Так кто же основал Иркутск?

     История основания Иркутска, пишут исследователи, покрыта тайной. Казалось бы, существуют неопровержимые факты, но появляются новые и новые свидетельства, которые изменяют сложившееся представление. Известный исследователь истории сибирских городов профессор Дмитрий Резун писал: «В истории есть факты, которые всегда останутся легендами, ибо они не могут быть подтверждены архивными документами, и главным аргументом их доказательности может являться лишь логика исторического процесса. Так обстоит дело и с первоначальной историей основания Иркутского острога. Долгое время считалось, что основанию острога предшествовало строительство зимовья на Дьячем острове в устье Иркута. Основателем Иркутска считали Ивана Похабова поскольку он побывал в этих местах раньше иных известных енисейских землепроходцев, захватил в аманаты, как он писал в челобитной, «иркутцково князца Нарея, и  за того князца взял …  ясаку пять сороков шестнадцать соболей да лисицу бурую…». 
     Обращая внимание читателей на то, что во всех списках Иркутских летописей утверждается, что первый острожек  был поставлен в устье Иркута на Дьячем острове в 1650-х годах, Дмитрий Резун дал этому событию собственную оценку:  «Этот район  был хорошо известен   боевому сотоварищу Ивана Похабова енисейскому сотнику Максиму Перфильеву, который с начала 1630-х годов не раз ходил по Ангаре и верхней Лене, причем военная судьба не раз сталкивала вместе Ивана Похабова и Максима Перфильева. Они не раз сменяли друг друга в должности приказчиков Братского острога, а в 1646 году именно Иван спас Максима от верной гибели, когда толпы бурят осадили Братский острог, где засел со своим малочисленным отрядом Максим. Народные казачьи предания упорно соединяют эти два имени....  И само название острова в устье Иркута, где Иван Похабов в начале 1650-х годов поставил небольшой острог, также может быть связано только с именем Максима, ибо он, до того как поменять перо на саблю, служил подьячим в енисейской приказной избе, пользовался большим авторитетом у властей и казаков, которые за глаза называли его «дьяком». Поэтому мы полагаем, что сам остров был в свое время открыт именно М. Перфильевым, а Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на этом острове как свою опорную базу перед большим походом через Байкал.... Во всяком случае, народные исторические предания далеко не случайно связывают воедино имена Перфильева, Похабова и остров Дьячий».
     Читатель, должно быть, обратил внимание на предположительный характер этого высказывания. Здесь есть чему возразить. Так, весьма сомнительно, что к началу 50-х годов «этот район  был хорошо известен» Максиму Перфильеву. Он действительно не раз ходил по Лене и Ангаре, но нет никаких свидетельств, что он когда-либо доходил до устья Иркута. 
     Суждение Резуна, невольно бросающее отблеск  славы знаменитого землепроходца  на Ивана Похабова, пришлось исследователям по душе, - оно часто цитируется.  Красноярский инженер Ю.П. Похабов, - дальний потомок рода Похабовых, пошел дальше, - на форуме Союза возрождения родословных традиций он заявил, что «Иван Похабов, скорее всего, был другом Максима Перфильева, на это указывают множество фактов» (??).    При всем уважении к Дмитрию Яковлевичу и Юрию Павловичу нельзя не сказать, что для такого суждения нет никаких оснований. Нет ясности и в том, о каких «народных казачьих преданиях» и «множестве» каких неназванных фактов идет речь.
     Период совместной службы Ивана Похабова и Максима Перфильева в Енисейске был достаточно коротким, - с 1644 по 1651 год. Судя по сохранившимся архивным документам, в последний раз Максим Перфильев был в боевом походе, усмиряя взбунтовавшихся бурят, в 1651 году. Он пришел тогда с отрядом  в помощь приказчику  Братского острога Алексею Евдокимову. Взаимная боевая выручка была для енисейцев рядовым, достаточно частым делом, и говорить, что в 1646 году «Иван спас Максима от верной гибели», - не более чем  проявление личных эмоций. 
     Теперь о неоднократной смене их друг другом в Братском остроге. В должности приказчика Братского острога Похабов сменил Перфильева лишь однажды, - в 1644 году, и один раз, - в 1645 году его  сменил Перфильев. В 1646 году, когда Иван Похабов со своим отрядом выручил Перфильева, оказавшегося в осаде, смены не происходило. Похабов двинулся дальше по Ангаре, зимовал в новопостроенном Осинском остроге, после чего двинулся к южному берегу Байкала. Ни о каких других встречах, когда бы «военная судьба сталкивала их вместе» в архивных документах информации нет.
     Тем более нет оснований считать, что Иван Похабов и Максим Перфильев были друзьями, хотя бы из-за разницы в возрасте. Максим Перфильев был старше Ивана, по меньшей мере, вдвое. Можно было бы предположить дружеские отношения Ивана  с сыном Перфильева, - его тезкой, близким ему по возрасту. По крайней мере, известно, что они в 1646 году пировали за одним столом.  Но и такое предположение маловероятно. Иван Перфильев в последующей своей жизни зарекомендует себя действительно государственником, - будет неоднократно назначаться приказчиком Братского, Иркутского, Селенгинского, Баргузинского острогов, построит острог в устье реки Тунка, будет исполнять обязанности Иркутского, Илимского и Енисейского воеводы, ходить с посольскими полномочиями в Монголию.
     Иван же Похабов за безудержную корысть, своеволие,длинный язык, злоупотребление властью и неоправданную жестокость не единожды будет отстраняться от "отъезжих служб" и даже будет бит батогами, - редчайший случай в отношении сына боярского. 
     Одним словом, связывать Ивана Похабова с Перфильевыми дружескими отношениями это бросать тень на именитого землепроходца и его казачий род, который, пройдет время, прославится такими деятелями, как  казачий полковник Леонтий Перфильев, - командир Первого Сибирского драгунского полка и Михаил Аполлонович Перфильев, - в 1907 году - полковник,  командир 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска, а в 1914-ом, - генерал-майор, командир 2-ой бригады Первой Туркестанской казачьей дивизии.
     Суждение Дмитрия Резуна о том, что  «Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на Дьячем острове, как свою опорную базу перед большим походом через Байкал...», не соответствует содержанию сохранившихся документов.  Иван Похабов «разбил князца Нарея» не «перед походом через Байкал», а уже находясь на южном побережье озера, пройдя со своим отрядом к верховьям Иркута, где он и захватил Нарея. 

                                             *

     В исторической литературе  действительно вскользь упоминается, что  в 1652 году Иван Похабов побывал в устье Иркута, где  на Дьячем острове построил зимовье. Источником этой версии послужила фраза И.Э. Фишера в его книге «Сибирская история…», что сын боярский Иван Похабов, отправляясь в 1652 году на Байкал, якобы «сделал в устье реки Иркута хижину для казаков, чтобы способнее собирать ясак».
     Тем не менее, оставляя без внимания это упоминание  Фишера, профессор Резун делает заключение: «Новые документы позволили сделать вывод: в отличие от многих других сибирских острогов, Иркутский не имел в качестве предшественника зимовья – оборонительного сооружения простейшего вида…». И далее уже подробно описывает историю строительства острога казаками  под водительством сына боярского Якова Похабова в 1661 году (Резун Д. «По поводу даты основания Иркутска», Земля Иркутская: альманах. - 1994. № 1,  Стр. 4-5).
     Прав ли профессор Резун в этом своем заключении? И действительно ли нельзя подтвердить архивными документами строительство острожка на Дьячем острове? 
     В течение многих лет занимаясь сбором сведений и написанием книги о жизни и походах Петра Бекетова автор настоящего очерка  ознакомился со многими историческими документами того времени, которые, как ему кажется, дают возможность внести некоторую ясность в этот вопрос. Впрочем, тоже не полную. Начнем с того, кто из известных русских землепроходцев первыми побывали в устье Иркута? 
     Как известно, русским первооткрывателем Байкала считают Курбата Иванова, который в 1643 году вышел к озеру в районе острова Ольхон  через верховья Лены. Сам он, вернувшись тем же путем в Верхоленский острог,  оставил на Байкале отряд Семена Скорохода, судьба которого сложилась трагически. В Чивыркуйском  заливе отряд попал в засаду и был разгромлен аборигенами Байкала под водительством князца Архича Баатура. Из 36 человек, ушедших с острова Ольхон, в Верхоленск вернулись только 12, остальные погибли. Погиб в бою  и сам Семен Скороход. Еще два человека, - Левка Вятчанин и Максимка Вычегжанин  вышли Ангарой к Братскому острогу, где в то время приказчиком был Максим Перфильев. 
     Вот эти-то Левка Вятчанин с Максимкой Вычегжаниным и были первыми русскими людьми, сплавившимися по Ангаре мимо устья Иркута, о которых сохранилось известие в архивах. Правда, они, как и Курбат Иванов, рассказывали, что слышали от жителей байкальского побережья, будто и до них на Байкале бывали русские люди, но кем они были, - вольными ли охотниками-промышленниками, или бродягами – «гулящими людьми» - неизвестно.  
     В 1644 году из Енисейского острога вышел на Ангару отряд атамана Василия Колесникова. Помимо сбора ясака Колесников имел поручение «наведаться о серебре или серебряной руде, в котором бы то ни было месте». 
     Проследовав до устья реки Осы, колесниковцы прошли к среднему её течению и там поставили  небольшой острог, чтобы пережить в нём зиму. Весной 1645 года Колесников бросил острог, и последовал далее на Байкал. Зимнее же его убежище было немедленно сожжено бурятами. Прямых свидетельств, каким путем вышел Колесников к Байкалу,  - водным ли, или сушей, в архивных документах не обнаружено, но скорее всего – Ангарой. И тогда это было второе посещение русскими людьми устья Иркута.
     Третье посещение этого района действительно связано с именем Ивана Похабова и тоже относится к 1644 году. Тогда он в первый раз  отправился из Енисейска в «отъезжие службы». О цели этого похода  в Сибирском приказе написано: «отправил енисейский воевода Осип Оничков сына боярского Ивана Похабова да с ним служилых людей 37 человек вверх по Тунгуске реке под Брацкой порог …  для ясачного збору … и приводу новых землиц под государеву царскую высокую руку, а приехав … в острожек, которой  поставил енисейской сын боярской Микулай Радунеской, около того зимовья велено ему поставить острог, и всякими крепостьми укрепить накрепко, чтобы в том острошке служилым людем от иноземцов было жить безстрашно». 
     Сам же Иван Похабов в дополнение к этому писал в своей челобитной: «Оставя в том остроге служилых людей для береженья восмь человек, ходил я вверх по Ангаре реке до Осы, и до Беленя, и до Куды, и до Иркута рек, и на Байкало озеро для прииску новых землиц, а со мною, холопом твоим, было служилых людей тритцать человек». 
     Поход в верховья Ангары Иван Похабов повторил в 1646 году. Возвратившись из похода,  в челобитной государю он писал: «во 154-м (1646) году посылан я, холоп твой, из Енисейского острогу на твою государеву службу на  государевых ослушников, - братцких людей, и приискивать новых землиц, серебряные руды, и проведать Китайского государьства. И пришед  в Братцкую землю на Ангаре реке на Осинском острову острог поставил. Во 155-м (1647) году, как лед скрылся,  оставя в том Осинском остроге служилых людей, - Федьку Мешинина с товырыщи - семнатцать человек, ходил по Ангаре реке  на Байкал озеро и на Селенгу…».  
     Вот тогда-то от Селенги он и   «ходил войною в зиме на Иркут реку на братцких людей и на тынгусов … и взял на бою иркутцкого  князца Нарея, и  за того князца взял с тех людей … ясаку пять сороков шестнатцать соболей, да лисицу бурую».          
     О постройке на Иркуте острожка, или даже зимовья нет ни слова ни в челобитной Ивана Похабова, ни в справке о его «службах», составленной в Сибирском приказе. Хотя упоминаются поставленные им на Ангаре Осинский острог, Култукский острожек на Байкале  и даже  новый острог «круг старого Брацкого острошку», - по всей вероятности,  дополнительное укрепление острожка, построенного на правом берегу Ангары Николаем Радуневским (Радуковским). 
     Весной  1647 года атаман Колесников, находившийся на северном побережье Байкала отправил  в Енисейск большую часть отряда, -  40 казаков,  а летом отбыл туда  сам с Костькой Москвитиным и Ивашкой Ортемьевым,  оставив в острожке гарнизон из последних в его отряде 19 человек.  
     В 1648 году на Байкал был отправлен Иван Галкин, который встретил на Ангаре возвращавшегося из Монголии Ивана Похабова. Позже в своей челобитной государю Иван писал: «ис Култуцкого острогу иркутцкого князца Нарея взял я, холоп твой, с собою и, сшодчис (сойдясь) на Тынгуске реке … с сыном боярским с Иваном Галкиным,  того князца Нарея я, холоп твой, ему, Ивану Галкину, отдал». Вот, по сути дела, и все известные русские люди, кто к началу 50-х годов побывал в районе устья Иркута. 
      В 1651 году енисейским воеводой стал Афанасий Пашков. Он  проявил в высшей степени активную деятельность по освоению новых территорий. Сын боярский Дмитрий Фирсов по его поручению перенес на другое, более удобное место, - к устью реки Оки,  Братский острог. Он же с отрядом казаков построил Балаганский острог неподалеку от сожженного бурятами острога, построенного Похабовым на Осинском острове.

