Фея

 

Как я тогда подбирал фразы! Как готовился к той встрече! Что сказать? Здравствуйте, меня зовут так-то, так-то, и я хочу, чтобы в вашей газете опубликовали мой рассказ. Нет, наверно, надо просто вручить дискету и уходить. Ведь не зря же отдельным файлом я набрал свои координаты. Уф! Пятый этаж. Звонок.

- Вам что надо? – дверь открыла высокая женщина в очках.

- Оп…Я вот… дискету принес…

Это была моя первая встреча с Феей.

 

Спустившись на один лестничный пролет, я закурил сигарету. Так просто? А чего ты хотел? Чтобы тебя пригласили, усадили и предложили сигару? А вдруг она ее даже не откроет? Возьмет да и выбросит дискету в помойное ведро, даже не освободив ее от бумажного конверта. Ну и пусть. Тоже мне! Вообразил себя Джеком Лондоном! Графоман.

И, вообще, как оценить то, что ты написал? А вдруг это очередная бредятина, и только мне как автору все это кажется гениальным? Гениальным? Я тогда рассмеялся. Бросив окурок на непривычно чистые ступени лестничного пролета, я вышел на улицу. В зиму.

Тот день отложился в памяти даже до таких мелочей.

 

- Ну, это… ничего, – одна моя знакомая, назовем ее Шип, вернула мне рукописи. – Знаешь, это самое, тебе надо сменить стиль.

О, да, мэм! Только, а что такое стиль? И как его меняют?

Другая, Бильчи, зачем-то посоветовала писать на алтайском языке. «Ты думаешь это ты пишешь? – ошарашила она меня своим вопросом. – Твоей рукой движут скрытые Силы!» И так далее и тому подобное. А почему на алтайском? Для тех, кто не знает русского языка? Словом, попытки оценить себя другими глазами всегда заканчивались чем-то еще более запутанным. Еще одна, назовем ее Флакон, взяв у меня дискету с моими рассказами, потом ее просто-напросто потеряла. Вторую она не просила.

- Я прочитала, и мы это берем! - Фея позвонила через три дня. – У вас есть что-нибудь еще?

Вы знаете как прыгают до потолка?

 

Она действительно была моей Феей. Крестной. Вскоре она отослала по инету мои рассказы, и так я попал на столичный Бал. Небожители тоже оказались обычными людьми: также пили водку, выходили к микрофону в незашнурованном ботинке, в самом обычном свитере, и их потом можно было даже потрогать руками. «Недопёски» ничего из себя не корчили. Задавали умные вопросы, одной рукой уперев микрофон в верхнюю губу, другой держась за спинку предыдущего ряда, при этом едва-едва шевеля губами после вчерашней пьянки, другие с детской непосредственностью усаживались прямо на ковер прохода в конференц-зале. На обсуждениях ни грамма самоиронии, ни тени сомнения в собственной гениальности. Правда, некоторые недопёски были матерыми: лауреатами Буккера, «Большой Книги» и т.п.

- Ты сидишь на таком материале! – пропел как-то один из них. – Ну, о чем можем писать мы, тут в городах? А у тебя под боком древние легенды, экзотика и земля Древнего Алтая! Копай, это же бесконечный колодец!

- Привет! Я читала тебя на сайте Бала! Потряс-с! – на шее повисла, кажется, Принцесса. Поначалу этот слишком низкий для принцесс голос шокировал.

Не-ет, дорогие мои! Это не потряс-с! Это всего лишь  жалкая подделка под старину. Спекуляция на национальном колорите, фальсификация фольклора, бред в стиле фэнтези,  простенький сюжет плюс поверхностное знание истории. А «потряс-с» -  это то, что она вытворяла в моем номере.

