Бояре Рюрика. Глава 19

Глава 19
(830-831 гг. от Р.Х.)
 
Бернар проснулся от громкого топота и лязга оружия и доспехов в коридоре. Двери распахнулись, и в комнату ввалились воины и наставили на него копья. Маркиз похолодел от мысли, что император узнал о его любовной связи с Юдифью, но, сдержав себя и сделав невозмутимый вид, властно произнёс:
- В чём дело? Я – камерарий императора!
Из-за спин воинов появился Матфрид – бывший граф Орлеанский и с усмешкой ответил:
- Это значит, что ты теперь не камерарий и арестован.
- По чьему приказу? Императора?..
- По приказу Лотаря и его брата Пипина.
Бернар придал ещё больше жёсткости в своём голосе:
- Самоуправцы, как на это посмотрит император?
- Об этом не беспокойся. Вставай, пока тебя не пришлось тащить.
Маркиз пожал плечами:
- Что ж, я должен подчиниться силе. Интересно, как на всё это посмотрит церковь, и одобрит ли всё это твой брат?
- Какой брат? - Насторожился Матфрид.
- Я думаю, что ответ на этот вопрос ты хотел бы услышать от меня наедине.
Матфрид нахмурился, пристально смотря на Бернара, а потом громко крикнул воинам:
- Оставьте нас!
Воины, толкаясь и звеня оружием, покинули комнату. Матфрид удостоверился, что все покинули комнату, а потом перевёл взгляд на маркиза.
- Я говорю о твоём брате Дрого, который является архиепископом Меца. Всем известно, что он является внебрачным сыном Карла Великого. Я думаю, что тебе не захочется покинуть светскую жизнь со всеми её прелестями и стать ещё одним служителем церкви!
- Об этом знает император Людовик? – Хрипло спросил Матфрид.
- Пока нет. – Сдержал улыбку Бернар. – Главное – узнают ли об этом твои племянники, если ты передашь меня им в руки?
Пристально смотря на маркиза, Матфрид чуть-чуть вынул меч из ножен. Бернар заметил это и усмехнулся:
- Убив меня, ты надеешься сохранить свою тайну? Но если о твоей тайне знаю я, то, наверное, о ней знает кто-то ещё. Но я, как видишь, умею хранить тайны. Это - во-первых. Во-вторых, - маркиз начал прохаживаться по комнате, жестикулируя рукой, - я не уверен, что исполняя приказы сыновей императора, ты сможешь вернуть себе графство. А я могу замолвить словечко перед императором.
- Император уже арестован и под охраной его отправили в Компьен. Там Лотарь собирает сейм, где его заставят отречься от власти.
- Что с Юдифью и Карлом? – Встревожился Бернар.
- Лотарь приказал Юдифь отправить в один из монастырей. Там она примет постриг. Карл пока с ней.
Маркиз успокоился, что жизнь сына вне опасности, и продолжил давить на Матфрида:
- Арестовать императора и заставить Помазанника Божьего отречься – это неслыханно! Сам папа возлагал на него корону. О чём вы думаете? Разве найдётся служитель церкви, который сможет пойти на это?
- Епископы Агобард Лионский и Эббон Реймский дали согласие.
- Два епископа – это ещё не вся церковь. Да к тому же императора любят подданные. Ты представляешь, сколько народа поднимется на его защиту? Скажи: хватит ли сил у Лотаря, чтобы им противостоять? Есть ли у него воины, которые будут игнорировать мнение церкви?
- Лотарь пригласил в помощь Рюрика. - Угрюмо ответил Матфрид.
- Рюрик поопаснее мавров будет, но и с ним Лотарю не устоять против всех сил империи. Да-а, друг мой, влип ты в историю, из которой тебе без меня не выпутаться.
Бернар с интересом наблюдал, как менялось выражение лица Матфрида от приводимых им доводов. Выждав паузу, маркиз продолжил:
- Я смогу спасти тебя, если встречусь с архиепископом Меца - твоим братом.
- Почему ты думаешь, что мой брат Дрого может как-то повлиять?
- Во-первых, насколько я знаю, архиепископ Меца не последний человек в церковной иерархии, и он принимал участие в избрании папы. С тех пор он поддерживает с ним хорошие отношения, а слово папы может изменить многое. Во-вторых, - здесь Бернар решил слукавить, - как ты убедился, я знаю некоторые тайны, сообщение некоторых из них архиепископу могут тебе помочь. Но для этого я должен быть на свободе.
Матфрид нахмурился и, подумав, опять бросил взгляд на маркиза:
- И ты уверен, что император опять вернёт мне графство?
- Уверен ли я? Считай, что император уже дал на это согласие, и это решение одобрено духовенством.
- Хорошо, я выведу тебя из замка и дам лошадь, но в дальнейшем спасение твой жизни зависит только от тебя.
Через день маркиз в аскетично обставленной келье рассказывал архиепископу Меца обстоятельства взятия под стражу семьи императора. Этот аскетизм нарушал бордовый занавес из бархата, отделяющий эту часть кельи от другой. На его фоне в своей фиолетовой сутане до пят архиепископ выглядел очень изысканно. Сутана застёгивалась по центру на тридцать три пуговицы – по числу лет Христа, и по пяти пуговиц на рукавах - упоминание о пяти ранах Иисуса. Все пуговицы были изготовлены из полудрагоценных камней и искрились, отражая свет свечей. Сутану подпоясывал широкий пояс малинового цвета, а на плечах поверх сутаны была надета красная пелерина, именуемая мантией.
После рассказа Бернара архиепископ долго молчал, а затем вздохнул:
- Так ты что хочешь от меня?
- Ваше Высокопреосвященство, нельзя допустить такого унижения императора.
- Всё в руках Господа нашего, а мы всего лишь его служители. Дела мирские мы оставляем мирянам и их властителям. Наша задача – спасение их душ.
- Разве папа, как наместник Христа и Пастырь Церкви на земле, может допустить такое грехопадение сыновей Людовика, замысливших отречение императора от престола?
- Каждому Господом даруются свои испытания и воздаётся по его делам. Разве может повлиять папа на то, что предопределено Богом?
Архиепископ встал и, перебирая чётки, прошёлся по келье. Оказавшись за спиной Бернара, как-то невыразительно произнёс:
- Мне сказали, что это ты подал императору идею наделить землёй Карла. Ради чего ты это сделал?
Вопрос был задан буднично, но спину у маркиза обдало холодом. Ему показалось, что архиепископ знает гораздо больше.
- Сына императора Карла, - Бернар постарался подчеркнуть это, - поддерживает могущественный род Вельфов. Игнорирование интересов Карла вызывает обиду у всего рода. Я старался не допустить разлада в империи.
- Но ты допустил это… - Архиепископ вернулся на своё место напротив маркиза. – Сын мой, я хочу напомнить тебе, что все, кто лезет в дела семьи правителей мирских, а также приверженцы низменных страстей кончают свою жизнь на эшафоте.
Бернара опять обдало холодом – уж больно яркий был намёк, а архиепископ  продолжил:
- Почему ты обратился ко мне?
- Я надеялся на мудрость Вашего Высокопреосвященства.
- Мудрость – это умение предвидеть будущее, а я не обладаю этим даром, и поэтому не могу тебе ничего обещать, но хочу знать о твоих дальнейших действиях. Что ты собираешься противопоставить воинам Пепина и Лотаря?
- Я призову своих закаленных в войне с маврами воинов из Септимании и воинов брата Госельма. Меня поддержит род Вельфов. Я призову на помощь всю знать Аквитании и Астразии. Это будет большая сила. И пусть Лотарь призвал на помощь Рюрика, это не поможет ему.
- Лотарь пригласил Рюрика? – Вроде бы равнодушно переспросил архиепископ, но в его голосе Бернар услышал некоторую озабоченность. – И много у него воинов?
- Я об этом узнал совершенно случайно, и поэтому не могу рассказать более подробно.
- Это всё усложняет. – Вздохнул архиепископ и нехотя продолжил. – Я постараюсь помочь тебе, чем смогу, а ты продолжай делать то, что задумал.
- И ещё… - Бернар встал со скамьи. – После восстановления власти императора, а я в этом уверен, Ваше Высокопреосвященство, не могли бы Вы замолвить словечко перед императором о возвращении графства Вашему брату Матфриду?
Архиепископ сделал круглые глаза от удивления:
- Вернуть графство Матфриду? Зачем тебе это?..
- Я думаю, что это будет справедливо.
Архиепископ смотрел вслед ушедшему маркизу, и постепенно удивление на его лице сменилось на ледяной взгляд.
- Гунтбальд, ты слышал, что рассказал маркиз? – Как не похож был этот резкий и приказной тон на предыдущий при разговоре с камерарием императора.
Занавес колыхнулся, и из-за него вышел священник и предстал перед архиепископом:
- Досконально всё, Ваше Высокопреосвященство.
- Срочно езжай в Компьен, проберись к императору и внуши ему, чтобы он ни при каких обстоятельствах не отрекался от власти. Церковь поддержит императора. При разговоре не нужно прибегать к утончённому богословию. Тебе нужна убедительная проповедь. После этого ты посети сыновей императора Людовика и Пипина и красочно опиши им все унижения, которые перенёс их отец по воле Лотаря. Намекни им, что они не будут иметь таких вольностей при власти старшего брата, чем они имели при власти отца. Ты хорошо всё запомнил?
- Да, Ваше Высокопреосвященство.
- И ещё… Намекни императору, чтобы он в дальнейшем вернул графство Матфриду, и ни при каких условиях не говори ему о родственных связях с ним.
 
