Зов его жизни.

16 мая 2012 - Моисей Бельферман
                                           Моисей БЕЛЬФЕРМАН         ЗОВ ЕГО ЖИЗНИ.
        ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ «ОТГОЛОСОК БЕЙЛИСИАДЫ - в СОВРЕМЕННОСТИ.
                    ВСТРЕЧИ и ПЕРЕПИСКА с В.В.Шульгиным» (с сокращениями). 
                                                                      Вступление.
     Иногда, очень редко я «гуляю по Интернету», по знакомым темам. Всякий раз – даже в хорошо известном - нахожу нечто для себя новое, интересное. И на этот раз обнаружил новое для себя имя. Александр Репников тоже интересуется личностью В.В. Шульгина. О нем пишет... В самом начале биографической своей статьи он сообщает: «Не ослабевает интерес к работам Шульгина. За последние годы были переизданы его работы: «Годы», «Дни», «1920», «Три столицы», опубликованы записи, в которых рассказывается о событиях 1917-1919 годов и периоде, проведенном Шульгиным в заключении, отрывки из рукописей 60-х годов [i].  ([i] Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1989; Его же. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990; Его же. Три столицы. М., 1991; Его же. Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны / Сост., вступ. ст., послесл. Н.Н. Лисового. М., 2002; Его же. 1917 — 1919. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. Коммент. Б.И. Колоницкого // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1994. Т.5. С.121 — 328; Его же. Пятна. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1996. Т. 7. С.317 – 415; Его же. Размышления. Две старые тетради // Неизвестная Россия. ХХ век. М., 1992 Кн.1. С. 306 -348.»).
     Добрая половина из указанного автором мне знакома. В свое время мне пришлось работать с многими номерами «Киевлянина». Василий Витальевич в газете сотрудничал. С осени 1913 года стал редактором газеты. Точнее: владельцем-издателем и редактором. Многие опубликованные его статьи – за период примерно 1907 – 17 г.г. посвящены революционному времени. Позже вошли в книги «Годы» и «Дни». Этих книг я не имел. Но статьи имел. Читал часть из опубликованного в последние годы жизни писателя. Я давно уехал из Союза. Пропустил новые публикации. Нельзя не отметить: В.В.Шульгин – в современной России как бы стал основателем правого (монархического) направления общественной и политической мысли. За ним следуют идеологи, политические партии... Произведения его перепечатывают. Особенно в направлении традиционного, чуть ли не «научного» российского антисемитизиа.
     Далее автор названной статьи сообщает: «Совсем недавно появилась возможность ознакомиться с неизвестной работой Шульгина «Опыт Ленина», когда-то переданной самим автором на хранение в КГБ, и циклом его рассказов «Мистика» [ii].» ([ii] Шульгин В.В. Опыт Ленина // Наш современник. 1997. № 11. С.138 – 175; Его же. Мистика // Наш современник. № 3, 2002. С.137 — 149.»00).
     ... Что за фантастический бред: книга издана с рукописи, «когда-то переданной самим автором на хранение в КГБ». Со стороны автора – жест обожания и низкопоклонства перед органами государственной безопасности (КГБ, ФСБ). Не иначе! Какое это с их стороны благородство: не конфисковать во время неожиданного ночного обыска - принять на долговременное сохранение! Написано это о хорошо памятном для меня времени. В некотором смысле, являлся сам я соучастником описываемых событий. Вовсе не «Опыта Ленина» и «Мистики». Летом 1968 года явился я записчиком первых десятков рукописных страниц названной первой книги.
 
                                                 Похороны Марии Дмитриевны.
     Недавно я вернулся из Прибалтики. Находился недолго в Пярну, в Эстонии. Причина той поездки... Вернулся я в неважнецком настроении. Много неопределенности, да и... Во входную дверь позвонили. Пошел открыть... Девушка только спросила фамилию – поднесла ведомость, потребовала расписаться в получении телеграммы. Развернул... Прочитал краткий текст: «Сегодня скончалась многострадальная Мария Дмитриевна. Похороны понедельник Дедушка».
     Уже... Марии Дмитриевны нет... Нет! Еще совсем недавно – пару месяцев тому – я ее видел ЖИВОЙ, умирающей... Она, как никто другой, любила жизнь и, возможно, это жизнелюбие растянуло ее агонию на долгие месяцы. Она не знала названия своей болезни. У нее рак. Вроде уже примирилась с неизбежной кончиной. Душу свою перепоручила Спасителю. Огонь неиссякаемой жизни еще долго мерцал на ее ослабленном, высохшем теле. Себя она услаждала до последнего дня. Во время той поездки – из Москвы выслал ей соки. Еще по специальному заказу – пару коробок шоколадного ассорти. Не скрывала своего пристрастия к сладкому. Сия сластоежка могла перещеголять любую женщину.
     Посмотрел я на циферблат часов: почти девять часов вечера... Сегодня двадцать седьмое июля. День прошел, пока еще суббота – новый день не наступил. Верующий отец завел в доме строгий закон: чтить субботу. Так принято у евреев! Не скажу, не повторю в угоду другим: глупая эта религиозность. Или: религиозная глупость. К религии я очень терпим. Как и к другим взглядам. Но одно дело – философствовать, а совершенно другое... Уже который год приходится терпеть родителькое упрямство. Отец прожил жизнь очень сложную. Нацистский плен с ноября 43 по май 45. Дважды сталинские лагеря: в 33 и 45-46 годах. Стал страшно больным человеком. Многим известно это правило: больные вечно изводят здоровых. Таков закон! Не всегда аргументированные запреты, строгая
религиозность ужесточает и без того не очень медовый его характер. И что самое интересное: наше атеистическое государство руководствуется иными соображениями. Но в вопросе отдыха оно пошло навстречу верующим: субботу освободило от трудовой деятельности. Не иначе: по «просьбе трудящихся-евреев».
     Надо ехать! Ночным поездом – успею на похороны. Оделся. Быстро собрал походной чемоданчик - спутник в моих частых разъездах. Осталось только раздобыть денег... С вокзала отправил во Владимир телеграмму: «Скорблю Сочувствую Вашему горю. Выезжаю».
     Стал в очередь к кассе. Билеты только на места мягкие и купейные. На такую роскошь не могу раскошелиться. Ведь пока инженеришка... Да, к тому... временно не работающий. Мне хорошо заиметь третью полку в жестком вагоне. Случалось: спал даже на боковой узкой – с трубой. Обхожусь без матраца и постельных простыней. Уже после полуночи удалось взять билет общий – на московский поезд. Обычная посадка: с мордобием и рукоприкладством. В подобных случаях берет нахрапом более ловкий и сильный – впереди оказывается. Попал я в вагон почти после всех: места уже разобраны. Пассажиров наконопатили... Вот только в крайнем купе смог примоститься. Возле столика трое мужчин раскладывают закуску... Уже стоят две белоголовки с изящной талией: ожидают своей очереди...
     - Не помешаю? – Тихо-скромно примостился.
     - Поставишь бутылку – примем в компанию. – Последовал ответ.
     - А без бутылки? – Пытаюсь отшутиться.
     - Какой интерес ездить трезвым?! Брезгуешь с нами выпить или деньги жалеешь?
     - Совсем не то.... Нет настроения!
     - Выпьешь – будет! И настроение появится... Уснешь нормально... Водка, а еще лучше спирт все микробы убивает. Лечит!
     Для иллюстрации этого замечательного явления – переключились на нескончаемые рассказы на пиво-водочную тематику. Благо, продукции этой выпускают много – для полного удовлетворения достатка. Вскоре, по обычаю диалектического единства, перешли на разговоры о женщинах.
     Меня занимали свои мысли – нет интереса до их пустой болтовни. Но публика только начала горячиться и шуметь. Думать стало сложно. Откуда-то в их честную компанию втесалась многострелянная молодуха. Верно, решила позлить мужиков феминистским просвещением: развивает теории женского расизма. Доказывает незаменимость и экономическую пользу женщин – главных строителей, созидательных двигателей социалистического общества. Женщин выделяет их легкая приспособляемость к любым условиям жизни. Она идеализирует способности, призвание... Жалуется на недостаточную обеспеченность правами. Извергает слова раза в два быстрее каждого из своих оппонентов. И еще важный фактор: находится в определенном опасном возрасте – под дополнительным воздействием алкоголя, женщина легко теряет контроль над своими поступками. Отдается по первому приглашению. Но самые главные ее личные достоинства – азартная картежница и гадалка.
     Уже глубокая ночь, но они все мастят. По причине шума или неожиданности вестей – и мне не спится. Ни о чем серьезном не могу думать. Раз за разом возникает мыслительный образ Марии Дмитриевны. Страдалица... И: мучительница – одновременно. Вот так она – человеческая жизнь: тьфу! И: нет человека...
     Наконец-то, за окнами забрезжил рассвет...
     У наших соседей кончился «нз» - побежали доставать бутылки! Из буфета принесли одни бутерброды. На каждой станции проведывают пристанционные ларьки. Благо, наш поезд часто останавливается – он идет вне расписания, из катерии «пятьсот веселых»...
     Я спустился сверху: нет мочи лежать без сна. Уединенно примостился сбоку скромный курсант военного училища. Разговорились: он оказался умницей. Что станет делать в тех казармах и военных городках? Хочет дальше учиться. Удастся ли? Еще не знает, куда попадет. Может остаться человеком, но могут по уставу «выбить дурь» из головы. Быстро превратят в форменного солдафона. В военном ведомстве творческих людей не терпят. Прививают приказной шаблон. Субординацию доводят до абсурда. Крепкий хлопец – немного близорукий. Наивный. Люблю идеалистов: сам такой.
     В пути не заметил – подъезжаем к Москве...
                                                                              *     *
     Владимир... На этот раз ехал с комфортом. Ушли в прошлое мешочники, забитые пассажирами с продуктами тамбуры вагонов. Перестали поезда быть развозчиками продовольствия.
     Прибыл к Шульгину – на улицу Кооперативную 1, угловая секция, парадное, да и квартира... Антонина Петровна – это первое и вездесущее лицо. Пухлое женское тело. Всюду поспевает – первая: везде и во всем! Она немолода. Невелика ростом. Собрана. Непоседлива. Энергична. Все ее называют не иначе – Полковницей!
     От нее узнал: «Дедушка тронут Вашим приездом. Ждет... Сейчас к нему нельзя: беседует с Иваном Алексеевичем». Кто же такой этот Иван Алексеевич? Позже узнал: это Корнеев. А Корнеев кто? Да, с ним переписывался. На его московский адрес отправил статьи и другие материалы В.В. Шульгину – для его книги. Позже меня лично познакомили с долговязым, сухим старцем с выпадающим от беззубья подбородком. Слушайте, так это же настоящий Пранайтис из дела Бейлиса! Таким его представлял!
     Оказывается, это и есть Корнеев. Бегают его заискивающие бесцветные глаза. Умеет себя держать - с показной значимостью. Он не меняет выражения лица, не обладает чувством юмора – людей с подобным недостатком достаточно многою. Еще неумен – полный комплект! Оказался жадным ничтожеством, тряпочником!
     Сразу понятно: Антонина Петровна здесь выполняет роль дворецкого или закоперщицы. Так оно и есть! Кто она такая? Вижу ее впервые. Приходилось уже ни раз встречаться с подобным типом деловых женщин. Вот и Татьяна Ивановна Л. – такая! В глаза сразу бросается сходство натур, характеров – при отличительных особенностях внешности. Только при долгом общении видна разница. Тип такой: серые, безликие люди. Выстреливают энергию! Требуют повышенного к себе внимания и власти.
     По квартире снуют разные, мне незнакомые люди. Между собой тихо переговариваются. Разносят слухи, ведут тихие разговоры... Почти у всех проявляется ожидание предстоящего дележа вещей покойницы: кому достанется и дадут ли? Явно ропщут на самоуправство Антонины Петровны. Здесь и там слышны отдотипные вопросы: «Кто она?», «Откуда взялась?», «Кто ей поручил, дал право всем-всеми распоряжаться?». И еще слышал: «Иван Алексеевич – тот жук: приехал со своей женушкой, грубой бабой; точно с намерением обобрать покойницу и добрейшего старца». «Кате-мордовке дала отставку Антонина...» И опять: «Откуда взялась сама Антонина – на нашу голову?!» Я – человек посторонний: явственно ощущал нервность обстановки. Лучше сказать: до предела накалено – зреет скандал! Но в чем все дело, из-за чего? В те первые часы я ничего не понимал. Мне знать того и не следовало. Считал себя не просто посторонним. Но и временным: приехал – уехал! Подходят к гробу Марии Дмитриевны, молятся... Беззвучно льют слезы, сопят... Целуют покойницу... Антонина Петровна подвела меня к гробу и принудила поцеловать покойницу по принятому христианскому обычаю: в лоб и скрещенные руки.
     Неожиданно появился молодой франт с отделанными кожей брюках. Вроде: техасы? Штанины закатаны почти до щиколоток. На нем: отделанная тоже кожей куртка. Через плечо перекинут зачехленный фотоаппарат.
     - Буби! - Он протянул руку. Познакомились.
     Имя или кличка такая чудная? Ведет он себя хозяином. По всем признакам, Антонина Петровна не уступала первенства. Она хозяйничает: бугает, суетится, копошится... Со всеми перебрасывается пулеметными очередями слов, фраз... Отдает распоряжения. Точно: копия старой знакомой – Татьяны Ивановны. Те же жесты, одежда... Почти те же слова... Неиссякаемая энергия... Как говорят, американская деловитость. Удивительна все же природа: в разных местах живут люди, верно, даже между собой не знакомые. Настолько похожие, словно они сестры-близнята. По некой своей шкале природа творит типы людей.
     На ночь меня поместили к Коншиным. Уже поздно. Женщины продолжают чесать языками. Заворчал Миша со своей постели: «Пора спать!» Пора! Но в эту ночь мне не удалось уснуть: это сразу почувствовал. Не хотел ворочаться в постели. Оделся.
     - Вы куда?
     - Не могу спать... Пойду погуляю... – Так и бродил до утра по безлюдным улицам. На Душе было тягостно. Собственной смерти вроде не страшусь, но чужая... Близкого мне человека... Признаю: не всегда в мыслях проявлял справедливость к Марии Дмитриевне. Я любил ее, как родного человека. Хотя она наделена очень требовательным характером и не смогла смириться с коварной судьбой: ее, дворянку, аристократку, революционная волна и народная сволочь обрекли на многие лишения, страдания. Не примирилась она с властью. Нет, не мог я ее, по возрасту – мою мать и даже бабку – ревновать к Василию Витальевичу. Он любил жену и терпел многие справедливые требования и ее капризы. И вот теперь он – остался один. Совершенно один... Как он спокоен – крепкий старик?! Вот это выдержка!
     Утром все началось заново... Ко всему добавилась лихорадочная спешка. Антонина Петровна одна знает, что надо и как. Командует: «Принесите! Купите! Заплатите» У меня пока еще есть деньги.
     Выносят гроб... Меня поставили возле Василия Витальевича: должен его сопровождать и держать под руку. По дороге на кладбище остановились возле местной церкви. Зычным голосом священник отпевал душу покойной.
     Буби записал на магнитофонную ленту весь обряд отпевания души Марии Дмитриевны в процессе богослужения в церкви. Сели в автобус. Марию Дмитриевну похоронили на городском кладбище под широкой кроной кряжистого двухсотлетнего дуба. Возвратились домой... Застали накрытый стол: все готово для поминок. «Литовец» Кирилл Э. посоветовал всем перекреститься в нужный момент: пусть потешатся сердца верующих. За столом очень сумбурно. Взял слово Миша Коншин. Мария Дмитриевна к нему была добра и заботлива. Его считала родным, племянником. С затаенным смыслом выступил Шульгин В.В. Сказал несколько устрашивших всех слов: «Услышал веление Сверху – должен осуществить значительную работу – ею облагодетельствую все человечество». Не пояснил суть дела. Присутствующие остались в недоумении – опасливо поглядывают на старика.
     Выпили... Закусили... За столом присутствует священник. В церкви он был речист, но здесь не проронил ни слова. Впрочем, мог с кем из присутствующих пообщаться... Не выступил! Из-за стола все поднялись несколько отяжелевшими. Василия Витальевича оставили в покое – пусть отдыхает.
     «Литовец» все время находился в горячке спешки – собрался уезжать. Мы с Мишей Коншиным направились его проводить. Еще с вечера он был «нагружен», да и сейчас много поддал – сильно успел набраться. Нам пришлось с обоих сторон поддерживать его грузное тело. На железнодорожном вокзале он все время цитировал Ленина. Вождь партии, глава Советской власти, идейный руководитель мирового пролетариата в свое время предостерегал от «негодяев». Видел он, знал: случился Октябрь, в правящую партию хлынула масса приспособленцев. Оказывается, «литовец» - вернопреданный партийный или советский кадр. Даже удивительно: как вообще Василий Витальевич может знаться с таким рыгаликом? При расставании – они несколько минут стояли молча. Обнимались и целовались. Даже невероятно: такие люди крутятся возле и вокруг Шульгина?! Он всех жалует: любит общение, почитание...
 
                                            Экзотическое создание – по имени Буби.
     Мы вернулись – отсутствие оказалось коротким. Квартирка Шульгина заполнена бедламом. Множество людей! Каждый рвет в свою сторону, настаивает на своем. К моему удивлению, Василий Витальевич тоже непосредственно участвует в этой кутерьме. Он высказывает желание - мнение напоминает требование: все предстоящие сорок дней
хочет прожить рядом с кладбищем и свежей могилой Марии Дмитриевны. Так он продолжит находиться рядом с душой покойницы. Там не намерен отдыхать: собирается творчески работать. За указанный срок осуществит свой замысел.
     На следующее утро я пошел на прием к его лечащему врачу. Высказал сомнения. Спросил: можно отпускать такого больного старика в столь далекую и сомнительную поездку? Ведь там рядом нет ни поликлиники, ни врачебной помощи. Может ведь срочно потребоваться? Врач придерживается другой точки зрения: считает полезным отдых на природе. Согласилась освительствовать его здоровье. Явилась. Здоровье Василия Витальевича нашла вполне удовлетворительным.
     Пришлось с кем-то отправиться в социальный отдел. Представили документ о смерти Марии Дмитриевны. Начальница отдела вспомнила для них забавный случай. Выделили для В.В.Шульгина – изначально персональную пенсию в 300 рублей. Кажется, никто в городе такой не имел. Мария Дмитриевна пришла добиваться «своей пенсии». Ей сказали: «Вы ведь ни дня не проработали!» Она возмутилась: «Я работала, работала! В... Венгрии работала!» Ей предложили потребовать пенсию из Венгрии. После ареста мужа, в Венгрию ее выслали из Югославии, как «советскую шпионку». Но и в Венгрии к ней относились крайне подозрительно. Обрадовались возможности «передать Советскому Союзу» - это уже после 1956 или 57-го года - к освобожденному из заключения ВВШ. Первое время его содержали в доме престарелых. По причине приезда жены – выделили квартирку. И вот это содержание – огромную по тем временам персональную пенсию. Вопрос вернулся в Москву. В некой келье или служебном кабинете приняли «соломоново решение». Выделенную общую пенсию поделили на две части. Василию Витальевичу выпало – 175 рублей, а Марии Дмитриевне – оставшиеся 125 рублей. Сумма давала те самые 300 рублей. При новых обстоятельствах – за вдовцом оставили его пенсию: 175 рублей. Начальница отдела пояснила:
     - О покойнице лучше не говорить... Но здесь – особый случай! Моложе она своего супруга... Давайте посчитаем на сколько лет... Да, пусть! Боялась: умрет он раньше – не оставит обеспечения. А по нашему самому передовому в мире, в смысле социальной защиты, по советскому законодательству – вдова получает половину, 50 процентов денежного пособия мужа. То-есть имела бы – 150! А так – 125 рубликов! Глупая женщина... Простите, об умерших не говорят. И вдовцу хватит на пропитание – эти 175! Да, он еще книги издает, в кино снимается – иногда! Мы строго следим! Не позволим нарушить советское законодательство в смысле строгого финансового обложения, в теме социального обеспечения. 
     Только вернулся... Уже началась вторая половина дня. Новое дело! Антонина Петровна взяла меня - выехали в село Вяткино. Расположено под самым кладбищем. Достаточно просто и легко нашли квартиру для Василия Витальевича. По возвращении во Владимир, выполнял обязанности: бегал за покупками – к предстоящему отъезду. Не заметил наступления ночи. В сплошной дневной беготне я был полностью занят. Себя не ощущал. Только сейчас почувствовал голод. Да, я даже с утра не позавтракал! За весь день не имел во рту маковой росинки. Выбрался в гастроном: успели закрыть. Остается: поехать на вокзал – поесть в тамошнем буфете. За день устал: нет желания ехать. Как уж будет...
     Вскоре появился Буби: несет из погреба несколько цыплят. Дополнена батареей плавленных сырков. Открыл один-другой – уже подцвилые. Выбросил в мусорное ведро. И Антонина Петровна вскоре появилась: не забыла сюда дорогу. Увидела цыплят – без спроса-разрешения начала одного потрошить, уплетать за обе щеки. Буби покраснел раком – молчит. Через некоторое время выпроводил гостью – пошел за новой порцией припасов. Подумал я:
     - Ну, теперь уж пригласит – поужинаю!
     Не пригласил! Ни сахара у меня, ни чая – сижу и пью мелкими глотками кипяток из граненного стакана. А в это время Буби разделывает птицу – ест без хлеба-соли, заедает жирным и сладким сырком. Сколько он может умять? Умял уже четыре или пять, а то и больше цыплят! Степенно берется за следующего... Если сам я возьму, даже не попрошу! Нет, на такое я не способен. Он даже не понял: нужно хоть предложить, поделиться. Сам жрет и развивает теории общественной значимости интеллигенции. Ее роли – в сфере бытовой и воспитательной. Говорит он красивыми словами – чужими. Улетучиваются слова, рассеивается весь смысл произнесенного и сказанного.
     В тот раз я не умер от голода. Не знал прежде, не представлял роль, смысл и сущность эгоистичной, заносчивой, жадной и вонючей государственной элиты. Я лично – другой. Таким не стану ни при каких условиях и обстоятельствах. Не смогу находиться рядом и среди таких людей – наднародных паразитов. И какое исходит от них высокомение, презрение к обычным людям, к собственному народу. С того дня и момента захотел создать литературный образ вот такого... прыща.
     Я приезжал иногда на ночь во Владимир. Ночевал с Буби к комнате В.В. и наутро рано отправлялся в Вяткино. Буби поздно ложился спать. Он любит рассуждать. Несомненно, он умен. Такой крайний индивидуалист! Старается он всегда держаться на виду. Иногда остроумно высказывается, но чаще – плоско. Он образован, эрудирован. При этом: страшно большой циник, наивный идеалист. Он абсолютно не знает обычной жизни. Не понимает людей. У него необычные представления. Похож на пришельца из другого мира. Так оно и есть! При всех своих достоинствах и свойственных недостатках – он непомерно высокомерен. Изрекает слова, словно ему одному известна истина. При этом его лицо передергивается – этим подчеркивает серьезность своих мыслей, откровений. Отбивает все и всякие сомнения собеселника и оппонента.
     Живет он в мелком своем мирке. Своими желаниями и потребностями. Другие люди просто не существуют. Он поступает самостоятельно – не считается с принятыми понятиями, шаблонами, условностями. По велению-требованию собственного сверхмощного эгоизма. Он казался, да и был на самом деле – человеком из другого мира. Получил иное воспитание. Приобрел и развил непохожие на мои и наши привычки. Его мне представили поэтом. Позже я узнал его человеческое имя и фамилию. Является сыном видного ленинградского поэта Николая Брауна. Как часто принято в той среде, сынок нигде не работает. Возможно, числится. За счет авторитета отца и его траты – ведь идеологически выдержанных, номенклатурных поэтов государство щедро подкармливает – он мотается между столицами. Постоянно выискивает себе занятия и развлечения. Василий Витальевич относится к нему с особой теплотой. Как-то сказал: «У него двойное имя – ведь католик, а Буби – милое прозвище. Сохранилось с детства. Ему уже за двадцать – великовозрастное дитя! Итак: поэт, сын знаменитого родителя и правоверный католик – необычное сочетание. Решил я: пусть только выдастся такая возможность – поближе познакомлюсь с этим молодым человеком и творчеством его отца.
     Нас поместили вместе и несколько ночей я провел с Буби в опустевшей квартире В.В. Шульгина. Мы с ним долго беседовали на самые разнообразные темы. Точнее говоря: он высказывался достаточно откровенно, а я – слушал.. Даже не пришлось его тянуть за язык: самовлюбленный Буби по собственной инициативе решил доказать свою эрудицию и глубокие знания. Захотел утереть нос и запудрить мозги «провинциалу». Я его слушал очень внимательно. Чувствовал: слова и мысли – не его - услышанные, подобранные. Вычурные его фразы не были искренни. Не слышал в них внутренней убежденности. Так... Произносил критику – ради критики. Обычное пустословие. Признаю: ни от кого прежде не слышал столь явной формы теоретизирования места интеллигенции в жизни общества. При этом свой рассказ он вел в историческом аспекте. Опирался на некие факты. В основном, рассказывал об истории Речи Посполитой.
     Он доказывал: при любом строе должна существовать своя элита, высшая каста. Из нее только выдвигают просвещенных руководителей и законодателей жизни. У нас этого нет. Интеллигенция играет подсобную роль. Даже элита интеллигенции не очень ценится. При формировании власти партия пренебрегает интеллигенцией. Фактически, наша интеллигенция лишена значительной части своих прав и привилегий. Потеряла или не приобрела своей сущности. Не всегда может выражать свои мысли. В значительной мере ограничен ее творческий поиск и право на самовыражение. Не играет политической роли. В качестве советчицы, проводницы идей национальной, государственной важности.
     А российский народ наш – все еще пьян и развратен. Мировая история не знает примеров подобного развращения нравов. Специально спаивают народ – убивают в нем самостоятельность. Творческую энергию направляют в русло футболомании. Нигде... Никогда... Подобного нравственного обнищания никогда не было. В дополнение: одурачивание, фальсификация. Одно и само слово – демократия: звучит чуть ли не оскорбительно. Защита человеческих прав расценивается как преступление, по статье уголовного кодекса. Сами власти законы исполняют произвольно. На местах полнотой власти обладают люди грубые, распущенные. Вокруг, повсюду – дикость, грязь, пустота...
Противно бывает встречаться с торжествующей гадостью. Надо, приходится молчать, коль хочешь жить, выжить...
     Растет, развивается страна – огромная! Наделена невиданным разнообразием природных богатств. Но не развивается правильно. В другой части находится, словно у пепелища. Лежит в нищите. В развалинах. Главными национальными чертами стало безразличие, апатия, податливость, угодливость, подобострастие, покорность... И верховодят, заправляют всем этим, часто, грязные, отвратительные во всех отношениях людишки. Они не только делают погоду, но и направляют течение жизни в единое русло. Гонят всех по одной дороге. Равняют. А все видное и выдающееся – опошляют. В жизни и мире часто торжествуют ничтожества. Еще никогда не было подобного политического разврата. Древний Рим существовал на таких же принципах: человек – раб государства. Даже если он формально числился свободным. При всем этом, власти принуждают поклоняться больше ложной политической идее. Научно она не проверена. Не истинна. Приходится всем нам на животе ползать перед изображением абстрактных философов и политиков. Нигде и никогда не стали бы безропотно терпеть и тихо выносить подобные издевательства. У нас такое возможно! Происходят эксцессы – уму даже непостижимые. Как могут люди допускать до подобного? Общество разобщено, его отдельные члены пытаются выставить хищные инстинкты.
     У нас все возможно. Жизнь происходит без законов. Управление – без справедливости. Безмозглый дурак попадает в номенклатуру и занимает соответствующее место под солнцем. Диктовать собственные законы бытия – навязывает специалисту. Вынуждает других людей поступать беспрекословно – по указке. Вопреки разуму и необходимости. У нас нет достаточно прочной шкалы ценностей. Достаточно обоснованного понятия чести и справедливости. Аморальное часто считают моральным. А мораль сводится в ранг преступного. Подвергается всяческим необоснованным гонениям, репрессиям. Чему тут удивляться? Народ наш никогда не знал демократического образа жизни. Никогда не ощущал свободы. Не был самостоятелен и ответственным за свои поступки и деяния. Слишком много у нас случайного. Очень часто чувства побуждают поступать вопреки рассудку. Страсти не знают предела своим возможностям и умным считают все победившее в данный момент. Дикие и неуемные страсти часто побуждают ко всяческим извращениям и насилиям. Такова глупая и грубая наша действительность.
     Самое печальное, плохо объяснимое: чуть не основные жизненные тяготы вытягивают на своих плечах женщины – не мужчины. Но еще более скорбное – безответственная демагогия и болтовня, пустые обещания и невыполненные клятвы. Стали повседневной практикой. Наше счастье: многотерпение народа даже не поддается никакому описанию. Пусть побыстрее излечатся от недугов. Устранить вакханалию необузданных сердец. Сдерживать неистовства...
     И еще, еще... Он был неистощим в обвинениях. Этот удивительный критикан ест самые вкусные и жирные куски со стола властителей – питает к власти столько ненависти! Закономерное явление: иначе не познать истину – только изнутри видна, обнаженная! Но мне чуждо его болезненное критиканство – до уровня человеконевистничества. Чего стоит одно его недостойное чванство? Считаю: знания нужны точные, их обладатели и носители обязаны проявлять скромность. Иначе их поучения превращаются в оскорбляющее назидательство.
                                                                               *     *
     Василий Витальевич рассказал: с Буби познакомился в доме творчества. Сей великовозрастный тунеядствующий юнец приехал во Владимир с магнитофоном. Он поставил перед собой цель: записать побольше рассказов старца. А тут на тебе – такое: смерть Марии Дмитриевны.
     Он уехал раньше меня. Я написал ему адрес, пригласил: «Приезжайте!» Он мне в ответ подсунул номер телефона. Сказал: «Звоните Андрею Питерскому». Еще назвал себя другой, блатной кличкой. Нужен он мне! Это он с ироническим презрением рассказывал о неопрятности древней Анны Ахматовой. Она проживала в их доме. Я обязательно попытаюсь создать его литературный образ. Жаль, не приходилось мне видеть вблизи жизнь этих людей. Еще придется...
                                                                         *     *
     Буби каждый день разъезжает. То в Суздаль, в другие места кольца. Он ведет себя крайне независимо. Ни с чем и ни с кем не считается. Чужие желания и интересы в свои расчеты не берет. Барчук. Других – не понимает, слышать никого не хочет. Представляет он тип людей – не от мира сего. Знает только себя и живет в удовольствие. Другим людям прививает свою убежденность. Не всегда честную и благородную.
     Это только мелкая деталь – характеризует его характер. Не забуду: отламывает он большие ломти нежного мяса цыпленка – засовывает в рот, заталкивает жирными пальцами. Лоснится от жира его подбородок – ведь со слюной стекают компоненты жира. Он беспрерывно мелет зубами, чуть не давится! Спешит высказаться! Полный рот искажает звучание слов – он изрекает «истины». С убежденностью – познавшего мир младенца. Этот идеалист самой чистой воды вряд ли имеет за душой хоть какие-нибудь убеждения. Он только убежденно повторяет подслушанные чьи-то слова. Доказательная его база подслушана из бесед других людей. При высказываниях – он вдохновляется, передергивается и... жрет. Верно, это его призвание – в сочетании: говорить и есть. Почему он тогда худощав? Он посещает владимирские рестораны. Удивляется праздности, безразличию, отсутствию интересов и пустому времяпрепроводительству тамошней публики. Себя он ставит выше всех! Не только столичный фрайер, но и... Открыто ловит чужие волны свооим транзитором: внимательно слушает передачи. Увлечен «чистыми знаниями», «информацией»... Он больше несоветский – всех нас! Да, и вообще-то – человек не от мира сего.
                                                  