Но и уныло перебирая ногами по ковру роскошного коридора Дворца, я ни на минуту не забывал про мою Фею. Фактически это ее работа. Сэнкс. Только зачем мне все это? И, вообще, что я тут делаю? Приглушенная салонная музыка под сводами ротонды, гомон голосов, огни ресторана и недопёски, недопёски, недопёски…  И ровно в двенадцать в тыкву превратились только мои ожидания провала. В отличие от сказочной моя Фея была настоящей. 

Бросив пластиковую чип-карту гостя на стойку рицепшн и прихватив литровую бутыль с водкой, я вышел на улицу. Морозно, черт!

 

- Почему ты не пишешь о любви? – однажды спросила Маринс, отодвинув клавиатуру и со скрипом повернувшись в мою сторону на кресле.

А правда, почему?

Если бы мне действительно разбили сердце, я бы, наверное, писал о любви. Ну как писать о том, чего не знаешь? Да и как можно разбить этот насос, уже одеревеневший от бесконечного качания крови? Туда-сюда, туда-сюда… Я видел этот орган. И даже держал его в руках. Стоя на кафельном полу морга, одетый в белый халат без рукавов и длинный, от горла до пят, желтый клеенчатый фартук, я недоумевал. Сквозь резину перчаток я ощущал холод и плотность органа, в котором, говорят, живет эта самая любовь. Где ты тут? В отвратительном отверстии нижней полой вены? Или под сводами желудочка со спекшейся кровью меж этих мерзких тяжей клапанов? Ау? Где ты?

Носом я ощущал только утробный запах и смрад разложения. Нет. Любовь явно живет где-то в другом месте. Скорее всего, в железах внутренней секреции или в подкорке. Где именно? Черт ее знает. Кинув сердце под ножи микротома, выхожу покурить на крыльцо.  Холодно.

 

Кто-то мне однажды рассказал сюжет: автор, сложив в чемодан все свои рукописи, через Атлантику отправился на другой континент. Судно попало в шторм, автор спасся, но чемодан бесследно пропал. Не вынеся груза потери, автор кончает жизнь самоубийством. Сюжет шокировал. Я ведь, как дурак, все примеряю на себя. Вот накроется винт и – кердык! На носителях только пара-тройка рассказов, да несколько прикольных снимков с порносайта. И сидюшник не фурычит, чтоб записать. Но у меня есть Фея. На ее винте есть все, и она как мой Спасательный Круг. Да и стоят ли мои рассказики того, чтобы при их потере бросаться в Улалушку.

Еще у меня есть Мэтр.

- Ты дурак! Тебя знают и читают, тебя оценила Фея, тебе этого мало? – убеждала она меня, выслушав мою очередную порцию самоиронии. – Тебе мало мнения столичных матерых и недопёсков?

Если честно – мало. Потому что я сам недопёсок. И однажды Мэтр отнесла мои рукописи к Зубру. Зубр все прочитал (в чем я до сих пор сильно сомневаюсь) и на мятом обрывке листа А4 написал рецензию. Прочитав ее, я остолбенел. Долго смеялся. Потом стало бесконечно грустно. Он явно меня с кем-то перепутал, ну не пишу я о пороках, разврате и всей мерзости человеческих отношений! Почему он решил, что я описываю «дно жизни»? Я ждал всего: разгрома, критики, смеха, наконец, боялся лишь сладкоголосых дифирамбов, и вот на тебе! Перевернув лист, обнаружил там детские рисунки. Все ясно, Зубр! Время – страшная сила!

 

Говорят, я хорошо рисую. Конечно, за час я могу нарисовать портрет, но он будет, как фотография. Это не искусство. Еще в начальной школе я удивлялся, ну неужели так трудно нарисовать сову или пистолет Парабеллум. И чтоб сова не походила на филина, а Парабеллум на Вальтер. Ведь это же так просто! Поверил уже взрослым, когда увидел, как некоторые с трудом (с огромным, кстати) рисуют обычный домик.