                                       *
  
     2 июня 1652 года  из Енисейска на Ангару  вышел большой отряд под водительством Петра Бекетова, следовавший в Забайкалье. Отряд  насчитывал около 130 человек. Задача перед ним была поставлена вполне конкретная: пройти к Иргень-озеру и на Шилку, поставить там остроги, привести «под руку государеву» проживающих там аборигенов и, закрепившись на новых землях, ждать смены. 
     В тот же год, - сообщают первоисточники, - был отправлен за  Байкал  отряд Ивана  Похабова в составе которого был и Яков Похабов. Он писал в челобитной:  «в прошлом во 160 (1652) году послан был я холоп твой на тое ж твою государеву службу на Байкал озеро с сыном боярским с Ываном Похабовым. А з Байкала озера послал меня холопа твоего тот Ыван Похабов для твоего государева ясачного збору на Баунт озеро …». 
     Имя Максима Перфильева после его возвращения из Москвы в 1652 году, не встречается больше ни в боевых сводках, ни в официальных сообщениях о походах по «проведыванию новых землиц». Ему в это время было уже за 60, - возраст, с которого служилые люди оставляли службу.  Народная молва говорит о том, что доживал он свой век на берегах Байкала, женившись там  на бурятке. Память об этом сохранилась в названии села Максимиха, которому он будто бы положил начало, названии губы Баргузинского залива и впадающей в том месте в Байкал речки Максимихи. Невольно возникает вопрос:  не шел ли с этим отрядом и Максим Перфильев в ранге отставного казака? Это  лишь предположение, но, как видите, не беспочвенное. 
     Вряд ли  отряды Петра Бекетова и Ивана Похабова пошли раздельно. Скорее всего, все эти люди следовали одним большим караваном. Это был первый большой казачий десант в Забайкалье, подготовленный енисейским воеводой Афанасием Пашковым. Подтверждение этому содержится в отписке Петра Бекетова, отправленной Пашкову в начале лета 1653 года с Хилка. Казаки его отряда, побывавшие у монгольского князя Кальтуцина, говорили ему, что с Бекетовым пришло к устью  Прорвы три сотни русских служилых людей.      
     Следование одним большим отрядом оправдывалось   многими  преимуществами практического характера, - меньшими затратами времени  на преодоление порогов  на Ангаре, безопасностью следования через районы, населенные воинственно настроенными,  еще не объясаченными бурятскими племенами.           
     Опасения эти не были напрасными. Отряд, пройдя левый приток Ангары - Осу, подвергся  нападению «братских воровских неясачных мужиков», кочевавших «на краю Байкал-озера». Бекетов вынужден был принять бой, и даже, по некоторым данным, понес потери, - несколько казаков были ранены. Интересна интерпретация этих событий в «Сборнике документов по истории Бурятии» (Улан-Удэ, 1960, стр. 39.), подхваченная потом Б.З. Нанзатовым  (Общенациональный научно-политический журнал "Власть" №11 2008г.): «В 1652—1653 гг. состоялась новая карательная экспедиция атамана Петра Бекетова вверх по Ангаре на Осинский остров, где он ушел от бурят, которые пообещали догнать его в устье Белой; если не получится там, то в устье Голоустной, либо за Байкалом. Угрозу встретить их в устье реки Голоустной буряты сдержали, однако Бекетов, побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал».
     Особенно впечатляюще выглядит заявление, что Бекетов, «побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал». Это с тремя-то сотнями енисейских служилых людей, вооруженных пищалями?! Неизвестно, откуда авторы почерпнули такие сведения, не говоря уж о том, что Бекетов никогда не был атаманом. Удивляет и то, что упомянутые авторы не пишут чем закончилась эта история, нашедшая отражение в  исторических источниках.
     Сохранившиеся  документы  говорят об ином. Поскольку буряты «похвалялись» не пропустить служилых за Байкал и дать им бой в устье реки Голоустной, енисейцы вынуждены были сделать остановку. Бекетов, - к тому времени уже весьма опытный военный предводитель,  отнесся к угрозе бурят с должным вниманием,  решил нанести им упреждающий удар. 
     Где именно остановился отряд, Бекетов в своей отписке енисейскому воеводе не сообщал, - видимо, не считал это важным. Однако такая информация содержится  в  ответе иркутской приказной избы на анкету Г.Ф. Миллера в 1736 году.    Отвечая на вопрос о времени основания города, иркутские власти писали, что «по скаскам иркуцкого отставного служилого человека Любина Ягодина, да пашенного крестьянина Степана Варакина … слыхали они от отцов своих, что Иркутской острог строил енисейской сын боярской Бекетов, и в то де время были их отцы Ефим Ягодин да Иван Варакин посланы  из Енисейска... в Нерчинск для постройки острогов... и пришли де они к Иркуту на пустое место...». Достоверность сведений иркутских информаторов о казачьих службах их отцов не вызывает сомнений, поскольку действительно в Енисейске середины XVII века был такой служилый человек - Василий Ягодин, дослужившийся до чина пятидесятника.
     На Иркуте и была построена  временная  крепостица-острожек на случай неожиданного бурятского нападения. Вполне соответствует такому предположению и место расположения крепостицы, - остров, вкруговую защищенный водами этой реки. 
     Руководителем объединенного отряда по своему служебному положению был Петр Бекетов. Если высказанное выше предположение об участии в походе Максима Перфильева соответствует действительности, то он, несмотря на статус отставного казака по своему возрасту, жизненному и боевому опыту занимал в отряде положение почетного полчанина, к мнению которого, безусловно, все прислушивались. 
     Наверное, прав Дмитрий Резун, когда говорит, что казаки за глаза называли Перфильева «Дьяком». Это сегодня  дьяк, подьячий воспринимается нашими соотечественниками, как служители церкви. В те же времена, о которых идет речь, за этими словами скрывался уважительно-почтительный смысл: «грамотный человек», что было явлением довольно редким. В 1618 году при сооружении Енисейского острога (на первых порах – Тунгусского стана) Максим Перфильев действительно исполнял обязанности подьячего, а в  1629 году был направлен тобольскими воеводами «для письменных надобностей» в серебряную экспедицию  Якова Хрипунова, которая, к слову сказать, прошла лишь до устья Оки.
     Нет сомнений, что  принятие решения о месте строительства острожка было коллективным, вместе с Бекетовым принимали в этом участие и Максим Перфильев, как человек наиболее опытный и старший по возрасту, и Иван  Похабов, как предводитель второго отряда, следовавшего за Байкал.  Вряд ли в обсуждении и принятии решения участвовал Яков Похабов. Он в то время был в звании десятника, а десятников в объединенном отряде, остановившимся в устье Иркута, было без малого три десятка. 
     Остров, на котором была построена крепостица, стали называть Дьячим. Это неудивительно, если  место строительства было предложено Перфильевым.

                                        *
 
     Следуя  традициям казачьего самоуправления, пишут историки, Бекетов «поговорил» со служилыми людьми, «чтоб над теми братцкими неясачными мужиками учинить  поиск». Ответная акция, проведенная Иваном  Котельниковым, оказалась успешной. Казаки напали на «стан» бурят, убили в бою 12 человек,  а сами «ис той посылки пришли все здоровы». На несколько дней  задержавшийся отряд, теперь уже беспрепятственно прошел к Байкалу.
     В первых числах октября при благоприятном ветре в один день отряд переправился  на южный берег Байкала к тому месту, где  год  назад погибло русское посольство, направлявшееся к монголам. Там отряд разделился. Большая его часть ушла на смену гарнизонов Баргузинского и  Верхнее-Ангарского острогов. Ушел в Баргузинский острог и Иван Похабов, сменив там  Василия Колесникова. Бекетов же с отрядом численностью около полутора сотен человек остался зимовать в устье Прорвы, в зимовье, построенном в 1647 году Иваном Похабовым.
     Казаки, видимо, не забыли  бурятскую угрозу встретить их в устье реки Голоустной, и даже «за Байкалом».  Зимой отряд добровольцев под командой все того же пятидесятника Ивана Котельникова прошел на лыжах по льду Байкала к устью Голоустной и  в ответ на их угрозу разгромил бурятский улус, захватил и привел к Бекетову пленных женщин. Об этой, теперь уже действительно карательной акции, спровоцированной самими же бурятами, писал в своей книге П.А. Словцов: «Казаки еще осенью осмотрели невиданные устья Селенги, а зимою - юго-западный и северо-западный берег Байкала; обуздали бурят, живших на западе к Иркуту и на востоке к Голоусной».
     Среди захваченных женщин оказалась жена верхоленского ясачного князца Торома, не вовремя приехавшая в гости. Разобравшись в том, кто она такая, Бекетов отпустил её восвояси. Позже по поводу этой пленницы между Пашковым и илимским воеводой Оладьиным возникла переписка. Пашков оправдал действия Бекетова, тем более что тот возвратил женщину в Верхоленский острог.  

                                         *                                   
                                         
     Так был ли у Иркутского острога предшественник, - крепостица на острове Дьячем? Судя по содержанию упомянутых выше документов – был. И тогда у истоков становления будущего города Иркутска стояли такие известные в истории русские землепроходцы, как Петр Бекетов, Максим Перфильев и Иван Похабов. Был там и будущий первостроитель Яндашского (позднее - Иркутского) острога Яков Похабов, хотя в то время и не игравший ключевой роли в принятии решений.
     Вызывает невольное уважение согласованность  действий этих людей по сооружению острожка на Дьячьем острове и организация контрнаступления на бурят, грозивших им нападением, поскольку личные   взаимоотношения  Петра Бекетова, Максима Перфильева и Ивана Похабова были далеко непростыми. 
     Предыстория сложных отношений Перфильева и Бекетова такова. Служивший в 20-е годы в Енисейске стрелецкий сотник Поздей Фирсов утонул в Оби, сопровождая в Тобольск воеводу Хрипунова. Максим, которому в то время было лет 35, будучи неравнодушным к его жене Ольге, обвенчался с вдовой,  при этом еще и  претендовал на освободившуюся должность сотника. Но на  место Фирсова сотником в Енисейск  был назначен тогда  совсем еще молодой (21 год) Петр Бекетов, что на первых порах вызвало  неприязнь Максима к молодому сотнику. Эта неприязнь резко обострилась в 1630 году, когда встал вопрос о  строительстве  острога в среднем течении Ангары. 
     Бекетов  предлагал поставить острог на левобережье Ангары возле устья ее притока - Оки.  Он  бывал там и, отстаивая свои предложения, пояснял: «... брацкие люди живут  на правой стороне Тунгуски, и вверх по Оке реке на левой стороне брацких улусов поблиску нет, и буде брацкие люди не похотят давать острогу ставити и похотят з государевыми людьми битца,  будет им за реку домышлятца мешкотно, а государевым людям на заречной стороне будет усторожливо». 
     Однако Перфильев,  ревниво  относившийся ко всем предложениям Бекетова, с ним не соглашался, скептически заявляя, что он говорит «не рассудя сдешней службы», то есть, довольно грубо намекая на недостаточный опыт молодого сотника. При постройке острога там, где  указывает сотник, - заявил Перфильев, - может случиться так,  что его защитникам  «придется помереть голодной смертью», не дождавшись подмоги. Из-за порогов, - убеждал он енисейского воеводу, - до устья Оки-реки из Енисейска «на кочах не подняться не токмо одним летом, но и в полтора лет». Перфильев настаивал на строительстве острога ниже по течению Ангары, не доходя 40 верст до устья  Оки, - перед Шаманским порогом. После долгих колебаний енисейский воевода  князь С. Шаховский  доверился  опыту Перфильева.
     Читатели, интересующиеся историей Сибири, знают, что после этого произошло.  В  1634 году в бурятские земли был направлен отряд Дунайки Васильева. На подходе к устью Оки, - примерно в 40 верстах выше Братского острожка, отряд Дунайки  был неожиданно окружен и истреблен весь до последнего человека. После чего буряты двинулись к Братскому острогу, взяли его штурмом и сожгли дотла.
     В 1636 году Николаем Радуковским (Радуневским) при участии Петра Бекетова на правом берегу Ангары близ устья  Оки был поставлен новый Братский острог. Это свидетельствовало о том, что и, будучи молодым,  Бекетов умел принимать верные решения. За минувшие с той поры годы он проявил себя умелым военачальником, организатором строительства немалого числа острогов (Рыбинского, Тутурского, Ленского, Олекминского, Нового Братского). Приобрел уважение и авторитет среди енисейских служилых людей и деятелей Сибирского приказа, был пожалован за свои заслуги в звание  казачьего головы, в котором пребывал с 1641 по 1648 год. Всему этому Максим Перфильев был свидетелем и, надо полагать, его недоверчивое отношение к Бекетову, как человеку, который действует, «не рассудя сдешней службы», давно изменилось. Теперь это были два наиболее опытных и авторитетных служилых человека Енисейского острога. В год выступления в даурский поход Бекетову уже и самому было более 46 лет.
     К слову сказать, через два года, - в 1654 году по поручению воеводы Пашкова Братский острог будет перенесен с правого берега Ангары на левый берег в устье Оки. На то место, которое рекомендовал Петр Бекетов в 1630-м году и где ныне процветает город Братск. Работами по возведению нового острога руководил Дмитрий Фирсов – сын погибшего в Оби Поздея Фирсова и приемный сын Максима Перфильева. В каком-то смысле это можно расценивать как символ их окончательного примирения.
     С Иваном Похабовым у Бекетова отношения были  более сложными. Подоплека   их такова. В 1645 году в доме  Ивана Перфильева, - сына именитого землепроходца  собралась «на пир» теплая компания, - сам Иван Перфильев, Иван Похабов, немчин Иван Ермес, сын   енисейского воеводы Родион Уваров и казачий голова Петр Бекетов. По какому поводу собралась  вечеринка, исторические документы умалчивают,  но, по всей вероятности, поводом для неё послужил предстоящий поход  Ивана Похабова за Байкал - для «прииску новых землиц и серебряной руды».
     «Будучи на пиру в доме Ивана Перфильева…», - свидетельствует сохранившаяся челобитная, - сын боярский Иван Похабов, находясь, видимо, уже в подпитии, «говорил неистовые слова о царе Михаиле Федоровиче». Что уж он там говорил, сохранившиеся документы не сообщают, но Иван Ермес на следующий  день написал об этом  изветную челобитную енисейскому воеводе.
     Дело оказалось серьезным. По своей сути  это была акция, которая вскоре получит известность, как «слово и дело государево». В Москве в это время  готовился к принятию свод законов Русского государства, получивший известность, как «Соборное уложение 1649 года», в котором любое словесное оскорбление, или неодобрительное слово о действиях государя подводилось под понятие государственного преступления и подлежало строгому наказанию, вплоть до смертной казни. 
     Бекетов, -  второй после воеводы человек в остроге и ближнее к  нему лицо, тоже слышавший эти «неистовые слова», видимо, не придал им особого значения, - мало ли, что может сболтнуть человек спьяну. Это  характеризует его, как человека в житейских делах незлобивого и снисходительного. Воевода   Уваров утаить такое дело не посмел, - послал челобитную в Москву. 
     Дело получило широкую огласку. После долгого разбирательства Иван Похабов в качестве наказания был направлен управлять приенисейскими крестьянами с запрещением «отъезжих служб», а Петр Бекетов за то, что слышал эти крамольные речи, но не донес об этом ни воеводе, ни в Москву, лишен звания казачьего головы. Это случилось в 1648 году. В свете находившегося в это время на  утверждении «Положения 1649 года» поведение Петра Бекетова было  расценено, как служебное преступление.
     В своих отписках и челобитных  Бекетов нигде и никогда не упоминал имя Ивана Похабова в связи с этой историей.  Но вряд ли относился дружелюбно к этому жестокому  человеку с непомерным гонором, неудержимой страстью к наживе и  «длинным языком», сыгравшему пагубную роль в его служебной карьере.
     В 1656 году по приказу Пашкова Иван Похабов  будет снят с приказа Братских острогов за злоупотребление властью,  бит батогами в Енисейске, и в очередной раз получит запрещение на  «отъезжие службы». Впрочем, опять ненадолго. В связи с острым «дефицитом кадров» он вскоре вновь будет назначен приказным человеком Братских острогов, что приведет к массовому побегу бурят в Монголию. В 1659 году Иван Перфильев вместе с Яковом Тургеневым будут  привлечены к  проведению «сыска по делу Ивана Похабова», после чего тот будет арестован, и получит уже окончательное запрещение на отпуск в «отъезжие службы». Впрочем, никакого наказания центральной власти Иван Похабов так и не получил. Объяснить это можно причинами вполне житейскими: его родной брат служил подьячим в Сибирском приказе, а отец – стрелецким сотником в Устюге Великом,- городе, который по своему значению вряд ли уступал нынешнему Питеру.