*   *   *
 
Рюрик с Бермятой, Осколом и Остромыслом размашисто шли, пробираясь между угасающими кострами, брошенными воинами Лотаря. Князь с недовольным видом смотрел по сторонам, но в стане франков было пусто. Все воины Лотаря покинули его. Даже у его шатра не стояла охрана. Только невдалеке несколько слуг копошились около лошадей.
Рюрик резко откинул полу шатра и вошёл в него, следом с шумом ввалились его бояре. Внутри понуро сидел Лотарь в окружении Матфрида, графа Ламберта Нантского и графа Жирара Вьенского. Перед ними стоял священник Гунтбальд, появление русичей прервало его на полуслове. Князь бесцеремонно отодвинул его в сторону и, округлив глаза, со злобой произнёс:
- Где твои воины? Почему они покинули тебя?
- Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? – В ответ закричал Лотарь. – Ты принадлежишь мне, и почему я должен отчитываться перед тобой? Ты забыл – кто я?
- Я никому не принадлежу. – Закачал головой князь и издевательски усмехнулся. – А кто ты?.. Ты – брошенное всеми никчёмное существо, причём брошенное на растерзание. Как бросают стае волков дохлую овцу в надежде спастись от них, так бросили и тебя. Но я не овца! Я не намерен больше оставаться с тобой. Я ухожу.
- Ты… Ты… - Возмущённый неслыханной дерзостью князя, Лотарь подбирал кару, которой он собирался устрашить Рюрика. – Ты не сделаешь этого, иначе…
- Что иначе?..
- Я лишу тебя земель во Фрисландии, но если останешься, то земля будет принадлежать тебе.
- Нет у меня к вам веры: ни к тебе, ни к твоему отцу. Император дал мне землю, а затем нарушил своё слово, передав её тебе. Вы все лживы!.. Все, - Рюрик покосился на монаха, - даже те, кто служит вашему Богу. Уж как аббат Ансгар расписывал по обещания императора! А вышло?! Тьфу…
Князь сплюнул здоровенной харковиной прямо под ноги Лотарю, а Гунтбальд, выставив перед собой крест, шагнул к Рюрику:
- Окстись! Ты же крестился, а теперь отказываешься от Господа! Да как ты смеешь хулить Церковь и наговаривать на императора! Сатана вселился в твою душу!
Оскол шагнул вперёд, загородив собой князя, и своей широкой ладонью ухватил священника за лицо и сильно толкнул:
- Угомонись!
Гунтбальд не удержался на ногах и грузно упал на спину, в испуге продолжая загораживаться крестом. Лотарь отпрянул за спину своих приближённых, а они со звоном выхватили мечи.
Рюрик нахмурился:
- Спрячьте свои мечи! Если мне будет нужно, то мои воины вмиг порубят вас всех на мелкие кусочки.
Князь презрительно оглядел застывших с мечами в руках приближённых Лотаря, глянул на продолжавшего лежать священника и, ещё раз сплюнув, вместе с боярами вышел из шатра. Охая, Гунтбальд начал подниматься, а Лотарь с вытянутым от безысходности лицом, горестно поднял взгляд на графа Ламберта Нантского:
- Кроме вас у меня не осталось никого, кто мог бы защитить мою жизнь. Так что же мне теперь делать?
- Нужно покаяться перед императором. – Вкрадчиво подал голос Гунтбальд, опасливо косясь на вход в шатёр. – Император милостив. Он простит. Отец всегда прощает своих сыновей. Покаяние искупляет наши прегрешения. Всемилостивейший Господь не допустил напрасного кровопролития, гибели добрых христиан и вразумил нашего императора, и по воле Господа император послал меня, чтобы сын услышал своего отца и внял его словам. Только покаяние спасёт вас всех. Пипин и Людовик уже покаялись и благочестивый император простил их.
При каждом упоминании Господа Гунтбальд осенял себя крестом, а за ним крестились Лотарь и его вельможи, спрятавшие мечи. Муки принятия решения выразительно отражались на лице сына императора, и священник решил ему помочь:
- Я могу лично проводить вас к императору. Он, прислушиваясь к мнению Церкви и посылая меня к вам, обещал, что сохранит всем жизнь.
- Хорошо, - решился Лотарь, - я готов поехать к отцу и покаяться, преклонив перед ним колени. Но обещает ли император, что он более не будет отбирать наши земли?
- Помыслы императора не ведомы мне. Они ведомы только ему и Всевышнему. Я думаю, что Господь милосерден и не допустит того, чтобы отец обижал своих сыновей.
В Ахен, где находился император и его двор, Лотарь прибыл только в сопровождении Гунтбальда. Матфрида и графов Ламберта Нантского и Жирара Вьентского он не взял с собой, опасаясь всё-таки за их жизнь.
Большой зал дворца, куда Гунтбальд привёл Лотаря, был заполнен вельможами и епископами. Справа от сидящего на троне императора стояли его сыновья Пипин и Людовик, слева сидела Юдифь, и стояли с величественным видом епископы Агобард Лионский и Эббон Реймский. За спиной Юдифи примостился маркиз Септиманский. Пипин и Людовик перехватили направленный на них взгляд брата и, переглянувшись между собой, опустили глаза. Лотарь с гордо поднятой головой направился к императору и только перед троном склонил её, опустившись на одно колено. Гунтбальд разглядел в толпе придворных архиепископа Меца и за спинами вельмож со смиренным видом протиснулся к нему.
