Даль - врач

                Даль – врач

Гардемарин в семье врача.

В изучении творчества и биографии В.И. Даля ещё многое предстоит сделать, т.е. по сей день некоторые страницы его жизни остаются загадкой. До революции было издано около ста книг, 5 собраний сочинений, более тысячи отдельных  публикаций в полусотне газет и журналов, а также литературных сборниках, альманахах, трудах и хрестоматиях. Он прожил долгую, удивительно насыщенную жизнь, сменил множество занятий...

В рабочем районе Луганска (Украина) на улице, которая раньше называлась Английская, а ныне носит имя Даля, стоит небольшой одноэтажный домик. Сейчас здесь музей, а 200 с лишним лет назад в этом доме жила семья Даль. Там же в 1801 году родился мальчик, которого назвали Владимиром. Его отец, Иоганн Христиан, был датчанином, умным и образованным человеком. В Россию он перебрался по приглашению Екатерины II, предложившей ему занять должность придворного библиотекаря. Но Даль старший пробыл при дворе недолго и вскоре уехал в Германию, где получил диплом врача, а затем вернулся в Россию. Через некоторое время он женился на Марии Фрайтаг – женщине исключительно эрудированной, хорошо знавшей мировую литературу, говорившей на нескольких языках, прекрасно игравшей на рояле. В семье родилось четверо сыновей. Владимир был старшим.

 Отец Даля занимал должность лекаря при горном ведомстве. Свою работу он выполнял более чем добросовестно, писал начальству рапорты о тяжелом положении рабочих, об антисанитарии их быта и нищете, хлопотал о создании лазарета. Возможно, начальству надоел столь ответственный работник, и его перевели в Николаев на должность старшего лекаря Черноморского флота.

 Пока муж служил, его жена вела хозяйство и воспитывала детей. Все четверо получили прекрасное начальное образование, а в 1814 году Иоганну Христиану Далю присвоили дворянский титул и вместе с ним – право на обучение детей в Петербургском морском кадетском корпусе. Это и определило судьбу старшего сына.

Итак, Владимир Иванович Даль в  1814 году поступил в Морской корпус, окончил его, получив звание гардемарина. Служил на Чёрном и Балтийском морях шесть лет. Внезапно, к удивлению знающих его людей, ушёл в отставку. На двадцать пятом году жизни поступил на медицинский факультет Дерптского университета. Дерптский университет, открытый в 1804 году, славился не только в России. В Дерпте был открыт и первый в России профессорский факультет, куда принимались отличившиеся в учении выпускники медицинских факультетов из разных городов для написания докторских диссертаций. Этот факультет, по сути, явился прообразом аспирантуры и института усовершенствования врачей. Этот период Даль называл «временем восторга и золотым веком нашей жизни».

Время восторга…

Профессорский институт, в котором учились студенты при университете,  организовал Егор Иванович Паррот, профессор физики, а затем академик и первый ректор. Проект Паррота, своевременный и прогрессивный по тем временам, состоял в том, чтобы готовить молодых русских людей, закончивших курс в разных университетах и учебных заведениях. После двухлетнего пребывания в Дерпте студенты должны были отправиться ещё на два года на стажировку в заграничные университеты. Затем специалисты принимались на службу в качестве профессоров в ведомство Министерства народного просвещения. То есть путь получения знаний был заманчив и интересен. Мало тог, он был бесплатен. На годовое содержание студента в Дерпте     выделялось 200 рублей ассигнациями, что соответствовало более 300 рублей серебром. Если студент на предварительном экзамене в Петербурге получал «неуд», то из казённых списков он исключался, однако права учиться в дерптском университете за свой счёт не лишался.

Говорят, города как люди. У каждого своё имя и лицо. Не зря гласит пословица: «Что город, то норов». Как известно, у Дерпта сразу три имени. В далекое время он назывался по-русски – Юрьев, по-эстонски – Тарту, по-немецки – Дерпт. Улицы упирались в холмы, растворялись в зелени, сквозь которую белели здания университетских клиник. Весёлый, подвижный город-студент, в котором Даль, с детства не привыкший к смеху, чувствовал  себя мальчишкой. Русских студентов было мало. В основном, это были дети небогатых родителей, поэтому каждому хотелось быстрее встать на ноги. Владимир Даль учился вместе со студентом Николаем Пироговым. Они  не просто учились, а между ними возникла крепкая мужская дружба и взаимопонимание.

С утра они собирались в клинике, готовились к операции, отбирали нужные инструменты, перекладывали больного с кровати на стол и ассистировали Мойеру. Действовали молча, не разговаривая, подавая сигналы друг другу глазами. Иван Филиппович Мойер был поражён жадностью к знаниям этих юношей. Мойер немного зачах в Дерпте, стал угасать в желаниях делать операции, но с появлением этих студентов загорелся работой, как в молодые годы. Владея необыкновенной хирургической ловкостью, он проводил операции неспешно и без суеты. Разрезы тканей делал аккуратно, потому что знал анатомию превосходно. Часто он доверял студентам произвести под его наблюдением то или иное хирургическое вмешательство. В то время наркоз ещё не был изобретен и больные долго стонали и кричали. Даль, жалея, вытирал своим платком с лица больного липкий пот, давал немного вина и солёный огурец. К страданиям больных он так и не привык.

