КОЕ-ЧТО О ПОЭЗИИ (и не только о ней)

КОЕ-ЧТО О ПОЭЗИИ (и не только о ней)

«Поэзия - это не "лучшие слова в лучшем порядке", это есть высшая форма существования языка». Иосиф Бродский.

Добрый день, вечер, ночь, уважаемые Дамы и Господа!
Предлагаю вашему вниманию текст, написанный года два назад по просьбе г-на Махнева для русскоязычного греческого сайта НЛО. Сравнительно недавно я наткнулся в своих архивах на его черновик и, поскольку этот греческий сайт, в свое вемя, благополучно почил в бозе, решил, что теперь имею полное право использовать этот текст по своему разумению. А поскольку я уверен, что и на этом сайте непременно встречу г-на Махнева, то, предполагаю заранее, что он и здесь будет ждать от меня поддержки в своей непримиримой борьбе с представителями графоманской популяции. А потому я решил сделать упреждающий ход и, чтобы не писать ничего нового, загрузить этот старый текст и здесь. Хотел было открыть тему на Форуме, но понял, что текст слишком длинен для простого обозначения дискуссионной темы, да и дискутировать мне совсем не хочется, а потому размещаю его в разделе «Статьи». Пусть повисит немного, а потом я его благополучно удалю, поскольку литературной ценности он не имеет. У него другая задача. Текст даю, извините, без всякой правки, поскольку знаю, что за эти два года в сетевом литературном сообществе ровным счетом ничего не изменилось.

Предупреждаю заранее:

1. Я не критик, не филолог, специализирующийся на поэзии, не литературовед. В настоящее время, я – профессионально пишущий драматург, позволяющий себе, время от времени, обращаться к другим видам литературной деятельности (в том числе и к складыванию рифмованных строчек), в прошлом (иногда и в настоящем, если приглашают куда-нибудь на постановку) – театральный режиссер. Поэтому все, что здесь сейчас будет написано – это, всего лишь, мой (сугубо индивидуальный) взгляд на ситуацию, сложившуюся в поэтическом творчестве, да и в литературе – в целом, причем – взгляд исключительно со своей колокольни, точнее – с театральных колосников. Хотя, можете быть уверены в том, что с силлабо-тонической и другими системами стихосложения, а также – с законами версификации я знаком достаточно хорошо.

2. Я почти никогда (за редкими исключениями) не пишу под чужими стихами того, что на большинстве сайтов называют «рецензиями» или «отзывами», и, тем более, нигде, кроме литературных конкурсов, которые приходится судить, не выставляю авторам какие-либо «школьные» отметки. Во-первых, потому что от «отзывов» на уровне «нра – не нра» нет и не может быть никакого проку, как и от выборочного вылавливания мелких «блох», а настоящая, осмысленная, добросовестная рецензия предполагает серьезный и глубокий анализ произведения, который невозможен без подробного изучения всего творчества автора, его устремлений, его индивидуальности, круга его интересов, проблем, которые он пытается осмыслить, его «литературного почерка», наконец (если таковые, разумеется, вообще, имеют место быть). Во-вторых, я абсолютно убежден в том, что большинству сетевых авторов серьезная критика и на дух не нужна. Дилетантизм – он ведь, знаете ли, бывает двух видов: неуверенно-ищущий и самоуверенно-амбициозный. И если, в первом случае, у дилетанта есть перспектива методом проб и ошибок, анализируя причины неудач, занимаясь постоянным самообразованием, достичь, в конце концов, уровня профессионального, то другому такая перспектива не грозит, да ему это, собственно, не слишком-то и нужно (слово «дилетант» я употребляю отнюдь не в уничижительном смысле; я и сам являюсь дилетантом в других областях творчества, кроме своей основной профессии, но по роду работы мне постоянно приходится с ними сталкиваться). Бывает, правда, еще дилетантизм воинствующий, отвечающий на любую критику: «Сам дурак!», – или, по примеру незабвенного Шуры Балаганова, периодически плевавшего в доброе лицо Паниковского: «А ты кто такой?!..», – но это, как говорится, «вообЧе особь статья». Кроме того, я человек мрачный, ехидный, въедливый и занудный. И если, время от времени, (когда меня кто-нибудь попросит прокомментировать тот или иной литературный конкурс), я и берусь за написание критических обзоров – всегда заранее предупреждаю тех, кто болезненно относится к жесткой и нелицеприятной критике: пусть они лучше вообще эти обзоры не читают, потому что я довольно часто бываю весьма резок, даже жесток, так как считаю, что задача критики – не гладить по голове, поощряя посредственность, а помогать таланту, теребить его, не давать ему покоя, как можно жестче и подробнее демонстрируя ему все огрехи, обнаруженные в его произведениях.