- Ты хорошо выполнил моё поручение. – Чуть улыбнувшись, тихо произнёс архиепископ. – Всё получилось так, как я и задумывал. Ты заслужил, чтобы я тебя сделал аббатом.
- Ваше Высокопреосвященство, - так же тихо произнёс Гунтбальд, - но всё, что я сделал, противоречит нашим устремлениям возвышению церкви над императорской властью.
- Сейчас некоторые обстоятельства вынудили нас поступить именно так. Всему своё время. Перегруженную лодку опасно раскачивать. Раскачав сильно, она может пойти ко дну. Так и государство! Оно уже перегружено множеством проблем, только император и его сыновья этого не замечают. А мы раскачиваем постепенно эту лодку, и вода понемногу переливается ей через борта. Через год я подброшу ещё одну проблему. Маленькими шажками можно иногда быстрее достичь своей цели. Ещё немного и лодка пойдёт ко дну, и тогда Церковь вознесётся над светской властью, и властители государств будут припадать к стопам папы. Мой друг, давай послушаем, что скажет император, мне кажется, что его сын окончил каяться.
Услышав обращение «мой друг», Гунбальд потупил свой взгляд, скрывая крамольную мысль: а не преобладает ли у архиепископа мирское над служением Господу?
Император выдержал небольшую паузу после покаянных слов Лотаря и глухим голосом, смотря прямо перед собой, начал говорить:
- Я, как император, обещаю, что вся империя будет единой и остаётся под моим управлением в тех границах, которые были созданы с помощью моих сыновей. Лотарь, я принимаю твоё покаяние и прощаю тебя. Я оставляю тебя своим соправителем империи, но из владений оставляю тебе только Италию. Отправляйся туда и замаливай свои грехи! В восстановлении меня на престоле есть заслуга многих лиц государства, но особо я хочу отметить графа Руссильона! За его доблесть я передаю ему земли злополучного Иньиго Аристы и дарю ему титул маркиза Готии. Хочу особо отметить его брата и моего крестника маркиза Септиманского и назначаю его наставником моего сына Карла, которому передаю во владение ещё Бургундию, Прованс, Дофине и Септиманию.
После этих слов Юдифь с гордым видом взглянула на Бернара, а Лотарь бросил насмешливый взгляд на своих растерянных братьев: вот и получили, что хотели.
- Я прощаю всех, кто виновен в неповиновении императору. Все мы грешны перед Господом нашим! – Людовик перекрестился. – Грешен и я, и ради спокойствия в государстве возвращаю титул графа Орлеанского Матфриду.
Архиепископ Меца наклонился к уху Гунтбальда и тихо прошептал:
- Император, унижая себя, показывает свою слабость и продолжает совершать ошибки. Нам даже не придётся прилагать усилий – всё разрушится само собой. И это нам на руку…
- Мой государь, - после отошедшего в сторону Лотаря перед Людовиком Благочестивым появился Бернар, - злопыхатели опорочили моё имя, приписывая мне злодеяния, очерняющие имя императора. Клянусь перед Всевышним, - маркиз перекрестился, вскинув голову вверх, - что все мои деяния направлены на укрепление государства, что подтверждает назначение меня наставником сына императора. Я призываю всех моих недругов, значит, и недругов императора, решить дело Божьим судом.
Бернар, медленно ведя взглядом по окружающим лицам, обнажил меч:
- Я готов скрестить свой меч с каждым, кто так считает!
Маркиз искал графа Ламберта Нантского, но его не было в толпе придворных. Он перехватывал многие ненавидящие взгляды, но никто не согласился выйти к нему на поединок. Да и кто мог согласиться, не побоявшись причислить себя к недругам императора? Не выпуская меча, Бернар поднял руки вверх:
- Господь видит, что я не виновен!
Со своего места вышел епископ Эббон Реймский, заносчиво вскинул голову и, поглядывая по сторонам, громко заявил:
- Все священнослужители считают, что надо сурово наказать безбожника Рюрика и его людей. Он посмел укусить руку императора, с которой он кормился. Кроме того, он надругался над нашей верой. Он крестился, а потом пренебрёг её канонами. Разве можно это простить?
- Да, да… Надо наказать! – Раздались возгласы, и уже получалось, что в вооружённом противостоянии между императором и его сыновьями виноват только князь Рюрик.
Архиепископ Меца настороженно смотрел на императора, ожидая его решения. Людовик подождал, пока не прекратятся крики, и повернулся к своим сыновьям:
- Пипин, возьми тридцать тысяч воинов и изгони Рюрика из Фрисландии. Не жалей никого из этого проклятого Богом племени! Рюрик и его люди должны быть уничтожены. А ты, Людовик, он обратился к другому сыну, - с пятью тысячами двигайся к князю Цедрагу и проследи, чтобы Рюрик не посмел появиться в его землях, прежде чем Пипин его уничтожит.
Услышав наказ императора, архиепископ Меца, прикрыв глаза, умиротворённо вздохнул:
- Ну, хоть сейчас-то он поступил верно…
 
