ПТ. Часть вторая. Глава 5. Прохладная Москва. В объятиях провинции

Глава 4. Драгоценная молния. Аттестат порядочности

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 5. Прохладная Москва. В объятиях провинции

Весь последний год в школе у меня прошёл с острой мыслью о том, как уеду из нашей крошечной части. Когда обитаешь в каком-нибудь небольшом, как кажется, затерянном мирке, представляешь себе большие города, наполненные интересной, не похожей на твою, реальностью. Ну, кому не знакомы подобные иллюзии юности? :) Сейчас-то я твёрдо стою на том, что жизнь может быть значительной, содержательной, где бы ты ни находился, – при условии, что занимаешься именно тем, что тебе по-настоящему важно. Стал бы Леонардо тем, кем стал, если бы слишком зависел от заблуждений окружающих?

Тёток в городке я не жаловала: всё что-то подглядывают, придумывают, суетятся. С девчонками можно было болтать только о мальчишках, они лет с тринадцати сделались совершенно сумасшедшими, приписывая другому полу какие-то волшебные свойства, которых не было и быть не могло. Сами мальчишки – хотя, разумеется, я их перебирала в качестве возможных предметов для вздохов, – вели себя и глупо, и трусливо. Иные порой пересказывали мне свои сплетни о девчонках, зная, что я никогда чужих секретов по округе не разнесу. Собственные поклонники были при моей наблюдательности абсолютно очевидны, и дамская часть самолюбия вполне удовлетворялась – что ещё требуется юной барышне? Но всё это, сказать откровенно, было довольно скучно, светская жизнь не предлагала ничего существенного. :)

Уехала я на следующее же утро после выпускного. Формальная причина поспешности была в том, что творческие туры в театральном училище начинались раньше, чем обычные вузовские экзамены. Я решила-таки сначала попробовать встать на актёрскую дорожку. Москва, точнее бабушка и её муж, встретили меня прохладно. В первый же день мне очень непрозрачно намекнули, что надо было ехать куда-нибудь подальше – в Саратов, например, там же у мамы есть какая-то подруга из вузовских преподавателей! То, что папу столичная родня держала и будет держать на большом расстоянии от себя, наша семья, конечно, знала. И всё же у родителей не умерла надежда, что на первой внучке (я была самой старшей в поколении) застарелые болячки не скажутся.

В какой-то степени растопить этот досадный лёд мне, впрочем, удалось. Папин отчим был человеком незаурядным, владел несколькими иностранными языками, увлекался музыкой, кино. Страстно любил технику. Он быстро определил, что поселившаяся в его доме девочка не лишена разнообразных способностей. С одной стороны, это развлекло деда: с его деятельным характером тихая жизнь пенсионера сочеталась плохо, наши длительные беседы о том, о сём доставляли ему явное удовольствие. С другой, моя любознательность подлила масла в огонь: собственные внуки (от единоутробного папиного брата) учились из рук вон плохо, поэтому я их неправильно оттеняла. В результате наши отношения сложились противоречиво, но всё же не без пользы для каждого. Видя это, оттаяла несколько и бабушка, она даже стала выбираться вместе со мной на коротенькие прогулки вокруг дома, несмотря на то что уже серьёзно болела.

Театральные творческие туры мне не удались. Но я нисколько не расстроилась: поняла, что мне актрисой быть не нужно. Нет, если учесть нюансы этой профессии и процедуры приёма в училище, я, конечно, пройду, но занятие это для меня всё же… узковато. Артист, даже самый талантливый, – только исполнитель. Зависеть от режиссёров, сценаристов, вообще всяческих мешающих непосредственной работе обстоятельств? Я так не смогу. Значит, ясно: моё дело – литература.

И я подала документы в Московский государственный педагогический институт (МГПИ). Опять столичная родня заявила, что это шаг неверный, без блата там делать нечего. На худой конец, надо идти в областной пединститут, он попроще. Но я была непреклонна. Уж если не могу позволить себе МГУ, в котором немногочисленные филологические места заранее распределяются между профессорскими дочками (а где же им ещё учиться, не на мехмате же!), так пусть будет МГПИ.

Родственники знали, что говорили. Во время экзаменов я столкнулась с такими подставами, что до сих пор вспоминать мерзко. На устной литературе меня пытали минут сорок, пришлось читать наизусть чуть не половину поэмы «Русские женщины», но в результате поставили «четвёрку», так и не пояснив, в чём я не права. Экзаменаторы по истории и немецкому вовсе не церемонились, обрывали на полуслове и сердито выводили «тройки». К парням, правда, требования были куда более мягкие: в гуманитарных вузах их облизывают. «Что ж, здесь меня не хотят, будем искать уголок подобрее», – сказала я себе. И решила, что улечу в Астрахань, к другой моей бабушке.

