22
Я простудился, бегая до вечера на улице, растерявшей тепло. Мать загнала меня на печку, заставила выпить стакан тёплого молока с топлёным жиром. От насморка и температуры. Ноги поставил на хорошо нагретую черень. Терпел в надежде, что простуда шустро появилась и без промедления уйдёт. Болеть ох как не хотелось. Даже игривый, ласковый котёнок рядом не радовал. Вытягивая вперёд рыжую лапу, тут же выпускал острые белые коготки.
Пришёл батькин брат Ефим. Принёс трёшку мёда. У него он свой. Мать попросила на зиму. Когда отдавала деньги, сначала не хотел брать, пока батька, настилавший валенки, не сказал: бери, всё равно на базаре пришлось бы покупать. День выходной, дядька задержался у нас.
Поговорили о топливе на зиму, про урожай бульбы да овощей, про пчёл. Лена, Ефимова жена, не горела желанием заводить корову. Хлопотно с ней. Детей у них нет, молока для себя мало надо. Вот брат батьки, моложе его, вознамерился завести козу. Сообщил о её преимуществах, неприхотливости. Если б в хате висела тишина, я мог бы уснуть, вспотев на жаркой печке. Но Ефим – редкий из желанных гостей, ветеранов. Ко мне, укрытому с головой, слова лезли под одеяло.
Ефим спросил у батьки, когда ему в немецком плену было легче. Мне и самому это интересно. Я стал прислушиваться. Фашист планировал закончить войну почти сразу после её начала. Мир глазом не должен моргнуть, а великая Россия уже на него работает. Пленных отдали в батраки литовцам-богачам, вернувшимся из-за границы и начавшим возвращать свои имения. Летом сельскохозяйственных забот немало; коров, как и пастбищ, хватает. Попал батька к литовцу; делал, что прикажет. Убежать – не убежишь. Кругом немцы. Немало местных, которые считали их своими союзниками. Хозяин военнопленных называл таких батраков не иначе как коммунистами, хотя кормил по-человечески. Можно и молока выпить, и фруктов съесть. Труд же у него не из лёгких.
У немцев – свои планы. Они объявили предприятия и землю Литвы собственностью Третьего рейха. Этот рейх не против литовцев, слуг и пособников, однако в ином качестве ни богатые, ни бедные местные жители ему не были нужны. Пленных отправили в Германию. Батька оказался за колючей проволокой в концлагере, где совсем недавно находились попавшие в плен поляки.
Тут я заснул на печке рядом с котёнком. Мне снился ромашковый чай. Или нет, не заснул, а собирался погрузиться в сон. Мать протягивала на печь кружку чая с ромашкой и мёдом. Говорила, чтоб я сейчас же выпил его.
[Скрыть]Регистрационный номер 0517942 выдан для произведения:
22
Я простудился, бегая до вечера на улице, растерявшей тепло. Мать загнала меня на печку, заставила выпить стакан тёплого молока с топлёным жиром. От насморка и температуры. Ноги поставил на хорошо нагретую черень. Терпел в надежде, что простуда шустро появилась и без промедления уйдёт. Болеть ох как не хотелось. Даже игривый, ласковый котёнок рядом не радовал. Вытягивая вперёд рыжую лапу, от тут же выпускал острые белые коготки.
Пришёл батькин брат Ефим. Принёс трёшку мёда. У него он свой. Мать попросила на зиму. Когда отдавала деньги, сначала не хотел брать, пока батька, настилавший валенки, не сказал: бери, всё равно на базаре пришлось бы покупать. День выходной, дядька задержался у нас.
Поговорили о топливе на зиму, про урожай бульбы да овощей, про пчёл. Лена, Ефимова жена, не горела желанием заводить корову. Хлопотно с ней. Детей у них нет, молока для себя мало надо. Вот брат батьки, моложе его, вознамерился завести козу. Сообщил о её преимуществах, неприхотливости. Если б в хате висела тишина, я мог бы уснуть, вспотев на жаркой печке. Но Ефим – редкий из желанных гостей, ветеранов. Ко мне, укрытому с головой, слова лезли под одеяло.
Ефим спросил у батьки, когда ему в немецком плену было легче. Мне и самому это интересно. Я стал прислушиваться. Фашист планировал закончить войну почти сразу после её начала. Мир глазом не должен моргнуть, а великая Россия уже на него работает. Пленных отдали в батраки литовцам-богачам, вернувшимся из-за границы и начавшим возвращать свои имения. Летом сельскохозяйственных забот немало; коров, как и пастбищ, хватает. Попал батька к литовцу; делал, что прикажет. Убежать – не убежишь. Кругом немцы. Немало местных, которые считали их своими союзниками. Хозяин военнопленных называл таких батраков не иначе, как коммунистами, хотя кормил по-человечески. Можно и молока выпить, и фруктов съесть. Труд же у него не из лёгких.
У немцев – свои планы. Они объявили предприятия и землю Литвы собственностью Третьего рейха. Этот рейх не против литовцев, слуг и пособников, однако в ином качестве ни богатые, ни бедные местные жители ему не были нужны. Пленных отправили в Германию. Батька оказался за колючей проволокой в концлагере, где совсем недавно находились попавшие в плен поляки.
Тут я заснул на печке рядом с котёнком. Мне снился ромашковый чай. Или нет, не заснул, а собирался погрузиться в сон. Мать протягивала на печь кружку чая с ромашкой и мёдом. Говорила, чтоб я сейчас же выпил его.
Удивительно, как тонко, до мелочей, вы, Дмитрий Сергеевич, прописываете все, что с вами происходило в далеком детстве: природу, быт и даже беседы своих родных между собой! Ну и память у вас!
Тронула содержательная сторона Вашего отзыва, за которой чувствуется и глубокое понимание формы "Биографических листков". Благодарю за чуткий, проницательный, добрый взгляд.