Человек, изучивший прежде астрономию, математику, кораблевождение, штудировал теперь толстенные книги, зубрил педантично латынь (100 слов в день!), возился с препаратами. Профессора прочат ему надёжное будущее, Пирогову – будущее великое. В том и разница. У Даля ясная голова и хорошие руки. Пирогов вспоминал потом в своих «Посмертных записках» о Дале как об остроумном  жизнерадостном человеке, блестящем рассказчике и балагуре.

«Первое наше знакомство с Далем довольно оригинально», - вспоминал Николай Иванович, - однажды после нашего приезда мы слышим у нашего окна с улицы странные, но незнакомые звуки: русская песнь на каком-то инструменте. Смотрим, стоит студент в вицмундире (форменном фраке гражданских чиновников), всунул голову через открытое окно в комнату, держит что-то во рту и играет: «Здравствуй, милая, хорошая моя!», не обращая на нас никакого внимания. Инструмент, оказывается, был губной органчик, а виртуоз – В.И.Даль».

Особое духовное родство чувствовал Пирогов к Далю. Необыкновенная любовь к русскому народу и его истории объединяла и сплачивала их. Всю жизнь два великих гения понимали друг друга с полуслова. Пирогов всегда удивлялся, с какой быстротой оперировал Даль. Владимир Иванович поселился в Дерпте в 1826 году, а уже в 1828 началась русско-турецкая война. Наиболее смышлёных студентов (кандидатов) в военном деле послали на войну. И бывший офицер флота, гардемарин Владимир Даль, осваивавший хирургию у знаменитого профессора, уехал на войну. Перед отъездом он расцеловался с другом: «Просвещайся, Николай, а я поеду, долг велит. Кто-то же должен защищать Россию». Чувствовалось, что он полон желания продолжать учёбу, но вида не подавал. В коляску сел с улыбкой и радостью. Он не знал, что ждёт его впереди, в то время люди передвигались медленно.

Признание таланта врача.

Неизвестно, сколько продолжалось путешествие Даля, но другой дерптский врач, следовавший за ним, ехал на фронт около трёх недель. При такой скорости дорога не проплывала и не проносилась, а входила в жизнь. Она обогащала впечатлениями, встречами. Даль горевал об одном: хотел стать врачом – ему помешали. Об этом периоде остались воспоминания доктора де Морни. Из записок: «В  Яссах встретил я подле трактира Владимира Даля, также направляющегося  к театру военных действий, и мы тотчас решили ехать вместе. Не могу не порадоваться столь приятному попутчику. Даля знавал я ещё в Дерпте на медицинском факультете. Доктор Мойер неизменно упоминал его в числе лучших своих учеников, а однажды говорил, что у Даля, бесспорно, и литературный талант, ссылаясь, при  этом на мнение известнейшего поэта нашего Жуковского. И здесь, в Яссах, Даль потешил меня после обеда двумя, наскоро сочинёнными им сценками. В первой представил непонятливого больного, который на вопрос: «Чем болен?», знай, отвечает: «А вот, батюшка, чем скажете». Во второй сценке мой попутчик живо изобразил себя самого при защите докторской диссертации…»

«Нынче увидели мы первые жертвы войны. Мы въезжали в печальный край, где чёрная смерть, чума собирает обильную жатву. Впереди повсюду карантины. Я подивился его бесстрашию. Даль, улыбаясь, сказал: «Чему быть - того не миновать». Главная квартира оказалась целым городом с улицами, кварталами и площадями, построенными из шатров и палаток. В госпитальном отделении нам указали полотняный перевязочный пункт: здесь мне и Далю предстояло жить и оперировать. Поистине, поле боя – лучшая школа для хирурга. Мы уже привыкли к обильно льющейся крови, страшным ранам, неистовым крикам. Рубленые раны, нанесённые турецкими саблями, особенно ужасны. Пленные большею частию ранены в спину казацкими пиками, однако, раны не глубоки. Пулевые и осколочные раны также уносят в иной мир наших пациентов: тут не так опасны сами повреждения, сколько гнилокровие, которое на жаре быстро развивается.

Чума по-прежнему свирепствует. Наши попытки спасти поражённых страшным недугом почти ни к чему не приводят…

Выступили в поход. Для перевозки раненых и госпитального имущества присланы сюда экипажи, очень тяжёлые и без рессор. Походный госпиталь состоит из сотни таких фур, а так же  из телег, перевозящих аптеку, палатки, кузницу, медицинские инструменты. Однако наше положение не сравнить с теми муками, которые выпали на долю простых солдат. В душные жаркие дни они изнемогают под тяжестью амуниции, падают в кусты на обочины. Немало солдат умирает в дороге. О раненых я уже не говорю… В битве под Кулевчею Даль решительно отличился. Долгие часы он не покидал поле боя, действуя под пулями и ядрами. Он оказывал помощь сотням солдат, пока крайнее изнеможение не свалило его. Наутро он был найден крепко спящим прямо на сырой земле между убитыми и ранеными».