В Астрахани, кстати, я родилась. В этот город мамины родители переселились после войны, деда отправили туда работать. Хотя бабушка прожила в этом месте почти полвека, полюбить его так и не смогла. И она, и дед родом из Ленинградской области, всю жизнь она вспоминала размеренный, налаженный быт своей северной деревни. Южан же воспринимала как беспросветных жуликов и пустомелей, хотя при этом имела у всех соседей нешуточный авторитет. Пожалуй, за всю жизнь я не встретила человека более самостоятельного и трудолюбивого, чем бабушка. Её выдали замуж в 17 лет за сельского учителя, выходца из семьи неглупой, но вечно пьяной. Узнав о последнем обстоятельстве (что бы сначала справки навести!), её отец даже предложил развестись, что по тем временам было неслыханным, но она отказалась. Родила пятерых детей (двое ещё умерли в младенчестве), ходила за мужем, как за шестым ребёнком, всё время что-то придумывала на маленьком дачном клочке, чтобы своих домочадцев одеть-обуть… Тяжёлую прожила жизнь, никому такой не пожелаю.

Мои родители в Астрахани и встретились. Папа оказался там в 1956 году на практике, вместе с друзьями пришёл праздновать Новый год к бывшей маминой однокласснице. А мама и не собиралась туда идти, были другие планы, но подружка уговорила. В общем, от судьбы не убежишь. :) Почти через год они поженились, ещё через год родилась я. У нас вообще занятно получилось: когда папа поступил в академию, на свет появилась я; когда он её закончил, нарисовался брат.

В отличие от бабушки, у меня к городу отношение радостное. Наши летние поездки туда всегда были чудесными. Чувствовали мы себя в бедном, населённом самыми странными и колоритными личностями, дворе гораздо лучше, чем в Москве, в которой перед тем останавливались на несколько дней. У нас с братом в этом диковинном астраханском мире заводились новые друзья, мы бегали на набережную смотреть на теплоходы, ездили на речном трамвайчике на пляжный островок, вечерами гуляли по кривоватым центральным улицам или сидели на бабушкином крыльце и рассказывали друг другу разные заковыристые истории. Сосед, что жил напротив, привозил большую машину с арбузами – они были такой величины, что взять в руки было невозможно, мы их закатывали в прохладный сарай. А бабушка со своего участка собирала урожай винограда, совершенно дивного, неизбежно сладкого. А ещё в булочных там продавался уникальный белый хлеб под названием «Ракета», арбузы вприкуску с ним были совершенно сказочными.

Зачем мне было возвращаться в скучный городок? Целый год ещё сидеть в нём, слушать всякую околесицу про чужие обновы и переводы? Нет, мне нужно другое пространство. Я прилетела в Астрахань как раз 7 сентября, в день пятилетия памяти моего деда. Помню, тряслась шесть часов в «Аннушке» (тогда ещё Ан-24 не сняли с полётов), в аэропорту меня встретил муж младшей тёти и сразу же в лоб спросил: «Ты погостить или как?» Честно сказала: «Или как». Астраханские родственники почему-то решили, что я у бабушки любимая внучка, раз она соглашается на столь длительный эксперимент с моим проживанием. А она ещё и не успела согласиться, мы с ней предварительно ни о чём не договаривались.

Бабушка тогда жила одна-одинёшенька. Три её дочери вышли замуж, в городе из них осталась только младшая. Старший сын умер в 32 года. Младший успел разойтись с женой и уехал куда-то в Белгородскую область за лучшей жизнью. Она очень мне обрадовалась. Недели две пыталась внушать что-то воспитательное, потом засмеялась: «Э, у этой девки своя голова на плечах!» И побежала в школу неподалёку, там директорствовал дедов знакомый. Он согласился взять меня на работу секретарём-машинисткой. Эту школу, кстати, заканчивали в своё время мама, её братья и сёстры. В ней же учился и мой двоюродный брат. Довольно прославленная городская спецанглийская школа. Правда, поработав в ней месяца два и пообщавшись с братом и его приятелями, я обнаружила, что в голове у них полный ветер: из английского усвоили по двадцать фраз, а все свои интересы кучкуют поближе к девчоночьим телесам. Ну, ничего, потом родители как-то распихали всех по чистеньким конторам, ребята были в принципе незлобные и нетупые.

Родители тоже с моим решением перебраться к бабушке смирились. В общем, всё обустроилось. :) Самым большим подарком для меня явилась библиотека, которая осталась от умершего дяди. Он уже с юности знал, что проживёт недолго (хотя перегнал-таки прогнозы врачей на несколько лет), и с упоением собирал книги. Его во дворе очень любили, стояли вместо него в очередях для подписчиков – он из-за болезни не мог, потом многие эти книги брали почитать. Дядя успел закончить Астраханский госпединститут, тоже филологический факультет, и даже поработать в вечерней школе. Говорят, когда его хоронили, во двор трудно было протиснуться: он весь был забит учениками.