*   *   *
 
Совершенно опустошённый от безысходности Рюрик оглядывал своих оставшихся в живых воинов, большинство из которых лежали ранеными на медленно движущихся телегах. От всей дружины остались едва ли четыре десятка воинов, а остальные – женщины, дети и старики. И за них в ответе он – Рюрик. Погибли все: бодричи, вагры и руяне во главе с Крутославом. До сих пор перед глазами князя стояла картина, как Крутослав выталкивал его из кровавой сечи, умоляя спасти женщин и детей, и вытолкнув его, ринулся в самую гущу битвы, где бились его воины, сдерживая тысячи франков. Рюрик не помнил, как раненный копьём в плечо Бермята выводил его из боя, но фигура Крутослава, бросившаяся погибать со своими воинами, который день стояла перед глазами князя, как наяву. Каких воинов потеряли! Не вернулся из боя ни Остромысл, ни его верный Желыба, ни другие… И вот теперь ему приходится выводить людей из Фрисландии и спасать их от остервенения франков, направляясь к Харальду. Конунг должен укрыть их!..
Князь оглянулся в надежде увидеть догоняющих их оставшихся в живых, но сзади никого не было видно, только перехватил испуганный взгляд Мирослава и печальный – Красимиры. Его жена сильно переживала гибель Крутослава, не то, что другая жена – Ефанда. Вроде бы и сёстры, но какие же они разные! Стервозность Ефанды начала уже утомлять Рюрика. Вот и сейчас, встретив его взгляд, скривилась и, отвернувшись, начала смотреть в сторону. В раздражении от её поведения Рюрик пришпорил коня и поскакал к порубленному в сече Осколу.
Оскол лежал в телеге, закрыв глаза. Рядом сидели Билюд и заплаканная Милолика, а по обеим сторонам телеги шли Бермята и Тыра.
- Как он?.. – Рюрик соскочил с коня, бросив поводья Тыре.
- Слабый он – крови много вылилось, и горячий весь, но кости-то целы. Вот, с Милоликой раны вновь обвязали: сочится кровинушка-то! Мне, бывало, сам князь Рус доверял его раны лечить. И здесь вылечим. Ты только, дочка, не плачь! Думаю, обойдётся всё – выживет.
- И то верно! – Князь схватил Милолику за руку. – Чего зря слёзы лить? Муж он крепкий. Обязательно выживет! Мне ещё с ним долг франкам придётся возвращать.
- Да я чего?.. Я ничего… - Держа Оскола за ладонь, вздохнула Милолика, вытирая другой рукой текущие по лицу слёзы. – Только как я без него? Брюхатая я… Ай!
Милолика вскрикнула и, радостно засветившись, нагнулась к мужу:
- Слышишь меня, Осколушко? – Взглянув на Билюда, пояснила. – Руку мне чуть сжал.
Рюрик влез на телегу и наклонился к Осколу:
- Слышишь меня, Оскол? Держись! Мало нас осталось. Ты должен выжить! Терпи! У Харальда Клака отдохнём. Он нас там укроет… И сын у тебя родится. А кто ж ешё!.. Воином вырастет. Кому-то надо вставать на место павших. Иначе не будет племени русичей, не будет и земли для нас. Ты слышишь меня?
Князь долго всматривался в лицо Оскола, но у того не дёрнулась ни одна мышца.
Через два дня Харальд Клак улыбнулся, обнимая при встрече Рюрика, но затем улыбка пропала с его лица:
- Это все, кто выжил? Невелика дружина…
Озабоченный конунг смотрел на измученных трудной дорогой женщин, детей и стариков, на суетного монаха, снующего среди русичей и пытавшегося первое время совать каждому в лицо свой деревянный крест. Дети испуганно убегали от него, женщины и старики – игнорировали, а отроки, сурово насупившись, смотрели недобрым взглядом. Священник спрятал крест, но продолжал шастать среди людей.
- Да, невелика… - Вздохнул Рюрик. – От дружины остались жалкие крохи. Крутослав и Остромысл не вернулись из битвы, Оскола сильно порубили. Тыра его из сечи на своих плечах вынес. Люди устали. Укроешь нас?
- Да-а, дела! – В ответ вздохнул конунг. – Не ждал я тебя. Дошёл до меня слух, что к сорбам ты от франков направился, а ты, видишь, здесь оказался. Укрою вас здесь на три дня, а больше не могу: монахи всё императору сообщают. Войско франков может сюда подойти, а у нас сил мало.
Князь не ожидал такого ответа. И это говорил тот, которого он спас из плена данов, которому помог возвратить власть.
- Что ж, три дня – так три дня… За три дня отдохнём, а затем двинемся дальше.
- Погоди! – Харальд схватил князя за руку и крикнул. – Ульвар!
- Здесь я. – Словно из-под земли появился Ульвар.
- Ты этого с крестом тоже утопи, как и предыдущего. Сегодня же…
- Сделаю. – Ухмыльнулся Ульвар.
- Больно вино любил первый-то. – Пояснил конунг. – Долго его тело франки искали, только через шесть дней ниже по течению нашли. И этого долго будут искать. А ты, князь, куда идти собрался? К Цедрагу тебе нельзя: ждёт он тебя, да и франки ему на помощь пришли. Знаю я… Раненых и часть детей у меня можешь оставить, а с остальными ко мне в Скандию к Рагнару отправишься. Ульвар тебя проводит.
- Еды у нас мало. – Рюрик чуть повеселел.
- И у меня не густо. На первое время мешков двадцать зерна выделю, а уж дальше сам думай о пропитании.
Рюрик согласно кивнул головой и вернулся к русичам, а Ульвар, смотря ему вслед, недоумённо спросил конунга:
- А чего ты молвил, что зерна у нас мало? Урожай хороший был, и дань собрали немалую.
- Чтоб знал своё место. Где его воины? Погибли. А ведёт себя, как будто дружина за его спиной стоит. Нет у него теперь силы, и помыкать мной не позволю. За то, что из плена вызволил, сейчас спасаю его. Помню я, как его бояре Крутослав и Оскол призывали убить меня.
Плыть по морю несколько дней – дело нешуточное. Драккары хоть и повместительнее славянских ладей, но у Харальда их немного. Как всех поместить на них? Придётся, видимо, часть добра оставить. Удручённый этими мыслями, Рюрик подошёл к Осколу. Он полулежал в телеге и смотрел на подошедшего князя. Улыбающаяся Милолика радостно сообщила:
- Вот только напоила его.
Рюрик снисходительно покивал головой:
- Это хорошо! Значит, на поправку пошёл. Харальд предложил нам в Скандии затаиться. Дорога туда по морю нелёгкая, поэтому тебя, Оскол, и всех раненых, больных и стариков, а может и часть детей, здесь оставлю. Попозже вас всех заберу.
Услышав эти слова князя, Билюд весь поник и опустил глаза в землю, а Милолика, напротив, вскинула голову:
- Я его одного не оставлю. Я тоже останусь.
Оскол набрал полную грудь воздуха и хрипло произнёс:
- Рюрик…
Князь вздрогнул: давно он его так не называл.
- Ты говорил, что друг я тебе. Не оставляй меня у конунга. Я выдержу дорогу. В море ветер раны мои обдует, и они быстрее заживут. Нельзя нам дробиться. Разбредётся народ – не будет больше силы у русичей.
- И так уж не осталось. – Горестно усмехнулся князь. – Ладно… Никого не оставлю у Харальда. Брошу всё, но людей заберу всех.
Оскол устало вздохнул и закрыл глаза, а уже повеселевший Билюд заботливо поправил одеяло, укрывающее раненного боярина.
 