                                                  Секретарские обязанности.
     Среди прочего «отдыха» - на мою долю выпали секретарские обязанности. По просьбе ВВШ записываю под диктовку, отправляю письма. По утрам записываю воспоминания: должны стать новой книгой. Вот письмо его заграничному другу.
     «Мария Дмитриевна умерла от рака в пищеводе. Врачи долго не могли понять, чем она больна? Пока, наконец, тщательный рентгеновский снимок установил положение точно. Ей ничего не сказали, но она объявила, что это конец: спасения нет. Пятнадцать лет назад в Будапеште ее спасли от подобной болезни решительной операцией, удалив женские органы. Но пищевод вырезать нельзя. Мне сказали, что процесс пойдет быстро. Действительно, это оправдалось: она умерла, собственно говоря, от голода, так как почти не могла принимать пищи из-за спазм в пищеводе. Только за несколько дней она поняла, что умирает, хотя так и не узнала природу болезни. Тогда она сделала некоторые распоряжения и простилась со мной.
     Причастие она приняла, но уже без сознания. Одна ночь была так мучительна: лучше о ней не вспоминать. Мне удалось через наложение рук на голову смягчать муки. Тогда она начинала дышать ровнее, спокойнее. Потом мука приходила опять. Говорить она уже не могла и, раздирая мне душу, жаловалась, как ребенок, который еще не научился говорить. Наконец, затихла у меня на руках. Мука прекратилась: на этот раз смерть явилась, как акт милосердия. Полтора года она жила в мучениях нечеловеческих. И потому перестала быть человеком. Что она сейчас? Я принадлежу к верующим людям и этим все сказано.
     Мое сознание еще плохо вмещает пустоту, образовавшуюся в сердце и уме. Но каждый день, когда я прихожу на могилу и сижу там, пока догорит поминальная свеча, мне кажется, что ее трепещущий свет, бодро сопротивляющийся дуновению ветра, доходит до сознания ушедшей тени, что невидимо стоит над еще свежими венками.
     Сорокадневный срок, который я себе наметил, проходит пока что как надо. Это прогулка - в оба конца здесь три километра – даже укрепляет мои физические силы, не говоря о душевных.
     Пока что я всем доволен, особенно... Антониной Петровной. Фактически, чужой мне человек, но... взяла на себя основные заботы обо мне... в такое время. Мне пожаловаться не на что: питаемся хорошо, даже слишком обильно и очень вкусно. Прежде Россия, верно, не знала таких женщин: бывшая летчица и кавалерист.
     За полтора последних года, за время тяжелой болезни бедной Марии Дмитриевны, наша квартира оказалась в совершенном запустении: Антонина Петровна попытается навести порядок. Вот она купила и завезла дрова: для меня это много. Если что-то видит и слышит Мария Дмитриевна, то радуется, что наша бывшая общая квартира ведется, воскресает, согласно ее заветам. Новая же ее раздельная со мной квартира, то-есть мрак заколоченного гроба, ужасна, если она это осознает. Но я в это не верю. Постепенно гибнущие останки не чувствуют ничего. Душа же, невидимо стоявшая над могилой, видит и слышит все, хотя очень мало понимает. Но через сорок дней поймет, освоит, сделает вывод, что здесь ей делать больше нечего и уйдет туда, где суждено ей начать новую жизнь на известное время. Новопредставленная раба Божия Мария найдет свое постоянное жилище.
     В предпоследний день жизни, когда она ясно поняла, что умирает, я сказал ей:
     - Ты уходишь... Я же уйти не могу сейчас, но ты подожди меня там.
     Она была в здравом уме, а потому меня сразу поняла и ответила:
     - Подожду.
     На мне теперь лежит и такая забота: должен разобраться в литературном ее наследстве. У нее был несомненный талант: умела сказать то, что хотела. Но ей не удавалось напечатать ни одной строки, и это было ее трагедией.
     Я не один... Меня окружают друзья, те истинные друзья, которые познаются в несчастьи. Без этого даже не представляю себе, что бы мог самостоятельно сделать – ведь я беспомощен иногда. Зов жизни во мне, быть может, слишком сильный. Вероятно, этому есть причина: ведь такая психика в девяносто лет для меня самого изумительна.
                                                                  *     *
     Василий Витальевич признался:  
     - Мой рассудок находится в таком состоянии: готов и способен ставить под сомнение аксиомы. А вот тело... Оно немощно... Уживаются вместе: ясный рассудок и немощное тело...
     Его знания обширны. Ум тонкий, аналитичный... В общении он чрезвычайно щепетилен. Иногда становится груб и резок. Подчас, его лицо приобретает хищное выражение. Мутные глаза... В них загорается огонек хитрости, злорадства... Он непомерно тщеславен. Почти каждое слово чеканит. Свое мнение выдает за истину.
     Из случившегося в послеоктябрьской России – он не все отвергает. Высказался:
     - Только недавно умер Шидловский – видный деятель Думы. Большевики его бы растерзали или заморили в ссылке. Но Ленин решил спасти его и спрятать. Подстроили фальсификацию – пышные похороны, вложили чье-то тело в гроб... Провели красочную, шумную манифестацию. Масса народа, оркестр... Николая Романова и Царскую Семью Ленин спасти не пожелал. Только сообщили на Совнаркоме о расстреле Царской Семьи и перешли к очередным делам. Но в народе очень жива вера в Царя. Из уст в уста передают: Он или его прямые потомки где-то скрываются. Придет время...                                  
                                                                 *     *
     Не ожидал этого услышать. Василий Витальевич мне сказал:
     - Сегодня мне о Вас приснился сон. Вы сказали: «Я больше не могу...»
     - Пока еще могу... – Отшутился.
     Он не милует чужое самолюбие. Грубо обрывает, колко язвит. Я сказал, между прочим:
     - Мне нравится бывать в доме Коншиных: хорошие, добрые люди... Дружная семья...
     - Дружна? Вы – слепец!
     - Мне так кажется...
     - Ничего вы не видите! Не считаю вправе обо всем рассказывать...
     - Мне и не нужно ничего постороннего знать. На мелочи не обращаю внимания. В этом доме мне нравится бывать – больше не хочу и не должен знать.
                                                                      *     *
          - Была ли разумная альтернатива захвату власти большевиками в октябре семнадцатого года? - Как-то я спросил.
     - Вы не читали мой «20-й год»? Там я обо всем этом говорил. Нет! Деникин и другие все сделали, но не получилось... Идея белых не была белой идеей и в этом вся трагедия. Большевистская диктатура явилась исторической необходимостью.
                                                                *     *
     Он постоянно рассказывает истории – о евреях и с евреями связанные. И каждый раз доказывает свое благородство и терпимость к многим встречавшимся и окружавших его евреев. Доказывает свою терпимость к евреям, неантисемитизм.
                                                             *     *
     В некотом доме держали обезьянку. К несчастью, обезьянка заболела туберкулезом. Почувствовала свою болезнь или как... В ящике письменного стола того дома хранили корень женшеня. Каким-то инстинктивным чувством обезьянка поняла: ее спасение в корне. Она каждый день лизала этот корень. Стала поправляться...
                                                          *     *
     - Некоторые цыганки умеют читать судьбу... Вот судьбу Димитрия Ивановича старуха-цыганка предсказала точно: «Не строй цукроварню – умрешь!»
     - А если это просто совпадение?
     - В то время о сахарном заводе не было никакой мысли. И даже быть не могло! Точно предсказала и на столь большой отрезок времени. Нет! Тут не может быть совпадений: она прочла судьбу!
                                                      *     *
     Василий Витальевич по природе своей оформленный мистик: верит снам, гадалкам, Высшим Сферам, Судьбе... Рассказывает с полной убежденностью: Мария Дмитриевна его приворожила, заставила полюбить на всю жизнь: положила яблоки – в сапоги. Ведь после этого – он оставил жену, ради молоденькой разлучницы. Он продолжает рассказ:
     - Яблоки в сапогах – верное средство. На себе испытал! И еще хороший приемчик: в новолуние нужно зажать в кулаке монету, успеть подумать: «У меня есть много денег!» - и весь месяц будут деньги!
                                                          *     *
     Я как бы отвечал за сохранность квартиры ВВШ – в его отсутствии. Рано ехал в Вяткино. Иногда автобусом, но чаще ловил попутку. Возвращался вечером – тоже чем попало. Несколько раз оставался в Вяткино на ночевку. Стояли теплые дни и ночи - спал на улице. Однажды мне постелили в маленькой комнатушке – отделена перегородкой. Здесь обычно располагалась Антонина Петровна. Но в тот день она осталась в городе...
     Кажется, сплю я достаточно чутко, неспокойно.. И даже, как говорили домашние, во сне иногда бурчу и даже произношу отдельные слова. Возможно, и в тот раз вырвалось нечто наружу. В полудреме слышу: что-то шуршит у «соседей». А в соседней комнате спит ВВШ. Я еще не полностью проснулся – лень вставать. Но вот нечто вспыхнуло, услышал явные шорохи... Это ВВШ зажег свечу. Услышал его шаги... Вскочил я с постели!
     - Что случилось?
     - Какие-то звуки... – Ясно он произнес, но мямля - своим беззубым ртом. – Вы ничего не говорили?
     - Вроде... ничего... – Оправдываюсь. – Не знаю...
     - И не кашляете?
     - Сейчас вроде нет – здоров!
     Признаться, я сам растерялся в то мгновение. Забыл вовсе о странной своей привычке. При тусклом свете свечи увидел его растянутое лицо. Нижняя губа сильно отвисла, дрожит... Из-за отсутствия вставных челюстей во рту – голос кажется шамкающим, шепелявым. Мне еще несколько раз пришлось увидеть его таким – немощным, уродливым... Мою Душу обжигала жалость... Один его вид вызывал сострадание: ветхий, высокий, растерянный, беспомощный человек. Он всего боялся, перед всем неожиданным дрожит. Правда, быстро собирается – проявляет необычайную выдержку. Берет себя в руки – становится гордым, непоколебимым стариком. У него маленькая голова. Глубоко посажены бесцветные глаза. А под глазами пузырятся нависшие мешки с бороздами. Над верхней губой торчат подкрученные кверху усы. Вьется растительность на щеках, свисает обширная борода.  
     ВВШ часто и с любезной улыбкой благодарит. При этом, в подобные мгновения его лицо преображается – становится очень торжественным. Хочется верить в его полную искренность. Так ли это? Его постоянные комплименты, нежное обращение: «дорогой», «милый», «голубчик»... Они почему-то звучат сомнительно. Можно верить его рукопожатиям, дружеским прикосновениям... Я люблю простое обхождение – пусть даже оно несколько грубовато. Искреннее! ВВШ доверяю – не верю!
*     *
     В то утро мы долго провозились. До одурения – запахи и воздух: не пойму, в чем дело? Потом появилась Антинина Петровна – «намылила мне шею». Это ночной горшок... Почти полный мочи – стоит под кроватью. Я его не вылилил. Откуда я мог знать о горшке? Так постепенно я приобщался к личной его жизни.
                                                                 *     *
     Узнал: его последняя работа заключает в себе важный смысл. ВВШ стремится любой ценой выехать за пределы Союза. Он думает только о себе – никто и ничто его больше не интересует. Заранее он предвидит последствия своего поступка – тюрьма или высылка за пределы Союза. Это его страстное желание, бредит возможной и даже предстоящей встречей с сыном. Нет у него больше никакого другого желания. Совершенно не думает: станет для сына такая встреча интересна и желательна? Выпустят ли? И: впустят? Ведь с определенного времени на Западе в некоторых кругах его считают чуть ли не агентом Советской власти. ВВШ сейчас как фанатик живет своими одними навязчивыми идеями: только ради них видит и мыслит смысл личного существования.
                                                                        *     *
     - Антонина Петровна говорит: знает меня с девяти лет. Жила тогда в Новороссийске. И мы в то время там находились. В народе говорили: какой-то бывший министр прошлого правительства. К нам она приехала в первый раз с двумя чемоданами. Да еще таких размеров: нормальной женщине немыслимо их унести. Нормальной – не ей! Эти ее припасы нас долго поддерживали – чуть ли не до последнего времени. У нее не все благополучно с дочкой. И с пенсией... Моталась в последнее время... Изредка навещала... Посылала посылки. Приехала за несколько дней... Мы вдвоем все это перенесли...
                                                                  *    *
     ВВШ свои истории рассказывает с особой доверчивой искренностью. Создается впечатление: перед тобой исповедуется. Вскоре оказывается: многим другим он уже поведал те же истории. К чему весь этот заговорщический тон?
                                                               *     *
     Я случайно подслушал разговор. Сейчас не помню, с кем говорил ВВШ.
     - Что делать? Денег совсем не осталось: на сберегательной книжке только сто рублей. Эти деньги нужны на крест. Остается одна пенсия...
     - Может Буби посодействует: что-нибудь напечатают в «Неве»?
     - Вряд ли... Больше надежд на Ивана Алексеевича... И это... Такие призрачные надежды... Нет выхода!
     - Если бы можно было издать книгу за границей...
     Эту идею подсказали ВВШ.
                                                           *     *
     - Зверю нельзя верить. Зверь даже обузданный – на цепи, как и человек в цепях, представляет невероятную опасность. Он страшен – особенно: никто заранее не знает, что можно от него ожидать? Что предпримет – в следующую минуту? Случилось это в Югославии. Жили мы на вилле... Роскошная такая, многокомнатная вилла. Но устроились мы скромно. Была хозяйская собака: с ней очень подружился. Я баловал ее: приносил... иногда спускал с цепи. А для сидящей на цепи собаки – это самое большое наслаждение: свободно побегать. Дружили мы... Однажды в один знойный день иду я домой. Забралась она в будку – прячется от солнца. Увидела меня: виляет хвостиком, приветствует... Ближе подошел... Просунул я руку: хотел погладить. А она вдруг – как вопьется всеми зубами в мою руку: еле успел одернуть! Кровь так и хлыщет! Сбежались люди... Среди них: хозяин и хозяйка. Перевязали мою руку... Хозяин побежал за ружьем: хочет ее пристрелить. Но я не позволил: прежде следует узнать, бешеная она или нет? Нужно лечить или так все
обойдется? Хозяин меня послушал – не застрелил! С тех пор всякий раз – иду я по двору: она забьется в будку, голову прячет... Совестно!   
     - Еще одна история того же плана. Я за двести рублей купил жеребца – с польским именем. Красавец! Призер. Вышел с ним раз на прогулку... Веду на длинной узде... Он так и играет! Не может спокойно идти... Потом как лягнет – разом двумя ногами! Хорошо еще: задние не были кованы... Удар пришелся по ноге – выше колена. Хорошо – не в колено: мог пробить чашечку. Неделю пролежал... Наукой оказалось: вел бы на короткой узде – никогда подобного не могло случиться. Рассек бы только воздух... После этого случая, никогда более лошадей не водил на длинной узде.
                                                                     *     *
     Был такой случай... Случилось это зимой: снегу навалило – видано-невиданно! Замело... И ветер ужасный – шквал за шквалом! Дуб наш – шумит, словно океан. В такую погоду даже собаку из дому нельзя выпускать. Вдруг слышим: в окно на кухне что-то стукнулось, словно птичка. Дородная и пышная наша кухарка Прасковья – пошла узнавать. Смотрит: что-то лежит под окнами. Открыли двери: ветер так и ревет! Рвет дверь с петель, с ног сбивает! Вышли все же: лежит под окном какой-то мужичок – скорчился весь... Занесли его в дом: начала снегом растирать. Скоро пришел в себя: рассказывать он начал. Ездил за дровами – попал в эту пургу. Под селом в лощине – засыпало лошадей. Он сам еле выбрался из завала – дополз до села. До нашего дома дополз – на большее ему не хватило сил. Так и остался лежать... Пытался постучать в окно или даже постучал – мы заметили, уже хорошо! Без нашей помощи – так бы он и замерз.
     Собрали мы людей – послали за лашадьми... Порезали постромки – лошадей спасли. Потом все шутили:
     - Нужно было тебе в такую погоду за дровами ездить – остался без постромок!
     Много времени прошло с тех пор. Приходит он ко мне однажды:
     - Барин, Христом ради прошу – должите мне двадцать пять рублей.
     - Зачем, -  спрашиваю, - тебе такие большие деньги?
     - В Петербург поеду... К Самому, к Царю...
     - А что случилось?
     - Заив спор... З сусидом... А щэ за дидовых часив...
     - Царь тебя не примет, не поможет...
     - Не поможет?! Царь – да не поможет? А на вищо тоди он Цар?
     - Ты и добраться к нему не сможешь...
     - Буду стоять и ждать... – Жестом показывает, в какой позе будет стоять: без шапки и в вежливом поклоне... – Как пойдет Он в канцелярию...
     - Езжай ты лучше в Киев... Напишу тебе записку – пошлю к кому обратиться...
     - А там есть настоящий суд?
     - Попытайся...
     ... Проходит некоторое время... Наш мужичок побывал в Киеве – растратился. Ничего так он не добился. Я только посочувствовал... Через некоторое время приходит: собрался в Петербург... И уехал...
     Я уже был депутатом Государственной Думы. Сообщают: спрашивает меня какой-то мужичок... Нужен ему депутат с Волыни! Я к нему вышел... Мой знакомый! Говорит: ему нужно найти прошение.
     - Что за прошение? - Еле понял его изорванную речь. - На когда тебе нужно это прошение? Тебя вызвали на какое число?
     - На сегодня!
     - На сегодня?! Ты хоть понимаешь, что это значит – найти твое прошение за несколько часов?
     Вызвал я извозчика... Поехали по ведомствам, где прошение может быть... Мотались целый день... За несколько минут до закрытия крестьянского банка нашли злополучное это его прошение. Смогли забрать и передать по требованию высокопоставленного чиновника. Вот так мужик-проныра добился своего. При этом распустил почти все свои сбережения. В столицу приезжали массы народа. Большинство добиралось поездами – без билетов. Их высаживали с поездов, но они все ехали и ехали... У простых людей удивительная энергия. В народе – многие правдолюбцы!
                                                               *     *
     - Подъезжаю я как-то к переезду... Вдруг: из-за поворота несется поезд! Еще мгновение – конь понесет на ту путь: окажемся под поездом. Я принял мгновенное решение: соскочил с облучка – оказался впереди коня! Руками прикрыл ему глаза. Кони-лошади боятся шаг ступить – с закрытыми глазами. И мой в тот раз: бьется весь, тяжело дышит, но, к счастью, стоит на месте. Совсем рядом пронесся курьерский поезд – беда миновала!
                                                         *     *
     В середине августа я написал, из Владимира отправил письмо «Литовцу». Помню: попросил меня о том сам ВВШ. Значит, в середине августа я все-еще опекал ВВШ. Там находился три недели или почти три недели.
                                  Уважаемый Кирилл Иванович!
     Мы с Вами договорились встретиться в Киеве в середине этого месяца. Так получилось: я остался помогать Василию Витальевичу в его житейских и других заботах.
     Остановился он в деревне Вяткино в первой избе от кладбища. Чувствует себя хорошо. Гуляет днем, немного после обеда спит, каждый день ходит на кладбище. Командует нами Антонина Петровна. Она из тех руководителей – требовательно относится к своим подопечным. Но вместе с тем, сердечна и добра. Как Вы сами знаете, она очень деятельна и энергична и, можно сказать, с ней Василий Витальевич не пропадет. (В этом месте черновика моего письма чьей-то рукой, позможно Миши – точно не знаю – дописано одно слово «пропадет». Верно, некто оказался прозорливее меня и других. Но только жаль: этот человек проявил молчаливую прозорливость. Так показывают фигу – при этом держат саму руку в кармане штанин).
     С хозяевами установились добрые отношения, так что все в порядке. Что будет после окончания сорокадневного срока, я не знаю, да и сам Василий Витальевич, вероятно, не знает. К сожалению, я не смогу Вас встретить в этот Ваш приезд в Киев, но очень буду рад поддерживать письменную или другую связь.
     Василий Витальевич и Антонина Петровна просили передать Вам и Вашей супруге сердечный привет. Он вспомнил о Вашей дочурке, тезке Нарышкиной...
                                                                    *     *
     ВВШ часто, почти каждый день рассказывает мне истории из своей личной жизни. Уверен: я запомню все, запишу. Во многих этих историях благодетельную роль играют евреи. Встречались часто на его жизненном пути. Оказывали услуги и даже имели определенное влияние на его поступки и жизненное направление. Тогда мне показалось: он во мне видит своего биографа и защитника от обвинений в его антисемитских действиях, выступлениях и настроениях. Да его рассказы должны были произвести определенные впечатления. При этом он рассказывал не о каких-то карикатурных еврейчиках – о живых людях и благородных их действиях. Большую часть его историй я запамятовал. Показались мне малосущественными. Да, и признаться, слушал их невнимательно, в полуха. В период нахождения в Вяткино видел отдельные хитрости. Уже сомневался в его добропорядочности. А тут надвигались важные события... Через короткое время готовилась военная акция – должна прервать случившуюся ранее ПРАЖСКУЮ ВЕСНУ в Чехословакии. С этого момента мое внимание переключилось в другое направление: следил за газетами. Катя Коншина, по моей просьбе, зачитала ВВШ несколько фраз из коммюнике: он удивился. Спросил: «Зачем мне это знать?» Несомненно, он мало знал о происходящих в мире событиях. Его они не интересовали! Не знаю точно, да это – несущественно: в каком возрасте, в какой момент ВВШ перестал быть ПОЛИТИКОМ и ОБЩЕСТВЕННЫМ ДЕЯТЕЛЕМ – ПРЕВРАТИЛСЯ в ОБЫВАТЕЛЯ?    
 
                На диспетчерском пункте: взгляды из Киева дополнены владимирскими.
     В данном месте наметился излом сюжета. Помещаю письма - несколько пояснят суть и направление развития и мое настроение. Опускаю само повествование об очень важной для меня теме. Письмо Ивану Алексеевичу Корнееву – «литературному сотруднику», попросту говоря, писарю ВВШ - написал по возвращении – в конце августа.
     Я внимательно прочитал «Бейлисиаду». Несмотря на наши добрые отношения, считаю долгом своей совести написать свой отрицательный отзыв. Так уж случилось: мне еще в юношеские годы пришлось познакомиться с делом Бейлиса и обширной литературой - посвящена истории ритуальной подлости. На основании своих скромных познаний, со всей категоричностью – должен заметить: стоющих страниц в вашей «бейлисиаде» не более пяти. Все остальное – банальные повторения давно известных истин, перепечатка старых материалов без комментариев, явные искажения и необоснованные утверждения (субъективные, а потому очень далекие от истины и недостойные Шульгина В.В.). Если Шульгину В.В. нечего вспомнить по данному поводу, то лучше помолчать, не высасывать из пальца. Несколько интересна и увлекательна глава о Распутине (правда, в ней много места уделено перепечатке страниц из «Дней»), настолько эта глава отвратительна и беспомощна. Даже нетребовательный читатель не поверит, что вся она написана Шульгиным В.В., а не является подлогом. Возвращаю все: вы мне всучили (простите за грубость) в Москве. Если бы я мог себе представить, насколько низкопробна эта макулатура, я бы ее не увез в Киев. Я достаточно ценю добропорядочность и честность: не стану менять свою натуру, ради добрых отношений, с кем бы то ни было. Вам обязательно хочется за «бейлисиадой» поместить мое письмо? Поместите это – не то: его никогда не писал. (Приведено мое посвящение ВВШ – написано на подаренной книге; кажется на «Истории Киева»). Да, и вообще не считаю порядочным упоминание моего имени рядом с этой недобросовестностью. Если же вы все-таки не захотите считаться с моим мнением, буду свободным в моих поступках. М.Бельферман.
                                                                     *     *
     Письмо ВВШ:    Василий Витальевич! По дороге из Владимира домой я посетил в Москве Корнеева И.А. Здесь я прослушал с магнитофонной ленты главу о Распутине. Корнеев вручил мне с дарственной надписью «Бейлисиаду». Уже в поезде я ее прочитал. Возмущение мое достигло предела, обида была несмываемой. И я, в какой-то мере, способствовал ее написанию. Чтож, этого и следовало ожидать. Уже в Киеве я составил ответ на главу: об этом меня просил Корнеев. Советую его выслушать. Если правда иногда бывает грубой, - в этом одно из ее свойств. Высылаю «Герду» и два старых номера «За рубежом». Обещал навести справки – вышлю. После всего – считаю невозможным поддерживать какие бы то ни было отношения. Сегодня, по просьбе Корнеева И.А., посетил в Киеве квартиру Швайгера А.Г. Узнал: его нет в живых. Ближайшие родственники считают: публикация его письма, после его смерти, недопустима в произведении, которое искажает историческую правду и бросает тень на еврейскую нацию. Просят этого не делать. М.Бельферман.  27-VIII-68 г.
    P.S. Сегодня как раз минул месяц со дня смерти Марии Дмитриевны.  
                                                                     *     *
     Письмо Коншиной:    Катюша! Прошу меня извинить. По приезду домой – не сразу написал письмо с благодарностью Вашей семье за внимание и доброе отношение: проявили за время моего пребывания во Владимире. Сегодня выслал Шульгину В.В. большое письмо-отзыв об одной из глав книги «Годы». При прочтении, «Бейлисиада» произвела на меня отвратительное впечатление. Знаю, во многом здесь вина Корнеева, но на титульном листе стоит имя Шульгина, а тот отвратительный тип лишь «обработал и дополнил». Он сделал это так топорно: даже в «Киевлянине» 50 лет назад не писали столь грубо. За его «объективностью» просматривается недобросовестность и нечистоплотность. Пишу это Вам дружески, но не хотел бы отвлекать от занятий. Всем Вашим передаю искренний привет. С уважением.   29-VIII-68 г.   М.Бельферман.
     P.S. Вкладываю письмо Антонине Петровне.
     Уважаемая Антонина Петровна!      Так уж получилось: из друзей с Шульгиным В.В. мы, вероятно, станем врагами. В жизни всякое бывает. Я никогда ни перед кем не лебезил. Я знаю, кто такой Шульгин. И так как я знаю, кто он такой, я написал ему свой отзыв на его книгу (на главу из книги). Уверен: в основном, все отвратительные места «варились на кухне» Корнеева: он «всучил» мне «Бейлисиаду» с дарственной надписью. Все это я отсылаю назад. У Шульгина я ничего не просил и от него ничего не ожидал, кроме правды. Он доверился Корнееву, низкому человеку, который впился в его тело, торгует его именем и выступлениями в Государственной Думе (он сделал предложение: самому мне купить, помочь продать эти выступления). С Вами я хотел бы оставаться в добрых отношениях, если это возможно. Конечно, писать не будем, но, если окажетесь проездом в Киеве, заходите. С уважением – М.Б.         29-VIII-68 г.
                                                                               *     *
     Письмо из Владимира. «Миша! Исполняю обещание и пишу Вам. 4-го сент. 40 дней по М.Д. – Вас. Вит. вернулся с кладбища в добром здоровьи. Я бы сказала, даже посвежевший и отдохнувший. Но за то время Ант. Петр. устала ужасно. Она за ним ходила самоотверженно, оберегала его от влияний разных прикосновений жизни. Ее отношение удивительно. Приезжала ее дочь с мужем и ребенком. Они тоже были очень сердечны к Вас. Вит.  Поминки прошли в не менее дружественной обстановке, чем были на похоронах. Были все Коншины, Анатолий Ник. С дочерью Таней. Миша, Коля и их две сестры: Катя и Лена, затем сосед с женой. Опять говорил речь, но на этот раз более удачно. Затем Антонина Петровна с семьей. Екат. Григ. И Анисья Вас. – их старые друзья – они хлопотали по хозяйству. Затем о. Алексей и я. Всего было 16 человек. Анатолий Ник. принес фотографии, кот. он сделал: Вас. Вит. У могилы М.Д.
     Несколько минут мне удалось поговорить с Вас. Вит. без народа. Я спросила, как он себя чувствует? Он ответил: «Хоть мне и тяжело очень, но Я ДОЛЖЕН ЭТО ПЕРЕНЕСТИ и НЕ ПАСТЬ ДУХОМ». Я его поддержала в этом. Он сказал, что М.Д. ему снилась все шесть недель. И снилась молодой и здоровой, что ему помогло не так остро чувствовать разлуку. Еще он меня посвятил в свои дальнейшие намерения. Он хочет поехать к сыну... тот его ОЧЕНЬ зовет. Но мне кажется, из этого ничего не выйдет. И зря он будет пытаться.
(Вы понимаете меня?) А пока Антонина Петровна хочет устроить его в санаторий писателей (где я не знаю), а сама съездить за это время в Москву. Но потом она предполагает быть с ним здесь. Если не будет Кати (мордовки-прислуги)... (Должен здесь уточнить. Речь идет не о старшей дочери Коншиных. Их отец являлся музыкальным деятелем. Репрессирован. Находился в мордовском лагере. Его проведать приехала родственница, возможно, кузина. При общении или на радостях – он ее изнасиловал. Так она родила. По освобождении, он признал сына, официально женился на матери. – М.Б.) Я надеялась Вас видеть на 40-ой день М.Д., но, конечно, это понятно, что Вы не смогли приехать. И так уж Вы много сделали для чужого человека. Дай Б-г Вам в жизни счастья за Ваше доброе сердце! С приветом – К.Сабурова.   6 сентября 1968 г.
                                                             *     *
     Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Я был чрезвычайно обрадован Вашим письмом. Кроме добрых вестей и известий из Владимира, мне прислали подтверждение о своем добром, отзывчивом сердце. И я вновь вспомнил Ваши глубокие, необыкновенные глаза. Простите меня.
     О будущих планах Василия Витальевича я несколько знаю. Если, конечно, удастся, он хотел бы отдохнуть на озере Рица. Антонина Петровна, конечно, сейчас единственный человек – она сможет как-то скрасить его одинокую жизнь. Я ее немного узнал: это невероятно заботливая и отзывчивая женщина. Ее убивает энергия, а за собой она не следит. Так уж получилось: я выслал свое письмо-отзыв на одну из глав книги Василия Витальевича «Годы». Вероятнее всего, личные отношения у меня с ним полностью разрушены. Перед отъездом я, к сожалению, не смог зайти к Вам попрощаться, да и письмо не написал: дома накопилась уйма всяческих дел. Еще раз благодарю за Ваше письмо и за приглашение приехать во Владимир. В ближайшее время вряд ли мне это удастся. Может быть, Вы выберетесь в Киев: адрес мой знаете. Будете у Коншиных – передайте привет этой очень хорошей семье... С искренним уважением – М.Бельферман.
                                                                         *     *
     Получил письмо от ВВШ. Датировано 6.IX.68  «Дорогой Миша. Вы обратились ко мне очень официально «Василий Витальевич». Но я не буду писать Вам «Моисей Исаакович». В моих глазах Вы остаетесь «Дорогой Миша»: свойства и качества, которые обусловили это имя, остались при Вас, а именно: доброта, искренность и стремление найти правду. Поэтому, если суждено нам стать врагами, как Вы пишите в письме к А.П., то это будет вражда односторонняя, а именно с Вашей стороны, но не с моей.»
     Дале следуют шесть листов машинописного текста. Они касаются «Бейлисиады», тогда еще рукописи, «совместной работы» В.В.Шульгина с примкнувшим к нему музыковедом, но абсолютно никчемным литератором и невежественным историком, да и человеком. Письмо не по нашей теме...
                                                                     *     *
     Вновь письмо от Ксении Сабуровой – датировано 11.IX.68 г.
     «Милый Миша! Я послала письмо Вам, по возвращении Вас. Вит. домой, но с тех пор узнала нечто новое: разбирали вещи Мар. Дм. и распределяли – что кому. Антонина Петр. ВЗЯЛА СЕБЕ ВСЕ ЦЕННОЕ и ЛУЧШЕЕ, остальные близкие люди (к Шульгину) – Коншины, Анисья Васил. и Б-на (последняя на похоронах делала больше всех) – получили подержанные вещи и даже такое старье, от кот. все отказались. Я посоветовала отдать этот узел нищим около церкви. Больше всего всех возмутило, что Антонина Петр. взяла пишущую машинку, кот. стоит, по крайней мере, 300 р. нов. ден. Можно было бы отнести в комиссионный и Василий Вит. получил бы деньги, кот. у него почти нет сейчас, по словам той же Антонины Петр. (Два замечания. 1. Антонина Петровна мне предлагала эту пишущую машинку, но я от нее отказался. 2. во время пребывания во Владимире я постоянно тратил свои деньги на разные нужды. Пришел момент: я оказался без денег. Выслал домой телеграмму с просьбой присылки денег. Я находился в квартире ВВШ и отец, тогда еще живой – пусть будет благословенна его память – отправил перевод на имя самого ВВШ. Тот написал расписку на мое имя – деньги выдали. Себе я оставил только часть на обратную дорогу, а остальное вручил А.П. Так она заявила: «Так мало?! Не могли попросить – выслать денег побольше? – М.Б.) Вас. Вит. ЛИЧНО мне сказал: он оставил себе (из вещей М.Д.) только ее обручальное кольцо и крест с цепочкой (золотой). Но сегодня я узнала: Антонина Петровна выпросила у него этот крест - для своей внучки, кот. хотят крестить. (А мне она сказала, что девочка уже крещена).
     Ант. Пет. набила полный чемодан, никому не показав, что в нем. Но Катя К. и Анисья Вас. знали вещи М.Д. – у нее было великолепное импортное белье (гарнитуры), а при распределении НИЧЕГО не было. Были непоношенные модельные туфли на высоком каблуке – Ан. Пет. ВСЕ 5 ПАР взяла своей дочери. Это мне сказала Катя К. Вообще Ан. П. оказалась совсем не то, что мы думали. Мне лично кажется: она какая-то авантюристка. Откуда Шульгины ее знают? Ее называют «летчица», но пенсию она получает маленькую, как заведующая дет. садом! Что меня удивляет, это – ей нисколько не стыдно так обобрать старика, на глазах у всех. К Вас. Вит. она никого не пускает. Я была у Коншиных несколько раз, и всякий раз она говорила, что Вас. Вит. «лег отдохнуть». Так что с 4-го сентября (40-й день) я его не видела. Нат. Альфредовна режет прямо в лицо «летчице» всякие «истины» и НИЧЕГО не взяла из того, что та ей «пожертвовала». Скоро они едут в Москву: Вас. Вит. поживет немного у Рас-ва (его знакомый), он приезжал сюда и был у Вас. Вит. на кладбище, в течение того времени, что он там жил у сторожа. На счет дома отдыха или санатория что-то замолчали.
     Зиму Ант. Петр. думает провести здесь с В.В., но лично я считаю: если она и откажется, быдет к лучшему. Миша К. может ночевать с В.В., а Нат. Ал. продолжит ему готовить обед. А стирку и уборку делать – можно кого-нибудь найти. Катю – мордовку (прислугу) летчица прогнала. Не могут досчитаться некоторых вещей, в том числе пухового платка М.Д., но теперь все думают не на мордовку, а на Ант. Петр. – все может быть. Вообще, картина очень некрасивая. В.В. молчит. Мне жаль его. И почему-то летчица говорит ему «ты». Страшное впечатление производит. Вы оказались «ясновидящий»... (По поводу этого последнего замечания. Поделился с ним с Михаилом Коншином – от него пошло гулять мое шутливое высказывание: Антонина Петровна готовит себя на роль Марии Дмитриевны. Возможно, уже «живет» с ВВШ – М.Б.)
                                                                          *     *
     Письмо от Миши Коншина – датировано 13.IX.68 г.
     «Дорогой Миша! ... 4-го сентября вернулся в родные пенаты В.В. с Антониной Петровной. Последняя с дочерью, с внучкой - они отдыхали в Вяткино последнюю неделю из этих сорока дней. В день возвращения В.В. во Владимир дан поминальный вечер. Были почти все, провожавшие Марию Дмитриевну в последний путь. В адрес М.Д. было сказано много теплых слов. Сейчас В.В. живет дома вместе с Антониной Петровной - привыкла только командовать, давать указания. Из моей мамы и Анисии Васильевны она сделала домработниц и те работают, не покладая рук. Был дележ: присутствовала наша Катя. О, как неприятно писать об этом: Антонина Петровна показала истинное свое лицо. Что только можно было взять, она взяла себе: золотые кольца, два янтарных ожерелья и прочие драгоценности, самые лучшие и новейшие вещи Марии Дмитриевны. Для своей дочери – пишущую машинку Марии Дмитриевны, четыре пары ее новых туфель, золотой крестик для внучки и т.д. и т.п. – в общем – все-все. Моей маме она дала несколько вешалок (плечиков деревянных), несколько пустых баночек из-под чая, несколько стеклянных банок и что-то из рваного тряпья. Мама отнесла все обратно, так как нам ничего не нужно от В.В. Для В.В. наша семья много делала доброго и еще будем делать и не оставим его в беде. Пусть Антонина Петровна забирает себе все – раз она такая корыстная женщина («эскадрон в юбке», как назвал ее Буби). Что З-ва взяла у В.В. за три года, А.П. взяла за один день в сто раз больше. З-ва – это детский лепет перед А.П. Анисья Васильевна и Б-на получили тоже какое-то старье от А.П. и тоже отказались. Главное для нас, чтобы В.В. был здоров и жив, чтобы ему было хорошо. Вся наша семья очень часто вспоминает Вас. Приезжайте в любое время во Владимир. Двери нашего дома всегда открыты для Вас. В.В. приглашает в гости Рас-в; а после Рас-ва В.В., видимо, поедет отдыхать куда-то на курорт с А.П.    Миша.
                                                            *     *
     «Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Благодарю Вас за письмо. Верно, я не вправе Вам так писать, но по-моему не надо тратить нервы на эти мелочные, «тряпичные» дела. Я вообще плохо понимаю этот обычай – дарить вещи умершей. Я понимаю и очень ценю щедрость русской души, простоту и широту натуры, но зачем возле гроба, могилы или в отдалении от них устраивать такую мелкую дележку, словно на вещевом базаре – «барахолке»? Я видел, что творилось в доме в первые дни после смерти – возмущению и отвращению моему не было предела. Не знаю, кому что досталось, но когда Антонина Петровна спросила, что бы я хотел иметь из вещей умершей на память, я ответил: «Мне ничего не надо». И вот потому, что мне ничего не надо, я имею моральное право сказать. Машинка у них была, кажется, портативная – цена ей не более 50-70 рублей. Это, конечно, деньги. Лучшие заграничные машинки стоят 200-250. О пуховом платке. Мне говорила жена Корнеева в Москве: Катя (мордовка, как Вы ее называете), выпившая, ей призналась - она не жалеет, что была это время у Шульгиных. Кое-что приобрела. Ей только нужно еще пуховый платок и импортную кофточку Марии Дмитриевны. Искала это, но не могла найти или вынести. Не знаю, что взяла Антонина Петровна. Не думаю, что она авантюристка. Правда, я говорил кому-то из Коншиных: на меня она производит хорошее впечатление, хотя не дала ясного ответа на несколько моих вопросов. Это в первые дни. Потом я увидел ее заботу о Шульгине В.В. Право, ей ведь за все это денег не платят – пусть уж лишний подарок. Вообще я говорил: если непременно отдавать вещи Марии Дмитриевны, то ее сестре или сестрам... Я это пишу, но сердце мое к подобным событиям не лежит. С искренним уважением и пожеланием доброго здоровья.
Привет Коншиным. М.Б. 18-IX-68 г.
                                                                   *     *
     Глубокоуважаемый Василий Витальевич! Вести из Владимира подтвердили тревожную мысль тяжелом положении, в нем Вы сейчас находитесь. Эти вести исходят из разных источников, от людей честных, материально не заинтересованных, беспристрастных и потому правдивых. Правда, одиночество – участь больших людей и людей постаревших. В Вашем случае имеются дополнительные обстоятельства. Мне не понятен обычай раздаривать все вещи умершей, словно для материального закрепления среди людей памяти о ней. Использовали Вашу человеческую доброту и нашу общую доверчивость - Вас обобрали. Говорю так категорически: несколько знаю Ваше нынешнее материальное положение. Вы астет. Можно восхищаться и любоваться широтой русской натуры, щедростью ее и бесхитростностью, но дележка у гроба или могилы, словно на вещевом базаре, «барахолке» - возмущает, вызывает отвращение. Особенно в положении: каждая копейка на учете: нельзя быть таким щедрым. Мария Дмитриевна в два счета пресекла бы эти ненасытные аппетиты. В том-то и беда: ее нет. А Вы, оказывается, не можете достаточно резко и прямо отогнать от себя назойливых людей.
     Высылаю на два адреса – во Владимир и в Москву письмо Антонине Петровне. Во время разговора в присутствии Корнеева И.А., она мне не дала ясный ответ на несколько вопросов. Вот где зарыта собака. Предупреждаю ее: если до меня еще дойдут вести о ее преступности, то легко можно будет забрать все вещи: она их похитила или выманила. Или: их стоимость. Ее поступки можно расценить, как уголовное деяние. Я это ей говорю довольно мягко, но вполне ясно. Я сам себя чувствую несколько виноватым: помог остаться возле Вас. В то время я не видел никого другого, кого можно было оставить. Эти подарки можно расценить и как плату за честную помощь в будущем. Я ей говорил: большая часть вещей, если не все, по праву принадлежат сестрам Марии Дмитриевны. Она мне подсказала: Вы очень переживаете почти полное их безучастие в Вашей жизни. Верно, в связи с некоторыми семейными обстоятельствами. Я не посчитал нужным Вам об этом напоминать: не хотел излишне тревожить. Сама Антонина Претровна спрашивала - что я хочу иметь из вещей Марии Дмитриевны? Я ответил: мне ничего не надо. У меня есть несколько косвенных доказательств корыстия Антонины Петровны. Во Владимире я им не придавал никакого значения - видел только ее заботу о Вас. Не знаю, как все дальше сложится. Возможно она и не такая авантюристка, как кажется. Останься я во Владимире, подобного не произошло. Но ведь Вы сами мне предложили уехать. Если Вы хотите иметь в дальнейшем от меня какую-нибудь помощь, напишите. М.Б. 19-IX-68 г.
                                                                              *     *
     Катюша! Еще об одном одолжении Вас прошу. Заказное письмо я получил. Мысли о Христе для меня могут иметь общеобразовательное значение. Чувства Шульгина В.В. я ценю. Правда, он заслушал к тому времени лишь 16 страниц. О всех последних – может и не последних? – происшествиях во Владимире я знаю из писем от Миши и Ксении Александровны: мне любезно написала уже два письма. Я высылаю письмо Шульгину В.В. и попрошу, если он не во Владимире, переслать ему это письмо. Я пишу письмо Ант. Петровне на два адреса. Одно в Москву по адресу - она мне оставила... Второе вкладываю в письмо к Вам и прошу передать или переслать. Куда? Не знаю. Из этого письма я не делаю никакого для Вас секрета и даже прошу его прочесть. Вот и все. Будьте любезны. Да, у Корнеевых, в Москве, его жена говорила: З-ва, в нетрезвом состоянии, призналась: не жалеет о службе у Шульгиных. Вот только хотела взять пуховой платок и импортную кофточку, но не знает, где они, или не могла вынести. С уважением – М.Б. 19-IX-68 г.
                                                                      *     *
     Дорогой Миша! Благодарю Вас за известия. Я уже ранее узнал обо всем, но не так подробно. Вы правы: главное – не тряпки и даже не ценные вещи, сколько бы они не стоили. ... Благодарю Вас за добрые чувства ко мне. Вряд ли в ближайшем будущем я смогу приехать во Владимир. Искренний привет Наталье Альфредовне, Леночке и Коле, а Катюше я пишу отдельно. Я всех Вас приглашал в Киев. С уважением – М.Б. 19-IX-68 г.
                                                                  *     *
     Уважаемая Антонина Петровна! Земля полнится слухами и вестями. От нескольких человек я узнал о Вашей дележке вещей покойной Марии Дмитриевны. Вы себя не обидели? Если Вы помните: Вы спрашивали: что бы я хотел иметь из вещей Марии Дмитриевны? Я ответил: мне ничего не надо. Да, мне ничего не надо. Я говорил: вещи, если их обязательно надо отдать, то сестрам Марии Дмитриевны. Вы же мне ответили на это: те, по семейным обстоятельствам, не признают Шульгиных. Я не поднимал этот вопрос: излишне не тревожить старика. Ну, хорошо: поделили. Эти вещи можно считать платой за прошлые и будущие Ваши заслуги и участие в жизни покойницы Марии Дмитриевны и Василия Витальевича. В противном случае, это легко можно расценить как мошенничество. Это повлечет не только возврат этих вещей или их стоимости, но и уголовное преследование. Вы меня вполне верно понимаете. Думаю: в будущем Вы оправдаете доверие – на Вас и на нас возложила жизнь. Чтобы письмо быстрее Вас нашло, высылаю его в Москву и во Владимир. С уважением – М.Б. 19-IX-68 г.
                                                                       *     *
     Хочу хоть здесь отметить упущенную деталь. Аетонина Петровна мне призналась: незадолго до Владимира посетила писателя Михаила Шолохова в станице Вешенской. Но ее поездка оказалась неудачной. Обещала рассказать подробности. Не переспрашивал. Не умею я и не хочу навязываться, спрашивать. Узнаю только то, что мне доверяют. Свое любопытство топлю внутри себя.
                                                                   *     *
     Ответное письмо В.В.Шульгина от 23-IX-68 г. «Дорогой Миша! Отвечаю немедленно Вам, несмотря на то, что на меня навалились разные спешные дела. Я лежу в постели по предписанию врача. Из Ваших писем, как прежнего о ритуальных убийствах, - на него я Вам ответил, так и второго письма, , я вижу: о Вы крайне взволнованы. Обвинения Вы бросаете людям, до сих пор Вами уважаемыми и даже любимыми. Поворот на 180 градусов, свидетельствует: Вы переживаете нечто крайне болезненное. Прежде всего постарайтесь успокоиться, прежде чем читать дальше. Вспомните слова Пушкина:
     - И мальчики кровавые в глазах...
    Но затем, через несколько слов говорится о призраке:
     - Подуй – и нет его.
     Мне кажется, что перед Вами стоят призраки, а впрочем, попробуйте разобраться.
     1. Авантюристка! Миша, голубчик, да что с Вами? Вдумайтесь, за что Вы оскорбляете женщину? К ней еще недавно проявляли все чувства уважения.                                                  
     2. Раздаривание предметов умершей. Может быть, Вы не знаете такой обычай существует. Моя сестра – Алла Витальевна прожила с мужем безоблачно 25 лет, но, отпраздновав серебрянную свадьбу, скоропостижно скончался. Тогда его дочь Таня раздарила родственникам и друзьям серебряные подарки, оставшиеся от серебряной свадьбы. И до сих пор у меня существуют две большие серебряные ложки, которыми я пользуюсь, когда ем суп. В этом нет ничего преступного – ни авантюризма, а только есть выполнение старинного обычая.
     3. Меня никто не ограбил и никто ничего не выманивал; я дарил: так мне хотелось. Я не проявил никакой щедрости.
     4. В частности, я подарил пишущую машинку дочери А.П. Сам я писать не могу и нет вокруг меня никого, кто пишет на машинке. Сверх того - я должен А.П. крупную сумму денег - она привезла и истратила до последней копейки.
     На что истратила? На все, связанное с похоронами, могилой и на меня, как в мое пребывание в деревне Вяткино. Меня очень хорошо кормили и это стоило денег. Я подарил неисправную машинку в их семью, то это как бы деликатное возмещение денежных расходов. Добавлю: еще при жизни М.Д. и она была еще не так больна, как впоследствии, дочь А.П. приезжала к нам. И М.Д. сказала ей примерно следующее:
     - Вы хотите учиться печатать на машинке? Так вот, знайте, что все мы недолговечны, и эта машинка - неисправна сейчас, в конце концов пойдет Вам. - Вот – пример предчувствия: бывает у людей, когда они близки к концу. Известная артистка Вера Холодная перед смертью раздаривала свои туалеты, занимавшие целые шкафы в гостинице – в коридоре стояла очередь молодых дам.
     5. Я подарил внучке А.П. золотой крестильный крест: отец А.Громов надел на шею этой малютки. Думаю, что это правильное употребление.
                  «Ребенка ль милого ласкаю,
                 Уже я думаю, прости,
                 Тебе я место уступаю:
                 Мне время тлеть – тебе цвести.» - Подумайте над этим.
     6. Наконец, перстень с красивым камнем: М.Д. носила в то время, когда я играл в картине «Перед судом истории». Он куплен на ленфильмовские деньги. Если бы этот перстень был мужской, я бы его носил. Но он слишком женский. Пусть его носит А.П. Останется незабвенным, я этого никогда не забуду, что М.Д. скончалась на ее руках. Пусть это будет след пережитого.
     Вот и конец всему. Все остальное – тряпки, о которых не стоит и говорить.
     Призадумайтесь над всем этим, дорогой Миша, и те же самые факты, которые Вы называете «дележкой у края гроба», предстанут Вам в другом свете. Еще раз прошу Вас успокоиться. Напишите мне хорошее письмо. Его я жду, очень хорошо зная Ваше благородное сердце и здравый ум. Если он сейчас немножко у Вас помутился от слишком глубоких переживаний, то это временно. (Ну, чем он – не «советский психиатр», проводник «карающей медицины» или Иудушка Головлев? Классический образ – М.Б.)
     Привет Вашим. У меня зрение слабеет с каждым днем. Почему, кроме подписи, ничего собственноручного не пишу.                                               В.Шульгин.
 