                                       *

     Дальнейшая история города  известна каждому иркутянину. В 1661 году Яков Похабов, уже будучи пятидесятником с почетным званием сын боярский, по собственной инициативе поставит на правой стороне Ангары против устья Иркута  острог, получивший вскоре название Иркутский.
     Ныне набережную Ангары украшает новая достопримечательность Иркутска - великолепный памятник основателям города с надписью: «Якову Похабову со товарищи». Единственное, что вызывает недоумение, так это служебная и воинская безымянность Якова Похабова. Кто он? Рядовой казак? Один из упомянутых в ней «сотоварищей»?
     Автор настоящего очерка внимательно наблюдал за перипетиями в общественном мнении Иркутска по поводу  названия памятника и личности Якова Похабова, искренне радовался тому, что комиссией по топонимике был отклонен вариант, на котором настаивали иркутские казаки, - «Казачьему голове Якову Похабову … », поскольку это не соответствует исторической действительности. Казачий голова это воинское звание того времени, которого Яков Похабов не имел, - он был пятидесятником. В предшествующие годы среди  сотников и атаманов Енисейского гарнизона  (Перфильев, Галкины, Колесников, Черменин)  был лишь один казачий голова, пожалованный в это звание Москвой, - Петр Бекетов. Но среди енисейских служилых казаков и стрельцов было немало людей с почетным званием сын боярский. 
       В отношении  этого титула тоже немало мнений. Так историк Александр Гимельштейн, например, пишет, что «Яков Похабов не был казаком. Сословие, к которому он принадлежал, назвалось сыны боярские. Это самостоятельное сословие, аналогичное дворянам…». 
       Так ли это? Посмотрите в любом из толковых словарей значение слова «сословие», какие были сословия в российском обществе. Вы не найдете там сословия «дети боярские». Не говоря уж о том, что чин «сына боярского» не имеет ничего общего с житейским пониманием ребенка, у которого отец был боярином. Тем более вызывает недоумение заключение Александра Гимельштейна, что если Яков Похабов был сыном боярским, то он не был казаком. При таком раскладе не были казаками ни Петр Бекетов, пожалованный в Москве званием головы пеших казаков, ни атаман Галкин, получивший этот чин после многих лет атаманства, ни Иван Похабов, ни Дмитрий Фирсов, ни Иван Перфильев, ни Максим Уразов, построивший первый Нерчинский палисад …. Список этот может быть продолжен. Удивительно, что такие заявления делает кандидат исторических наук, выпускник  Иркутского государственного университета!?
     Чин сына боярского был наивысшим в иерархии сибирских служилых людей того времени, приближаясь по статусу к «служилому человеку по отечеству». Единственное отличие заключалось в том, что, хотя эти чины и переходили нередко от отца к сыну (как, например, у Бекетова или Ивана Похабова), но официально, тем не менее, не были наследственными и потомственными. Сибирский приказ охотно жаловал в дети боярские за те или иные боевые заслуги не только представителей командного состава сибирского войска, но и рядовых казаков. Таких примеров немало, один из них, - пожалование в сыны боярские Якова Похабова.  
     Дети боярские занимали высшие должности в гарнизонах, руководили военными экспедициями, становились приказчиками острогов. Словом, их можно отнести к представителям  войсковой элиты, по своему положению и образу жизни, впрочем, не слишком отличавшимся от своих нижестоящих товарищей. 
Трудно подобрать термин более позднего времени, аналогичный термину «сын боярский», но, думаю, что не ошибусь в сути, если назову слово «гвардеец», - тоже элита русского воинства. У этих понятий, конечно, есть отличия и в части наследственной передачи и в   части именного присвоения, но по сути своей это понятия весьма близки.
     Яков Похабов был казачьим пятидесятником и сыном боярским, пожалованным в это звание Москвой незадолго до строительства Иркутского острога. Отражение этих сведений в надписи на памятнике придало бы основателю города еще больше чести.
  История основания Иркутска, пишут исследователи, покрыта тайной. Казалось бы, существуют неопровержимые факты, но появляются новые и новые свидетельства, которые изменяют сложившееся представление. Известный исследователь истории сибирских городов профессор Дмитрий Резун писал:
«В истории есть факты, которые всегда останутся легендами, ибо они не могут быть подтверждены архивными документами, и главным аргументом их доказательности может являться лишь логика исторического процесса. Так обстоит дело и с первоначальной историей основания Иркутского острога. Долгое время считалось, что основанию острога предшествовало строительство зимовья на Дьячем острове в устье Иркута. Основателем Иркутска считали Ивана Похабова поскольку он побывал в этих местах раньше иных известных енисейских землепроходцев, захватил в аманаты, как он писал в челобитной, «иркутцково князца Нарея, и  за того князца взял …  ясаку пять сороков шестнадцать соболей да лисицу бурую…». 
     Обращая внимание читателей на то, что во всех списках Иркутских летописей утверждается, что первый острожек  был поставлен в устье Иркута на Дьячем острове в 1650-х годах, Дмитрий Резун дал этому событию собственную оценку:  
     «Этот район  был хорошо известен   боевому сотоварищу Ивана Похабова енисейскому сотнику Максиму Перфильеву, который с начала 1630-х годов не раз ходил по Ангаре и верхней Лене, причем военная судьба не раз сталкивала вместе Ивана Похабова и Максима Перфильева. Они не раз сменяли друг друга в должности приказчиков Братского острога, а в 1646 году именно Иван спас Максима от верной гибели, когда толпы бурят осадили Братский острог, где засел со своим малочисленным отрядом Максим. Народные казачьи предания упорно соединяют эти два имени....  И само название острова в устье Иркута, где Иван Похабов в начале 1650-х годов поставил небольшой острог, также может быть связано только с именем Максима, ибо он, до того как поменять перо на саблю, служил подьячим в енисейской приказной избе, пользовался большим авторитетом у властей и казаков, которые за глаза называли его «дьяком». Поэтому мы полагаем, что сам остров был в свое время открыт именно М. Перфильевым, а Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на этом острове как свою опорную базу перед большим походом через Байкал.... Во всяком случае, народные исторические предания далеко не случайно связывают воедино имена Перфильева, Похабова и остров Дьячий».
     Читатель, должно быть, обратил внимание на предположительный характер этого высказывания. Здесь есть чему возразить. Так, весьма сомнительно, что к началу 50-х годов «этот район  был хорошо известен» Максиму Перфильеву. Он действительно не раз ходил по Лене и Ангаре, но нет никаких свидетельств, что он когда-либо доходил до устья Иркута. 
     Суждение Резуна, невольно бросающее отблеск  славы знаменитого землепроходца  на Ивана Похабова, пришлось исследователям по душе, - оно часто цитируется.  Красноярский инженер Ю.П. Похабов, - дальний потомок рода Похабовых, пошел дальше, - на форуме Союза возрождения родословных традиций он заявил, что «Иван Похабов, скорее всего, был другом Максима Перфильева, на это указывают множество фактов» (??).    При всем уважении к Дмитрию Яковлевичу и Юрию Павловичу нельзя не сказать, что для такого суждения нет никаких оснований. Нет ясности и в том, о каких «народных казачьих преданиях» и «множестве» каких неназванных фактов идет речь.
     Период совместной службы Ивана Похабова и Максима Перфильева в Енисейске был достаточно коротким, - с 1644 по 1651 год. Судя по сохранившимся архивным документам, в последний раз Максим Перфильев был в боевом походе, усмиряя взбунтовавшихся бурят, в 1651 году. Он пришел тогда с отрядом  в помощь приказчику  Братского острога Алексею Евдокимову. Взаимная боевая выручка была для енисейцев рядовым, достаточно частым делом, и говорить, что в 1646 году «Иван спас Максима от верной гибели», - не более чем  проявление личных эмоций. 
     Теперь о неоднократной смене их друг другом в Братском остроге. В должности приказчика Братского острога Похабов сменил Перфильева лишь однажды, - в 1644 году, и один раз, - в 1645 году его  сменил Перфильев. В 1646 году, когда Иван Похабов со своим отрядом выручил Перфильева, оказавшегося в осаде, смены не происходило. Похабов двинулся дальше по Ангаре, зимовал в новопостроенном Осинском остроге, после чего двинулся к южному берегу Байкала. Ни о каких других встречах, когда бы «военная судьба сталкивала их вместе» в архивных документах информации нет.
     Тем более нет оснований считать, что Иван Похабов и Максим Перфильев были друзьями, хотя бы из-за разницы в возрасте. Максим Перфильев был старше Ивана, по меньшей мере, вдвое. Можно было бы предположить дружеские отношения Ивана  с сыном Перфильева, - его тезкой, близким ему по возрасту. По крайней мере, известно, что они в 1646 году пировали за одним столом.  Но и такое предположение маловероятно. Иван Перфильев в последующей своей жизни зарекомендует себя действительно государственником, - будет неоднократно назначаться приказчиком Братского, Иркутского, Селенгинского, Баргузинского острогов, построит острог в устье реки Тунка, будет исполнять обязанности Иркутского, Илимского и Енисейского воеводы, ходить с посольскими полномочиями в Монголию.
     Иван же Похабов за безудержную корысть, своеволие,длинный язык, злоупотребление властью и неоправданную жестокость не единожды будет отстраняться от "отъезжих служб" и даже будет бит батогами, - редчайший случай в отношении сына боярского. 
     Одним словом, связывать Ивана Похабова с Перфильевыми дружескими отношениями это бросать тень на именитого землепроходца и его казачий род, который, пройдет время, прославится такими деятелями, как  казачий полковник Леонтий Перфильев, - командир Первого Сибирского драгунского полка и Михаил Аполлонович Перфильев, - в 1907 году - полковник,  командир 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска, а в 1914-ом, - генерал-майор, командир 2-ой бригады Первой Туркестанской казачьей дивизии.
     Суждение Дмитрия Резуна о том, что  «Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на Дьячем острове, как свою опорную базу перед большим походом через Байкал...», не соответствует содержанию сохранившихся документов.  Иван Похабов «разбил князца Нарея» не «перед походом через Байкал», а уже находясь на южном побережье озера, пройдя со своим отрядом к верховьям Иркута, где он и захватил Нарея. 