3. Кроме того, из-за нехватки времени, а еще и потому, что мне, честно говоря, лень каждый раз придумывать новые формулировки для выражения одних и тех же, уже не единожды высказанных мыслей, заранее предупреждаю, что, самым наглым образом, буду постоянно цитировать самого себя, используя, к месту и не к месту, фрагменты из своих, более ранних статей и обзоров, размещенных на других сайтах, причем, не стану их, при этом, «закавычивать». Так что, все, что будет написано далее, есть не что иное, как откровенная компиляция, с небольшим добавлением свежих впечатлений. Причем, компиляция весьма сумбурная, поскольку времени на ее композиционную шлифовку у меня, просто-напросто, нет.

4. Ну, и, наконец, я прекрасно понимаю, что это мое «выступление» – не что иное, как совершенно бесполезное сотрясание воздуха, потому что оно никоим образом не изменит ни сознание пишущих масс, ни стереотипность их существования в Сети, ни качество выдаваемой ими «на горА» литературной продукции. И я, право же, не стал бы ничего этого писать и загружать на сайт, если бы не пообещал, сгоряча… а обещания, как известно, надо выполнять. Но я, ни в коем случае, не собираюсь, после публикации этой моей, с позволения сказать, «статьи», полемизировать (с кем бы то ни было) и доказывать (кому бы то ни было) свою правоту. Полемизировать с авторами – занятие тоже абсолютно бесполезное. Ибо любая полемика в Сети, в конце концов, превращается в свару, нарушая привычную, безмятежную и благостную тишь да гладь. По мне – так пусть лучше каждый остается при собственном мнении. Считайте, что я предлагаю тему и материал для размышления. Ну, а размышлять или не размышлять – это личное дело каждого.

Короче говоря, пользуясь случаем, я просто использую эту виртуальную трибуну для того, чтобы публично озвучить кое-что из своих мрачных размышлений. Не зря же, с чьей-то легкой руки, мне дали в Сети прозвище (или «погоняло», как теперь модно говорить в «литературных» сферах) – «Мрачный Мэтр». И, для начала, хочу напомнить вам, уважаемые дамы и господа, ма-аленький фрагмент диалога между Мастером и поэтом Иваном Бездомным из любимого всеми нами романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита».

(С) «…– Профессия?
– Поэт, – почему-то неохотно признался Иван.
Пришедший огорчился.
– Ох, как мне не везет! – воскликнул он, но тут же спохватился, извинился и спросил: – А как ваша фамилия?
– Бездомный.
– Эх, эх… – сказал гость, морщась.
– А вам что же, мои стихи не нравятся? – с любопытством спросил Иван.
– Ужасно не нравятся.
– А вы какие читали?
– Никаких я ваших стихов не читал! – нервно воскликнул посетитель.
– А как же вы говорите?
– Ну, что ж тут такого, – ответил гость, – как будто я других не читал? Впрочем… разве что чудо? Хорошо, я готов принять на веру. Хороши ваши стихи, скажите сами?
– Чудовищны! – вдруг смело и откровенно произнес Иван.
– Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще.
– Обещаю и клянусь! – торжественно произнес Иван…» (С)

Нет, ну, ведь это ж надо, уважаемые дамы и господа!.. Какими, однако, честными, принципиальными и самокритичными бывали иногда наши поэты в то далекое, фантастическое время. Причем, заметьте – не начинающие, а маститые члены Массолита. Правда, должен оговориться: осознание чудовищности собственной поэтической продукции пришло к Бездомному после вполне определенных событий… но ведь, все же, в конце концов, пришло! И Мастеру даже не пришлось убеждать поэта, аргументируя, каким бы то ни было образом, свою просьбу.

Но нам – нынешней многотысячной армии сетевых литераторов – такая перспектива не грозит. Не-ет! Мы – сетевые рифмоплеты, поощряемые «собратьями по перу», которые, собственно, и являются основной массой наших читателей и почитателей, не остановимся никогда. Ни за что! Ни за какие коврижки! Мы будем – одну за другой – создавать свои «нетленки», загружать их на литературные сайты, отсылать на всевозможные конкурсы, а потом – с нетерпением – ждать признания их бесспорных литературных достоинств, отслеживая и подсчитывая голоса, баллы, места в шортлистах, лонглистах, сайтовых рейтингах и прочих бухгалтерских изобретениях сетевого литераторского сообщества, долженствующих подтвердить нашу талантливость и неповторимость сухим и строгим языком цифр. А если нас и покритикуют иногда – осторожненько, дабы, не дай Бог, не ранить наши тонкие творческие души, – то это вовсе даже и неплохо: лишний раз привлекут к нашей личности читательско-писательское внимание.