                          Прощальная встреча с Василием Витальевичем Шульгиным.
     Через несколько лет мне выдалась возможность вновь приехать во Владимир. Вышел из поезда... Поехал на кладбище. На этот раз добираться проще – автобусом. Нужно найти могилу Марии Дмитриевны. Прежде с центрального входа я не ходил. Вяткино располагается справа. Сбоку мы входили через разлом в кладбищенской стене. Нужно найти кряжистый дуб – почти на вершине кладбищенского холма. Вот он, вот – этот дуб! Все тот же! Только за эти годы на нем появилась расщелина. Дуб все так же могуч и приветлив. Накопил в себе, кажется, неиссякаемые силы.
     Это шестой квартал. Могила Марии Дмитриевны значится под номером 2179. На узорчатом кресте расположена надпись: «3-VIII-1900 Киев - 27-VII-68. Многострадальную душу ее, Господи, успокой». Бетонное основание – ящик в виде гроба. Место несколько засорено опавшими листьями, желудями. Рядом с ней похоронен пятилетний мальчик Андрейка. Не знаю, как бы сейчас отнеслась к такому соседству сама Мария Дмитриевна? Ведь у нее не было детей, а чужих она не любила. Бесплодные женщины становятся злобными, в них часто проявляется ненавистничество.
     В.В.Шульгин бросил свою первую жену Екатерину Григорьевну. Кузина стала его женой. Имели троих сыновей. Мария Дмитриевна моложе Василия Витальевича более чем на двадцать лет (он 1878 года рождения). Она его приворожила – положила яблоки в сапоги. И вот в очень тяжелое эмигрантское время ВВШ оставляет свою семью. Ночью уплыл с девушкой на лодке – к новому счастью. Услышал версию: жена Екатерина Григорьевна не выдержала такого потрясения: сошла с ума и утопилась в Дунае (возможно, в Сене?).
     Их старший сын Василид (Василий – сын Василия) во время гражданской войны погиб под Киевом, в селе Борщаговке. Примерно в том районе располагается наш жилой массив – Никольская Борщаговка. Средний их сын в те же революционные годы находился в Виннице, в доме для умалишенных. Тут он умер. Самый младший сын Дмитрий дал о себе знать в шестидесятые годы. Проживает в США. Просил отца приехать. Но разве писателю, такому человеку, господину без гражданства, как ВВШ, позволят выехать за пределы Союза? Дмитрий тоже не может приехать: верно, власти за ним числят некие грехи молодости. На мой вопрос ВВШ прямо ответил:
     - Разве он может приехать?!
     ... Завалилась и заросла канава вокруг кладбища: в 1968 году ее только вырыли. Тогда я по уклону из свежей выемки сделал ступени: старику, да и мне самому легче по ним взобраться, затем переступить чарез проем в заборе. Тропинка ведет в сторону Вяткино. Возле самого кладбища отвели площадку под коллективный сад. Поделены на участки. Возведены дачи летнего типа. Да, и Вяткино разрослось – подступило к кладбищу. Посмотрел: не вижу «тот дом». Не стал искать. И у кладбища нет перспектив развития... Вот, несколько в стороне возвышаются башенные краны, недостроенные коробки новостроек... Жизнь со всех сторон подступает к мертвым. Окружает их и теснит. Городское кладбище вскоре окажется внутри поселка или самого города. Пока на кладбище хоронят. Почти весь бугор уже занят – со склонов переходят к низким местам. На одной из свободных возвышенностей кладбища – к дневной поверхности подступают камни, валуны. Не особенно разгонишься. Кладбищенские рабочие не соглашаются здесь рыть могилы. В крайнем случае, заламывают непомерную цену. Случайно услышал в тот раз перебранку на кладбище.
                                                                        *     *
     Ухаживающая за ВВШ «квартирантка» оказалась вне дома. Дверь квартиры Василия Витальевича мне открыли Коншины. Ведь я им лично вручил ключ – еще в 1968 году. Поменял замок двери по требованию Антонины Петровны. Об этом ключе ничего ей не сказал: потребовала бы возврата. А сейчас так удачно всплыл тот ключ и помог.
     Конечно, ВВШ заметно изменился. Только что остался отменным хитрецом.
     Он увидел постороннего в доме – вздрогнул.
     - Не пугайтесь! Я Миша... Миша из Киева... – Возможно, в данном случае следовало назвать еще и фамилию – механически с языка сорвалось: - Миша.
     - Кто, кто? - Он все переспрашивает.
     - Миша из Киева, - повторяю.
     - Кто, кто? – Переспрашивает, ведет свою игру. Вид у него, словно сильно удивлен, не помнит и даже не понимает. Такая игра продолжалась пару минут.
     А за день до этого верный информатор Миша Коншин уже успел ему доложить о моем приезде. Предупредил: явлюсь сегодня-завтра. Со слов Миши, ВВШ обрадовался. Припомнил: я выслал ему деньги, после «врага». «Разве мог я их принять – передал Корнееву. И правильно сделал!»
     Сейчас ВВШ специально меня разыгрывает. Дает понять: не думайте, что вас помню, а тем более обрадован. Это тот Шульгин! Прирожденный актер и хитрец! Сам себя выдал: я теперь к каждому его слову и жесту отношусь с повышенным вниманием и подозрением.
Он немного приподнялся над подушкой: полностью превратился в слух. Так лежать не очень удобно. Но он нацелился – хочет услышать, узнать, понять... Ждет! Я вижу его нетерпение, чувствую... И его игру... Слушает внимательно, но одновременно вводит себя в определенное состояние видимой сонливости, безразличия... Нельзя точно сказать: слышит, не спит? При желании и надобности – он отвечает. Чаще помалкивает. Возможно, не находит, что высказать. Через определенное время повторяет:
     - Я вас не понимаю...   
     Мне пришлось пространно осветить свою точку зрения. Ее суть. В нынешнем виде «Бейлисиада» - некачественное, недобросовестное творение рук и ума человеческих. В ней не больше пяти стоющих страниц, а остальное – макулатура. Понимаю: Вы хотели показать себя тогдашним, в той обстановке. Но вот раздел «Цукроварня» все же нашли возможным дать в развитии – показать историю завода за пятьдесят лет. А к «ритуальным убийствам» и делу Бейлиса Вы отнеслись как-то предвзято, недобросовестно. Корнеев, как бы специально, а, может быть, специально выудил из стенограмм думских заседаний и передовиц «Киевлянина» - я их выслал в Москву, только жидоедство. Не представил мнение оппонентов. Да Вы сами подумайте: какой-то Владимиров... Я знаю, кто такой Владимиров, но для меня – какой-то, ибо он ничто в литературе. Так вот этот самый Владимиров пишет во вступительной статье к журнальным публикациям «Годы» «об архаичном языке Шульгина». И он прав: ведь это относится не к Шульгину – к «дополнениям и исправлениям» Корнеева. Неужели Вы сами не видите ничтожества Корнеева? Почему Вы такой – талантливый прозаик, совершенно не умеете разбираться в людях? Отталкиваете от себя честных людей, но терпите хищников, подлецов? Неужели это отпечаток возраста?
     Впечатление такое: он не слышит – лежит в состоянии глубокой сонливости. Как говорится: хоть... в него – не вздрогнет. Но вдруг он оживает – подает голос, вставляет свои реплики:
     - Корнеев заявил: он не позволит обельферманить «Бейлисиаду».
     Неужели я в нем ошибся? Тот сыромятный - вовсе не простак, он тертый калач, но наделен только хватательными инстинктами и толикой здравого смысла. Для столь глубокомысленного высказывания его ума недостаточно. Юмором не наделен. Поймет-посмеется только с топорно скроенного вульгарного анекдота. ТОТ Корнеев – тупарь. Его стихийное, дикое юдофобство настолько примитивно – даже не скрывает свое биологическое человеконенавистничество. Придумал такое... Нет, вряд ли... Проделка эта – творческой личности. «Обельферманить» - это пример творческого юмора. Этим выдал себя! Шульгин известен – он мастер художественного слова. Одновременно – специалист себя выгораживать. Хамелеоноподобен. Находит слова и аргументы – он оправдает любое свое безрассудство, сумасбродство. В какой-то миг превратит их в пустяковину. Не зря ПРАКТИКОВАЛСЯ ПОЛИТИКОМ! ВЕЛИЧАЙШИЙ ХИТРЕЦ! АНТИСЕМИТИЗМ ЕГО – ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА. С «ТЕОРЕТИЧЕСКИМ ОБОСНОВАНИЕМ». СЕЙЧАС ДАЛЕКО НЕ ПОПРЕШЬ с «НАРОДНЫМ АНТИСЕМИТИЗМОМ» – вот ОН и ИЗОБРЕТАЕТ КРУЖНЫЕ ПУТИ, ПРИСПОСАБЛИВАЕТСЯ к ОБСТАНОВКЕ. А то и САМУ ОБСТАНОВКУ ПРИСПОСАБЛИВАЕТ. ВЫРЯЖАЕТ АНТИСЕМИТИЗМ в МОДНЫЕ ОДЕЖДЫ. НЕ ВЫЙДЕТ! Меня не убедит: вышел из детского возрасти и наивного состояния. Научился логически рассуждать, анализировать.
     Узнал: Корнеев умер вскоре после 1968 г. Прежде его преставилась совсем уж неразвитая и корыстная жена. «Искусствовед» ее содержал вместо служанки: дешевле. Черт с ними! В какой-то степени Корнеев унес от меня в могилу тайну о четырех тысячах стихотворений ВВШ. Да, какая там тайна?! ВВШ продиктовал ему в камере, а Корнеев запомнил. Да, память его феноменальная! Затем восстановил по памяти. Долгое время он выдавал за собственные произведения - повсюду в редакциях и издательствах. Позже обнаружился ВВШ. Дальше Корнеев не мог поступать по прежнему шаблону. Быстро понял: остались без положительного результата все его предыдущие потуги. Так не удалось ему пробить советские издательства. Но куда делись стихи? Отпечатаны на машинке. Исчезли, после смерти Корнеева. Возможно, находятся у его сестры с остальными материалами? Их могли подобрать интересующиеся всем на свете «компетентные органы»?
     Корнеева мне совершенно не жаль: вызывает только гадливые воспоминания. Смотрелся тот долговязый человек, словно... точно: иезуит Пранайтис, эксперт-фальсификатор в киевском процессе Менделя Бейлиса (1913 г.). Одно воспоминание о нем противно. И надо: при прощании я поцеловал его три раза. Ох, сколько нас окружает ничтожных типов – бессчетное их количество, легионы. Особенно много проходимцев крутилось возле и вокруг Шульгина. В последние годы, слышал, количество их поубавилось. «Гастролеры» все еще наезжают: пользуются доверчивостью старика. Верно, Корнеев его обсосал больше всех. И: все бесцельно! Бесцельной оказалась стряпня – для истории и литературы! Хотя «Годы»... Что такое «Годы»? Это некая помесь гнедых - с вороными, скакунов – с гужевыми тяжеловесами. «Годы» - это просто годы... «Архаичный язык» - по выражению пустопорожнего Владимирова. Это из литературного произведения ВВШ выпирали «дополнения» Корнеева.
     Язык ВВШ – лаконичный, очень точный. Его мысль – ясная, последовательная. Ему напортил – Корнеев. Выдающийся мастер слова ВВШ – это его недостаток, беда – не умеет разбираться в людях «Он любит, - по верному и образному выражению Ксении Александровны, - быть обворованным. В этом случае он проявляет какую-то аристократическую щедрость, безумное расточительство». Чувствуется школа Марии Дмитриевны: она его приучила к роскошным моментам показного героизиа. Фрайеризма. Мария Дмитриевна – была его любимой женой, а во Владимире собрались местные и приезжие стервятники. Пользы от них – на грош, да и того меньше. Дорого пришлось платить ему за обычное человеческое внимание и общение.
     И все же, ВВШ – фантазер: хотел эксплуатировать мою доверчивость. Не поддался я соблазну. Не пошел у него на поводу - еще прежде увидел, несколько понял его хитрость.
Стоило, стоило таки с ним порвать – узнал больше, как человека. Теперь передо мной предстал он морально обнаженным. Зря, совершенно зря он надеялся на легковерие мое. Он уже узнал, понял: я «другой» - все еще продолжает темнить, изощряться. В плане политическом он давно потерпел фиаско. Теперь обнажает передо мной потаенные свойства своей души.
     - Вы здоровы? Как себя чувствуете?
     - Нет, я болен... Я давно болен... У меня грудная жаба... Несколько помогал нитроглицерин... У меня к тому же желудочная болезнь... Часто тревожит...
     - Но Вы же на диете?!
     - Я действительно вегетарианец, но не на диете.
     - Вегетарианство – лучшая из диет.
     - Я сейчас ощущаю крайнюю слабость. Почти ничего не вижу: глаза. Ни читать, ни писать... Вы мне что-то хотели сказать? Не зря же приехали... издалека...
     Не сразу, но высказал ему свое видение. Претензии сочувствия:
     - Возле Вас до сих пор крутятся разные люди... Мало добропорядочных: каждый стремится чего-то добиться, урвать, выхватить... Знайте же: я один из тех немногих людей – честен до конца. Живу только ради правды. Каждое услышанное мною Ваше слово – будет записано и передано чуть ли не со стенографической точностью.
     Он лежит с безразличным видом. Уже знаю: его правда не превлекает, не интересует. Ведь он русский! Предпочитает слышать нежащую самолюбие лживость. Не все русские таковы. Только некоторые ощущают в себе голоса варяжских душ. Далеки они от морального совершенства. Фактически: руководящий их принцип – антимораль. Так происходило при Рюриковичах, князьях-боярях и Романовых. В.В.Шульгин – не особый случай. Он правдолюб в своих консервативных принципах. В мелочах – он отступник. Превосходный актер: умеет напяливать маску – на лицо.
     - В прошлые годы я написал произведение с чрезмерно красивым названием: «Симфония жизни: люди, мысли, чувства....» О Ежове слышали?
     - Книгу о Ежове?
     - О ежовщине! О событиях тридцать шестого – тридцать седьмого годов... – Начал было рассказывать об этом своем произведении, но Шульгин меня безразлично перебил. Вижу: он ко мне не относится серьезно. Только себя считает ТАЛАНТОМ ВЕКА. Разные у нас судьбы и время, эпоха – разнятся. Я чрезвычайно осторожен: благодаря этой черте характера сумел сохраниться, стать самобытным писателем. Сохранил скромность. Немного усвоил азы психологии. Не уверен полностью: сумею противостоять хитростям и провокациям. И еще: предстоит мне достичь внутреннего перелома: избавиться от ослабляющего идеализма, легковерия...
     - В первой части своей книги о наших взаимоотношениях я вступаю в полемику с Вашими письмами к русским эмигрантам...
     - Какая полемика? – Он строго следит за нитью моего рассказа. Начеку!  
     - Не могу согласиться с некоторыми Вашими положениями...
     - Ну и что...
     - Поэтому вступаю в полемику.
     - Какая тут полемика? – Он считает за истину в первой инстанции – свои мысли и выводы. Возможно кому в том сомневаться?
     - Имею я право высказать свою личную точку зрения?
     - Имеете... – Шульгин выдавил из себя еле звучно.
     - И за то спасибо!
     Очень кратко рассказал о своей рукописи «Отголоски бейлисиады в современности».
     Опухшие его веки временами слипаются. В остальное время он неподвижно лежит с нескрываемым интересом и обостренным вниманием меня слушает.
     Разговор вновь перешел на злого демона – Корнеева.
     - Корнеев сохранил четыре тысячи моих стихов.
     - За это можно ему быть благодарным. Но он ведь Ваши стихи выдавал за свои.
     - Он не знал, что я жив.
     - Даже если и не знал... Как только Вы могли сотрудничать с таким ничтожным человеком?
     - А что мне оставалось делать...
     - Вот он у вас все отнял и, к тому же, еще шантажировал.
     Молчит ВВШ. Верно, ему неприятен этот разговор. Может вспоминать тюремного сидельца Ивана Алексеевича: тот с необыкновенной легкостью из музыковеда превратился в «поэта» и «писателя». Да еще: «дополнял Шульгина». Писательство – это дар природы. Не умеющий самостоятельно мыслить и излагать фразы, рассказывающий о событиях набором архаичных шаблонов, - он отнюдь не творец. В своре, в «коллективе» такой еще может «крутить колеса» - на большее он не приспособлен. У нас навалом тупарей!
     - Работаю над рукописью о выстреле Богрова. В советской историографии утвердилась версия Кулябко.
     - Какая версия?
     - Кулябко – начальника Киевского охранного отделения о провокаторстве Богрова.
     - Он был убийца!
     - Да, убийца. Но Вас больше всего в нем возмущает: совершил покушение на Столыпина?!
     - Он способствовал росту антисемитизма.
     - Вряд ли... Если бы покушение было совершено на Царя...
     - На Царя никогда не покушались...
     - Как это не покушались?! Александра II убили!
     - На Николая не покушались...
     - Когда он еще был наследником Престола в Японии...
     - То ведь японцы! В России не покушались...
     - Богров мог Его убить, но боялся вызвать еврейский погром. Потому стрелял в Столыпина.
     - И тем самым он дал новый повод для антисемитизма.
     - В чем проявился антисемитизм: в деле Бейлиса? В обвинениях евреев в шпионаже в пользу немцев, в период начала Первой мировой войны? В выселениях...
     - При чем тут шпионаж?
     - Если выстрел Богрова способствовал развитию антисемитизма, то в чем конкретно он проявился? Может в том: журналисты начали кричать о связях евреев с немцами, о шпионаже в их пользу? И без Богрова подобное повторилось и через тридцать лет: евреев стали обвинять – убегают с фронта! Скрываются в тылах! В то же время погибло шесть миллионов евреев – в газовых камерах, расстреляны... Власти столь же абсурдные обвинения выдвинули в то самые времена против крымских татар, калмыков и других национальных меньшинств Северного Кавказа: они-де поголовно сотрудничали с оккупантами, а потому их выслали на восток и северо-восток. История повторяется, но уже в виде трагедий и фарсов. В Киеве решили выместить злобу на Бейлисе – вслед за выстрелами Богрова. Так что ли? Выстрел Богрова изменил направление русской истории. Правые партии, монархисты избрали, раздували политический антисемитизм. Хоть сейчас будьте честны.
     - Он был убийцей... Он был убийцей... – Он упрямо твердил.
     - Согласен. Примерное название моей книги: «Кто он – провокатор или герой?» Лично я не считаю его ни тем, ни иным.
     - Столыпин стоял за глубокий антисемитизм. Он был политиком – не антисемитом. – Я чувствовал: ВВШ назвал имя Столыпина, но говорит он о себе, больше о себе. Ведь это известный прием – не только советской партийной пропаганды: пожелали ударить больнее китайцев – заговорили с критическим уклоном против «албанского догматизма». А китайская пропаганда нас объявила «югославскими ревизионистами». Идеологическая свара позже стала более откровенной. ВВШ «запел» в определенном духе: России ТОГДА, да и НЫНЕШНЕЙ ОСОБЕННО НУЖЕН АНТИСЕМИТИЗМ. Не стихийный, не слепой и темный, а ПРОСВЕЩЕННЫЙ, КУЛЬТУРНЫЙ. Я внимательно слушал его аргументацию... Не обостряю полемику – спросил:
     - Столыпин об этом сказал в публичном выступлении или в личной беседе?
     В.В.Шульгин смекнул: могу проверить, непременно стану проверять. Произнес:
     - В беседе... Он говорил так... – Сделал продолжительную паузу или мыслительную комбинацию вариантов. Продолжил мысль: - Ограничения евреям неприятны, а для нас они позорны. – Столыпин – известный любитель красочных словечек, афоризмов... Это нечто новое, историками не отмеченное. ВВШ продолжил: - Евреев мало в России... Всего каких-то шесть миллионов или около того... И то что мы их боимся, - для нас позор. Он предложил выделить миллиард рублей...
     - На эмиграцию евреев?
     - Да нет же! – Зло отмахнулся ВВШ. – На нужды мелкого кредита... Он считал: этим кредитом не воспользуются евреи – у них всегда средств хватало... А русские! Это и даст нам козырь в борьбе с еврейством...
     - С еврейским засильем?!
     - С чем, с чем?
     - С еврейским засильем... Разве Вы забыли этот термин? В «Киевлялине» писали...
     - Не понимаю Вас... – И уже прежним тоном пророка продолжил предыдущую мысль: - Он считал, что нужен такой практический антисемитизм, потому что русские слабее евреев и нуждаются именно в такой помощи, иначе они проиграют борьбу с еврейством. – И, как бы убеждая самого себя, закончил: - До этого допустить было нельзя... Нельзя! Ведь мы, русские, - великий народ! Столыпин проникновенно... узрел грядущее... Он обладал предчувствием... Говорил: меня убьет охрана. Его пророческие слова подтвердились... Откуда взялся этот... Богров... Он только способствовал развитию антисемитизма...
     - В чем именно это проявилось? Дело Бейлиса возникло до выстрелов Богрова.
     - Он подлил масла в огонь – начался тихий погром. Нам, русским, евреи не должны навязывать свои политические установки, ибо они неприемлемы. Евреям нужно как можно быстрее выехать из страны: пока еще выпускают. Вообще выехать – иначе они пострадают. Сильно посрадают...
     - Не считаете ли Вы, что антисемитизм – привносное явление?
     - Да, на севере не существовало антисемитизиа... Потому что не было тут евреев... Сейчас он есть всюду. Развивается ужасающим темпом. Пусть сами евреи выезжают, если не хотят пострадать.
     - Конечно, кое в чем Вы правы... Как только я, в свое время, не сумел разглядеть, что Вы... Вы все тот же... Прежний... Политический... антисемит...
     - Никогда именно им не был!
     - Я читал «Дни»... Здесь, в Вашей комнате, из Вашей библиотеки... Ведь там – сплошное... жидоедство.
     - Назовите пример!
     - По памяти... Не могу сейчас... Но если Вы хотите, я могу показать. Между прочим, эта книга сохранилась в Вашей библиотеке?
     - Нет...
     - Я так и знал» Вас обирают... А Вы рады тому... Самого Вас, если бы только смогли, растащили б на... сувениры. - Василий Витальевич лежит без выражения на лице. Но вот вскоре речь зашла о Маклакове. Последовало его изобретение о своем постоянном политическом противнике. ВВШ высказался:
     - О нем говорили, что он масон. Он был крупным масоном... Одним из руководителей ложи... Так вот от высказался...
     - Как высказался? - Я воспользовался паузой, спросил: - В думской речи или в интимной беседе.
     - В личной беседе... Он сказал: я Вам признаюсь... только Вам... И попрошу, чтобы Вы не говорили сейчас... Но можете сказать только после смерти. Не раньше! Я антисемит...
     - Почему именно Вам он признался в этом?
     - Он хорошо знал и чувствовал, что я не антисемит.
     Выбрать своего политического врага и постоянного оппонента – в духовники. Мало того: знал - ВВШ сохравнится и доживет почти до ста лет, а самому себе он предрек более короткую жизнь. Поэтому и просил объявить об этом уличающем факте лишь после смерти. Вот таковы политические фантазии ВВШ. До сих пор он сводит счеты со своими политическими противниками. Пользуется небольшим преимуществом – живет! Продолжает жить! Тогда как тех – уже нет! Не может он забыть Маклакова: ведь тот явился постоянным оппонентом на думской кафедре и по работе в комиссиях. Такое создается впечатление: старается их оболгать – себя выпятить.
     - Как же Маклаков мог быть антисемитом: ведь он выступал за отмену «черты оседлости?» - Проявил я свою достаточную компетентность.
     - Чего, чего?
     - «Черты оседлости», - я говорю. И повторяю. Да, пусть Маклаков пока потерпит...
     - Чего? – Переспрашивает ВВШ, словно впервые в жизни слышит это действительно чудное словосочетание. Более сотни лет оно было наполнено конкретным политическим смыслом – формой жуткой дискриминации по отношению к «русским евреям». Точнее, к евреям Украины, Белоруссии, Прибалтики...
     - Вы разве млохо слышите? «Черты еврейской оседлости»... Черты...
     - Какой черты? – Недоуменно переспрашивает ВВШ. Изощряется: - Не понимаю...
     За время своей, этой последней, почти двухчасовой беседы я высказался вполне ясно и откровенно. Довел до его сведения «забытое».      
     - Вы совсем забыли о существовавшей в Царское время «черты оседлости» евреев?
     - При чем тут оседлость – к черте? - ВВШ хитрец и «дипломат» - все еще продолжает игру. Лежит с безучастным видом, словно в забытьи. Слышит ли? Слышит! Острое и не очень его крашащее – пропускает. Слабо возражает. Хватает любую зацепку. Переспрашивает. Вникает в суть разговора. К чему нужно твкое иезуитство? Прошло много лет: какой смысл оправдывать каждый свой поступок – даже самый безумный, явно ошибочный. Он понял: игра бесполезна – с радостью ребенка «догадывается»: - А-а! Вы – о «черте оседлости»? – Он уже придумал ответ: - «Черта оседлости» - особая черта: в те времена все это было возможно. – Он доказывает: по политическим соображениям антисемит мог настаивать «только на словах» на отмене «черты оседлости», а неантисемит тоже по своим политическим соображениям выступать против отмены «черты оседлости». Это очень просто.
     Тут же я вспомнил – не высказал – свидетельство очевидца. В предреволюционные годы он слышал: депутат Шульгин с кафедры Государственной Думы произносил безобидные слова - «вступление на путь отмены «черты оседлости». В тихом голосе оратора звучал иронический цинизм. «Не антисемит» Шульгин! Это да!
     - В политике такое было возможно! – Уверяет ВВШ.
     Не иначе: Шульгин перевирает. Точно! Для своих фантазий он ищет простачков. Не зря любит хитрецов и хапуг: чем-то родственны его «теоретической натуре». Во всем объеме сказывается широкая его натура. С примесью – малороссийской хитрости! Нет, ему пальцы в рот нельзя вкладывать – откусит! Даже такой: дряхлый и беззубый. Следует поостеречься, прежде подумать – не высказывать свое мнение, даже любое слово. Я не боюсь! Его достаточно хорошо знаю – не подкупит лицемерием, не собьет с толку хитростью. Бываю я прямым – до простоты и дурости. Нет, наш разговор не был легким для ВВШ. И не очень приятным. Он любит, когда ему смотрят в рот. Я тоже достаточно много времени смотрел на него с обожанием: прошло! С того времени стал выше. Шульгин не желает этого понять: держит меня за просточка. Мог понять перемену – не соглашается уступать. Ну, чтож...  
     - Считал: Вы давно в Израиле... - Вполне неожиданно услышал.
     - Но я ведь – русский писатель...
     - Какой вы русский... – Не успел я собраться, ему ответить – услышал возмущенное: - Почему вы, ВЫ ВСЕ НЕ УЕЗЖАЕТЕ?
     - Куда? В страну, окруженную многомиллионными врагами? В военный лагерь? В Израиль? Ведь Союз помогает арабским экстремистам – уничтожить Израиль?!
     - Не обязательно – ТУДА! Только пусть уезжают! ВСКОРЕ ЗДЕСЬ ЕВРЕЯМ СТАНЕТ СОВСЕМ ПЛОХО... Как в Германии... К ЭТОМУ ИДЕТ!
     ОН ПРАВ! Я ЧУВСТВУЮ – ПОДОБНОЕ. Больше из чувства противоречия – заметил:
     - А почему НАМ НЕЛЬЗЯ ЗДЕСЬ ОСТАВАТЬСЯ? ЛЮДИ ПРИВЫКЛИ к ЭТОЙ ЗЕМЛЕ, НАРОДУ, СТРАНЕ...
     - ИМ ТУТ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ: ДОЛЖНЫ ПОКИНУТЬ!
     И ВСЕ! КАТЕГОРИЧЕСКИ и ТВЕРДО! Больше он ничего не сказал, свой вывод не обосновал. Почему? Не хватило слов, сил? У него хватает... Просто ВВШ – все тот же: пусть с тех пор прошло много десятилетий. С предреволюционных, РОМАНОВСКИХ ВРЕМЕН. ЕГО АНТИСЕМИТИЗМ изначально обоснован в редакционной статье «Киевлянина» №284 от 15 октября 1913 г. Статья названа «АНТИСЕМИТИЗМ».
     Я напомнил об этом. Примерно в те самые дни он писал статьи против гнусной «ритуальной легенды», в защиту Менделя Бейлиса. Для успокоения людей собственного окружения и своих читателей – он написал эту статью о «ЗДОРОВОМ АНТИСЕМИТИЗМЕ».
     ВВШ вновь начал юлить. «Доказыватет»: НИКОГДА АНТИСЕМИТОМ НЕ БЫЛ! Тут пошли душущипательные воспоминания о прошлом. О роли конкретного еврея в его личной и общественной жизни. Меня этими и такими историями он пытался удивить и раньше – и ни раз! Я смотрел на него и слушал: пытался разобраться – отделить реальность от экспромтом сочиненной фантазии писателя. В постели он продолжает создавать свои художественные произведения. Пересказал известную мне историю о Патриархе... Я заметил: у евреев нет одного признанного руководителя. ВВШ вроде не понял: несколько потускневшие его глаза светятся хитрыми огоньками. Хитрость не спрячешь! Совсем зря ВВШ темнит, фантазирует. Добросовестный читатель исследует этот, другие «факты». ЕМУ ПОВЕРЯТ на СЛОВО! Уверен: не сохранилось документальных источников – СОХРАНИЛИСЬ! ЛЕГКО и ПРОСТО ОТВЕРГНУТЬ искаженные формулировки, ФАНТАЗИИ.
     Имя В.В.Шульгина вошло в историю России. Никто в этом не сомневается. Но даже признанного, прежнего, дореволюционного – этого ему еще мало. Без скромности – в самолюбовании требует еще большего. Он произносит твердо и уверенно:
     - ЕВРЕИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ МНЕ БЛАГОДАРНЫ! И ОНИ БЛАГОДАРНЫ! Только Вы один...
     - При чем тут я и что я? За единый Ваш поступок благодарны. Только за него...
     - МНОГО ПОНИМАЕТЕ! – Отрезал старик.
     - Имею я право оставаться при своем мнении?
     - Имете... – И на этот раз выдавил он из себя еле слышно, нехотя.
     - И потому, что я имею право и мнение имею – говорю: «Бейлисиада» - гадость. Она не достойна перу и имени Шульгтна. Да, Вы сами мне в шестьдесят пятом или около того времени сообщали: книга сделана, но не довольны одной главой – «Бейлисиадой» что ли? Почему же ныне Вы по-детски упорствуете? Почему Вы... держитесь за это? Неужели эта никчемность прибавит Вам дополнительно чести или славы? А вообще, как хотите, - поступайте, как знаете. «Бейлисиаду» законсервировали? Правда? Сами издатели поняли, что она из себя представляет. Только Вы ничего не видите. Нужны деньги?!
     - Никто не ненавидит так евреев, как отрекшийся от него еврей. – ВВШ собирается меня удивить. Или: намекает?
     - Я-то об этом хорошо знаю. Примеры крещенного Торквемадо, основателя испанской инквизиции, да и Карла Маркса – вполне характерны.
     - В Советской России незримо идет процесс поправения. Сюда входит и антисемитизм – составной частью. Куда процесс зайдет – неизвестно. Для собственного спасения евреям стоит уехать...
     - Куда уехать? В Израиль?
     - Я этого не сказал... Уехать! Евреев здесь подстерегают страшные бедствия.
     - Я хорошо знаю о политическом антисемитизме. Но для многих и многих людей эта земля стала родной.
     - Все это видимость: родной она никогда стать не может.
     - Я чувствую: Вы стоите за «культурный антисемитизм», как и во времена Бейлиса.
     - Евреям я сделал очень много хорошего, многие меня уважают. Вас я не понимаю. Чего Вы хотите?
     Начать заново пояснять ему: корнеевская «Бейлисиада» компрометирует их обоих. Его особенно. Что тот Корнеев? Ничтожество, пиявка из камерной параши – прилепился к заднице ВВШ. «Бейлисиада», дословное воспроизводство газетных статей шестидесятилетней давности - позорны для него самого. Неужели он полностью потерял вкус к творческой литературе? Перестал понимать отличие людей – друг от друга. Его именем подписана «Бейлисиада» - антисемитская гнусность. Дополнением к партийной
антисемитской и антисионисткой пропаганде – идут беспрерывными кампаниями.
     В тот раз, в момент разговора с ВВШ заметил я за собой особенность: сильно жестикулирую. С чего бы это такое? Сам не знаю. Другие непременно обращают на это внимание. Речь моя течет плавно, логично... Нередко, заметил, ввожу уточнения, пассажи, дополнения - речь отвлекается в сторону - на подчеркивание подробностей. Иногда происходит путаница: отхожу, забываю о теме повествования и направлении изначальности. Такой я оригинал: что поделаешь? Некоторые написанные вещи выходят интересно – это уж точно. Вечно был я скучным собеседником. Многословным. Чаще скрытным. Мало разговорчивым, но как начну... На бумаге свои мысли излагаю логичнее, яснее, проще, интереснее... Давно не заикаюсь... В школьные годы мэкал, бекал... Дополнительно: заикался. Тяжело находил слова. Слабо следил за мыслью. Щедро пользовался словами-паразитами типа «значит». Просто преследовали: мучали, изводили... Сейчас уже я сильно подправил недостатки речи. Слежу за системой письма. Дисциплинирую мысль. Пока еще далек от совершенства – существенный прогресс. Оратор из меня выходит неважнецкий. Высказываюсь – со всей искренностью, прямотой. Говорят: интересный я собеседник. Способен производить и произносить экспромты – довольно часто выскакивают. Дружу с юмором. Характером – оптимист. Но случаются параллельно, даже часто – пессимистические нотки, задержки, осторожности... Предохранения от авантюрных и прочих «детских» наскоков.
     И все же ВВШ не потерял всех связей с реальностью. Не лишен он окончательно здравого смысла. Видит, понимает тенденцию жизни. Бездумная, точнее хитроумная и разладная пролпаганда не проявляет ничего оригинального. Сусловское направление. В еврейском вопросе не придумали ничего нового, оригинального – повторяют шаблоны, методы дореволюционных российских черносотенцев. Только внешне изменилась идеология и цели. «Благодетельные воспитатели и спасатели» наши изворачиваются от перманентных неудач. Легковерных людей натравливают на призрачных империалистов, реакционеров – этих приходится выискивать за морями-океанами. Еще не могут сдержать свой праведный гнев – направить сокрушительный удар против сионистов! Внешний враг – далеко! Но есть внутренний – те же сионисты, но ряженные, в советские одежды переодетые... Именно: ЕВРЕИ – ОНИ и ЕСТЬ СИОНИСТЫ! Зачем выискивать ВРАГА – за тридевять земель, под боком у нас – ОНИ! Стоит только произнести решительно: «БЕЙ ЖИДОВ!» Уже давно начался тихий погром... С разгрома Еврейского Комитета, подготовки «национальных кадров» и прочих дискриминационных мер... Так называемая Советская власть, а фактически – ПАРТИЙНАЯ ДИКТАТУРА ПРОВОДИТ ЯВНО и ОТКРЫТО АНТИСЕМИТСКУЮ ПОЛИТИКУ. НАРОД РУССКИЙ ПОВЕРНУТ в «САМОБЫТНОСТЬ»: ЕВРЕЯМ НЕТ БУДУЩНОСТИ на ЭТОЙ ЗЕМЛЕ? И тогда ИСХОД – ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД! НИКОМУ НЕ СТАНУ СОВЕТОВАТЬ: пусть КАЖДЫЙ ДУМАЕТ и РЕШАЕТ СОБСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ. РЕШАЕТСЯ на КОРЕННУЮ ПЕРЕМЕНУ СВОЕЙ и СЕМЕЙНОЙ СУДЬБЫ.
     - В сохраненном Корнеевым стихотворении – есть такие строки: - ВВШ глубоко и надолго задумался. Его брови высоко насуплены. – Еврей – краса еврейской земли...
И еще: Расцвели раньше срока Христос и еврей.
     Не знаю ничего, не скажу о Христе – Его Учение в изложении Павла (Савла) имело ЦЕЛЬ – ИСТРЕБИТЬ ИУДАИЗМ. С помощью широких агитационных приемов, при содействии властей – РАСШИРИЛИ СВОЕ УЧЕНИЕ. Позаимствовали обряды периода многобожества. Да, и в сами каноны дополнены элементами НЕМОНОТЕИЗМА.
     - Я написал и издал в Париже «Что нам в них не нравится»...
     - Когда это было?
     - Не помню...
     - В двадцатых, тридцатых годах?
     - Не помню... Верно, в тридцатых... Но, может, и раньше... это не важно. Суть в другом. Так вот, в Париже созвали однодневный митинг на тему об антисемитизме. Пригласили и меня на нем выступить. Даже обещали деньги. Но я не поехал: это абсурд какой-то – разрешить такой серьезный вековой вопрос мировой значимости за один день. Не поехал, но написал книгу «Что нам в них не нравится». Она состоит из трех частей... – Шульгин надолго задумался. Припоминаеет названия. – Антисемитизм политический... Антисемитизм расовый... Антисемитизм мистический... Так в этой книге на последней странице я написал... – Он вновь задумался, припоминает. - Не чувствуем мы в евреях благости. Если когда-нибудь она к ним придет, они нам понравятся. Благость пришла – после Гитлера. Они нам начинают нравиться. И потому мы меняем к ним отношение. Вместе со мной в камере сидел еврей – Дулин или... Дудин. Благочестивый еврей... По целым дням молился... Громко про себя бормотал молитвы и плакал. Потоки слез. На полу камеры образовывались целые лужи от этих слез. Он был мне симпатичен – этот еврей. Я был у него шобес-гоем: по субботам зажигал свечи и еще оказывал какие-то мелкие услуги. Так вот, я спрашивал у него: «Почему вы все время плачете?» И он мне отвечал: «Есть такие молитвы, во время произнесения которых нужно плакать, и я плачу. И еще я плачу о другом: я безумно люблю свою мать и сейчас о ней ничего не знаю. Мы жили раздельно и я не всегда к ней приезжал, хотя должен был это делать. И я плачу об этом. Я жалею о том, что не уделил ей столько внимания, сколько был должен. На воле я достаточно нарадовался, насмеялся: теперь остается лишь плакать. И я плачу. Только в слезах моя Душа находит себе забвение, покой.
     Конечно, есть печальные молитвы и скорбные даты. Все зависит от натуры молящегося. Даже в Йом-Кипур, в Судный День – слезы не обязательны.
     - Вы еврей, а потому не можете быть справедливыми в еврействе. – Услышал и эту, его самую значительную сентенцию.
     - Кто же тогда может быть справедливым?
    - Я!
     - Вы? – Переспросил я ошеломлении.
     - Да, я! Я! – Ответил он тихо, ясно и твердо. Он уверился в этом. Верно, я сидел некоторое время с растворенным ртом – не смел и не мог ничего произнести, возразить... А ВВШ, между тем, рубит слова с упорством фанатика: - Я! Я справедлив – в еврейском вопросе!
     Я несколько пришел в себя – спросил:
     - Может быть, это и есть одно из Ваших заблуждений?
     - Многие евреи меня уважали, уважают... – Обиделся ВВШ. – Я все знаю о евреях!      
     По возрасту и жизненному опыту – патриарх, иногда – пророк, подчас... – сумасброд.
Я лично – еврей: никогда бы не позволил ему или кому другому – себя представлять.  
     Несчастный, больной, одинокий старик, но – такое самомнение! Великие русские – возьмем только Л.Н.Толстого, А.И.Солженицына, В.В.Шульгина – в поучительстве других людей и народов доходили до безумства. Неужели это национальная черта? Верно, да: даже обычные, незнакомые люди на улицах – поучают, терпят поучительство. И политики наши заморочены субъективизмом - уверены: «направляют течение мировых событий».  
     - Меня в те времена называли жидовским батько...
     И он – батько?! В какие-то тридцать-тридцать пять лет? Все фантазирует, измышляет... Все эти его истории о евреях – нравственного свойства и характера - воздействуют только на легковерных. Да, что он: совсем ослеп? Не видит, не понимает: перед ним сидит не наивный юноша, а трезвомыслящий человек. Обменялись любезностями:
     - Я Вас не знал.
     - Я Вас тоже...
     Хоть сейчас – видит: глубоко во мне ошибся – недооценил мои силы и возможности... Пусть он хоть сейчас предстанет искренним, правдивым. Так нет же: именно в этот раз он больше всего юлит и изощряется во лжи. Пользуется все тем же примитивным методом убеждения. Неужели он так ограничен: не видит, не понимает, конкретно с кем имеет дело. Я сам – немного психолог, пусть не очень продвинутый, грамотный. Мне достаточно заметить всего пару характерных фактов, черт характера – понимаю сущность человека. И в его личности тоже разобрался. А он все еще заблуждается. Меня старается объегорить, обвести вокруг пальца. Невероятное непонимание талантливого писателя – обладает почти примитивной способностью понимать и узнавать людей. Невероятно. Непростительно!
     - Вы мне давали одно поручение: поискать скрипку.
     - Скрипку?
     - Да, скрипку, Вашу дореволюционную скрипку. Я ее не искал – после разрыва. Да, и вообще ее невозможно найти.
     - Можно найти. О ней я написал книгу «История одной скрипки». Та скрипка была в определенном смысле роковой. Внутри ее имелась надпись «FestBeneFntonioTurro» и год изготовления 17.. Скрипку можно найти.
     - Да, но для этого нужно работать где-нибудь... в КГБ.
                                                                             *     *
     - Это правда, Вас считали любимцем Хрущева? Возможно, до сих пор считают...
     - Правда!
     - Мне непонятно, за что он Вас полюбил?
     - Я его полюбил!
     - За что? Возможно ли вообще такое?
     - Возможно. Он мне подарил тринадцать лет свободы.
     - Не только Вам – и другим людям...
     - Основное – мне!
     - Он Вас обласкал?
     - Как это обласкал?
     - Пригласил на партийный Съезд... Посадил рядом с собой в ложу Большого театра?
     - Это было...
     - Ведь делалось это совсем не для Вас – для других целей... Для заграницы...
     - И для меня...
     - Вот только по этим внешним и мелким признакам Вы возлюбили Правителя?
     - Тринадцать лет – не мелочи! Он заслужил любви!
     - Но чем?
     - Он был чувствующей личностью...
     - Личностью?
     - Может быть, даже личностью...
     - Хрущев?!
     - Почему Вы так?
     - Не будем больше об этом...
     Конечно, я слышал нечто о предсмертной книге Никиты Сергеевича: его «свободные мысли» доказывают двуличность, лицемерность... Лишь после того, как власть из его рук уплыла, стал чувствующим человеком, даже личностью. Слышал во Владимире: Хрущев приблизил ВВШ по одной причине - разделял его мысли и убеждения. Возможно ли такое?! У нас все возможно... Структура власти, партийная и советская сволочная бюрократия ему мешали себя проявить? «Партия и народ» подобострастно склонялись перед «дорогим Никитой Сергеевичем». Славословили его в прессе, на радио и телевидении. Казалось: все беспрекословно исполняли его волю. Внешне происходящее - только видимость. Зрело в Москве и на местах недовольство – способствовали низложению Пердсека Хрущева и возведению Генсека Брежнева. «Жертву переворота» никто не жалел. Хрущев был воспитанником большевиков-коммунистов, ВЛАСТВУЮЩИМ ХАМОМ. Хамов у нас много – один должен занять руководящее кресло. Хрущеву повезло в определенное время внутрипартийной борьбы. Он стал ГЛАВНЫМ - НЕ БЫЛ БОЛЬШИМ.
     Будет смешно и неправда мой отказ или непризнание. Несколько лет я находился под влиянием, давлением своеобразного гипноза. Самогипноза. ВВШ притягивал меня к себе – магнитом! Я знал часть его прошлого. Относился к бывшему бездумно, некритически. Такое свойство или отношение – не в моих привычках. Подчас, я страшно доверчив, наивен, слишком много уделяю значения первым впечатлениям, чувственным ощущениям, интуиции мысли. Оказался обманут его письмами. По причине огромных разделяющих расстояний – лишен полного, непосредственного, личного общения. ВВШ воспринимал идеалистически. Я сам по натуре своей идеалист самой чистой воды. Часто приходится разочаровываться в людях, да и самой жизни: как только узнаешь их гадливые стороны и черты характера.
     Только в самые последние времена я понял: ВВШ – вовсе не тот! Не скажу: совсем не тот... Не тот! Мы друг друга не знали, не понимали... Я его идеализировал: большой человек, совершенный – с трагической судьбой. И он меня явно недооценивал: видел только скромного, услужливого молодого человека. Почему не воспользоваться чужим идеализмом, материальными благодеяними? Мария Дмитриевна его подталкивала: «может пригодиться». ВВШ видел меня обычным человеком. С тех пор я сильно вырос: не только в собственных глазах. В своих глазах я несколько поблек. Вынужден оставить некоторые свои планы и намерения. Видоизменил идеал. Вырос я - в творческом плане развился. ВВШ представлял меня еще застывшим на месте. Даже подверженным застою и тлению. Так часто отец пропускает момент возмужания сына. В прежней манере – его унижает словом, поднимает руку. ВВШ я стал безразличен в определенный момент. Меня никогда не воспринимал писателем. Мы вовремя проглядели друг друга. В одинаковой степени, оба разочаровались – не продолжили деловые и дружеские отношения. ВВШ – прежний, мало изменился в смысле убежденческой – с дореволюционных времен. События нового мира и жизни вынудили его внести необходимые коррективы в сущность мировоззренческую. Но он продолжает молиться все тем же, прежним богам, верит обветшалым ценностям. Все так же суеверен. Но он честен.
     - В политике трудно выискать правду – только целесообразность. И морального мало...
     Его статьи в защиту М.Бейлиса тоже вызваны целесообразностью. Я принял позицию – за честность. Потому жестоко заблуждался. Справедливо наказан. Ни о чем не жалею.
     - Что с Буби?
     - Да, будет... – Откликнулся ВВШ на мой вопрос. Не понял.
     - Вы меня не поняли: я спрашиваю, что случилось с Буби?
     - Он сейчас где-то в Перми... на поселении... Связался со шпаной... Он поэт... Читал мне отличные свои стихи...
     - Вас вызывали – свидетелем?
     - Да, ездил... Меня спросили, каких убеждений подследственный? Я ответил: точно таких, как я. Я спросил у дам судей, хотят ли они знать о моих убеждениях: они засуетились. А потом ответили: «Нет, не надо».
     - Так этим своим заявлением Вы только напортили Буби.
     - Почему же? – Обиделся ВВШ. – Нет, я ему помог. На очной ставке он у меня спросил: «говорил я Вам когда-нибудь об убийствах, насилиях, грабежах, вообще о преступной жизни?» Я ответил: нет. И этим помог. Не очень давно... Как только его освободили и выслали на поселение... куда-то в Пермь... так вот его мать из Ленинграда прислала мне очень крупную посылку: в знак что ли благодарности.
     Я не стал больше разочаровывать... Вызвать такого дряхлого старика в Ленинград: чего-то это стоит?! Не в денежном вовсе отношении. Только за одно это – посылкой не отделаешься.
     - Как это поэт мог связаться со шпаной?
     - Бывает...
     - Тоже романтика?
     - Поэт – ищущая личность.
     Поэт! «Андрей Питерский»... Не помню точно... Тогда «Литературная газета» сообщила о смерти его отца – видного поэта. Возможно, эти события – осуждение сына и смерть отца взаимосвязаны. Не могла судьба сына не повлиять на тонко чувствующего поэта. Смотрел и сравнивал их фотографии: Буби как две капли воды похож на молодого отца.
     - Я немного спешу: обещал посетить Ксению Александровну. Вечером с молодежью иду в театр – показывают инсценировку «Милого друга» Ги де-Мопассана.
     - Какой это... Мопассан?
     - Вы его должны знать: француз.
     - Да... – ВВШ напряг память... – Да, помню... Кажется, у него еще есть... «Пышка»...
     - Есть...
     - Отличная вещь!
     - Это преиьера – «Милый друг»...
     - Не помню уже...
     - История одного альфонса...
     Бесцветные его глаза смотрят куда-то в пространство: в них – гордое упрямство и страдальчество. Нет, он не скажет, что у него на душе. Я и не желаю того знать. Просто по-человечески жутко и жалко смотреть на старика. Как он постарел! Сгармонилось лицо возле вспухших глаз. Еще выше кажется его лоб. Плавно переходит в лысину. Голова его осталась такой же маленькой, тот же нос... Левая его рука покоится под одеалом, видно: лежит в области ниже живота. Она там не покоится – одеяло ворошится, перекачивается мелкими волнами. Верно, ВВШ ананистически перебирает пальцами, мнет половой свой орган. Контролирует ли он свои слова и поступки? Пару раз он довольно звучно пустил «ветры». При этом он ничем не изменился в лице. Оказывается, он бесстеснителен, подобен Марии Дмитриевне. Деликатность – это все показное, внешнее. Фактически, в нем, в них – крайний эгоизм, безмерное тщеславие. Люди для них – всего лишь живые марионетки. Рассказали: в последние годы летом он ходит голым по квартире, сидит в адамовом одеянии – в чем мать родила. Не считается в находящейся в квартире женщиной. Убежден: для продления жизни нужно позволить дышать всем порам тела.
     Сейчас октябрь – он страшно мерзнет. Причина тому объективная: не начали пока топить котельную. Точнее: начали топить, но где-то прорвало трубу – уже несколько дней ищут место прорыва. По этой причине: двор перекопан... И труб нет... Да... Повсюду у нас одна и та же... советская история.
                                                                        *     *
     Узнал: собирается он написать автобиографическую книгу «Сто лет».   
                                                                       *     *
     Ксениея Александровна не скрывает радости встречи. Узнал некоторые подробности из ее прошлого: по публикациям в газете. Очень скоро тема разговора перешла к главному. Она тоже заметила в нем особое старческое тщеславие, необъяснимую щедрость. При удобном случае раз высказала ВВШ свои представления и видение:
     - Верно, Вам это нравится?! Любите сами: Вас обманывают, разворовывают?
     - У меня все есть. – Он только усмехнулся. В какой-то мере он прав: что еще нужно старику? Он не тряпочник. Его возвышает, дает успокоение душе даже показное почитание. Мария Дмитриевна считала: ей все обязаны! Любила тянуть, брать. Ей всегда казалось мало: была страшно завистливой, расточительницей. Зато ВВШ – другой. Ей – противоположность. Как они могли находить общий язык? Для меня это не новость. Еще в 1965 году видел: деньги находились в руках у ВВШ. Я этому не придал значения. Мария Дмитриевна не умела разумно распоряжаться деньгами. У нее – расточительная природа.
     - Дарил бы он стоющим людям... - Сожалеет Ксения Александровна: - Так нет! Одаривает любых проходимцев, окружающим его сосунам... - Да, ВВШ благосклонно относится к человеку любого происхождения и общественного статуса. Стремится словами и материальными ценностями облагодетельствовать за доброе к себе отношение. За ценимые им качества и свойства. Также за родство душ. Непостижимо!
     - В их комнете в углу висела икона. - Ксения Алексадровна рассказывает с обидой: -
Антонина Петровна попросила ей подарить.
     «- Так это ведь одно, что у меня осталось от отчима».
     - Вам ее жалко – так и скажите! – Заскулила Антонина Петровна.
     «- Не жалко... Но вам она к чему? Ведь вы неверующая!»
     - Если вы подарите, то, может, и я поверю.
     «- Поверите?!» – Обрадовался старик. И тут же распорядился снять икону – ей подарил!
     ... Вот еще был случай с кольцами. Обручальное кольцо Марии Дмитриевны и еще другие броши лежали в стакане перед его изголовьем. Всегда на виду! Говорит Антонина Петровна: «Надо бы припрятать... Народу постоянно много – могут украсть». Согласился он: «Спрячьте». «Я положу все это в ящик стола.» На эти вещи метила Зубарева – их отсутствие заметила в тот же день и сказала ВВШ. Он ей ответил: «Они лежат в ящике стола». Зуборева не поленилась отодвинуть ящик – там ничего не нашла. И о том тут же сказала. Вечером явилась Антонина Петровна: они сразу сцепились. Прибегает Коля: «Ксения Александровна, быстрее идите: там Зубарева ругается с Антониной Петровной».
     - Зашла я к Шульгиным. Скандал застала в самом разгаре. Как только я вошла – вижу Гаращенко изменилась в лице, сильно побледнела. Зубарова ругает ее – прямо в глаза: за все время я взяла то-то и то-то из вещей Марии Дмитриевны – с ее ведома, а еще без спроса: то-то и то... А вот вы забрали – все без спроса: перечисляет кольца, золотые украшения. Больше вас – тут некому взять! Гаращенко неловко оправдывается... Я ей заметила: «Антонина Петровна! Зачем вам приезжать: вас подозревают в нечистом деле. Вы и не приезжайте!» С тех пор она не приезжает. Раз приехала – никого не застала. ВВШ уехал... Так она ни к кому не заходила. Соседи ее видели – злой! Так и уехала...
     - Я так думаю... Возможно, ВВШ проявляет теперь такую чрезмерную щедрость – желает как-то искупить свои и жены грехи. Грехи молодости и зрелой жизни. Мечтает он о вечном блаженстве в Раю. Чует ли его душа – это все творит во имя искупления грехов?
Хоть бы он действительно нищим дарил – не всяким подлецам и хищникам.
     У Ксении Александровны большие прерасные глаза. Верно, в молодости – голубые. Они сейчас несколько помутились, выцвели. Могла быть очень симпатичной – сейчас чрезвычайно опрятная. Она немного постарела за эти прошедшие семь лет. Стала более нетерпеливой. Ушла глубже в веру. С большой охотой говорит о своих именитых предках. Была обвенчана с англичанином. Это прегрешение посчитали преступным – пришлось ей испытать тяготы тюремного заключения.
     Меня она угостила свежеиспеченными пирожками. Ведь только недавно отметили Спас. Подробно поведала о своих огорчениях. Отправлен на пенсию и покой священник кладбищенской церкви отец Алексей. Он отпевал Марию Дмитриевну. Он не молод – уже за восемьдесят, но еще бодрый. Нашли причину: во время причастия у него трусятся руки. Не может ровно держать крест. Приходится ему крестить детей и ненароком может уронить несмышленыша. Прежде на его пороки не обращали внимания. В последнее время он стал неугоден местным властям своими откровенными замечаниями. Решили его освободить от службы. Ему обещали работу в церкви – месяц в году: вместо ушедшего в отпуск священника. Словно тогда у него руки перестанут трястись. Повсюду в наше время торжествует несправедливость. Даже в церковном ведомстве. Это обиднее всего. Даже печально, трагично. Создается впечатление: Ксения Александровна находится в приятельских отношениях с отцом Алексеем. Доказательством может служить полированный письменный стол, им подаренный. Только недавно завезли из магазина.
     Ксения Александровна не всегда ладила с Марией Дмитриевной. Мария Дмитриевна была религиозной. Ее религиозность – особого свойства: размышления, философские искания... Она всегда ставила свечку Владимирской Богоматери, покровительнице. В церкви не задерживалась больше пятнадцати минут. ВВШ церковь вообще не посещает.
     - Я глубоко уверен: он искренне верующий.
     - Но свою веру он ничем не проявляет.
     - Веру не обязательно выставлять, проявлять внешне... Лишь бы в душе теплились добрые и чистые чувства. Он чувствует в душе. Главной евангельской истиной считает – любовь. Почти то же самое разделяют баптисты.
     - Кто они такие? – Ксения Александровна поморщилась, презрительно продолжила: - Противно как-то... даже слышать...
     - Это особая секта, сектанты. Их много – вне России. Они сильно способствовали разрушению православных догматов. В свое время, власти поощряли антиправославные их взгляды. Но их самих тоже преследовали жестоко. Знаете ведь как это делают: православие натравливают на баптизм, а баптизм – на православие.
     - У нас всего этого нет. Только... масонские ложи... – Разговор зашел о другом: - Василий Витальевич как-то пошутил: Катя любила одного, ездила знакомиться на свидание – к другому, а замуж вышла – за третьего. Современная девица! Влюбилась она в монаха из Троицка: красивейший молодой человек, академик, умница. Но он из черного монашества – таким не разрешено вообще жениться. Сами они блюдут обет непорочной жизни. - Она считает: Катя неудачно вышла замуж. - Я была против ее брака, но Катя на что-то рассчитывала. Рассчеты пока не оправдались: живет в коммунальной квартире, в Ленинграде. Только та радость, всегда ее верх над мужем. Он какой-то болезненный: после вирусного гриппа случилось осложнение. Но очень культурный, галантный человек. Теперь я Лене говорю: «Смотри! Современной женщине не обязательно заводить семью». - И опять разговор перешел на покойницу: - Мария Дмитриевна всячески его оберегала, считала: умрет – после него. Получилось совсем не то! Если бы она только знала... и чувствовала, что так случится...
     Я спросил: что обозначают те сорок дней - отмечают по покойнику?
     - Девять дней душа покойника витает над землей, над теми местами, где он некогда жил. Она, словно вспоминает, собирает сведения о его поведении, нравственном уровне. После девятого дня – до двадцатого душа носится по Райским кущам и сооружениям: она узнает прелести вечного блаженства. После двадцатого дня – вплоть до сорокового душа носится по местам мытарств и страданий, по разным заведениям Чистилища и Ада. Каждая душа непременно должна пройти эту школу познания. И уже на сороковой день ее помещают на временное существование в Рай или Ад – до Страшного Суда. Только грядущий Страшный Суд окончательно решит судьбу каждой души.
     - Я слышал несколько иное объяснение: душа – это поток сознания.
     - Мало ли что?! - Ксения Александровна вспылила. – Если слышали то и верите, зачем спрашиваете? – Да, нервы у нее сдают.
     - Он бесстрашен! – Опять возник разговор о ВВШ. – До сих пор выдумывает какие-то новые дела, происшествия. Этим летом предлагал Мише совершить путешествие лодочное по Волге. С самых верховий на Валдайской возвышенности – до Каспийского моря. Всего-то 3700 километров. О проекте говорил он вполне серьезно – без тени сомнения в возможность подобного. Потерял чувство реального. Ищущий он человек, бесстрашный. В нем неуемно чувство познания. Жизнелюбие не знает ограничений, пределов. Только так можно себе представить бездумную смелость.  Типа Дон-Кихота. Понимаешь: он – ребенок. Наивный старик, словно маленький ребенок. Постоянно фантазирует, наедине – играется с мыслями. Он безутешен. Ненасытен.
     ... Как-то зашла к нему Катя с Сонечкой, своей милой дочуркой. Он сидит голый, газету читает... Опустил ее – прикрыл наготу. Сонечка испугалась голого старика – разревелась, еле ее успокоили. Под этим предлогом – надо-де успокоить ребенка – Катя поскорее сбежала. Он никого не стесняется. Ему так нравится – поэтому сидит. Не он один такой – сдурел на старости лет. Вот Пикассо любил позировать фотографам в таком виде. Тоже являлся оригиналом. - Хотел спросить о художнике: показывал при этом свой партийный билет коммуниста? Промолчал.
     ... Мария Дмитриевна мужчин еще терпела – любила их почитание. Женщин презирала она – редко общалась. Вот и меня она избегала: могла бояться за Василия Витальевича – мне симпатизировал. А Мария Дмитриевна ревновала. Заходила я к Коншиным... Входила Мария Дмитриевна – тут же выходила. Всегда заранее спрашивает: «Постороннего у вас никого нет?» Стоит ей ответить: «Ксения Александровна...» - она никогда не войдет. Была она чудной женщиной. Вот Василия Витальевича оберегала от всяких прикосновений жизни. Считала: его переживет – к этому и готовилась. А вышло как?!
     ... Ксения Александровна считает: своим заявлением на суде об убеждениях – ВВШ мог только напортить Буби. Как иначе? Буби сейчас отбывает поднадзорную сылку. Ему запрещено не только появляться в Москве и Ленинграде – не может покидать место назначенного жительства. Кажется, он еще не женат. Сам себе испортил жизнь. Пребывал во Владимире – казался не от мира сего. Он просто не мог не вступить в конфликт с властью и законом. Но как смог так низко пасть?! Связался с преступным миром... Пусть даже поэт – творческая, ищущая личность... Отдельные властители считают: свободное творчество чем-то сродни с политическим преступлением. Как он мог связаться с уголовщиной? И это совершает человек – обеспечен в семье даже птичьим молоком. Буби... Обидно за него, жаль мать – такое?! Его отец являлся талантливым поэтом-приспособленцем. Иначе разве мог в наше время публиковаться? Его лирика – отличная. Тот Буби – не имел ничего своего: пустой человек. Подвержен влияниям. Его показная интеллектуальность надергана из всевозможных источников. Преклонялся перед ролью интеллигенции в Речи Посполитой («Ведь он католик!» - так представил его мне ВВШ. При крещении получил два имени. Кажется: Андрей-Николай?) Произносимые им слова казались холодными и чужимы. Не все. Сам он был высокомерным. Относился с презрением к окружающим. Такова наука – преподана ему родителями, элитными друзьями... Порочная сущность элиты – лояльной и критиканской, наднародной (вышла, ушла от народа!). При этом ему (им) предоставлены все материальные блага – в дешевых партийных распределителях. В обнаженном виде все общественные пороки, родимые пятна культового «социализма» благоденствующие родители передали детям и молодым.
     Безжалостная власть щедра на строгие наказания. По причине внимания властей – Буби узнает подноготную жизни. Это поможет ему отвратиться от изобретенного мира и пустых фантазий. В детском и юношеском возрасте он не прошел школу советской жизни – наверстывает упущенное в Перми. Не знаю только, поделился бы он ныне своим отварными цыплятами с голодающим? Боюсь: мог стать еще более скаредным, злобнее. В тюрьме не приняли бы столь щедрую передачу, как тот его ужин: поделили бы между сокамерниками. Явно я несправедлив к людям – вызывающим к себе презрение.
Наталья Альфредовна вспомнила: Буби привез с собой более двух десятков цыплят и курей. Она их сварила. Не спросил: как Буби поступил с бульоном? Услужливую женщину – за труды – даже не угостил. Что говорить... Судьба все же справедлива. Даже более того: судьба человека проявила последовательность. Он не был нацелен на доброе. Мог остаться обычным приспособленцем. Ведь он был пропитан ненавистью ко всему сущему, не только советскому. Особенно противной ему виделась собственная среда – вот и полез!
     Рассказывал: живут они в одном доме с Анной Ахматовой. «Старуху» видел неряшливой – ничего больше в ней не заметил. Конечно, сам он выглядел чистюлей. Иначе быть не могло: «городская сумасшедшая» помешана на почве поэзии. ТВОРИЛА ПОЭЗИЮ! Вряд ли он поэт – рифмоплет. В нем не заметил человеческих чувств и добродетелей. Далек он от сострадания, сочувствия, обычной внимательности... Только горит в нем злоба – ко всему сущему! Без добрых чувств возможна только «поэзия социального заказа». Возле него находилось слишком много добра – материальное благополучие окружало почти абсолютное. Но его сердце оказалось замкнутым – добро не воспринимало. И ВВШ для него – древность, достопримечательность: годен лишь пополнить коллекцию значимых личностей. Еще мальчишкой – он ездил в Дома творчества, благоденствовал за счет щедрого к своим интеллектуальным слугам – государству, обществу. Тот самый государственный разврат проник в его душу, пропитал личность. Кажется, он в тот период нигде не работал – для общения летал между Питером и столицей. Загорал на южных морях. При состоятельных родителях! Вот так у нас: один из сил выбивается – не в состоянии купить порядочного костюма, а другой... Что говорить?! Такое утвердилось неравенство под сенью пропагандистской демагогии. Для всех тружеников - политическая несвобода, материальное неравенство. Нигде в мире нет подобного политического разврата! Вот так Буби и отплатил – родителям и власти – за доброе к себе отношение. Только что смог прорычать: «Выкусите!» А то сверкнул высокомерно – злым взглядом, по губам можно было прочесть: «Дурачье!» Так иногда дети платят – за ничтожество отцов: сотворили собственное благополучие рядом с народной нуждой и бесправием. Ничего не скажешь: справедлива природа. В тупике или на перекрестке она жестоко мстит. Не торжествуйте: мщение не всегда сразу порывает благоденствие – придет время! Отыграется она – на детях, внуках...
                                                                   *     *
     - Приехал как-то из Ленинграда товарищ... – Рассказывает Миша. – Назвался он моряком. И получил такую кличку: «Моряк». Долго и упорно он обрабатывал Василия Витальевича, а войти к нему в доверие совсем легко и просто. «Моряк» даже приглашал старика пожить некоторое время в Ленинграде – обещал предоставить комнату в своей квартире. ВВШ даже взял уже билет - собрался ехать... Ему посоветовали прежде послать телеграмму. Ответа не выслали – сорвалась эта поездка. Так тот «Моряк» выманил и вывез все рукописи «Приключения князя Воронецкого».
     - Он точно кагебист, - вмешалась Наталья Альфредовна.
     - Может, и кагебист... – Миша продолжил свой рассказ: - «Приключения князя Воронецкого» - это четыре книги. Первая: «В стране свободы».
     - Я ее читал... – Подал я свой голос.
     - Вторая: «В стране неволи». Третья: «В стране островов и поэтов» и четвертая: «Святой русский берег».
     - Знаю: в Югославии, во время немецкой оккупации, Василий Витальевич работал над этим произведением. Возможно, там и написаны три неизвестные мне части.
     - Запишите, на всякий случай, адрес «Моряка»: 196239, Ленинград, Ф-239, Белградская улица, д. 34, корп. 1, кв. 162. Полная его фамилия – Красюков Ростислав Григорьевич. ВВШ уже несколько раз ему писал, даже настоятельно просил вернуть рукопись, но «Моряк» отвечает отписками. Ныне судьба этих рукописей Шульгина не известна.
     - Они попала в КГБ.
     - Откуда ты знаешь? – Взорвался Миша.
     - Кто же еще охотится за ними, кому они нужны?
     - В любом случае, упрятаны в надежном месте. – Заметил я. – Увидят ли только свет?
     Из этой истории я еще больше понял: никому нельзя доверяться. Особенно, людям незнакомым. И Шульгин прежде не был доверчивым – это возраст делает с человеком...
                                                                      *     *
     - Лев Никулин написал и издал «Мертвую зыбь», «Операцию Трест»... Он сидел возле Василия Витальевича и писал, писал, записывал... А потом увез с вобой многочисленные записки. После появления книги и выхода кинофильма на экраны, Шульгин написал автору о многих осуществленных в них искажениях. Лев Никулин ответил в таком смысле: «Дорогой Василий Витальевич! Я пишу не так как хочу, а так как меня принуждают это делать». И прочее-прочее... Вот так-то оно... - Вечные оправдательные аргументы приспособленцев – списывать свою податливость на социальный заказ и цензуру. По такому методу я лично следовать не собираюсь. Не знаю: смогу ли выстоять твердокаменным. Знаю почти точно: даже строчки не напишу по произвольному желанию чинуш от литературы. Лучше онеметь! Эх, эти Львы! Ради партийной «правды», общественного спокойствия и благополучия - превращают их в котят и попугайчиков!
                                                                          *     *
     Касвинов, Марк Константинович. Написал и опубликовал в «Звезде» (1972 г. №№8-9 и 1973 №№7-10) книгу «23 ступени вниз». Долго сидел он над стариком – все записывал, строчил... Частью, на основании этих материалов Шульгина и написал книгу. Тачками вывозил материалы!
                                                                        *     *
     Миша Коншин сотрудничает в местной газете «Призыв» - пишет статейки самого примитивного свойства. Немного подкармливается. Как-то спросил у меня – мнение. Я ему откровенно сказал:
     - Я бы такое не писал...
     - Почему?! – Он удивился.
     Что ему было ответить? Пояснил ему невнятно. Сейчас нашел его несколько другим – не таким, как при прежней встрече. Он много шутит, смеется, фантазирует... Многое его – нелогического свойства. Не моего типа. Даже не плоско, не пошло – особо! До своей последней поездки написал ему несколько туманно: о себе сообщу несколько позже – должно определиться одно обстоятельство. А он – мог с чужой помощью – довершить неопределенность фантазией: вроде уезжаю за границу, в Израиль. Я потом пошутил: «Вы оказались правы – выехал за границу... республики». Сейчас он кажется излишне жизнерадостным. Одновременно: несколько упрямым, настойчивым, почти настырным.
Внешностью – все тот же: только запустил модную бородку. Смотрится он интеллигентом начала века. Глаза искрятся жизнерадостностью, вдохновением. Сейчас он меньше похож на книжного князя Мышкина – полностью нельзя отвергнуть сходство.
     Младшая его сестра Лена сейчас больше похожа на старшую Катю: почти такой ее запомнил. А вот Коля совсем на себя не похож: сравнил с фотографией. Наталья Альфредовна почти не изменилась в лице. Она только стала спокойнее, тише. В те прежние времена видел ее издерганной, муторной. Она все так же трусовата, осторожна – всего остерегается, боится. Ныне живущие с ней дети не проявляют к ней явного стыда и презрения, как прежде Катя. Даже наоборот: дети рассказывают ей о своих делах, советуются – мне это даже очень понравилось. Ее сейчас грубо не одергивают – так поступала Катя. Дети подружились с матерью – это уже хорошо. Случилось это – они сами повзрослели, поняли законы жизненной необходимости и требования семейных взаимоотношений. Дети страстно желали учиться. Мать сделала все от нее зависящее: они смогли получить образование. Каждый – по своим способностям и пристрастиям. Все в семье сейчас при деле. Немного легче станет им в смысле материальном. Вся их семья талантлива. Даже несколько эгоистичный, любящих побахвалиться Миша – способный. Он обладает несколько необычной психикой. Это может объясняться важным обстотельством: с матерью он находился в блокадном Ленинграде.
     Очень развита, мыслящая и творческая личность – Лена. Она начинающий пока композитор. Не только по образованию. Музыкальные образы, подобно словесным, возникают в подсознании. Это несколько различные формы творческого процесса и проявления. Мы беседовали: многие вопросы волнуют и ответы даем похожего свойства. Да, мнение не во всем совпадало, но такого и быть не может. Для меня продолжительная эта беседа показалась очень интересной. В процессе беседы посоветовал:
     - Вам обязательно следует вступить в Союз композиторов. Только таким образом Вы устроите свою жизнь. Где находится Ваше отделение? В Москве?
     - Нет, в Горьком.
     - В Горьком? – Я удивился.
     - Да, в Горьком, - она подтвердила.
     - И как там публика?
     - Серая...
     По одному этому определению видно: человек она достаточно проницательный. Или: публика такая – нельзя не видеть серость: бьет во все органы чувств.
     - Это хорошо и плохо. – Заметил я. – Не старайтесь только среди них выделяться. Самой собой оставайтесь, но не выделяйтесь: ничтожные люди этого не выносят, не прощают. Обращайтесь к ним очень культурно. Просите совета, делитесь... Заранее Вы знаете: они не смогут оценить Ваше произведение. Сможете так поступать при условии: Ваша натура это будет позволять. Хоть на время подавляйте в себе самолюбие. Иногда надо. На такое я не способен. Возможно, Вы сможете – иначе Вам не удастся выйти в люди. Я так понимаю: композиторский факультет выпускает кадры для союза. Многие, если не большинство в него вступают. Случаются неудачники. Не стоит оказываться в числе последних.
                                                                *     *
     - Как Вы относитесь к современным ритмам? – Поинтересовался.
     - К джазу? – Спросила Лена как-то неопределенно. Мне сразу стало понятно: у выпускницы композиторского факультета самые поверхностные познания в данной области. Их пичкали классикой, давали в качестве примера основы социалистического примитивизма, воевали с «формализмом» по рецерту Жданова. Я невежда в музыке, почти не разбираюсь в жанрах и отличиях направлений. Готов немного ей рассказать не только о джазе – о стилях кантри, диско, свинг. О ролинг-стонсе, рок-н-роле, дикселенде.  Также о манере исполнения битлз, бич-бойзов... Сколько только выпускают литературы об одном блюзе?! Джаз в точном смысле – манера исполнения, импровизация... Разве можно современному композитору не знать этих элементарных вещей? Можно!
     - Когда-то я все это не понимала, отрицала! – Признается Лена. – Сейчас отношусь с должным вниманием.
     - Это хорошо. Только вряд ли Вам позволят вводить новые ритмы в современную советскую музыку.
     - Я это знаю.
     Пусть, пусть она наверстывает упущения академического образования. Только я несколько сомневаюсь: готова ли к систематической и упорной работе. Имел уже возможность убедиться: человек она необязательный – это не стимул к творческому развитию. Жаль, если окажется: растратятся попусту ее потенциальные способности, не оправдвются надежды. В их семье скудная материальная обеспеченность. Покоробило даже меня: молодая девушка – так страшно безвкусно одета. Еще более существенно: ее удивительная скаредность. Сделали такой – постоянные лишения? Я расчетливый, но абсолютно не мелочный. Иногда даже становлюсь чрезмерно щедрым. Стоит посчитать: иначе не поймешь чужие качества. Во Владимире я не был более семи лет. Подумал: придется переночевать у приятелей. На первую ночь устроился в гостинице «Владимир». Привез с собой бутылку отличного узбекского дессертного вина, коробку шоколадного ассорти... Все стоило порядка шести рублей. Оставил Лене открытки с видами Брянска, скульптур – оригинально изготовлены на пнях отмерших деревьев. Это тоже чего-то стоило. Брата с сестрой пригласил в драмтеатр на постановку «Милого друга» Ги де- Мопассана. Билет стоит по 1 руб. 20 копеек. Мой принцип: пригласил – значит, я плачу. После постановки, Лена приносит мне троячку. Поясняет: у нее нет двух рублей и сорока копеек. Просит поискать ей сдачу. Конечно, деньги у нее я не взял. Еще стоит добавить: у них я не ел, сами они эти два дня питались б-жьим духом. Наталья Альфредовна пояснила: Миша купил пальто и израсходовал все деньги. В нашей жизни чего только не бывает... Но – потребовать сдачу! С подобным встречаюсь впервые. Для этого я привел скрупулезные расчеты. Добавлю: у них не ночевал. Одним штрихом человек обнажает свой характер.
     Всем им и Лене пришлось нелегко. Она училась в Ленинграде, жила на стипендию. Каждый месяц уроки давали дополнительно ей двадцать рублей. Не жирно! Но и не мало... Я тоже жил на стипендию – еще более мизерную. Не пойму я этого. Никогда не пойму. Прошли разную жизненную школу, разные мы люди. В отдельных случаях разделяем сходные мнения – на общесловестные темы. Наши жизненные принципы – несовместимы. Послушайте, ведь я страшусь даже такой скаредности. Самой потребовать сдачу! Как в кассе гастронома. Да, ведь это чудовищно! Что значит шестьдесят копеек или рубль в наше время?! Не считайте, сколько коробок спичек можно купить на такие деньги: это – тьфу! Шли в театр – Миша без охоты принял приглашение, по дороге шутит:
     - Одни мы будем во всем театре... – Он неправ: зрителей собралось много. Постановка оказалась хорошей – не выделялась особым блеском. Чувствовалась оригинальность режиссерского замысла, занимательность действия... Привлекали отдельные приемы музыкальной комедии. Музыка вклинивалась в драматическое действие.
                                                                             *     *
     «Латыш» по имени Кирилл умер в сорок четыре года. Жаль... Стало меньше убежденных марксистов. Известны наши партийцы: приспособленцы, прихлебатели. Кирилл любил прикладываться к рюмке, как и многие соплеменники. Не спрашивал причину его смерти. Он часто на своей автомашине наезжал во Владимир – посещал В.В. Шульгина. Его «родством» не интересовался.
                                                                           *     *
     В увозящем из Владимира поезде услышал:

