ГлавнаяПрозаЭссе и статьиМемуары → Нелитературное повествование юной пенсионерки

Нелитературное повествование юной пенсионерки

31 июля 2012 - Света Цветкова
article66734.jpg

– Ой, девчонки! Вся жизнь на контрастах! – закатила глаза под лобик Настя, заглянув к нам в кабинет торжественных регистраций.


   – В архиве опять война и немцы? – пошутила я.


   – Не то слово… Привет, Варя! Почему одна? Где «напарницы»?


   Между собой и не при клиентах мы обращались друг к другу запросто, поскольку работали в одном коллективе давно.


   – Готовятся! В комнате невест у зеркал красоту наводят.


   – Сколько сегодня пар? – поинтересовалась она.


   – Двадцать четыре.


   – Ого!!


   – Так что там с контрастами? – вспомнила я.


   – Приходит с утра клиентка, – Настя вдохновляется на рассказ, чувствуется, что её распирает от желания выговориться. В нашей работе с людьми это необходимо, чтобы дожить до вечера и кого-нибудь не убить, – тётка вся из себя! – продолжает она, – просит справку о браке*. Задаю ей наводящие вопросы:


   – Когда выходили замуж?


   Она мне:


   – Не помню, я с ним давно не живу…


   Говорю:


   – Приблизительно назовите года – быстрее найдём.


   Она с претензией:


   – У вас же компьютеры есть!

   * – справка о браке нужна при оформлении пенсии, для подтверждения девичьей фамилии.

   Объясняю:


   – Там нет данных за последние сто лет.


   Она с гонором:


   – Я выбросила из памяти всё, что с ним связано!


   – Да нам-то… Выбросила или не выбросила, – пожала я плечами, – так высокопарно высказывается будто пришла не в городской ЗАГС, а к психоаналитику.


   – И не говори, – Настя усмехнулась, – так вот! Сделала ей документ. Мадам брезгливо двумя пальчиками взяла справку, спросила на прощание: «Это всё?», и ушла… Даже «спасибо» не сказала…


   – Ждала, наверное, что ты ей что-то вроде похвальной грамоты вручишь, а ты бумажку в пол-листа.


   – Слушай дальше… После неё в кабинет заходит простая, внешне абсолютно неинтересная женщина, этакая «серая мышка», и тоже за справкой о браке, опять спрашиваю:


   – Когда меняли фамилию?


   – Я её пять раз меняла, – спокойно отвечает «мышка».


   Уточняю:


   – То есть пять раз выходили замуж?


   Она со смехом:


   – Да! А что? Нельзя?


   Навожу на нужную тему:


   – Помните года каждого замужества?


   Она вдохновенно:


   – Конечно. Прекрасно помню! Мужики были, что надо! Любила всех!


   Я с усмешкой:


   – Пять раз?


   Она пожимает плечами:


   – Ну и что? Я недавно заявление на новый брак подала.


   – ??????? – скрываю удивление, а она чётко называет все фамилии бывших мужей, с датами бывших регистраций браков. Вот это память!!!


   – Дааа… Жизнеутверждающий оптимизм! – восхитилась я, – всё от натуры человеческой зависит. Мы разные!


   – Ещё, какие разные! – усмехнулась Настя, – сегодня в кабинете разводов женщина рыдала, рассказывая про своего мужа. Кишками мучился, она солитёра у него тащила, а когда вытащила, он поправился, повеселел, поехал в санаторий и нашёл там новую даму сердца. Теперь с женой разводится и квартиру делит…


   – Жуть какая! Хотя нам ли удивляться, – поддерживаю я разговор, намекая на нашу работу с людьми, – остаётся только посочувствовать… А может всё к лучшему! Как узнать: где найдёшь, где потеряешь!


   – Ладно, Варюшка! Пойду, работать! К вам женихи с невестами начинают собираться, – Настя, сняв стресс, убегает в свой архив.


   И действительно: в холл уже входят красивые молодые пары, а с ними нарядные гости…


   Выводы после таких разговоров напрашиваются сами собой: одни живут и радуются всему происходящему, не огорчаясь потерям, быстро ориентируются в перепадах судьбы, ловят каждый позитивный момент, который используют с выгодой для себя. Другим неожиданный эпизод действительности достаётся с трудом, они боятся за свой имидж, как ситуацию оценят со стороны, что о нём подумают, а в результате остаются со своими болячками один на один.


   Я в нашем ЗАГСе проработала десять лет.

   И сегодня мой последний рабочий день.

   Пятьдесят пять исполнилось прошедшей зимой, можно было бы поработать ещё, но садик внука на лето закрыли, потому решила, что хватит, буду сидеть дома и заниматься ребёнком.


   В результате: увольняюсь с записью в трудовой книжке – «по старости».


   Слово-то какое! Даже страшно!

   Жаль, что осознаёшь это потом-потом-потом…

   И ничего не вернуть, ничего не поправить!

   Только нужно ли? Вопрос, на который не могу ответить даже себе…


   Вечером делаю положенную «отходную».


   – Варвара Анатольевна, вы готовы к поздравлениям? – это начальник поинтересовался грядущим торжеством.


   – Всегда готова, – отсалютовала я.


   – Можете заняться приготовлениями прямо сейчас. Кухня в вашем распоряжении. А помощниц девчонкам я найду, – неожиданно осчастливил он.


   – Спасибо!


   – Только учтите, что с вас не только стол…


   – А что ещё? – я растерялась, моё угощение итак стало в копеечку.


   – Готовьте рассказ о себе… От и до…


   – А надо?


   – Надо, надо! – озадачило начальство.


   Ничего себе! Так всё было хорошо, спокойно…

   А теперь думай…


   Не буду ничего рассказывать!

   Народ придёт уставший, захочет выпить, перекусить, а тут я со своими сказками о себе любимой…


   Только мысль зацепилась… Называется – вспомнить всё… Как американское кино…


   …Устроилась сюда по конкурсу, сначала в кабинет торжественных регистраций. Когда сменился начальник, приведя с собой своих «прекрасных дам», перешла в архив к Насте.

   А здесь помогаю только в дни многочисленных торжественных регистраций, в основном летом – вот сегодня именно такой день.


   Зарплату тогда положили небольшую, да и та почти вся уходила на наряды и косметику, поскольку ЗАГС на это денег практически не выделял. Выглядеть хотела достойно – не хуже гостей брачующихся (есть такое слово).


   Это поведение не все в дамском коллективе поняли и отнеслись очень ревностно. Был случай, что просто испортили новую блузку: ляпнули втихаря капельку растительного масла на самое видное место, чтобы не строила из себя Золушку…


   Отношения тут, как и в любом коллективе – разные. Конечно, на сегодняшнем празднике поблагодарю за сотрудничество всех. Может, и я кому-то не нравлюсь. Но, если честно, в нашем серпентарии хватало всякого: и хорошего и не очень…


   Кабинет торжественной регистрации – сродни Голливуду!

   Обычно тут работает «три Звезды»!

   У каждой свой текст, своя манера вещать, одеваться, свой внешний облик и даже свои фанаты.


   Считается, что в ЗАГСе – сплошной праздник с шампанским, а это работа как везде, только фасад у неё должен быть праздничным, чтобы никто не догадался, как порой надоедают толпы гостей, ожидающих «спектакля», а ведь регистраторши не артистки – обычные чиновницы: на работе – красавицы, на улице – тётеньки, не узнать!


   Но мне тут нравилось!

   Считаю, что на последнем этапе трудовой деятельности работала для души, проявляя накопленный за жизнь креатив и творческий потенциал. Высокопарно? Может быть…


   Так, свадебный ритуал обновляла регулярно, но замечала со стороны «напарниц» странную зависть. Данное действо совершенно не приветствовалось – нельзя выделяться, лучше быть как они, декламирующими по двадцать лет одно и то же.


   Более того, такое поведение считалось подлым. Дескать, они здесь работают давно, потому высовываться нежелательно…


   А чтобы поддерживать нормальные отношения, достаточно с умилением смотреть коллегам в рот, поддакивать и подхихикивать, соглашаясь с тем, какие они умные и правильные…


   Потому было приятней и спокойней находится в праздничном зале наедине с молодыми парами. Я их любила и старалась, чтобы они запомнили этот главный для них день на всю жизнь.


   Просила, чтобы во время регистраций женихи с невестами ощутили Торжественность Момента, а заканчивала своё напутствие всегда коронной фразой: «Всё СУЕТА, кроме ЛЮБВИ!» – как автограф!


   Частенько мамочки и невесты, расчувствовавшись на речь регистраторши, хлюпали носами и вытирали аккуратненько глазки, чтобы не размазать тушь…


   Наблюдать за людьми со стороны всегда интересно.

   Порой хватало несколько мгновений, чтобы оценить ситуацию, увидеть есть ли у молодой пары искра любви, заметить и постараться погасить накал страстей между будущими родственниками, нежно отодвинуть на второй план свидетельницу – всю из себя, важно демонстрирующую свои прелести и свой прикид, забыв, что сегодня главная не она…

   И сердце охватывала спокойная радость, когда всё происходило красиво и торжественно, когда и молодые, и гости были заодно!


   Но случалось, что в зале стоял глухой ор, видела полупьяные лица гостей и жениха с красным «фейсом» после мальчишника. Говорить ничего в этом случае не хотелось. Но жалела невесту, которая так ждала этого праздника, несмотря на живот, выпирающий уже на нос, поэтому напутствовала будущую мамочку и общалась только с ней.


   В последние годы богатые молодые пары старались придать своему торжеству больше респектабельности и шика! Ведь праздник снимался на камеру, делалось настоящее кино! А потому всё должно выглядеть прилично, как в лучших домах… И мы для них старались…


   А ещё любила устраивать торжественные регистрации Серебряных и Золотых пар. Свадебный конвейер не для них… Тут требовались более задушевные слова и интонации. Как будто давно про этих людей знаешь, про их непростую жизнь, про детей и внуков, про прошедшую с годами любовь, про надежду на спокойную старость, а главное дать им почувствовать, что что-то хорошее ещё обязательно произойдёт!!


   Глядя на них, незаметно усмехалась от мысли, что скоро и мы с мужем будем такими как эти «новобрачные». Тем более, что Серебряную свадьбу уже давно отметили…


   С каждым годом время бежит всё быстрей и быстрей! Сожалела, что ничего особенного в жизни не добилась, и в «калашный ряд» не добежала…


   Но насколько убого моё тщеславие поняла, клацнув кнопку РЕН ТВ и попав на программу «Красиво жить». Вот, где понты: платья в тысячи долларов, брюлики, шикарные дома, авто, яхты…


   Живут же люди!

   Обзавидуешься!


   Как Боженька метит в Избранные?

   Кого Талантом, кого Успехом, кого Богатством!

   А я на улицу вышла, а на меня птичка какнула…

   Говорят к счастью!!


   …Счастлива ли я? Сложный вопрос. Моментами – да, а другой раз бывает тошно… От чужого непонимания и неприятных поступков, но кто я такая, чтобы очень возмущаться? Наверное, не лучше и не хуже других. Потому, радоваться надо, что жива, что не одна, есть муж, сын, внуки…


   Кстати!

   А с чего началась моя родина?

   Наверное, с бабушки…


   ***


   Когда была маленькой, то часто напевала:


   – «Снова цветут каштаны, слышится плеск Днепра…», – а потом нарочно спрашивала, – бабуль, а тебе какая песня нравится?


   – Ну, ты же знаешь! «Мы – красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ…».


   – Ага! Знаю… Ещё ты про Дуню и перевозчика часто поёшь. А мне больше про каштаны и плеск Днепра нравится..


   …В детстве часто слышала эту песню по радио о красивом старинном Киеве, помнила себя в нём лет с четырёх…


   Жаль, что этот город стал теперь таким «далёким»!

   Разбросала разноцветная пирамидка колечки из стран по одной шестой части суши – не собрать! Разбежались пятнадцать сестёр по разным углам, надулись и сидят в обнимку со своими лесами, полями и реками… Караулят имущество! Только бы не воевали между собой!

   А то ведь… Никак в приоритетах не разберутся… Кто больше, кто богаче, да кто праведней…


   Жили там с бабулей у её старшей дочери, имевшей комнату в огромной коммуналке.

   Тётя – властная и нервная по натуре женщина, руководившая одним из городских клубов, была замужем за тихим, спокойным и мягким по характеру человеком, работающим в отделе звукозаписи на киностудии «А. Довженко». Видимо, разнополярные заряды притягиваются не только в природе…

   И каждый раз, по приезду дяди со сьёмок, она, ревнуя супруга к артисткам, жутко скандалила. Но совершенно напрасно! Верный, преданный и семейный! Именно таким мне запомнился мой единственный дядя.


   Бабушка тоже была не очень улыбчивой, но зато совершенно безвредной. Так случилось, что родная внучка стала ей за третью дочку. Увезла она меня от родной матери – своей младшей дочери, чтобы та личную жизнь спокойно устраивала. Увезла совсем маленькой, одна растила, и очень привязалась.


   Детские воспоминания всегда яркие и обычно всплывают в памяти по случаю:

Фрагменты жизни в памяти моей,
как искры от костра в тиши ночей…

   Помню, что в летнюю пору мы с бабулей частенько ночевали на балконе, чтобы не мешать молодым. Вечером уйдём туда, а ночью дождик, и тащимся с подушками назад – досыпать.


   Или вот ещё одна искорка…


   Как-то заболел у меня зуб. И после посещения стоматолога бабушка купила мне одну конфетку, которую я съела дома, оставив обёртку на столе. Тётя, придя вечером с работы, эту обёртку увидела и тут же поинтересовалась:


   – Где конфеты?


   – Да я всего одну купила… У Варьки зуб заболел, – стала оправдываться бабушка.


   – Следующий раз покупай две! У тебя ещё и внук есть, – разошлась не на шутку глава семьи, намекая на своего сына – годовалого Лёшку.