                                             *

     В исторической литературе  действительно вскользь упоминается, что  в 1652 году Иван Похабов побывал в устье Иркута, где  на Дьячем острове построил зимовье. Источником этой версии послужила фраза И.Э. Фишера в его книге «Сибирская история…», что сын боярский Иван Похабов, отправляясь в 1652 году на Байкал, якобы «сделал в устье реки Иркута хижину для казаков, чтобы способнее собирать ясак».
     Тем не менее, оставляя без внимания это упоминание  Фишера, профессор Резун делает заключение: «Новые документы позволили сделать вывод: в отличие от многих других сибирских острогов, Иркутский не имел в качестве предшественника зимовья – оборонительного сооружения простейшего вида…». И далее уже подробно описывает историю строительства острога казаками  под водительством сына боярского Якова Похабова в 1661 году (Резун Д. «По поводу даты основания Иркутска», Земля Иркутская: альманах. - 1994. № 1,  Стр. 4-5).
     Прав ли профессор Резун в этом своем заключении? И действительно ли нельзя подтвердить архивными документами строительство острожка на Дьячем острове? 
     В течение многих лет занимаясь сбором сведений и написанием книги о жизни и походах Петра Бекетова автор настоящего очерка  ознакомился со многими историческими документами того времени, которые, как ему кажется, дают возможность внести некоторую ясность в этот вопрос. Впрочем, тоже не полную. Начнем с того, кто из известных русских землепроходцев первыми побывали в устье Иркута? 
     Как известно, русским первооткрывателем Байкала считают Курбата Иванова, который в 1643 году вышел к озеру в районе острова Ольхон  через верховья Лены. Сам он, вернувшись тем же путем в Верхоленский острог,  оставил на Байкале отряд Семена Скорохода, судьба которого сложилась трагически. В Чивыркуйском  заливе отряд попал в засаду и был разгромлен аборигенами Байкала под водительством князца Архича Баатура. Из 36 человек, ушедших с острова Ольхон, в Верхоленск вернулись только 12, остальные погибли. Погиб в бою  и сам Семен Скороход. Еще два человека, - Левка Вятчанин и Максимка Вычегжанин  вышли Ангарой к Братскому острогу, где в то время приказчиком был Максим Перфильев. 
     Вот эти-то Левка Вятчанин с Максимкой Вычегжаниным и были первыми русскими людьми, сплавившимися по Ангаре мимо устья Иркута, о которых сохранилось известие в архивах. Правда, они, как и Курбат Иванов, рассказывали, что слышали от жителей байкальского побережья, будто и до них на Байкале бывали русские люди, но кем они были, - вольными ли охотниками-промышленниками, или бродягами – «гулящими людьми» - неизвестно.  
     В 1644 году из Енисейского острога вышел на Ангару отряд атамана Василия Колесникова. Помимо сбора ясака Колесников имел поручение «наведаться о серебре или серебряной руде, в котором бы то ни было месте». 
     Проследовав до устья реки Осы, колесниковцы прошли к среднему её течению и там поставили  небольшой острог, чтобы пережить в нём зиму. Весной 1645 года Колесников бросил острог, и последовал далее на Байкал. Зимнее же его убежище было немедленно сожжено бурятами. Прямых свидетельств, каким путем вышел Колесников к Байкалу,  - водным ли, или сушей, в архивных документах не обнаружено, но скорее всего – Ангарой. И тогда это было второе посещение русскими людьми устья Иркута.
     Третье посещение этого района действительно связано с именем Ивана Похабова и тоже относится к 1644 году. Тогда он в первый раз  отправился из Енисейска в «отъезжие службы». О цели этого похода  в Сибирском приказе написано: «отправил енисейский воевода Осип Оничков сына боярского Ивана Похабова да с ним служилых людей 37 человек вверх по Тунгуске реке под Брацкой порог …  для ясачного збору … и приводу новых землиц под государеву царскую высокую руку, а приехав … в острожек, которой  поставил енисейской сын боярской Микулай Радунеской, около того зимовья велено ему поставить острог, и всякими крепостьми укрепить накрепко, чтобы в том острошке служилым людем от иноземцов было жить безстрашно». 
     Сам же Иван Похабов в дополнение к этому писал в своей челобитной: «Оставя в том остроге служилых людей для береженья восмь человек, ходил я вверх по Ангаре реке до Осы, и до Беленя, и до Куды, и до Иркута рек, и на Байкало озеро для прииску новых землиц, а со мною, холопом твоим, было служилых людей тритцать человек». 
     Поход в верховья Ангары Иван Похабов повторил в 1646 году. Возвратившись из похода,  в челобитной государю он писал: «во 154-м (1646) году посылан я, холоп твой, из Енисейского острогу на твою государеву службу на  государевых ослушников, - братцких людей, и приискивать новых землиц, серебряные руды, и проведать Китайского государьства. И пришед  в Братцкую землю на Ангаре реке на Осинском острову острог поставил. Во 155-м (1647) году, как лед скрылся,  оставя в том Осинском остроге служилых людей, - Федьку Мешинина с товырыщи - семнатцать человек, ходил по Ангаре реке  на Байкал озеро и на Селенгу…».  
     Вот тогда-то от Селенги он и   «ходил войною в зиме на Иркут реку на братцких людей и на тынгусов … и взял на бою иркутцкого  князца Нарея, и  за того князца взял с тех людей … ясаку пять сороков шестнатцать соболей, да лисицу бурую».          
     О постройке на Иркуте острожка, или даже зимовья нет ни слова ни в челобитной Ивана Похабова, ни в справке о его «службах», составленной в Сибирском приказе. Хотя упоминаются поставленные им на Ангаре Осинский острог, Култукский острожек на Байкале  и даже  новый острог «круг старого Брацкого острошку», - по всей вероятности,  дополнительное укрепление острожка, построенного на правом берегу Ангары Николаем Радуневским (Радуковским). 
     Весной  1647 года атаман Колесников, находившийся на северном побережье Байкала отправил  в Енисейск большую часть отряда, -  40 казаков,  а летом отбыл туда  сам с Костькой Москвитиным и Ивашкой Ортемьевым,  оставив в острожке гарнизон из последних в его отряде 19 человек.  
     В 1648 году на Байкал был отправлен Иван Галкин, который встретил на Ангаре возвращавшегося из Монголии Ивана Похабова. Позже в своей челобитной государю Иван писал: «ис Култуцкого острогу иркутцкого князца Нарея взял я, холоп твой, с собою и, сшодчис (сойдясь) на Тынгуске реке … с сыном боярским с Иваном Галкиным,  того князца Нарея я, холоп твой, ему, Ивану Галкину, отдал». Вот, по сути дела, и все известные русские люди, кто к началу 50-х годов побывал в районе устья Иркута. 
      В 1651 году енисейским воеводой стал Афанасий Пашков. Он  проявил в высшей степени активную деятельность по освоению новых территорий. Сын боярский Дмитрий Фирсов по его поручению перенес на другое, более удобное место, - к устью реки Оки,  Братский острог. Он же с отрядом казаков построил Балаганский острог неподалеку от сожженного бурятами острога, построенного Похабовым на Осинском острове.

                                       *
  
     2 июня 1652 года  из Енисейска на Ангару  вышел большой отряд под водительством Петра Бекетова, следовавший в Забайкалье. Отряд  насчитывал около 130 человек. Задача перед ним была поставлена вполне конкретная: пройти к Иргень-озеру и на Шилку, поставить там остроги, привести «под руку государеву» проживающих там аборигенов и, закрепившись на новых землях, ждать смены. 
     В тот же год, - сообщают первоисточники, - был отправлен за  Байкал  отряд Ивана  Похабова в составе которого был и Яков Похабов. Он писал в челобитной:  «в прошлом во 160 (1652) году послан был я холоп твой на тое ж твою государеву службу на Байкал озеро с сыном боярским с Ываном Похабовым. А з Байкала озера послал меня холопа твоего тот Ыван Похабов для твоего государева ясачного збору на Баунт озеро …». 
     Имя Максима Перфильева после его возвращения из Москвы в 1652 году, не встречается больше ни в боевых сводках, ни в официальных сообщениях о походах по «проведыванию новых землиц». Ему в это время было уже за 60, - возраст, с которого служилые люди оставляли службу.  Народная молва говорит о том, что доживал он свой век на берегах Байкала, женившись там  на бурятке. Память об этом сохранилась в названии села Максимиха, которому он будто бы положил начало, названии губы Баргузинского залива и впадающей в том месте в Байкал речки Максимихи. Невольно возникает вопрос:  не шел ли с этим отрядом и Максим Перфильев в ранге отставного казака? Это  лишь предположение, но, как видите, не беспочвенное. 
     Вряд ли  отряды Петра Бекетова и Ивана Похабова пошли раздельно. Скорее всего, все эти люди следовали одним большим караваном. Это был первый большой казачий десант в Забайкалье, подготовленный енисейским воеводой Афанасием Пашковым. Подтверждение этому содержится в отписке Петра Бекетова, отправленной Пашкову в начале лета 1653 года с Хилка. Казаки его отряда, побывавшие у монгольского князя Кальтуцина, говорили ему, что с Бекетовым пришло к устью  Прорвы три сотни русских служилых людей.      
     Следование одним большим отрядом оправдывалось   многими  преимуществами практического характера, - меньшими затратами времени  на преодоление порогов  на Ангаре, безопасностью следования через районы, населенные воинственно настроенными,  еще не объясаченными бурятскими племенами.           
     Опасения эти не были напрасными. Отряд, пройдя левый приток Ангары - Осу, подвергся  нападению «братских воровских неясачных мужиков», кочевавших «на краю Байкал-озера». Бекетов вынужден был принять бой, и даже, по некоторым данным, понес потери, - несколько казаков были ранены. Интересна интерпретация этих событий в «Сборнике документов по истории Бурятии» (Улан-Удэ, 1960, стр. 39.), подхваченная потом Б.З. Нанзатовым  (Общенациональный научно-политический журнал "Власть" №11 2008г.): «В 1652—1653 гг. состоялась новая карательная экспедиция атамана Петра Бекетова вверх по Ангаре на Осинский остров, где он ушел от бурят, которые пообещали догнать его в устье Белой; если не получится там, то в устье Голоустной, либо за Байкалом. Угрозу встретить их в устье реки Голоустной буряты сдержали, однако Бекетов, побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал».
     Особенно впечатляюще выглядит заявление, что Бекетов, «побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал». Это с тремя-то сотнями енисейских служилых людей, вооруженных пищалями?! Неизвестно, откуда авторы почерпнули такие сведения, не говоря уж о том, что Бекетов никогда не был атаманом. Удивляет и то, что упомянутые авторы не пишут чем закончилась эта история, нашедшая отражение в  исторических источниках.
     Сохранившиеся  документы  говорят об ином. Поскольку буряты «похвалялись» не пропустить служилых за Байкал и дать им бой в устье реки Голоустной, енисейцы вынуждены были сделать остановку. Бекетов, - к тому времени уже весьма опытный военный предводитель,  отнесся к угрозе бурят с должным вниманием,  решил нанести им упреждающий удар. 
     Где именно остановился отряд, Бекетов в своей отписке енисейскому воеводе не сообщал, - видимо, не считал это важным. Однако такая информация содержится  в  ответе иркутской приказной избы на анкету Г.Ф. Миллера в 1736 году.    Отвечая на вопрос о времени основания города, иркутские власти писали, что «по скаскам иркуцкого отставного служилого человека Любина Ягодина, да пашенного крестьянина Степана Варакина … слыхали они от отцов своих, что Иркутской острог строил енисейской сын боярской Бекетов, и в то де время были их отцы Ефим Ягодин да Иван Варакин посланы  из Енисейска... в Нерчинск для постройки острогов... и пришли де они к Иркуту на пустое место...». Достоверность сведений иркутских информаторов о казачьих службах их отцов не вызывает сомнений, поскольку действительно в Енисейске середины XVII века был такой служилый человек - Василий Ягодин, дослужившийся до чина пятидесятника.
     На Иркуте и была построена  временная  крепостица-острожек на случай неожиданного бурятского нападения. Вполне соответствует такому предположению и место расположения крепостицы, - остров, вкруговую защищенный водами этой реки. 
     Руководителем объединенного отряда по своему служебному положению был Петр Бекетов. Если высказанное выше предположение об участии в походе Максима Перфильева соответствует действительности, то он, несмотря на статус отставного казака по своему возрасту, жизненному и боевому опыту занимал в отряде положение почетного полчанина, к мнению которого, безусловно, все прислушивались. 
     Наверное, прав Дмитрий Резун, когда говорит, что казаки за глаза называли Перфильева «Дьяком». Это сегодня  дьяк, подьячий воспринимается нашими соотечественниками, как служители церкви. В те же времена, о которых идет речь, за этими словами скрывался уважительно-почтительный смысл: «грамотный человек», что было явлением довольно редким. В 1618 году при сооружении Енисейского острога (на первых порах – Тунгусского стана) Максим Перфильев действительно исполнял обязанности подьячего, а в  1629 году был направлен тобольскими воеводами «для письменных надобностей» в серебряную экспедицию  Якова Хрипунова, которая, к слову сказать, прошла лишь до устья Оки.
     Нет сомнений, что  принятие решения о месте строительства острожка было коллективным, вместе с Бекетовым принимали в этом участие и Максим Перфильев, как человек наиболее опытный и старший по возрасту, и Иван  Похабов, как предводитель второго отряда, следовавшего за Байкал.  Вряд ли в обсуждении и принятии решения участвовал Яков Похабов. Он в то время был в звании десятника, а десятников в объединенном отряде, остановившимся в устье Иркута, было без малого три десятка. 
     Остров, на котором была построена крепостица, стали называть Дьячим. Это неудивительно, если  место строительства было предложено Перфильевым.

                                        *
 
     Следуя  традициям казачьего самоуправления, пишут историки, Бекетов «поговорил» со служилыми людьми, «чтоб над теми братцкими неясачными мужиками учинить  поиск». Ответная акция, проведенная Иваном  Котельниковым, оказалась успешной. Казаки напали на «стан» бурят, убили в бою 12 человек,  а сами «ис той посылки пришли все здоровы». На несколько дней  задержавшийся отряд, теперь уже беспрепятственно прошел к Байкалу.
     В первых числах октября при благоприятном ветре в один день отряд переправился  на южный берег Байкала к тому месту, где  год  назад погибло русское посольство, направлявшееся к монголам. Там отряд разделился. Большая его часть ушла на смену гарнизонов Баргузинского и  Верхнее-Ангарского острогов. Ушел в Баргузинский острог и Иван Похабов, сменив там  Василия Колесникова. Бекетов же с отрядом численностью около полутора сотен человек остался зимовать в устье Прорвы, в зимовье, построенном в 1647 году Иваном Похабовым.
     Казаки, видимо, не забыли  бурятскую угрозу встретить их в устье реки Голоустной, и даже «за Байкалом».  Зимой отряд добровольцев под командой все того же пятидесятника Ивана Котельникова прошел на лыжах по льду Байкала к устью Голоустной и  в ответ на их угрозу разгромил бурятский улус, захватил и привел к Бекетову пленных женщин. Об этой, теперь уже действительно карательной акции, спровоцированной самими же бурятами, писал в своей книге П.А. Словцов: «Казаки еще осенью осмотрели невиданные устья Селенги, а зимою - юго-западный и северо-западный берег Байкала; обуздали бурят, живших на западе к Иркуту и на востоке к Голоусной».
     Среди захваченных женщин оказалась жена верхоленского ясачного князца Торома, не вовремя приехавшая в гости. Разобравшись в том, кто она такая, Бекетов отпустил её восвояси. Позже по поводу этой пленницы между Пашковым и илимским воеводой Оладьиным возникла переписка. Пашков оправдал действия Бекетова, тем более что тот возвратил женщину в Верхоленский острог.  

                                         *                                   
                                         
     Так был ли у Иркутского острога предшественник, - крепостица на острове Дьячем? Судя по содержанию упомянутых выше документов – был. И тогда у истоков становления будущего города Иркутска стояли такие известные в истории русские землепроходцы, как Петр Бекетов, Максим Перфильев и Иван Похабов. Был там и будущий первостроитель Яндашского (позднее - Иркутского) острога Яков Похабов, хотя в то время и не игравший ключевой роли в принятии решений.
     Вызывает невольное уважение согласованность  действий этих людей по сооружению острожка на Дьячьем острове и организация контрнаступления на бурят, грозивших им нападением, поскольку личные   взаимоотношения  Петра Бекетова, Максима Перфильева и Ивана Похабова были далеко непростыми. 
     Предыстория сложных отношений Перфильева и Бекетова такова. Служивший в 20-е годы в Енисейске стрелецкий сотник Поздей Фирсов утонул в Оби, сопровождая в Тобольск воеводу Хрипунова. Максим, которому в то время было лет 35, будучи неравнодушным к его жене Ольге, обвенчался с вдовой,  при этом еще и  претендовал на освободившуюся должность сотника. Но на  место Фирсова сотником в Енисейск  был назначен тогда  совсем еще молодой (21 год) Петр Бекетов, что на первых порах вызвало  неприязнь Максима к молодому сотнику. Эта неприязнь резко обострилась в 1630 году, когда встал вопрос о  строительстве  острога в среднем течении Ангары. 
     Бекетов  предлагал поставить острог на левобережье Ангары возле устья ее притока - Оки.  Он  бывал там и, отстаивая свои предложения, пояснял: «... брацкие люди живут  на правой стороне Тунгуски, и вверх по Оке реке на левой стороне брацких улусов поблиску нет, и буде брацкие люди не похотят давать острогу ставити и похотят з государевыми людьми битца,  будет им за реку домышлятца мешкотно, а государевым людям на заречной стороне будет усторожливо». 
     Однако Перфильев,  ревниво  относившийся ко всем предложениям Бекетова, с ним не соглашался, скептически заявляя, что он говорит «не рассудя сдешней службы», то есть, довольно грубо намекая на недостаточный опыт молодого сотника. При постройке острога там, где  указывает сотник, - заявил Перфильев, - может случиться так,  что его защитникам  «придется помереть голодной смертью», не дождавшись подмоги. Из-за порогов, - убеждал он енисейского воеводу, - до устья Оки-реки из Енисейска «на кочах не подняться не токмо одним летом, но и в полтора лет». Перфильев настаивал на строительстве острога ниже по течению Ангары, не доходя 40 верст до устья  Оки, - перед Шаманским порогом. После долгих колебаний енисейский воевода  князь С. Шаховский  доверился  опыту Перфильева.
     Читатели, интересующиеся историей Сибири, знают, что после этого произошло.  В  1634 году в бурятские земли был направлен отряд Дунайки Васильева. На подходе к устью Оки, - примерно в 40 верстах выше Братского острожка, отряд Дунайки  был неожиданно окружен и истреблен весь до последнего человека. После чего буряты двинулись к Братскому острогу, взяли его штурмом и сожгли дотла.
     В 1636 году Николаем Радуковским (Радуневским) при участии Петра Бекетова на правом берегу Ангары близ устья  Оки был поставлен новый Братский острог. Это свидетельствовало о том, что и, будучи молодым,  Бекетов умел принимать верные решения. За минувшие с той поры годы он проявил себя умелым военачальником, организатором строительства немалого числа острогов (Рыбинского, Тутурского, Ленского, Олекминского, Нового Братского). Приобрел уважение и авторитет среди енисейских служилых людей и деятелей Сибирского приказа, был пожалован за свои заслуги в звание  казачьего головы, в котором пребывал с 1641 по 1648 год. Всему этому Максим Перфильев был свидетелем и, надо полагать, его недоверчивое отношение к Бекетову, как человеку, который действует, «не рассудя сдешней службы», давно изменилось. Теперь это были два наиболее опытных и авторитетных служилых человека Енисейского острога. В год выступления в даурский поход Бекетову уже и самому было более 46 лет.
     К слову сказать, через два года, - в 1654 году по поручению воеводы Пашкова Братский острог будет перенесен с правого берега Ангары на левый берег в устье Оки. На то место, которое рекомендовал Петр Бекетов в 1630-м году и где ныне процветает город Братск. Работами по возведению нового острога руководил Дмитрий Фирсов – сын погибшего в Оби Поздея Фирсова и приемный сын Максима Перфильева. В каком-то смысле это можно расценивать как символ их окончательного примирения.
     С Иваном Похабовым у Бекетова отношения были  более сложными. Подоплека   их такова. В 1645 году в доме  Ивана Перфильева, - сына именитого землепроходца  собралась «на пир» теплая компания, - сам Иван Перфильев, Иван Похабов, немчин Иван Ермес, сын   енисейского воеводы Родион Уваров и казачий голова Петр Бекетов. По какому поводу собралась  вечеринка, исторические документы умалчивают,  но, по всей вероятности, поводом для неё послужил предстоящий поход  Ивана Похабова за Байкал - для «прииску новых землиц и серебряной руды».
     «Будучи на пиру в доме Ивана Перфильева…», - свидетельствует сохранившаяся челобитная, - сын боярский Иван Похабов, находясь, видимо, уже в подпитии, «говорил неистовые слова о царе Михаиле Федоровиче». Что уж он там говорил, сохранившиеся документы не сообщают, но Иван Ермес на следующий  день написал об этом  изветную челобитную енисейскому воеводе.
     Дело оказалось серьезным. По своей сути  это была акция, которая вскоре получит известность, как «слово и дело государево». В Москве в это время  готовился к принятию свод законов Русского государства, получивший известность, как «Соборное уложение 1649 года», в котором любое словесное оскорбление, или неодобрительное слово о действиях государя подводилось под понятие государственного преступления и подлежало строгому наказанию, вплоть до смертной казни. 
     Бекетов, -  второй после воеводы человек в остроге и ближнее к  нему лицо, тоже слышавший эти «неистовые слова», видимо, не придал им особого значения, - мало ли, что может сболтнуть человек спьяну. Это  характеризует его, как человека в житейских делах незлобивого и снисходительного. Воевода   Уваров утаить такое дело не посмел, - послал челобитную в Москву. 
     Дело получило широкую огласку. После долгого разбирательства Иван Похабов в качестве наказания был направлен управлять приенисейскими крестьянами с запрещением «отъезжих служб», а Петр Бекетов за то, что слышал эти крамольные речи, но не донес об этом ни воеводе, ни в Москву, лишен звания казачьего головы. Это случилось в 1648 году. В свете находившегося в это время на  утверждении «Положения 1649 года» поведение Петра Бекетова было  расценено, как служебное преступление.
     В своих отписках и челобитных  Бекетов нигде и никогда не упоминал имя Ивана Похабова в связи с этой историей.  Но вряд ли относился дружелюбно к этому жестокому  человеку с непомерным гонором, неудержимой страстью к наживе и  «длинным языком», сыгравшему пагубную роль в его служебной карьере.
     В 1656 году по приказу Пашкова Иван Похабов  будет снят с приказа Братских острогов за злоупотребление властью,  бит батогами в Енисейске, и в очередной раз получит запрещение на  «отъезжие службы». Впрочем, опять ненадолго. В связи с острым «дефицитом кадров» он вскоре вновь будет назначен приказным человеком Братских острогов, что приведет к массовому побегу бурят в Монголию. В 1659 году Иван Перфильев вместе с Яковом Тургеневым будут  привлечены к  проведению «сыска по делу Ивана Похабова», после чего тот будет арестован, и получит уже окончательное запрещение на отпуск в «отъезжие службы». Впрочем, никакого наказания центральной власти Иван Похабов так и не получил. Объяснить это можно причинами вполне житейскими: его родной брат служил подьячим в Сибирском приказе, а отец – стрелецким сотником в Устюге Великом,- городе, который по своему значению вряд ли уступал нынешнему Питеру.

                                       *

     Дальнейшая история города  известна каждому иркутянину. В 1661 году Яков Похабов, уже будучи пятидесятником с почетным званием сын боярский, по собственной инициативе поставит на правой стороне Ангары против устья Иркута  острог, получивший вскоре название Иркутский.
     Ныне набережную Ангары украшает новая достопримечательность Иркутска - великолепный памятник основателям города с надписью: «Якову Похабову со товарищи». Единственное, что вызывает недоумение, так это служебная и воинская безымянность Якова Похабова. Кто он? Рядовой казак? Один из упомянутых в ней «сотоварищей»?
     Автор настоящего очерка внимательно наблюдал за перипетиями в общественном мнении Иркутска по поводу  названия памятника и личности Якова Похабова, искренне радовался тому, что комиссией по топонимике был отклонен вариант, на котором настаивали иркутские казаки, - «Казачьему голове Якову Похабову … », поскольку это не соответствует исторической действительности. Казачий голова это воинское звание того времени, которого Яков Похабов не имел, - он был пятидесятником. В предшествующие годы среди  сотников и атаманов Енисейского гарнизона  (Перфильев, Галкины, Колесников, Черменин)  был лишь один казачий голова, пожалованный в это звание Москвой, - Петр Бекетов. Но среди енисейских служилых казаков и стрельцов было немало людей с почетным званием сын боярский. 
       В отношении  этого титула тоже немало мнений. Так историк Александр Гимельштейн, например, пишет, что «Яков Похабов не был казаком. Сословие, к которому он принадлежал, назвалось сыны боярские. Это самостоятельное сословие, аналогичное дворянам…». 
       Так ли это? Посмотрите в любом из толковых словарей значение слова «сословие», какие были сословия в российском обществе. Вы не найдете там сословия «дети боярские». Не говоря уж о том, что чин «сына боярского» не имеет ничего общего с житейским пониманием ребенка, у которого отец был боярином. Тем более вызывает недоумение заключение Александра Гимельштейна, что если Яков Похабов был сыном боярским, то он не был казаком. При таком раскладе не были казаками ни Петр Бекетов, пожалованный в Москве званием головы пеших казаков, ни атаман Галкин, получивший этот чин после многих лет атаманства, ни Иван Похабов, ни Дмитрий Фирсов, ни Иван Перфильев, ни Максим Уразов, построивший первый Нерчинский палисад …. Список этот может быть продолжен. Удивительно, что такие заявления делает кандидат исторических наук, выпускник  Иркутского государственного университета!?
     Чин сына боярского был наивысшим в иерархии сибирских служилых людей того времени, приближаясь по статусу к «служилому человеку по отечеству». Единственное отличие заключалось в том, что, хотя эти чины и переходили нередко от отца к сыну (как, например, у Бекетова или Ивана Похабова), но официально, тем не менее, не были наследственными и потомственными. Сибирский приказ охотно жаловал в дети боярские за те или иные боевые заслуги не только представителей командного состава сибирского войска, но и рядовых казаков. Таких примеров немало, один из них, - пожалование в сыны боярские Якова Похабова.  
     Дети боярские занимали высшие должности в гарнизонах, руководили военными экспедициями, становились приказчиками острогов. Словом, их можно отнести к представителям  войсковой элиты, по своему положению и образу жизни, впрочем, не слишком отличавшимся от своих нижестоящих товарищей. 
Трудно подобрать термин более позднего времени, аналогичный термину «сын боярский», но, думаю, что не ошибусь в сути, если назову слово «гвардеец», - тоже элита русского воинства. У этих понятий, конечно, есть отличия и в части наследственной передачи и в   части именного присвоения, но по сути своей это понятия весьма близки.
     Яков Похабов был казачьим пятидесятником и сыном боярским, пожалованным в это звание Москвой незадолго до строительства Иркутского острога. Отражение этих сведений в надписи на памятнике придало бы основателю города еще больше чести.
  История основания Иркутска, пишут исследователи, покрыта тайной. Казалось бы, существуют неопровержимые факты, но появляются новые и новые свидетельства, которые изменяют сложившееся представление. Известный исследователь истории сибирских городов профессор Дмитрий Резун писал:
«В истории есть факты, которые всегда останутся легендами, ибо они не могут быть подтверждены архивными документами, и главным аргументом их доказательности может являться лишь логика исторического процесса. Так обстоит дело и с первоначальной историей основания Иркутского острога. Долгое время считалось, что основанию острога предшествовало строительство зимовья на Дьячем острове в устье Иркута. Основателем Иркутска считали Ивана Похабова поскольку он побывал в этих местах раньше иных известных енисейских землепроходцев, захватил в аманаты, как он писал в челобитной, «иркутцково князца Нарея, и  за того князца взял …  ясаку пять сороков шестнадцать соболей да лисицу бурую…». 
     Обращая внимание читателей на то, что во всех списках Иркутских летописей утверждается, что первый острожек  был поставлен в устье Иркута на Дьячем острове в 1650-х годах, Дмитрий Резун дал этому событию собственную оценку:  
     «Этот район  был хорошо известен   боевому сотоварищу Ивана Похабова енисейскому сотнику Максиму Перфильеву, который с начала 1630-х годов не раз ходил по Ангаре и верхней Лене, причем военная судьба не раз сталкивала вместе Ивана Похабова и Максима Перфильева. Они не раз сменяли друг друга в должности приказчиков Братского острога, а в 1646 году именно Иван спас Максима от верной гибели, когда толпы бурят осадили Братский острог, где засел со своим малочисленным отрядом Максим. Народные казачьи предания упорно соединяют эти два имени....  И само название острова в устье Иркута, где Иван Похабов в начале 1650-х годов поставил небольшой острог, также может быть связано только с именем Максима, ибо он, до того как поменять перо на саблю, служил подьячим в енисейской приказной избе, пользовался большим авторитетом у властей и казаков, которые за глаза называли его «дьяком». Поэтому мы полагаем, что сам остров был в свое время открыт именно М. Перфильевым, а Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на этом острове как свою опорную базу перед большим походом через Байкал.... Во всяком случае, народные исторические предания далеко не случайно связывают воедино имена Перфильева, Похабова и остров Дьячий».
     Читатель, должно быть, обратил внимание на предположительный характер этого высказывания. Здесь есть чему возразить. Так, весьма сомнительно, что к началу 50-х годов «этот район  был хорошо известен» Максиму Перфильеву. Он действительно не раз ходил по Лене и Ангаре, но нет никаких свидетельств, что он когда-либо доходил до устья Иркута. 
     Суждение Резуна, невольно бросающее отблеск  славы знаменитого землепроходца  на Ивана Похабова, пришлось исследователям по душе, - оно часто цитируется.  Красноярский инженер Ю.П. Похабов, - дальний потомок рода Похабовых, пошел дальше, - на форуме Союза возрождения родословных традиций он заявил, что «Иван Похабов, скорее всего, был другом Максима Перфильева, на это указывают множество фактов» (??).    При всем уважении к Дмитрию Яковлевичу и Юрию Павловичу нельзя не сказать, что для такого суждения нет никаких оснований. Нет ясности и в том, о каких «народных казачьих преданиях» и «множестве» каких неназванных фактов идет речь.
     Период совместной службы Ивана Похабова и Максима Перфильева в Енисейске был достаточно коротким, - с 1644 по 1651 год. Судя по сохранившимся архивным документам, в последний раз Максим Перфильев был в боевом походе, усмиряя взбунтовавшихся бурят, в 1651 году. Он пришел тогда с отрядом  в помощь приказчику  Братского острога Алексею Евдокимову. Взаимная боевая выручка была для енисейцев рядовым, достаточно частым делом, и говорить, что в 1646 году «Иван спас Максима от верной гибели», - не более чем  проявление личных эмоций. 
     Теперь о неоднократной смене их друг другом в Братском остроге. В должности приказчика Братского острога Похабов сменил Перфильева лишь однажды, - в 1644 году, и один раз, - в 1645 году его  сменил Перфильев. В 1646 году, когда Иван Похабов со своим отрядом выручил Перфильева, оказавшегося в осаде, смены не происходило. Похабов двинулся дальше по Ангаре, зимовал в новопостроенном Осинском остроге, после чего двинулся к южному берегу Байкала. Ни о каких других встречах, когда бы «военная судьба сталкивала их вместе» в архивных документах информации нет.
     Тем более нет оснований считать, что Иван Похабов и Максим Перфильев были друзьями, хотя бы из-за разницы в возрасте. Максим Перфильев был старше Ивана, по меньшей мере, вдвое. Можно было бы предположить дружеские отношения Ивана  с сыном Перфильева, - его тезкой, близким ему по возрасту. По крайней мере, известно, что они в 1646 году пировали за одним столом.  Но и такое предположение маловероятно. Иван Перфильев в последующей своей жизни зарекомендует себя действительно государственником, - будет неоднократно назначаться приказчиком Братского, Иркутского, Селенгинского, Баргузинского острогов, построит острог в устье реки Тунка, будет исполнять обязанности Иркутского, Илимского и Енисейского воеводы, ходить с посольскими полномочиями в Монголию.
     Иван же Похабов за безудержную корысть, своеволие,длинный язык, злоупотребление властью и неоправданную жестокость не единожды будет отстраняться от "отъезжих служб" и даже будет бит батогами, - редчайший случай в отношении сына боярского. 
     Одним словом, связывать Ивана Похабова с Перфильевыми дружескими отношениями это бросать тень на именитого землепроходца и его казачий род, который, пройдет время, прославится такими деятелями, как  казачий полковник Леонтий Перфильев, - командир Первого Сибирского драгунского полка и Михаил Аполлонович Перфильев, - в 1907 году - полковник,  командир 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска, а в 1914-ом, - генерал-майор, командир 2-ой бригады Первой Туркестанской казачьей дивизии.
     Суждение Дмитрия Резуна о том, что  «Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на Дьячем острове, как свою опорную базу перед большим походом через Байкал...», не соответствует содержанию сохранившихся документов.  Иван Похабов «разбил князца Нарея» не «перед походом через Байкал», а уже находясь на южном побережье озера, пройдя со своим отрядом к верховьям Иркута, где он и захватил Нарея. 

                                             *

     В исторической литературе  действительно вскользь упоминается, что  в 1652 году Иван Похабов побывал в устье Иркута, где  на Дьячем острове построил зимовье. Источником этой версии послужила фраза И.Э. Фишера в его книге «Сибирская история…», что сын боярский Иван Похабов, отправляясь в 1652 году на Байкал, якобы «сделал в устье реки Иркута хижину для казаков, чтобы способнее собирать ясак».
     Тем не менее, оставляя без внимания это упоминание  Фишера, профессор Резун делает заключение: «Новые документы позволили сделать вывод: в отличие от многих других сибирских острогов, Иркутский не имел в качестве предшественника зимовья – оборонительного сооружения простейшего вида…». И далее уже подробно описывает историю строительства острога казаками  под водительством сына боярского Якова Похабова в 1661 году (Резун Д. «По поводу даты основания Иркутска», Земля Иркутская: альманах. - 1994. № 1,  Стр. 4-5).
     Прав ли профессор Резун в этом своем заключении? И действительно ли нельзя подтвердить архивными документами строительство острожка на Дьячем острове? 
     В течение многих лет занимаясь сбором сведений и написанием книги о жизни и походах Петра Бекетова автор настоящего очерка  ознакомился со многими историческими документами того времени, которые, как ему кажется, дают возможность внести некоторую ясность в этот вопрос. Впрочем, тоже не полную. Начнем с того, кто из известных русских землепроходцев первыми побывали в устье Иркута? 
     Как известно, русским первооткрывателем Байкала считают Курбата Иванова, который в 1643 году вышел к озеру в районе острова Ольхон  через верховья Лены. Сам он, вернувшись тем же путем в Верхоленский острог,  оставил на Байкале отряд Семена Скорохода, судьба которого сложилась трагически. В Чивыркуйском  заливе отряд попал в засаду и был разгромлен аборигенами Байкала под водительством князца Архича Баатура. Из 36 человек, ушедших с острова Ольхон, в Верхоленск вернулись только 12, остальные погибли. Погиб в бою  и сам Семен Скороход. Еще два человека, - Левка Вятчанин и Максимка Вычегжанин  вышли Ангарой к Братскому острогу, где в то время приказчиком был Максим Перфильев. 
     Вот эти-то Левка Вятчанин с Максимкой Вычегжаниным и были первыми русскими людьми, сплавившимися по Ангаре мимо устья Иркута, о которых сохранилось известие в архивах. Правда, они, как и Курбат Иванов, рассказывали, что слышали от жителей байкальского побережья, будто и до них на Байкале бывали русские люди, но кем они были, - вольными ли охотниками-промышленниками, или бродягами – «гулящими людьми» - неизвестно.  
     В 1644 году из Енисейского острога вышел на Ангару отряд атамана Василия Колесникова. Помимо сбора ясака Колесников имел поручение «наведаться о серебре или серебряной руде, в котором бы то ни было месте». 
     Проследовав до устья реки Осы, колесниковцы прошли к среднему её течению и там поставили  небольшой острог, чтобы пережить в нём зиму. Весной 1645 года Колесников бросил острог, и последовал далее на Байкал. Зимнее же его убежище было немедленно сожжено бурятами. Прямых свидетельств, каким путем вышел Колесников к Байкалу,  - водным ли, или сушей, в архивных документах не обнаружено, но скорее всего – Ангарой. И тогда это было второе посещение русскими людьми устья Иркута.
     Третье посещение этого района действительно связано с именем Ивана Похабова и тоже относится к 1644 году. Тогда он в первый раз  отправился из Енисейска в «отъезжие службы». О цели этого похода  в Сибирском приказе написано: «отправил енисейский воевода Осип Оничков сына боярского Ивана Похабова да с ним служилых людей 37 человек вверх по Тунгуске реке под Брацкой порог …  для ясачного збору … и приводу новых землиц под государеву царскую высокую руку, а приехав … в острожек, которой  поставил енисейской сын боярской Микулай Радунеской, около того зимовья велено ему поставить острог, и всякими крепостьми укрепить накрепко, чтобы в том острошке служилым людем от иноземцов было жить безстрашно». 
     Сам же Иван Похабов в дополнение к этому писал в своей челобитной: «Оставя в том остроге служилых людей для береженья восмь человек, ходил я вверх по Ангаре реке до Осы, и до Беленя, и до Куды, и до Иркута рек, и на Байкало озеро для прииску новых землиц, а со мною, холопом твоим, было служилых людей тритцать человек». 
     Поход в верховья Ангары Иван Похабов повторил в 1646 году. Возвратившись из похода,  в челобитной государю он писал: «во 154-м (1646) году посылан я, холоп твой, из Енисейского острогу на твою государеву службу на  государевых ослушников, - братцких людей, и приискивать новых землиц, серебряные руды, и проведать Китайского государьства. И пришед  в Братцкую землю на Ангаре реке на Осинском острову острог поставил. Во 155-м (1647) году, как лед скрылся,  оставя в том Осинском остроге служилых людей, - Федьку Мешинина с товырыщи - семнатцать человек, ходил по Ангаре реке  на Байкал озеро и на Селенгу…».  
     Вот тогда-то от Селенги он и   «ходил войною в зиме на Иркут реку на братцких людей и на тынгусов … и взял на бою иркутцкого  князца Нарея, и  за того князца взял с тех людей … ясаку пять сороков шестнатцать соболей, да лисицу бурую».          
     О постройке на Иркуте острожка, или даже зимовья нет ни слова ни в челобитной Ивана Похабова, ни в справке о его «службах», составленной в Сибирском приказе. Хотя упоминаются поставленные им на Ангаре Осинский острог, Култукский острожек на Байкале  и даже  новый острог «круг старого Брацкого острошку», - по всей вероятности,  дополнительное укрепление острожка, построенного на правом берегу Ангары Николаем Радуневским (Радуковским). 
     Весной  1647 года атаман Колесников, находившийся на северном побережье Байкала отправил  в Енисейск большую часть отряда, -  40 казаков,  а летом отбыл туда  сам с Костькой Москвитиным и Ивашкой Ортемьевым,  оставив в острожке гарнизон из последних в его отряде 19 человек.  
     В 1648 году на Байкал был отправлен Иван Галкин, который встретил на Ангаре возвращавшегося из Монголии Ивана Похабова. Позже в своей челобитной государю Иван писал: «ис Култуцкого острогу иркутцкого князца Нарея взял я, холоп твой, с собою и, сшодчис (сойдясь) на Тынгуске реке … с сыном боярским с Иваном Галкиным,  того князца Нарея я, холоп твой, ему, Ивану Галкину, отдал». Вот, по сути дела, и все известные русские люди, кто к началу 50-х годов побывал в районе устья Иркута. 
      В 1651 году енисейским воеводой стал Афанасий Пашков. Он  проявил в высшей степени активную деятельность по освоению новых территорий. Сын боярский Дмитрий Фирсов по его поручению перенес на другое, более удобное место, - к устью реки Оки,  Братский острог. Он же с отрядом казаков построил Балаганский острог неподалеку от сожженного бурятами острога, построенного Похабовым на Осинском острове.

                                       *
  
     2 июня 1652 года  из Енисейска на Ангару  вышел большой отряд под водительством Петра Бекетова, следовавший в Забайкалье. Отряд  насчитывал около 130 человек. Задача перед ним была поставлена вполне конкретная: пройти к Иргень-озеру и на Шилку, поставить там остроги, привести «под руку государеву» проживающих там аборигенов и, закрепившись на новых землях, ждать смены. 
     В тот же год, - сообщают первоисточники, - был отправлен за  Байкал  отряд Ивана  Похабова в составе которого был и Яков Похабов. Он писал в челобитной:  «в прошлом во 160 (1652) году послан был я холоп твой на тое ж твою государеву службу на Байкал озеро с сыном боярским с Ываном Похабовым. А з Байкала озера послал меня холопа твоего тот Ыван Похабов для твоего государева ясачного збору на Баунт озеро …». 
     Имя Максима Перфильева после его возвращения из Москвы в 1652 году, не встречается больше ни в боевых сводках, ни в официальных сообщениях о походах по «проведыванию новых землиц». Ему в это время было уже за 60, - возраст, с которого служилые люди оставляли службу.  Народная молва говорит о том, что доживал он свой век на берегах Байкала, женившись там  на бурятке. Память об этом сохранилась в названии села Максимиха, которому он будто бы положил начало, названии губы Баргузинского залива и впадающей в том месте в Байкал речки Максимихи. Невольно возникает вопрос:  не шел ли с этим отрядом и Максим Перфильев в ранге отставного казака? Это  лишь предположение, но, как видите, не беспочвенное. 
     Вряд ли  отряды Петра Бекетова и Ивана Похабова пошли раздельно. Скорее всего, все эти люди следовали одним большим караваном. Это был первый большой казачий десант в Забайкалье, подготовленный енисейским воеводой Афанасием Пашковым. Подтверждение этому содержится в отписке Петра Бекетова, отправленной Пашкову в начале лета 1653 года с Хилка. Казаки его отряда, побывавшие у монгольского князя Кальтуцина, говорили ему, что с Бекетовым пришло к устью  Прорвы три сотни русских служилых людей.      
     Следование одним большим отрядом оправдывалось   многими  преимуществами практического характера, - меньшими затратами времени  на преодоление порогов  на Ангаре, безопасностью следования через районы, населенные воинственно настроенными,  еще не объясаченными бурятскими племенами.           
     Опасения эти не были напрасными. Отряд, пройдя левый приток Ангары - Осу, подвергся  нападению «братских воровских неясачных мужиков», кочевавших «на краю Байкал-озера». Бекетов вынужден был принять бой, и даже, по некоторым данным, понес потери, - несколько казаков были ранены. Интересна интерпретация этих событий в «Сборнике документов по истории Бурятии» (Улан-Удэ, 1960, стр. 39.), подхваченная потом Б.З. Нанзатовым  (Общенациональный научно-политический журнал "Власть" №11 2008г.): «В 1652—1653 гг. состоялась новая карательная экспедиция атамана Петра Бекетова вверх по Ангаре на Осинский остров, где он ушел от бурят, которые пообещали догнать его в устье Белой; если не получится там, то в устье Голоустной, либо за Байкалом. Угрозу встретить их в устье реки Голоустной буряты сдержали, однако Бекетов, побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал».
     Особенно впечатляюще выглядит заявление, что Бекетов, «побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал». Это с тремя-то сотнями енисейских служилых людей, вооруженных пищалями?! Неизвестно, откуда авторы почерпнули такие сведения, не говоря уж о том, что Бекетов никогда не был атаманом. Удивляет и то, что упомянутые авторы не пишут чем закончилась эта история, нашедшая отражение в  исторических источниках.
     Сохранившиеся  документы  говорят об ином. Поскольку буряты «похвалялись» не пропустить служилых за Байкал и дать им бой в устье реки Голоустной, енисейцы вынуждены были сделать остановку. Бекетов, - к тому времени уже весьма опытный военный предводитель,  отнесся к угрозе бурят с должным вниманием,  решил нанести им упреждающий удар. 
     Где именно остановился отряд, Бекетов в своей отписке енисейскому воеводе не сообщал, - видимо, не считал это важным. Однако такая информация содержится  в  ответе иркутской приказной избы на анкету Г.Ф. Миллера в 1736 году.    Отвечая на вопрос о времени основания города, иркутские власти писали, что «по скаскам иркуцкого отставного служилого человека Любина Ягодина, да пашенного крестьянина Степана Варакина … слыхали они от отцов своих, что Иркутской острог строил енисейской сын боярской Бекетов, и в то де время были их отцы Ефим Ягодин да Иван Варакин посланы  из Енисейска... в Нерчинск для постройки острогов... и пришли де они к Иркуту на пустое место...». Достоверность сведений иркутских информаторов о казачьих службах их отцов не вызывает сомнений, поскольку действительно в Енисейске середины XVII века был такой служилый человек - Василий Ягодин, дослужившийся до чина пятидесятника.
     На Иркуте и была построена  временная  крепостица-острожек на случай неожиданного бурятского нападения. Вполне соответствует такому предположению и место расположения крепостицы, - остров, вкруговую защищенный водами этой реки. 
     Руководителем объединенного отряда по своему служебному положению был Петр Бекетов. Если высказанное выше предположение об участии в походе Максима Перфильева соответствует действительности, то он, несмотря на статус отставного казака по своему возрасту, жизненному и боевому опыту занимал в отряде положение почетного полчанина, к мнению которого, безусловно, все прислушивались. 
     Наверное, прав Дмитрий Резун, когда говорит, что казаки за глаза называли Перфильева «Дьяком». Это сегодня  дьяк, подьячий воспринимается нашими соотечественниками, как служители церкви. В те же времена, о которых идет речь, за этими словами скрывался уважительно-почтительный смысл: «грамотный человек», что было явлением довольно редким. В 1618 году при сооружении Енисейского острога (на первых порах – Тунгусского стана) Максим Перфильев действительно исполнял обязанности подьячего, а в  1629 году был направлен тобольскими воеводами «для письменных надобностей» в серебряную экспедицию  Якова Хрипунова, которая, к слову сказать, прошла лишь до устья Оки.
     Нет сомнений, что  принятие решения о месте строительства острожка было коллективным, вместе с Бекетовым принимали в этом участие и Максим Перфильев, как человек наиболее опытный и старший по возрасту, и Иван  Похабов, как предводитель второго отряда, следовавшего за Байкал.  Вряд ли в обсуждении и принятии решения участвовал Яков Похабов. Он в то время был в звании десятника, а десятников в объединенном отряде, остановившимся в устье Иркута, было без малого три десятка. 
     Остров, на котором была построена крепостица, стали называть Дьячим. Это неудивительно, если  место строительства было предложено Перфильевым.

                                        *
 
     Следуя  традициям казачьего самоуправления, пишут историки, Бекетов «поговорил» со служилыми людьми, «чтоб над теми братцкими неясачными мужиками учинить  поиск». Ответная акция, проведенная Иваном  Котельниковым, оказалась успешной. Казаки напали на «стан» бурят, убили в бою 12 человек,  а сами «ис той посылки пришли все здоровы». На несколько дней  задержавшийся отряд, теперь уже беспрепятственно прошел к Байкалу.
     В первых числах октября при благоприятном ветре в один день отряд переправился  на южный берег Байкала к тому месту, где  год  назад погибло русское посольство, направлявшееся к монголам. Там отряд разделился. Большая его часть ушла на смену гарнизонов Баргузинского и  Верхнее-Ангарского острогов. Ушел в Баргузинский острог и Иван Похабов, сменив там  Василия Колесникова. Бекетов же с отрядом численностью около полутора сотен человек остался зимовать в устье Прорвы, в зимовье, построенном в 1647 году Иваном Похабовым.
     Казаки, видимо, не забыли  бурятскую угрозу встретить их в устье реки Голоустной, и даже «за Байкалом».  Зимой отряд добровольцев под командой все того же пятидесятника Ивана Котельникова прошел на лыжах по льду Байкала к устью Голоустной и  в ответ на их угрозу разгромил бурятский улус, захватил и привел к Бекетову пленных женщин. Об этой, теперь уже действительно карательной акции, спровоцированной самими же бурятами, писал в своей книге П.А. Словцов: «Казаки еще осенью осмотрели невиданные устья Селенги, а зимою - юго-западный и северо-западный берег Байкала; обуздали бурят, живших на западе к Иркуту и на востоке к Голоусной».
     Среди захваченных женщин оказалась жена верхоленского ясачного князца Торома, не вовремя приехавшая в гости. Разобравшись в том, кто она такая, Бекетов отпустил её восвояси. Позже по поводу этой пленницы между Пашковым и илимским воеводой Оладьиным возникла переписка. Пашков оправдал действия Бекетова, тем более что тот возвратил женщину в Верхоленский острог.  

                                         *                                   
                                         
     Так был ли у Иркутского острога предшественник, - крепостица на острове Дьячем? Судя по содержанию упомянутых выше документов – был. И тогда у истоков становления будущего города Иркутска стояли такие известные в истории русские землепроходцы, как Петр Бекетов, Максим Перфильев и Иван Похабов. Был там и будущий первостроитель Яндашского (позднее - Иркутского) острога Яков Похабов, хотя в то время и не игравший ключевой роли в принятии решений.
     Вызывает невольное уважение согласованность  действий этих людей по сооружению острожка на Дьячьем острове и организация контрнаступления на бурят, грозивших им нападением, поскольку личные   взаимоотношения  Петра Бекетова, Максима Перфильева и Ивана Похабова были далеко непростыми. 
     Предыстория сложных отношений Перфильева и Бекетова такова. Служивший в 20-е годы в Енисейске стрелецкий сотник Поздей Фирсов утонул в Оби, сопровождая в Тобольск воеводу Хрипунова. Максим, которому в то время было лет 35, будучи неравнодушным к его жене Ольге, обвенчался с вдовой,  при этом еще и  претендовал на освободившуюся должность сотника. Но на  место Фирсова сотником в Енисейск  был назначен тогда  совсем еще молодой (21 год) Петр Бекетов, что на первых порах вызвало  неприязнь Максима к молодому сотнику. Эта неприязнь резко обострилась в 1630 году, когда встал вопрос о  строительстве  острога в среднем течении Ангары. 
     Бекетов  предлагал поставить острог на левобережье Ангары возле устья ее притока - Оки.  Он  бывал там и, отстаивая свои предложения, пояснял: «... брацкие люди живут  на правой стороне Тунгуски, и вверх по Оке реке на левой стороне брацких улусов поблиску нет, и буде брацкие люди не похотят давать острогу ставити и похотят з государевыми людьми битца,  будет им за реку домышлятца мешкотно, а государевым людям на заречной стороне будет усторожливо». 
     Однако Перфильев,  ревниво  относившийся ко всем предложениям Бекетова, с ним не соглашался, скептически заявляя, что он говорит «не рассудя сдешней службы», то есть, довольно грубо намекая на недостаточный опыт молодого сотника. При постройке острога там, где  указывает сотник, - заявил Перфильев, - может случиться так,  что его защитникам  «придется помереть голодной смертью», не дождавшись подмоги. Из-за порогов, - убеждал он енисейского воеводу, - до устья Оки-реки из Енисейска «на кочах не подняться не токмо одним летом, но и в полтора лет». Перфильев настаивал на строительстве острога ниже по течению Ангары, не доходя 40 верст до устья  Оки, - перед Шаманским порогом. После долгих колебаний енисейский воевода  князь С. Шаховский  доверился  опыту Перфильева.
     Читатели, интересующиеся историей Сибири, знают, что после этого произошло.  В  1634 году в бурятские земли был направлен отряд Дунайки Васильева. На подходе к устью Оки, - примерно в 40 верстах выше Братского острожка, отряд Дунайки  был неожиданно окружен и истреблен весь до последнего человека. После чего буряты двинулись к Братскому острогу, взяли его штурмом и сожгли дотла.
     В 1636 году Николаем Радуковским (Радуневским) при участии Петра Бекетова на правом берегу Ангары близ устья  Оки был поставлен новый Братский острог. Это свидетельствовало о том, что и, будучи молодым,  Бекетов умел принимать верные решения. За минувшие с той поры годы он проявил себя умелым военачальником, организатором строительства немалого числа острогов (Рыбинского, Тутурского, Ленского, Олекминского, Нового Братского). Приобрел уважение и авторитет среди енисейских служилых людей и деятелей Сибирского приказа, был пожалован за свои заслуги в звание  казачьего головы, в котором пребывал с 1641 по 1648 год. Всему этому Максим Перфильев был свидетелем и, надо полагать, его недоверчивое отношение к Бекетову, как человеку, который действует, «не рассудя сдешней службы», давно изменилось. Теперь это были два наиболее опытных и авторитетных служилых человека Енисейского острога. В год выступления в даурский поход Бекетову уже и самому было более 46 лет.
     К слову сказать, через два года, - в 1654 году по поручению воеводы Пашкова Братский острог будет перенесен с правого берега Ангары на левый берег в устье Оки. На то место, которое рекомендовал Петр Бекетов в 1630-м году и где ныне процветает город Братск. Работами по возведению нового острога руководил Дмитрий Фирсов – сын погибшего в Оби Поздея Фирсова и приемный сын Максима Перфильева. В каком-то смысле это можно расценивать как символ их окончательного примирения.
     С Иваном Похабовым у Бекетова отношения были  более сложными. Подоплека   их такова. В 1645 году в доме  Ивана Перфильева, - сына именитого землепроходца  собралась «на пир» теплая компания, - сам Иван Перфильев, Иван Похабов, немчин Иван Ермес, сын   енисейского воеводы Родион Уваров и казачий голова Петр Бекетов. По какому поводу собралась  вечеринка, исторические документы умалчивают,  но, по всей вероятности, поводом для неё послужил предстоящий поход  Ивана Похабова за Байкал - для «прииску новых землиц и серебряной руды».
     «Будучи на пиру в доме Ивана Перфильева…», - свидетельствует сохранившаяся челобитная, - сын боярский Иван Похабов, находясь, видимо, уже в подпитии, «говорил неистовые слова о царе Михаиле Федоровиче». Что уж он там говорил, сохранившиеся документы не сообщают, но Иван Ермес на следующий  день написал об этом  изветную челобитную енисейскому воеводе.
     Дело оказалось серьезным. По своей сути  это была акция, которая вскоре получит известность, как «слово и дело государево». В Москве в это время  готовился к принятию свод законов Русского государства, получивший известность, как «Соборное уложение 1649 года», в котором любое словесное оскорбление, или неодобрительное слово о действиях государя подводилось под понятие государственного преступления и подлежало строгому наказанию, вплоть до смертной казни. 
     Бекетов, -  второй после воеводы человек в остроге и ближнее к  нему лицо, тоже слышавший эти «неистовые слова», видимо, не придал им особого значения, - мало ли, что может сболтнуть человек спьяну. Это  характеризует его, как человека в житейских делах незлобивого и снисходительного. Воевода   Уваров утаить такое дело не посмел, - послал челобитную в Москву. 
     Дело получило широкую огласку. После долгого разбирательства Иван Похабов в качестве наказания был направлен управлять приенисейскими крестьянами с запрещением «отъезжих служб», а Петр Бекетов за то, что слышал эти крамольные речи, но не донес об этом ни воеводе, ни в Москву, лишен звания казачьего головы. Это случилось в 1648 году. В свете находившегося в это время на  утверждении «Положения 1649 года» поведение Петра Бекетова было  расценено, как служебное преступление.
     В своих отписках и челобитных  Бекетов нигде и никогда не упоминал имя Ивана Похабова в связи с этой историей.  Но вряд ли относился дружелюбно к этому жестокому  человеку с непомерным гонором, неудержимой страстью к наживе и  «длинным языком», сыгравшему пагубную роль в его служебной карьере.
     В 1656 году по приказу Пашкова Иван Похабов  будет снят с приказа Братских острогов за злоупотребление властью,  бит батогами в Енисейске, и в очередной раз получит запрещение на  «отъезжие службы». Впрочем, опять ненадолго. В связи с острым «дефицитом кадров» он вскоре вновь будет назначен приказным человеком Братских острогов, что приведет к массовому побегу бурят в Монголию. В 1659 году Иван Перфильев вместе с Яковом Тургеневым будут  привлечены к  проведению «сыска по делу Ивана Похабова», после чего тот будет арестован, и получит уже окончательное запрещение на отпуск в «отъезжие службы». Впрочем, никакого наказания центральной власти Иван Похабов так и не получил. Объяснить это можно причинами вполне житейскими: его родной брат служил подьячим в Сибирском приказе, а отец – стрелецким сотником в Устюге Великом,- городе, который по своему значению вряд ли уступал нынешнему Питеру.

                                       *

     Дальнейшая история города  известна каждому иркутянину. В 1661 году Яков Похабов, уже будучи пятидесятником с почетным званием сын боярский, по собственной инициативе поставит на правой стороне Ангары против устья Иркута  острог, получивший вскоре название Иркутский.
     Ныне набережную Ангары украшает новая достопримечательность Иркутска - великолепный памятник основателям города с надписью: «Якову Похабову со товарищи». Единственное, что вызывает недоумение, так это служебная и воинская безымянность Якова Похабова. Кто он? Рядовой казак? Один из упомянутых в ней «сотоварищей»?
     Автор настоящего очерка внимательно наблюдал за перипетиями в общественном мнении Иркутска по поводу  названия памятника и личности Якова Похабова, искренне радовался тому, что комиссией по топонимике был отклонен вариант, на котором настаивали иркутские казаки, - «Казачьему голове Якову Похабову … », поскольку это не соответствует исторической действительности. Казачий голова это воинское звание того времени, которого Яков Похабов не имел, - он был пятидесятником. В предшествующие годы среди  сотников и атаманов Енисейского гарнизона  (Перфильев, Галкины, Колесников, Черменин)  был лишь один казачий голова, пожалованный в это звание Москвой, - Петр Бекетов. Но среди енисейских служилых казаков и стрельцов было немало людей с почетным званием сын боярский. 
       В отношении  этого титула тоже немало мнений. Так историк Александр Гимельштейн, например, пишет, что «Яков Похабов не был казаком. Сословие, к которому он принадлежал, назвалось сыны боярские. Это самостоятельное сословие, аналогичное дворянам…». 
       Так ли это? Посмотрите в любом из толковых словарей значение слова «сословие», какие были сословия в российском обществе. Вы не найдете там сословия «дети боярские». Не говоря уж о том, что чин «сына боярского» не имеет ничего общего с житейским пониманием ребенка, у которого отец был боярином. Тем более вызывает недоумение заключение Александра Гимельштейна, что если Яков Похабов был сыном боярским, то он не был казаком. При таком раскладе не были казаками ни Петр Бекетов, пожалованный в Москве званием головы пеших казаков, ни атаман Галкин, получивший этот чин после многих лет атаманства, ни Иван Похабов, ни Дмитрий Фирсов, ни Иван Перфильев, ни Максим Уразов, построивший первый Нерчинский палисад …. Список этот может быть продолжен. Удивительно, что такие заявления делает кандидат исторических наук, выпускник  Иркутского государственного университета!?
     Чин сына боярского был наивысшим в иерархии сибирских служилых людей того времени, приближаясь по статусу к «служилому человеку по отечеству». Единственное отличие заключалось в том, что, хотя эти чины и переходили нередко от отца к сыну (как, например, у Бекетова или Ивана Похабова), но официально, тем не менее, не были наследственными и потомственными. Сибирский приказ охотно жаловал в дети боярские за те или иные боевые заслуги не только представителей командного состава сибирского войска, но и рядовых казаков. Таких примеров немало, один из них, - пожалование в сыны боярские Якова Похабова.  
     Дети боярские занимали высшие должности в гарнизонах, руководили военными экспедициями, становились приказчиками острогов. Словом, их можно отнести к представителям  войсковой элиты, по своему положению и образу жизни, впрочем, не слишком отличавшимся от своих нижестоящих товарищей. 
Трудно подобрать термин более позднего времени, аналогичный термину «сын боярский», но, думаю, что не ошибусь в сути, если назову слово «гвардеец», - тоже элита русского воинства. У этих понятий, конечно, есть отличия и в части наследственной передачи и в   части именного присвоения, но по сути своей это понятия весьма близки.
     Яков Похабов был казачьим пятидесятником и сыном боярским, пожалованным в это звание Москвой незадолго до строительства Иркутского острога. Отражение этих сведений в надписи на памятнике придало бы основателю города еще больше чести.