Большое спасибо Вам, уважаемый Билл Гейтс! Ведь это исключительно благодаря Вам, мы стали не только самой читающей страной в мире, как это декларировалось неоднократно, но и самой пишущей! Ну, посудите сами: на одном только сайте «STIHI.RU» сегодня зарегистрировано 204735 поэтов, выставивших на суд читателей 6418897 поэтических «шедевров». Представляете? Аж шесть с половиной миллионов! А если прибавить к этой внушительной цифре остальные… с других сайтов?..
Да, уважаемые дамы и господа!.. Нам, бесспорно, есть чем гордиться! Наша «литература», точнее – сетература, плодясь и размножаясь, шагает по всемирной паутине семимильными шагами. И теперь не только население бывших соцстран, учившее, в свое время, в принудительном порядке, русский язык – вся мировая общественность легко и просто, благодаря Интернету, может по достоинству оценить глубину и мощь современной российской литературы – в целом, и русской поэзии – в частности. Еще раз спасибо, Билл!

Интересно, кстати: а что, в англоязычных, романоязычных, тюркоязычных и прочих странах та же самая ситуация, что и у нас? Или, все же, их литераторам – этим продуктам устоявшегося за сотни лет капитализма – мало творческого самоудовлетворения, и они, как истинные прагматики, занимаются литературой только в том случае, если она приносит доход? А Интернет используют по его прямому назначению, как средство информации и коммуникации? Не знаю, не знаю… Я бы, конечно, спросил об этом у Билла, но… вряд ли его когда-либо интересовал этот вопрос. Может быть, те, кто знает языки и ходит не только в РУНЕТ, поделятся со мной – весьма пожилым и старомодным компьютерным чайником – информацией о сетературе зарубежной? Буду весьма признателен.

Ну, да ладно… двигаемся дальше. Но предварительно, давайте договоримся на берегу о том, что смысл понятия «Поэзия», которая может существовать в чем угодно, начиная от пейзажей Левитана и заканчивая созерцанием японского сада камней или, к примеру, упоением от жестокой и драматичной псовой охоты, значительно отличается от смысла термина «Поэзия», обозначающего произведения литературы, совершенно особым способом организованные морфологически. Точно так же, как отличаются друг от друга определения «поэтичный» и « поэтический». Поэзия – это не просто рифмованные строчки. Поэзия – это состояние души. Но… «чужая душа – потемки». А уж «таинственная русская душа» – в особенности. К тому же, мне очень трудно поверить в то, что все двести тысяч сетевых рифмоплетов – настоящие Поэты. Поэтому я даже и соваться не буду в такие эфемерные структуры, как ваши тонкие поэтические души, уважаемые Дамы и Господа, а просто попробую чуть-чуть поговорить не о ПОЭЗИИ, а о поэтическом РЕМЕСЛЕ. А поэтическое ремесло предполагает знание правил и законов стихосложения, уверенное владение версификацией (о чем настоящий поэт не задумывается), умелое использование в стихотворении, для достижения эффекта наибольшего воздействия на читателя, поэтических образов и метафор (которые у настоящего поэта рождаются сами собой, по наитию), оригинальность, незатасканность поэтической формы и ее точное соответствие СОДЕРЖАНИЮ и СМЫСЛУ, умение внятно, связно и лаконично выражать свои мысли … а самое главное – непременное наличие этих самых мыслей в голове, причем, мыслей свежих, неожиданных и интересных для потенциального читателя. Только в этом случае неискушенный читатель вещь, СДЕЛАННУЮ профессионально, сможет принять за написанную по вдохновению. Кстати, к слову «ремесленник» (в его буквальном значении) я отношусь с глубочайшим уважением – человек ремеслом зарабатывает себе на жизнь. Честь ему и хвала, и хороший ремесленник – это профессионал в своей сфере производства, в том числе, и в литературе. Великий лирик Маяковский, написавший «Любовь» и «Облако в штанах», был, в то же самое время, и высокопрофессиональным ремесленником. Перечитайте его замечательную статью «Как ДЕЛАТЬ стихи», в которой он на примере блестяще сделанного стихотворения «На смерть Есенина» показывает нам, какая это сложная и кропотливая работа.