   – У меня и денег-то не было, – продолжала оправдываться бабушка.


   – Нет денег – не покупай никому! Не умрёт твоя Варька без конфет!


   – Больше не буду, – бабушка расстроилась до слёз, а после меня ещё и отругала, что я ту обёртку не выбросила.


   А однажды, гуляя в парке, я нашла целых шесть рублей! С радостью отдала их тёте, за что она меня похвалила и купила бутылку газировки, которую мы с Лёшкой с удовольствием выпили, но дома бабушка опять меня отругала:


   – Эх, тыыы… Припрятала бы денежки. Я бы тебе конфеток купила… У Лёшки есть батька с маткой, он сыт, обут и одет, а о тебе кроме меня позаботиться некому.


   Теперь-то я понимаю, что она единственная из всех окружающих, жалела и любила меня, от того все её поступки были направлены на благо внученьки. Просто тогда не сознавала, что кроме неё никому не нужна была…


   Бабушка работала в городской бане в самом центре города недалеко от Крещатика. И чтобы не стеснять семью дочери, там же в центре, в полуподвальном помещении жилого дома, мы сняли угол у одной одинокой женщины.


   Послевоенный Киев вовсю строился и не был голодным городом в середине пятидесятых. Как-никак – столица Украины! И все центральные «Продмаги» находились в нашем распоряжении…


   Вот где царило полное изобилие! И самые вкусные в мире «Мишки», «Красные шапочки», жареная рыбка целиком и кусочками, копчёная и докторская колбаска, сырки в шоколаде, ванильные булочки с изюмом…


   Бабушка баловала меня, хотя с деньжатами было не густо. Но сто граммов хорошей колбаски и кусочек жареной рыбки мы себе иногда позволяли.


   Частенько уже немолодая женщина убиралась у старых артисток, радуясь любой копейке. Ох, и пылищи в их квартирах! Все в антикваре, а бардак как на старом складе. Толстые вальяжные тётки уборщицу свою любили и порой за работу одаривали старыми платьицами из своего гардероба, которые успешно перешивались на меня.


   Помню, что в детстве была жутко капризная – «рёва-корова». Чего ныла, теперь не вспомнить! Но бабушкины работодательницы терпеть меня за противный характер не могли, а потому, оберегая их нервную систему, и пока бабуля занималась уборкой, я играла в ближайшем сквере, изображая разные фигуры на турнике.


   В то время дети свободно гуляли одни, без родителей. Конечно, нехорошие случаи бывали, но не часто, и только из-за садистских наклонностей какого-нибудь урода, а не потому, что родители занимали в обществе высокое положение или имели бизнес. Не было тогда бизнеса, да и самого слова – «бизнес» не существовало среди лексикона наших людей, разве только встречалось в умных книгах…


   В этом сквере я сдружилась с девочками и в одну из моих прогулок они меня посвятили в страшную тайну… Именно сейчас мимо сквера проедет Хрущёв!!! Потому нужно нарвать цветов, чтобы кинуть их на его машину. Мы обобрали придорожный газон и выстроились вдоль дороги…


   И действительно – тайна стала явью!

   Вскоре мы увидели вереницу машин, и стали закидывать их ворованными цветами. Я тоже бросила свой цветочек на одну из машин, и сидящий в ней лысый дядька оглянулся в мою сторону. Может, это был сам Никита Сергеевич, а может, и нет, но я обрадовалась и потом взахлёб рассказала обо всём бабушке. На что она молча пожала плечами…

   Как бы там ни было, но это был единственный руководитель страны, которого я увидела воочию.


   За мою жизнь они прошли чередой от Сталина до Путина и остались сами по себе. Теперь я бы тоже просто пожала плечами. Мне-то что!? О их здоровье заботятся десятки врачей, а тут… В больницу не попасть… А сколько денег на лекарства нужно!

   Ну да ладно! Сейчас не об этом…


   ***


   В круглосуточный детсад устроила бабуля свою внучку всеми правдами и неправдами. Умела поплакаться, унизиться и упросить, если надо. Не до гордости было!


   Советский садик бедным не был.

   Прежние власти думали о растущем поколении и не жалели денег на будущих строителей коммунизма. В каждой группе на полу лежали толстые ковры, имелось полно игрушек, вечерами ребятишкам показывали диафильмы, а в летнюю пору во время дневного сна мы спали на верандах.

   На территории нашего сада росли огромные акации, шелковицы, яблони, но ребята плохо ели фрукты: когда их много, то не очень хотелось. А вот что-нибудь неизвестное и непонятное на зубок пробовали…


   Как-то раз воспитательница отошла на площадку соседней группы, чтобы поболтать с коллегой, и этим тут же воспользовалась моя подружка Зиночка, схватила меня за руку и потащила к забору, где росла травка.


   – Варя, смотри, здесь есть калачики, – Зиночка нагнулась и сорвала несколько зелёных, но плоских горошинок. – Ешь! Они сладенькие, – и она отправила калачики в рот.


   Я тоже нашла несколько горошинок и тоже их съела. Они были вовсе даже не сладенькие, а совершенно безвкусные, но секретные, и потому хотелось распробовать лучше.


   В трудные военные и послевоенные годы дети часто ели любую зелень, лишь бы она не была отравой. И хотя в садиках кормили хорошо, но память о калачиках у народа сохранилась.


   – Вы что тут едите? – грозный возглас воспитательницы в один момент покончил с нашим незапланированным ланчем. – Быстро к медсестре!


   И мы, как два нашкодивших щеночка, побрели в медкабинет. Там долго объясняли, что именно съели, а после обеих заставили выпить по ложке какой-то горькой настойки и поставили в угол на коленки. Ничего… Выжили!


   Частенько водила бабуля внучку по рынкам и церквам…


   – Ты халат дошила? – обычно спрашивала я.


   – Готовенький! Собирайся, пойдём продавать, – отвечала бабушка.


   – Надо будет его обязательно уронить!


   – Зачем?


   – Примета такая! Продадим обязательно!


   – Какая ты у меня памятливая, Варюшка! А я и забыла, – хитро улыбалась бабушка.


   Мы покупали на вырученные денежки селёдочки с душком и где-нибудь в уголке рынка, притулившись к забору, съедали её без хлеба… Значит, организм требовал, коли слюнки от одного запаха текли!


   Церквей в Киеве всегда было много.

   Бабушка заставляла меня целовать иконы, а свой крестик носила на ниточке, часто повторяя простые слова из молитвы: «Господи, прости, помилуй и сохрани нас от лукавого…». И они спасли её с дочками, бежавшими из горящего Ржева, от пуль и бомб с немецких самолётов, да голодной смерти в военное лихолетье…


   Софийский и Владимирский соборы я запомнила на всю жизнь. Красота душевная и доступная для восприятия! Особого трепета не чувствовала – мала была. Но росписи очень нравились, не хуже, чем в детских книжках: яркие, крупные и понятные…


   Вот Боженька благословляет всех!

   Вот красивая тётенька протягивает ребёночка людям!


   Перед самой пенсией довелось побывать за границей и увидеть их соборы. Они другие, более величественные и сложные по архитектуре. Всю картинку видишь сразу, как войдёшь. Просторный зал, мозаичные окна, мраморные полы, всё блестит и сверкает, несмотря на полумрак. Почему-то отвлекают скамейки, хотя понятно, что это очень удобно. Видимо терпение нашего народа воспитывалось стоянием на ногах всю церковную службу, да ещё по три раза в день…


   У Владимирского собора в ту пору для публики проводились открытые антирелигиозные диспуты. С одной стороны церковный иерарх, по другую сторону какой-нибудь партиец. Якобы доказывали друг другу, что или кто есть, а чего нет. Всё было под контролем, как хорошо отрепетированный спектакль. Но окружающая толпа слушала их с интересом. И старая с малой, постояв рядом с такими умными людьми, шли по своим делам, слегка засомневавшись – так Он есть или нет?


   Будучи старше я спросила бабушку:


   – Баа! А Бог есть? Нам в школе объясняли, что люди произошли от обезьян, и Бога не существует.


   – Не знаю, Варя! Когда мне плохо, то молюсь и прошу у Него помощи. Маленькой очень Его боялась. Так боялась, что когда тяжело заболела, батюшка пообещал взять грех на себя, чтобы уговорить меня кушать молоко и масло в пост.


   – А помнишь, как однажды мы с тобой были в церкви, и ты попросила батюшку помочь мне поправиться? Так он велел поднять конфетку, лежащую у его ног, и её съесть. Я видела, что он нарочно ту конфетку подбросил, а сказал, что это дар Божий.


   – Не сомневайся. Это от Бога! Только через руки священника, – убедила бабушка.


   ***


   В первый класс меня отправили учиться в интернат. Старшей родительнице опять пришлось поплакаться и пожаловаться чиновницам от опеки на непростую жизнь сиротки. Это у неё хорошо получалось, тем более, что в своих жалобах она никого не обманывала.


   Интернат только что открылся. Всё там было новое, пахнущее краской. Для детей хорошая добротная одежда, завтраки с докторской колбаской, приятные и умные учителя.


   Осенью выдавали новые пальто. Ребят вызывали по очереди в кабинет коменданта, где воспитательница обряжала всех с учётом роста и размера.


   – Нравится? – спросила она, примерив на меня красное пальто.


   – Нет! Мне нравится вон то – морского цвета, что у вас на шкафу лежит, – заприметила его сразу, как вошла.


   – Ишь, какая глазастая! – изумились взрослые, но пальто отдали.


   Хорошо отучившись год, я получила «Похвальный лист», но отнеслась к этому спокойно, потому что в жизни случилось более важное событие…


   Как-то ещё весной позвали меня с перемены в класс. Возле учительницы стояли молодые мужчина и женщина.


   – Варя, ты знаешь, кто это? – спросила учительница.


   – Нет, – пожала я плечами.


   – Это твоя мама и твой папа…


   Незнакомый мужчина подал мне маленький кулёк с конфетами, но благодарной реакции не последовало. Никакой! Мне было восемь лет, любила свою бабушку, помнила с детства только её, и в душу закралась тревога…


   Оказывается, мать сумела устроить свою личную жизнь, и у меня был не только отчим, но и сводные брат с сестрой, о которых до сих пор ничего не знала.


   ***


   В Киев родители со своими двумя детьми приехали в надежде здесь прижиться… Но не получилось!

   Идти на завод или стройку – не было прописки, да и жильё найти большой семье в столичном городе не так-то просто. Потому молодые, гордые, очень независимые по натуре родственники завербовались на Алтай…


   Погостив месяц, они уезжали на целину.

   Пора было мне с ними прощаться…


   На вокзале, перед самым отходом поезда, я вдруг дёрнулась, закричала, заплакала и потянулась к матери. Все решили, что пора дитю воссоединиться с семьёй. Видимо тяга каждого ребёнка к своей родительнице существует на генном уровне. В мозгу срабатывает такое, что, не видя мать годами и её не помня, в ней имелась нужда…


   Родные уехали, я на лето осталась…


   А осенью повезла меня бабушка Лиза к новой семье…

   Тащились на поезде очень долго. Считай, через всю страну! Везли ведро мочёных яблок, ещё каких—то гостинцев.


   В вагоне – полно орущей молодёжи: комсомольцы и бывшие зэки, но все ехали поднимать целину.

   Кто-то пытался устроиться в жизни, кто-то искал лучшей доли и более сытного дома, кто—то хотел спрятаться подальше, а кто—то повстречать свою судьбу. Не до романтики было! Это в фильмах красивые и сытые москвичи бросают свои благоустроенные квартиры и мчатся за тайгой и туманом…


   Мать встретила путешественниц на маленьком полустанке, потом мы час пылили на полуторке. Кругом во все стороны виднелась только бескрайняя степь. Полуторку обгоняли гружёные пшеницей грузовики. Алтайская земля одаривала богатым хлебом!


   Наконец добрались до зерносовхоза, где проживала моя новая семья.


   Мама работала машинисткой у руководителя совхоза, отчим шоферил, а я осенью пошла во второй класс начальной школы, впервые сменила фамилию и заимела «законного» папку.


   Для меня этот период жизни вспоминается как краткосрочный отпуск или продолжение каникул…


   Ловили с бабушкой мелкую рыбёшку в речушке, что протекала рядом с совхозом, а после её жарили до хруста на большой сковородке и я потихоньку привыкала к новой жизни без больших «Продмагов» и красивых улиц, а ещё привыкала к своей семье.


   Как-то она дала мне одно из мочёных яблок, которые мы привезли с собой из Киева, и сказала, чтобы я отнесла его сестре, гуляющей в это время на улице. Сестра мне не встретилась, а вот соседская девчонка, увидев яблоко в моих руках, заинтересовалась:


   – Что это у тебя?


   – Мочёное яблоко, – похвасталась я и спросила, – у вас здесь яблоки растут?


   – Ты разве не видишь! Тут и деревья не растут, одна пшеница вокруг.


   – Как же вы живёте?


   – Живём… А ты откуда приехала?


   – Из Киева. А ты?


   – Не помню. Я давно тут живу, – сказала девочка и спросила, – почему ты его не ешь?


   – Для сестры принесла, ты её не видела?


   – Нет. Не видела. А ты отдай яблоко мне, – неожиданно предложила она.


   – Бери. У нас дома целое ведро этих яблок.


   Дома бабушка спросила:


   – Ты отдала Тайке яблоко, – Тайкой звали мою сестру.


   – Я её не нашла. А яблоко отдала подружке.


   – Тебе незнакомая девчонка дороже сестры? Нужно кормить своих, а не чужих! Понятно? – отругала меня бабушка.


   – Понятно, – пожала я плечами, хотя понятного было мало…


   Какая разница! Сестра или чужая девочка! Ведь, воспитывалась не в семье: сначала в круглосуточном садике, после в интернате. А там всё общее!