Оказавшись в Турции в городе Андриаполе, Даль и его друг де Морни хлебнули солдатского лиха полной чашей. Под госпиталь была отдана огромная казарма, куда было свезено более десяти тысяч  раненых и больных солдат. Лежали они без кроватей, прямо на кирпичном полу; в окнах вместо стёкол были деревянные решётки; холодный ветер, а то и дождь, врывались в палаты. Здесь хозяйничали стаи крыс. К ним стоит прибавить крыс интендантских, норовящих вырвать последнюю полушку из солдатского довольствия, последний кусок из солдатского рта. Лекарств не было. На весь госпиталь был один аптекарь, фельдшеров практически не стало. О лечении речь уже не шла. Врачи и персонал старались накормить да дать вволю воды. Чума косила страдальцев сотнями. При подсчёте в главной квартире было выяснено, что из трёхсот докторов, прибывших в армию, более двухсот пали жертвами вражеских пуль и различных болезней.

Записки доктора де Морни позволяют увидеть Даля глазами его боевого товарища. Доктор де Морни погиб во время этого похода.

И в таких условиях неутомимый Даль успевал ещё собирать слова и записывать  их в свои тетради. Студент – медик Даль в 1829 году досрочно защищает диссертацию и возвращается на фронт, где оперирует раненых, борется с чумой и холерой. Он входил в чумные бараки, видел солдат, умирающих от чумы, и, сознавая свое бессилие, помогал, чем мог. Друзья говорили, что у него две правые руки, его умелость и скорость операционной техники поражала даже опытных профессионалов. Именно это свойство при отсутствии обезболивающих средств нередко решало судьбу больного. Важно было по возможности избежать развития болевого шока, вовремя остановить кровопотерю, тем более в ситуации, когда еще не применялось переливание крови.

Время шло. Война кончилась. Вспыхнула эпидемия холеры. Даль вновь на передовой — борется с холерой в украинском губернском городе Каменец-Подольском. Эпидемия была в разгаре, город разделили на несколько районов. Владимир Иванович возглавлял один из них. В формулярном списке доктора Даля, хранящемся в архиве Луганска, сказано, что «в свирепствование холеры в Каменец-Подольском он заведовал госпиталем для холерных больных».

В Каменец-Подольском Даль не только оказывал реальную помощь больным холерой, но и весьма успешно возвращал пациентам зрение, удаляя катаракты. В данном случае не обошлось без неприятных инцидентов. Снимая квартиру в семье «бельмоцелителей», он узнал, что они от его имени не только брали с больных деньги, но и прославляли себя в качестве умельцев. Пришлось принимать меры… Кстати, будучи врачом, а затем чиновником высокого ранга, Владимир Иванович отличался бессребреничеством и «не замечен в получении взяток». И снова военный врач продолжает свою собирательскую деятельность.

Есть свидетельства, что Н.И.Пирогов знакомился с диссертацией своего друга на звание доктора медицины. Она была посвящена успешной трепанации черепа и наблюдению за больными с неизлечимыми заболеваниями почек.

1830 год…Беспокойный, мятежный. Баррикадами  революции туго перепоясались парижские улицы; стучали тяжёлыми башмаками восставшие немецкие крестьяне; в Италии чистили оружие и ждали своего часа деятели тайных обществ. На парижские залпы отозвалась Польша, которая не захотела признавать русского царя. Русская армия выступила на подавление мятежа. Часть, в которой служил Даль, перешла польскую границу с юго-востока. После первых стычек в лазарет стали поступать раненые.

Доктор Даль спасал от смерти людей, которые шли умирать за свободу. Возвращённых к жизни отправляли в ссылку в Сибирь. Даль говорил про восставших осторожно, больше помалкивал. Да и кого интересовало мнение простого военного врача, затерянного в глубинах многотысячной армии. Но через три года в Оренбурге Даль будет дружить с сосланными мятежниками. И когда ссыльных заподозрят в заговоре, он сумеет доказать их невиновность. Но в это время он станет уже не простым врачом, а видным чиновником, с мнением которого считались.

После войны, с марта 1832 года Даль работал ординатором военно-сухопутного госпиталя в Петербурге и приобрёл известность хирурга- окулиста. «Осмелюсь заметить, что глазные болезни, и особенно операции, всегда были любимою и избранною частию моею в области врачебного искусства, - вспоминал Владимир Иванович. – Я сделал уж более тридцати операций катаракты, посещал глазные больницы в обеих столицах и вообще видел и обращался с глазными болезнями немало».

Особенно он преуспел в деликатных операциях по удалению катаракты, слепоте от потускнения глазного хрусталика. Сохранившаяся у Даля на долгие годы даже после ухода из  медицины приверженность этим операциям обусловлена не только профессиональным интересом: прозрение ослепшего человека неизменно походило на волшебство. Но он резко выступал против лечения глазных болезней народными средствами, поскольку не одна пара «годных» глаз была загублена втиранием таких «неимоверных средств», как купорос и толчёное стекло.