© Copyright: М.Лютый, 2018

Регистрационный номер №0409782

от 14 февраля 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0409782 выдан для произведения: Глава 19
(830-831 гг. от Р.Х.)
 
Бернар проснулся от громкого топота и лязга оружия и доспехов в коридоре. Двери распахнулись, и в комнату ввалились воины и наставили на него копья. Маркиз похолодел от мысли, что император узнал о его любовной связи с Юдифью, но, сдержав себя и сделав невозмутимый вид, властно произнёс:
- В чём дело? Я – камерарий императора!
Из-за спин воинов появился Матфрид – бывший граф Орлеанский и с усмешкой ответил:
- Это значит, что ты теперь не камерарий и арестован.
- По чьему приказу? Императора?..
- По приказу Лотаря и его брата Пипина.
Бернар придал ещё больше жёсткости в своём голосе:
- Самоуправцы, как на это посмотрит император?
- Об этом не беспокойся. Вставай, пока тебя не пришлось тащить.
Маркиз пожал плечами:
- Что ж, я должен подчиниться силе. Интересно, как на всё это посмотрит церковь, и одобрит ли всё это твой брат?
- Какой брат? - Насторожился Матфрид.
- Я думаю, что ответ на этот вопрос ты хотел бы услышать от меня наедине.
Матфрид нахмурился, пристально смотря на Бернара, а потом громко крикнул воинам:
- Оставьте нас!
Воины, толкаясь и звеня оружием, покинули комнату. Матфрид удостоверился, что все покинули комнату, а потом перевёл взгляд на маркиза.
- Я говорю о твоём брате Дрого, который является архиепископом Меца. Всем известно, что он является внебрачным сыном Карла Великого. Я думаю, что тебе не захочется покинуть светскую жизнь со всеми её прелестями и стать ещё одним служителем церкви!
- Об этом знает император Людовик? – Хрипло спросил Матфрид.
- Пока нет. – Сдержал улыбку Бернар. – Главное – узнают ли об этом твои племянники, если ты передашь меня им в руки?
Пристально смотря на маркиза, Матфрид чуть-чуть вынул меч из ножен. Бернар заметил это и усмехнулся:
- Убив меня, ты надеешься сохранить свою тайну? Но если о твоей тайне знаю я, то, наверное, о ней знает кто-то ещё. Но я, как видишь, умею хранить тайны. Это - во-первых. Во-вторых, - маркиз начал прохаживаться по комнате, жестикулируя рукой, - я не уверен, что исполняя приказы сыновей императора, ты сможешь вернуть себе графство. А я могу замолвить словечко перед императором.
- Император уже арестован и под охраной его отправили в Компьен. Там Лотарь собирает сейм, где его заставят отречься от власти.
- Что с Юдифью и Карлом? – Встревожился Бернар.
- Лотарь приказал Юдифь отправить в один из монастырей. Там она примет постриг. Карл пока с ней.
Маркиз успокоился, что жизнь сына вне опасности, и продолжил давить на Матфрида:
- Арестовать императора и заставить Помазанника Божьего отречься – это неслыханно! Сам папа возлагал на него корону. О чём вы думаете? Разве найдётся служитель церкви, который сможет пойти на это?
- Епископы Агобард Лионский и Эббон Реймский дали согласие.
- Два епископа – это ещё не вся церковь. Да к тому же императора любят подданные. Ты представляешь, сколько народа поднимется на его защиту? Скажи: хватит ли сил у Лотаря, чтобы им противостоять? Есть ли у него воины, которые будут игнорировать мнение церкви?
- Лотарь пригласил в помощь Рюрика. - Угрюмо ответил Матфрид.
- Рюрик поопаснее мавров будет, но и с ним Лотарю не устоять против всех сил империи. Да-а, друг мой, влип ты в историю, из которой тебе без меня не выпутаться.
Бернар с интересом наблюдал, как менялось выражение лица Матфрида от приводимых им доводов. Выждав паузу, маркиз продолжил:
- Я смогу спасти тебя, если встречусь с архиепископом Меца - твоим братом.
- Почему ты думаешь, что мой брат Дрого может как-то повлиять?
- Во-первых, насколько я знаю, архиепископ Меца не последний человек в церковной иерархии, и он принимал участие в избрании папы. С тех пор он поддерживает с ним хорошие отношения, а слово папы может изменить многое. Во-вторых, - здесь Бернар решил слукавить, - как ты убедился, я знаю некоторые тайны, сообщение некоторых из них архиепископу могут тебе помочь. Но для этого я должен быть на свободе.
Матфрид нахмурился и, подумав, опять бросил взгляд на маркиза:
- И ты уверен, что император опять вернёт мне графство?
- Уверен ли я? Считай, что император уже дал на это согласие, и это решение одобрено духовенством.
- Хорошо, я выведу тебя из замка и дам лошадь, но в дальнейшем спасение твой жизни зависит только от тебя.
Через день маркиз в аскетично обставленной келье рассказывал архиепископу Меца обстоятельства взятия под стражу семьи императора. Этот аскетизм нарушал бордовый занавес из бархата, отделяющий эту часть кельи от другой. На его фоне в своей фиолетовой сутане до пят архиепископ выглядел очень изысканно. Сутана застёгивалась по центру на тридцать три пуговицы – по числу лет Христа, и по пяти пуговиц на рукавах - упоминание о пяти ранах Иисуса. Все пуговицы были изготовлены из полудрагоценных камней и искрились, отражая свет свечей. Сутану подпоясывал широкий пояс малинового цвета, а на плечах поверх сутаны была надета красная пелерина, именуемая мантией.
После рассказа Бернара архиепископ долго молчал, а затем вздохнул:
- Так ты что хочешь от меня?
- Ваше Высокопреосвященство, нельзя допустить такого унижения императора.
- Всё в руках Господа нашего, а мы всего лишь его служители. Дела мирские мы оставляем мирянам и их властителям. Наша задача – спасение их душ.
- Разве папа, как наместник Христа и Пастырь Церкви на земле, может допустить такое грехопадение сыновей Людовика, замысливших отречение императора от престола?
- Каждому Господом даруются свои испытания и воздаётся по его делам. Разве может повлиять папа на то, что предопределено Богом?
Архиепископ встал и, перебирая чётки, прошёлся по келье. Оказавшись за спиной Бернара, как-то невыразительно произнёс:
- Мне сказали, что это ты подал императору идею наделить землёй Карла. Ради чего ты это сделал?
Вопрос был задан буднично, но спину у маркиза обдало холодом. Ему показалось, что архиепископ знает гораздо больше.
- Сына императора Карла, - Бернар постарался подчеркнуть это, - поддерживает могущественный род Вельфов. Игнорирование интересов Карла вызывает обиду у всего рода. Я старался не допустить разлада в империи.
- Но ты допустил это… - Архиепископ вернулся на своё место напротив маркиза. – Сын мой, я хочу напомнить тебе, что все, кто лезет в дела семьи правителей мирских, а также приверженцы низменных страстей кончают свою жизнь на эшафоте.
Бернара опять обдало холодом – уж больно яркий был намёк, а архиепископ  продолжил:
- Почему ты обратился ко мне?
- Я надеялся на мудрость Вашего Высокопреосвященства.
- Мудрость – это умение предвидеть будущее, а я не обладаю этим даром, и поэтому не могу тебе ничего обещать, но хочу знать о твоих дальнейших действиях. Что ты собираешься противопоставить воинам Пепина и Лотаря?
- Я призову своих закаленных в войне с маврами воинов из Септимании и воинов брата Госельма. Меня поддержит род Вельфов. Я призову на помощь всю знать Аквитании и Астразии. Это будет большая сила. И пусть Лотарь призвал на помощь Рюрика, это не поможет ему.
- Лотарь пригласил Рюрика? – Вроде бы равнодушно переспросил архиепископ, но в его голосе Бернар услышал некоторую озабоченность. – И много у него воинов?
- Я об этом узнал совершенно случайно, и поэтому не могу рассказать более подробно.
- Это всё усложняет. – Вздохнул архиепископ и нехотя продолжил. – Я постараюсь помочь тебе, чем смогу, а ты продолжай делать то, что задумал.
- И ещё… - Бернар встал со скамьи. – После восстановления власти императора, а я в этом уверен, Ваше Высокопреосвященство, не могли бы Вы замолвить словечко перед императором о возвращении графства Вашему брату Матфриду?
Архиепископ сделал круглые глаза от удивления:
- Вернуть графство Матфриду? Зачем тебе это?..
- Я думаю, что это будет справедливо.
Архиепископ смотрел вслед ушедшему маркизу, и постепенно удивление на его лице сменилось на ледяной взгляд.
- Гунтбальд, ты слышал, что рассказал маркиз? – Как не похож был этот резкий и приказной тон на предыдущий при разговоре с камерарием императора.
Занавес колыхнулся, и из-за него вышел священник и предстал перед архиепископом:
- Досконально всё, Ваше Высокопреосвященство.
- Срочно езжай в Компьен, проберись к императору и внуши ему, чтобы он ни при каких обстоятельствах не отрекался от власти. Церковь поддержит императора. При разговоре не нужно прибегать к утончённому богословию. Тебе нужна убедительная проповедь. После этого ты посети сыновей императора Людовика и Пипина и красочно опиши им все унижения, которые перенёс их отец по воле Лотаря. Намекни им, что они не будут иметь таких вольностей при власти старшего брата, чем они имели при власти отца. Ты хорошо всё запомнил?
- Да, Ваше Высокопреосвященство.
- И ещё… Намекни императору, чтобы он в дальнейшем вернул графство Матфриду, и ни при каких условиях не говори ему о родственных связях с ним.
 