   И родственных чувств к сестре и брату я пока не ощущала. Переместили ребёнка из одного гнезда в другое и хотели, чтобы он сразу всех полюбил…


   ***


   Новоявленный отец запросто находил работу везде, но ненадолго…

   Был горяч, упрям, матерился многоэтажно, мог грохнуть кулаком по столу, если закипело внутри, но очень работящий, совершенно непьющий, умелец Левша – золотые руки. Любое жильё благоустроит, проведёт свет, сложит печку, построит дачу, выроет погреб, всё починит, обновит. С таким мужиком не пропадёшь! Надо только хвалить и ублажать за заботу. С шестью классами образования ходил порой в начальниках, работал на инженерных должностях. А прифрантиться умел совершенно по—городскому…


   Была уже поздняя осень. Мать с бабушкой долго жить вместе не могли – характеры не позволяли, да и Сибирь не Киев. Пора было мне с ней прощаться! Такая тяжесть колом стояла в груди… Будто кто умер! Старалась не показывать своего настроения, боялась насмешек родителей…


   Их военное детство наложило отпечаток на нрав обоих. Крика и «нервов» в семейке хватало. И я поняла, что капризничать, как при бабушке, больше не получится, я больше не главная, я теперь как все! Потому лучше затаиться, помалкивать и соблюдать «правила общежития»…


   И вот отец повёз тёщу с дочкой на вокзал. Ехали, и я старалась смотреть в боковое окно самосвала, чтобы он не видел моё лицо и слёзы, которые катились по щекам, не спрашивая разрешения.


   Бабушку проводили, я осталась…

   Дома мать спросила отца:


   – Как Варька?


   – Даже не плакала, – ответил он.


   Это был первый взрослый поступок восьмилетнего ребёнка, который сумел подавить в себе все эмоции и слёзы. Детство ушло с отъездом моей бабушки.


   К новой семье и жизни нужно было привыкнуть.

   Старалась не огорчать родителей, быть послушной, не дерзила, хорошо училась, помогала по дому, но сердцем была в Киеве.


   Когда мы встретились с бабулей через несколько лет, то она огорчённо вспомнила, что любимая внученька даже не заплакала при первом расставании. И я была очень удивлена, что любя меня больше, чем своих дочек, бабушка не поняла и не почувствовала тоски родной души…


   ***


   В зерносовхозе прожили недолго. Пшеницу целинники убрали. В воспитательных целях школьников отправили на поля собирать оставшиеся там колоски. Я принимала в этом мероприятии активное участие и даже набрала их целую охапку.


   Затем наше семейство отправилось в таёжный рабочий посёлок, где валили лес и строили дороги.


   Поразила меня в этом районе берендеевская красота. Укутанные снегом сосны вперемежку с ёлками я увидела впервые. Хилые зимы в Киеве даже не запомнились, потому новизна здешних мест покорила и включила моё детское воображение на всю катушку…


   Сначала я очищала от сугроба кусочек места под ёлкой и сооружала там как бы комнату, в которой и шкаф, и кровать делались из спрессованного снега. Остальную обстановку дополняли мохнатые веточки ели, изображающие домашний фикус или герань.


   Увидев меня за таким интересным занятием, соседские ребятишки тут же подключились со мной в игру, и чуть ли не под каждой ёлкой или сосной на территории нашего небольшого посёлка строилась похожая комната или целая квартира с кухней и прихожей.


   Но играла я так недолго…


   – Варя, иди-ка домой, – позвала меня однажды мама и задала странный вопрос, – во что ты играла с мальчиком?


   – В дом, – сказала я, не чувствуя подвоха.


   – А как вы играли?


   – Мы строили себе квартиру.


   – И всё?


   – Ну… Он был папой, а я – мамой.


   – И что вы ещё делали? – мама явно хотела услышать подробности, но какие, я не понимала.


   – Мы просто играли, – объясняла я своей непонятливой маме.


   – Ладно. Иди, – отпустила она меня.


   Оказывается, одна из старших девочек, примчалась к нам домой и, намекая на что-то неординарное, отрапортовала матери о запретных играх её дочери и посоветовала беречь детскую нравственность, а потому принять соответствующие меры.


   Я тогда не поняла причину переполоха и причину доноса стервозной девочки, но играть «в дом» мне почему-то расхотелось… И перестала!


   Вскоре под соснами и ёлками опять лежали белоснежные одеяла из снега, полностью накрыв наши благоустроенные квартиры…


   В этом посёлке прожили зиму.

   Был построен кусок дороги в одном месте, и мы переехали на лето в другой посёлок: надёжные щитовые домики, кругом тайга, цветы огоньки, хорошие заработки, мать в шикарном китайском халате, дети сыты.


   Это был конец пятидесятых – наверное, единственное время, когда хлеба было вдоволь. Целина тогда неплохо выручила страну и скрасила многие ошибки её руководителей. Но такое благоденствие длилось недолго…


   А в нашей семье главенствовал отец. Здесь он задержался только на лето, с кем-то из руководства на принцип пошёл, и потащились мы в очередной райцентр Алтая, куда его взяли самым главным начальником по связи.


   Нам предоставили дом с большим огородом, на котором росло всё, что посадит мать: даже дыни с арбузиками – величиной с грецкий орех!


   Ох и пиры я закатывала по осени, приглашая на праздник живота соседских ребятишек.

   В одну миску резала помидоры, огурцы, дыни, репку!! Вся эта тюря из овощей моментально съедалась, и ведь никто не болел. Дети собирались только на нашей территории, в нашем дворе, потому как родительницы подружек ни в «жисть» бы не допустили такого пиратства и пиршества!


   А за обеды мне не только никто из моих гостей спасибо не сказал, так ещё и «отблагодарили» по-чёрному…


   Как-то мама заметила, что я частенько головёнку почёсываю. Посмотрела… А там… «животные» не стесняясь пьют дочкину кровушку.


   – Варя, да у тебя вошки вовсю разгулялись! Где же ты их набрала?


   – Не знаю, – я очень расстроилась: теперь дуста не избежать!


   И вдруг мама вспомнила, что я недавно к соседке в баню ходила.


   – Как тебе тётя Галя голову мыла? – подозрительно спросила она.


   – Сначала помыла своей дочке, а потом в этой же воде мне…


   – Ах, паразитка доморощенная, сучка неблагодарная, что же ей воды было жалко!! – ругалась мама во всю свою интеллигентскую мощь, – а где её девчонка могла вшей набрать?


   – Так она в озерке купалась, который рядом со свинарником, – вспомнила я.


   – А мать куда смотрела?


   – Работала, наверное…


   Больше я по чужим баням не ходила, а мылась дома в тазике, натаскав воды из колодца.


   Мать, помятую своё непростое военное детство, и меня приучала к посильному труду. Сгонять в магазин за сахаром и хлебом, полить огород, принести воды и подмести в доме пол – было обычным повседневным делом для десятилетней девочки.


   Богатый урожай за осень не съедался, а потому делались заготовки. Мамка солила очень вкусные огурцы с помидорами в бочках. Всё в них клалось на глаз, специй не жалела. Получалось ядрёно, вкусно и красиво: помидорчики блестели, огурчики хрустели! Местные тётки, хотя и жили всю жизнь в деревне, а солить и квасить не умели – всё от скудоумия и жадности.


   Была у меня там подружка-одноклассница, скромная и красивая девочка, из сосланных поляков. Бегали с ней друг к другу в гости, мыли друг у друга полы, считалось, что это вполне нормально. Моя мама после уборок отрезала «работницам» по куску белого хлеба, сверху посыпала сахаром, и мы очень довольные шли на улицу. Зоина мама после «помоек» в их доме нас не угощала. У них в семье хлеб из дома не таскали – ели только за столом. Но такой порядок вещей нашей дружбе не мешал.


   В этом районном центре мы жили рядом с кладбищем. И каждый день, сокращая путь, я ходила в школу и из школы напрямик через это кладбище, совершенно не чувствуя страха. Но когда торопиться было некуда, предпочитала его обходить стороной.


   Шла по натоптанной тропинке, вдоль которой росли высокие деревья, и с ними разговаривала. С покойниками-то не поговоришь! Или сочиняла какую-нибудь историю, а концу своего похода – обычно до магазина и обратно, историю старалась закончить.


   Сочинения мои были разными, но обязательно с диалогами и чем-то приятным для самой рассказчицы. То я находила деньги и делала всем своим родным подарки, то видела себя Золушкой и, представляя её несладкую судьбинушку, уливалась слезами, будто сама жила жизнью королевы.


   Кстати, истории сочиняю до сих пор, особенно, если путь пеший и погода соответствует. И не обязательно о себе, могу просто придумать интересную ситуацию, и у дверей своего дома успеваю из неё достойно выпутаться.


   Из-за папкиной принципиальности и неуживчивости в коллективах я сменила несколько школ. Зато наша семья нигде не снимали жильё внаём, а везде, куда бы ни приехали, получали либо дом, либо квартиру. Отец хорошо разбирался в электрических и телефонных сетях да к тому же был трезвенником, за это его очень ценили начальники.


   Мы объездили часть Казахстана и степной Алтай…

   Обычно, за день до переезда, глава семейства приходил домой, сообщал, что у него уже имеются билеты на ночной поезд, и нужно быстренько собрать вещи, упаковать и перевязать верёвочками книжки, а потом ложиться пораньше спать. А среди ночи детей поднимали, и с кастрюльками, книгами и кухонным столом мы грузились на какой-нибудь грузовик, ехали на вокзал и на поезде добирались до места его новой работы.


   Такой был «батька», как за глаза называла его бабушка Лиза.


   А мать любила литературу, покупала детям книжки, пластинки, выписывала журналы, знала наизусть уйму стихов. Имея семилетку за плечами, была грамотной, артистичной, современной и общительной женщиной.


   Этим была похожа на своего отца, сельского интеллигента, который в своё время воевал за красных и белых, позднее был раскулачен, а погиб в Питере, куда ездил на заработки. Может под бомбёжкой, а может по политическим причинам. Официально – пропал без вести.


   ***


   На три года моя семья остановились в Барнауле. Нам предоставили квартиру на первом этаже двухэтажного дома.


   В большой комнате отец вырыл погреб. Это была целая столярная мастерская. Всякого инструмента покупал великое множество! Жена порой ворчала, зачем потратился на очередную железку. И когда, после двадцати лет совместной жизни с матерью уходил к новой даме сердца, то взял только его, видимо, самое дорогое, что имел…


   Столярничал с упоением. Сначала рисовал своё будущее детище на бумаге, получалось очень красиво. Потом нарисованный эскиз воплощался в стол, табуретку, настенный шкаф. Мог смастерить настольную лампу и украсить её абажуром. Затем родители шли на местную барахолку, и столярный шедевр отца продавался тут же. На вырученные денежки покупали гостинцев, хорошего молдавского вина и отмечали продажу очередного изделия в узком семейном кругу. Мать умела устраивать маленькие праздники.


   От неё я унаследовала организаторские способности и любовь к лицедейству, которые впервые проявились именно в этом городе.


   В доме, где мы жили, было много детворы, а вокруг него большущий двор. Выступать на самодельной сцене я стеснялась. А вот всё организовать, придумать, распределить роли, упросить участвовать вредных мальчишек – это могла. Вместе клеили и красили бумажные шапочки, фартучки, юбочки, бантики.


   Эти спектакли и концерты жители двора ждали с удовольствием. Народ в доме жил простой, телевизоры имели немногие. Они ещё только входили в обиход, потому зрелищ не хватало.


   Объявления рисовали заранее. Зрители приходили со всей улицы, «артисты» волновались. Но им так громко хлопали и так дружелюбно поддерживали, что дети приятно алели и были довольны успехом.


   Да и с кругозором при такой мобильной жизни у меня обстояло всё нормально, а книжки в детстве читала запоем.


   Недалеко от дома находилась библиотека с читальным залом и уютными старыми кожаными диванами. По выходным туда набивалось полно детей. Всех «Мушкетёров» перечитала, сидя в углу такого диванчика. От романов Дюма и Гюго веяло нежной романтикой и уносило из сибирского холода в далёкую Францию, почти знакомый Париж. Видела его как наяву: мосты, улочки, крыши, величественный Нотр-Дам, королевский Версаль… Может птичкой была в жизни прошлой! (Муж говорит – собачкой!)


   Тогда времяпрепровождение с книжкой считалось развлечением. И от родителей мы порой слышали окрик:


   – Сначала в доме нужно прибраться, картошку почистить, за хлебом сходить, а после с книжечкой отдыхать!


   Зато теперь нынешние мамы с папами буквально заставляют своих отпрысков читать книги, оттаскивая их от компьютеров…


   На уроках физкультуры хорошо каталась на лыжах, часто финишировала первой среди девочек своего класса под одобрительные крики мальчишек. Стала им нравиться…


   Однажды вызывают меня к завучу. Ничего себе! Даже трухнула слегка: «Что такого сотворила?»


   А в кабинете завуча, за столом восседала незнакомая тётенька. Оказалось, родительница мальчика из параллельного класса.


   – Варвара, ты знаешь Валеру Смирнова? – спросила завуч.


   – Нееет, – заблеяла ученица шестого класса.


   – Ты с ним встречалась? – уже конкретно задала вопрос завуч.


   – Нееет, – продолжала блеять ученица шестого класса.


   – Девочка, а как ты учишься? – взяла слово мамаша юного «Ромео».


   – Хорошо, – не понимая, чего от неё хотят, замяукала «Джульетта».


   – Варя, мама Валеры считает, что он из-за тебя стал плохо учиться, – наконец-то раскрыла все карты завуч.


   – Не знаю я никакого Валеру, – разревелась я.


   – Ладно, иди! – смилостивилась завуч.


   И зарёванная ученица зашагала в свой 6-Б…

   Как мне было стыдно!