Далю с его неуёмной энергией было скучно сидеть на одном месте, да и надоела не очень обеспеченная и очень беспокойная жизнь хирурга госпиталя, надоело получать выговоры за потраченный во время операции пузырёк йода, за правдивую, не угодную начальству цифру в отчёте. Несмотря на огромную врачебную популярность, прямодушный и правдивый Владимир Иванович не мог мириться с царящими в медицинском ведомстве злоупотреблениями. Однокашник Даля декабрист Д.Т. Завалишин писал об этом в своих воспоминаниях: «Начальство требовало непременно к 1-му числу каждого месяца составлять отчеты о больных в лазаретах, при этом не учитывалось время на доставку донесений. Составленные 25-го числа не включали последнюю неделю, а написанные 1-го, приходили в канцелярию только 4-го числа. Даль отвечал, что «ему неизвестно, имеют ли другие дар наперед, за 5 дней, знать, сколько у них будет больных и с какими болезнями, но что он такого дара не имеет и, если ему будут давать несовместимые приказания, и за невозможность выполнения присылать выговоры, то он перенесет дело на апелляцию к высшему начальству». После этого Даля на время оставили в покое, но по службе доказали, что случая этого не забыли. Потом в этот же госпиталь приедет его друг Н.И.Пирогов, который начнёт ломать, переделывать по-своему. А Даль умел воевать только на поле брани. И в его судьбе вновь наметились изменения.

Даль в Оренбурге.

В 1833 году военным губернатором Оренбурга стал В.А.Перовский. по совету брата Алексея (псевдоним А.Погорельский) и поэта В.А.Жуковского он взял с собой Даля. Исполнительный Владимир Иванович, способный во всём быстро разобраться, к тому же образованный и хорошо владеющий пером, подходит к роли чиновника по особым поручениям идеально. Даль снова переменил профессию. На официальном языке это называлось «О переименовании доктора Даля в коллежские асессоры».

Но чем бы ни занимался Даль, он никогда не переставал интересоваться медициной. В поездки по Оренбургскому краю он всегда брал с собой медицинские инструменты, которые частенько использовал. По свидетельству П.Бартенева, Даль стал ревностным последователем гомеопатии и в 1838 году поместил в «Современнике» одну из первых статей в защиту этого учения. Он справедливо утверждал, что безобидная трава арника при ушибе действует лучше, чем модные в то время пиявки.

А вот что он написал о пневмонии: «…вместо кровопускания, на чём бы настоял всякий благоразумный аллопатический врач, больной (речь идёт о конкретном человеке, которого наблюдал Даль), получил в течение нескольких часов три или четыре приёма aconite; первый приём через полчаса принёс значительное облегчение, а через двое суток не осталось и следа болезни; больной башкир уже сидел на коне и пел песни. И хотя вызывает улыбку чудодейственный приём аконита при «довольно значительном воспалении лёгких», как Даль определил болезнь у своего пациента, но и при обычном бронхите кровопускание ослабило бы организм больного.

А в одной из командировок он искусно ампутировал руку больного, заражённую гангреной, и тем самым спас его. Дело было так… Однажды его попросили приехать в имение к отставному майору Льву Васильевичу Соколову, которого ещё в 1812 году подобрали под Смоленском изрубленного французскими саблями. Ему нужен был хороший хирург. У больного осталась одна надежда на спасение – ампутация руки. Даля стали уговаривать сделать операцию, но он отказывался – слишком велик был риск. Всё-таки уговорили. Из кабинета майора быстро соорудили операционную. Даль с опаской подступил ко Льву Васильевичу с хирургическим ножом, но бывший боевой офицер сказал: «Держу пари, что даже стона от меня не услышите». И не стонал. А ведь наркоза ещё не изобрели. После успешной операции Соколов решил отблагодарить спасителя и прислал ему своего любимого жеребца. Но Даль отказался от подарка, поскольку всегда презирал врачей, обирающих больных. Через несколько лет Соколова не стало, а Владимир Иванович, оставшись вдовцом,  женился на его дочери Екатерине.

Вскоре после этого случая по заказу Даля его сыном Львом (Арсланом) была написана икона, экспонировавшаяся в Петербурге в музее истории  религии и атеизма «А.С.Пушкин и В.И.Даль в виде святых Козьмы и Домиана». Эти два христианских брата великомученика погибли от злобы и зависти окружающих. Несомненно, иконописец хотел подчеркнуть духовную близость Пушкина и Даля, хотя икона смотрится больше светским живописным произведением.

Следует отметить, что лучшего хирурга, чем В.И.Даль,  в Оренбурге в то время не было.

Снова Петербург.