     - Во Владимире живут сплошные жадобы. – Верно! Так оно и есть! Суровая жизнь, скаредность... Сейчас хоть снабжают продуктами первой необходимост

© Copyright: Моисей Бельферман, 2012

Регистрационный номер №0048529

от 16 мая 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0048529 выдан для произведения:
                                           Моисей БЕЛЬФЕРМАН         ЗОВ ЕГО ЖИЗНИ.
        ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ «ОТГОЛОСОК БЕЙЛИСИАДЫ - в СОВРЕМЕННОСТИ.
                    ВСТРЕЧИ и ПЕРЕПИСКА с В.В.Шульгиным» (с сокращениями). 
                                                                      Вступление.
     Иногда, очень редко я «гуляю по Интернету», по знакомым темам. Всякий раз – даже в хорошо известном - нахожу нечто для себя новое, интересное. И на этот раз обнаружил новое для себя имя. Александр Репников тоже интересуется личностью В.В. Шульгина. О нем пишет... В самом начале биографической своей статьи он сообщает: «Не ослабевает интерес к работам Шульгина. За последние годы были переизданы его работы: «Годы», «Дни», «1920», «Три столицы», опубликованы записи, в которых рассказывается о событиях 1917-1919 годов и периоде, проведенном Шульгиным в заключении, отрывки из рукописей 60-х годов [i].  ([i] Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1989; Его же. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990; Его же. Три столицы. М., 1991; Его же. Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны / Сост., вступ. ст., послесл. Н.Н. Лисового. М., 2002; Его же. 1917 — 1919. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. Коммент. Б.И. Колоницкого // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1994. Т.5. С.121 — 328; Его же. Пятна. Предисл. и публ. Р.Г. Красюкова. // Лица. Биографический альманах. М., — СПб., 1996. Т. 7. С.317 – 415; Его же. Размышления. Две старые тетради // Неизвестная Россия. ХХ век. М., 1992 Кн.1. С. 306 -348.»).
     Добрая половина из указанного автором мне знакома. В свое время мне пришлось работать с многими номерами «Киевлянина». Василий Витальевич в газете сотрудничал. С осени 1913 года стал редактором газеты. Точнее: владельцем-издателем и редактором. Многие опубликованные его статьи – за период примерно 1907 – 17 г.г. посвящены революционному времени. Позже вошли в книги «Годы» и «Дни». Этих книг я не имел. Но статьи имел. Читал часть из опубликованного в последние годы жизни писателя. Я давно уехал из Союза. Пропустил новые публикации. Нельзя не отметить: В.В.Шульгин – в современной России как бы стал основателем правого (монархического) направления общественной и политической мысли. За ним следуют идеологи, политические партии... Произведения его перепечатывают. Особенно в направлении традиционного, чуть ли не «научного» российского антисемитизиа.
     Далее автор названной статьи сообщает: «Совсем недавно появилась возможность ознакомиться с неизвестной работой Шульгина «Опыт Ленина», когда-то переданной самим автором на хранение в КГБ, и циклом его рассказов «Мистика» [ii].» ([ii] Шульгин В.В. Опыт Ленина // Наш современник. 1997. № 11. С.138 – 175; Его же. Мистика // Наш современник. № 3, 2002. С.137 — 149.»00).
     ... Что за фантастический бред: книга издана с рукописи, «когда-то переданной самим автором на хранение в КГБ». Со стороны автора – жест обожания и низкопоклонства перед органами государственной безопасности (КГБ, ФСБ). Не иначе! Какое это с их стороны благородство: не конфисковать во время неожиданного ночного обыска - принять на долговременное сохранение! Написано это о хорошо памятном для меня времени. В некотором смысле, являлся сам я соучастником описываемых событий. Вовсе не «Опыта Ленина» и «Мистики». Летом 1968 года явился я записчиком первых десятков рукописных страниц названной первой книги.
 