   А ещё очень обидно, что мальчишку этого в глаза плохо помнила. Вот, дурёха-то! Радоваться надо было такому успеху! Но тогда нравственность шибко блюли! В школе думать о подобном нельзя было. Хорошо, хоть родителям ничего не сказали…


   ***


   В начале шестидесятых с едой в стране стало совсем худо. Одну из зим наша немаленькая семья питалась только тушёной капустой с томатным соусом.


   Продукты «выбрасывали» фрагментарно в определённых местах, и к ним сбегался народ со всего города.

   На Центральном рынке иногда продавали треску, и мать посылала за ней старшенькую.


   В Барнауле самый центр города, с проспектом Ленина был похож на город, всё остальное – большая пыльная деревня.

   Рынок находился далеко. Чтобы дорога не казалась скучной, я, с разрешения мамы, покупала пятьдесят граммов леденцов «ассорти» и с подружкой, болтая обо всём на свете, доходили до места и возвращались домой с «уловом». Дома жарили тресочку, и на следующий день родители спокойно уходили на работу, зная, что их трое детей будут сыты.


   А ещё выручали бабушкины посылки, и это было всегда праздником!

   Слала она их регулярно и много позже показала мне двадцать две квитанции, выдаваемые при отправлении посылок. Зачем она хранила эти квитанции, осталось загадкой. Может, думала, что когда-то пришлось бы напомнить своей дочери, как до конца дней думала и заботилась о её семье… Трудно сказать! Но не пришлось. Не напомнила…


   В этих посылках обязательно имелось пару килограмм тихоокеанской селёдки, конфеты, яблоки и что-нибудь лично для меня.


   Одевали меня родители бедненько, впрочем, как и многих детей в ту пору. Банально не хватало денег, да и выбор детских вещей в магазинах был не велик.


   Помню, как однажды, в новогодние каникулы меня отправили в цирк на представление лилипутов. И вот ведущий, рассказывая о какой-то плохой девочке в белом фартучке, показал в мою сторону. Из всех детей, присутствующих на этом празднике, я была одна в школьной форме и белом фартучке. Конечно, все дети посмотрели на меня, и я, застеснявшись, опустила глаза. День был испорчен, праздник тоже.

   Еле досмотрела концерт до конца и ушла домой со слезами.


   – Как прошло представление? – спросила меня вечером мама.


   – Плохо, – сказала я и заплакала.


   – Почему? Что случилось?


   – Клоун при всех показал на меня пальцем и обозвал плохой девочкой, – продолжала я рыдать.


   – Почему именно тебя?


   – Да как ты не понимаешь! Я одна была в школьной форме и белом фартуке.


   – А остальные дети?


   – Остальные… кто в чём… Кто в кофточке, кто в нарядном платье…


   – Ну… не одевала бы фартук… Шла бы в платье, – выкрутилась мама.


   – Надо было, – согласилась я, поняв, что, несмотря на слёзы, ничего мне не прикупят.


   – И вообще! Нечего реветь из-за глупости какого-то придурка! Я в твои годы голая-босая ходила… И ничего, выросла, – разошлась она не на шутку, вспомнив своё военное детство…


   А однажды я влюбилась в одну шикарную ленточку…

   Ах, как мне захотелось иметь именно такую!


   Впервые заметила её на прилавке магазина «Промтовары», а ещё в косе своей соседки одноклассницы.

   И там, и там ленточки смотрелись великолепно!

   Плотный шёлк шириной в ладонь, в бело-синюю клетку с фиолетовыми прожилками. Именно так! Не какой-то однотонный атлас, а именно шёлк и разноцветная клеточка. Очень необычно! И продавались такие ленточки не в рулонах как атласные, а каждая отдельно, со своим ценником и уже подрубленная.


   …И вот теперь сердце ёкнуло от восторга и радости, когда случайно увидела свою мечту на верхней полке платяного шкафа под аккуратной стопкой чистого постельного белья.


   Неужели мама догадалась и купила ко дню рождения дочери именно то, о чём та думала и чем грезила последнее время!


   Я стала представлять, с каким удовольствием буду каждое утро причёсываться и вплетать в свою тоненькую косичку эту прелестную ленточку, завязывая бант, а раз в неделю обязательно её стирать и гладить.

   С огромным нетерпением ждала свой день рождения, уже наверняка зная о подарке.


   И он наступил…

   Но утром мама мне ленточку не подарила.

   Я подумала, видимо она хочет это сделать в праздничной обстановке за ужином.


   День прошёл в томительном ожидании и предвкушении.

   Пока никого не было дома, я опять открыла шкаф, чтобы ещё раз полюбоваться на ленточку. Наконец-то моя мечта сбудется! Осталось подождать до вечера…


   А вечером пришла бабушка и, конечно, соседка-одноклассница. К чаю был сладкий пирог, а в подарок от мамы и бабушки – книга. Ленточки не было…


   Я очень любила читать и обрадовалась новой книге.

   Но как же ленточка? Для кого? И когда разошлись гости, напрямик о том спросила маму.


   Мама была очень недовольна заданным вопросом и ответила, что рыться в шкафу нехорошо, что ленточка не для меня, а для соседки, у которой тоже скоро день рождения. Ведь такая ленточка у той пока одна – только для одной косы, а волосы имеет хорошие! И пусть теперь у неё будет две одинаковых ленточки – для двух кос.

   Ещё мама сказала, когда меня пригласят на праздник к подружке, надо, чтобы подарок был под рукой.


   Конечно, я сначала огорчилась! Потому что ленточка оказалась несбывшейся мечтой… А после успокоилась и решила, что побывать в гостях у соседки за праздничным столом тоже неплохо.


   Через пару дней я опять была в ожидании. Меня обязательно должны пригласить на день рождения к однокласснице…

   В школе не выдержала и проговорилась, что подарок для подружки уже имеется и очень даже симпатичный. Та улыбнулась, но промолчала.


   Вечером я очень нервничала – внутренне готовая в любую минуту быть гостьей у соседки.

   Время шло, шум за стеной нарастал, а приглашение не поступало.

   Тогда мама достала ленточку и велела, чтобы я пошла и поздравила одноклассницу с днём рождения.


   Аккуратно держа ленточку, я с волнением постучала в соседскую дверь, позвала подружку и вручила ей подарок. Приглашение к столу не последовало…

   Тогда я развернулась и ушла к себе домой.

   Мама всё поняла, но смолчала…


   Через несколько минут в нашу дверь позвонили.

   На пороге стояла именинница с блюдцем в руках, на котором красовался тоненький кусочек торта.


   – Это тебе, – она подала мне блюдце с тортом, добавив, – блюдечко потом вернёшь, – и пошла, продолжать праздновать свой день рождения…


   После этого случая я не только ничего и никогда не просила у своих родителей, но даже не пыталась намекнуть о каком-либо своём желании.


   Много позже, вспоминая свои детские переживания, и несправедливость взрослых, став сначала мамой, а потом и бабушкой, поняла, какое адское терпение и чуткость нужно иметь взрослым, чтобы ненароком не обидеть своих маленьких близких. Ведь у них тоже есть своя память, своё понимание происходящего, а усталость и несдержанность родителей будет понятна им только через много-много лет!


   ***


   Бабушка видимо тосковала по своей любимой внучке, потому слала не только посылки, но и приезжала сама. И для меня это было расслаблением души.


   Мамка говорила, что она своими наездами портила ей дочку. Может и так, но я действительно при бабушке чувствовала себя более раскрепощённой: будто камень с души падал.


   Однажды, приехав к нам в Барнаул, она выторговала у кого-то целый мешок игрушек за пять рублей старыми деньгами. Чего там только не было! И куклы, к которым я была равнодушна, и разная игрушечная посуда с мебелью, а ещё кубики всех размеров. С их помощью, играя в школу, я научила брата и сестру читать и писать. Вот, когда мы познали настоящее детство!


   Почему бабушка понимала, что детям без игрушек нельзя – не знаю… До наших родителей это не доходило. Им было не до нас. Достаточно того, что просто родили и хоть как-то кормили… Может такое их непонимание происходило от того, что росли они в военное время и были элементарно лишены своего детства, а бабушка помнила о нормальной человеческой жизни ещё из прошлого… Но только поступки её были верными и доставляющими своим внукам радость.


   Помню случай, когда такая радость чуть не довела нас до преступления…


   Мой одноклассник предложил купить у него велосипед…

   За пятьдесят копеек!! Ничего себе!

   Я побежала к бабушке, и она тут же выделила мне эти деньги. Велосипед был куплен, и целый день я каталась на нём, как на своём собственном.


   А на другой день к нам пришёл милиционер и велосипед забрал. Оказывается – велик был ворованным. Бабушка настолько перепугалась, что о своих пятидесяти копейках даже не вспомнила…


   ***


   В Барнауле наша семейка задержалась всего на три года. В седьмом классе мне пришлось опять поменять школу…


   Отец в очередной раз правду искал и доискался до степного села. Прожили там всего полгода в доме с русской печкой. Во дворе бегали куры с красивым петухом, которых очень скоро передушила небольшая собачонка, так что неожиданно поели щей с курятиной.


   Приятно запомнился дружный класс, простые незадиристые ребята. Здесь я считалась городской, на физкультуре демонстрировала упражнения на брусьях, выпускала с девчонками стенгазету, чувствовала себя чуть ли не лидершей.


   Но отец всё-таки вытащил нас в приличное место – посёлок городского типа – Яровое, так гордо заявляла мама. Он был построен рядом с солёным озером и большим нехорошим заводом.


   Папка опять ходил в начальниках по связи, сразу дали двухкомнатную «хрущёвку», мать опять устроилась машинисткой, то есть нам как бы крупно повезло!                                  

 

© Copyright: Света Цветкова, 2012

Регистрационный номер №0066734

от 31 июля 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0066734 выдан для произведения:

м

                                                 « Не поэт.  Зовусь я Светик.

          От меня вам всем приветик» 

                            (Незнайка, прости за плагиат).

 

 

 

Глава 1.

 

«Снова цветут каштаны, слышится плеск Днепра…». Часто  в своём детстве слышала эту песню по радио о красивом старинном Киеве, помню себя в нём  лет с четырёх, считаю своей родиной. Жаль, что такой город стал теперь таким «далёким». Разбросалась разноцветная пирамидка из стран и людей по одной шестой части суши, трудно собрать.

 

Жила там с башкой Лизой (бабушка, баушка, башка), Царство ей Небесное.  Простая труженица, не брезговала никакой работой, мыла у киевских евреек окна и полы за рубль, радовалась любой копейке. Не шибко улыбчивая и совершенно безвредная. Так случилось, что была я у неё за третью дочку. Мать свою не помнила, отца не имела, увезла меня башка  от неё совсем маленькой, растила и очень  привязалась.

 

Послевоенный Киев  вовсю строился и не был голодным городом в середине пятидесятых, всё—таки столица Украины. Башка работала в городской бане, почти в самом центре, недалеко от Крещатика. Там же мы снимали угол в полуподвальном помещении, у одной одинокой женщины. Потому все центральные магазины были наши. В них и тогда  царило полное изобилие. И самые вкусные в мире «Мишки», «Красные шапочки», жареная рыбка целиком и кусочками, копчёная и докторская колбаска, сырки в шоколаде, ванильные булочки с изюмом… Их аромат забыть невозможно. Сейчас в магазинах тоже всего полно, но почему—то не такое аппетитное и привлекательное. Может быть, ощущения притупились, может, продукты переродились, а может, мы не такие голодные, слава Богу!

 

 

Башка баловала меня, хотя с деньжатами было не густо. Но сто грамм хорошей колбаски и кусочек жареной рыбки мы себе позволяли. Порой я капризничала, плохо ела, как ей казалось. Как—то зажарила в духовке утку с яблоками по моей прихоти, но кушать баловнице уже расхотелось. Она рассердилась, начала есть сама эту утку, подавилась косточкой. Забрали мою бабулю в больницу. Целую неделю пришлось жить с чужой тётенькой.

 

Убиралась она у старых артисток. Ох, и пылищи в их квартирах! Все в антикваре, а бардак, как на старом складе. Толстые, вальяжные тётки уборщицу свою любили. Иногда одаривали старыми платьицами из своего гардероба, которые успешно перешивались на меня. 

 

В круглосуточный детсад устроила меня  всеми правдами и неправдами. Умела поплакаться, унизиться, упросить, если надо. В меру услужливая, очень Бога боялась и чтила. Послевоенный детсад не чета нынешним. Тогда думали о будущем поколении, растили строителей коммунизма. В нашей группе на полу лежали два толстые шикарные ковра, было полно игрушек, каждый вечер нам показывали диафильмы, в летнюю пору днём спали на верандах, а на территории росли огромные акации, яблони, сливы, шелковицы.  Но мы плохо ели фрукты, их было много, а потому не хотелось. Зато однажды наелись каких—то зелёных калачиков. Воспитательнице наябедничали, нас отвели к медсестре, дали по ложке горького лекарства, может касторки, и поставили на коленки, чтобы запомнили. Всё обошлось, выжили…

 

А ещё водила меня башка по рынкам и церквам. Сошьёт простой халатик, и пойдём его продавать, если нечаянно уроним, то продадим обязательно. Купим на вырученные денежки селёдочки с душком и тут же, где-нибудь притуляясь, съедим без хлеба. Значит, организм требовал, коли слюнки, от одного запаха текли.

 

Церквей в Киеве всегда было много. Крестили меня уже большую, лет пяти, башка заставляла целовать иконы, учила креститься, сама носила крестик на ниточке и повторяла простые молитвы: «Господи, прости, помилуй и сохрани нас от лукавого…». И те  спасли её с дочками от пуль и бомб с немецких самолётов, голодной смерти в военное лихолетье и дали жизнь нам.

 

Помню Софийский и Владимирский соборы. Красота душевная,  доступная для восприятия. Особого трепета не чувствовала, мала была. Но росписи очень нравились, не хуже, чем в детских книжках, яркие, крупные и понятные: вот боженька на небе благословляет нас, вот красивая тётенька протягивает ребёночка людям.