(С) «…Человек принимается за сочинение стихотворения по разным соображениям: чтоб завоевать сердце возлюбленной, чтоб выразить свое отношение к окружающей его реальности, будь то пейзаж или государство, чтоб запечатлеть душевное состояние, в котором он в данный момент находится, чтоб оставить – как он думает в эту минуту – след на земле. Он прибегает к этой форме – к стихотворению – по соображениям, скорее всего, бессознательно-миметическим: черный вертикальный сгусток слов посреди белого листа бумаги, видимо, напоминает человеку о его собственном положении в мире, о пропорции пространства к его телу. Но независимо от соображений, по которым он берется за перо, и независимо от эффекта, производимого тем, что выходит из-под его пера, на его аудиторию, сколь бы велика или мала она ни была, немедленное последствие этого предприятия – ощущение вступления в прямой контакт с языком, точнее ощущение немедленного впадения в зависимость от оного, от всего, что на нем уже высказано, написано, осуществлено. Зависимость эта – абсолютная, деспотическая, но она же и раскрепощает. Ибо, будучи всегда старше, чем писатель, язык обладает еще колоссальной центробежной энергией, сообщаемой ему его временным потенциалом – то есть всем лежащим впереди временем. И потенциал этот определяется не столько количественным составом нации, на нем говорящей, хотя и этим тоже, сколько качеством стихотворения, на нем сочиняемого. Достаточно вспомнить авторов греческой или римской античности, достаточно вспомнить Данте. Создаваемое сегодня по-русски или по-английски, например, гарантирует существование этих языков в течение следующего тысячелетия. Поэт, повторяю, есть средство существования языка. Или, как сказал великий Оден, он – тот, кем язык жив. Не станет меня, эти строки пишущего, не станет вас, их читающих, но язык, на котором они написаны и на котором вы их читаете, останется не только потому, что язык долговечнее человека, но и потому, что он лучше приспособлен к мутации. Пишущий стихотворение, однако, пишет его не потому, что он рассчитывает на посмертную славу, хотя он часто и надеется, что стихотворение его переживет, пусть не надолго. Пишущий стихотворение пишет его потому, что язык ему подсказывает или просто диктует следующую строчку. Начиная стихотворение, поэт, как правило, не знает, чем оно кончится, и порой оказывается очень удивлен тем, что получилось, ибо часто получается лучше, чем он предполагал, часто мысль его заходит дальше, чем он рассчитывал. Это и есть тот момент, когда будущее языка вмешивается в его настоящее.
Существуют, как мы знаем, три метода познания: аналитический, интуитивный и метод, которым пользовались библейские пророки – посредством откровения. Отличие поэзии от прочих форм литературы в том, что она пользуется сразу всеми тремя (тяготея преимущественно ко второму и третьему), ибо все три даны в языке; и порой с помощью одного слова, одной рифмы пишущему стихотворение удается оказаться там, где до него никто не бывал, – и дальше, может быть, чем он сам бы желал. Пишущий стихотворение пишет его, прежде всего потому, что стихотворение – колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения. Испытав это ускорение единожды, человек уже не в состоянии отказаться от повторения этого опыта, он впадает в зависимость от этого процесса, как впадают в зависимость от наркотиков или алкоголя. Человек, находящийся в подобной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом…». ИОСИФ БРОДСКИЙ. (С)

Вы уж извините меня, пожалуйста, уважаемые Дамы и Господа за то, что я использовал эту весьма объемную цитату, завершающую Нобелевскую речь талантливейшего поэта, чьи стихи я любил еще в те времена, когда их можно было прочесть только в списках «самиздата» (не того, что у Мошкова, а того, что создавался на пишущих машинках), люблю, по сей день, и буду любить всегда. Я привел ее потому, что сам никогда не смогу сказать о поэзии лучше, чем это сделал Бродский, и мне очень хочется, чтобы все, кто эту речь еще не читал, обязательно сделали это. Я понимаю: в Сети, вообще, не любят длинные тексты. А цитаты из классиков – тем более. Но я-то как раз, наоборот, в силу своего возрастного занудства, очень люблю подробно цитировать умных людей, а Бродского – особенно. Просто, на мой взгляд, проблема литературы (и поэзии, в особенности) сегодня в том, что, как мне кажется, бОльшая часть сетевых авторов, вряд ли, ощущает этот самый контакт с языком, который нобелевский лауреат поставил «во главу угла». А уж в зависимость от него (языка), и «от всего, что на нем уже высказано, написано, осуществлено», большинство сетевых литераторов, и подавно, не впадает. То ли они его (язык), попросту, игнорируют, то ли сам Язык ни за что не хочет с ними общаться. И читая банальные, корявые, а порой и просто безграмотные строки, ей Богу, очень часто хочется, в ужасе, закричать: «Где же ты, Великий и Могучий?!.. Отзовись!..». Да, Язык долговечнее человека, и он лучше приспособлен к мутации, но, когда подумаешь, в какую сторону, в какое качество, в какой вид он будет «МУТИРОВАТЬ», по выражению все того же Бродского, – жутко становится.

Как-то раз, работая над статьей для одного из сетевых журналов, решил, было, привести несколько примеров, выбрав, методом «тыка», случайные фрагменты из случайных сетевых стихов, но очень быстро понял, что занятие это может стать бесконечно длинным, потому что, перефразируя русскую пословицу, «куда ни ткни – везде перл», да, к тому же, и совершенно бесполезным, поскольку конкретная критика хороша там, где можно хоть что-то править, тогда как, в большинстве случаев, эти случайные (как в прямом, так и в переносном смысле) стихи нужно было бы не править, а писать заново (или вовсе не писать, а просто забыть).

