данам в качестве заложника. Я бы не хотел скорейшего его освобождения. Пусть он почувствует на своей шкуре – каково быть в заточении.
- Так ты боишься смуты? – Впервые Людовик улыбнулся. – И хочешь быть законным князем? Что ж, ободриты[4] – хорошие подданные. У меня с ними было не очень много проблем. Но сейчас я отдаляюсь от всех дел в империи, а те земли находятся под протекторатом моего сына Лотаря. Я думаю, что он тебе поможет. Бернар, напиши ему от моего имени!
Император пришпорил своего коня, и кавалькада тронулась в путь, заставляя конных славян уступать дорогу. Мимо Цедрага, обступая его с двух сторон, ехали воины франков и насмешливо смотрели на него сверху вниз, но он не сделал и шага, чтобы уступить им дорогу. И только когда последний франк проехал мимо, князь направился к своему коню. Цедраг сел в седло, взял из рук Траскона поводья, за которые тот придерживал коня князя, и, хмуря брови, смотрел вслед удаляющимся всадникам. Он был зол и раздражён, так как не ожидал встретить такой холодный приём. Траскон, похлопывая ладонью по шее своей лошади и смотря также в ту же сторону, что и князь, мрачно произнёс:
- Ещё недавно мы были союзниками. Ты слышал, князь: мы из союзников превратились в подданных.
- Это он так считает.
- Как бы он не считал, но если мы приезжаем кланяться франкам, чтобы стать князем бодричей, то уже являемся их подданными.
Цедраг с яростью взглянул на Траскона:
- Ты много себе позволяешь! Я – князь или не князь. Как ты смеешь дерзить мне?
Он выхватил плеть и ударил Траскона по спине. Воин не вздрогнул и не попытался уклониться, только на миг зажмурил глаза. Надетая на тело кольчуга украла этот удар, но сам поступок князя был оскорбителен.
- Ты - князь. – Спокойно ответил Траскон. – Я всю жизнь служил бодричам и вашей семье и всю жизнь говорил правду. Но я тебе не раб, а вольный человек. А вольные люди сами решают, кому им служить, и быть подданным короля франков у меня совершенно нет желания.
Злость переполнила Цедрага:
- Что, может - отправишься к Рюрику?
- Может быть.
- Ты жестоко поплатишься за это!
- Я никогда не боялся смерти, а тем более угроз. Прощай, князь! – Траскон повернул коня, а вслед за ним поскакали и четверо воинов.
Князь Цедраг с ненавистью смотрел им вслед.
- Глупец! – Чуть слышно прошептал он. – Земля бодричей - моя земля, и никому другому я её не отдам. Тем более Рюрику…
 