*   *   *
 
Рюрик с Бермятой, Осколом и Остромыслом размашисто шли, пробираясь между угасающими кострами, брошенными воинами Лотаря. Князь с недовольным видом смотрел по сторонам, но в стане франков было пусто. Все воины Лотаря покинули его. Даже у его шатра не стояла охрана. Только невдалеке несколько слуг копошились около лошадей.
Рюрик резко откинул полу шатра и вошёл в него, следом с шумом ввалились его бояре. Внутри понуро сидел Лотарь в окружении Матфрида, графа Ламберта Нантского и графа Жирара Вьенского. Перед ними стоял священник Гунтбальд, появление русичей прервало его на полуслове. Князь бесцеремонно отодвинул его в сторону и, округлив глаза, со злобой произнёс:
- Где твои воины? Почему они покинули тебя?
- Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? – В ответ закричал Лотарь. – Ты принадлежишь мне, и почему я должен отчитываться перед тобой? Ты забыл – кто я?
- Я никому не принадлежу. – Закачал головой князь и издевательски усмехнулся. – А кто ты?.. Ты – брошенное всеми никчёмное существо, причём брошенное на растерзание. Как бросают стае волков дохлую овцу в надежде спастись от них, так бросили и тебя. Но я не овца! Я не намерен больше оставаться с тобой. Я ухожу.
- Ты… Ты… - Возмущённый неслыханной дерзостью князя, Лотарь подбирал кару, которой он собирался устрашить Рюрика. – Ты не сделаешь этого, иначе…
- Что иначе?..
- Я лишу тебя земель во Фрисландии, но если останешься, то земля будет принадлежать тебе.
- Нет у меня к вам веры: ни к тебе, ни к твоему отцу. Император дал мне землю, а затем нарушил своё слово, передав её тебе. Вы все лживы!.. Все, - Рюрик покосился на монаха, - даже те, кто служит вашему Богу. Уж как аббат Ансгар расписывал по обещания императора! А вышло?! Тьфу…
Князь сплюнул здоровенной харковиной прямо под ноги Лотарю, а Гунтбальд, выставив перед собой крест, шагнул к Рюрику:
- Окстись! Ты же крестился, а теперь отказываешься от Господа! Да как ты смеешь хулить Церковь и наговаривать на императора! Сатана вселился в твою душу!
Оскол шагнул вперёд, загородив собой князя, и своей широкой ладонью ухватил священника за лицо и сильно толкнул:
- Угомонись!
Гунтбальд не удержался на ногах и грузно упал на спину, в испуге продолжая загораживаться крестом. Лотарь отпрянул за спину своих приближённых, а они со звоном выхватили мечи.
Рюрик нахмурился:
- Спрячьте свои мечи! Если мне будет нужно, то мои воины вмиг порубят вас всех на мелкие кусочки.
Князь презрительно оглядел застывших с мечами в руках приближённых Лотаря, глянул на продолжавшего лежать священника и, ещё раз сплюнув, вместе с боярами вышел из шатра. Охая, Гунтбальд начал подниматься, а Лотарь с вытянутым от безысходности лицом, горестно поднял взгляд на графа Ламберта Нантского:
- Кроме вас у меня не осталось никого, кто мог бы защитить мою жизнь. Так что же мне теперь делать?
- Нужно покаяться перед императором. – Вкрадчиво подал голос Гунтбальд, опасливо косясь на вход в шатёр. – Император милостив. Он простит. Отец всегда прощает своих сыновей. Покаяние искупляет наши прегрешения. Всемилостивейший Господь не допустил напрасного кровопролития, гибели добрых христиан и вразумил нашего императора, и по воле Господа император послал меня, чтобы сын услышал своего отца и внял его словам. Только покаяние спасёт вас всех. Пипин и Людовик уже покаялись и благочестивый император простил их.
При каждом упоминании Господа Гунтбальд осенял себя крестом, а за ним крестились Лотарь и его вельможи, спрятавшие мечи. Муки принятия решения выразительно отражались на лице сына императора, и священник решил ему помочь:
- Я могу лично проводить вас к императору. Он, прислушиваясь к мнению Церкви и посылая меня к вам, обещал, что сохранит всем жизнь.
- Хорошо, - решился Лотарь, - я готов поехать к отцу и покаяться, преклонив перед ним колени. Но обещает ли император, что он более не будет отбирать наши земли?
- Помыслы императора не ведомы мне. Они ведомы только ему и Всевышнему. Я думаю, что Господь милосерден и не допустит того, чтобы отец обижал своих сыновей.
В Ахен, где находился император и его двор, Лотарь прибыл только в сопровождении Гунтбальда. Матфрида и графов Ламберта Нантского и Жирара Вьентского он не взял с собой, опасаясь всё-таки за их жизнь.
Большой зал дворца, куда Гунтбальд привёл Лотаря, был заполнен вельможами и епископами. Справа от сидящего на троне императора стояли его сыновья Пипин и Людовик, слева сидела Юдифь, и стояли с величественным видом епископы Агобард Лионский и Эббон Реймский. За спиной Юдифи примостился маркиз Септиманский. Пипин и Людовик перехватили направленный на них взгляд брата и, переглянувшись между собой, опустили глаза. Лотарь с гордо поднятой головой направился к императору и только перед троном склонил её, опустившись на одно колено. Гунтбальд разглядел в толпе придворных архиепископа Меца и за спинами вельмож со смиренным видом протиснулся к нему.