Так в чем же дело? Почему же люди, считающие себя писателями и поэтами, обязанные не только быть хранителями Языка, но и развивать его для будущего тысячелетия, те, «кем язык жив», по выражению великого Одена, так наплевательски к нему относятся? Почему они в своих творениях используют, едва ли, сотую часть его гигантского словарного запаса, скатываясь, все чаще и чаще, на примитивный уличный жаргон и убогий «новояз»? Почему они повторяют мысли, высказанные до них многократно, причем, высказанные значительно ярче и выразительней? Почему, наконец, даже те, кто пишет вполне приличные стихи и весьма достойную прозу, позволяют себе забывать о том, что существуют правила грамматики – фонетика, морфология, синтаксис и пунктуация?..

Возможно, причина во всеобщем, массовом падении культуры Языка? В том, что, от поколения к поколению, мы все реже и реже берем в руки Книгу? В том, что нас воспитывает уже не величественное, необъятное и всеобъемлющее наследие прошлого, а сегодняшняя сиюминутная, плоская и примитивная масскультура?

Как-то в одной из «интеллектуально развивающих» телевизионных игр, которые иногда смотрят члены моей семьи, я увидел очаровательную девушку, которая не могла ответить на вопрос, «кто такой Руслан?», и, нисколько не смущаясь, с гордостью заявила, что она, вообще, не читала «Руслана и Людмилу». Причем, это была топ-модель, мечтающая стать актрисой, и даже уже снявшаяся в эпизоде в каком-то малоизвестном фильме. А мой шестнадцатилетний сосед, поступивший куда-то учиться (не на кого-нибудь – на дизайнера), очень удивился, увидев мою библиотеку, и выдал сентенцию, звучащую, примерно так: «Лучше сутки голодать, чем страницу прочитать». Не правда ли, весьма показательные примеры? Но я нисколько бы не удивился, узнав, что оба они пишут «стихи», загружают их на литсайты и принимают активнейшее участие в том, что здесь называется «обсуждением» и «полемикой».

А еще мне очень понравилась – это уже в одном из недавних комментариев на этом сайте – совершенно замечательная фраза: «…Нормальный человеческий мозг не воспринимает больше семи бит информации. То есть, читая восьмой катрен, читатель уже не помнит того, что было в первом». Следуя этой логике, основанной, по утверждению автора комментария, на его знаниях о человеческой психологии, почерпнутых в институте, можно сделать вывод, что все, превышающее допустимый для «нормального читателя» лимит в 28 строк, написанных стихами, восприниматься и пониматься может только людьми, явно ненормальными. В том числе, надо полагать, и поэмы, и поэтические циклы… я уж не говорю о таком «кошмарном» по своей длине изобретении ХIX века, как роман в стихах. Интересно, а каков, с позиций «науки», допустимый для нормального восприятия объем прозаического текста (в знаках)?.. А видеоряда (в минутах)?.. Но все это так… к слову. А если по делу – не нужно забывать о том, что чтение, помимо удовольствия или неудовольствия от восприятия текста – это еще и серьезная работа, от которой мы, увы, все больше и больше отвыкаем.

В прежние, доинтернетовские времена, начинающему (да и не только начинающему) автору требовались колоссальные усилия и терпение, чтобы увидеть свои творения опубликованными. Нынче же проблем с этим нет: вошел на любой литературный сайт, зарегистрировался, выставил на нем несколько своих опусов – и ты уже можешь считать себя поэтом или прозаиком, а то, и – не дай-то Бог – драматургом. А если еще, в общении с другими, такими же, как ты, неизвестными пока ни в офф-лайн, ни в он-лайн, авторами, количество твоих статистических читателей достигнет достаточно высокой цифры – ты уже можешь считать себя автором признанным и тешить свое самолюбие, рецензируя произведения других; можешь даже (упаси, Господи, меня, когда-нибудь это делать!), снисходительно похлопывая другого автора по плечу, давать ему советы и рекомендации, учить его, как надо писать, и даже предлагать собственные варианты, «улучшающие» его текст. Поэтому, при таком облегченном доступе к публикациям, совершенно неизбежным становится падение среднего литературно-художественного уровня литературы и, соответственно, ее лексического наполнения. И тем более ценны редкие, к сожалению, литературные жемчужины, которые в Интернете довольно сложно обнаружить среди десятков тысяч посредственных, зачастую недоработанных произведений, сотен тысяч ремесленных (в самом, что ни на есть, негативном значении этого слова) поделок и миллионов – графоманской бредятины. Казалось бы, разнообразные литературные конкурсы должны способствовать этому поиску, да вот беда – авторы, чье творчество заслуживает серьезного внимания, почему-то крайне редко в этих конкурсах участвуют. Возможно, причина в том, что и авторы, и читатели, и судьи на этих конкурсах – одна и та же интернетовская братия, и критерии оценки произведений, на них представленных, опускаются до уровня среднестатистического. Ведь для кого-то и стихи, на уровне «Люби меня, как я тебя, и будем вечно мы друзья» – уже являются вершиной «поэтического мастерства». Потому и сайты, гордо позиционирующие себя, как литературные, очень быстро превращаются в этакие, своего рода, окололитературные тусовки, на которых, как и на тусовках гламурных, обязательно существует своя группа лидеров, задающих тон, и основная масса прочих участников этих тусовок, стремящаяся быть к этим лидерам как можно ближе. И сладкая патока взаимных похвал и объяснений в любви к творчеству друг друга льется рекой (до поры, до времени) и, заполняя постепенно сайтово пространство, делает его похожим на те – липкие – листы и ленты, что подвешиваются в предприятиях общепита для борьбы с разного рода «летунами» (в основном, конечно, – с назойливыми мухами). Осторожно, господа литераторы! Особенно те, кто, действительно, имеет крылья, а не крылышки, и способен не только по-цыплячьи попархивать, но и летать, поднимаясь достаточно высоко. Ведь если прилипнете – жужжи, не жужжи – уже не взлетите.