Иногда мне хочется нарисовать мою Фею. С ее роскошным черно-белым котом в роли пажа. Как-то так получилось, что мы стали иногда перезваниваться. И слыша ее голос, я почему-то представляю ее в зеленом халате с чуть обиженно надутыми губами, в очках и с диадемой на голове. Иногда она собирала нас, местных недопёсков, и царила. Не хватало только волшебной палочки.  Но палочку на портрете я могу и дорисовать.

 

Один мой хороший приятель, Сталактит, как-то пожаловался, что не может дождаться внятной рецензии на свои произведения. Прочитают, пожмут плечами, буркнут пару фраз типа: «ничо», «номано»… и вернут. Я его понимаю. Но кто тогда может оценить? Только тот, кто понимает. А где они, те, которые понимают? Ведь не может быть так, чтобы никто ничего не понимал. Остается одна только Фея. Но она так скупо выражает свое мнение, что мы буквально ловим каждое ее слово.

Шарм. Чуть позже она тоже побывала в сказке. Как ни странно, Бал очень высоко оценил ее прозу, которая мне показалась всего лишь на хорошем уровне, но начисто отверг ее стихи, которыми я восхищался. Это может говорить лишь о том, что я совершенно не разбираюсь в литературе, но как я тогда пишу? Верю, что с грамматикой у меня отношения – далеко не фонтан, но ведь кое-кому моя писанина нравится. Это ужасно странно, но это так. Может, работает «эффект индийского кино»? Помните, масса населения была просто без ума от индийской кинопродукции, но настоящий кинематограф ее всерьез не воспринимал. Считать ли шедевром фильм, имеющий фантастический успех в прокате? Одна моя знакомая хвасталась, что фильм «Бобби» (кажется) она посмотрела четырнадцать (!) раз подряд. А как относиться к тому, что зрители вставали и уходили с фильмов Тарковского? К концу сеанса, я помню, оставалось человек десять, не больше. Неужели мы с Феей ошибаемся? И, вообще, кто он, мой читатель?

Некоторые говорят, мол, творчество есть «тяжкий труд». Ничего подобного! За четыре-пять часов вполне может состояться один рассказ, если Вы, конечно, не Лев Толстой, десятки раз переписывавший одну и ту же фразу или предложение. А, может, это скоростное «творчество» вовсе и не творчество? Этот вопрос, как столб посреди тротуара, куда бы ни пошел - обязательно в него надо шарахнуться лбом. Оттого и псевдоним. Пусть лучше ругают какого-то виртуального Sh.Ru., он стерпит, а я сделаю выводы, но… Тишина. Да и слава мне совершенно не нужна. Просто иногда хочется поводить читателя за нос, заставить его сопереживать моим героям, исподтишка внедряя в его беспечную голову свое миропонимание, да и просто «выжать слезу». Может, поэтому половину своих героев я «поубивал». «Даже кошку!» - как-то со смехом добавила Фея.

 

Не знаю, как у других, но у меня иногда случается «эффект неподчинения». Я сам так назвал это довольно таки неприятное действо. Это когда мой персонаж или сюжет почему-то начинает действовать и развиваться не так и «не туда». Я пытаюсь силой вогнать сюжет в задуманное русло, но персонаж мне уже не подчиняется. После трех-четырех попыток вернуть все на прежний курс, я смиряюсь и иду «автопилотом». Потом, уничтожив первый вариант, начинаю заново. Это нормальное явление? И этот рассказ тоже написан таким образом, только первую часть я не стал стирать.  Но, как говорится, меня терзают смутные предположения, что такое безобразие (а это явно не рассказ) обычно пишут, подводя итог всей прожитой жизни. К счастью, ваш покорный слуга не суеверен. Ведь я – воинствующий атеист, только…  верю в прекрасных Фей.

Ну, а теперь – второй вариант того же:

 

Носитель (Фея -2)

Бегом на пятый этаж. Звонок.

- Здравствуйте, это я.

- Заходите, – Фея так очаровательно улыбается.