Двор… Сейчас в городах уже нет ни такого места, ни такого понятия. А тогда подобные микрокосмосы были обычным делом. Семей двадцать-тридцать, все друг друга знали по именам-отчествам и в лицо. Когда бабушка с дедушкой одними из первых купили телевизор, смотреть его ходили по очереди группы из нескольких соседей. Это было ещё до рождения брата, но я хорошо помню такие вечера: все гости приносили мне какие-нибудь незатейливые подарочки, кто-нибудь усаживал на колени. Я, кажется, больше следила за ними, чем за тем, что показывал маленький экранчик. А ещё в нашей квартире был единственный на двор телефон, так пользовались им тоже все соседи, и бабушке в голову не приходило брать за это какую-то плату. Дети общей стайкой носились под всеми замысловатыми деревянными лестницами, делились игрушками, придумывали на ходу новые игры. Среди наших друзей там, кстати, были и татары, и казахи: Астрахань – город многонациональный. Разговаривали они, как правило, на двух языках – русском и родном.

Когда-то двор этот образовали подсобные помещения зажиточного купца: прачечные, гладильные и т.п. Дочери его после революции там жить и остались, я их ещё застала. Это были две старушки, совершенно разные по характерам и почему-то враждебные друг другу. Про старшую рассказывали, что была она в своё время редкой красавицей и некий комиссар женился на ней, согласившись даже венчаться, – иначе отец не отдавал. Она пережила четырёх своих мужей, последние годы употребляла на чтение романтических книг и объяснения девушкам, как правильно подбирать краску для волос (долго работала парикмахером, поднаторела в ремесле). А про младшую бродили бабьи слухи, будто колдунья.

Обитали в этом дворе и всякие сомнительные персонажи, то и дело попадавшие в тюрьмы воришки. Где-то у калитки ютились калмыки, промышлявшие наркотиками. Впрочем, точно не знаю, возможно, тоже бабьи глупые языки напраслину возводили. А центром дворовой жизни были три семьи, включая нашу, к которым все испытывали немалое уважение: за то, что учились, работали, к чему-то стремились, «выходили в люди». Мою бабушку почитали настолько, что я могла хоть в ночное время бродить по тёмным окрестностям – никто бы пальцем не тронул.

Год пролетел очень быстро. Работа не тяготила, к тому же, как несовершеннолетняя, я трудилась неполный день. С бабушкой нам было легко и весело. Раз в неделю я ездила в гости к тёте: помузицировать, поиграть с маленькой двоюродной сестрой, рассказать наши с бабушкой новости. Главное – я дочитала всё, что не успела в школе, здорово подтянулась в русской грамматике, упражняясь в самых разных текстах. И летом 1976-го подала документы в Астраханский госпединститут (АГПИ). Самое удивительное: именно в этот год и именно в этом институте, чуть не единственном в Союзе, затеяли эксперимент, разделив историко-филологический факультет на два самостоятельных – исторический и русского языка и литературы. Причём, второй получил право на четырёхлетнее обучение студентов в то время, как везде оно было пятилетним. Мне повезло: если б не эта новация, пришлось бы проторчать лишний год в вузе.

Поступила я в АГПИ очень легко, это была по сравнению с МГПИ просто песня. Мою дорогую нежную маму, которая приехала на месяц в Астрахань, я «запирала» дома – она была слишком волнующейся, тряслась от одного слова «экзамен». А тут ещё старушенция, которую подозревали в колдовстве, принялась трезвонить по двору: «Конечно, приехали с деньгами, она и поступает! А вон бедная Лера, заступиться некому…» Леру эту, подавшуюся в Астрахань из какого-то районного центра и снимавшую рядом с нами комнату, целый год мяли у помоек все кому не лень, ей заниматься науками было некогда, но упрямая девица зачем-то тоже пробовала свои абитуриентские силы. Мама всплёскивала руками каждый раз, когда из соседнего окна вылетал грозный голос престарелой правдолюбки, и по-детски возмущалась несправедливыми речами. Мне с трудом удавалось угомонить её тезисом о том, что всех подряд слушать не следует, у каждого человека свой бекрень в башке. Потом я бежала на очередной экзамен, благополучно сдавала его, и вечером мы выходили на набережную Волги. Папа приехал к нам, когда уже всё было позади. Все искренне радовались. Тётя с гордостью заявила, что я, кажется, первая женщина в семействе, замахнувшаяся на высшее образование.  

4 июля 2013 года

P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.

Продолжение следует.