«Если тебе нечего сказать – молчи!», – гласит вековая восточная мудрость. Очень, я бы сказал, мудрая мудрость. И все, вроде бы, с этим согласны. Согласны-то согласны… а поговорить-то – хочется! Ну, что ты будешь делать, если очень хочется, хоть что-нибудь сказать?!.. Ну, хочется, вот – и все тут!.. Не важно, что… не важно, о чем…не важно, как… не важно, зачем и для чего. Важно – именно сказать! СВОЕ «веское» слово!.. Самовыразиться!.. Застолбить, как во времена золотой лихорадки, очередной участочек в бурно развивающемся сетевом литературном процессе. Потому что, уж что-что, а посамовыражаться мы, страсть, как любим. Нас – хлебом не корми, дай только посамовыражаться!.. Вот и говорим, повторяя, в разных вариациях, друг друга, практически одно и то же – в прозе, в стихах, в «рецензиях» и «отзывах». А чтобы наши «умные мысли» и поэтические «откровения» не казались банальностями (чем они, чаще всего, в сущности, и являются), стараемся, по возможности, придать им неординарный товарный «внешний вид». И каждый демонстрирует собственную неординарность и уникальность своего творчества по-своему. Одни используют для этого пышные и помпезные речевые обороты, полагая, что стихи «простыми» словами не пишутся. Другие до такой степени «набивают» свои стихи метафорами, олицетворениями, аллитерациями, синкретизмами и прочими выразительными средствами, полагая, очевидно, главным в поэзии именно их количество, что за этим изобилием литературных ИНСТРУМЕНТОВ совершенно пропадает мысль. Третьи изощряются в «поисках новых форм». Четвертые просто играют в слова, предлагая читателям «кроксворды и регбусы», и называют свои игры красивыми и непонятными «…измами», к примеру – «концептуализм», «постмодернизм», и так далее... Пятые категорически не желают использовать в своих опусах заглавные буквы и знаки препинания, и не поймешь, толи они, и в самом деле, считают, что так – без знаков – значительно красивее, выразительнее и понятнее, толи просто прикрывают формой свое неумение этими знаками пользоваться. Шестые… продолжать можно до бесконечности. В принципе, собственно, да и Бог бы с нами… но ведь мы еще и пытаемся убедить наивных и менее опытных собратьев по перу в том, что все это – творческие поиски и прорыв в литературу будущего. А наши «младшие братья и сестры» благоговейно внимают нам, говоря про себя, как когда-то говорила моя младшая сестренка, слушая хорошо зарифмованные, но совершенно абстрактные и бессмысленные стихи одного из моих приятелей: «Ух, ты!.. Вот это да!.. Непонятно, но здорово!». И что самое страшное – мы сами верим, что наши поиски – это те самые поиски КАЧЕСТВЕННО НОВОГО ЭСТЕТИЧЕСКОГО РЕШЕНИЯ, о которых говорил все тот же Бродский, забывая о том, что все это, называясь совершенно другими «…измами», было уже задолго до нас, причем, было неоднократно.

(С) «…Искусство вообще и литература в частности тем и замечательно, тем и отличается от жизни, что всегда бежит повторения. В обыденной жизни вы можете рассказать один и тот же анекдот трижды и трижды, вызвав смех, оказаться душою общества. В искусстве подобная форма поведения именуется "КЛИШЕ". Искусство есть орудие безоткатное, и развитие его определяется не индивидуальностью художника, но динамикой и логикой самого материала, предыдущей историей средств, требующих НАЙТИ (или подсказывающих) всякий раз КАЧЕСТВЕННО НОВОЕ ЭСТЕТИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ. Обладающее собственной генеалогией, динамикой, логикой и будущим, искусство не синонимично, но, в лучшем случае, параллельно истории, и способом его существования является СОЗДАНИЕ всякий раз НОВОЙ ЭСТЕТИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ. Вот почему оно часто оказывается "впереди прогресса", впереди истории, основным инструментом которой является – не уточнить ли нам Маркса – именно клише…». (С) ИОСИФ БРОДСКИЙ. (Разрядка моя).