- Ты хорошо выполнил моё поручение. – Чуть улыбнувшись, тихо произнёс архиепископ. – Всё получилось так, как я и задумывал. Ты заслужил, чтобы я тебя сделал аббатом.
- Ваше Высокопреосвященство, - так же тихо произнёс Гунтбальд, - но всё, что я сделал, противоречит нашим устремлениям возвышению церкви над императорской властью.
- Сейчас некоторые обстоятельства вынудили нас поступить именно так. Всему своё время. Перегруженную лодку опасно раскачивать. Раскачав сильно, она может пойти ко дну. Так и государство! Оно уже перегружено множеством проблем, только император и его сыновья этого не замечают. А мы раскачиваем постепенно эту лодку, и вода понемногу переливается ей через борта. Через год я подброшу ещё одну проблему. Маленькими шажками можно иногда быстрее достичь своей цели. Ещё немного и лодка пойдёт ко дну, и тогда Церковь вознесётся над светской властью, и властители государств будут припадать к стопам папы. Мой друг, давай послушаем, что скажет император, мне кажется, что его сын окончил каяться.
Услышав обращение «мой друг», Гунбальд потупил свой взгляд, скрывая крамольную мысль: а не преобладает ли у архиепископа мирское над служением Господу?
Император выдержал небольшую паузу после покаянных слов Лотаря и глухим голосом, смотря прямо перед собой, начал говорить:
- Я, как император, обещаю, что вся империя будет единой и остаётся под моим управлением в тех границах, которые были созданы с помощью моих сыновей. Лотарь, я принимаю твоё покаяние и прощаю тебя. Я оставляю тебя своим соправителем империи, но из владений оставляю тебе только Италию. Отправляйся туда и замаливай свои грехи! В восстановлении меня на престоле есть заслуга многих лиц государства, но особо я хочу отметить графа Руссильона! За его доблесть я передаю ему земли злополучного Иньиго Аристы и дарю ему титул маркиза Готии. Хочу особо отметить его брата и моего крестника маркиза Септиманского и назначаю его наставником моего сына Карла, которому передаю во владение ещё Бургундию, Прованс, Дофине и Септиманию.
После этих слов Юдифь с гордым видом взглянула на Бернара, а Лотарь бросил насмешливый взгляд на своих растерянных братьев: вот и получили, что хотели.
- Я прощаю всех, кто виновен в неповиновении императору. Все мы грешны перед Господом нашим! – Людовик перекрестился. – Грешен и я, и ради спокойствия в государстве возвращаю титул графа Орлеанского Матфриду.
Архиепископ Меца наклонился к уху Гунтбальда и тихо прошептал:
- Император, унижая себя, показывает свою слабость и продолжает совершать ошибки. Нам даже не придётся прилагать усилий – всё разрушится само собой. И это нам на руку…
- Мой государь, - после отошедшего в сторону Лотаря перед Людовиком Благочестивым появился Бернар, - злопыхатели опорочили моё имя, приписывая мне злодеяния, очерняющие имя императора. Клянусь перед Всевышним, - маркиз перекрестился, вскинув голову вверх, - что все мои деяния направлены на укрепление государства, что подтверждает назначение меня наставником сына императора. Я призываю всех моих недругов, значит, и недругов императора, решить дело Божьим судом.
Бернар, медленно ведя взглядом по окружающим лицам, обнажил меч:
- Я готов скрестить свой меч с каждым, кто так считает!
Маркиз искал графа Ламберта Нантского, но его не было в толпе придворных. Он перехватывал многие ненавидящие взгляды, но никто не согласился выйти к нему на поединок. Да и кто мог согласиться, не побоявшись причислить себя к недругам императора? Не выпуская меча, Бернар поднял руки вверх:
- Господь видит, что я не виновен!
Со своего места вышел епископ Эббон Реймский, заносчиво вскинул голову и, поглядывая по сторонам, громко заявил:
- Все священнослужители считают, что надо сурово наказать безбожника Рюрика и его людей. Он посмел укусить руку императора, с которой он кормился. Кроме того, он надругался над нашей верой. Он крестился, а потом пренебрёг её канонами. Разве можно это простить?
- Да, да… Надо наказать! – Раздались возгласы, и уже получалось, что в вооружённом противостоянии между императором и его сыновьями виноват только князь Рюрик.
Архиепископ Меца настороженно смотрел на императора, ожидая его решения. Людовик подождал, пока не прекратятся крики, и повернулся к своим сыновьям:
- Пипин, возьми тридцать тысяч воинов и изгони Рюрика из Фрисландии. Не жалей никого из этого проклятого Богом племени! Рюрик и его люди должны быть уничтожены. А ты, Людовик, он обратился к другому сыну, - с пятью тысячами двигайся к князю Цедрагу и проследи, чтобы Рюрик не посмел появиться в его землях, прежде чем Пипин его уничтожит.
Услышав наказ императора, архиепископ Меца, прикрыв глаза, умиротворённо вздохнул:
- Ну, хоть сейчас-то он поступил верно…
 