*   *   *
 
Шумный прибой бил о берег. Высокие волны налетали на большие камни, выступающие из воды, разбивались о них с большим количеством брызг, набегали на узкую полосу песка, где только можно было причалить ладье, и, откатываясь, оставляли хлопья белой пены.
Корлин всматривался в сражающихся с прибрежными бурунами людей на ладье. Трое мореходов без устали гребли вёслами, и небольшое судно, перекатываясь с волны на волну, медленно, но неумолимо приближалось. У самого берега ладья уткнулась носом в дно и остановилась. Из неё в воду спрыгнули люди и начали вытаскивать ладью на берег. Она раскачивалась на волнах, грозя подмять под себя замешкавшегося, но их это не останавливало. Набегавшие волны захлёстывали людей водой и поднимали судно над дном, помогая продвигать его к берегу.
Корлин, не раздумывая, бросился в воду:
- Войдан, давай подсоблю!
Он вцепился мёртвой хваткой за борт ладьи и, напрягая жилы, чуть приподнял её нос. Ладью под ударами волн протащило на берег ещё на несколько шагов, и она, наконец, заскрипев днищем по гальке, остановилась, перестав поддаваться усилиям людей. Войдан, прерывисто дыша и глотая воздух после каждого слова, произнёс:
- Всё… Теперь… Она… Никуда… Не денется… - Переведя дух, продолжил. – А ты, значит, выжил после битвы с данами? Давненько я тебя не видывал. Ну, дай хоть я тебя обниму на радостях!..
Друзья обнялись, и Войдан продолжил распросы:
- Где же ты пропадал? Как жил?.. Рассказывай!
- У данов в рабах все эти годы провёл. – Хмуро ответил Корлин. – Вот вернулся, а вместо дома – пепелище, да и жену с детками не нашёл…
- Так не пожалели их франки – побили, когда князя Славомира усмирять приходили.
- Та-ак! – Корлин сжал в кулаке свою бороду.
- Много народу тогда они погубили, - продолжил Войдан, - не щадили никого, лютовали сильно. А как на помощь морачане, варны, глиняне и смольняне подоспели, так франки и присмирели, но Славомира с собой забрали. Вот и Попельвар тогда погиб. Осталась от него эта ладья, на ней мы с сыновьями и промышляем…
Корлин окинул взглядом молодцов:
- Сыновья?! Не узнал - подросли. А ты сдал, Войдан! Ладью на берег вытащил и задыхаться начал. Раньше так не уставал.
- И не говори! – Махнул рукой Войдан. – Сам уж чувствую. Видно боги скоро заберут меня к предкам. Жалко, что детям нечего оставить – всё франки разорили. Вот Тыре эту ладью старую отдам, а Еловиту – только меч в руки, и пусть он с ним удачу ищет. А ты-то что делать собираешься? Может - с нами рыбачить будешь? Как раньше…
Корлин помотал головой:
- Хватит, нарыбачился!.. Дожили: мало мы с лютичами воевали, так ещё нас даны начали притеснять, да и франки тоже… А Цедраг ещё к ним на поклон поехал.
- Цедраг объявился? – Заинтересовался Войдан, а его сыновья – Тыра и Еловит, выгружая из ладьи корзины с рыбой, с интересом слушали Корлина.
- Вот я и говорю: не тот у нас князь, не тот! С таким князем любой нас унижать может.
- Да где ж другого-то взять? – Вздохнул Войдан. – У народа сила есть, но сами-то мы, - он растопырил пальцы, - вон чего! А с хорошим князем нас не сломить! – Он сжал кулак.
- Есть для нашего народа такой князь: сын князя погибшего князя Годослава – Рюрик.
- Да ну?! Живой?
- Живой. – Кивнул головой Корлин.
- А чем он лучше Цедрага?
- Князя Рюрика я не знаю, но с одним из его дружинников я общался. Благодаря ему я на свободе, и не только я. И воевал с ним вместе. Хороший воин – из наших, из бодричей. Честь у него в крови. Сманивал его Цедраг посулами, но остался он верен Рюрику. И милосердие ему не в тягость, сам видел. Если у князя Рюрика - такие дружинники, то великое будущее его ждёт, ибо сила князя в его дружине. А если дружина не боится голову сложить за народ, то чего ещё думать-то?... Вот думаю к Рюрику податься в дружину его. И не только я об этом думаю, но и многие из тех, кто со мной из плена вернулись.
- А где он, Рюрик-то? – Заворожённый рассказом Корлина и бросивший из-за этого разгружать ладью, спросил Тыра.
- Рюрик-то?! – Усмехнулся Корлин. – Да где же ему быть?! У руян он живёт.
- Так руяны с лютичами заодно… - Встревожился Войдан.
- Руяне заодно… - Согласился Корлин. – Но приветили Рюрика, не обидели. Да и дружина, видишь, у него уже есть. Всё-таки руяне славянской крови. И нет у них врагов хуже, чем даны и франки. Пойми – я же не воевать с ними собираюсь, а к Рюрику направляюсь, в дружину его. На двух драккарах датских я сюда вернулся, на двух драккарах и к нему поплыву.
- Отец, - радостно возбуждённый, с горящими глазами Тыра шагнул к Войдану, - отпусти меня к Рюрику! А ладью эту лучше Еловиту отдай.
Войдан от услышанной просьбы немного опешил, переводя взгляд от одного сына на другого, а затем вздохнул:
- Что ж с тобой поделать! Вырос ты, и решай свою судьбу сам теперь. Так тому и быть… Ты уж, - обратился он к Корлину, - присмотри там за ним. Мало ли чего…
- Присмотрю. – Кивнул головой Корлин.
- А ты, - Войдан строго посмотрел на Тыру, - отца с братом не забывай, да и совесть с честью не теряй! Понял?
- Понял, отец. – Враз посерьёзнел Тыра.

[1] Огорчённый смертью любимой жены Ирменгарды император решил удалиться в монастырь.
[2] Монах Бенедикт Анианский был главным советником по церковным вопросам Людовика в бытность его королём Аквитании, королевство которое в составе империи возродил Карл Великий.
[3] Сводные братья Людовика участвовали в мятеже 817 года, поднятый племянником императора королём Бернардом Итальянским – сыном его брата Пипина. Братьев после подавления мятежа насильно постригли в монахи.
[4] На западе бодричей называли ободритами.
 

 

Нелегкие времена Гостомысла

Бояре Рюрика. Глава 4.