Ну, я полагаю, Маркса уточнять мы не будем – у нас своих забот достаточно, а вот над тем, что же такое «клише» и почему и как в творчестве нужно искать каждый раз «качественно новое эстетическое решение», я очень даже порекомендовал бы задуматься нашим сетевым поэтам. Впрочем, эти слова Нобелевского лауреата не вредно было бы осмыслить не только поэтам, но и многим другим сетевым (и не только сетевым) литераторам. Кстати, и все то, что я сейчас пишу – тоже клише, потому что все эти соображения уже были высказаны неоднократно.

В принципе, на этом можно было бы и закончить, но мои пальцы, похоже, уже размялись и жаждут продолжения, поэтому позвольте мне еще немного позанудствовать на тему лексического наполнения литературных произведений, вкупе с тем самым пресловутым «самовыражением». Впрочем, если даже и не позволите, я все равно это сделаю.

Все мы, как я наивно полагаю, знаем, что литературные произведения делятся по своей морфологической организации на три рода: ЭПОС, включающий в себя все формы прозаического повествования (роман, повесть, рассказ, новелла и т. д.), ДРАМА с такими жанрами, как комедия, трагедия, собственно драма, мелодрама, трагикомедия и многими другими, возникшими в последнее время, и, наконец, ЛИРИКА и все ее жанры, связанные с поэтическими формами САМОВЫРАЖЕНИЯ. Разумеется, роды литературы взаимодействуют, влияют друг на друга, проникают друг в друга, но, в то же время, они сохраняют по отношению друг к другу определенную независимость и самостоятельность, поскольку каждый из них обладает своей спецификой в изображении ЧЕЛОВЕКА, НАХОДЯЩЕГОСЯ В ЖИЗНЕННОМ ПРОЦЕССЕ, своей степенью самовыражения, и – точно так же – свей спецификой лексического наполнения.

Драматургу, чье произведение состоит из одних диалогов, для того, чтобы персонажи его пьес были живыми людьми, а не ходячими схемами, совершенно необходимо знать о каждом из них абсолютно всё, в том числе, лексикон и объем словарного багажа каждого, а также – способ мышления и манеру вербального выражения каждым из персонажей своих мыслей. Поэтому лексическое наполнение пьесы почти на сто процентов зависит от социальной и культурной среды, в которой происходит ее действие. А вот с самовыражением в драматургии дело туго. Ну, как ты, спрашивается, можешь самовыразиться, если чужими устами разговариваешь? Разве что самого себя в одном из персонажей вывести. Или повыпендриваться, игнорируя все законы драматургии (в том числе, и драматургии абсурда, у которой тоже есть свои законы), называя это «поиском нового драматургического языка». Да вот беда – в этом случае, твоя, с позволения сказать, «пиэса» рискует никогда не увидеть света рампы, оставаясь всего лишь примитивным сетевым выпендрежем. Впрочем, Сеть, как говорится, всё стерпит.

Прозаику легче. Диалоги в Прозе занимают весьма малую часть произведения, и, порой, достаточно дать только намек на речевую характерность персонажа, а всю остальную информацию о нем читатель получит из основной – описательной составляющей. И вот тут очень важно, от чьего же лица ведется повествование – от лица высокообразованного (будем надеяться) автора или от лица придуманного им персонажа, который – и это совершенно обязательно – должен быть яркой индивидуальностью, что, непременно, проявляется в его лексических построениях. Хотя, и сквозь рассказ от чьего бы то ни было лица, все равно постоянно – в подтексте – должен проглядывать заинтересованный автор, с его любовью, ненавистью или ироническим отношением к этому персонажу. Именно это авторское отношение к «рассказчику» и описываем им событиям, в конце концов, и определяет жанр. К примеру, язык Зощенко-сатирика, пишущего от имени среднестатистического мещанина, кардинально отличается от языка Зощенко-лирика (достаточно вспомнить его «Удивительные события» – пятый раздел «Голубой книги»). Ну, и, кроме того, у прозаика есть такой совершенно замечательный инструмент, как лирические отступления, в которых он, абстрагируясь от сюжета, может самовыражаться, сколько его душеньке угодно. Вот только есть тут одна закавыка: а что, если словарный запас самого автора ничуть не больше, чем у придуманного им персонажа (ну, к примеру, представителя криминальной среды, так модной сейчас в окололитературе), и почти не превышает объем лексикона людоедки Эллочки? Что, пардон, тогда автор станет извергать из себя, в качестве своих лирических отступлений? Ну, да ладно… Бог с ними – с прозаиками. Мы же собирались поговорить о Поэзии!