Дороги в жизни Даля часто оборачивались петлёй. В 1839 году генерал Перовский затеял поход на Хиву, где томились тысячи русских пленников. Даль был не против похода, но посоветовал выступить весной, но Перовский не прислушался. И зимой, потеряв тысячи замёрзших солдат (до одной трети), Перовский с полпути повернул назад. Поход провалился. Генерал, быстро оправдавшись перед царём, укатил за границу, но не забыл всезнающего и всё умеющего Даля, не бросил в глуши. Он передал его брату Льву Алексеевичу, который в 1841 году стал министром внутренних дел. Даль оказался вновь на высоте. Ему почтительно кланялись, перед ним заискивали. Здесь он снова встретил своего друга Пирогова, который находился в должности технического директора Петербургского инструментального завода, где создавались множество хирургических инструментов. Именно Пирогов состоял в медицинском совете при Министерстве внутренних дел и занимался судебно-медицинской экспертизой, создал научный кружок из единомышленников и учеников, почитателей петербургских и дерптских врачей. Владимир Иванович стал активным участником кружка. В кружке делались сообщения по последним открытиям в теории и практике медицины. Доклады готовили все члены кружка и заседания проходили с необычайным интересом. Даль тоже делал доклады на медицинские темы, но, кроме этого, сделал несколько докладов и о русском фольклоре. Одним из первых написал работу по организации медицинской службы в боевых условиях и по фармакологии. Найдены наброски статей об оперативной тактике при огнестрельных ранениях. Несомненно, важна и одна из первых статей В.И. Даля «Слово медика к больным и здоровым», подписанная псевдонимом Казак Луганский. В статье, в частности, подчеркивается важность правильного образа жизни: «Тот, кто в движении и не наедается досыта, реже нуждается в пособии врача». Однажды высказанные мысли не оставляли Даля никогда и отразились в подборе собранных пословиц на медицинскую тему. Приведу лишь некоторые:

          - болезнь входит пудами, а выходит золотниками;

- ешь вполсыта, пей вполпьяна  (не пей до пол пьяна), проживешь век до полна;

- и собака знает, что травой лечатся. Брюхо больного умнее лекарской головы;

- не дал бог здоровья — не даст  и лекарь;

- сама болезнь скажет, что хочет. Что в рот полезло, то и полезно.

 Собранные В.И. Далем пословицы на медицинскую тему заслуживают внимания исследователей.

          Даль по хорошему завидовал Пирогову: «Тебе хорошо. Для тебя служить – дело делать. Оперируешь больного – служба. Готовишь препараты в анатомическом театре – тоже служба». Пирогов сердился, кричал: « Я учёные свои записки обязан представлять дежурному генералу на рассмотрение. А генералу этому впору свиней пасти».

Даль любил гостей. И каждый четверг у него на чай собирались члены кружка. Случайный гость, попавший на такое чаепитие, удивился, когда профессор Пирогов принялся излагать новые способы препарирования трупов, а другой профессор с недовольно оттопыренной нижней губой горячо доказывал, что пора открыть специальный институт для анатомических исследований. Дома случайный гость «Четверга» сел за письмо: «…отправился к Далю вечер провести, но было скучно, люди съехались невесёлые, занятые, печать заботы не сходит с их лиц».

Человека познакомили с мореплавателями Литке, Врангелем, путешественником Левшиным, хирургом Пироговым, натуралистом Бэром, а он скучал! А эти люди не могли бессмысленно проводить время, они занимались делом.

Нижний Новгород.

1848 год начался революциями в Европе. Многие благоразумно повесили на уста пудовые гири. Уничтожали каждую бумажку, способную вызвать подозрение. Николай I кроме цензуры ввёл секретный комитет для строжайшего надзора за печатью и для обуздания русской литературы.

Даль отменил  четверги, жёг рукописи. Напечатанный маленький рассказ «Ворожейка» секретный комитет передал царю, и тот начертал через всю страницу: «Сделать автору выговор, тем более, что он служит». Министр, неприятно улыбаясь, предложил Далю: «Выбирайте, милостивый государь: писать – так не служить. Служить – так не писать». И Владимир Иванович решает уехать в Нижний Новгород.

Провожать его пришёл Пирогов. Он рассказывал, что возвратившись с кавказского театра войны, докладывал министру о первых опытах применения наркоза на полях сражений, а вместо этого получил выговор – не в том мундире явился на доклад. Видя жёлтое нездоровое лицо друга, Даль, обнимая, говорил: « И для тебя вреден север. Совсем опостылеет, невтерпёж станет, приезжай, отдохнёшь».

«Некогда, Даль, некогда. Холера. Трупы вскрываю сотнями. Множество интереснейших наблюдений. Жив останусь, кончу о холере, пришлю»,  - отвечал Пирогов.

По дороге в Нижний Даль часто обгонял чёрные дроги, на которых стояли некрашеные гробы. Так провожал Петербург Даля.

Убегал Даль из столицы, а вот от медицины убежать не мог. Врачей не было, а болезни, знай себе, глодали деревни. К управляющему удельной конторой (должность Даля) шли лечиться. Он накладывал повязки, рвал зубы, вскрывал нарывы, и снова серьёзно оперировал. Приходил в тёмную душную избёнку, чтобы дать ребёнку лекарство от жара или мужику, измученному лихорадкой, но не мог помочь от нищеты, голода и холода. От этого у него лекарства не было. Бабы просили: «Я то что?! Не дай, благодетель, погибнуть коровёнке!»