 

Перед самой пенсией довелось побывать за границей. Видела их соборы, они другие, более величественные и сложные по архитектуре. Там всю картинку видишь сразу, как вошёл. Просторный зал, мозаичные окна, мраморные полы, всё блестит и сверкает, несмотря на полумрак.  Почему—то отвлекают скамейки, хотя понятно, что это очень удобно. Видно терпение нашего народа воспитывалось стоянием на ногах всю церковную службу, да ещё по три раза в день.

 

 

У Владимирского собора обычно проводились всенародные открытые диспуты для публики. С одной стороны церковный иерарх, с другой — какой-нибудь партиец. Якобы доказывали друг другу, что или кто есть, а чего нет. Всё было под контролем, как хорошо отрепетированный спектакль. Но окружающая толпа слушала их с интересом. И мы, постояв немного, шли по своим делам.

 

В первый класс пощла  в красном фланелевом платьишке, без портфеля. Моя старшая родительница опять, где надо, поплакалась, пожалилась и устроила меня в Дарницкий интернат. Он только что открылся. Всё там было новое, пахнущее. Для детей хорошая, добротная одежда, завтраки с докторской колбаской, приятные и умные учителя.   Осенью выдавали в интернате новые пальтишки. Вызывали по очереди в кабинет коменданта. Там воспитатели обряжали нас по росту и размеру, меня одели в красное, спросили, нравится ли. Не постеснялась, сказала, что нет, что нравится то, которое лежит отдельно на шкафу — цвета морской волны, заприметила его сразу, как вошла. Пальтишко не пожалели, отдали.

 

Под Новый год ставили в интернате спектакль «Двенадцать Месяцев». Изображала в нём белочку, а стихи  декламировала всегда громко, с выражением. Наверное, за них, а может с бабулиных хлопот, получила «Похвальный Лист» в конце года, единственный за всю десятилетку. Во–первых, часто школы меняла, приходилось каждый раз доказывать про себя всё сначала, во–вторых, способностей маловато, брала старанием. Не помню, чтобы очень радовалась первому успеху, так как неожиданно свалилось другое событие.

 

Как–то позвали меня с перемены в класс. Возле учительницы стояли молодые мужчина и женщина, как оказалось — моя мать со своим мужем.  Отнеслась к нечаянной встрече совершенно спокойно, мне было уже восемь лет, любила свою бабушку, помнила с детства только её, но в душу закралась тревога…

 

Мать приехала в Киев в надежде найти работу и обустроить здесь жизнь, но этого не случилось. Идти на завод или стройку — не было прописки, да и жильё найти большой семье очень сложно, а потому молодые, гордые, очень независимые родственники завербовались на целину.

 

        Мамкин муж  со своими пятью классами образования умел всё. Мог шоферить, знал телефонные и электрические сети, столярничал, прекрасно рисовал, был просто красивым, высоким мужчиной. Если бы не нрав бывшего детдомовца. У него с матерью уже тогда было двое детей, мне об этом мало рассказывали.

 

Погостили родители недолго, а когда провожались на вокзале, я вдруг дёрнулась, закричала, заплакала, потянулась к матери, и все решили, что пора ребёнку воссоединиться со своей семьёй.

 

Глава 2.

 

Осенью повезла меня башка Лиза к мамке. Тащились на поезде очень долго, везли ведро мочёных яблок, ещё каких–то гостинцев. В вагоне полно орущей молодёжи, может комсомольцы, может бывшие зэки, но все ехали поднимать целину, как–то устраиваться в жизни, искать лучшей доли, более сытного дома. Видать, обжитые места надоели, либо не приняли и не помогли, кто–то хотел спрятаться подальше, кто–то повстречать судьбу. Романтиков не приметила. Это в фильмах красивые и сытые москвичи бросают свои благоустроенные квартиры и мчатся за тайгой и туманом. Можно, конечно, и съездить, если есть куда вернуться.

 

Встретила нас одна мама на каком–то полустанке, потом пылили на попутке. Кругом бескрайняя степь, нас обгоняли гружёные пшеницей самосвалы, наконец, добрались до их зерносовхоза.

 

Мать работала в магазине, маленький братишка под приглядом трёхлетней сестрёнки обитали дома вдвоём, их батька шоферил, а я пошла в школу, где впервые сменила фамилию,  и заимела законного папку.

 

Проучилась недолго, пшеницу убрали, немного пособирала с новым классом колоски с полей, и  переехали всей семьёй в таёжный рабочий посёлок, где валили лес и строили дороги.

 

Отец мог найти работу где угодно, правда, ненадолго. Был горяч, несдержан, упрям, матерился многоэтажно, мог грохнуть кулаком по столу, если закипело внутри, дрался с мамкой — та ведь не смолчит. Но очень работящий, совершенно непьющий, умелец Левша — золотые руки. Любое жильё благоустроит, проведёт свет, сложит печку, построит дачу, выроет погреб, всё починит, обновит. С таким мужиком не пропадёшь, надо только хвалить и ублажать за заботу. А главное, он никогда не выглядел недоучкой, умел прифрантиться, причём по–городскому. Если бы не мамкины нервы (тяжёлое последствие пережитой войны), может, до сих пор бы жили одной семьёй…

 

Была уже поздняя осень. Мать с башкой долго быть вместе не могли, да и Сибирь не  Киев. Пора было мне с ней прощаться, такая тяжесть колом стояла в груди, как будто кто умер, старалась не показывать этого, боялась насмешек отца с матерью. Отец повёз нас на вокзал на своём самосвале. Я смотрела в боковое окно, чтобы он не видел моего лица и слёз. Башку проводили, я осталась. Дома мать спросила: «Ну, как Светка?», «Даже не плакала» — ответил он. Это был мой первый взрослый поступок. Подавила в себе все эмоции, все слёзы, капризы. Детство ушло с отъездом моей башки.

 

К новой семье и жизни нужно было привыкнуть. Старалась не огорчать своих родителей, быть послушной, не дерзить, хорошо училась, помогала по дому, но сердцем была с ней в Киеве. Когда увиделись  позже, она огорчённо вспомнила, почему я  даже не заплакала при нашем расставании. Объяснила  всё, но удивилась, что любя меня больше, чем своих дочек, бабуля не поняла и не почувствовала тоски родной души.

 

Вспоминая свои детские переживания, обиды и несправедливость взрослых,  понимаю умом и сердцем, какое  огромное, почти адское терпение  и чуткость нужно иметь, чтобы теперь, будучи взрослой тётенькой, не обидеть своих маленьких близких. Корю себя потом за  нервный окрик, не сплю ночами, обзываю себя дурой, а поздно. У этих маленьких тоже есть своя память, своё понимание происходящего, и наша усталость и несдержанность  будет понятна им только через много лет.

 

Мать любила литературу, покупала нам книжки и пластинки, выписывала детские журналы, знала наизусть уйму стихов. Имея семилетку за плечами, была очень грамотной, энергичной, современной и общительной из–за очень насыщенной событиями жизни и генов своего отца — моего деда Семёна.

 

******************************************************

 

Он  воевал на гражданской за красных и белых, позднее раскулачивался и погиб в Питере в самом начале отечественной, куда ездил на заработки.  Возможно по политическим причинам, возможно, попал под бомбёжку, а официально пропал без вести. Так, матери  со своей сестрой и бабушкой Лизой своими женскими силёнками пришлось уходить, убегать из горящего Ржева, прятаться в стогах сена от трассирующих с неба пуль, часто жить подаянием, на попутках, пешком, по–всякому, добрались до Кавказа. Намыкались вдоволь, всё искали хлебных мест. Потом осели на Украине,  мать же занесло в Молдавию. С семью классами образования всегда имела чистую, культурную работу, как сама говорила. Уборка квартиры — это не по её натуре. Ей бы в институт…. С её напористостью и очень приятной внешностью, губернаторшей бы стала. Только учиться тогда было не в чем, все думы о куске.  До сих пор к хлебцу относится трепетно: купит, долго вдыхает его аромат, медленно с удовольствием ест. Почёта и уважения добилась, работая на автозаводе в Тольятти, получила хорошую пенсию, квартиру.

 

******************************************************

 

Построили кусок дороги и переехали на лето в другой посёлок. Опять новое жильё, опять благоустроились. Хорошие щитовые домики, кругом тайга, цветы — огоньки, высокие заработки, мать в шикарном китайском халате, дети сыты.

 

Но  отец и здесь долго не проработал, с кем– то из начальства на принцип пошёл, и поехали мы своей большой семьёй и кухонными столами уже в какой-то райцентр Алтая. Там папка был самым главным начальником по связи.

 

Нам предоставили дом с большим огородом, на котором росло всё, что посадит мать, даже дыни с маленькими арбузиками. Какие пиры мы закатывали с соседскими ребятишками! Мешали в одну миску помидоры, огурцы, дыни, репку, зелень. Всё это съедалось, и никто не болел. Дети с нашей улицы собирались только на нашей территории. Их мамки такого пиршества и пиратства ни в жисть бы не допустили. Мать солила очень вкусные огурцы с помидорами в бочках. Всё туда клалось на глаз, специй не жалела, получалось ядрёно и красиво, помидорки блестели, огурчики хрустели. Местные тётки, хоть и жили всю жизнь в деревне, а солить и квасить не умели — всё от скудоумия и жадности.

 

Была у меня там подружка Зоя. Скромная, красивая девочка из сосланных поляков, тогда мы об этом не говорили. Бегали друг к другу в гости, мыли вдвоём друг у друга полы, считалось, что это нормально. Мать после уборок отрезала по куску белого хлеба, сверху посыпала сахаром, и мы довольные шли на улицу. Её мама нас не угощала, у них в семье не принято было таскать хлеб из дома. Зойка немного стеснялась, но мы всё равно крепко дружили.

 

Отец перед кем–то из краевого начальства хорошо засветился, и его пригласили на работу в Барнаул. И мы опять потащились с кастрюльками и книжками на новое место жительства. Нам дали жильё на первом этаже двухэтажного дома. Там батька вырыл что–то типа погреба, прямо из большой комнаты. Это была целая столярная мастерская. Инструмента всякого покупал великое множество, мать порой ворчала, зачем потратился на очередную железку. И когда, после двадцати лет семейной жизни, уходил к другой даме, то взял только его, видимо, самое дорогое, что имел.

 

Столярничал с упоением. Сначала рисовал своё будущее изделие на бумаге, получалось очень красиво, потом всё нарисованное точно воплощалось в стол, табуретку, настенный шкаф. Мог даже смастерить настольную лампу и украсить её абажуром. Потом шёл с матерью на барахолку и его столярный шедевр продавался тут же. Затем покупали  гостинцев, хорошего молдавского  вина  и отмечали очередную продажу стола в узком семейном кругу. Мать умела устраивать маленькие праздники.

 

В нашем доме жило много детворы, а вокруг него был большущий двор. За три года сдружилась со всеми, но бывало всякое. Ссорились, мирились, даже дрались иногда, сажали цветочки, проводили весенние воскресники, играли со взрослыми в волейбол, таскали через соседский забор ранетки, ставили спектакли и концерты.

 

Выступать прилюдно на самодельной сцене я очень стеснялась, а вот всё организовать, придумать, распределить роли, всех завести, упросить участвовать вредных мальчишек — это могла. Вместе клеили и красили бумажные шапочки, фартучки, юбочки, бантики. Наши спектакли и концерты все ждали, народ в доме жил простой, телевизоры имели немногие, они ещё только входили в обиход, зрелищ не хватало. Объявления рисовали заранее, зрители приходили со всей улицы, артисты волновались, я — особенно. Но нам так громко хлопали, так дружелюбно поддерживали, что мы приятно алели и были довольны успехом. С той поры стала мечтать сделаться артисткой, наверное, как все девчонки этого возраста. Мечта осталась мечтой. Многое в жизни зависело от обстоятельств. Да и низкая самооценка не  для кино. А может, стала бы как Волчек или Немоляева…

 

Книжки тогда читала запоем. Недалеко от нас находилась детская библиотека в небольшом деревянном доме, с читальным залом и уютными старыми диванами. По выходным туда набивалось полно детей. Всех «Мушкетёров» перечитала, сидя в углу такого диванчика. От романов Дюма и Гюго веяло нежной романтикой и уносило из холода и скуки в далёкую Францию, почти знакомый Париж. Видела его как наяву: мосты, улочки, крыши, величественный Нотр Дам, королевский Версаль. Побывав воочию, не разочаровалась, было ощущение, что жила там раньше, может птичкой в жизни прошлой…, (муж говорит собачкой).

 

Хорошо каталась на лыжах, иногда приходила первой под одобрительные крики мальчишек. Стала им нравиться, но как–то не взаимно; тому, кто мне нравился, я не нравилась, и — наоборот. Помню, однажды вызывают меня к завучу. Трухнула слегка: «Что такого сотворила? …» А там сидит родительница мальчика из параллельного класса, который якобы успел в меня влюбиться. Давай пытать: кто я, чем занимаюсь, как учусь. Стою перед всей учительской  и понять не могу, что им всем нужно. А когда мамаша сказала, что её сынок не может учиться из–за большой любви ко мне, я разревелась, было так стыдно, а главное — обидно, что мальчишку этого в глаза плохо помнила. Во, дурёха! Радоваться надо было такому успеху. Но в то время нравственность шибко блюли, в школе, да ещё в шестом классе, думать о подобном нельзя было. Хорошо хоть родителям ничего не сказали.

 

Иногда мама посылала на рынок специально за треской, ходила с удовольствием. С едой в те годы совсем худо стало. Одну из зим ели только тушёную капусту с томатным соусом. В Барнауле самый центр, с проспектом Ленина, был похож на город, всё остальное — огромная пыльная деревня.