Итак – Лирика! Вот он – тот самый творческий простор, о котором мечтает каждый потенциальный литератор! Вот оно – то «…большое поле: есть разгуляться где на воле!..»(С), то самое Бородино для каждого, на котором каждый может одержать победу, продемонстрировав всему читающему миру свою уникальность, распахнув перед ним свою поэтическую душу, открыв ему то, чего тот до сих пор не знал, доказав тем самым свое право называться Поэтом. Вот оно – то безбрежное литературное пространство, где всем двумстам тысячам, да что там – миллионам потенциальных поэтов хватит места для самовыражения. Наверное, именно по этой причине «поэтов» в сети в несколько раз больше, чем всех остальных пишущих. И мы ведь, действительно, уникальны, уважаемые Дамы и Господа! Каждый из нас, по-своему, уникален! Каждый из нас – личность! Каждый из нас говорит в жизни на своем, свойственном только ему языке! Но, почему-то, когда мы беремся за перо или кладем свои пальцы на клавиатуру ПК, мы становимся удивительно похожими друг на друга, и наша речь теряет, в своем письменном выражении, всю прелесть и своеобразие индивидуальности. Возможно, это происходит потому, что каждый (иногда сознательно, чаще – бессознательно) придумывает себе имидж, придумывает другого себя – более возвышенного, более ранимого и страдающего, более, чем на самом деле, верующего, более непонятого окружающими и т. д… Беда в том, что выбор-то этих имиджей не слишком велик. Другие – наоборот – надевают на себя маску этакого человека из толпы, выражающего свои мысли на «понятном всем и каждому языке» (я не говорю, в данном случае о тех, кто другого языка попросту не знает). Не могу удержаться, предлагаю еще одну цитату:

(С) «…На сегодняшний день чрезвычайно распространено утверждение, будто писатель, поэт в особенности, должен пользоваться в своих произведениях языком улицы, языком толпы. При всей своей кажущейся демократичности и осязаемых практических выгодах для писателя, утверждение это вздорно и представляет собой попытку подчинить искусство, в данном случае литературу, истории. Только если мы решили, что "сапиенсу" пора остановиться в своем развитии, литературе следует говорить на языке «народа». В противном случае народу следует говорить на языке литературы…». ИОСИФ БРОДСКИЙ. (С)

Вот после этой – красиво и изящно высказанной мысли большого Поэта, пожалуй, действительно пора закругляться. И мне остается только призвать всех пишущих стихи, и не только стихи: давайте, все же, хотя бы пытаться говорить СВОИМИ голосами, уважаемые Дамы и Господа. Тогда, возможно, что-то из того, что мы пишем, вырвется из общей массы и станет не только в наших фантазиях, но и на самом деле фактом Искусства.

Предвидя вполне закономерный вопрос, заранее отвечаю на него. А что, собственно говоря, является для меня произведением искусства (в любом из видов творческой деятельности, будь то литература, музыка, театр, цирк, наконец; в любом из самых разнообразных жанров внутри этих видов)? Рецепт понимания этого прост, как манная каша:

Если в моей голове мелькает мысль: «А на фига, собственно, мне это было нужно? Чего ради я потратил на это свое драгоценное время?» – это, определенно, означает, что факта искусства здесь нет или, по крайней мере, я не воспринял предложенный мне продукт таковым.

Ну, а если увиденное, услышанное, прочитанное вызывает, примерно, такую реакцию: «Ух, ты!.. Вот это да! Это ж надо, как здорово он умеет это делать!». Что тогда? Можно прийти в восторг от чистого и продолжительного си-бемоль третьей октавы, с легкостью выданного трубачом, можно по достоинству оценить мощный пастозный мазок художника, неожиданную, яркую метафору или рифму поэта, умение жонглера подбросить одновременно и поймать, один за другим, два десятка предметов, сногсшибательную режиссерскую находку и многое-многое другое, но… всегда ли это означает, что перед нами произведение искусства? Проявление высочайшей техники – да. Настоящий профессионализм (у профессионала, т.е. человека, зарабатывающего этим на жизнь) – да. Уникальная, дарованная природой, способность или результат длительной тренировки (у любителя) – да. Но высокое мастерство – это еще далеко не показатель истинного искусства.

И только в том случае, когда прикасаешься к чему-то, что захватывает тебя целиком; когда ты понимаешь, что это может быть только так, а не как-нибудь иначе, и не в состоянии – в этот момент – логически объяснить, почему; когда ты ощущаешь внезапный контакт души с чем-то абсолютно прекрасным, добрым и справедливым… совсем не обязательно выраженным словами или красками на холсте, но, явно, присутствующим в них, как частица души автора – можешь быть абсолютно уверен: это – настоящее! И создание такого произведения вовсе не обязательно удел мастеровитого профессионала. Откровение может снизойти и на дилетанта. Другое дело, что подлинный мастер умеет слушать самого себя, и, уловив в себе этот прекрасный и таинственный момент, ни за что не упустит его и воплотит на самом высоком техническом уровне. А время все расставит по своим местам, и в памяти поколений все равно останется лишь то, что достойно этого.