                                                 Похороны Марии Дмитриевны.
     Недавно я вернулся из Прибалтики. Находился недолго в Пярну, в Эстонии. Причина той поездки... Вернулся я в неважнецком настроении. Много неопределенности, да и... Во входную дверь позвонили. Пошел открыть... Девушка только спросила фамилию – поднесла ведомость, потребовала расписаться в получении телеграммы. Развернул... Прочитал краткий текст: «Сегодня скончалась многострадальная Мария Дмитриевна. Похороны понедельник Дедушка».
     Уже... Марии Дмитриевны нет... Нет! Еще совсем недавно – пару месяцев тому – я ее видел ЖИВОЙ, умирающей... Она, как никто другой, любила жизнь и, возможно, это жизнелюбие растянуло ее агонию на долгие месяцы. Она не знала названия своей болезни. У нее рак. Вроде уже примирилась с неизбежной кончиной. Душу свою перепоручила Спасителю. Огонь неиссякаемой жизни еще долго мерцал на ее ослабленном, высохшем теле. Себя она услаждала до последнего дня. Во время той поездки – из Москвы выслал ей соки. Еще по специальному заказу – пару коробок шоколадного ассорти. Не скрывала своего пристрастия к сладкому. Сия сластоежка могла перещеголять любую женщину.
     Посмотрел я на циферблат часов: почти девять часов вечера... Сегодня двадцать седьмое июля. День прошел, пока еще суббота – новый день не наступил. Верующий отец завел в доме строгий закон: чтить субботу. Так принято у евреев! Не скажу, не повторю в угоду другим: глупая эта религиозность. Или: религиозная глупость. К религии я очень терпим. Как и к другим взглядам. Но одно дело – философствовать, а совершенно другое... Уже который год приходится терпеть родителькое упрямство. Отец прожил жизнь очень сложную. Нацистский плен с ноября 43 по май 45. Дважды сталинские лагеря: в 33 и 45-46 годах. Стал страшно больным человеком. Многим известно это правило: больные вечно изводят здоровых. Таков закон! Не всегда аргументированные запреты, строгая
религиозность ужесточает и без того не очень медовый его характер. И что самое интересное: наше атеистическое государство руководствуется иными соображениями. Но в вопросе отдыха оно пошло навстречу верующим: субботу освободило от трудовой деятельности. Не иначе: по «просьбе трудящихся-евреев».
     Надо ехать! Ночным поездом – успею на похороны. Оделся. Быстро собрал походной чемоданчик - спутник в моих частых разъездах. Осталось только раздобыть денег... С вокзала отправил во Владимир телеграмму: «Скорблю Сочувствую Вашему горю. Выезжаю».
     Стал в очередь к кассе. Билеты только на места мягкие и купейные. На такую роскошь не могу раскошелиться. Ведь пока инженеришка... Да, к тому... временно не работающий. Мне хорошо заиметь третью полку в жестком вагоне. Случалось: спал даже на боковой узкой – с трубой. Обхожусь без матраца и постельных простыней. Уже после полуночи удалось взять билет общий – на московский поезд. Обычная посадка: с мордобием и рукоприкладством. В подобных случаях берет нахрапом более ловкий и сильный – впереди оказывается. Попал я в вагон почти после всех: места уже разобраны. Пассажиров наконопатили... Вот только в крайнем купе смог примоститься. Возле столика трое мужчин раскладывают закуску... Уже стоят две белоголовки с изящной талией: ожидают своей очереди...
     - Не помешаю? – Тихо-скромно примостился.
     - Поставишь бутылку – примем в компанию. – Последовал ответ.
     - А без бутылки? – Пытаюсь отшутиться.
     - Какой интерес ездить трезвым?! Брезгуешь с нами выпить или деньги жалеешь?
     - Совсем не то.... Нет настроения!
     - Выпьешь – будет! И настроение появится... Уснешь нормально... Водка, а еще лучше спирт все микробы убивает. Лечит!
     Для иллюстрации этого замечательного явления – переключились на нескончаемые рассказы на пиво-водочную тематику. Благо, продукции этой выпускают много – для полного удовлетворения достатка. Вскоре, по обычаю диалектического единства, перешли на разговоры о женщинах.
     Меня занимали свои мысли – нет интереса до их пустой болтовни. Но публика только начала горячиться и шуметь. Думать стало сложно. Откуда-то в их честную компанию втесалась многострелянная молодуха. Верно, решила позлить мужиков феминистским просвещением: развивает теории женского расизма. Доказывает незаменимость и экономическую пользу женщин – главных строителей, созидательных двигателей социалистического общества. Женщин выделяет их легкая приспособляемость к любым условиям жизни. Она идеализирует способности, призвание... Жалуется на недостаточную обеспеченность правами. Извергает слова раза в два быстрее каждого из своих оппонентов. И еще важный фактор: находится в определенном опасном возрасте – под дополнительным воздействием алкоголя, женщина легко теряет контроль над своими поступками. Отдается по первому приглашению. Но самые главные ее личные достоинства – азартная картежница и гадалка.
     Уже глубокая ночь, но они все мастят. По причине шума или неожиданности вестей – и мне не спится. Ни о чем серьезном не могу думать. Раз за разом возникает мыслительный образ Марии Дмитриевны. Страдалица... И: мучительница – одновременно. Вот так она – человеческая жизнь: тьфу! И: нет человека...
     Наконец-то, за окнами забрезжил рассвет...
     У наших соседей кончился «нз» - побежали доставать бутылки! Из буфета принесли одни бутерброды. На каждой станции проведывают пристанционные ларьки. Благо, наш поезд часто останавливается – он идет вне расписания, из катерии «пятьсот веселых»...
     Я спустился сверху: нет мочи лежать без сна. Уединенно примостился сбоку скромный курсант военного училища. Разговорились: он оказался умницей. Что станет делать в тех казармах и военных городках? Хочет дальше учиться. Удастся ли? Еще не знает, куда попадет. Может остаться человеком, но могут по уставу «выбить дурь» из головы. Быстро превратят в форменного солдафона. В военном ведомстве творческих людей не терпят. Прививают приказной шаблон. Субординацию доводят до абсурда. Крепкий хлопец – немного близорукий. Наивный. Люблю идеалистов: сам такой.
     В пути не заметил – подъезжаем к Москве...
                                                                              *     *
     Владимир... На этот раз ехал с комфортом. Ушли в прошлое мешочники, забитые пассажирами с продуктами тамбуры вагонов. Перестали поезда быть развозчиками продовольствия.
     Прибыл к Шульгину – на улицу Кооперативную 1, угловая секция, парадное, да и квартира... Антонина Петровна – это первое и вездесущее лицо. Пухлое женское тело. Всюду поспевает – первая: везде и во всем! Она немолода. Невелика ростом. Собрана. Непоседлива. Энергична. Все ее называют не иначе – Полковницей!
     От нее узнал: «Дедушка тронут Вашим приездом. Ждет... Сейчас к нему нельзя: беседует с Иваном Алексеевичем». Кто же такой этот Иван Алексеевич? Позже узнал: это Корнеев. А Корнеев кто? Да, с ним переписывался. На его московский адрес отправил статьи и другие материалы В.В. Шульгину – для его книги. Позже меня лично познакомили с долговязым, сухим старцем с выпадающим от беззубья подбородком. Слушайте, так это же настоящий Пранайтис из дела Бейлиса! Таким его представлял!
     Оказывается, это и есть Корнеев. Бегают его заискивающие бесцветные глаза. Умеет себя держать - с показной значимостью. Он не меняет выражения лица, не обладает чувством юмора – людей с подобным недостатком достаточно многою. Еще неумен – полный комплект! Оказался жадным ничтожеством, тряпочником!
     Сразу понятно: Антонина Петровна здесь выполняет роль дворецкого или закоперщицы. Так оно и есть! Кто она такая? Вижу ее впервые. Приходилось уже ни раз встречаться с подобным типом деловых женщин. Вот и Татьяна Ивановна Л. – такая! В глаза сразу бросается сходство натур, характеров – при отличительных особенностях внешности. Только при долгом общении видна разница. Тип такой: серые, безликие люди. Выстреливают энергию! Требуют повышенного к себе внимания и власти.
     По квартире снуют разные, мне незнакомые люди. Между собой тихо переговариваются. Разносят слухи, ведут тихие разговоры... Почти у всех проявляется ожидание предстоящего дележа вещей покойницы: кому достанется и дадут ли? Явно ропщут на самоуправство Антонины Петровны. Здесь и там слышны отдотипные вопросы: «Кто она?», «Откуда взялась?», «Кто ей поручил, дал право всем-всеми распоряжаться?». И еще слышал: «Иван Алексеевич – тот жук: приехал со своей женушкой, грубой бабой; точно с намерением обобрать покойницу и добрейшего старца». «Кате-мордовке дала отставку Антонина...» И опять: «Откуда взялась сама Антонина – на нашу голову?!» Я – человек посторонний: явственно ощущал нервность обстановки. Лучше сказать: до предела накалено – зреет скандал! Но в чем все дело, из-за чего? В те первые часы я ничего не понимал. Мне знать того и не следовало. Считал себя не просто посторонним. Но и временным: приехал – уехал! Подходят к гробу Марии Дмитриевны, молятся... Беззвучно льют слезы, сопят... Целуют покойницу... Антонина Петровна подвела меня к гробу и принудила поцеловать покойницу по принятому христианскому обычаю: в лоб и скрещенные руки.
     Неожиданно появился молодой франт с отделанными кожей брюках. Вроде: техасы? Штанины закатаны почти до щиколоток. На нем: отделанная тоже кожей куртка. Через плечо перекинут зачехленный фотоаппарат.
     - Буби! - Он протянул руку. Познакомились.
     Имя или кличка такая чудная? Ведет он себя хозяином. По всем признакам, Антонина Петровна не уступала первенства. Она хозяйничает: бугает, суетится, копошится... Со всеми перебрасывается пулеметными очередями слов, фраз... Отдает распоряжения. Точно: копия старой знакомой – Татьяны Ивановны. Те же жесты, одежда... Почти те же слова... Неиссякаемая энергия... Как говорят, американская деловитость. Удивительна все же природа: в разных местах живут люди, верно, даже между собой не знакомые. Настолько похожие, словно они сестры-близнята. По некой своей шкале природа творит типы людей.
     На ночь меня поместили к Коншиным. Уже поздно. Женщины продолжают чесать языками. Заворчал Миша со своей постели: «Пора спать!» Пора! Но в эту ночь мне не удалось уснуть: это сразу почувствовал. Не хотел ворочаться в постели. Оделся.
     - Вы куда?
     - Не могу спать... Пойду погуляю... – Так и бродил до утра по безлюдным улицам. На Душе было тягостно. Собственной смерти вроде не страшусь, но чужая... Близкого мне человека... Признаю: не всегда в мыслях проявлял справедливость к Марии Дмитриевне. Я любил ее, как родного человека. Хотя она наделена очень требовательным характером и не смогла смириться с коварной судьбой: ее, дворянку, аристократку, революционная волна и народная сволочь обрекли на многие лишения, страдания. Не примирилась она с властью. Нет, не мог я ее, по возрасту – мою мать и даже бабку – ревновать к Василию Витальевичу. Он любил жену и терпел многие справедливые требования и ее капризы. И вот теперь он – остался один. Совершенно один... Как он спокоен – крепкий старик?! Вот это выдержка!
     Утром все началось заново... Ко всему добавилась лихорадочная спешка. Антонина Петровна одна знает, что надо и как. Командует: «Принесите! Купите! Заплатите» У меня пока еще есть деньги.
     Выносят гроб... Меня поставили возле Василия Витальевича: должен его сопровождать и держать под руку. По дороге на кладбище остановились возле местной церкви. Зычным голосом священник отпевал душу покойной.
     Буби записал на магнитофонную ленту весь обряд отпевания души Марии Дмитриевны в процессе богослужения в церкви. Сели в автобус. Марию Дмитриевну похоронили на городском кладбище под широкой кроной кряжистого двухсотлетнего дуба. Возвратились домой... Застали накрытый стол: все готово для поминок. «Литовец» Кирилл Э. посоветовал всем перекреститься в нужный момент: пусть потешатся сердца верующих. За столом очень сумбурно. Взял слово Миша Коншин. Мария Дмитриевна к нему была добра и заботлива. Его считала родным, племянником. С затаенным смыслом выступил Шульгин В.В. Сказал несколько устрашивших всех слов: «Услышал веление Сверху – должен осуществить значительную работу – ею облагодетельствую все человечество». Не пояснил суть дела. Присутствующие остались в недоумении – опасливо поглядывают на старика.
     Выпили... Закусили... За столом присутствует священник. В церкви он был речист, но здесь не проронил ни слова. Впрочем, мог с кем из присутствующих пообщаться... Не выступил! Из-за стола все поднялись несколько отяжелевшими. Василия Витальевича оставили в покое – пусть отдыхает.
     «Литовец» все время находился в горячке спешки – собрался уезжать. Мы с Мишей Коншиным направились его проводить. Еще с вечера он был «нагружен», да и сейчас много поддал – сильно успел набраться. Нам пришлось с обоих сторон поддерживать его грузное тело. На железнодорожном вокзале он все время цитировал Ленина. Вождь партии, глава Советской власти, идейный руководитель мирового пролетариата в свое время предостерегал от «негодяев». Видел он, знал: случился Октябрь, в правящую партию хлынула масса приспособленцев. Оказывается, «литовец» - вернопреданный партийный или советский кадр. Даже удивительно: как вообще Василий Витальевич может знаться с таким рыгаликом? При расставании – они несколько минут стояли молча. Обнимались и целовались. Даже невероятно: такие люди крутятся возле и вокруг Шульгина?! Он всех жалует: любит общение, почитание...
 
                                            Экзотическое создание – по имени Буби.
     Мы вернулись – отсутствие оказалось коротким. Квартирка Шульгина заполнена бедламом. Множество людей! Каждый рвет в свою сторону, настаивает на своем. К моему удивлению, Василий Витальевич тоже непосредственно участвует в этой кутерьме. Он высказывает желание - мнение напоминает требование: все предстоящие сорок дней
хочет прожить рядом с кладбищем и свежей могилой Марии Дмитриевны. Так он продолжит находиться рядом с душой покойницы. Там не намерен отдыхать: собирается творчески работать. За указанный срок осуществит свой замысел.
     На следующее утро я пошел на прием к его лечащему врачу. Высказал сомнения. Спросил: можно отпускать такого больного старика в столь далекую и сомнительную поездку? Ведь там рядом нет ни поликлиники, ни врачебной помощи. Может ведь срочно потребоваться? Врач придерживается другой точки зрения: считает полезным отдых на природе. Согласилась освительствовать его здоровье. Явилась. Здоровье Василия Витальевича нашла вполне удовлетворительным.
     Пришлось с кем-то отправиться в социальный отдел. Представили документ о смерти Марии Дмитриевны. Начальница отдела вспомнила для них забавный случай. Выделили для В.В.Шульгина – изначально персональную пенсию в 300 рублей. Кажется, никто в городе такой не имел. Мария Дмитриевна пришла добиваться «своей пенсии». Ей сказали: «Вы ведь ни дня не проработали!» Она возмутилась: «Я работала, работала! В... Венгрии работала!» Ей предложили потребовать пенсию из Венгрии. После ареста мужа, в Венгрию ее выслали из Югославии, как «советскую шпионку». Но и в Венгрии к ней относились крайне подозрительно. Обрадовались возможности «передать Советскому Союзу» - это уже после 1956 или 57-го года - к освобожденному из заключения ВВШ. Первое время его содержали в доме престарелых. По причине приезда жены – выделили квартирку. И вот это содержание – огромную по тем временам персональную пенсию. Вопрос вернулся в Москву. В некой келье или служебном кабинете приняли «соломоново решение». Выделенную общую пенсию поделили на две части. Василию Витальевичу выпало – 175 рублей, а Марии Дмитриевне – оставшиеся 125 рублей. Сумма давала те самые 300 рублей. При новых обстоятельствах – за вдовцом оставили его пенсию: 175 рублей. Начальница отдела пояснила:
     - О покойнице лучше не говорить... Но здесь – особый случай! Моложе она своего супруга... Давайте посчитаем на сколько лет... Да, пусть! Боялась: умрет он раньше – не оставит обеспечения. А по нашему самому передовому в мире, в смысле социальной защиты, по советскому законодательству – вдова получает половину, 50 процентов денежного пособия мужа. То-есть имела бы – 150! А так – 125 рубликов! Глупая женщина... Простите, об умерших не говорят. И вдовцу хватит на пропитание – эти 175! Да, он еще книги издает, в кино снимается – иногда! Мы строго следим! Не позволим нарушить советское законодательство в смысле строгого финансового обложения, в теме социального обеспечения. 
     Только вернулся... Уже началась вторая половина дня. Новое дело! Антонина Петровна взяла меня - выехали в село Вяткино. Расположено под самым кладбищем. Достаточно просто и легко нашли квартиру для Василия Витальевича. По возвращении во Владимир, выполнял обязанности: бегал за покупками – к предстоящему отъезду. Не заметил наступления ночи. В сплошной дневной беготне я был полностью занят. Себя не ощущал. Только сейчас почувствовал голод. Да, я даже с утра не позавтракал! За весь день не имел во рту маковой росинки. Выбрался в гастроном: успели закрыть. Остается: поехать на вокзал – поесть в тамошнем буфете. За день устал: нет желания ехать. Как уж будет...
     Вскоре появился Буби: несет из погреба несколько цыплят. Дополнена батареей плавленных сырков. Открыл один-другой – уже подцвилые. Выбросил в мусорное ведро. И Антонина Петровна вскоре появилась: не забыла сюда дорогу. Увидела цыплят – без спроса-разрешения начала одного потрошить, уплетать за обе щеки. Буби покраснел раком – молчит. Через некоторое время выпроводил гостью – пошел за новой порцией припасов. Подумал я:
     - Ну, теперь уж пригласит – поужинаю!
     Не пригласил! Ни сахара у меня, ни чая – сижу и пью мелкими глотками кипяток из граненного стакана. А в это время Буби разделывает птицу – ест без хлеба-соли, заедает жирным и сладким сырком. Сколько он может умять? Умял уже четыре или пять, а то и больше цыплят! Степенно берется за следующего... Если сам я возьму, даже не попрошу! Нет, на такое я не способен. Он даже не понял: нужно хоть предложить, поделиться. Сам жрет и развивает теории общественной значимости интеллигенции. Ее роли – в сфере бытовой и воспитательной. Говорит он красивыми словами – чужими. Улетучиваются слова, рассеивается весь смысл произнесенного и сказанного.
     В тот раз я не умер от голода. Не знал прежде, не представлял роль, смысл и сущность эгоистичной, заносчивой, жадной и вонючей государственной элиты. Я лично – другой. Таким не стану ни при каких условиях и обстоятельствах. Не смогу находиться рядом и среди таких людей – наднародных паразитов. И какое исходит от них высокомение, презрение к обычным людям, к собственному народу. С того дня и момента захотел создать литературный образ вот такого... прыща.
     Я приезжал иногда на ночь во Владимир. Ночевал с Буби к комнате В.В. и наутро рано отправлялся в Вяткино. Буби поздно ложился спать. Он любит рассуждать. Несомненно, он умен. Такой крайний индивидуалист! Старается он всегда держаться на виду. Иногда остроумно высказывается, но чаще – плоско. Он образован, эрудирован. При этом: страшно большой циник, наивный идеалист. Он абсолютно не знает обычной жизни. Не понимает людей. У него необычные представления. Похож на пришельца из другого мира. Так оно и есть! При всех своих достоинствах и свойственных недостатках – он непомерно высокомерен. Изрекает слова, словно ему одному известна истина. При этом его лицо передергивается – этим подчеркивает серьезность своих мыслей, откровений. Отбивает все и всякие сомнения собеселника и оппонента.
     Живет он в мелком своем мирке. Своими желаниями и потребностями. Другие люди просто не существуют. Он поступает самостоятельно – не считается с принятыми понятиями, шаблонами, условностями. По велению-требованию собственного сверхмощного эгоизма. Он казался, да и был на самом деле – человеком из другого мира. Получил иное воспитание. Приобрел и развил непохожие на мои и наши привычки. Его мне представили поэтом. Позже я узнал его человеческое имя и фамилию. Является сыном видного ленинградского поэта Николая Брауна. Как часто принято в той среде, сынок нигде не работает. Возможно, числится. За счет авторитета отца и его траты – ведь идеологически выдержанных, номенклатурных поэтов государство щедро подкармливает – он мотается между столицами. Постоянно выискивает себе занятия и развлечения. Василий Витальевич относится к нему с особой теплотой. Как-то сказал: «У него двойное имя – ведь католик, а Буби – милое прозвище. Сохранилось с детства. Ему уже за двадцать – великовозрастное дитя! Итак: поэт, сын знаменитого родителя и правоверный католик – необычное сочетание. Решил я: пусть только выдастся такая возможность – поближе познакомлюсь с этим молодым человеком и творчеством его отца.
     Нас поместили вместе и несколько ночей я провел с Буби в опустевшей квартире В.В. Шульгина. Мы с ним долго беседовали на самые разнообразные темы. Точнее говоря: он высказывался достаточно откровенно, а я – слушал.. Даже не пришлось его тянуть за язык: самовлюбленный Буби по собственной инициативе решил доказать свою эрудицию и глубокие знания. Захотел утереть нос и запудрить мозги «провинциалу». Я его слушал очень внимательно. Чувствовал: слова и мысли – не его - услышанные, подобранные. Вычурные его фразы не были искренни. Не слышал в них внутренней убежденности. Так... Произносил критику – ради критики. Обычное пустословие. Признаю: ни от кого прежде не слышал столь явной формы теоретизирования места интеллигенции в жизни общества. При этом свой рассказ он вел в историческом аспекте. Опирался на некие факты. В основном, рассказывал об истории Речи Посполитой.
     Он доказывал: при любом строе должна существовать своя элита, высшая каста. Из нее только выдвигают просвещенных руководителей и законодателей жизни. У нас этого нет. Интеллигенция играет подсобную роль. Даже элита интеллигенции не очень ценится. При формировании власти партия пренебрегает интеллигенцией. Фактически, наша интеллигенция лишена значительной части своих прав и привилегий. Потеряла или не приобрела своей сущности. Не всегда может выражать свои мысли. В значительной мере ограничен ее творческий поиск и право на самовыражение. Не играет политической роли. В качестве советчицы, проводницы идей национальной, государственной важности.
     А российский народ наш – все еще пьян и развратен. Мировая история не знает примеров подобного развращения нравов. Специально спаивают народ – убивают в нем самостоятельность. Творческую энергию направляют в русло футболомании. Нигде... Никогда... Подобного нравственного обнищания никогда не было. В дополнение: одурачивание, фальсификация. Одно и само слово – демократия: звучит чуть ли не оскорбительно. Защита человеческих прав расценивается как преступление, по статье уголовного кодекса. Сами власти законы исполняют произвольно. На местах полнотой власти обладают люди грубые, распущенные. Вокруг, повсюду – дикость, грязь, пустота...
Противно бывает встречаться с торжествующей гадостью. Надо, приходится молчать, коль хочешь жить, выжить...
     Растет, развивается страна – огромная! Наделена невиданным разнообразием природных богатств. Но не развивается правильно. В другой части находится, словно у пепелища. Лежит в нищите. В развалинах. Главными национальными чертами стало безразличие, апатия, податливость, угодливость, подобострастие, покорность... И верховодят, заправляют всем этим, часто, грязные, отвратительные во всех отношениях людишки. Они не только делают погоду, но и направляют течение жизни в единое русло. Гонят всех по одной дороге. Равняют. А все видное и выдающееся – опошляют. В жизни и мире часто торжествуют ничтожества. Еще никогда не было подобного политического разврата. Древний Рим существовал на таких же принципах: человек – раб государства. Даже если он формально числился свободным. При всем этом, власти принуждают поклоняться больше ложной политической идее. Научно она не проверена. Не истинна. Приходится всем нам на животе ползать перед изображением абстрактных философов и политиков. Нигде и никогда не стали бы безропотно терпеть и тихо выносить подобные издевательства. У нас такое возможно! Происходят эксцессы – уму даже непостижимые. Как могут люди допускать до подобного? Общество разобщено, его отдельные члены пытаются выставить хищные инстинкты.
     У нас все возможно. Жизнь происходит без законов. Управление – без справедливости. Безмозглый дурак попадает в номенклатуру и занимает соответствующее место под солнцем. Диктовать собственные законы бытия – навязывает специалисту. Вынуждает других людей поступать беспрекословно – по указке. Вопреки разуму и необходимости. У нас нет достаточно прочной шкалы ценностей. Достаточно обоснованного понятия чести и справедливости. Аморальное часто считают моральным. А мораль сводится в ранг преступного. Подвергается всяческим необоснованным гонениям, репрессиям. Чему тут удивляться? Народ наш никогда не знал демократического образа жизни. Никогда не ощущал свободы. Не был самостоятелен и ответственным за свои поступки и деяния. Слишком много у нас случайного. Очень часто чувства побуждают поступать вопреки рассудку. Страсти не знают предела своим возможностям и умным считают все победившее в данный момент. Дикие и неуемные страсти часто побуждают ко всяческим извращениям и насилиям. Такова глупая и грубая наша действительность.
     Самое печальное, плохо объяснимое: чуть не основные жизненные тяготы вытягивают на своих плечах женщины – не мужчины. Но еще более скорбное – безответственная демагогия и болтовня, пустые обещания и невыполненные клятвы. Стали повседневной практикой. Наше счастье: многотерпение народа даже не поддается никакому описанию. Пусть побыстрее излечатся от недугов. Устранить вакханалию необузданных сердец. Сдерживать неистовства...
     И еще, еще... Он был неистощим в обвинениях. Этот удивительный критикан ест самые вкусные и жирные куски со стола властителей – питает к власти столько ненависти! Закономерное явление: иначе не познать истину – только изнутри видна, обнаженная! Но мне чуждо его болезненное критиканство – до уровня человеконевистничества. Чего стоит одно его недостойное чванство? Считаю: знания нужны точные, их обладатели и носители обязаны проявлять скромность. Иначе их поучения превращаются в оскорбляющее назидательство.
                                                                               *     *
     Василий Витальевич рассказал: с Буби познакомился в доме творчества. Сей великовозрастный тунеядствующий юнец приехал во Владимир с магнитофоном. Он поставил перед собой цель: записать побольше рассказов старца. А тут на тебе – такое: смерть Марии Дмитриевны.
     Он уехал раньше меня. Я написал ему адрес, пригласил: «Приезжайте!» Он мне в ответ подсунул номер телефона. Сказал: «Звоните Андрею Питерскому». Еще назвал себя другой, блатной кличкой. Нужен он мне! Это он с ироническим презрением рассказывал о неопрятности древней Анны Ахматовой. Она проживала в их доме. Я обязательно попытаюсь создать его литературный образ. Жаль, не приходилось мне видеть вблизи жизнь этих людей. Еще придется...
                                                                         *     *
     Буби каждый день разъезжает. То в Суздаль, в другие места кольца. Он ведет себя крайне независимо. Ни с чем и ни с кем не считается. Чужие желания и интересы в свои расчеты не берет. Барчук. Других – не понимает, слышать никого не хочет. Представляет он тип людей – не от мира сего. Знает только себя и живет в удовольствие. Другим людям прививает свою убежденность. Не всегда честную и благородную.
     Это только мелкая деталь – характеризует его характер. Не забуду: отламывает он большие ломти нежного мяса цыпленка – засовывает в рот, заталкивает жирными пальцами. Лоснится от жира его подбородок – ведь со слюной стекают компоненты жира. Он беспрерывно мелет зубами, чуть не давится! Спешит высказаться! Полный рот искажает звучание слов – он изрекает «истины». С убежденностью – познавшего мир младенца. Этот идеалист самой чистой воды вряд ли имеет за душой хоть какие-нибудь убеждения. Он только убежденно повторяет подслушанные чьи-то слова. Доказательная его база подслушана из бесед других людей. При высказываниях – он вдохновляется, передергивается и... жрет. Верно, это его призвание – в сочетании: говорить и есть. Почему он тогда худощав? Он посещает владимирские рестораны. Удивляется праздности, безразличию, отсутствию интересов и пустому времяпрепроводительству тамошней публики. Себя он ставит выше всех! Не только столичный фрайер, но и... Открыто ловит чужие волны свооим транзитором: внимательно слушает передачи. Увлечен «чистыми знаниями», «информацией»... Он больше несоветский – всех нас! Да, и вообще-то – человек не от мира сего.
                                                  