Рынок от нас находился очень далеко. Чтобы дорога не казалась скучной, покупала пятьдесят граммов леденцов ассорти, и с подружкой, болтая обо всём на свете, доходили до места, возвращались с уловом. А потом дома жарили тресочку, и на следующий день мать спокойно уходила на работу, зная, что дети с обедом.

 

Только и здесь наша семейка задержалась всего на три года.  В седьмом классе пришлось опять поменять школу. Отец в очередной раз у начальства правду искал и доискался до степного села Табуны. Прожили там всего полгода в доме с русской печкой, во дворе бегали куры с красивым петухом, которых очень скоро передушила небольшая собачонка, так что неожиданно поели щей с курятиной. Приятно помнится хороший дружный класс, простые не задиристые ребята. Там я считалась городской, на физкультуре демонстрировала упражнения на брусьях, выпускала с девчонками стенгазету, чувствовала себя по–домашнему, а иногда  лидершей.

 

 

 Но отец всё–таки вытащил нас в «приличное» место — посёлок городского типа — Яровое, так гордо заявляла мама. Он был построен рядом с солёным озером и большим нехорошим заводом. Папка опять ходил в начальниках по телефонам. Сразу дали двухкомнатную хрущёвку. Мать устроилась машинисткой. То есть, нам, как бы, крупно повезло.

 

При такой мобильной жизни с кругозором обстояло всё нормально. Меняя часто школы, приходилось подстраиваться под традиции, условности, порядки. Оттого, где бы мы ни жили, мне всегда непросто с аборигенами, замечала, что и матери трудно. Она рассказывала, как презрительно дразнили её — «куированую» местные девчонки: «В бе–лай ша–па–чке ха–дила, га–ва–рила бы на – А»,— это в детстве, а в возрасте — доставали попрёками, что они проработали на данной территории больше, а потому благ и уважения должны иметь соответственно.

 

Сама становилась старше, понимала, что жизнь это не только игры с концертами, но и отношения между людьми, самое сложное, что есть на свете. Даже, если хорошо с учёбой или работой, а с людьми не клеится, то не хочется ни учиться, ни работать, а надо.

 

В Яровом сразу пошла в новую школу, рядом с домом, только что отстроенную. Она была у меня седьмой по счёту.  Дома мать варила кастрюлю борща со шкварками  и пшёнки нам на обед. Если добавить в тарелку с борщом ложку каши, это очень вкусно. А ещё топили сахар, втихаря от мамки, делали ириски, разнообразили своё меню сами. (Почему–то о еде всегда самые яркие впечатления…).

 

В школе сдружилась с тремя девчонками: Жанной, Олей, и Зоей. Все мы были умненькие и симпатичные. Серьёзная Зойка замечательно, по–взрослому, писала сочинения; (в этом мы конкурировали) и учительница по литературе по очереди зачитывала наши опусы, большеглазая Жанка по–московски одевалась (её тётка жила в Собинке, а  это рядом с Москвой); Ольга мечтала стать юристом, а для начала — раздобыть Уголовный Кодекс. Заходили друг к другу пошептаться, доверяли свои девичьи секреты, влюблялись поочерёдно в мальчишек, грустили, что ещё не целовались, активно участвовали в школьных праздниках и вечерах, ездили в колхоз на летнюю практику, где чего–то по–настоящему строили, ходили в поход, почти не ссорились, т.е. становились большими девочками.

 

Здесь  получила аттестат о законченном среднем образовании. Последнюю четверть десятого класса жила у Ольги, т.к. моя семья покатила в Тольятти, строить новый автозавод. Куда ж без нас…! Мать сначала отпустила отца одного, потом поняла, что погорячилась: красивый молодой мужик один долго не залежится. Сами, без него, быстренько собрали вещи, опыт по этой части у нас огромный, погрузили в контейнер, купили билеты на паровоз, и мамка с ребятишками понеслась вдогонку мужу. 

 

Впереди маячили гос.экзамены, сдала их на пятёрки. Оставался только выпускной бал. Билет на поезд купила заранее, платье белое, с миленькой оборочкой, сшила, в первый раз накрасила ресницы. Праздник прошёл прекрасно: с шампанским, дефицитными конфетками, зелёными огурчиками, танцами без света. Ходили встречать утреннюю зарю над озером. Парочек в нашем классе почти не было, никто особо не уединялся, потому на вокзал провожалась дружной толпой, только переоделась и взяла свой чемодан.

 

Меня ждала дальняя дорога, неизвестное и неизведанное. От того особой грусти не чувствовала, с девчонками перецеловалась, с ребятами за ручку распрощалась, села в вагон, поезд тронулся. Прямо кино…

 

Через минуту ко мне подошла проводница и подала школьную тетрадку, сказала, что просил передать молодой человек. Развернула её, а там стихи мелким почерком. Жутко покраснела, стало неудобно перед попутчиками, совершенно чужими людьми. В вагоне жарко, открыта форточка, тетрадку отправила туда. Проводница глянула на меня с большим укором и прошептала, что зря. Позже с этим согласилась, хотя бы прочитала, «пятиклассница несчастная». Вечно переживаю и оглядываюсь, что там обо мне подумают, (да ничего путного).

 

С девчонками некоторое время переписывалась, потом пути–дороги разошлись. А об авторе заветной тетради ничего не слышала. Серьёзный, очень деловой, неглупый мальчик, главный кинооператор в школе, прораб по строительству на летней практике. Думаю, не пропал, если не спился. 

 

Глава 3.

 

Поначалу моя семья нашла себе место в посёлке Винтай, на самом берегу Волги, недалеко от Тольятти. По сравнению со степным Алтаем здесь очень живописно: и лес в цветах, и Волга в Жигулях. Имели комнату в большом бараке с общей кухней. Родители работали, но не  на автозаводе, там пока нужны были только строители. Брат с сестрой учились.

 

Попробовала поступить в институт, не получилось. Пошла в Тольяттинское тех. училище с хорошей стипендией, чтобы прокантоваться год, жила на квартире у какой-то бабульки.

 

Трудное и неуютное было время. Ходили с матерью по городу, заглядывали в чужие окна, никто нас тут не ждал. Но первой повезло всё–таки ей. Устроилась в отдел кадров, опять машинисткой, именно на ВАЗ. Перетащила туда своего мужа, и он инженерил по телефонам, а потом пристроила меня в архив отдела Главного механика.

 

Через два года я поступила в местный политех, единственный институт в городе, на факультет машиностроения, чтобы быть в унисон  с предприятием. Конечно, это не моё! В школе дружила с математикой, порой одна из класса решала задачки из тригонометрии, любила общественную деятельность. Классная руководитель даже характеристику составила по моим способностям для поступления в педагогический на физмат. Но наша неустроенность и моя нерешительность покончили с иллюзиями и романтикой, а потому, пошла учиться рассчитывать зубья в станках, отличать метчик от плашки, пескоструйную установку от фрезерного станка.

 

Удовольствия от учёбы не получала, зато на заводе жизнь кипела, молодёжи скучать не давали. Записалась в кружок художественного слова, участвовала в КВНах, концертах.  Вечером училась, днём работала.

 

Наконец, родители получили сначала малосемейку, потом трёх, а затем — четырёхкомнатную квартиру в Новом Тольятти, потихоньку жизнь налаживалась.

 

Архивариусу платили немного, перешла в Прессовое производство ВАЗа контролёром ОТК. В цехе шумно, всё стучит, гремит, лязгает, пахнет маслом и железом, но очень чисто, светло и просторно. Огромные прессы, станки всех типов, контейнеры с готовыми деталями. Автокары мчаться как по проспекту, весь народ в делах, без суеты. Видела, как из листа металла прессуется каркас, который начиняется разными детальками, и из ворот Главного корпуса вылетает сверкающий автомобильчик.

 

ВАЗ строился по проекту ФИАТа, поэтому на заводе работало много итальянцев. Молодые и не очень, в основном доброжелательные и простые мужички. Учили нас разметке и эталонированию. Все они, верующие люди, носили своих мадонн на золотых цепочках, а мы —  комсомольцы пытались доказать им на пальцах первичность материи, внушали идеи научного коммунизма из школьной программы. Сейчас мне смешно, они не смеялись и вообще относились к работающим женщинам очень уважительно и никаких скабрезных шуток не допускали. 

 

После снизошедшей на нас «свободы с демократией», многие наши граждане тоже надели кресты на толстых цепочках, прикрылись ими от тяжких, и, не очень, грехов, дружно пошли в церковь, молятся только когда что–то хотят заиметь.  Ладно, если бы верили и сердцем и душой. Живём среди людей, а не святых, порой приходится  лукавить, выкручиваться, жить—то надо, но подличать и  кидать друзей очень некрасиво, спокойнее быть законопослушным дураком  перед государством и Господом.  Лишь бы здоровья внукам, сыну с невесткой и нам с мужем. Остальное от трудов праведных, уж, что заработали… Я Бога чту и боюсь на генном уровне. Бабушка Лиза рассказывала, что, когда она маленькой тяжело заболела, то батюшка, только пообещав взять грех на себя, смог уговорить  ребёнка кушать молоко и масло в пост.

 

Друзей в Тольятти имела множество, но самой близкой была однокурсница  Кларка. Сердечного дружка, как говорила моя башка, не завела пока. Нравилась ребятам, иногда ненадолго влюблялась, дружила и с заводскими, и с институтскими парнями. Служил один плохенький поэт в армии, переписывалась с ним. Звали замуж… Только к замужеству относилась серьёзно. В Алые паруса не верила, бежать в ЗАГС наобум не хотелось. Короче, «…ждала, ждала, природа, снег выпал только в январе», а потому отводила душу по общественно–комсомольской линии, активничала со страшной силой, выступала со сцены на всяких конкурсах, получала за это призы. А в феврале 72 года ездила с командой ВАЗовских КВНщиков в Москву. Играли там с городом Фрунзе. Я здорово переволновалась, проиграла очко своей сопернице по конкурсу, переживала жутко, но эпизод тот вырезали и по телику показали всё только достойное. Насмотрелась тогда на Москву, на живого Маслякова, навезла себе и своей семье подарков, всяких редких вкусностей, вернулась как из–за границы.

 

Летом этого же года послали в пионерский лагерь вожатой. Лагерь назывался «Находка», очень хорошее название, а главное в яблочко. С пионерами работала легко, весело, с выдумкой и удовольствием, они меня любили, всё получалось, ходила в лучших вожатых, наградили за это путёвкой, ездила по Волге на теплоходе. Надо было идти в педагоги, стала бы хорошей училкой. (На внуков бы сейчас тот задор, но дикая усталость и лень сковывает мышцы и мысли, куда что делось, видимо всему своё время).

 

Не повезло с профессией, зато повезло с мужем, нашла его в этом лагере. Поехали мои пионеры на «точку» к военным с шефским концертом. Тут заметила, одного очень утомлённого солнцем и гарнизонным распорядком дядечку. Сидел на бордюрчике, окружённый местными детишками и солдатиками. Почему тогда подошла к нему? Подошла и заговорила, куражу хватило. Он ответил, поболтали о книжках, Ромэн Роллане, а через пару дней приехал с ответным визитом и бутылкой дешёвого «Ркацители» в лагерь. Невысокий, плотненький, черноглазенький лейтенант, совсем даже не старый, попивал из горлышка  винцо, и своей напускной  расхлябанностью, хотел покорить девушку. Однако понял, что с этой пионеркой лучше по–нормальному. Повстречались лагерный сезон, потом я уехала в город, он остался со своими ракетными установками.

 

Осенью прислал письмо и приятно удивил: как грамотно, красиво и поэтично можно отобразить своё настроение, если хочешь понравиться. Сама так могла… Мать тогда сказала: «Вот это парень!». После Нового года прикатил в Тольятти и купил моих родственников простым и приятным обхождением, уверенностью в себе и двумя бутылками хорошего вина. Правда, девушка осталась без конфет, но это ничего, обошлась, «консерваториев не кончала». Знакомый оказался совсем другой, чем летом, умный, интересный, взрослый молодой человек, таких кавалеров у меня ещё не было, потому понравился, флюиды всё–таки зацепили девичье сердце, это тот самый крестовый король, которого нагадывала бабушка Лиза, и… наступил черёмуховый май. Захотелось замуж, хороших перемен, собственную семью, жильё, кастрюльки. Обоюдное предложение сделали. 

 

Он откомандировался в Свердловск за материнским благословлением. Вернулся с обручальными кольцами. Нечаянно встретила его с полным помойным ведром на лестничной площадке перед мусоропроводом. Вот из–за полного ведра и живём уже ровно тридцать лет и три года.

 

Свадьбу назначили на июль, жених навёз болгарского вина, мама накупила уток. У собственной портнихи  сшила платье из белой парчи. Гуляли три дня: и дома, и в лесу. Приехали три брата жениха, подарили три самовара.

 

В свадебное путешествие поехали по родственникам на Урал и в Киев. Наездились вдоволь, перезнакомились семьями.

 

В Свердловске молодой супруг решил представить жену своим подружкам, почти светским львицам, столичным штучкам уральского разлива. Такими они себя изображали перед простой заводской девчонкой. Поязвили, покрасовались, но кривляться и умничать в унисон не стала. Таков мой Моральный Кодекс: стараюсь ограждать себя от тех, кто не понравился, на любовь не напрашиваюсь.

 

В Киеве вместе гуляли по моим любимым местам, показывала город мужу, мой дядя водил нас на киностудию «Довженко», видели, как снимался эпизод из фильма «В бой идут одни старики», подарили бабушке один из самоваров.

 

Глава 4.

 

Сроднились между собой. Потихоньку прирастали сердцем и душой. В Тольятти прожили недолго. Супруга посчитали перспективным, предложили остаться в армии кадровым военным, почти сразу дали должность и ключи от квартиры в городе Куйбышеве. Будучи в интересном положении, с удовольствием собрала уже совместно нажитые вещички и отчалила  с мужем к новому месту службы. Мне ли привыкать! Началась совсем взрослая и самостоятельная жизнь.