- Нет, спасибо. Вот, дискету принес.

Это уже, как ритуал. Сбегая вниз по лестничной клетке, перевожу дух: все, отдал. Неважно, когда выйдет, главное, что это прочитают.

- Так быстро? – на улице Пика взяла меня под локоток. – Ты у меня самый гениальный гений!

Очень приятно это слышать, только она ни один мой рассказ так и не прочитала. Но фраза такая забавная: гениальный гений, гениальный гений - почему-то печатал я шаг, ступая по снегу под ручку с этой очаровательной пробочкой. Гениальный гений! Масляное масло! Пробкистая пробка! Зато я отдал свой рассказ, и этот опус когда-нибудь да напечатают.

 

Через неделю наступил синдром «литературной абстиненции». Первоначальная эйфория спала, и нахлынула волна сомнений и разочарований. Ешкин кот! Нафига отнёс? Рассказ «сырой», неинтересный, сюжет – типичный образец кича, есть нестыковки и прочее и прочее. А диалоги вообще никуда не годятся! И тот кусок можно бы и выбросить! И этот. И весь рассказ – полное фуфло. Утешало только одно: газета в отличие от книги - это бабочка однодневка. Раскрыл, глянул, зевнул и отнес в туалет. Да и литстраничку мало кто читает. Не читайте ее вообще! Там моя ахинея!

Эта абстиненция – мой крест. Едва ли наберется пара-тройка рассказов, избежавших этого синдрома. Сколько раз я давал себе слово не относить ничего без «отлёжки». Вещь должна отлежаться какое-то время, должна быть прочитана «свежими» глазами, доработана и уж только потом! А тут на тебе: написал, записал, схватил, отнес. Все по принципу – хватай вокзал, мешки отходят! Словно какая-нибудь случайность могла помешать моему ежемесячному ритуалу.

В тот раз все начиналось как обычно. Совершенно не вникая в смысл, смотрел телевизор, ждал, и, когда в голове все оформилось, бросился к компу. Четыре часа  беспрерывного набора, и вот оно – свершилось! Прочитав свое творение, я оцепенел. Вот это да! Это было невероятно, но я прыгнул выше головы. Сутки я не спал под впечатлением написанного мной шедевра, ведь эта Вещь была моим серебряным венцом творения! Семь страниц действительно безупречной и настоящей Литературы! Больше я могу и не писать. Бейте, режьте, пытайте меня, ничего подобного я больше никогда и ни за что не сочиню. Идеал!

 

Я перекачал рассказ на дискету, и тут вдруг винчестер как-то подозрительно захрюкал и сдох. Черт с ним, у меня есть второй от «тройки», правда он стерильно чист, но это неважно. Скорее к Фее!

Люди! Сегодня я самый счастливый человек на свете! Я написал Это! Боже мой, если это опубликуют – я не зря прожил жизнь!

То и дело касаясь рукой дискеты в наружном грудном кармане куртки, я почти бежал к своей мечте. «Фея, - скажу ей прямо с порога, - Я создал Вещь!»

- Ты че, козел, в натуре оборзел, что ли?

- Ой, извините.

- Стой, сука! А ну иди сюда! – я обернулся. Двое. – Ты знашь, каво ты толкнул, чмо?

Ну, Ешкин кот! Да нечаянно я, скользко, вот плечом и задел… Оп-па! Ах так?

Черт, слетела шапка. Не выпускать второго из виду. На тебе! Блин, вот же он, дом, где живет моя Фея. Ой!

Слабость… Только бы устоять на ногах! Убегают. Нет сил, чтобы выставить руки, чтобы смягчить удар этой вдруг вставшей дыбом земли. М-м-м… На правый бок. Окровавленная дискета, с таким трудом вытащенная из кармана, рассыпается у меня в руке. Этот удар ножа… развалил ее пополам… Кровь. Снег. Обломки диска. Холодно как…