                                                  Секретарские обязанности.
     Среди прочего «отдыха» - на мою долю выпали секретарские обязанности. По просьбе ВВШ записываю под диктовку, отправляю письма. По утрам записываю воспоминания: должны стать новой книгой. Вот письмо его заграничному другу.
     «Мария Дмитриевна умерла от рака в пищеводе. Врачи долго не могли понять, чем она больна? Пока, наконец, тщательный рентгеновский снимок установил положение точно. Ей ничего не сказали, но она объявила, что это конец: спасения нет. Пятнадцать лет назад в Будапеште ее спасли от подобной болезни решительной операцией, удалив женские органы. Но пищевод вырезать нельзя. Мне сказали, что процесс пойдет быстро. Действительно, это оправдалось: она умерла, собственно говоря, от голода, так как почти не могла принимать пищи из-за спазм в пищеводе. Только за несколько дней она поняла, что умирает, хотя так и не узнала природу болезни. Тогда она сделала некоторые распоряжения и простилась со мной.
     Причастие она приняла, но уже без сознания. Одна ночь была так мучительна: лучше о ней не вспоминать. Мне удалось через наложение рук на голову смягчать муки. Тогда она начинала дышать ровнее, спокойнее. Потом мука приходила опять. Говорить она уже не могла и, раздирая мне душу, жаловалась, как ребенок, который еще не научился говорить. Наконец, затихла у меня на руках. Мука прекратилась: на этот раз смерть явилась, как акт милосердия. Полтора года она жила в мучениях нечеловеческих. И потому перестала быть человеком. Что она сейчас? Я принадлежу к верующим людям и этим все сказано.
     Мое сознание еще плохо вмещает пустоту, образовавшуюся в сердце и уме. Но каждый день, когда я прихожу на могилу и сижу там, пока догорит поминальная свеча, мне кажется, что ее трепещущий свет, бодро сопротивляющийся дуновению ветра, доходит до сознания ушедшей тени, что невидимо стоит над еще свежими венками.
     Сорокадневный срок, который я себе наметил, проходит пока что как надо. Это прогулка - в оба конца здесь три километра – даже укрепляет мои физические силы, не говоря о душевных.
     Пока что я всем доволен, особенно... Антониной Петровной. Фактически, чужой мне человек, но... взяла на себя основные заботы обо мне... в такое время. Мне пожаловаться не на что: питаемся хорошо, даже слишком обильно и очень вкусно. Прежде Россия, верно, не знала таких женщин: бывшая летчица и кавалерист.
     За полтора последних года, за время тяжелой болезни бедной Марии Дмитриевны, наша квартира оказалась в совершенном запустении: Антонина Петровна попытается навести порядок. Вот она купила и завезла дрова: для меня это много. Если что-то видит и слышит Мария Дмитриевна, то радуется, что наша бывшая общая квартира ведется, воскресает, согласно ее заветам. Новая же ее раздельная со мной квартира, то-есть мрак заколоченного гроба, ужасна, если она это осознает. Но я в это не верю. Постепенно гибнущие останки не чувствуют ничего. Душа же, невидимо стоявшая над могилой, видит и слышит все, хотя очень мало понимает. Но через сорок дней поймет, освоит, сделает вывод, что здесь ей делать больше нечего и уйдет туда, где суждено ей начать новую жизнь на известное время. Новопредставленная раба Божия Мария найдет свое постоянное жилище.
     В предпоследний день жизни, когда она ясно поняла, что умирает, я сказал ей:
     - Ты уходишь... Я же уйти не могу сейчас, но ты подожди меня там.
     Она была в здравом уме, а потому меня сразу поняла и ответила:
     - Подожду.
     На мне теперь лежит и такая забота: должен разобраться в литературном ее наследстве. У нее был несомненный талант: умела сказать то, что хотела. Но ей не удавалось напечатать ни одной строки, и это было ее трагедией.
     Я не один... Меня окружают друзья, те истинные друзья, которые познаются в несчастьи. Без этого даже не представляю себе, что бы мог самостоятельно сделать – ведь я беспомощен иногда. Зов жизни во мне, быть может, слишком сильный. Вероятно, этому есть причина: ведь такая психика в девяносто лет для меня самого изумительна.
                                                                  *     *
     Василий Витальевич признался:  
     - Мой рассудок находится в таком состоянии: готов и способен ставить под сомнение аксиомы. А вот тело... Оно немощно... Уживаются вместе: ясный рассудок и немощное тело...
     Его знания обширны. Ум тонкий, аналитичный... В общении он чрезвычайно щепетилен. Иногда становится груб и резок. Подчас, его лицо приобретает хищное выражение. Мутные глаза... В них загорается огонек хитрости, злорадства... Он непомерно тщеславен. Почти каждое слово чеканит. Свое мнение выдает за истину.
     Из случившегося в послеоктябрьской России – он не все отвергает. Высказался:
     - Только недавно умер Шидловский – видный деятель Думы. Большевики его бы растерзали или заморили в ссылке. Но Ленин решил спасти его и спрятать. Подстроили фальсификацию – пышные похороны, вложили чье-то тело в гроб... Провели красочную, шумную манифестацию. Масса народа, оркестр... Николая Романова и Царскую Семью Ленин спасти не пожелал. Только сообщили на Совнаркоме о расстреле Царской Семьи и перешли к очередным делам. Но в народе очень жива вера в Царя. Из уст в уста передают: Он или его прямые потомки где-то скрываются. Придет время...                                  
                                                                 *     *
     Не ожидал этого услышать. Василий Витальевич мне сказал:
     - Сегодня мне о Вас приснился сон. Вы сказали: «Я больше не могу...»
     - Пока еще могу... – Отшутился.
     Он не милует чужое самолюбие. Грубо обрывает, колко язвит. Я сказал, между прочим:
     - Мне нравится бывать в доме Коншиных: хорошие, добрые люди... Дружная семья...
     - Дружна? Вы – слепец!
     - Мне так кажется...
     - Ничего вы не видите! Не считаю вправе обо всем рассказывать...
     - Мне и не нужно ничего постороннего знать. На мелочи не обращаю внимания. В этом доме мне нравится бывать – больше не хочу и не должен знать.
                                                                      *     *
          - Была ли разумная альтернатива захвату власти большевиками в октябре семнадцатого года? - Как-то я спросил.
     - Вы не читали мой «20-й год»? Там я обо всем этом говорил. Нет! Деникин и другие все сделали, но не получилось... Идея белых не была белой идеей и в этом вся трагедия. Большевистская диктатура явилась исторической необходимостью.
                                                                *     *
     Он постоянно рассказывает истории – о евреях и с евреями связанные. И каждый раз доказывает свое благородство и терпимость к многим встречавшимся и окружавших его евреев. Доказывает свою терпимость к евреям, неантисемитизм.
                                                             *     *
     В некотом доме держали обезьянку. К несчастью, обезьянка заболела туберкулезом. Почувствовала свою болезнь или как... В ящике письменного стола того дома хранили корень женшеня. Каким-то инстинктивным чувством обезьянка поняла: ее спасение в корне. Она каждый день лизала этот корень. Стала поправляться...
                                                          *     *
     - Некоторые цыганки умеют читать судьбу... Вот судьбу Димитрия Ивановича старуха-цыганка предсказала точно: «Не строй цукроварню – умрешь!»
     - А если это просто совпадение?
     - В то время о сахарном заводе не было никакой мысли. И даже быть не могло! Точно предсказала и на столь большой отрезок времени. Нет! Тут не может быть совпадений: она прочла судьбу!
                                                      *     *
     Василий Витальевич по природе своей оформленный мистик: верит снам, гадалкам, Высшим Сферам, Судьбе... Рассказывает с полной убежденностью: Мария Дмитриевна его приворожила, заставила полюбить на всю жизнь: положила яблоки – в сапоги. Ведь после этого – он оставил жену, ради молоденькой разлучницы. Он продолжает рассказ:
     - Яблоки в сапогах – верное средство. На себе испытал! И еще хороший приемчик: в новолуние нужно зажать в кулаке монету, успеть подумать: «У меня есть много денег!» - и весь месяц будут деньги!
                                                          *     *
     Я как бы отвечал за сохранность квартиры ВВШ – в его отсутствии. Рано ехал в Вяткино. Иногда автобусом, но чаще ловил попутку. Возвращался вечером – тоже чем попало. Несколько раз оставался в Вяткино на ночевку. Стояли теплые дни и ночи - спал на улице. Однажды мне постелили в маленькой комнатушке – отделена перегородкой. Здесь обычно располагалась Антонина Петровна. Но в тот день она осталась в городе...
     Кажется, сплю я достаточно чутко, неспокойно.. И даже, как говорили домашние, во сне иногда бурчу и даже произношу отдельные слова. Возможно, и в тот раз вырвалось нечто наружу. В полудреме слышу: что-то шуршит у «соседей». А в соседней комнате спит ВВШ. Я еще не полностью проснулся – лень вставать. Но вот нечто вспыхнуло, услышал явные шорохи... Это ВВШ зажег свечу. Услышал его шаги... Вскочил я с постели!
     - Что случилось?
     - Какие-то звуки... – Ясно он произнес, но мямля - своим беззубым ртом. – Вы ничего не говорили?
     - Вроде... ничего... – Оправдываюсь. – Не знаю...
     - И не кашляете?
     - Сейчас вроде нет – здоров!
     Признаться, я сам растерялся в то мгновение. Забыл вовсе о странной своей привычке. При тусклом свете свечи увидел его растянутое лицо. Нижняя губа сильно отвисла, дрожит... Из-за отсутствия вставных челюстей во рту – голос кажется шамкающим, шепелявым. Мне еще несколько раз пришлось увидеть его таким – немощным, уродливым... Мою Душу обжигала жалость... Один его вид вызывал сострадание: ветхий, высокий, растерянный, беспомощный человек. Он всего боялся, перед всем неожиданным дрожит. Правда, быстро собирается – проявляет необычайную выдержку. Берет себя в руки – становится гордым, непоколебимым стариком. У него маленькая голова. Глубоко посажены бесцветные глаза. А под глазами пузырятся нависшие мешки с бороздами. Над верхней губой торчат подкрученные кверху усы. Вьется растительность на щеках, свисает обширная борода.  
     ВВШ часто и с любезной улыбкой благодарит. При этом, в подобные мгновения его лицо преображается – становится очень торжественным. Хочется верить в его полную искренность. Так ли это? Его постоянные комплименты, нежное обращение: «дорогой», «милый», «голубчик»... Они почему-то звучат сомнительно. Можно верить его рукопожатиям, дружеским прикосновениям... Я люблю простое обхождение – пусть даже оно несколько грубовато. Искреннее! ВВШ доверяю – не верю!
*     *
     В то утро мы долго провозились. До одурения – запахи и воздух: не пойму, в чем дело? Потом появилась Антинина Петровна – «намылила мне шею». Это ночной горшок... Почти полный мочи – стоит под кроватью. Я его не вылилил. Откуда я мог знать о горшке? Так постепенно я приобщался к личной его жизни.
                                                                 *     *
     Узнал: его последняя работа заключает в себе важный смысл. ВВШ стремится любой ценой выехать за пределы Союза. Он думает только о себе – никто и ничто его больше не интересует. Заранее он предвидит последствия своего поступка – тюрьма или высылка за пределы Союза. Это его страстное желание, бредит возможной и даже предстоящей встречей с сыном. Нет у него больше никакого другого желания. Совершенно не думает: станет для сына такая встреча интересна и желательна? Выпустят ли? И: впустят? Ведь с определенного времени на Западе в некоторых кругах его считают чуть ли не агентом Советской власти. ВВШ сейчас как фанатик живет своими одними навязчивыми идеями: только ради них видит и мыслит смысл личного существования.
                                                                        *     *
     - Антонина Петровна говорит: знает меня с девяти лет. Жила тогда в Новороссийске. И мы в то время там находились. В народе говорили: какой-то бывший министр прошлого правительства. К нам она приехала в первый раз с двумя чемоданами. Да еще таких размеров: нормальной женщине немыслимо их унести. Нормальной – не ей! Эти ее припасы нас долго поддерживали – чуть ли не до последнего времени. У нее не все благополучно с дочкой. И с пенсией... Моталась в последнее время... Изредка навещала... Посылала посылки. Приехала за несколько дней... Мы вдвоем все это перенесли...
                                                                  *    *
     ВВШ свои истории рассказывает с особой доверчивой искренностью. Создается впечатление: перед тобой исповедуется. Вскоре оказывается: многим другим он уже поведал те же истории. К чему весь этот заговорщический тон?
                                                               *     *
     Я случайно подслушал разговор. Сейчас не помню, с кем говорил ВВШ.
     - Что делать? Денег совсем не осталось: на сберегательной книжке только сто рублей. Эти деньги нужны на крест. Остается одна пенсия...
     - Может Буби посодействует: что-нибудь напечатают в «Неве»?
     - Вряд ли... Больше надежд на Ивана Алексеевича... И это... Такие призрачные надежды... Нет выхода!
     - Если бы можно было издать книгу за границей...
     Эту идею подсказали ВВШ.
                                                           *     *
     - Зверю нельзя верить. Зверь даже обузданный – на цепи, как и человек в цепях, представляет невероятную опасность. Он страшен – особенно: никто заранее не знает, что можно от него ожидать? Что предпримет – в следующую минуту? Случилось это в Югославии. Жили мы на вилле... Роскошная такая, многокомнатная вилла. Но устроились мы скромно. Была хозяйская собака: с ней очень подружился. Я баловал ее: приносил... иногда спускал с цепи. А для сидящей на цепи собаки – это самое большое наслаждение: свободно побегать. Дружили мы... Однажды в один знойный день иду я домой. Забралась она в будку – прячется от солнца. Увидела меня: виляет хвостиком, приветствует... Ближе подошел... Просунул я руку: хотел погладить. А она вдруг – как вопьется всеми зубами в мою руку: еле успел одернуть! Кровь так и хлыщет! Сбежались люди... Среди них: хозяин и хозяйка. Перевязали мою руку... Хозяин побежал за ружьем: хочет ее пристрелить. Но я не позволил: прежде следует узнать, бешеная она или нет? Нужно лечить или так все
обойдется? Хозяин меня послушал – не застрелил! С тех пор всякий раз – иду я по двору: она забьется в будку, голову прячет... Совестно!   
     - Еще одна история того же плана. Я за двести рублей купил жеребца – с польским именем. Красавец! Призер. Вышел с ним раз на прогулку... Веду на длинной узде... Он так и играет! Не может спокойно идти... Потом как лягнет – разом двумя ногами! Хорошо еще: задние не были кованы... Удар пришелся по ноге – выше колена. Хорошо – не в колено: мог пробить чашечку. Неделю пролежал... Наукой оказалось: вел бы на короткой узде – никогда подобного не могло случиться. Рассек бы только воздух... После этого случая, никогда более лошадей не водил на длинной узде.
                                                                     *     *
     Был такой случай... Случилось это зимой: снегу навалило – видано-невиданно! Замело... И ветер ужасный – шквал за шквалом! Дуб наш – шумит, словно океан. В такую погоду даже собаку из дому нельзя выпускать. Вдруг слышим: в окно на кухне что-то стукнулось, словно птичка. Дородная и пышная наша кухарка Прасковья – пошла узнавать. Смотрит: что-то лежит под окнами. Открыли двери: ветер так и ревет! Рвет дверь с петель, с ног сбивает! Вышли все же: лежит под окном какой-то мужичок – скорчился весь... Занесли его в дом: начала снегом растирать. Скоро пришел в себя: рассказывать он начал. Ездил за дровами – попал в эту пургу. Под селом в лощине – засыпало лошадей. Он сам еле выбрался из завала – дополз до села. До нашего дома дополз – на большее ему не хватило сил. Так и остался лежать... Пытался постучать в окно или даже постучал – мы заметили, уже хорошо! Без нашей помощи – так бы он и замерз.
     Собрали мы людей – послали за лашадьми... Порезали постромки – лошадей спасли. Потом все шутили:
     - Нужно было тебе в такую погоду за дровами ездить – остался без постромок!
     Много времени прошло с тех пор. Приходит он ко мне однажды:
     - Барин, Христом ради прошу – должите мне двадцать пять рублей.
     - Зачем, -  спрашиваю, - тебе такие большие деньги?
     - В Петербург поеду... К Самому, к Царю...
     - А что случилось?
     - Заив спор... З сусидом... А щэ за дидовых часив...
     - Царь тебя не примет, не поможет...
     - Не поможет?! Царь – да не поможет? А на вищо тоди он Цар?
     - Ты и добраться к нему не сможешь...
     - Буду стоять и ждать... – Жестом показывает, в какой позе будет стоять: без шапки и в вежливом поклоне... – Как пойдет Он в канцелярию...
     - Езжай ты лучше в Киев... Напишу тебе записку – пошлю к кому обратиться...
     - А там есть настоящий суд?
     - Попытайся...
     ... Проходит некоторое время... Наш мужичок побывал в Киеве – растратился. Ничего так он не добился. Я только посочувствовал... Через некоторое время приходит: собрался в Петербург... И уехал...
     Я уже был депутатом Государственной Думы. Сообщают: спрашивает меня какой-то мужичок... Нужен ему депутат с Волыни! Я к нему вышел... Мой знакомый! Говорит: ему нужно найти прошение.
     - Что за прошение? - Еле понял его изорванную речь. - На когда тебе нужно это прошение? Тебя вызвали на какое число?
     - На сегодня!
     - На сегодня?! Ты хоть понимаешь, что это значит – найти твое прошение за несколько часов?
     Вызвал я извозчика... Поехали по ведомствам, где прошение может быть... Мотались целый день... За несколько минут до закрытия крестьянского банка нашли злополучное это его прошение. Смогли забрать и передать по требованию высокопоставленного чиновника. Вот так мужик-проныра добился своего. При этом распустил почти все свои сбережения. В столицу приезжали массы народа. Большинство добиралось поездами – без билетов. Их высаживали с поездов, но они все ехали и ехали... У простых людей удивительная энергия. В народе – многие правдолюбцы!
                                                               *     *
     - Подъезжаю я как-то к переезду... Вдруг: из-за поворота несется поезд! Еще мгновение – конь понесет на ту путь: окажемся под поездом. Я принял мгновенное решение: соскочил с облучка – оказался впереди коня! Руками прикрыл ему глаза. Кони-лошади боятся шаг ступить – с закрытыми глазами. И мой в тот раз: бьется весь, тяжело дышит, но, к счастью, стоит на месте. Совсем рядом пронесся курьерский поезд – беда миновала!
                                                         *     *
     В середине августа я написал, из Владимира отправил письмо «Литовцу». Помню: попросил меня о том сам ВВШ. Значит, в середине августа я все-еще опекал ВВШ. Там находился три недели или почти три недели.
                                  Уважаемый Кирилл Иванович!
     Мы с Вами договорились встретиться в Киеве в середине этого месяца. Так получилось: я остался помогать Василию Витальевичу в его житейских и других заботах.
     Остановился он в деревне Вяткино в первой избе от кладбища. Чувствует себя хорошо. Гуляет днем, немного после обеда спит, каждый день ходит на кладбище. Командует нами Антонина Петровна. Она из тех руководителей – требовательно относится к своим подопечным. Но вместе с тем, сердечна и добра. Как Вы сами знаете, она очень деятельна и энергична и, можно сказать, с ней Василий Витальевич не пропадет. (В этом месте черновика моего письма чьей-то рукой, позможно Миши – точно не знаю – дописано одно слово «пропадет». Верно, некто оказался прозорливее меня и других. Но только жаль: этот человек проявил молчаливую прозорливость. Так показывают фигу – при этом держат саму руку в кармане штанин).
     С хозяевами установились добрые отношения, так что все в порядке. Что будет после окончания сорокадневного срока, я не знаю, да и сам Василий Витальевич, вероятно, не знает. К сожалению, я не смогу Вас встретить в этот Ваш приезд в Киев, но очень буду рад поддерживать письменную или другую связь.
     Василий Витальевич и Антонина Петровна просили передать Вам и Вашей супруге сердечный привет. Он вспомнил о Вашей дочурке, тезке Нарышкиной...
                                                                    *     *
     ВВШ часто, почти каждый день рассказывает мне истории из своей личной жизни. Уверен: я запомню все, запишу. Во многих этих историях благодетельную роль играют евреи. Встречались часто на его жизненном пути. Оказывали услуги и даже имели определенное влияние на его поступки и жизненное направление. Тогда мне показалось: он во мне видит своего биографа и защитника от обвинений в его антисемитских действиях, выступлениях и настроениях. Да его рассказы должны были произвести определенные впечатления. При этом он рассказывал не о каких-то карикатурных еврейчиках – о живых людях и благородных их действиях. Большую часть его историй я запамятовал. Показались мне малосущественными. Да, и признаться, слушал их невнимательно, в полуха. В период нахождения в Вяткино видел отдельные хитрости. Уже сомневался в его добропорядочности. А тут надвигались важные события... Через короткое время готовилась военная акция – должна прервать случившуюся ранее ПРАЖСКУЮ ВЕСНУ в Чехословакии. С этого момента мое внимание переключилось в другое направление: следил за газетами. Катя Коншина, по моей просьбе, зачитала ВВШ несколько фраз из коммюнике: он удивился. Спросил: «Зачем мне это знать?» Несомненно, он мало знал о происходящих в мире событиях. Его они не интересовали! Не знаю точно, да это – несущественно: в каком возрасте, в какой момент ВВШ перестал быть ПОЛИТИКОМ и ОБЩЕСТВЕННЫМ ДЕЯТЕЛЕМ – ПРЕВРАТИЛСЯ в ОБЫВАТЕЛЯ?    
 
                На диспетчерском пункте: взгляды из Киева дополнены владимирскими.
     В данном месте наметился излом сюжета. Помещаю письма - несколько пояснят суть и направление развития и мое настроение. Опускаю само повествование об очень важной для меня теме. Письмо Ивану Алексеевичу Корнееву – «литературному сотруднику», попросту говоря, писарю ВВШ - написал по возвращении – в конце августа.
     Я внимательно прочитал «Бейлисиаду». Несмотря на наши добрые отношения, считаю долгом своей совести написать свой отрицательный отзыв. Так уж случилось: мне еще в юношеские годы пришлось познакомиться с делом Бейлиса и обширной литературой - посвящена истории ритуальной подлости. На основании своих скромных познаний, со всей категоричностью – должен заметить: стоющих страниц в вашей «бейлисиаде» не более пяти. Все остальное – банальные повторения давно известных истин, перепечатка старых материалов без комментариев, явные искажения и необоснованные утверждения (субъективные, а потому очень далекие от истины и недостойные Шульгина В.В.). Если Шульгину В.В. нечего вспомнить по данному поводу, то лучше помолчать, не высасывать из пальца. Несколько интересна и увлекательна глава о Распутине (правда, в ней много места уделено перепечатке страниц из «Дней»), настолько эта глава отвратительна и беспомощна. Даже нетребовательный читатель не поверит, что вся она написана Шульгиным В.В., а не является подлогом. Возвращаю все: вы мне всучили (простите за грубость) в Москве. Если бы я мог себе представить, насколько низкопробна эта макулатура, я бы ее не увез в Киев. Я достаточно ценю добропорядочность и честность: не стану менять свою натуру, ради добрых отношений, с кем бы то ни было. Вам обязательно хочется за «бейлисиадой» поместить мое письмо? Поместите это – не то: его никогда не писал. (Приведено мое посвящение ВВШ – написано на подаренной книге; кажется на «Истории Киева»). Да, и вообще не считаю порядочным упоминание моего имени рядом с этой недобросовестностью. Если же вы все-таки не захотите считаться с моим мнением, буду свободным в моих поступках. М.Бельферман.
                                                                     *     *
     Письмо ВВШ:    Василий Витальевич! По дороге из Владимира домой я посетил в Москве Корнеева И.А. Здесь я прослушал с магнитофонной ленты главу о Распутине. Корнеев вручил мне с дарственной надписью «Бейлисиаду». Уже в поезде я ее прочитал. Возмущение мое достигло предела, обида была несмываемой. И я, в какой-то мере, способствовал ее написанию. Чтож, этого и следовало ожидать. Уже в Киеве я составил ответ на главу: об этом меня просил Корнеев. Советую его выслушать. Если правда иногда бывает грубой, - в этом одно из ее свойств. Высылаю «Герду» и два старых номера «За рубежом». Обещал навести справки – вышлю. После всего – считаю невозможным поддерживать какие бы то ни было отношения. Сегодня, по просьбе Корнеева И.А., посетил в Киеве квартиру Швайгера А.Г. Узнал: его нет в живых. Ближайшие родственники считают: публикация его письма, после его смерти, недопустима в произведении, которое искажает историческую правду и бросает тень на еврейскую нацию. Просят этого не делать. М.Бельферман.  27-VIII-68 г.
    P.S. Сегодня как раз минул месяц со дня смерти Марии Дмитриевны.  
                                                                     *     *
     Письмо Коншиной:    Катюша! Прошу меня извинить. По приезду домой – не сразу написал письмо с благодарностью Вашей семье за внимание и доброе отношение: проявили за время моего пребывания во Владимире. Сегодня выслал Шульгину В.В. большое письмо-отзыв об одной из глав книги «Годы». При прочтении, «Бейлисиада» произвела на меня отвратительное впечатление. Знаю, во многом здесь вина Корнеева, но на титульном листе стоит имя Шульгина, а тот отвратительный тип лишь «обработал и дополнил». Он сделал это так топорно: даже в «Киевлянине» 50 лет назад не писали столь грубо. За его «объективностью» просматривается недобросовестность и нечистоплотность. Пишу это Вам дружески, но не хотел бы отвлекать от занятий. Всем Вашим передаю искренний привет. С уважением.   29-VIII-68 г.   М.Бельферман.
     P.S. Вкладываю письмо Антонине Петровне.
     Уважаемая Антонина Петровна!      Так уж получилось: из друзей с Шульгиным В.В. мы, вероятно, станем врагами. В жизни всякое бывает. Я никогда ни перед кем не лебезил. Я знаю, кто такой Шульгин. И так как я знаю, кто он такой, я написал ему свой отзыв на его книгу (на главу из книги). Уверен: в основном, все отвратительные места «варились на кухне» Корнеева: он «всучил» мне «Бейлисиаду» с дарственной надписью. Все это я отсылаю назад. У Шульгина я ничего не просил и от него ничего не ожидал, кроме правды. Он доверился Корнееву, низкому человеку, который впился в его тело, торгует его именем и выступлениями в Государственной Думе (он сделал предложение: самому мне купить, помочь продать эти выступления). С Вами я хотел бы оставаться в добрых отношениях, если это возможно. Конечно, писать не будем, но, если окажетесь проездом в Киеве, заходите. С уважением – М.Б.         29-VIII-68 г.
                                                                               *     *
     Письмо из Владимира. «Миша! Исполняю обещание и пишу Вам. 4-го сент. 40 дней по М.Д. – Вас. Вит. вернулся с кладбища в добром здоровьи. Я бы сказала, даже посвежевший и отдохнувший. Но за то время Ант. Петр. устала ужасно. Она за ним ходила самоотверженно, оберегала его от влияний разных прикосновений жизни. Ее отношение удивительно. Приезжала ее дочь с мужем и ребенком. Они тоже были очень сердечны к Вас. Вит.  Поминки прошли в не менее дружественной обстановке, чем были на похоронах. Были все Коншины, Анатолий Ник. С дочерью Таней. Миша, Коля и их две сестры: Катя и Лена, затем сосед с женой. Опять говорил речь, но на этот раз более удачно. Затем Антонина Петровна с семьей. Екат. Григ. И Анисья Вас. – их старые друзья – они хлопотали по хозяйству. Затем о. Алексей и я. Всего было 16 человек. Анатолий Ник. принес фотографии, кот. он сделал: Вас. Вит. У могилы М.Д.
     Несколько минут мне удалось поговорить с Вас. Вит. без народа. Я спросила, как он себя чувствует? Он ответил: «Хоть мне и тяжело очень, но Я ДОЛЖЕН ЭТО ПЕРЕНЕСТИ и НЕ ПАСТЬ ДУХОМ». Я его поддержала в этом. Он сказал, что М.Д. ему снилась все шесть недель. И снилась молодой и здоровой, что ему помогло не так остро чувствовать разлуку. Еще он меня посвятил в свои дальнейшие намерения. Он хочет поехать к сыну... тот его ОЧЕНЬ зовет. Но мне кажется, из этого ничего не выйдет. И зря он будет пытаться.
(Вы понимаете меня?) А пока Антонина Петровна хочет устроить его в санаторий писателей (где я не знаю), а сама съездить за это время в Москву. Но потом она предполагает быть с ним здесь. Если не будет Кати (мордовки-прислуги)... (Должен здесь уточнить. Речь идет не о старшей дочери Коншиных. Их отец являлся музыкальным деятелем. Репрессирован. Находился в мордовском лагере. Его проведать приехала родственница, возможно, кузина. При общении или на радостях – он ее изнасиловал. Так она родила. По освобождении, он признал сына, официально женился на матери. – М.Б.) Я надеялась Вас видеть на 40-ой день М.Д., но, конечно, это понятно, что Вы не смогли приехать. И так уж Вы много сделали для чужого человека. Дай Б-г Вам в жизни счастья за Ваше доброе сердце! С приветом – К.Сабурова.   6 сентября 1968 г.
                                                             *     *
     Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Я был чрезвычайно обрадован Вашим письмом. Кроме добрых вестей и известий из Владимира, мне прислали подтверждение о своем добром, отзывчивом сердце. И я вновь вспомнил Ваши глубокие, необыкновенные глаза. Простите меня.
     О будущих планах Василия Витальевича я несколько знаю. Если, конечно, удастся, он хотел бы отдохнуть на озере Рица. Антонина Петровна, конечно, сейчас единственный человек – она сможет как-то скрасить его одинокую жизнь. Я ее немного узнал: это невероятно заботливая и отзывчивая женщина. Ее убивает энергия, а за собой она не следит. Так уж получилось: я выслал свое письмо-отзыв на одну из глав книги Василия Витальевича «Годы». Вероятнее всего, личные отношения у меня с ним полностью разрушены. Перед отъездом я, к сожалению, не смог зайти к Вам попрощаться, да и письмо не написал: дома накопилась уйма всяческих дел. Еще раз благодарю за Ваше письмо и за приглашение приехать во Владимир. В ближайшее время вряд ли мне это удастся. Может быть, Вы выберетесь в Киев: адрес мой знаете. Будете у Коншиных – передайте привет этой очень хорошей семье... С искренним уважением – М.Бельферман.
                                                                         *     *
     Получил письмо от ВВШ. Датировано 6.IX.68  «Дорогой Миша. Вы обратились ко мне очень официально «Василий Витальевич». Но я не буду писать Вам «Моисей Исаакович». В моих глазах Вы остаетесь «Дорогой Миша»: свойства и качества, которые обусловили это имя, остались при Вас, а именно: доброта, искренность и стремление найти правду. Поэтому, если суждено нам стать врагами, как Вы пишите в письме к А.П., то это будет вражда односторонняя, а именно с Вашей стороны, но не с моей.»
     Дале следуют шесть листов машинописного текста. Они касаются «Бейлисиады», тогда еще рукописи, «совместной работы» В.В.Шульгина с примкнувшим к нему музыковедом, но абсолютно никчемным литератором и невежественным историком, да и человеком. Письмо не по нашей теме...
                                                                     *     *
     Вновь письмо от Ксении Сабуровой – датировано 11.IX.68 г.
     «Милый Миша! Я послала письмо Вам, по возвращении Вас. Вит. домой, но с тех пор узнала нечто новое: разбирали вещи Мар. Дм. и распределяли – что кому. Антонина Петр. ВЗЯЛА СЕБЕ ВСЕ ЦЕННОЕ и ЛУЧШЕЕ, остальные близкие люди (к Шульгину) – Коншины, Анисья Васил. и Б-на (последняя на похоронах делала больше всех) – получили подержанные вещи и даже такое старье, от кот. все отказались. Я посоветовала отдать этот узел нищим около церкви. Больше всего всех возмутило, что Антонина Петр. взяла пишущую машинку, кот. стоит, по крайней мере, 300 р. нов. ден. Можно было бы отнести в комиссионный и Василий Вит. получил бы деньги, кот. у него почти нет сейчас, по словам той же Антонины Петр. (Два замечания. 1. Антонина Петровна мне предлагала эту пишущую машинку, но я от нее отказался. 2. во время пребывания во Владимире я постоянно тратил свои деньги на разные нужды. Пришел момент: я оказался без денег. Выслал домой телеграмму с просьбой присылки денег. Я находился в квартире ВВШ и отец, тогда еще живой – пусть будет благословенна его память – отправил перевод на имя самого ВВШ. Тот написал расписку на мое имя – деньги выдали. Себе я оставил только часть на обратную дорогу, а остальное вручил А.П. Так она заявила: «Так мало?! Не могли попросить – выслать денег побольше? – М.Б.) Вас. Вит. ЛИЧНО мне сказал: он оставил себе (из вещей М.Д.) только ее обручальное кольцо и крест с цепочкой (золотой). Но сегодня я узнала: Антонина Петровна выпросила у него этот крест - для своей внучки, кот. хотят крестить. (А мне она сказала, что девочка уже крещена).
     Ант. Пет. набила полный чемодан, никому не показав, что в нем. Но Катя К. и Анисья Вас. знали вещи М.Д. – у нее было великолепное импортное белье (гарнитуры), а при распределении НИЧЕГО не было. Были непоношенные модельные туфли на высоком каблуке – Ан. Пет. ВСЕ 5 ПАР взяла своей дочери. Это мне сказала Катя К. Вообще Ан. П. оказалась совсем не то, что мы думали. Мне лично кажется: она какая-то авантюристка. Откуда Шульгины ее знают? Ее называют «летчица», но пенсию она получает маленькую, как заведующая дет. садом! Что меня удивляет, это – ей нисколько не стыдно так обобрать старика, на глазах у всех. К Вас. Вит. она никого не пускает. Я была у Коншиных несколько раз, и всякий раз она говорила, что Вас. Вит. «лег отдохнуть». Так что с 4-го сентября (40-й день) я его не видела. Нат. Альфредовна режет прямо в лицо «летчице» всякие «истины» и НИЧЕГО не взяла из того, что та ей «пожертвовала». Скоро они едут в Москву: Вас. Вит. поживет немного у Рас-ва (его знакомый), он приезжал сюда и был у Вас. Вит. на кладбище, в течение того времени, что он там жил у сторожа. На счет дома отдыха или санатория что-то замолчали.
     Зиму Ант. Петр. думает провести здесь с В.В., но лично я считаю: если она и откажется, быдет к лучшему. Миша К. может ночевать с В.В., а Нат. Ал. продолжит ему готовить обед. А стирку и уборку делать – можно кого-нибудь найти. Катю – мордовку (прислугу) летчица прогнала. Не могут досчитаться некоторых вещей, в том числе пухового платка М.Д., но теперь все думают не на мордовку, а на Ант. Петр. – все может быть. Вообще, картина очень некрасивая. В.В. молчит. Мне жаль его. И почему-то летчица говорит ему «ты». Страшное впечатление производит. Вы оказались «ясновидящий»... (По поводу этого последнего замечания. Поделился с ним с Михаилом Коншином – от него пошло гулять мое шутливое высказывание: Антонина Петровна готовит себя на роль Марии Дмитриевны. Возможно, уже «живет» с ВВШ – М.Б.)
                                                                          *     *
     Письмо от Миши Коншина – датировано 13.IX.68 г.
     «Дорогой Миша! ... 4-го сентября вернулся в родные пенаты В.В. с Антониной Петровной. Последняя с дочерью, с внучкой - они отдыхали в Вяткино последнюю неделю из этих сорока дней. В день возвращения В.В. во Владимир дан поминальный вечер. Были почти все, провожавшие Марию Дмитриевну в последний путь. В адрес М.Д. было сказано много теплых слов. Сейчас В.В. живет дома вместе с Антониной Петровной - привыкла только командовать, давать указания. Из моей мамы и Анисии Васильевны она сделала домработниц и те работают, не покладая рук. Был дележ: присутствовала наша Катя. О, как неприятно писать об этом: Антонина Петровна показала истинное свое лицо. Что только можно было взять, она взяла себе: золотые кольца, два янтарных ожерелья и прочие драгоценности, самые лучшие и новейшие вещи Марии Дмитриевны. Для своей дочери – пишущую машинку Марии Дмитриевны, четыре пары ее новых туфель, золотой крестик для внучки и т.д. и т.п. – в общем – все-все. Моей маме она дала несколько вешалок (плечиков деревянных), несколько пустых баночек из-под чая, несколько стеклянных банок и что-то из рваного тряпья. Мама отнесла все обратно, так как нам ничего не нужно от В.В. Для В.В. наша семья много делала доброго и еще будем делать и не оставим его в беде. Пусть Антонина Петровна забирает себе все – раз она такая корыстная женщина («эскадрон в юбке», как назвал ее Буби). Что З-ва взяла у В.В. за три года, А.П. взяла за один день в сто раз больше. З-ва – это детский лепет перед А.П. Анисья Васильевна и Б-на получили тоже какое-то старье от А.П. и тоже отказались. Главное для нас, чтобы В.В. был здоров и жив, чтобы ему было хорошо. Вся наша семья очень часто вспоминает Вас. Приезжайте в любое время во Владимир. Двери нашего дома всегда открыты для Вас. В.В. приглашает в гости Рас-в; а после Рас-ва В.В., видимо, поедет отдыхать куда-то на курорт с А.П.    Миша.
                                                            *     *
     «Глубокоуважаемая Ксения Александровна! Благодарю Вас за письмо. Верно, я не вправе Вам так писать, но по-моему не надо тратить нервы на эти мелочные, «тряпичные» дела. Я вообще плохо понимаю этот обычай – дарить вещи умершей. Я понимаю и очень ценю щедрость русской души, простоту и широту натуры, но зачем возле гроба, могилы или в отдалении от них устраивать такую мелкую дележку, словно на вещевом базаре – «барахолке»? Я видел, что творилось в доме в первые дни после смерти – возмущению и отвращению моему не было предела. Не знаю, кому что досталось, но когда Антонина Петровна спросила, что бы я хотел иметь из вещей умершей на память, я ответил: «Мне ничего не надо». И вот потому, что мне ничего не надо, я имею моральное право сказать. Машинка у них была, кажется, портативная – цена ей не более 50-70 рублей. Это, конечно, деньги. Лучшие заграничные машинки стоят 200-250. О пуховом платке. Мне говорила жена Корнеева в Москве: Катя (мордовка, как Вы ее называете), выпившая, ей призналась - она не жалеет, что была это время у Шульгиных. Кое-что приобрела. Ей только нужно еще пуховый платок и импортную кофточку Марии Дмитриевны. Искала это, но не могла найти или вынести. Не знаю, что взяла Антонина Петровна. Не думаю, что она авантюристка. Правда, я говорил кому-то из Коншиных: на меня она производит хорошее впечатление, хотя не дала ясного ответа на несколько моих вопросов. Это в первые дни. Потом я увидел ее заботу о Шульгине В.В. Право, ей ведь за все это денег не платят – пусть уж лишний подарок. Вообще я говорил: если непременно отдавать вещи Марии Дмитриевны, то ее сестре или сестрам... Я это пишу, но сердце мое к подобным событиям не лежит. С искренним уважением и пожеланием доброго здоровья.
Привет Коншиным. М.Б. 18-IX-68 г.
                                                                   *     *
     Глубокоуважаемый Василий Витальевич! Вести из Владимира подтвердили тревожную мысль тяжелом положении, в нем Вы сейчас находитесь. Эти вести исходят из разных источников, от людей честных, материально не заинтересованных, беспристрастных и потому правдивых. Правда, одиночество – участь больших людей и людей постаревших. В Вашем случае имеются дополнительные обстоятельства. Мне не понятен обычай раздаривать все вещи умершей, словно для материального закрепления среди людей памяти о ней. Использовали Вашу человеческую доброту и нашу общую доверчивость - Вас обобрали. Говорю так категорически: несколько знаю Ваше нынешнее материальное положение. Вы астет. Можно восхищаться и любоваться широтой русской натуры, щедростью ее и бесхитростностью, но дележка у гроба или могилы, словно на вещевом базаре, «барахолке» - возмущает, вызывает отвращение. Особенно в положении: каждая копейка на учете: нельзя быть таким щедрым. Мария Дмитриевна в два счета пресекла бы эти ненасытные аппетиты. В том-то и беда: ее нет. А Вы, оказывается, не можете достаточно резко и прямо отогнать от себя назойливых людей.
     Высылаю на два адреса – во Владимир и в Москву письмо Антонине Петровне. Во время разговора в присутствии Корнеева И.А., она мне не дала ясный ответ на несколько вопросов. Вот где зарыта собака. Предупреждаю ее: если до меня еще дойдут вести о ее преступности, то легко можно будет забрать все вещи: она их похитила или выманила. Или: их стоимость. Ее поступки можно расценить, как уголовное деяние. Я это ей говорю довольно мягко, но вполне ясно. Я сам себя чувствую несколько виноватым: помог остаться возле Вас. В то время я не видел никого другого, кого можно было оставить. Эти подарки можно расценить и как плату за честную помощь в будущем. Я ей говорил: большая часть вещей, если не все, по праву принадлежат сестрам Марии Дмитриевны. Она мне подсказала: Вы очень переживаете почти полное их безучастие в Вашей жизни. Верно, в связи с некоторыми семейными обстоятельствами. Я не посчитал нужным Вам об этом напоминать: не хотел излишне тревожить. Сама Антонина Претровна спрашивала - что я хочу иметь из вещей Марии Дмитриевны? Я ответил: мне ничего не надо. У меня есть несколько косвенных доказательств корыстия Антонины Петровны. Во Владимире я им не придавал никакого значения - видел только ее заботу о Вас. Не знаю, как все дальше сложится. Возможно она и не такая авантюристка, как кажется. Останься я во Владимире, подобного не произошло. Но ведь Вы сами мне предложили уехать. Если Вы хотите иметь в дальнейшем от меня какую-нибудь помощь, напишите. М.Б. 19-IX-68 г.
                                                                              *     *
     Катюша! Еще об одном одолжении Вас прошу. Заказное письмо я получил. Мысли о Христе для меня могут иметь общеобразовательное значение. Чувства Шульгина В.В. я ценю. Правда, он заслушал к тому времени лишь 16 страниц. О всех последних – может и не последних? – происшествиях во Владимире я знаю из писем от Миши и Ксении Александровны: мне любезно написала уже два письма. Я высылаю письмо Шульгину В.В. и попрошу, если он не во Владимире, переслать ему это письмо. Я пишу письмо Ант. Петровне на два адреса. Одно в Москву по адресу - она мне оставила... Второе вкладываю в письмо к Вам и прошу передать или переслать. Куда? Не знаю. Из этого письма я не делаю никакого для Вас секрета и даже прошу его прочесть. Вот и все. Будьте любезны. Да, у Корнеевых, в Москве, его жена говорила: З-ва, в нетрезвом состоянии, призналась: не жалеет о службе у Шульгиных. Вот только хотела взять пуховой платок и импортную кофточку, но не знает, где они, или не могла вынести. С уважением – М.Б. 19-IX-68 г.
                                                                      *     *
     Дорогой Миша! Благодарю Вас за известия. Я уже ранее узнал обо всем, но не так подробно. Вы правы: главное – не тряпки и даже не ценные вещи, сколько бы они не стоили. ... Благодарю Вас за добрые чувства ко мне. Вряд ли в ближайшем будущем я смогу приехать во Владимир. Искренний привет Наталье Альфредовне, Леночке и Коле, а Катюше я пишу отдельно. Я всех Вас приглашал в Киев. С уважением – М.Б. 19-IX-68 г.
                                                                  *     *
     Уважаемая Антонина Петровна! Земля полнится слухами и вестями. От нескольких человек я узнал о Вашей дележке вещей покойной Марии Дмитриевны. Вы себя не обидели? Если Вы помните: Вы спрашивали: что бы я хотел иметь из вещей Марии Дмитриевны? Я ответил: мне ничего не надо. Да, мне ничего не надо. Я говорил: вещи, если их обязательно надо отдать, то сестрам Марии Дмитриевны. Вы же мне ответили на это: те, по семейным обстоятельствам, не признают Шульгиных. Я не поднимал этот вопрос: излишне не тревожить старика. Ну, хорошо: поделили. Эти вещи можно считать платой за прошлые и будущие Ваши заслуги и участие в жизни покойницы Марии Дмитриевны и Василия Витальевича. В противном случае, это легко можно расценить как мошенничество. Это повлечет не только возврат этих вещей или их стоимости, но и уголовное преследование. Вы меня вполне верно понимаете. Думаю: в будущем Вы оправдаете доверие – на Вас и на нас возложила жизнь. Чтобы письмо быстрее Вас нашло, высылаю его в Москву и во Владимир. С уважением – М.Б. 19-IX-68 г.
                                                                       *     *
     Хочу хоть здесь отметить упущенную деталь. Аетонина Петровна мне призналась: незадолго до Владимира посетила писателя Михаила Шолохова в станице Вешенской. Но ее поездка оказалась неудачной. Обещала рассказать подробности. Не переспрашивал. Не умею я и не хочу навязываться, спрашивать. Узнаю только то, что мне доверяют. Свое любопытство топлю внутри себя.
                                                                   *     *
     Ответное письмо В.В.Шульгина от 23-IX-68 г. «Дорогой Миша! Отвечаю немедленно Вам, несмотря на то, что на меня навалились разные спешные дела. Я лежу в постели по предписанию врача. Из Ваших писем, как прежнего о ритуальных убийствах, - на него я Вам ответил, так и второго письма, , я вижу: о Вы крайне взволнованы. Обвинения Вы бросаете людям, до сих пор Вами уважаемыми и даже любимыми. Поворот на 180 градусов, свидетельствует: Вы переживаете нечто крайне болезненное. Прежде всего постарайтесь успокоиться, прежде чем читать дальше. Вспомните слова Пушкина:
     - И мальчики кровавые в глазах...
    Но затем, через несколько слов говорится о призраке:
     - Подуй – и нет его.
     Мне кажется, что перед Вами стоят призраки, а впрочем, попробуйте разобраться.
     1. Авантюристка! Миша, голубчик, да что с Вами? Вдумайтесь, за что Вы оскорбляете женщину? К ней еще недавно проявляли все чувства уважения.                                                  
     2. Раздаривание предметов умершей. Может быть, Вы не знаете такой обычай существует. Моя сестра – Алла Витальевна прожила с мужем безоблачно 25 лет, но, отпраздновав серебрянную свадьбу, скоропостижно скончался. Тогда его дочь Таня раздарила родственникам и друзьям серебряные подарки, оставшиеся от серебряной свадьбы. И до сих пор у меня существуют две большие серебряные ложки, которыми я пользуюсь, когда ем суп. В этом нет ничего преступного – ни авантюризма, а только есть выполнение старинного обычая.
     3. Меня никто не ограбил и никто ничего не выманивал; я дарил: так мне хотелось. Я не проявил никакой щедрости.
     4. В частности, я подарил пишущую машинку дочери А.П. Сам я писать не могу и нет вокруг меня никого, кто пишет на машинке. Сверх того - я должен А.П. крупную сумму денег - она привезла и истратила до последней копейки.
     На что истратила? На все, связанное с похоронами, могилой и на меня, как в мое пребывание в деревне Вяткино. Меня очень хорошо кормили и это стоило денег. Я подарил неисправную машинку в их семью, то это как бы деликатное возмещение денежных расходов. Добавлю: еще при жизни М.Д. и она была еще не так больна, как впоследствии, дочь А.П. приезжала к нам. И М.Д. сказала ей примерно следующее:
     - Вы хотите учиться печатать на машинке? Так вот, знайте, что все мы недолговечны, и эта машинка - неисправна сейчас, в конце концов пойдет Вам. - Вот – пример предчувствия: бывает у людей, когда они близки к концу. Известная артистка Вера Холодная перед смертью раздаривала свои туалеты, занимавшие целые шкафы в гостинице – в коридоре стояла очередь молодых дам.
     5. Я подарил внучке А.П. золотой крестильный крест: отец А.Громов надел на шею этой малютки. Думаю, что это правильное употребление.
                  «Ребенка ль милого ласкаю,
                 Уже я думаю, прости,
                 Тебе я место уступаю:
                 Мне время тлеть – тебе цвести.» - Подумайте над этим.
     6. Наконец, перстень с красивым камнем: М.Д. носила в то время, когда я играл в картине «Перед судом истории». Он куплен на ленфильмовские деньги. Если бы этот перстень был мужской, я бы его носил. Но он слишком женский. Пусть его носит А.П. Останется незабвенным, я этого никогда не забуду, что М.Д. скончалась на ее руках. Пусть это будет след пережитого.
     Вот и конец всему. Все остальное – тряпки, о которых не стоит и говорить.
     Призадумайтесь над всем этим, дорогой Миша, и те же самые факты, которые Вы называете «дележкой у края гроба», предстанут Вам в другом свете. Еще раз прошу Вас успокоиться. Напишите мне хорошее письмо. Его я жду, очень хорошо зная Ваше благородное сердце и здравый ум. Если он сейчас немножко у Вас помутился от слишком глубоких переживаний, то это временно. (Ну, чем он – не «советский психиатр», проводник «карающей медицины» или Иудушка Головлев? Классический образ – М.Б.)
     Привет Вашим. У меня зрение слабеет с каждым днем. Почему, кроме подписи, ничего собственноручного не пишу.                                               В.Шульгин.
 