 

Тогда к армии и офицерам относились с достойным уважением. Мать считала, что Светке крупно повезло: Светка теперь богатая и независимая. Мой взрослый сын сейчас тоже военный, только ценности изменились, а вместе с ними —  жизнь, и потому целый подполковник живёт уже скоро десять лет с семьёй в общаге, пока без просвета. Сейчас в почёте только большие деньги, локти и кулаки. Всё по-Грибоедову и другим русским классикам позапрошлого столетия, можно нового не сочинять. Потому, без претензий на литературность, описываю происходящие со мной события, не вникаю в дрязги современного бытия, не углубляюсь в философию, про которую ничего не знаю.

 

Сын родился почти в рождество 1975 года. Ох, и больно было.  Орала, стонала, каталась головой по подушке, но, слава Богу, разрешилась…. Привезли маленький комочек домой.

 

Через месяц устроили что–то типа крестин, совместили с новосельем. Приехала в Куйбышев мама с сестрой, которая вышла замуж через год после меня, хотя моложе на пять лет, шустрее оказалась. Не было только отца, последний шедевр от него, это кроватка для моего сына. Отношения с мамкой и нами прекратил, как отрезал, женился на врачихе, через год родил близнецов, оказалось, что ещё совсем молодой мужчина, начал новую жизнь. Мать долго переживала, пыталась тоже изменить судьбу, потом привыкла быть одной, так и состарилась в гордом одиночестве, хотя душой лет на тридцать пять.

 

Муж много ездил по командировкам, оставалась с сыном одна, очень тосковала, скучала, ждала. Осваивала профессию мамки, училась кормить малыша, ухаживать за ним, лечить. В голове  работала одна мысль, только бы не заболел. Супруг был хорошим папкой, для этого он уже созрел, помогал, как мог, вставал по ночам, стирал пелёнки, обеспечивал продуктами из бригадного магазинчика.

 

Потихоньку наживали барахлишко на лейтенантское жалованье. Разводила цветочки, училась готовить всякие кулинарные изыски, варить варенье, печь пироги. Оказалось непросто, благо благоверный не избалован, лопал всё подряд и нахваливал хозяйку.

 

Сложился там очень тёплый армейский  дружеский круг, всего четыре семьи. Все разные, но умненькие и интересные ребята, проводили вскладчину праздники, загорали летом, отмечали весело дни рождения, учились друг от друга всяким житейским премудростям. Больше такой лёгкой и приятной компании у нас не было. С возрастом теряется искренность, приходит недоверие, замечаешь в глазах у людей одно, а на языке другое, ситуации усугубляются, друзья порой тяготят, проблем хватает своих. Потому сейчас живём в основном своей семьёй: мы с дедом, сын с невесткой, любимые внуки и телевизор. А друзья —  это приходящее, как морские волны, накатили, обрызгали, замочили и разбежались…

 

Сын подрастал, становился интересным мальчонкой. Обожал машинки, особенно огромный деревянный БеЛАЗ, толкая его впереди себя, мог без устали наяривать по двадцать кругов вокруг нашей пятиэтажки, хорошо рисовал, рано освоил алфавит и начал читать книжки, писал батьки письма в картинках, любил наряжаться в Рафферти (мафиози из фильма). Перешивала на него офицерские рубашки и штаны. Смотрю теперь на внуков: всё повторяется, как фильм с продолжением, дай Бог, чтобы самое лучшее.

 

Устроили его в ясли, пора было искать работу. Учёбу пока забросила, взяла академку и устроилась на «Прогресс» — огромный завод, один из многих п/я в Куйбышеве. Работала опять контролёром в большущем цехе, похожем на стеклянный куб, который виднелся из окон нашей квартиры. Внутри светло, просторно, очень интересно, но шумно. Наблюдала, как уникальный станок с программным управлением целиком растачивал  спускаемый аппарат, как собирали «Восток», как клепали военную технику. Симпатичные девчонки в белых халатиках отслеживали технологический процесс.  Хороший коллектив и начальник, но ненадолго.

 

Впереди замаячил Урал и очередная звёздочка на погонах моего служаки, такова «селяви» военного человека. Ещё был обмен куйбышевской квартиры на свердловскую, чтобы не стоять в очереди и не жить на частной какое–то время. Стала совсем взрослой тётенькой, сумела дать чиновнице взятку (25 рублей плюс коробка конфет) и всё получилось. Даже зауважала себя после такого «героического» поступка.

 

Опять сборы, вещи, контейнер — обычное дело. Папка встречал нас в Свердловске. У сынульки холщёвая сумка с игрушками наперевес, у меня чемоданы. Папулька наш умилился на сыночка и повёз  к своей маме, месяц пожили там, а пока —  я делала ремонт в «новой» квартире. Приятное занятие — симпатичные обои, в тон занавесочки, стеклянные двери в цветочек (сама придумала), солдаты — строители из соседней части за небольшую плату помогли сделать ванную. А как приятно доставать из коробок нажитые тарелочки, фужерчики и всё это опять расставлять по полочкам. Всё–таки распаковывать коробки намного приятней, чем упаковывать.

 

Сына определили в садик, мне помогли устроиться на Уральский электромеханический завод, конечно контролёром. Опять замечательное предприятие, высокие технологии, белые халаты и чепчики, тапочки, чистота, порядок, молодой коллектив. Моя мастерица узнала, что у меня незаконченное высшее образование, настояла, чтобы  я продолжила учёбу. Восстановилась в институте на заочное отделение. Через два года получила диплом и перешла в отдел работать конструктором.

 

Под чутким руководством чего–то изобретала: в основном, жгуты к приборам. Народ в отделе очень интересный: все язвы, молодые интеллектуалы; сарказм так и пёр, слова нормального не услышишь, всё с подтекстом, с иносказательной интонацией. Позже  вычитала в какой–то газете, что августовский переворот в умах совершили специалисты с почтовых ящиков. Совершили, только благами попользовались другие.

 

Каждую осень всем конструкторским отделом ездили в колхозы, убирали картошку. Мне в основном приходилось кашеварить. В какой–то местной газетёнке даже тиснули маленькую заметочку: «…, а конструктор Г.С.А. готовит очень вкусное варево», (как про хрюшек…). Просто старалась для общества, да и крестьянский труд не по мне.

 

В обязательном порядке ходили на демонстрации в революционные праздники, иногда с продолжением, есть что вспомнить: слегка подемонстрируем свою солидарность между собой, выпьем немного водочки, закусим колбаской, похохочем и попоём в удовольствие, потом идём продолжать праздновать по домам у ящиков. Посмотрим концерт с блистательной и почти родной Пугачёвой, кино «Офицеры», Гостей  Зарубежной эстрады, отоспимся,  навестим родных  мужа  и можно опять на работу.

 

В Свердловске в основном поддерживали отношения с сокурсниками мужа. Они тоже переженились, поэтому общались семьями. Мне больше импонировали ребята, чем их жёны. Все они уже разошлись со своими супружницами, не зря их не любила, непростые тётеньки, неискренние: претензий — целая задница. У нас в семье проще: я терплю, меня терпят, бывает  поорём друг на друга командирскими глотками, чаще молчим. Теперь «все бобики посдыхали, помидоры завяли», живём ради внуков, спасибо, есть кому водички подать.

 

Здесь сын пошёл в школу. Учился  для мальчишки нормально, мог бы и лучше, да, наверное, родители мало требовали от ребёнка. Придёшь к ним в класс в урочное время, а они со своей молоденькой учительницей сказки смотрят по телику. Две четверти проучился, точнее сказать проотдыхал, в Кыштымском санатории, болеть перестал, зато маленько разленился, пришлось воспитывать тапком. Но сочинения писал классно: коротко, образно и точно. Недавно какой–то профессор изрёк по телевизору, что хромосомы творчества доминируют. Пожалуй, прав дяденька. Замечтала, что пойдёт сынуля в журналисты, а он, как батька, опять в военные, да попал под раздачу, хотя под неё попали мы все.

 

После окончания третьего класса определила сына на лето в городской пионерский лагерь. Играл в Зарницу, перепрыгивая через обшитую досками яму, налетел на бордюр, порвал кишки. Меня срочно вызвали с работы, но его уже увезли в реанимацию, на попутке доехала до больницы, только туда не пустили. Со мной случился шок: не могла плакать, разговаривать, есть.

Вечером того же дня пришла воспитательница с пионерлагеря и уговаривала не подавать в суд (в мыслях даже не было). На третий день смогла разреветься, стало легче. Через две недели увидела сынульку, принесла ему игрушки и клюквенный морс, он расплакался, нервишки не выдержали, держался до сих пор партизаном. Врач сказала, что ребёнок очень мужественный и терпеливый. Кишки, слава Богу, срослись, спасибо хирургу, молодой, симпатичной женщине.

 

На заводе хорошо было с путёвками (на почтовых ящиках народ должен быть под присмотром), в отпусках дома не сидели. Стоили путёвки очень дёшево, а результат совсем не сердитый. Видели Иссык–Куль, Кавказ, отдыхали на море.

 

Часто брала с собой сына, чтобы расширял кругозор. У меня с детства развилась страсть к перемене мест: собрать сумку к отпуску почитай за счастье не потому, что перетрудилась, а из–за желания путешествовать, обозреть новое. И когда муж в очередной раз предложил переезд, почти в Москву, согласилась с радостью. На работе, как полагается, сделала отходную, на память получила очередную «военную песню»:

 

 

«Нынче в грусть —  тоску одеты все конструкторские лица,

Потому что наша Света, уезжает в град столицу.

Пусть щека слезой пылает, зависть спрячем мы подальше

А Светлане пожелаем стать скорее генеральшей!»

 

Их бы устами…

 

Глава 5.

 

У мужа появилась возможность повысить своё образование. Уральского политехнического и Харьковской академии оказалось мало. Теперь мы поехали учиться в адъюнктуре академии ПВО  и оказались в Твери.  Город не понравился сразу: очень грязный, совсем провинциальный, что дороги, что люди. Заметила, что в городах с комсомольскими стройками или миллионниках, народ интересней, чище и проще, потому как собран отовсюду. Кичиться нечем, все отношения начинаются с нуля, меньше склочности, а главное нет местной спеси.  А потому и понимания с уважением намного больше.

 

Но мы надеялись на будущее, якобы долго не задержимся, вот защитим кандидатскую, засветит, может Харьков, может Киев…. Зависли здесь на всю оставшуюся жизнь!

 

Кандидатскую, конечно, защитили и звание «полковник» получили, но квартирный вопрос решился только к пенсии моего «генерала». Всё перепуталось в Российском доме. Жили немного на частной квартире, потом одиннадцать лет в коммуналке, она же и  досталась — старая трёхкомнатная, со ржавым водопроводом.

 

Спасибо -  не на улице. Спасибо -  у себя дома, а не в границах ближнего зарубежья. Отдельное спасибо - за российское гражданство. Все деньги, что полагались к полковничьей пенсии, и  несколько отпусков ушли на ремонт  и благоустройство последнего окопа. Теперь «мой генерал» в запасе, преподаёт в той же академии, обожает внуков, живёт тем, что зарабатывает, пока здоровье позволяет.

 

В Твери несколько лет работала в НИИПа инженером, потом кодировала печатные платы в ЦПС. Здесь всем коллективом пережили августовский путч. Очень тягостное ощущение угнетало на протяжении трёх дней. Затем ненадолго — луч победы, якобы светлых сил, а дальше —  кому как повезло: кто смел или попал в струю, тот и съел.

 

Муж побывал год в Алжире, преподавал в военном училище, немного покупался в Средиземном море, поел фиников. Ненадолго приехала к нему и я. Но у нас своя революция, у них своя. Автобус с преподавателями обстреляли фундаменталисты, наших женщин отправили домой, мужья остались и жили почти как заложники. Самое светлое впечатление об Алжире — это цветущие розы в декабре и обслуживание в самолёте (вина и сока — хоть упейся).

 

После окончания школы сын поступил с батькиной помощью в Высшее Военное училище. Ездили к нему на присягу, возили гостинцы, посмотрели как устроился. На четвёртом курсе он женился на местной девушке. Побывали у них на свадьбе, познакомились со сватами, помогли, чем могли. К окончанию учёбы молодые родили мальчугана и переехали к нам. Первое время жили вместе, потом они получили общагу, захотели самостоятельности, своих сковородок и чайничков. Понятно, что взрослым семьям ужиться вместе непросто. У каждого свой нрав, семейный уклад, подстраиваться никому не хочется, каждый прав по–своему. Лишь бы жили в согласии, хотя бы, как их родители.

 

Потом родился второй внучок, который напоминает мне мою мать и сестру мужа вместе взятых — этакий гремучий коктейль. Деловой, эмоциональный, немного вредный, артистичный и очень обаятельный.

Внуки — это самое дорогое, что есть у нас с дедом. С ними порой устаём, без них скучаем. О них можно писать много, но не буду, пусть растут!

 

Сын совсем дяденькой стал, имеет своё мнение с мировоззрением. Учится в адъюнктуре, живёт своей семьёй, не больно разговорчив с мамкой. Приходит к нам с женой и детьми на воскресные обеды, так что по выходным  у нас праздник. Покупаем красного вина, детям — соков с конфетками. Обязательно готовим мясо, иногда свой пирожок с яблоками испечём, немного пообщаемся, слегка расслабимся. И опять трудиться.

 

Глава 6.

 

      После Алжира искала работу, а она нашла меня сама: выдержала небольшой конкурс и устроилась в городской ЗАГС. Считаю, что на последнем этапе своей трудовой  деятельности, почти перед самой пенсией, работала для души. Зарплату положили небольшую, да и та почти вся уходила на наряды и косметику для регистраций, поскольку ЗАГС на это денег практически не выделял. Выглядеть хотелось достойно, не хуже гостей брачующихся (есть такое слово). Это поведение не все в коллективе поняли, отнеслись ревностно. Был случай, что просто испортили новую блузку,  ляпнули втихаря пятно растительного масла на самое видное место, чтобы не строила из себя Золушку.