Даль начитался ветеринарных справочников: толок в аптекарской ступе порошки, разводил в больших бутылях. В деревнях ходил по хлевам, конюшням. Мужик, заглянув ему через плечо, толкал соседа: «Видал, как с жеребёнком управляется? А говорит, не деревенский». В Нижнем Даль жаловался, что стал совсем стариком. Уговорил начальство открыть для крестьян бесплатную больницу.

Большой интерес представляет его исследование «О народных врачебных средствах», в котором учёный, преклоняясь перед языкотворной способностью простых людей, весьма скептически оценивал народные методы лечения, предупреждая врачей тщательно «отделять невежественное, суеверное, вредное от полезного».

Из народных обычаев, записанных Далем:

- от  глазных болезней двенадцать раз умываться росою;

- от больного горла лизать поварёшку и глотать, глядя на утреннюю зарю;

- от зубной боли рябиновый прут надломить вчетверо, положить на больной зуб и не есть рябину несколько лет;

- когда отнимается язык, то обливают водой колокольный язык и поят больного;

- от отёков пить овсяной кисель с воском;

- от лихорадки настоять на водке рака и пить… и так далее.

Даль и Пушкин.

Даль поселился в Дерпте в 1826 году. Это был год суда над декабристами, год страшной казни. Здесь же учился и поэт Николай Языков, друг Рылеева и Бестужева. Дружба Языкова и Даля началась в это время. Владимир Иванович просил Николая рассказать о Пушкине, ведь тот посещал поэта в Михайловском. Именно от Языкова тянется нить к великому поэту.

«Какой он, Пушкин?- спрашивал Даль.

«Не знаю», -  тихо отвечал Языков, - это невозможно передать. Он – Пушкин!»

Не ведал тогда студент – медик Даль, что судьба не раз сведёт его с поэтом, что они будут друзьями. Не покажется странным и удивительным благоговейное отношение молодого лекаря и начинающего писателя к великому Пушкину. Владимир Иванович долго робел и не решался на встречу с поэтом. В один из солнечных осенних дней 1832 года Даль встретился с Александром Сергеевичем, придя к нему на квартиру. Не будучи прежде лично знакомыми, они понравились друг другу. У Александра Сергеевича болела нога, поэтому ходил с палочкой. Пушкин усадил Даля в кресло, а сам, жалуясь на «рюматизм», устроился на диване. Сунул подушку под бок, поджал левую ногу, а правую, больную, бережно вытянул. Состоялся незначительный обмен репликам и Пушкин попросил совета от «рюматизма». Даль посоветовал прижечь калёным железом, на что поэт ответил: «Нет, уж увольте».

 Говорили о многом: о сказках и пословицах. Александр Сергеевич позавидовал Далю «годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки» перед изумлёнными современниками и потомками.

Несомненно, с первой и до последней встречи с гением для Даля были самыми яркими и впечатляющими. Пушкин заинтересовался подаренной ему книгой Владимира Ивановича «Русские сказки. Пяток первый» (СПб., 1832). Судя по воспоминаниям Даля, знакомство имело продолжение, поэт приветствовал усилия в языковых изысканиях и посоветовал работать над составлением словаря. Продолжались немногочисленные встречи у общих знакомых в Петербурге, прерванные отъездом Даля из столицы. Занявшись «историей Пугачева», Пушкин направился по путям сражений и навестил Даля, работавшего к тому времени на Урале. Они виделись 18 и 19 сентября 1833 года в Оренбурге, встречались в доме у Владимира Ивановича, о чем оставила заметки первая жена Даля Юлия Андерс. В последующей переписке Пушкин неизменно передавал ей поклон. 20–25 сентября 1833 года Владимир Иванович сопровождал Пушкина в поездке по краю, в частности в Бердскую слободу, для сбора материалов о Пугачеве. Они разыскали старуху, свидетельницу тех памятных событий, и общались с ней. В это же время Александр Сергеевич подарил Далю рукопись «Сказки о рыбаке и рыбке» с надписью: «Твоя от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому — сказочник Александр Пушкин», а позднее переслал ему «Историю Пугачевского бунта» (1835). В следующем году Владимир Иванович написал стихотворное послание поэту как поздравление в связи с выходом журнала «Современник». В посмертных бумагах Пушкина найдена и присланная Далем статья «Во всеуслышание», адресованная «братьям и сподвижникам».

