Стадо

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,

Два правила запомни для начала:

Уж лучше голодать, чем что попало есть;

Быть лучше одному, чем вместе с кем попало.

     Гиясаддин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим аль-Хайям Нишапури, проще говоря, Омар Хайям не единственный, кто знал наизусть весь Коран и семь его чтений, но он был из тех редких мудрецов, что даже в обыденной жизни изрекал исключительно истину, будто ничего другого и не ведал, а последними его словами были: «Прости, Боже, что я познал Тебя» (ох, видать что-то нехорошее познал он в нем, раз прощенья просил). Перед его рубаи катрены Нострадамуса – бред сумасшедшего без капли здравого смысла. Предсказание будущего, это если не глупость и не шарлатанство, то бессмысленность - уж точно; предначертание же того, как жить, чтобы победить будущее – запретная мудрость. 

     Так о чем бишь он здесь? Ах, ну да, о стаде конечно. Стадный инстинкт есть как величайшее прозрение природы в деле сохранения вида, так и величайший ее грех, преступление против личности. Зачем означенной даме виды вообще – вопрос настолько темный, что и сам Хайям, пускай и понял, но не рассказал нам, но то, что ей не нужна личность - очевидно, как форель в молоке. Беззащитная роза выставляет свои шипы, но бараны все равно едят их; улитка, случайно оказавшись на дороге прячется в свою раковину, но будущее ее под колесами проезжей телеги предрешено. Человек укрывается за спинами стада, но именно поэтому обречен. Безусловно – в коллективе удобно. Особенно это касается коллективной совести. Если вы (упаси бог) даже и за дело, но убили кого, то отвечать вам перед судом до окончания отсидки, ну а перед собой и по гроб жизни. Но вот ежели кого, даже если какой дурак (или намеренный умник) просто крикнул «ату!», растерзала толпа, то с кого спросить? Не на постулат ли общинной (то есть ничьей) ответственности опиралась так любимая иудеями и арабами казнь через побивание камнями? Никогда не дознаешься, чей камень был первым и уж тем более, чей смертельным. Очнувшись от стадного угара Германия, находит в конце концов виноватого в лице Гитлера, заявляя, что, мол, это все он, он, сукин сын, а мы…, ну что мы могли поделать? И вся нация, а за нею весь мир легко принимает эту нелепицу не потому, что это истина, но потому, что свиньи (даже жалко животное оскорблять, но это метафора), и у каждого рыло в пуху. Это можно сказать и про нас, легко открестившихся от своего не прощаемого преступления против самих же себя распятием Сталина. Когда человечество наконец догадается, прозреет, что мстить за чисто военную операцию уничтожением двух городов с мирными жителями, это несмываемый позор, распнут и Трумена, но стадо…, стадо непогрешимо, неподсудно.

     Стадо конечно слово обидное. Лучше сказать «государство», «родина», «народ», «этнос», но как ни назови, - все будет лицемерие, трусость, подлость, ровно размазанная, мерно нарезанная на каждого, но то что незаметно, неощутимо для толпы, для отдельной личности груз непосильный и вред непоправимый. Прячась всю жизнь свою в складках юбки общества, мы забываем, что умирать-то придется в одиночестве и всякий из нас, на краю могилы, аки Христос, возьмет на себя все грехи панциря своего и ответит за них. Голодать гораздо труднее, чем что попало есть, а быть одному, чем вместе с кем попало и вовсе неподъемно, но кто из нас в начале пути, поприща своего заботится о том, в чьи глаза придется заглянуть, перед кем отвечать придется на смертном одре? Но… ни Хайям, ни Бог, ни черт рогатый нам не учителя и… «повторится все, как в старь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь».