«Смотри, как птица, голову склонив,
поёт на ветке грустное без грусти,
и как пушисты почки старых ив,
и как упрямы избы в захолустье…» (Полина Орынянская «Грустное без грусти»)
Поэзия пытается нам что-то сказать. Она нас тормошит: «Смотри!» – и мы смотрим. Мы получаем послание, отправленное поэтом. Вступаем в диалог. Нам – слово, от нас – реакция. Поэт нажимает на клавишу, и звучит звук, на который откликается наша душа.
А ведь можно использовать и другой образ. Поэт дёргает за ниточку, а мы откликаемся. Наша реакция в какой-то мере прогнозируема. А это значит, что нами можно управлять. Поэт превращается в кукловода. Наши эмоции – что-то вроде дохода, полученного путем манипуляции.
Или ещё один образ. Поэт нас не эксплуатирует, а пробуждает. Он – пророк. Его стихи зовут, выводят читателя-слушателя на новый уровень (сознания или эмоциональности).
Обязательно ли всё это? Можно ли стихи изолировать от реакции? Избавить поэта от социальной роли пророка-тормошителя-кукловода? Оставить его с поэзией тет-а-тет?
Так родилась концепция чистого искусства – «искусства для искусства». Художник может нарисовать прекрасный пейзаж, композитор – сочинить музыку, используя гармонические созвучия, ну и поэт – производит свой стих именно как произведение искусства. Эту программу можно увидеть в стихотворении «Поэзия» Фёдора Тютчева:
Среди громов, среди огней,
Среди клокочущих страстей,
В стихийном, пламенном раздоре,
Она с небес слетает к нам —
Небесная к земным сынам,
С лазурной ясностью во взоре —
И на бунтующее море
Льет примирительный елей.
К направлению «чистого искусства» наряду с Тютчевым у нас причисляют Афанасия Фета. И вот, пожалуй, самый хрестоматийный пример:
Шёпот, робкое дыханье,
Трели соловья
Серебро и колыханье
Сонного ручья
Свет ночной, ночные тени
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слёзы,
И заря, заря!..
На Западе акцент ставился немного иначе. Поль Валери в своей статье «Чистая поэзия» говорит, что данный термин он использует так же, как мы говорим «чистая вода», то есть вода без примесей. Применительно к поэзии это означает, что стих стремится быть от и до поэтическим текстом, а то, что не поэтическое, должно быть из него элиминировано. Это, конечно, недостижимый идеал. Но – во всяком случае – несомненно заданное направление. Предвестником чистой поэзии можно считать Эдгара По, мастерски оттачивающего выразительность своих произведений. Классическим же примером является Шарль Бодлер.
Туманы и дожди
И осень позднюю и грязную весну
Я воспевать люблю: они влекут ко сну
Больную грудь и мозг какой-то тайной силой,
Окутав саваном туманов и могилой.
Поля безбрежные, осенних бурь игра,
Всю ночь хрипящие под ветром флюгера
Дороже мне весны; о вас мой дух мечтает,
Он крылья ворона во мраке распластает.
Осыпан инея холодной пеленой,
Пронизан сладостью напевов погребальных,
Он любит созерцать, исполнен грез печальных,
Царица бледная, бесцветный сумрак твой!
Иль в ночь безлунную тоску тревоги тайной
Забыть в объятиях любви, всегда случайной!
«Цветы зла» Бодлера, разумеется, никак нельзя назвать «примирительным елеем». От них идёт тяжелый запах декаданса (упадка, разложения). Но в то же время в подобных стихах можно найти и определённую общность с русским чистым искусством – это художественная отстранённость. Ведь, в сущности, предмет может быть любым, если значение имеет лишь поэтическая выразительность.
Вот, к примеру, стихотворение Жана Кокто «Смерть адмирала»
Мыльная пена.
Брызги.
Грохот.
Ярость. Взбесившейся лошади хохот,
Лошади, убегающей от брадобрея…
Руки — настурции в пламени жарком,
Кровь голубицы, бледные лица
Мумий. Последний залп батареи.
И адмирал, на мостике стоя,
Медленно опускается, как занавес в театре,
И берег аплодирует, вдали чернея.
Выразительность тут явно доминирует над содержанием. Если двигаться в эту сторону дальше, то можно выйти к экспериментам Велимира Хлебникова:
Вечер. Тени.
Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе - бег оленя
В каждом взоре - лет копья.
И когда на закате кипела вселенская ярь,
Из лавчонки вылетел мальчонка,
Провожаемый возгласом:"Жарь!"
И скорее справа, чем правый,
Я был более слово, чем слева.
Ещё дальше – знаменитое «Дыр бул щыл» Алексея Крученых, когда семантики вообще уже не остаётся. Это, так сказать, чистая поэзия в пределе. Но она интересна читателю только как эксперимент – как логическое (или эстетическое) упражнение. Чистую поэзию (чистое искусство) можно цитировать, но это будет «цитата от ума», а не «цитата от души».
Нам всё-таки нужно, чтобы частичка нашей души входила в резонанс с клавишей, нажатой поэтом. Мы нуждаемся, чтобы нас подёргали. Душа застаивается, а поэзия заставляет её двигаться, и это благо. Просто смотреть и скучно, и бесполезно. Нам нужно сопереживать, выстраивая мостик от того, что видит и о чем говорит поэт, к самому поэту, а от него к себе. Как, например, это происходит со стихом «На уровне ласточек» Алёны Бабанской.
На уровне ласточек – щебет и свист –
Висит небосклон, беззаботен и чист,
Висит небосклон, благосклонен,
Светило катая в ладони,
Как будто по блюдцу с лазурной каймой,
А мы, позабыв о юдоли земной,
Лежим на российской равнине,
Вплетённые в запах полыни.
Лежим и глядим в голубой небосвод,
Как в нём невесомое время плывёт.
А, ежели будем, как дети,
То, может, оно не заметит
В цветочном ковре – свысока? с высоты?
Подумает, может, мы тоже – цветы
С обычной цветочной судьбой:
Стеречь небосвод голубой.
Больше хороших стихов в ТГ-канале ЕЖЕДНЕВНИК ПОЭЗИИ https://t.me/stihydnya
Помочь сайту
Поздравления