Судьбе было угодно, чтобы доктор Владимир Иванович Даль был среди врачей, лечивших Пушкина после трагической дуэли. О поединке Владимир Иванович, приехавший по делам в Петербург, узнал на второй день после дуэли. Он тотчас помчался в дом поэта на Мойку, 12 и оставался безотлучно до кончины поэта. Он же составил подробное профессиональное описание раны Пушкина, произвел вскрытие, сделал заключение о некурабельности подобного поражения. В трагические дни присутствие Даля как опытного врача и доброго друга облегчило страдания поэта, во всяком случае, психологически. Тогда же Пушкин впервые обратился к Владимиру Ивановичу на «ты», они, по словам Даля, как бы побратались перед лицом смерти. К нему же были обращены последние слова умирающего Александра Сергеевича: «Тяжело дышать, давит». За несколько мгновений до смерти, также обращаясь к Далю, Пушкин произнес: «Жизнь кончена». В день смерти Пушкин снял с пальца кольцо — талисман, с которым никогда не расставался, и подарил Владимиру Ивановичу. После кончины Александра Сергеевича Наталья Николаевна отдала ему и жилет со следами крови, в котором стрелялся поэт. Даль в своих записках подчеркивал удивительное, невиданное мужество, с которым поэт переносил страдания, не позволяя себе кричать, чтобы не волновать жену. Здесь, у постели умирающего поэта, Даль проявил не только человеческие качества, но и врачебное умение, выполняя необходимые процедуры. И не его вина, а лишь огромная пожизненная боль от сознания своего бессилия.

До сих пор раздаются вопросы скептиков, правильно ли лечили поэта и всё ли возможное сделали врачи для его спасения? Насколько компетентен был В.И.Даль в лечении  своего друга? Некоторые даже обвиняли его и Н.Арендта в бездействии и даже в содействии его гибели. Упрёки в адрес врачей стали раздаваться тогда, когда хирурги научились оперировать и лечить подобных больных.

Писатель и биограф А.С.Пушкина Л.П.Гроссман так сформулировал эти мнения: «Через столетие русская медицина осудила своих старинных представителей, собравшихся у смертного одра поэта.

Но давайте посмотрим объективным взглядом доктора медицинских наук Б.М.Шубина, написавшего книгу «Скорбный лист или история болезни Александра Пушкина», а было ли возможно спасение поэта? Автор даёт оценку деятельности врачей того периода. «Особенностью этой книги является восторженное отношение автора к личности великого поэта и его творчеству…это не просто «история болезни», а литературное произведение о Пушкине, объективно и честно знакомящее читателя с медицинскими сведениями о жизни, болезни и смерти великого поэта», - писал академик Н.Блохин.

Обратимся к документам. Остались три записки доктора В.И.Даля, впервые напечатанные в «Медицинской газете» за 1860 год, № 49. Одна без заглавия, другая – «Вскрытие тела А.С.Пушкина», третья – «Ход болезни Пушкина». В первой Даль вспоминает, от кого узнал о дуэли Пушкина с Дантесом, кого нашёл у постели раненого, свои впечатления о тяжёлой обстановке в доме, где умирал поэт. Во «Вскрытии тела А.С.Пушкина» Владимир Иванович даёт характеристику ранения и результаты вскрытия, указывает как на вероятный источник кровотечения повреждение бедренной вены. С Далем можно поспорить. Бедренная вена лежит вне траектории полёта пули. Сам он точно локализовал место ранения: «Пуля пробила общие покровы живота в двух дюймах от верхней передней оконечности чресальной или повздошной кости правой стороны». Он говорил о кровотечении из бедренной вены не категорично, а предположительно: «…вероятно из перебитой бедренной вены», тогда как это можно установить наверняка не только при вскрытии, но и при перевязке раны.

Причина ошибки Даля, кажется, понятна. На сюртуке поэта против правого паха была небольшая, с ноготок, дырочка от пули, которая навела                Даля на мысль о ранении бедренной вены. Однако, Даль не учёл, что целясь на близком расстоянии в Дантеса, который был ростом выше, Пушкин поднял правую руку, естественно, полезла вверх и правая пола сюртука. Сопоставление пулевого отверстия на одежде и раны на теле позволяют предположить, насколько высоко была поднята рука Пушкина, который целился в голову противника.

По утверждению Шубина, в своих действиях у постели раненого поэта Врач Даль был не последователен. Он поставил раненому далеко не гомеопатическую дозу пиявок – 25 штук, которые высосали у обескровленного больного по самым скромным подсчётам ещё 250 мл. крови. По мнению Даля, эта процедура оказала благотворное влияние: пульс сделался ровнее, реже и гораздо мягче. «Я ухватился как утопленник за соломинку и, обманув и себя, и друзей, робким голосом возгласил надежду. Пушкин заметил, что я стал бодрее, взял меня за руку и сказал: «Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?» - Мы на тебя надеемся, право, надеемся! Он пожал мне руку. Только однажды и обольстился моею надеждою: ни прежде, ни после этого он ей не верил…скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его», - вспоминал Даль.

Через столетия…

5 февраля 1937 года в «Литературной газете» была опубликована краткая информация о необычном заседании Пушкинской комиссии. За столом собрался цвет советской хирургии. В переполненном зале – врачи,  писатели, поэты, литераторы. В первом ряду – потомки Пушкина. Председательствующий, писатель и врач, автор известной книги «Пушкин в жизни» В. В. Вересаев предоставил слово для доклада о ранении поэта, его лечении и о действиях врачей, в том числе и В.И.Даля, знаменитому хирургу Н.Н.Бурденко.  Хирурги Н.Н. Бурденко и правнук Н.Арендта (врача поэта) – А.А.Арендт  доказали несостоятельность точки зрения врачей, утверждающих, что находившиеся у постели Пушкина врачи не сохранили жизнь поэта по политическим мотивам и из-за своих ошибок.