*   *   *
 
Совершенно опустошённый от безысходности Рюрик оглядывал своих оставшихся в живых воинов, большинство из которых лежали ранеными на медленно движущихся телегах. От всей дружины остались едва ли четыре десятка воинов, а остальные – женщины, дети и старики. И за них в ответе он – Рюрик. Погибли все: бодричи, вагры и руяне во главе с Крутославом. До сих пор перед глазами князя стояла картина, как Крутослав выталкивал его из кровавой сечи, умоляя спасти женщин и детей, и вытолкнув его, ринулся в самую гущу битвы, где бились его воины, сдерживая тысячи франков. Рюрик не помнил, как раненный копьём в плечо Бермята выводил его из боя, но фигура Крутослава, бросившаяся погибать со своими воинами, который день стояла перед глазами князя, как наяву. Каких воинов потеряли! Не вернулся из боя ни Остромысл, ни его верный Желыба, ни другие… И вот теперь ему приходится выводить людей из Фрисландии и спасать их от остервенения франков, направляясь к Харальду. Конунг должен укрыть их!..
Князь оглянулся в надежде увидеть догоняющих их оставшихся в живых, но сзади никого не было видно, только перехватил испуганный взгляд Мирослава и печальный – Красимиры. Его жена сильно переживала гибель Крутослава, не то, что другая жена – Ефанда. Вроде бы и сёстры, но какие же они разные! Стервозность Ефанды начала уже утомлять Рюрика. Вот и сейчас, встретив его взгляд, скривилась и, отвернувшись, начала смотреть в сторону. В раздражении от её поведения Рюрик пришпорил коня и поскакал к порубленному в сече Осколу.
Оскол лежал в телеге, закрыв глаза. Рядом сидели Билюд и заплаканная Милолика, а по обеим сторонам телеги шли Бермята и Тыра.
- Как он?.. – Рюрик соскочил с коня, бросив поводья Тыре.
- Слабый он – крови много вылилось, и горячий весь, но кости-то целы. Вот, с Милоликой раны вновь обвязали: сочится кровинушка-то! Мне, бывало, сам князь Рус доверял его раны лечить. И здесь вылечим. Ты только, дочка, не плачь! Думаю, обойдётся всё – выживет.
- И то верно! – Князь схватил Милолику за руку. – Чего зря слёзы лить? Муж он крепкий. Обязательно выживет! Мне ещё с ним долг франкам придётся возвращать.
- Да я чего?.. Я ничего… - Держа Оскола за ладонь, вздохнула Милолика, вытирая другой рукой текущие по лицу слёзы. – Только как я без него? Брюхатая я… Ай!
Милолика вскрикнула и, радостно засветившись, нагнулась к мужу:
- Слышишь меня, Осколушко? – Взглянув на Билюда, пояснила. – Руку мне чуть сжал.
Рюрик влез на телегу и наклонился к Осколу:
- Слышишь меня, Оскол? Держись! Мало нас осталось. Ты должен выжить! Терпи! У Харальда Клака отдохнём. Он нас там укроет… И сын у тебя родится. А кто ж ешё!.. Воином вырастет. Кому-то надо вставать на место павших. Иначе не будет племени русичей, не будет и земли для нас. Ты слышишь меня?
Князь долго всматривался в лицо Оскола, но у того не дёрнулась ни одна мышца.
Через два дня Харальд Клак улыбнулся, обнимая при встрече Рюрика, но затем улыбка пропала с его лица:
- Это все, кто выжил? Невелика дружина…
Озабоченный конунг смотрел на измученных трудной дорогой женщин, детей и стариков, на суетного монаха, снующего среди русичей и пытавшегося первое время совать каждому в лицо свой деревянный крест. Дети испуганно убегали от него, женщины и старики – игнорировали, а отроки, сурово насупившись, смотрели недобрым взглядом. Священник спрятал крест, но продолжал шастать среди людей.
- Да, невелика… - Вздохнул Рюрик. – От дружины остались жалкие крохи. Крутослав и Остромысл не вернулись из битвы, Оскола сильно порубили. Тыра его из сечи на своих плечах вынес. Люди устали. Укроешь нас?
- Да-а, дела! – В ответ вздохнул конунг. – Не ждал я тебя. Дошёл до меня слух, что к сорбам ты от франков направился, а ты, видишь, здесь оказался. Укрою вас здесь на три дня, а больше не могу: монахи всё императору сообщают. Войско франков может сюда подойти, а у нас сил мало.
Князь не ожидал такого ответа. И это говорил тот, которого он спас из плена данов, которому помог возвратить власть.
- Что ж, три дня – так три дня… За три дня отдохнём, а затем двинемся дальше.
- Погоди! – Харальд схватил князя за руку и крикнул. – Ульвар!
- Здесь я. – Словно из-под земли появился Ульвар.
- Ты этого с крестом тоже утопи, как и предыдущего. Сегодня же…
- Сделаю. – Ухмыльнулся Ульвар.
- Больно вино любил первый-то. – Пояснил конунг. – Долго его тело франки искали, только через шесть дней ниже по течению нашли. И этого долго будут искать. А ты, князь, куда идти собрался? К Цедрагу тебе нельзя: ждёт он тебя, да и франки ему на помощь пришли. Знаю я… Раненых и часть детей у меня можешь оставить, а с остальными ко мне в Скандию к Рагнару отправишься. Ульвар тебя проводит.
- Еды у нас мало. – Рюрик чуть повеселел.
- И у меня не густо. На первое время мешков двадцать зерна выделю, а уж дальше сам думай о пропитании.
Рюрик согласно кивнул головой и вернулся к русичам, а Ульвар, смотря ему вслед, недоумённо спросил конунга:
- А чего ты молвил, что зерна у нас мало? Урожай хороший был, и дань собрали немалую.
- Чтоб знал своё место. Где его воины? Погибли. А ведёт себя, как будто дружина за его спиной стоит. Нет у него теперь силы, и помыкать мной не позволю. За то, что из плена вызволил, сейчас спасаю его. Помню я, как его бояре Крутослав и Оскол призывали убить меня.
Плыть по морю несколько дней – дело нешуточное. Драккары хоть и повместительнее славянских ладей, но у Харальда их немного. Как всех поместить на них? Придётся, видимо, часть добра оставить. Удручённый этими мыслями, Рюрик подошёл к Осколу. Он полулежал в телеге и смотрел на подошедшего князя. Улыбающаяся Милолика радостно сообщила:
- Вот только напоила его.
Рюрик снисходительно покивал головой:
- Это хорошо! Значит, на поправку пошёл. Харальд предложил нам в Скандии затаиться. Дорога туда по морю нелёгкая, поэтому тебя, Оскол, и всех раненых, больных и стариков, а может и часть детей, здесь оставлю. Попозже вас всех заберу.
Услышав эти слова князя, Билюд весь поник и опустил глаза в землю, а Милолика, напротив, вскинула голову:
- Я его одного не оставлю. Я тоже останусь.
Оскол набрал полную грудь воздуха и хрипло произнёс:
- Рюрик…
Князь вздрогнул: давно он его так не называл.
- Ты говорил, что друг я тебе. Не оставляй меня у конунга. Я выдержу дорогу. В море ветер раны мои обдует, и они быстрее заживут. Нельзя нам дробиться. Разбредётся народ – не будет больше силы у русичей.
- И так уж не осталось. – Горестно усмехнулся князь. – Ладно… Никого не оставлю у Харальда. Брошу всё, но людей заберу всех.
Оскол устало вздохнул и закрыл глаза, а уже повеселевший Билюд заботливо поправил одеяло, укрывающее раненного боярина.
 

 

Бояре Рюрика. Глава 20(отрывок)

Созидатель державности