                          Прощальная встреча с Василием Витальевичем Шульгиным.
     Через несколько лет мне выдалась возможность вновь приехать во Владимир. Вышел из поезда... Поехал на кладбище. На этот раз добираться проще – автобусом. Нужно найти могилу Марии Дмитриевны. Прежде с центрального входа я не ходил. Вяткино располагается справа. Сбоку мы входили через разлом в кладбищенской стене. Нужно найти кряжистый дуб – почти на вершине кладбищенского холма. Вот он, вот – этот дуб! Все тот же! Только за эти годы на нем появилась расщелина. Дуб все так же могуч и приветлив. Накопил в себе, кажется, неиссякаемые силы.
     Это шестой квартал. Могила Марии Дмитриевны значится под номером 2179. На узорчатом кресте расположена надпись: «3-VIII-1900 Киев - 27-VII-68. Многострадальную душу ее, Господи, успокой». Бетонное основание – ящик в виде гроба. Место несколько засорено опавшими листьями, желудями. Рядом с ней похоронен пятилетний мальчик Андрейка. Не знаю, как бы сейчас отнеслась к такому соседству сама Мария Дмитриевна? Ведь у нее не было детей, а чужих она не любила. Бесплодные женщины становятся злобными, в них часто проявляется ненавистничество.
     В.В.Шульгин бросил свою первую жену Екатерину Григорьевну. Кузина стала его женой. Имели троих сыновей. Мария Дмитриевна моложе Василия Витальевича более чем на двадцать лет (он 1878 года рождения). Она его приворожила – положила яблоки в сапоги. И вот в очень тяжелое эмигрантское время ВВШ оставляет свою семью. Ночью уплыл с девушкой на лодке – к новому счастью. Услышал версию: жена Екатерина Григорьевна не выдержала такого потрясения: сошла с ума и утопилась в Дунае (возможно, в Сене?).
     Их старший сын Василид (Василий – сын Василия) во время гражданской войны погиб под Киевом, в селе Борщаговке. Примерно в том районе располагается наш жилой массив – Никольская Борщаговка. Средний их сын в те же революционные годы находился в Виннице, в доме для умалишенных. Тут он умер. Самый младший сын Дмитрий дал о себе знать в шестидесятые годы. Проживает в США. Просил отца приехать. Но разве писателю, такому человеку, господину без гражданства, как ВВШ, позволят выехать за пределы Союза? Дмитрий тоже не может приехать: верно, власти за ним числят некие грехи молодости. На мой вопрос ВВШ прямо ответил:
     - Разве он может приехать?!
     ... Завалилась и заросла канава вокруг кладбища: в 1968 году ее только вырыли. Тогда я по уклону из свежей выемки сделал ступени: старику, да и мне самому легче по ним взобраться, затем переступить чарез проем в заборе. Тропинка ведет в сторону Вяткино. Возле самого кладбища отвели площадку под коллективный сад. Поделены на участки. Возведены дачи летнего типа. Да, и Вяткино разрослось – подступило к кладбищу. Посмотрел: не вижу «тот дом». Не стал искать. И у кладбища нет перспектив развития... Вот, несколько в стороне возвышаются башенные краны, недостроенные коробки новостроек... Жизнь со всех сторон подступает к мертвым. Окружает их и теснит. Городское кладбище вскоре окажется внутри поселка или самого города. Пока на кладбище хоронят. Почти весь бугор уже занят – со склонов переходят к низким местам. На одной из свободных возвышенностей кладбища – к дневной поверхности подступают камни, валуны. Не особенно разгонишься. Кладбищенские рабочие не соглашаются здесь рыть могилы. В крайнем случае, заламывают непомерную цену. Случайно услышал в тот раз перебранку на кладбище.
                                                                        *     *
     Ухаживающая за ВВШ «квартирантка» оказалась вне дома. Дверь квартиры Василия Витальевича мне открыли Коншины. Ведь я им лично вручил ключ – еще в 1968 году. Поменял замок двери по требованию Антонины Петровны. Об этом ключе ничего ей не сказал: потребовала бы возврата. А сейчас так удачно всплыл тот ключ и помог.
     Конечно, ВВШ заметно изменился. Только что остался отменным хитрецом.
     Он увидел постороннего в доме – вздрогнул.
     - Не пугайтесь! Я Миша... Миша из Киева... – Возможно, в данном случае следовало назвать еще и фамилию – механически с языка сорвалось: - Миша.
     - Кто, кто? - Он все переспрашивает.
     - Миша из Киева, - повторяю.
     - Кто, кто? – Переспрашивает, ведет свою игру. Вид у него, словно сильно удивлен, не помнит и даже не понимает. Такая игра продолжалась пару минут.
     А за день до этого верный информатор Миша Коншин уже успел ему доложить о моем приезде. Предупредил: явлюсь сегодня-завтра. Со слов Миши, ВВШ обрадовался. Припомнил: я выслал ему деньги, после «врага». «Разве мог я их принять – передал Корнееву. И правильно сделал!»
     Сейчас ВВШ специально меня разыгрывает. Дает понять: не думайте, что вас помню, а тем более обрадован. Это тот Шульгин! Прирожденный актер и хитрец! Сам себя выдал: я теперь к каждому его слову и жесту отношусь с повышенным вниманием и подозрением.
Он немного приподнялся над подушкой: полностью превратился в слух. Так лежать не очень удобно. Но он нацелился – хочет услышать, узнать, понять... Ждет! Я вижу его нетерпение, чувствую... И его игру... Слушает внимательно, но одновременно вводит себя в определенное состояние видимой сонливости, безразличия... Нельзя точно сказать: слышит, не спит? При желании и надобности – он отвечает. Чаще помалкивает. Возможно, не находит, что высказать. Через определенное время повторяет:
     - Я вас не понимаю...   
     Мне пришлось пространно осветить свою точку зрения. Ее суть. В нынешнем виде «Бейлисиада» - некачественное, недобросовестное творение рук и ума человеческих. В ней не больше пяти стоющих страниц, а остальное – макулатура. Понимаю: Вы хотели показать себя тогдашним, в той обстановке. Но вот раздел «Цукроварня» все же нашли возможным дать в развитии – показать историю завода за пятьдесят лет. А к «ритуальным убийствам» и делу Бейлиса Вы отнеслись как-то предвзято, недобросовестно. Корнеев, как бы специально, а, может быть, специально выудил из стенограмм думских заседаний и передовиц «Киевлянина» - я их выслал в Москву, только жидоедство. Не представил мнение оппонентов. Да Вы сами подумайте: какой-то Владимиров... Я знаю, кто такой Владимиров, но для меня – какой-то, ибо он ничто в литературе. Так вот этот самый Владимиров пишет во вступительной статье к журнальным публикациям «Годы» «об архаичном языке Шульгина». И он прав: ведь это относится не к Шульгину – к «дополнениям и исправлениям» Корнеева. Неужели Вы сами не видите ничтожества Корнеева? Почему Вы такой – талантливый прозаик, совершенно не умеете разбираться в людях? Отталкиваете от себя честных людей, но терпите хищников, подлецов? Неужели это отпечаток возраста?
     Впечатление такое: он не слышит – лежит в состоянии глубокой сонливости. Как говорится: хоть... в него – не вздрогнет. Но вдруг он оживает – подает голос, вставляет свои реплики:
     - Корнеев заявил: он не позволит обельферманить «Бейлисиаду».
     Неужели я в нем ошибся? Тот сыромятный - вовсе не простак, он тертый калач, но наделен только хватательными инстинктами и толикой здравого смысла. Для столь глубокомысленного высказывания его ума недостаточно. Юмором не наделен. Поймет-посмеется только с топорно скроенного вульгарного анекдота. ТОТ Корнеев – тупарь. Его стихийное, дикое юдофобство настолько примитивно – даже не скрывает свое биологическое человеконенавистничество. Придумал такое... Нет, вряд ли... Проделка эта – творческой личности. «Обельферманить» - это пример творческого юмора. Этим выдал себя! Шульгин известен – он мастер художественного слова. Одновременно – специалист себя выгораживать. Хамелеоноподобен. Находит слова и аргументы – он оправдает любое свое безрассудство, сумасбродство. В какой-то миг превратит их в пустяковину. Не зря ПРАКТИКОВАЛСЯ ПОЛИТИКОМ! ВЕЛИЧАЙШИЙ ХИТРЕЦ! АНТИСЕМИТИЗМ ЕГО – ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА. С «ТЕОРЕТИЧЕСКИМ ОБОСНОВАНИЕМ». СЕЙЧАС ДАЛЕКО НЕ ПОПРЕШЬ с «НАРОДНЫМ АНТИСЕМИТИЗМОМ» – вот ОН и ИЗОБРЕТАЕТ КРУЖНЫЕ ПУТИ, ПРИСПОСАБЛИВАЕТСЯ к ОБСТАНОВКЕ. А то и САМУ ОБСТАНОВКУ ПРИСПОСАБЛИВАЕТ. ВЫРЯЖАЕТ АНТИСЕМИТИЗМ в МОДНЫЕ ОДЕЖДЫ. НЕ ВЫЙДЕТ! Меня не убедит: вышел из детского возрасти и наивного состояния. Научился логически рассуждать, анализировать.
     Узнал: Корнеев умер вскоре после 1968 г. Прежде его преставилась совсем уж неразвитая и корыстная жена. «Искусствовед» ее содержал вместо служанки: дешевле. Черт с ними! В какой-то степени Корнеев унес от меня в могилу тайну о четырех тысячах стихотворений ВВШ. Да, какая там тайна?! ВВШ продиктовал ему в камере, а Корнеев запомнил. Да, память его феноменальная! Затем восстановил по памяти. Долгое время он выдавал за собственные произведения - повсюду в редакциях и издательствах. Позже обнаружился ВВШ. Дальше Корнеев не мог поступать по прежнему шаблону. Быстро понял: остались без положительного результата все его предыдущие потуги. Так не удалось ему пробить советские издательства. Но куда делись стихи? Отпечатаны на машинке. Исчезли, после смерти Корнеева. Возможно, находятся у его сестры с остальными материалами? Их могли подобрать интересующиеся всем на свете «компетентные органы»?
     Корнеева мне совершенно не жаль: вызывает только гадливые воспоминания. Смотрелся тот долговязый человек, словно... точно: иезуит Пранайтис, эксперт-фальсификатор в киевском процессе Менделя Бейлиса (1913 г.). Одно воспоминание о нем противно. И надо: при прощании я поцеловал его три раза. Ох, сколько нас окружает ничтожных типов – бессчетное их количество, легионы. Особенно много проходимцев крутилось возле и вокруг Шульгина. В последние годы, слышал, количество их поубавилось. «Гастролеры» все еще наезжают: пользуются доверчивостью старика. Верно, Корнеев его обсосал больше всех. И: все бесцельно! Бесцельной оказалась стряпня – для истории и литературы! Хотя «Годы»... Что такое «Годы»? Это некая помесь гнедых - с вороными, скакунов – с гужевыми тяжеловесами. «Годы» - это просто годы... «Архаичный язык» - по выражению пустопорожнего Владимирова. Это из литературного произведения ВВШ выпирали «дополнения» Корнеева.
     Язык ВВШ – лаконичный, очень точный. Его мысль – ясная, последовательная. Ему напортил – Корнеев. Выдающийся мастер слова ВВШ – это его недостаток, беда – не умеет разбираться в людях «Он любит, - по верному и образному выражению Ксении Александровны, - быть обворованным. В этом случае он проявляет какую-то аристократическую щедрость, безумное расточительство». Чувствуется школа Марии Дмитриевны: она его приучила к роскошным моментам показного героизиа. Фрайеризма. Мария Дмитриевна – была его любимой женой, а во Владимире собрались местные и приезжие стервятники. Пользы от них – на грош, да и того меньше. Дорого пришлось платить ему за обычное человеческое внимание и общение.
     И все же, ВВШ – фантазер: хотел эксплуатировать мою доверчивость. Не поддался я соблазну. Не пошел у него на поводу - еще прежде увидел, несколько понял его хитрость.
Стоило, стоило таки с ним порвать – узнал больше, как человека. Теперь передо мной предстал он морально обнаженным. Зря, совершенно зря он надеялся на легковерие мое. Он уже узнал, понял: я «другой» - все еще продолжает темнить, изощряться. В плане политическом он давно потерпел фиаско. Теперь обнажает передо мной потаенные свойства своей души.
     - Вы здоровы? Как себя чувствуете?
     - Нет, я болен... Я давно болен... У меня грудная жаба... Несколько помогал нитроглицерин... У меня к тому же желудочная болезнь... Часто тревожит...
     - Но Вы же на диете?!
     - Я действительно вегетарианец, но не на диете.
     - Вегетарианство – лучшая из диет.
     - Я сейчас ощущаю крайнюю слабость. Почти ничего не вижу: глаза. Ни читать, ни писать... Вы мне что-то хотели сказать? Не зря же приехали... издалека...
     Не сразу, но высказал ему свое видение. Претензии сочувствия:
     - Возле Вас до сих пор крутятся разные люди... Мало добропорядочных: каждый стремится чего-то добиться, урвать, выхватить... Знайте же: я один из тех немногих людей – честен до конца. Живу только ради правды. Каждое услышанное мною Ваше слово – будет записано и передано чуть ли не со стенографической точностью.
     Он лежит с безразличным видом. Уже знаю: его правда не превлекает, не интересует. Ведь он русский! Предпочитает слышать нежащую самолюбие лживость. Не все русские таковы. Только некоторые ощущают в себе голоса варяжских душ. Далеки они от морального совершенства. Фактически: руководящий их принцип – антимораль. Так происходило при Рюриковичах, князьях-боярях и Романовых. В.В.Шульгин – не особый случай. Он правдолюб в своих консервативных принципах. В мелочах – он отступник. Превосходный актер: умеет напяливать маску – на лицо.
     - В прошлые годы я написал произведение с чрезмерно красивым названием: «Симфония жизни: люди, мысли, чувства....» О Ежове слышали?
     - Книгу о Ежове?
     - О ежовщине! О событиях тридцать шестого – тридцать седьмого годов... – Начал было рассказывать об этом своем произведении, но Шульгин меня безразлично перебил. Вижу: он ко мне не относится серьезно. Только себя считает ТАЛАНТОМ ВЕКА. Разные у нас судьбы и время, эпоха – разнятся. Я чрезвычайно осторожен: благодаря этой черте характера сумел сохраниться, стать самобытным писателем. Сохранил скромность. Немного усвоил азы психологии. Не уверен полностью: сумею противостоять хитростям и провокациям. И еще: предстоит мне достичь внутреннего перелома: избавиться от ослабляющего идеализма, легковерия...
     - В первой части своей книги о наших взаимоотношениях я вступаю в полемику с Вашими письмами к русским эмигрантам...
     - Какая полемика? – Он строго следит за нитью моего рассказа. Начеку!  
     - Не могу согласиться с некоторыми Вашими положениями...
     - Ну и что...
     - Поэтому вступаю в полемику.
     - Какая тут полемика? – Он считает за истину в первой инстанции – свои мысли и выводы. Возможно кому в том сомневаться?
     - Имею я право высказать свою личную точку зрения?
     - Имеете... – Шульгин выдавил из себя еле звучно.
     - И за то спасибо!
     Очень кратко рассказал о своей рукописи «Отголоски бейлисиады в современности».
     Опухшие его веки временами слипаются. В остальное время он неподвижно лежит с нескрываемым интересом и обостренным вниманием меня слушает.
     Разговор вновь перешел на злого демона – Корнеева.
     - Корнеев сохранил четыре тысячи моих стихов.
     - За это можно ему быть благодарным. Но он ведь Ваши стихи выдавал за свои.
     - Он не знал, что я жив.
     - Даже если и не знал... Как только Вы могли сотрудничать с таким ничтожным человеком?
     - А что мне оставалось делать...
     - Вот он у вас все отнял и, к тому же, еще шантажировал.
     Молчит ВВШ. Верно, ему неприятен этот разговор. Может вспоминать тюремного сидельца Ивана Алексеевича: тот с необыкновенной легкостью из музыковеда превратился в «поэта» и «писателя». Да еще: «дополнял Шульгина». Писательство – это дар природы. Не умеющий самостоятельно мыслить и излагать фразы, рассказывающий о событиях набором архаичных шаблонов, - он отнюдь не творец. В своре, в «коллективе» такой еще может «крутить колеса» - на большее он не приспособлен. У нас навалом тупарей!
     - Работаю над рукописью о выстреле Богрова. В советской историографии утвердилась версия Кулябко.
     - Какая версия?
     - Кулябко – начальника Киевского охранного отделения о провокаторстве Богрова.
     - Он был убийца!
     - Да, убийца. Но Вас больше всего в нем возмущает: совершил покушение на Столыпина?!
     - Он способствовал росту антисемитизма.
     - Вряд ли... Если бы покушение было совершено на Царя...
     - На Царя никогда не покушались...
     - Как это не покушались?! Александра II убили!
     - На Николая не покушались...
     - Когда он еще был наследником Престола в Японии...
     - То ведь японцы! В России не покушались...
     - Богров мог Его убить, но боялся вызвать еврейский погром. Потому стрелял в Столыпина.
     - И тем самым он дал новый повод для антисемитизма.
     - В чем проявился антисемитизм: в деле Бейлиса? В обвинениях евреев в шпионаже в пользу немцев, в период начала Первой мировой войны? В выселениях...
     - При чем тут шпионаж?
     - Если выстрел Богрова способствовал развитию антисемитизма, то в чем конкретно он проявился? Может в том: журналисты начали кричать о связях евреев с немцами, о шпионаже в их пользу? И без Богрова подобное повторилось и через тридцать лет: евреев стали обвинять – убегают с фронта! Скрываются в тылах! В то же время погибло шесть миллионов евреев – в газовых камерах, расстреляны... Власти столь же абсурдные обвинения выдвинули в то самые времена против крымских татар, калмыков и других национальных меньшинств Северного Кавказа: они-де поголовно сотрудничали с оккупантами, а потому их выслали на восток и северо-восток. История повторяется, но уже в виде трагедий и фарсов. В Киеве решили выместить злобу на Бейлисе – вслед за выстрелами Богрова. Так что ли? Выстрел Богрова изменил направление русской истории. Правые партии, монархисты избрали, раздували политический антисемитизм. Хоть сейчас будьте честны.
     - Он был убийцей... Он был убийцей... – Он упрямо твердил.
     - Согласен. Примерное название моей книги: «Кто он – провокатор или герой?» Лично я не считаю его ни тем, ни иным.
     - Столыпин стоял за глубокий антисемитизм. Он был политиком – не антисемитом. – Я чувствовал: ВВШ назвал имя Столыпина, но говорит он о себе, больше о себе. Ведь это известный прием – не только советской партийной пропаганды: пожелали ударить больнее китайцев – заговорили с критическим уклоном против «албанского догматизма». А китайская пропаганда нас объявила «югославскими ревизионистами». Идеологическая свара позже стала более откровенной. ВВШ «запел» в определенном духе: России ТОГДА, да и НЫНЕШНЕЙ ОСОБЕННО НУЖЕН АНТИСЕМИТИЗМ. Не стихийный, не слепой и темный, а ПРОСВЕЩЕННЫЙ, КУЛЬТУРНЫЙ. Я внимательно слушал его аргументацию... Не обостряю полемику – спросил:
     - Столыпин об этом сказал в публичном выступлении или в личной беседе?
     В.В.Шульгин смекнул: могу проверить, непременно стану проверять. Произнес:
     - В беседе... Он говорил так... – Сделал продолжительную паузу или мыслительную комбинацию вариантов. Продолжил мысль: - Ограничения евреям неприятны, а для нас они позорны. – Столыпин – известный любитель красочных словечек, афоризмов... Это нечто новое, историками не отмеченное. ВВШ продолжил: - Евреев мало в России... Всего каких-то шесть миллионов или около того... И то что мы их боимся, - для нас позор. Он предложил выделить миллиард рублей...
     - На эмиграцию евреев?
     - Да нет же! – Зло отмахнулся ВВШ. – На нужды мелкого кредита... Он считал: этим кредитом не воспользуются евреи – у них всегда средств хватало... А русские! Это и даст нам козырь в борьбе с еврейством...
     - С еврейским засильем?!
     - С чем, с чем?
     - С еврейским засильем... Разве Вы забыли этот термин? В «Киевлялине» писали...
     - Не понимаю Вас... – И уже прежним тоном пророка продолжил предыдущую мысль: - Он считал, что нужен такой практический антисемитизм, потому что русские слабее евреев и нуждаются именно в такой помощи, иначе они проиграют борьбу с еврейством. – И, как бы убеждая самого себя, закончил: - До этого допустить было нельзя... Нельзя! Ведь мы, русские, - великий народ! Столыпин проникновенно... узрел грядущее... Он обладал предчувствием... Говорил: меня убьет охрана. Его пророческие слова подтвердились... Откуда взялся этот... Богров... Он только способствовал развитию антисемитизма...
     - В чем именно это проявилось? Дело Бейлиса возникло до выстрелов Богрова.
     - Он подлил масла в огонь – начался тихий погром. Нам, русским, евреи не должны навязывать свои политические установки, ибо они неприемлемы. Евреям нужно как можно быстрее выехать из страны: пока еще выпускают. Вообще выехать – иначе они пострадают. Сильно посрадают...
     - Не считаете ли Вы, что антисемитизм – привносное явление?
     - Да, на севере не существовало антисемитизиа... Потому что не было тут евреев... Сейчас он есть всюду. Развивается ужасающим темпом. Пусть сами евреи выезжают, если не хотят пострадать.
     - Конечно, кое в чем Вы правы... Как только я, в свое время, не сумел разглядеть, что Вы... Вы все тот же... Прежний... Политический... антисемит...
     - Никогда именно им не был!
     - Я читал «Дни»... Здесь, в Вашей комнате, из Вашей библиотеки... Ведь там – сплошное... жидоедство.
     - Назовите пример!
     - По памяти... Не могу сейчас... Но если Вы хотите, я могу показать. Между прочим, эта книга сохранилась в Вашей библиотеке?
     - Нет...
     - Я так и знал» Вас обирают... А Вы рады тому... Самого Вас, если бы только смогли, растащили б на... сувениры. - Василий Витальевич лежит без выражения на лице. Но вот вскоре речь зашла о Маклакове. Последовало его изобретение о своем постоянном политическом противнике. ВВШ высказался:
     - О нем говорили, что он масон. Он был крупным масоном... Одним из руководителей ложи... Так вот от высказался...
     - Как высказался? - Я воспользовался паузой, спросил: - В думской речи или в интимной беседе.
     - В личной беседе... Он сказал: я Вам признаюсь... только Вам... И попрошу, чтобы Вы не говорили сейчас... Но можете сказать только после смерти. Не раньше! Я антисемит...
     - Почему именно Вам он признался в этом?
     - Он хорошо знал и чувствовал, что я не антисемит.
     Выбрать своего политического врага и постоянного оппонента – в духовники. Мало того: знал - ВВШ сохравнится и доживет почти до ста лет, а самому себе он предрек более короткую жизнь. Поэтому и просил объявить об этом уличающем факте лишь после смерти. Вот таковы политические фантазии ВВШ. До сих пор он сводит счеты со своими политическими противниками. Пользуется небольшим преимуществом – живет! Продолжает жить! Тогда как тех – уже нет! Не может он забыть Маклакова: ведь тот явился постоянным оппонентом на думской кафедре и по работе в комиссиях. Такое создается впечатление: старается их оболгать – себя выпятить.
     - Как же Маклаков мог быть антисемитом: ведь он выступал за отмену «черты оседлости?» - Проявил я свою достаточную компетентность.
     - Чего, чего?
     - «Черты оседлости», - я говорю. И повторяю. Да, пусть Маклаков пока потерпит...
     - Чего? – Переспрашивает ВВШ, словно впервые в жизни слышит это действительно чудное словосочетание. Более сотни лет оно было наполнено конкретным политическим смыслом – формой жуткой дискриминации по отношению к «русским евреям». Точнее, к евреям Украины, Белоруссии, Прибалтики...
     - Вы разве млохо слышите? «Черты еврейской оседлости»... Черты...
     - Какой черты? – Недоуменно переспрашивает ВВШ. Изощряется: - Не понимаю...
     За время своей, этой последней, почти двухчасовой беседы я высказался вполне ясно и откровенно. Довел до его сведения «забытое».      
     - Вы совсем забыли о существовавшей в Царское время «черты оседлости» евреев?
     - При чем тут оседлость – к черте? - ВВШ хитрец и «дипломат» - все еще продолжает игру. Лежит с безучастным видом, словно в забытьи. Слышит ли? Слышит! Острое и не очень его крашащее – пропускает. Слабо возражает. Хватает любую зацепку. Переспрашивает. Вникает в суть разговора. К чему нужно твкое иезуитство? Прошло много лет: какой смысл оправдывать каждый свой поступок – даже самый безумный, явно ошибочный. Он понял: игра бесполезна – с радостью ребенка «догадывается»: - А-а! Вы – о «черте оседлости»? – Он уже придумал ответ: - «Черта оседлости» - особая черта: в те времена все это было возможно. – Он доказывает: по политическим соображениям антисемит мог настаивать «только на словах» на отмене «черты оседлости», а неантисемит тоже по своим политическим соображениям выступать против отмены «черты оседлости». Это очень просто.
     Тут же я вспомнил – не высказал – свидетельство очевидца. В предреволюционные годы он слышал: депутат Шульгин с кафедры Государственной Думы произносил безобидные слова - «вступление на путь отмены «черты оседлости». В тихом голосе оратора звучал иронический цинизм. «Не антисемит» Шульгин! Это да!
     - В политике такое было возможно! – Уверяет ВВШ.
     Не иначе: Шульгин перевирает. Точно! Для своих фантазий он ищет простачков. Не зря любит хитрецов и хапуг: чем-то родственны его «теоретической натуре». Во всем объеме сказывается широкая его натура. С примесью – малороссийской хитрости! Нет, ему пальцы в рот нельзя вкладывать – откусит! Даже такой: дряхлый и беззубый. Следует поостеречься, прежде подумать – не высказывать свое мнение, даже любое слово. Я не боюсь! Его достаточно хорошо знаю – не подкупит лицемерием, не собьет с толку хитростью. Бываю я прямым – до простоты и дурости. Нет, наш разговор не был легким для ВВШ. И не очень приятным. Он любит, когда ему смотрят в рот. Я тоже достаточно много времени смотрел на него с обожанием: прошло! С того времени стал выше. Шульгин не желает этого понять: держит меня за просточка. Мог понять перемену – не соглашается уступать. Ну, чтож...  
     - Считал: Вы давно в Израиле... - Вполне неожиданно услышал.
     - Но я ведь – русский писатель...
     - Какой вы русский... – Не успел я собраться, ему ответить – услышал возмущенное: - Почему вы, ВЫ ВСЕ НЕ УЕЗЖАЕТЕ?
     - Куда? В страну, окруженную многомиллионными врагами? В военный лагерь? В Израиль? Ведь Союз помогает арабским экстремистам – уничтожить Израиль?!
     - Не обязательно – ТУДА! Только пусть уезжают! ВСКОРЕ ЗДЕСЬ ЕВРЕЯМ СТАНЕТ СОВСЕМ ПЛОХО... Как в Германии... К ЭТОМУ ИДЕТ!
     ОН ПРАВ! Я ЧУВСТВУЮ – ПОДОБНОЕ. Больше из чувства противоречия – заметил:
     - А почему НАМ НЕЛЬЗЯ ЗДЕСЬ ОСТАВАТЬСЯ? ЛЮДИ ПРИВЫКЛИ к ЭТОЙ ЗЕМЛЕ, НАРОДУ, СТРАНЕ...
     - ИМ ТУТ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ: ДОЛЖНЫ ПОКИНУТЬ!
     И ВСЕ! КАТЕГОРИЧЕСКИ и ТВЕРДО! Больше он ничего не сказал, свой вывод не обосновал. Почему? Не хватило слов, сил? У него хватает... Просто ВВШ – все тот же: пусть с тех пор прошло много десятилетий. С предреволюционных, РОМАНОВСКИХ ВРЕМЕН. ЕГО АНТИСЕМИТИЗМ изначально обоснован в редакционной статье «Киевлянина» №284 от 15 октября 1913 г. Статья названа «АНТИСЕМИТИЗМ».
     Я напомнил об этом. Примерно в те самые дни он писал статьи против гнусной «ритуальной легенды», в защиту Менделя Бейлиса. Для успокоения людей собственного окружения и своих читателей – он написал эту статью о «ЗДОРОВОМ АНТИСЕМИТИЗМЕ».
     ВВШ вновь начал юлить. «Доказыватет»: НИКОГДА АНТИСЕМИТОМ НЕ БЫЛ! Тут пошли душущипательные воспоминания о прошлом. О роли конкретного еврея в его личной и общественной жизни. Меня этими и такими историями он пытался удивить и раньше – и ни раз! Я смотрел на него и слушал: пытался разобраться – отделить реальность от экспромтом сочиненной фантазии писателя. В постели он продолжает создавать свои художественные произведения. Пересказал известную мне историю о Патриархе... Я заметил: у евреев нет одного признанного руководителя. ВВШ вроде не понял: несколько потускневшие его глаза светятся хитрыми огоньками. Хитрость не спрячешь! Совсем зря ВВШ темнит, фантазирует. Добросовестный читатель исследует этот, другие «факты». ЕМУ ПОВЕРЯТ на СЛОВО! Уверен: не сохранилось документальных источников – СОХРАНИЛИСЬ! ЛЕГКО и ПРОСТО ОТВЕРГНУТЬ искаженные формулировки, ФАНТАЗИИ.
     Имя В.В.Шульгина вошло в историю России. Никто в этом не сомневается. Но даже признанного, прежнего, дореволюционного – этого ему еще мало. Без скромности – в самолюбовании требует еще большего. Он произносит твердо и уверенно:
     - ЕВРЕИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ МНЕ БЛАГОДАРНЫ! И ОНИ БЛАГОДАРНЫ! Только Вы один...
     - При чем тут я и что я? За единый Ваш поступок благодарны. Только за него...
     - МНОГО ПОНИМАЕТЕ! – Отрезал старик.
     - Имею я право оставаться при своем мнении?
     - Имете... – И на этот раз выдавил он из себя еле слышно, нехотя.
     - И потому, что я имею право и мнение имею – говорю: «Бейлисиада» - гадость. Она не достойна перу и имени Шульгтна. Да, Вы сами мне в шестьдесят пятом или около того времени сообщали: книга сделана, но не довольны одной главой – «Бейлисиадой» что ли? Почему же ныне Вы по-детски упорствуете? Почему Вы... держитесь за это? Неужели эта никчемность прибавит Вам дополнительно чести или славы? А вообще, как хотите, - поступайте, как знаете. «Бейлисиаду» законсервировали? Правда? Сами издатели поняли, что она из себя представляет. Только Вы ничего не видите. Нужны деньги?!
     - Никто не ненавидит так евреев, как отрекшийся от него еврей. – ВВШ собирается меня удивить. Или: намекает?
     - Я-то об этом хорошо знаю. Примеры крещенного Торквемадо, основателя испанской инквизиции, да и Карла Маркса – вполне характерны.
     - В Советской России незримо идет процесс поправения. Сюда входит и антисемитизм – составной частью. Куда процесс зайдет – неизвестно. Для собственного спасения евреям стоит уехать...
     - Куда уехать? В Израиль?
     - Я этого не сказал... Уехать! Евреев здесь подстерегают страшные бедствия.
     - Я хорошо знаю о политическом антисемитизме. Но для многих и многих людей эта земля стала родной.
     - Все это видимость: родной она никогда стать не может.
     - Я чувствую: Вы стоите за «культурный антисемитизм», как и во времена Бейлиса.
     - Евреям я сделал очень много хорошего, многие меня уважают. Вас я не понимаю. Чего Вы хотите?
     Начать заново пояснять ему: корнеевская «Бейлисиада» компрометирует их обоих. Его особенно. Что тот Корнеев? Ничтожество, пиявка из камерной параши – прилепился к заднице ВВШ. «Бейлисиада», дословное воспроизводство газетных статей шестидесятилетней давности - позорны для него самого. Неужели он полностью потерял вкус к творческой литературе? Перестал понимать отличие людей – друг от друга. Его именем подписана «Бейлисиада» - антисемитская гнусность. Дополнением к партийной
антисемитской и антисионисткой пропаганде – идут беспрерывными кампаниями.
     В тот раз, в момент разговора с ВВШ заметил я за собой особенность: сильно жестикулирую. С чего бы это такое? Сам не знаю. Другие непременно обращают на это внимание. Речь моя течет плавно, логично... Нередко, заметил, ввожу уточнения, пассажи, дополнения - речь отвлекается в сторону - на подчеркивание подробностей. Иногда происходит путаница: отхожу, забываю о теме повествования и направлении изначальности. Такой я оригинал: что поделаешь? Некоторые написанные вещи выходят интересно – это уж точно. Вечно был я скучным собеседником. Многословным. Чаще скрытным. Мало разговорчивым, но как начну... На бумаге свои мысли излагаю логичнее, яснее, проще, интереснее... Давно не заикаюсь... В школьные годы мэкал, бекал... Дополнительно: заикался. Тяжело находил слова. Слабо следил за мыслью. Щедро пользовался словами-паразитами типа «значит». Просто преследовали: мучали, изводили... Сейчас уже я сильно подправил недостатки речи. Слежу за системой письма. Дисциплинирую мысль. Пока еще далек от совершенства – существенный прогресс. Оратор из меня выходит неважнецкий. Высказываюсь – со всей искренностью, прямотой. Говорят: интересный я собеседник. Способен производить и произносить экспромты – довольно часто выскакивают. Дружу с юмором. Характером – оптимист. Но случаются параллельно, даже часто – пессимистические нотки, задержки, осторожности... Предохранения от авантюрных и прочих «детских» наскоков.
     И все же ВВШ не потерял всех связей с реальностью. Не лишен он окончательно здравого смысла. Видит, понимает тенденцию жизни. Бездумная, точнее хитроумная и разладная пролпаганда не проявляет ничего оригинального. Сусловское направление. В еврейском вопросе не придумали ничего нового, оригинального – повторяют шаблоны, методы дореволюционных российских черносотенцев. Только внешне изменилась идеология и цели. «Благодетельные воспитатели и спасатели» наши изворачиваются от перманентных неудач. Легковерных людей натравливают на призрачных империалистов, реакционеров – этих приходится выискивать за морями-океанами. Еще не могут сдержать свой праведный гнев – направить сокрушительный удар против сионистов! Внешний враг – далеко! Но есть внутренний – те же сионисты, но ряженные, в советские одежды переодетые... Именно: ЕВРЕИ – ОНИ и ЕСТЬ СИОНИСТЫ! Зачем выискивать ВРАГА – за тридевять земель, под боком у нас – ОНИ! Стоит только произнести решительно: «БЕЙ ЖИДОВ!» Уже давно начался тихий погром... С разгрома Еврейского Комитета, подготовки «национальных кадров» и прочих дискриминационных мер... Так называемая Советская власть, а фактически – ПАРТИЙНАЯ ДИКТАТУРА ПРОВОДИТ ЯВНО и ОТКРЫТО АНТИСЕМИТСКУЮ ПОЛИТИКУ. НАРОД РУССКИЙ ПОВЕРНУТ в «САМОБЫТНОСТЬ»: ЕВРЕЯМ НЕТ БУДУЩНОСТИ на ЭТОЙ ЗЕМЛЕ? И тогда ИСХОД – ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД! НИКОМУ НЕ СТАНУ СОВЕТОВАТЬ: пусть КАЖДЫЙ ДУМАЕТ и РЕШАЕТ СОБСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ. РЕШАЕТСЯ на КОРЕННУЮ ПЕРЕМЕНУ СВОЕЙ и СЕМЕЙНОЙ СУДЬБЫ.
     - В сохраненном Корнеевым стихотворении – есть такие строки: - ВВШ глубоко и надолго задумался. Его брови высоко насуплены. – Еврей – краса еврейской земли...
И еще: Расцвели раньше срока Христос и еврей.
     Не знаю ничего, не скажу о Христе – Его Учение в изложении Павла (Савла) имело ЦЕЛЬ – ИСТРЕБИТЬ ИУДАИЗМ. С помощью широких агитационных приемов, при содействии властей – РАСШИРИЛИ СВОЕ УЧЕНИЕ. Позаимствовали обряды периода многобожества. Да, и в сами каноны дополнены элементами НЕМОНОТЕИЗМА.
     - Я написал и издал в Париже «Что нам в них не нравится»...
     - Когда это было?
     - Не помню...
     - В двадцатых, тридцатых годах?
     - Не помню... Верно, в тридцатых... Но, может, и раньше... это не важно. Суть в другом. Так вот, в Париже созвали однодневный митинг на тему об антисемитизме. Пригласили и меня на нем выступить. Даже обещали деньги. Но я не поехал: это абсурд какой-то – разрешить такой серьезный вековой вопрос мировой значимости за один день. Не поехал, но написал книгу «Что нам в них не нравится». Она состоит из трех частей... – Шульгин надолго задумался. Припоминаеет названия. – Антисемитизм политический... Антисемитизм расовый... Антисемитизм мистический... Так в этой книге на последней странице я написал... – Он вновь задумался, припоминает. - Не чувствуем мы в евреях благости. Если когда-нибудь она к ним придет, они нам понравятся. Благость пришла – после Гитлера. Они нам начинают нравиться. И потому мы меняем к ним отношение. Вместе со мной в камере сидел еврей – Дулин или... Дудин. Благочестивый еврей... По целым дням молился... Громко про себя бормотал молитвы и плакал. Потоки слез. На полу камеры образовывались целые лужи от этих слез. Он был мне симпатичен – этот еврей. Я был у него шобес-гоем: по субботам зажигал свечи и еще оказывал какие-то мелкие услуги. Так вот, я спрашивал у него: «Почему вы все время плачете?» И он мне отвечал: «Есть такие молитвы, во время произнесения которых нужно плакать, и я плачу. И еще я плачу о другом: я безумно люблю свою мать и сейчас о ней ничего не знаю. Мы жили раздельно и я не всегда к ней приезжал, хотя должен был это делать. И я плачу об этом. Я жалею о том, что не уделил ей столько внимания, сколько был должен. На воле я достаточно нарадовался, насмеялся: теперь остается лишь плакать. И я плачу. Только в слезах моя Душа находит себе забвение, покой.
     Конечно, есть печальные молитвы и скорбные даты. Все зависит от натуры молящегося. Даже в Йом-Кипур, в Судный День – слезы не обязательны.
     - Вы еврей, а потому не можете быть справедливыми в еврействе. – Услышал и эту, его самую значительную сентенцию.
     - Кто же тогда может быть справедливым?
    - Я!
     - Вы? – Переспросил я ошеломлении.
     - Да, я! Я! – Ответил он тихо, ясно и твердо. Он уверился в этом. Верно, я сидел некоторое время с растворенным ртом – не смел и не мог ничего произнести, возразить... А ВВШ, между тем, рубит слова с упорством фанатика: - Я! Я справедлив – в еврейском вопросе!
     Я несколько пришел в себя – спросил:
     - Может быть, это и есть одно из Ваших заблуждений?
     - Многие евреи меня уважали, уважают... – Обиделся ВВШ. – Я все знаю о евреях!      
     По возрасту и жизненному опыту – патриарх, иногда – пророк, подчас... – сумасброд.
Я лично – еврей: никогда бы не позволил ему или кому другому – себя представлять.  
     Несчастный, больной, одинокий старик, но – такое самомнение! Великие русские – возьмем только Л.Н.Толстого, А.И.Солженицына, В.В.Шульгина – в поучительстве других людей и народов доходили до безумства. Неужели это национальная черта? Верно, да: даже обычные, незнакомые люди на улицах – поучают, терпят поучительство. И политики наши заморочены субъективизмом - уверены: «направляют течение мировых событий».  
     - Меня в те времена называли жидовским батько...