Пушкин, как известно, был ранен в брюшную полость, что вызвало перитонит – болезнь, которая при тогдашнем состоянии  медицины  неизбежно влекла за собой смерть. Ничего противоречащего методам лечения, которые обычно применялись в те времена при  перитоните, лечащие врачи, в том числе и В.Даль, не делали. Таков был основной вывод докладов Н. Бурденко и А. Арендта на заседании Пушкинской комиссии.

В 1982 году во Всесоюзном научном центре хирургии АМН СССР состоялась научно – практическая конференция, посвящённая ранению и смерти А.С.Пушкина. Ведущий хирург, академик Б.В.Петровский так сформулировал общее мнение собравшихся: «С позиции современной хирургии мы можем сказать, что перед тяжёлым ранением А.С.Пушкина наши коллеги первой половины 19 века были беспомощны».

Так что врачи, лечившие Пушкина, ничем не уронили достоинства своей профессии, и не их вина, что медицина того времени не располагала теми большими возможностями, которые имеются в наши дни. И это справедливо.

Труд на благо Отчизне…

Многие поражались многогранности Даля, в нём было что-то от титанов Возрождения, которые были искусны во всём. Трудно даже придумать, в чём бы этот удивительный человек ни был бы мастером

Жизнь Даля настолько разнообразна и замечательна, что её хватило бы с лихвой на несколько интересных биографий: морской офицер, врач, ответственный чиновник, натуралист, писатель, учёный – языковед…Такие  крутые переломы деятельности для иного человека могли быть губительными, но Далю шли на пользу. Расширялся круг его контактов с людьми, разностороннее становились знания, богаче жизненный опыт. Склонность к лингвистике и врачеванию у Владимира Ивановича была генетическая: его отец, работая библиотекарем при  дворе Екатерины II, вдруг оставил должность, чтобы получить медицинское образование.

Медицинская специальность – одна из самых насыщенных людскими контактами. Немалое количество слов, пословиц и поговорок Владимир Иванович «подслушал» у своих пациентов. Кроме того, медицина и близкие к ней биология и естествознание получили широкое отражение на страницах словаря, без чего он утратил бы свою энциклопедическую полноту. Владимир Иванович Даль прожил долгую жизнь, он один выполнил то, что не под силу целому институту, даже не по количеству ученых, а по разнообразию занятий.

Один из далиеведов Владимир Крупин писал: «Всегда нам укор будет то, что одиночка Даль свершил труд, равный труду многих десятилетий иного гуманитарного института с его могучим коллективом и современными средствами науки и техники».

 Самым великим достижением Даля, несомненно, является созданный им словарь: «Я любил отчизну свою и принес ей должную крупицу по силам». Нет сомнений, «крупица» оказалась великоватой. Кроме того, он изучал флору и фауну, написав книги по этим темам. Даль был одним из основателей Русского географического общества. При этом он постоянно занимался врачеванием, участвовал в научных экспериментах, проводил опыты на себе. Его повести, рассказы, сказки входят в золотой фонд русской литературы. Он активно помогал, кому мог, не заботясь о саморекламе.

               В.И. Даль был награжден многими орденами, премиями, избран членом Академии наук по отделению естественных наук.

               В последние годы жизни он много болел, вышел в отставку, поселился в прекрасном шестиколонном доме в Москве на Большой Грузинской улице. У него, как обычно, собирались люди разных интересов и профессий, и только один разносторонний хозяин являлся коллегой всех.

                Друзья думали, что, закончив работу над словарем, Даль сможет больше внимания уделять заметно пошатнувшемуся здоровью. Но доктор Владимир Иванович Даль хорошо знал негативное влияние смены стереотипов. Так и случилось. Вскоре после окончания работы над словарем у него случился повторный инсульт, кровоизлияние в мозг, с чем он не справился и, не приходя в сознание, умер 22 сентября 1872 года. Похоронен он в соответствии с не раз высказанным  пожеланием на Ваганьковском кладбище в Москве.

Библиография:

1. «Краткая литературная энциклопедия»,1964, т.2.

2. «Русские писатели». Библиографический словарь, 1971.

3. Абрамович С.А. «Последний год. Хроника», 1991.

4. БулатовМ.А., Порудоминский В.И. «Собирал человек слова… Повесть о Дале», 1969.

5.Десятков Т.М. «Легенды старого Оренбурга»,1994.

6. Прянишников Н.Е. «Писатели – классики в Оренбургском крае», 1970.

7. Шубин Б.М. «Дополнение к портретам», 1985.

8. Щёголев П.Е. «Дуэль и смерть Пушкина», 1985.

9. Зражевский А. «Медик, лексикограф, писатель».- Библиотекарь, 1991, №10.

10. Сайты «Жизнь с радостью», «Тайны XX века».