 

Кабинет торжественной регистрации сродни Голливуду. Нас там работало Три Звезды:  у каждой свой ритуал, своя манера вещать, одеваться, свой внешний облик, свои амбиции, свои фанаты. Поскольку заведующая взяла меня по конкурсу, то сразу доверила самостоятельную работу в Белом зале. Сочинила свою торжественную речь, порылась в книжках, своих давнишних заготовках, вставляла строчки стихов. Хотелось каких–то особенных слов, не как у всех. Это разрешалось и даже приветствовалось. Поначалу чувствовала скованность, потом привыкла, говорила свободно и спокойно, убрала почти все официальные нотки, смотрела прямо в глаза молодым, старалась внушить им только доброе и хорошее. Обычно женихи с невестами проникались. Видела слёзы у них в глазах, хлюпающих бабушек, тётенек, мамок.

 

 Но бывало, что глухой ор стоял в зале, полупьяные лица гостей, жених с красным фейсом после мальчишника. Оттого говорить ничего путного не хотелось.  Жалко было невесту, она так ждала этого праздника, несмотря на живот, который выпирал почти уже на нос, поэтому напутствовала только девочку, общалась только с ней.

 

С новой жизнью пришли новые отношения. Теперь к чиновницам нашего ранга относятся, как к обслуге. Один очень молодой гость в свите жениха пообещал заставить меня помыть свою машину за справедливое  замечание. Хамства со стороны гостей хватало, нам же надо сдерживать свои эмоции — клиент всегда прав. Причём, хамила не только крутизна: как раз в последние годы богатые старались придать своему торжеству больше  респектабельности, определённого шика. Ведь праздник снимается на камеру, делается настоящее кино, всё должно выглядеть прилично, как в лучших домах…

 

Свадебный ритуал обновляла регулярно. С молодыми парами общалась, как мамка, просила почувствовать Торжественность Момента;  со зрелыми парами более официально. Заканчивалось моё напутствие всегда коронной фразой: «Всё СУЕТА, кроме ЛЮБВИ!»  как  автограф. Бывало, что напарницы пользовались фразами из моих речей, видимо с креативом не шибко дружили.

 

А ещё замечала зависть и ревность со стороны некоторых коллег — нельзя выделяться, надо быть, как они, декламирующие по двадцать лет одно и тоже. С моей стороны такое поведение считалось подлым. Они здесь работают давно, а потому высовываться нежелательно. Чтобы поддерживать нормальные отношения, достаточно с умилением смотреть таким в рот, поддакивать и подхихикивать, соглашаться  на то,  какие они умные, а ты  наоборот. Только в любом случае было бы плохо: либо подхалимка, либо гордячка  (выбрала второе, потому как гуляю сама по себе). Побеждала диктатура более властных, мелочных, но сплочённых сил. Желание творить в таком сообществе порой пропадала.

 

Чувствовала себя спокойно только наедине с парами в Белом зале. Там за людьми наблюдать интересно. Порой хватает несколько минут, чтобы оценить ситуацию, увидеть, есть ли искра любви между женихом и невестой,  заметить и постараться погасить накал страстей между будущими родственниками, «нежно» отодвинуть на второй план свидетельницу — всю из себя, важно демонстрирующую свои прелести и свой прикид, забывая, что сегодня главная не она. И сердце охватывала спокойная радость, когда всё происходило красиво и торжественно, когда все в Зале заодно.

 

С удовольствием устраивала праздничные регистрации для Серебряных и Золотых пар. Свадебный конвейер не для них. Здесь требовался только индивидуальный подход, более задушевные слова и интонации. Как будто давно про этих людей  знаешь: про  их непростую жизнь, про детей и внуков, про  их прошедшую с годами любовь, про надежду на спокойную старость, что что–то хорошее ещё произойдёт.

 

Считается, что работа  в ЗАГСе — сплошной праздник с шампанским, а это работа как везде, только фасад у неё должен быть обязательно праздничным, чтобы никто не догадался, как порой надоедают толпы гостей, множество глаз, обращённых на тебя, высасывающих всю энергию. Ведь регистраторши не артистки — обычные чиновницы (в Зале — красавицы, на улице — тётеньки, не узнаешь), поэтому выплясывать совсем необязательно.

 

Замечала, как совпадали по своему значению фамилии пар: если он Иванов, то она Ильина, или Воронов — Воробьёва,  Картошкин — Капустина,  Орлов — Соколова, Лютов — Волкова, Никаноров — Никифорова, Петухов —Мышкина, Пчёлкин — Ловушкина, Ткаченко — Кривенко, Лебедев —Куликова, Воинов — Ратникова, Крылов — Гуленкова,  Мухай — Червякова,  Копытин—Быкова,  Кусенко — Кормишкина,  Калинин—Ворошилова…

  

Проработала регистратором семь лет. Сменился начальник, который привёл СВОИХ «прекрасных» дам. Пришлось перейти в архив: начинала свою трудовую деятельность в архиве и закончила, по иронии судьбы, в архиве. Здесь тоже работала с клиентами, выдавала повторные документы. Это не так интересно, более пыльно и нервно, т.к. клиентура шла не на праздник, а за обычными повседневными проблемами,  потому последние  три года просто отрабатывала свою зарплату на полном автомате.

 

С этого места уволилась по старости, (слово – то какое жуткое), в 56 лет.

 

В свой  юбилейный пенсионный год смогла съездить за границу по туристической путёвке. Путёвка самая недорогая, я в комфорте не нуждалась, зато увидела Париж, Амстердам, Люксембург, Дрезден, Берлин. Много рассказал и показал экскурсовод, но больше понравилось гулять одной по Елисейским Полям, улицам и скверам, паркам Версаля, фотографироваться там, где интереснее для себя. Париж показался  величественным и «густым» от мостов и старинных домов; в чисто вымытом шампунем Люксембурге захотелось жить; Амстердам тянет на сказочную, уютную, нарисованную провинцию; Берлин и Дрезден — современные и обычные. Воспоминаний — на всю оставшуюся жизнь.

 

Пока сижу дома с пенсией в 3000 рублей —  почти 110 долларов. Не до заграниц…

 

В позапрошлые века сочинительством занимались в основном выученные гувернёрами дворяне. Теперь пишущих грамотеев предостаточно. Я одна из них…. И пусть думают в округе по этому поводу, что хотят. И «думают», и шипят вослед.   Частенько, кто сам ничего не может,  не умеет или не  желает  у того и флаг в руке, и мозоль на языке. Так всегда было…

 

Фрагменты жизни в памяти моей

Как искры от костра в тиши ночей…

 

 

                                                     Декабрь 2006 год


 

 

                                                                                                                    

   

 
Рейтинг: +15 1179 просмотров
Комментарии (24)
александр морозов # 1 августа 2012 в 15:24 +1
Очень искренние и теплые обширные воспоминания. Приятно читать. Спасибо!
Света Цветкова # 1 августа 2012 в 17:07 +1
Очень благодарна за отзыв, Александр.
Зайду и я к Вам. На Парнасе всего несколько дней, потому ещё не очень вошла в делопроизводство.
С уважением.
Дмитрий Билибин # 1 августа 2012 в 15:52 +1
Это автобиографичное произведение с полным правом можно охарактеризовать как мемуары. Пожалуй, и мне пора выступить в этой ипостаси...
Света Цветкова # 1 августа 2012 в 17:10 +1
Конечно пора, Дмитрий. И не важно, какой ваш возраст.
Спасибо за отзыв. И скажите, если не затруднит, если я ответила на коммент, вы его увидите, или мне писать ответ ещё и на вашу страничку.
Альфия Умарова # 1 августа 2012 в 16:42 +1
Это Вы поскромничали, Светлана, назвав свои мемуары нелитературным повествованием.
Вполне литературно. Без изысков, конечно, но читается хорошо, легко.
И авторская позиция вполне обозначена, и вполне узнаваемая хронология жизни страны идет
фоном. И себя не пытаетесь показать исключительно белой и пушистой.
Уважаю!
Спасибо за повесть, Светлана! buket4
Света Цветкова # 1 августа 2012 в 17:16 +2
Благодарю Вас, Альфия.
Это была первая моя история, и я очень критически к себе отношусь. А оказалось, отклики о ней самые достойные. Видимо лилось прямо от сердца и было что сказать.
Обязательно ознакомлюсь с вашим творчеством.
С уважением.
Людмила Пименова # 5 августа 2012 в 04:06 +1
Во многом узнаю себя и своих. Мы тоже ели зеленые "калачики" в детсаду! Прочитала залпом. Рожденные в СССР. Пережитки прошлого? Но был энтузиазм, возвышенность (несмотря на...небогатость). Так напевно и без излишеств: вот оно, прошлое, судите сами.
Света Цветкова # 5 августа 2012 в 10:30 +1
Спасибо, Людочка!!!
У нас всех много общего, кому-то больше повезло, кому-то не очень. Главное, что мы остались людьми.........
Ольга Постникова # 7 августа 2012 в 15:44 +1
Светлана! Очень понравилась лёгкость и непринуждённость Вашего слога. Текст, словно серебристый ручей струится и... не оторваться от него взглядом. И всё знакомо и, как будто-рядом. Встретились цветы-огоньки, я их знаю. Только под другим именем-жарки.Огромными полянами растут и есть в памяти свой стоп-кадр, связанный с ними. И ещё много-много мест, где также близко соприкасались жизненные обстоятельства, а теперь-память о них. Огромное спасибо за удовольствие, которое получила от чтения. Успехов Вам. Надеюсь, что Вам уютно на сайте и общение будет долгим и интересным. faa725e03e0b653ea1c8bae5da7c497d (Друзей прочту завтра. Ждите в гости. kapusta )
Света Цветкова # 7 августа 2012 в 18:50 0
Так рада, что откликнулись. Это первое моё сочинение, написанное сразу после увольнения "по старости".
Впечатления от прожитого были ещё очень свежи, сейчас немного успокоилась, пытаюсь теперь сочинять, как бы по правилам. Но почему-то мне кажется, что получается теперь менее искренне и душевно. Хотя знающие товарищи говорят, зато стилистически выдержанно. (про дедушку, про лес ...) Ну! не знаю... Им виднее.

Спасибо и доброго вечера!
Виктор Никитович Астафьев # 8 сентября 2012 в 22:33 +1
Светлана!
Я прочёл с большущим интересом, у Вас хороший литературный дар, читаешь - словно присутствуешь при событиях.
И очень приятно, что всё написано искренне, без попыток приукрашивания.
Мы с Вами жили "параллельно", я немного в других условиях, но в те же времена.
Спасибо Вам, до встреч! 9c054147d5a8ab5898d1159f9428261c
Виктор
Света Цветкова # 10 сентября 2012 в 14:17 0
И Вам огромное спасибо за отзыв. Были нелады с компом, немного задержалась с ответом.
Обязательно буду заходить.... girl
Ольга Баранова # 18 сентября 2012 в 17:40 +1
Ну здорово, Света!!
Многое понятно, как будто родное...я тоже росла с бабушкой, перемещалась с родителями, работаю с людьми и знаю, какие бывают типы и характеры с настроением ))))
Удачи Вам! live1
Света Цветкова # 18 сентября 2012 в 20:45 0
Спасибо , Незнаюшка!
Вот так и найдёшь родственную душу, хошь бы и на ПАРНАСЕ... live4
серж ханов # 27 октября 2012 в 10:32 +1
super sneg
Света Цветкова # 27 октября 2012 в 10:43 0
И Вам c0137
ГЕМ # 30 октября 2012 в 11:05 +1
buket1 Забрел случайно, однако Ваше повествование увлекло, и с удовольствием читал эту небольшую автобиографическую повесть с очень интересными живыми персонажами. Вроде бы ничего особенного (не детектив, не фантастика с их прибамбасами, тайнами), никакой тайны, жизнь в её обычных и столь знакомых проявлениях (с поправкой на нестоличность). Но Вы чудесно справились с поставленной перед собой задачей. Конечно, опытный писатель раскрыл бы поподробнее некоторые моменты. Однако с этим потерялась бы вся исповедальность Вашего письма, ушло бы чувство доверия к каждому Вашему слову. А так - просто очень мило. Спасибо Вам за искренность! Удачи Вам в жизни и творчестве. 9c054147d5a8ab5898d1159f9428261c
Света Цветкова # 30 октября 2012 в 12:05 +1
Рада случайному знакомству, что понравилось, что не остались равнодушны, что откликнулись........ c0137
50ba589c42903ba3fa2d8601ad34ba1e
Татьяна Стафеева # 2 ноября 2012 в 07:02 +1
Светлана, эта жизненная история так трогательно рассказанная, есть любовь к близким, прошлому, есть устремленность в будущее! Это не просто откровенная исповедь, а правдивое светлое, по-настоящему литературное произведение! С теплом!
ura
Света Цветкова # 2 ноября 2012 в 09:06 0
kissfor kissfor kissfor
Игорь Кичапов # 19 января 2013 в 11:03 +1
Вот это автобио!!!!
Светланка какая же ты..МО ЛО ДЦА!!!!!
Все узнаваемо..все это..БЫЛО!!!
Вот только бабушку у нас называли как то более протяжно что ли..типа. бааашка...))) 50ba589c42903ba3fa2d8601ad34ba1e
Света Цветкова # 19 января 2013 в 11:09 0
Точно, бааашка, а ещё башечка,....
Спасибо за отзыв!!!!!!
Надежда Рыжих # 27 февраля 2013 в 10:10 +1
Автобиографичное произведение. Почему бы и нет ! Где еще можно запросто поделиться своей жизнью и прикоснуться к чужой. Как в гости сходить !
Света Цветкова # 27 февраля 2013 в 13:17 0
Спасибо Надя!!!!!!!!!!!!!!!!!! shampa