     И он – батько?! В какие-то тридцать-тридцать пять лет? Все фантазирует, измышляет... Все эти его истории о евреях – нравственного свойства и характера - воздействуют только на легковерных. Да, что он: совсем ослеп? Не видит, не понимает: перед ним сидит не наивный юноша, а трезвомыслящий человек. Обменялись любезностями:
     - Я Вас не знал.
     - Я Вас тоже...
     Хоть сейчас – видит: глубоко во мне ошибся – недооценил мои силы и возможности... Пусть он хоть сейчас предстанет искренним, правдивым. Так нет же: именно в этот раз он больше всего юлит и изощряется во лжи. Пользуется все тем же примитивным методом убеждения. Неужели он так ограничен: не видит, не понимает, конкретно с кем имеет дело. Я сам – немного психолог, пусть не очень продвинутый, грамотный. Мне достаточно заметить всего пару характерных фактов, черт характера – понимаю сущность человека. И в его личности тоже разобрался. А он все еще заблуждается. Меня старается объегорить, обвести вокруг пальца. Невероятное непонимание талантливого писателя – обладает почти примитивной способностью понимать и узнавать людей. Невероятно. Непростительно!
     - Вы мне давали одно поручение: поискать скрипку.
     - Скрипку?
     - Да, скрипку, Вашу дореволюционную скрипку. Я ее не искал – после разрыва. Да, и вообще ее невозможно найти.
     - Можно найти. О ней я написал книгу «История одной скрипки». Та скрипка была в определенном смысле роковой. Внутри ее имелась надпись «FestBeneFntonioTurro» и год изготовления 17.. Скрипку можно найти.
     - Да, но для этого нужно работать где-нибудь... в КГБ.
                                                                             *     *
     - Это правда, Вас считали любимцем Хрущева? Возможно, до сих пор считают...
     - Правда!
     - Мне непонятно, за что он Вас полюбил?
     - Я его полюбил!
     - За что? Возможно ли вообще такое?
     - Возможно. Он мне подарил тринадцать лет свободы.
     - Не только Вам – и другим людям...
     - Основное – мне!
     - Он Вас обласкал?
     - Как это обласкал?
     - Пригласил на партийный Съезд... Посадил рядом с собой в ложу Большого театра?
     - Это было...
     - Ведь делалось это совсем не для Вас – для других целей... Для заграницы...
     - И для меня...
     - Вот только по этим внешним и мелким признакам Вы возлюбили Правителя?
     - Тринадцать лет – не мелочи! Он заслужил любви!
     - Но чем?
     - Он был чувствующей личностью...
     - Личностью?
     - Может быть, даже личностью...
     - Хрущев?!
     - Почему Вы так?
     - Не будем больше об этом...
     Конечно, я слышал нечто о предсмертной книге Никиты Сергеевича: его «свободные мысли» доказывают двуличность, лицемерность... Лишь после того, как власть из его рук уплыла, стал чувствующим человеком, даже личностью. Слышал во Владимире: Хрущев приблизил ВВШ по одной причине - разделял его мысли и убеждения. Возможно ли такое?! У нас все возможно... Структура власти, партийная и советская сволочная бюрократия ему мешали себя проявить? «Партия и народ» подобострастно склонялись перед «дорогим Никитой Сергеевичем». Славословили его в прессе, на радио и телевидении. Казалось: все беспрекословно исполняли его волю. Внешне происходящее - только видимость. Зрело в Москве и на местах недовольство – способствовали низложению Пердсека Хрущева и возведению Генсека Брежнева. «Жертву переворота» никто не жалел. Хрущев был воспитанником большевиков-коммунистов, ВЛАСТВУЮЩИМ ХАМОМ. Хамов у нас много – один должен занять руководящее кресло. Хрущеву повезло в определенное время внутрипартийной борьбы. Он стал ГЛАВНЫМ - НЕ БЫЛ БОЛЬШИМ.
     Будет смешно и неправда мой отказ или непризнание. Несколько лет я находился под влиянием, давлением своеобразного гипноза. Самогипноза. ВВШ притягивал меня к себе – магнитом! Я знал часть его прошлого. Относился к бывшему бездумно, некритически. Такое свойство или отношение – не в моих привычках. Подчас, я страшно доверчив, наивен, слишком много уделяю значения первым впечатлениям, чувственным ощущениям, интуиции мысли. Оказался обманут его письмами. По причине огромных разделяющих расстояний – лишен полного, непосредственного, личного общения. ВВШ воспринимал идеалистически. Я сам по натуре своей идеалист самой чистой воды. Часто приходится разочаровываться в людях, да и самой жизни: как только узнаешь их гадливые стороны и черты характера.
     Только в самые последние времена я понял: ВВШ – вовсе не тот! Не скажу: совсем не тот... Не тот! Мы друг друга не знали, не понимали... Я его идеализировал: большой человек, совершенный – с трагической судьбой. И он меня явно недооценивал: видел только скромного, услужливого молодого человека. Почему не воспользоваться чужим идеализмом, материальными благодеяними? Мария Дмитриевна его подталкивала: «может пригодиться». ВВШ видел меня обычным человеком. С тех пор я сильно вырос: не только в собственных глазах. В своих глазах я несколько поблек. Вынужден оставить некоторые свои планы и намерения. Видоизменил идеал. Вырос я - в творческом плане развился. ВВШ представлял меня еще застывшим на месте. Даже подверженным застою и тлению. Так часто отец пропускает момент возмужания сына. В прежней манере – его унижает словом, поднимает руку. ВВШ я стал безразличен в определенный момент. Меня никогда не воспринимал писателем. Мы вовремя проглядели друг друга. В одинаковой степени, оба разочаровались – не продолжили деловые и дружеские отношения. ВВШ – прежний, мало изменился в смысле убежденческой – с дореволюционных времен. События нового мира и жизни вынудили его внести необходимые коррективы в сущность мировоззренческую. Но он продолжает молиться все тем же, прежним богам, верит обветшалым ценностям. Все так же суеверен. Но он честен.
     - В политике трудно выискать правду – только целесообразность. И морального мало...
     Его статьи в защиту М.Бейлиса тоже вызваны целесообразностью. Я принял позицию – за честность. Потому жестоко заблуждался. Справедливо наказан. Ни о чем не жалею.
     - Что с Буби?
     - Да, будет... – Откликнулся ВВШ на мой вопрос. Не понял.
     - Вы меня не поняли: я спрашиваю, что случилось с Буби?
     - Он сейчас где-то в Перми... на поселении... Связался со шпаной... Он поэт... Читал мне отличные свои стихи...
     - Вас вызывали – свидетелем?
     - Да, ездил... Меня спросили, каких убеждений подследственный? Я ответил: точно таких, как я. Я спросил у дам судей, хотят ли они знать о моих убеждениях: они засуетились. А потом ответили: «Нет, не надо».
     - Так этим своим заявлением Вы только напортили Буби.
     - Почему же? – Обиделся ВВШ. – Нет, я ему помог. На очной ставке он у меня спросил: «говорил я Вам когда-нибудь об убийствах, насилиях, грабежах, вообще о преступной жизни?» Я ответил: нет. И этим помог. Не очень давно... Как только его освободили и выслали на поселение... куда-то в Пермь... так вот его мать из Ленинграда прислала мне очень крупную посылку: в знак что ли благодарности.
     Я не стал больше разочаровывать... Вызвать такого дряхлого старика в Ленинград: чего-то это стоит?! Не в денежном вовсе отношении. Только за одно это – посылкой не отделаешься.
     - Как это поэт мог связаться со шпаной?
     - Бывает...
     - Тоже романтика?
     - Поэт – ищущая личность.
     Поэт! «Андрей Питерский»... Не помню точно... Тогда «Литературная газета» сообщила о смерти его отца – видного поэта. Возможно, эти события – осуждение сына и смерть отца взаимосвязаны. Не могла судьба сына не повлиять на тонко чувствующего поэта. Смотрел и сравнивал их фотографии: Буби как две капли воды похож на молодого отца.
     - Я немного спешу: обещал посетить Ксению Александровну. Вечером с молодежью иду в театр – показывают инсценировку «Милого друга» Ги де-Мопассана.
     - Какой это... Мопассан?
     - Вы его должны знать: француз.
     - Да... – ВВШ напряг память... – Да, помню... Кажется, у него еще есть... «Пышка»...
     - Есть...
     - Отличная вещь!
     - Это преиьера – «Милый друг»...
     - Не помню уже...
     - История одного альфонса...
     Бесцветные его глаза смотрят куда-то в пространство: в них – гордое упрямство и страдальчество. Нет, он не скажет, что у него на душе. Я и не желаю того знать. Просто по-человечески жутко и жалко смотреть на старика. Как он постарел! Сгармонилось лицо возле вспухших глаз. Еще выше кажется его лоб. Плавно переходит в лысину. Голова его осталась такой же маленькой, тот же нос... Левая его рука покоится под одеалом, видно: лежит в области ниже живота. Она там не покоится – одеяло ворошится, перекачивается мелкими волнами. Верно, ВВШ ананистически перебирает пальцами, мнет половой свой орган. Контролирует ли он свои слова и поступки? Пару раз он довольно звучно пустил «ветры». При этом он ничем не изменился в лице. Оказывается, он бесстеснителен, подобен Марии Дмитриевне. Деликатность – это все показное, внешнее. Фактически, в нем, в них – крайний эгоизм, безмерное тщеславие. Люди для них – всего лишь живые марионетки. Рассказали: в последние годы летом он ходит голым по квартире, сидит в адамовом одеянии – в чем мать родила. Не считается в находящейся в квартире женщиной. Убежден: для продления жизни нужно позволить дышать всем порам тела.
     Сейчас октябрь – он страшно мерзнет. Причина тому объективная: не начали пока топить котельную. Точнее: начали топить, но где-то прорвало трубу – уже несколько дней ищут место прорыва. По этой причине: двор перекопан... И труб нет... Да... Повсюду у нас одна и та же... советская история.
                                                                        *     *
     Узнал: собирается он написать автобиографическую книгу «Сто лет».   
                                                                       *     *
     Ксениея Александровна не скрывает радости встречи. Узнал некоторые подробности из ее прошлого: по публикациям в газете. Очень скоро тема разговора перешла к главному. Она тоже заметила в нем особое старческое тщеславие, необъяснимую щедрость. При удобном случае раз высказала ВВШ свои представления и видение:
     - Верно, Вам это нравится?! Любите сами: Вас обманывают, разворовывают?
     - У меня все есть. – Он только усмехнулся. В какой-то мере он прав: что еще нужно старику? Он не тряпочник. Его возвышает, дает успокоение душе даже показное почитание. Мария Дмитриевна считала: ей все обязаны! Любила тянуть, брать. Ей всегда казалось мало: была страшно завистливой, расточительницей. Зато ВВШ – другой. Ей – противоположность. Как они могли находить общий язык? Для меня это не новость. Еще в 1965 году видел: деньги находились в руках у ВВШ. Я этому не придал значения. Мария Дмитриевна не умела разумно распоряжаться деньгами. У нее – расточительная природа.
     - Дарил бы он стоющим людям... - Сожалеет Ксения Александровна: - Так нет! Одаривает любых проходимцев, окружающим его сосунам... - Да, ВВШ благосклонно относится к человеку любого происхождения и общественного статуса. Стремится словами и материальными ценностями облагодетельствовать за доброе к себе отношение. За ценимые им качества и свойства. Также за родство душ. Непостижимо!
     - В их комнете в углу висела икона. - Ксения Алексадровна рассказывает с обидой: -
Антонина Петровна попросила ей подарить.
     «- Так это ведь одно, что у меня осталось от отчима».
     - Вам ее жалко – так и скажите! – Заскулила Антонина Петровна.
     «- Не жалко... Но вам она к чему? Ведь вы неверующая!»
     - Если вы подарите, то, может, и я поверю.
     «- Поверите?!» – Обрадовался старик. И тут же распорядился снять икону – ей подарил!
     ... Вот еще был случай с кольцами. Обручальное кольцо Марии Дмитриевны и еще другие броши лежали в стакане перед его изголовьем. Всегда на виду! Говорит Антонина Петровна: «Надо бы припрятать... Народу постоянно много – могут украсть». Согласился он: «Спрячьте». «Я положу все это в ящик стола.» На эти вещи метила Зубарева – их отсутствие заметила в тот же день и сказала ВВШ. Он ей ответил: «Они лежат в ящике стола». Зуборева не поленилась отодвинуть ящик – там ничего не нашла. И о том тут же сказала. Вечером явилась Антонина Петровна: они сразу сцепились. Прибегает Коля: «Ксения Александровна, быстрее идите: там Зубарева ругается с Антониной Петровной».
     - Зашла я к Шульгиным. Скандал застала в самом разгаре. Как только я вошла – вижу Гаращенко изменилась в лице, сильно побледнела. Зубарова ругает ее – прямо в глаза: за все время я взяла то-то и то-то из вещей Марии Дмитриевны – с ее ведома, а еще без спроса: то-то и то... А вот вы забрали – все без спроса: перечисляет кольца, золотые украшения. Больше вас – тут некому взять! Гаращенко неловко оправдывается... Я ей заметила: «Антонина Петровна! Зачем вам приезжать: вас подозревают в нечистом деле. Вы и не приезжайте!» С тех пор она не приезжает. Раз приехала – никого не застала. ВВШ уехал... Так она ни к кому не заходила. Соседи ее видели – злой! Так и уехала...
     - Я так думаю... Возможно, ВВШ проявляет теперь такую чрезмерную щедрость – желает как-то искупить свои и жены грехи. Грехи молодости и зрелой жизни. Мечтает он о вечном блаженстве в Раю. Чует ли его душа – это все творит во имя искупления грехов?
Хоть бы он действительно нищим дарил – не всяким подлецам и хищникам.
     У Ксении Александровны большие прерасные глаза. Верно, в молодости – голубые. Они сейчас несколько помутились, выцвели. Могла быть очень симпатичной – сейчас чрезвычайно опрятная. Она немного постарела за эти прошедшие семь лет. Стала более нетерпеливой. Ушла глубже в веру. С большой охотой говорит о своих именитых предках. Была обвенчана с англичанином. Это прегрешение посчитали преступным – пришлось ей испытать тяготы тюремного заключения.
     Меня она угостила свежеиспеченными пирожками. Ведь только недавно отметили Спас. Подробно поведала о своих огорчениях. Отправлен на пенсию и покой священник кладбищенской церкви отец Алексей. Он отпевал Марию Дмитриевну. Он не молод – уже за восемьдесят, но еще бодрый. Нашли причину: во время причастия у него трусятся руки. Не может ровно держать крест. Приходится ему крестить детей и ненароком может уронить несмышленыша. Прежде на его пороки не обращали внимания. В последнее время он стал неугоден местным властям своими откровенными замечаниями. Решили его освободить от службы. Ему обещали работу в церкви – месяц в году: вместо ушедшего в отпуск священника. Словно тогда у него руки перестанут трястись. Повсюду в наше время торжествует несправедливость. Даже в церковном ведомстве. Это обиднее всего. Даже печально, трагично. Создается впечатление: Ксения Александровна находится в приятельских отношениях с отцом Алексеем. Доказательством может служить полированный письменный стол, им подаренный. Только недавно завезли из магазина.
     Ксения Александровна не всегда ладила с Марией Дмитриевной. Мария Дмитриевна была религиозной. Ее религиозность – особого свойства: размышления, философские искания... Она всегда ставила свечку Владимирской Богоматери, покровительнице. В церкви не задерживалась больше пятнадцати минут. ВВШ церковь вообще не посещает.
     - Я глубоко уверен: он искренне верующий.
     - Но свою веру он ничем не проявляет.
     - Веру не обязательно выставлять, проявлять внешне... Лишь бы в душе теплились добрые и чистые чувства. Он чувствует в душе. Главной евангельской истиной считает – любовь. Почти то же самое разделяют баптисты.
     - Кто они такие? – Ксения Александровна поморщилась, презрительно продолжила: - Противно как-то... даже слышать...
     - Это особая секта, сектанты. Их много – вне России. Они сильно способствовали разрушению православных догматов. В свое время, власти поощряли антиправославные их взгляды. Но их самих тоже преследовали жестоко. Знаете ведь как это делают: православие натравливают на баптизм, а баптизм – на православие.
     - У нас всего этого нет. Только... масонские ложи... – Разговор зашел о другом: - Василий Витальевич как-то пошутил: Катя любила одного, ездила знакомиться на свидание – к другому, а замуж вышла – за третьего. Современная девица! Влюбилась она в монаха из Троицка: красивейший молодой человек, академик, умница. Но он из черного монашества – таким не разрешено вообще жениться. Сами они блюдут обет непорочной жизни. - Она считает: Катя неудачно вышла замуж. - Я была против ее брака, но Катя на что-то рассчитывала. Рассчеты пока не оправдались: живет в коммунальной квартире, в Ленинграде. Только та радость, всегда ее верх над мужем. Он какой-то болезненный: после вирусного гриппа случилось осложнение. Но очень культурный, галантный человек. Теперь я Лене говорю: «Смотри! Современной женщине не обязательно заводить семью». - И опять разговор перешел на покойницу: - Мария Дмитриевна всячески его оберегала, считала: умрет – после него. Получилось совсем не то! Если бы она только знала... и чувствовала, что так случится...
     Я спросил: что обозначают те сорок дней - отмечают по покойнику?
     - Девять дней душа покойника витает над землей, над теми местами, где он некогда жил. Она, словно вспоминает, собирает сведения о его поведении, нравственном уровне. После девятого дня – до двадцатого душа носится по Райским кущам и сооружениям: она узнает прелести вечного блаженства. После двадцатого дня – вплоть до сорокового душа носится по местам мытарств и страданий, по разным заведениям Чистилища и Ада. Каждая душа непременно должна пройти эту школу познания. И уже на сороковой день ее помещают на временное существование в Рай или Ад – до Страшного Суда. Только грядущий Страшный Суд окончательно решит судьбу каждой души.
     - Я слышал несколько иное объяснение: душа – это поток сознания.
     - Мало ли что?! - Ксения Александровна вспылила. – Если слышали то и верите, зачем спрашиваете? – Да, нервы у нее сдают.
     - Он бесстрашен! – Опять возник разговор о ВВШ. – До сих пор выдумывает какие-то новые дела, происшествия. Этим летом предлагал Мише совершить путешествие лодочное по Волге. С самых верховий на Валдайской возвышенности – до Каспийского моря. Всего-то 3700 километров. О проекте говорил он вполне серьезно – без тени сомнения в возможность подобного. Потерял чувство реального. Ищущий он человек, бесстрашный. В нем неуемно чувство познания. Жизнелюбие не знает ограничений, пределов. Только так можно себе представить бездумную смелость.  Типа Дон-Кихота. Понимаешь: он – ребенок. Наивный старик, словно маленький ребенок. Постоянно фантазирует, наедине – играется с мыслями. Он безутешен. Ненасытен.
     ... Как-то зашла к нему Катя с Сонечкой, своей милой дочуркой. Он сидит голый, газету читает... Опустил ее – прикрыл наготу. Сонечка испугалась голого старика – разревелась, еле ее успокоили. Под этим предлогом – надо-де успокоить ребенка – Катя поскорее сбежала. Он никого не стесняется. Ему так нравится – поэтому сидит. Не он один такой – сдурел на старости лет. Вот Пикассо любил позировать фотографам в таком виде. Тоже являлся оригиналом. - Хотел спросить о художнике: показывал при этом свой партийный билет коммуниста? Промолчал.
     ... Мария Дмитриевна мужчин еще терпела – любила их почитание. Женщин презирала она – редко общалась. Вот и меня она избегала: могла бояться за Василия Витальевича – мне симпатизировал. А Мария Дмитриевна ревновала. Заходила я к Коншиным... Входила Мария Дмитриевна – тут же выходила. Всегда заранее спрашивает: «Постороннего у вас никого нет?» Стоит ей ответить: «Ксения Александровна...» - она никогда не войдет. Была она чудной женщиной. Вот Василия Витальевича оберегала от всяких прикосновений жизни. Считала: его переживет – к этому и готовилась. А вышло как?!
     ... Ксения Александровна считает: своим заявлением на суде об убеждениях – ВВШ мог только напортить Буби. Как иначе? Буби сейчас отбывает поднадзорную сылку. Ему запрещено не только появляться в Москве и Ленинграде – не может покидать место назначенного жительства. Кажется, он еще не женат. Сам себе испортил жизнь. Пребывал во Владимире – казался не от мира сего. Он просто не мог не вступить в конфликт с властью и законом. Но как смог так низко пасть?! Связался с преступным миром... Пусть даже поэт – творческая, ищущая личность... Отдельные властители считают: свободное творчество чем-то сродни с политическим преступлением. Как он мог связаться с уголовщиной? И это совершает человек – обеспечен в семье даже птичьим молоком. Буби... Обидно за него, жаль мать – такое?! Его отец являлся талантливым поэтом-приспособленцем. Иначе разве мог в наше время публиковаться? Его лирика – отличная. Тот Буби – не имел ничего своего: пустой человек. Подвержен влияниям. Его показная интеллектуальность надергана из всевозможных источников. Преклонялся перед ролью интеллигенции в Речи Посполитой («Ведь он католик!» - так представил его мне ВВШ. При крещении получил два имени. Кажется: Андрей-Николай?) Произносимые им слова казались холодными и чужимы. Не все. Сам он был высокомерным. Относился с презрением к окружающим. Такова наука – преподана ему родителями, элитными друзьями... Порочная сущность элиты – лояльной и критиканской, наднародной (вышла, ушла от народа!). При этом ему (им) предоставлены все материальные блага – в дешевых партийных распределителях. В обнаженном виде все общественные пороки, родимые пятна культового «социализма» благоденствующие родители передали детям и молодым.
     Безжалостная власть щедра на строгие наказания. По причине внимания властей – Буби узнает подноготную жизни. Это поможет ему отвратиться от изобретенного мира и пустых фантазий. В детском и юношеском возрасте он не прошел школу советской жизни – наверстывает упущенное в Перми. Не знаю только, поделился бы он ныне своим отварными цыплятами с голодающим? Боюсь: мог стать еще более скаредным, злобнее. В тюрьме не приняли бы столь щедрую передачу, как тот его ужин: поделили бы между сокамерниками. Явно я несправедлив к людям – вызывающим к себе презрение.
Наталья Альфредовна вспомнила: Буби привез с собой более двух десятков цыплят и курей. Она их сварила. Не спросил: как Буби поступил с бульоном? Услужливую женщину – за труды – даже не угостил. Что говорить... Судьба все же справедлива. Даже более того: судьба человека проявила последовательность. Он не был нацелен на доброе. Мог остаться обычным приспособленцем. Ведь он был пропитан ненавистью ко всему сущему, не только советскому. Особенно противной ему виделась собственная среда – вот и полез!
     Рассказывал: живут они в одном доме с Анной Ахматовой. «Старуху» видел неряшливой – ничего больше в ней не заметил. Конечно, сам он выглядел чистюлей. Иначе быть не могло: «городская сумасшедшая» помешана на почве поэзии. ТВОРИЛА ПОЭЗИЮ! Вряд ли он поэт – рифмоплет. В нем не заметил человеческих чувств и добродетелей. Далек он от сострадания, сочувствия, обычной внимательности... Только горит в нем злоба – ко всему сущему! Без добрых чувств возможна только «поэзия социального заказа». Возле него находилось слишком много добра – материальное благополучие окружало почти абсолютное. Но его сердце оказалось замкнутым – добро не воспринимало. И ВВШ для него – древность, достопримечательность: годен лишь пополнить коллекцию значимых личностей. Еще мальчишкой – он ездил в Дома творчества, благоденствовал за счет щедрого к своим интеллектуальным слугам – государству, обществу. Тот самый государственный разврат проник в его душу, пропитал личность. Кажется, он в тот период нигде не работал – для общения летал между Питером и столицей. Загорал на южных морях. При состоятельных родителях! Вот так у нас: один из сил выбивается – не в состоянии купить порядочного костюма, а другой... Что говорить?! Такое утвердилось неравенство под сенью пропагандистской демагогии. Для всех тружеников - политическая несвобода, материальное неравенство. Нигде в мире нет подобного политического разврата! Вот так Буби и отплатил – родителям и власти – за доброе к себе отношение. Только что смог прорычать: «Выкусите!» А то сверкнул высокомерно – злым взглядом, по губам можно было прочесть: «Дурачье!» Так иногда дети платят – за ничтожество отцов: сотворили собственное благополучие рядом с народной нуждой и бесправием. Ничего не скажешь: справедлива природа. В тупике или на перекрестке она жестоко мстит. Не торжествуйте: мщение не всегда сразу порывает благоденствие – придет время! Отыграется она – на детях, внуках...
                                                                   *     *
     - Приехал как-то из Ленинграда товарищ... – Рассказывает Миша. – Назвался он моряком. И получил такую кличку: «Моряк». Долго и упорно он обрабатывал Василия Витальевича, а войти к нему в доверие совсем легко и просто. «Моряк» даже приглашал старика пожить некоторое время в Ленинграде – обещал предоставить комнату в своей квартире. ВВШ даже взял уже билет - собрался ехать... Ему посоветовали прежде послать телеграмму. Ответа не выслали – сорвалась эта поездка. Так тот «Моряк» выманил и вывез все рукописи «Приключения князя Воронецкого».
     - Он точно кагебист, - вмешалась Наталья Альфредовна.
     - Может, и кагебист... – Миша продолжил свой рассказ: - «Приключения князя Воронецкого» - это четыре книги. Первая: «В стране свободы».
     - Я ее читал... – Подал я свой голос.
     - Вторая: «В стране неволи». Третья: «В стране островов и поэтов» и четвертая: «Святой русский берег».
     - Знаю: в Югославии, во время немецкой оккупации, Василий Витальевич работал над этим произведением. Возможно, там и написаны три неизвестные мне части.
     - Запишите, на всякий случай, адрес «Моряка»: 196239, Ленинград, Ф-239, Белградская улица, д. 34, корп. 1, кв. 162. Полная его фамилия – Красюков Ростислав Григорьевич. ВВШ уже несколько раз ему писал, даже настоятельно просил вернуть рукопись, но «Моряк» отвечает отписками. Ныне судьба этих рукописей Шульгина не известна.
     - Они попала в КГБ.
     - Откуда ты знаешь? – Взорвался Миша.
     - Кто же еще охотится за ними, кому они нужны?
     - В любом случае, упрятаны в надежном месте. – Заметил я. – Увидят ли только свет?
     Из этой истории я еще больше понял: никому нельзя доверяться. Особенно, людям незнакомым. И Шульгин прежде не был доверчивым – это возраст делает с человеком...
                                                                      *     *
     - Лев Никулин написал и издал «Мертвую зыбь», «Операцию Трест»... Он сидел возле Василия Витальевича и писал, писал, записывал... А потом увез с вобой многочисленные записки. После появления книги и выхода кинофильма на экраны, Шульгин написал автору о многих осуществленных в них искажениях. Лев Никулин ответил в таком смысле: «Дорогой Василий Витальевич! Я пишу не так как хочу, а так как меня принуждают это делать». И прочее-прочее... Вот так-то оно... - Вечные оправдательные аргументы приспособленцев – списывать свою податливость на социальный заказ и цензуру. По такому методу я лично следовать не собираюсь. Не знаю: смогу ли выстоять твердокаменным. Знаю почти точно: даже строчки не напишу по произвольному желанию чинуш от литературы. Лучше онеметь! Эх, эти Львы! Ради партийной «правды», общественного спокойствия и благополучия - превращают их в котят и попугайчиков!
                                                                          *     *
     Касвинов, Марк Константинович. Написал и опубликовал в «Звезде» (1972 г. №№8-9 и 1973 №№7-10) книгу «23 ступени вниз». Долго сидел он над стариком – все записывал, строчил... Частью, на основании этих материалов Шульгина и написал книгу. Тачками вывозил материалы!
                                                                        *     *
     Миша Коншин сотрудничает в местной газете «Призыв» - пишет статейки самого примитивного свойства. Немного подкармливается. Как-то спросил у меня – мнение. Я ему откровенно сказал:
     - Я бы такое не писал...
     - Почему?! – Он удивился.
     Что ему было ответить? Пояснил ему невнятно. Сейчас нашел его несколько другим – не таким, как при прежней встрече. Он много шутит, смеется, фантазирует... Многое его – нелогического свойства. Не моего типа. Даже не плоско, не пошло – особо! До своей последней поездки написал ему несколько туманно: о себе сообщу несколько позже – должно определиться одно обстоятельство. А он – мог с чужой помощью – довершить неопределенность фантазией: вроде уезжаю за границу, в Израиль. Я потом пошутил: «Вы оказались правы – выехал за границу... республики». Сейчас он кажется излишне жизнерадостным. Одновременно: несколько упрямым, настойчивым, почти настырным.
Внешностью – все тот же: только запустил модную бородку. Смотрится он интеллигентом начала века. Глаза искрятся жизнерадостностью, вдохновением. Сейчас он меньше похож на книжного князя Мышкина – полностью нельзя отвергнуть сходство.
     Младшая его сестра Лена сейчас больше похожа на старшую Катю: почти такой ее запомнил. А вот Коля совсем на себя не похож: сравнил с фотографией. Наталья Альфредовна почти не изменилась в лице. Она только стала спокойнее, тише. В те прежние времена видел ее издерганной, муторной. Она все так же трусовата, осторожна – всего остерегается, боится. Ныне живущие с ней дети не проявляют к ней явного стыда и презрения, как прежде Катя. Даже наоборот: дети рассказывают ей о своих делах, советуются – мне это даже очень понравилось. Ее сейчас грубо не одергивают – так поступала Катя. Дети подружились с матерью – это уже хорошо. Случилось это – они сами повзрослели, поняли законы жизненной необходимости и требования семейных взаимоотношений. Дети страстно желали учиться. Мать сделала все от нее зависящее: они смогли получить образование. Каждый – по своим способностям и пристрастиям. Все в семье сейчас при деле. Немного легче станет им в смысле материальном. Вся их семья талантлива. Даже несколько эгоистичный, любящих побахвалиться Миша – способный. Он обладает несколько необычной психикой. Это может объясняться важным обстотельством: с матерью он находился в блокадном Ленинграде.
     Очень развита, мыслящая и творческая личность – Лена. Она начинающий пока композитор. Не только по образованию. Музыкальные образы, подобно словесным, возникают в подсознании. Это несколько различные формы творческого процесса и проявления. Мы беседовали: многие вопросы волнуют и ответы даем похожего свойства. Да, мнение не во всем совпадало, но такого и быть не может. Для меня продолжительная эта беседа показалась очень интересной. В процессе беседы посоветовал:
     - Вам обязательно следует вступить в Союз композиторов. Только таким образом Вы устроите свою жизнь. Где находится Ваше отделение? В Москве?
     - Нет, в Горьком.
     - В Горьком? – Я удивился.
     - Да, в Горьком, - она подтвердила.
     - И как там публика?
     - Серая...
     По одному этому определению видно: человек она достаточно проницательный. Или: публика такая – нельзя не видеть серость: бьет во все органы чувств.
     - Это хорошо и плохо. – Заметил я. – Не старайтесь только среди них выделяться. Самой собой оставайтесь, но не выделяйтесь: ничтожные люди этого не выносят, не прощают. Обращайтесь к ним очень культурно. Просите совета, делитесь... Заранее Вы знаете: они не смогут оценить Ваше произведение. Сможете так поступать при условии: Ваша натура это будет позволять. Хоть на время подавляйте в себе самолюбие. Иногда надо. На такое я не способен. Возможно, Вы сможете – иначе Вам не удастся выйти в люди. Я так понимаю: композиторский факультет выпускает кадры для союза. Многие, если не большинство в него вступают. Случаются неудачники. Не стоит оказываться в числе последних.
                                                                *     *
     - Как Вы относитесь к современным ритмам? – Поинтересовался.
     - К джазу? – Спросила Лена как-то неопределенно. Мне сразу стало понятно: у выпускницы композиторского факультета самые поверхностные познания в данной области. Их пичкали классикой, давали в качестве примера основы социалистического примитивизма, воевали с «формализмом» по рецерту Жданова. Я невежда в музыке, почти не разбираюсь в жанрах и отличиях направлений. Готов немного ей рассказать не только о джазе – о стилях кантри, диско, свинг. О ролинг-стонсе, рок-н-роле, дикселенде.  Также о манере исполнения битлз, бич-бойзов... Сколько только выпускают литературы об одном блюзе?! Джаз в точном смысле – манера исполнения, импровизация... Разве можно современному композитору не знать этих элементарных вещей? Можно!
     - Когда-то я все это не понимала, отрицала! – Признается Лена. – Сейчас отношусь с должным вниманием.
     - Это хорошо. Только вряд ли Вам позволят вводить новые ритмы в современную советскую музыку.
     - Я это знаю.
     Пусть, пусть она наверстывает упущения академического образования. Только я несколько сомневаюсь: готова ли к систематической и упорной работе. Имел уже возможность убедиться: человек она необязательный – это не стимул к творческому развитию. Жаль, если окажется: растратятся попусту ее потенциальные способности, не оправдвются надежды. В их семье скудная материальная обеспеченность. Покоробило даже меня: молодая девушка – так страшно безвкусно одета. Еще более существенно: ее удивительная скаредность. Сделали такой – постоянные лишения? Я расчетливый, но абсолютно не мелочный. Иногда даже становлюсь чрезмерно щедрым. Стоит посчитать: иначе не поймешь чужие качества. Во Владимире я не был более семи лет. Подумал: придется переночевать у приятелей. На первую ночь устроился в гостинице «Владимир». Привез с собой бутылку отличного узбекского дессертного вина, коробку шоколадного ассорти... Все стоило порядка шести рублей. Оставил Лене открытки с видами Брянска, скульптур – оригинально изготовлены на пнях отмерших деревьев. Это тоже чего-то стоило. Брата с сестрой пригласил в драмтеатр на постановку «Милого друга» Ги де- Мопассана. Билет стоит по 1 руб. 20 копеек. Мой принцип: пригласил – значит, я плачу. После постановки, Лена приносит мне троячку. Поясняет: у нее нет двух рублей и сорока копеек. Просит поискать ей сдачу. Конечно, деньги у нее я не взял. Еще стоит добавить: у них я не ел, сами они эти два дня питались б-жьим духом. Наталья Альфредовна пояснила: Миша купил пальто и израсходовал все деньги. В нашей жизни чего только не бывает... Но – потребовать сдачу! С подобным встречаюсь впервые. Для этого я привел скрупулезные расчеты. Добавлю: у них не ночевал. Одним штрихом человек обнажает свой характер.
     Всем им и Лене пришлось нелегко. Она училась в Ленинграде, жила на стипендию. Каждый месяц уроки давали дополнительно ей двадцать рублей. Не жирно! Но и не мало... Я тоже жил на стипендию – еще более мизерную. Не пойму я этого. Никогда не пойму. Прошли разную жизненную школу, разные мы люди. В отдельных случаях разделяем сходные мнения – на общесловестные темы. Наши жизненные принципы – несовместимы. Послушайте, ведь я страшусь даже такой скаредности. Самой потребовать сдачу! Как в кассе гастронома. Да, ведь это чудовищно! Что значит шестьдесят копеек или рубль в наше время?! Не считайте, сколько коробок спичек можно купить на такие деньги: это – тьфу! Шли в театр – Миша без охоты принял приглашение, по дороге шутит:
     - Одни мы будем во всем театре... – Он неправ: зрителей собралось много. Постановка оказалась хорошей – не выделялась особым блеском. Чувствовалась оригинальность режиссерского замысла, занимательность действия... Привлекали отдельные приемы музыкальной комедии. Музыка вклинивалась в драматическое действие.
                                                                             *     *
     «Латыш» по имени Кирилл умер в сорок четыре года. Жаль... Стало меньше убежденных марксистов. Известны наши партийцы: приспособленцы, прихлебатели. Кирилл любил прикладываться к рюмке, как и многие соплеменники. Не спрашивал причину его смерти. Он часто на своей автомашине наезжал во Владимир – посещал В.В. Шульгина. Его «родством» не интересовался.
                                                                           *     *
     В увозящем из Владимира поезде услышал:

     - Во Владимире живут сплошные жадобы. – Верно! Так оно и есть! Суровая жизнь, скаредность... Сейчас хоть снабжают продуктами первой необходимост

 
Кого только не забросило в Израиль...
Крымские легенды.
Рейтинг: +1 727 просмотров
Комментарии (2)
Анна Магасумова # 17 мая 2012 в 21:30 0
Такой длинный текст лучше разделить на части, будет легче читать, ведь материал библиографичен и тем интересен!
Моисей Бельферман # 19 мая 2012 в 10:34 0
Уважаемая Анна Магасумова!
Вы правы!
Но учтите: я чревычайно плотно занят... Делить на главки стоит...
Учтите и другое: прочитает кто какие-то главки, отрыки - не получит все знания: только общее впечатление.
И еще: прочитает главку - забудет, не вспомнит: о ком, о чем, какая связь?