© Copyright: Владимир Бахмутов (Красноярский), 2015

Регистрационный номер №0315098

от 3 ноября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0315098 выдан для произведения:
     История основания Иркутска, пишут исследователи, покрыта тайной. Казалось бы, существуют неопровержимые факты, но появляются новые и новые свидетельства, которые изменяют сложившееся представление. Известный исследователь истории сибирских городов профессор Дмитрий Резун писал: «В истории есть факты, которые всегда останутся легендами, ибо они не могут быть подтверждены архивными документами, и главным аргументом их доказательности может являться лишь логика исторического процесса. Так обстоит дело и с первоначальной историей основания Иркутского острога. Долгое время считалось, что основанию острога предшествовало строительство зимовья на Дьячем острове в устье Иркута. Основателем Иркутска считали Ивана Похабова поскольку он побывал в этих местах раньше иных известных енисейских землепроходцев, захватил в аманаты, как он писал в челобитной, «иркутцково князца Нарея, и  за того князца взял …  ясаку пять сороков шестнадцать соболей да лисицу бурую…». 
     Обращая внимание читателей на то, что во всех списках Иркутских летописей утверждается, что первый острожек  был поставлен в устье Иркута на Дьячем острове в 1650-х годах, Дмитрий Резун дал этому событию собственную оценку:  «Этот район  был хорошо известен   боевому сотоварищу Ивана Похабова енисейскому сотнику Максиму Перфильеву, который с начала 1630-х годов не раз ходил по Ангаре и верхней Лене, причем военная судьба не раз сталкивала вместе Ивана Похабова и Максима Перфильева. Они не раз сменяли друг друга в должности приказчиков Братского острога, а в 1646 году именно Иван спас Максима от верной гибели, когда толпы бурят осадили Братский острог, где засел со своим малочисленным отрядом Максим. Народные казачьи предания упорно соединяют эти два имени....  И само название острова в устье Иркута, где Иван Похабов в начале 1650-х годов поставил небольшой острог, также может быть связано только с именем Максима, ибо он, до того как поменять перо на саблю, служил подьячим в енисейской приказной избе, пользовался большим авторитетом у властей и казаков, которые за глаза называли его «дьяком». Поэтому мы полагаем, что сам остров был в свое время открыт именно М. Перфильевым, а Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на этом острове как свою опорную базу перед большим походом через Байкал.... Во всяком случае, народные исторические предания далеко не случайно связывают воедино имена Перфильева, Похабова и остров Дьячий».
     Читатель, должно быть, обратил внимание на предположительный характер этого высказывания. Здесь есть чему возразить. Так, весьма сомнительно, что к началу 50-х годов «этот район  был хорошо известен» Максиму Перфильеву. Он действительно не раз ходил по Лене и Ангаре, но нет никаких свидетельств, что он когда-либо доходил до устья Иркута. 
     Суждение Резуна, невольно бросающее отблеск  славы знаменитого землепроходца  на Ивана Похабова, пришлось исследователям по душе, - оно часто цитируется.  Красноярский инженер Ю.П. Похабов, - дальний потомок рода Похабовых, пошел дальше, - на форуме Союза возрождения родословных традиций он заявил, что «Иван Похабов, скорее всего, был другом Максима Перфильева, на это указывают множество фактов» (??).    При всем уважении к Дмитрию Яковлевичу и Юрию Павловичу нельзя не сказать, что для такого суждения нет никаких оснований. Нет ясности и в том, о каких «народных казачьих преданиях» и «множестве» каких неназванных фактов идет речь.
     Период совместной службы Ивана Похабова и Максима Перфильева в Енисейске был достаточно коротким, - с 1644 по 1651 год. Судя по сохранившимся архивным документам, в последний раз Максим Перфильев был в боевом походе, усмиряя взбунтовавшихся бурят, в 1651 году. Он пришел тогда с отрядом  в помощь приказчику  Братского острога Алексею Евдокимову. Взаимная боевая выручка была для енисейцев рядовым, достаточно частым делом, и говорить, что в 1646 году «Иван спас Максима от верной гибели», - не более чем  проявление личных эмоций. 
     Теперь о неоднократной смене их друг другом в Братском остроге. В должности приказчика Братского острога Похабов сменил Перфильева лишь однажды, - в 1644 году, и один раз, - в 1645 году его  сменил Перфильев. В 1646 году, когда Иван Похабов со своим отрядом выручил Перфильева, оказавшегося в осаде, смены не происходило. Похабов двинулся дальше по Ангаре, зимовал в новопостроенном Осинском остроге, после чего двинулся к южному берегу Байкала. Ни о каких других встречах, когда бы «военная судьба сталкивала их вместе» в архивных документах информации нет.
     Тем более нет оснований считать, что Иван Похабов и Максим Перфильев были друзьями, хотя бы из-за разницы в возрасте. Максим Перфильев был старше Ивана, по меньшей мере, вдвое. Можно было бы предположить дружеские отношения Ивана  с сыном Перфильева, - его тезкой, близким ему по возрасту. По крайней мере, известно, что они в 1646 году пировали за одним столом.  Но и такое предположение маловероятно. Иван Перфильев в последующей своей жизни зарекомендует себя действительно государственником, - будет неоднократно назначаться приказчиком Братского, Иркутского, Селенгинского, Баргузинского острогов, построит острог в устье реки Тунка, будет исполнять обязанности Иркутского, Илимского и Енисейского воеводы, ходить с посольскими полномочиями в Монголию.
     Иван же Похабов за безудержную корысть, своеволие,длинный язык, злоупотребление властью и неоправданную жестокость не единожды будет отстраняться от "отъезжих служб" и даже будет бит батогами, - редчайший случай в отношении сына боярского. 
     Одним словом, связывать Ивана Похабова с Перфильевыми дружескими отношениями это бросать тень на именитого землепроходца и его казачий род, который, пройдет время, прославится такими деятелями, как  казачий полковник Леонтий Перфильев, - командир Первого Сибирского драгунского полка и Михаил Аполлонович Перфильев, - в 1907 году - полковник,  командир 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска, а в 1914-ом, - генерал-майор, командир 2-ой бригады Первой Туркестанской казачьей дивизии.
     Суждение Дмитрия Резуна о том, что  «Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на Дьячем острове, как свою опорную базу перед большим походом через Байкал...», не соответствует содержанию сохранившихся документов.  Иван Похабов «разбил князца Нарея» не «перед походом через Байкал», а уже находясь на южном побережье озера, пройдя со своим отрядом к верховьям Иркута, где он и захватил Нарея. 

                                             *

     В исторической литературе  действительно вскользь упоминается, что  в 1652 году Иван Похабов побывал в устье Иркута, где  на Дьячем острове построил зимовье. Источником этой версии послужила фраза И.Э. Фишера в его книге «Сибирская история…», что сын боярский Иван Похабов, отправляясь в 1652 году на Байкал, якобы «сделал в устье реки Иркута хижину для казаков, чтобы способнее собирать ясак».
     Тем не менее, оставляя без внимания это упоминание  Фишера, профессор Резун делает заключение: «Новые документы позволили сделать вывод: в отличие от многих других сибирских острогов, Иркутский не имел в качестве предшественника зимовья – оборонительного сооружения простейшего вида…». И далее уже подробно описывает историю строительства острога казаками  под водительством сына боярского Якова Похабова в 1661 году (Резун Д. «По поводу даты основания Иркутска», Земля Иркутская: альманах. - 1994. № 1,  Стр. 4-5).
     Прав ли профессор Резун в этом своем заключении? И действительно ли нельзя подтвердить архивными документами строительство острожка на Дьячем острове? 
     В течение многих лет занимаясь сбором сведений и написанием книги о жизни и походах Петра Бекетова автор настоящего очерка  ознакомился со многими историческими документами того времени, которые, как ему кажется, дают возможность внести некоторую ясность в этот вопрос. Впрочем, тоже не полную. Начнем с того, кто из известных русских землепроходцев первыми побывали в устье Иркута? 
     Как известно, русским первооткрывателем Байкала считают Курбата Иванова, который в 1643 году вышел к озеру в районе острова Ольхон  через верховья Лены. Сам он, вернувшись тем же путем в Верхоленский острог,  оставил на Байкале отряд Семена Скорохода, судьба которого сложилась трагически. В Чивыркуйском  заливе отряд попал в засаду и был разгромлен аборигенами Байкала под водительством князца Архича Баатура. Из 36 человек, ушедших с острова Ольхон, в Верхоленск вернулись только 12, остальные погибли. Погиб в бою  и сам Семен Скороход. Еще два человека, - Левка Вятчанин и Максимка Вычегжанин  вышли Ангарой к Братскому острогу, где в то время приказчиком был Максим Перфильев. 
     Вот эти-то Левка Вятчанин с Максимкой Вычегжаниным и были первыми русскими людьми, сплавившимися по Ангаре мимо устья Иркута, о которых сохранилось известие в архивах. Правда, они, как и Курбат Иванов, рассказывали, что слышали от жителей байкальского побережья, будто и до них на Байкале бывали русские люди, но кем они были, - вольными ли охотниками-промышленниками, или бродягами – «гулящими людьми» - неизвестно.  
     В 1644 году из Енисейского острога вышел на Ангару отряд атамана Василия Колесникова. Помимо сбора ясака Колесников имел поручение «наведаться о серебре или серебряной руде, в котором бы то ни было месте». 
     Проследовав до устья реки Осы, колесниковцы прошли к среднему её течению и там поставили  небольшой острог, чтобы пережить в нём зиму. Весной 1645 года Колесников бросил острог, и последовал далее на Байкал. Зимнее же его убежище было немедленно сожжено бурятами. Прямых свидетельств, каким путем вышел Колесников к Байкалу,  - водным ли, или сушей, в архивных документах не обнаружено, но скорее всего – Ангарой. И тогда это было второе посещение русскими людьми устья Иркута.
     Третье посещение этого района действительно связано с именем Ивана Похабова и тоже относится к 1644 году. Тогда он в первый раз  отправился из Енисейска в «отъезжие службы». О цели этого похода  в Сибирском приказе написано: «отправил енисейский воевода Осип Оничков сына боярского Ивана Похабова да с ним служилых людей 37 человек вверх по Тунгуске реке под Брацкой порог …  для ясачного збору … и приводу новых землиц под государеву царскую высокую руку, а приехав … в острожек, которой  поставил енисейской сын боярской Микулай Радунеской, около того зимовья велено ему поставить острог, и всякими крепостьми укрепить накрепко, чтобы в том острошке служилым людем от иноземцов было жить безстрашно». 
     Сам же Иван Похабов в дополнение к этому писал в своей челобитной: «Оставя в том остроге служилых людей для береженья восмь человек, ходил я вверх по Ангаре реке до Осы, и до Беленя, и до Куды, и до Иркута рек, и на Байкало озеро для прииску новых землиц, а со мною, холопом твоим, было служилых людей тритцать человек». 
     Поход в верховья Ангары Иван Похабов повторил в 1646 году. Возвратившись из похода,  в челобитной государю он писал: «во 154-м (1646) году посылан я, холоп твой, из Енисейского острогу на твою государеву службу на  государевых ослушников, - братцких людей, и приискивать новых землиц, серебряные руды, и проведать Китайского государьства. И пришед  в Братцкую землю на Ангаре реке на Осинском острову острог поставил. Во 155-м (1647) году, как лед скрылся,  оставя в том Осинском остроге служилых людей, - Федьку Мешинина с товырыщи - семнатцать человек, ходил по Ангаре реке  на Байкал озеро и на Селенгу…».  
     Вот тогда-то от Селенги он и   «ходил войною в зиме на Иркут реку на братцких людей и на тынгусов … и взял на бою иркутцкого  князца Нарея, и  за того князца взял с тех людей … ясаку пять сороков шестнатцать соболей, да лисицу бурую».          
     О постройке на Иркуте острожка, или даже зимовья нет ни слова ни в челобитной Ивана Похабова, ни в справке о его «службах», составленной в Сибирском приказе. Хотя упоминаются поставленные им на Ангаре Осинский острог, Култукский острожек на Байкале  и даже  новый острог «круг старого Брацкого острошку», - по всей вероятности,  дополнительное укрепление острожка, построенного на правом берегу Ангары Николаем Радуневским (Радуковским). 
     Весной  1647 года атаман Колесников, находившийся на северном побережье Байкала отправил  в Енисейск большую часть отряда, -  40 казаков,  а летом отбыл туда  сам с Костькой Москвитиным и Ивашкой Ортемьевым,  оставив в острожке гарнизон из последних в его отряде 19 человек.  
     В 1648 году на Байкал был отправлен Иван Галкин, который встретил на Ангаре возвращавшегося из Монголии Ивана Похабова. Позже в своей челобитной государю Иван писал: «ис Култуцкого острогу иркутцкого князца Нарея взял я, холоп твой, с собою и, сшодчис (сойдясь) на Тынгуске реке … с сыном боярским с Иваном Галкиным,  того князца Нарея я, холоп твой, ему, Ивану Галкину, отдал». Вот, по сути дела, и все известные русские люди, кто к началу 50-х годов побывал в районе устья Иркута. 
      В 1651 году енисейским воеводой стал Афанасий Пашков. Он  проявил в высшей степени активную деятельность по освоению новых территорий. Сын боярский Дмитрий Фирсов по его поручению перенес на другое, более удобное место, - к устью реки Оки,  Братский острог. Он же с отрядом казаков построил Балаганский острог неподалеку от сожженного бурятами острога, построенного Похабовым на Осинском острове.

                                       *
  
     2 июня 1652 года  из Енисейска на Ангару  вышел большой отряд под водительством Петра Бекетова, следовавший в Забайкалье. Отряд  насчитывал около 130 человек. Задача перед ним была поставлена вполне конкретная: пройти к Иргень-озеру и на Шилку, поставить там остроги, привести «под руку государеву» проживающих там аборигенов и, закрепившись на новых землях, ждать смены. 
     В тот же год, - сообщают первоисточники, - был отправлен за  Байкал  отряд Ивана  Похабова в составе которого был и Яков Похабов. Он писал в челобитной:  «в прошлом во 160 (1652) году послан был я холоп твой на тое ж твою государеву службу на Байкал озеро с сыном боярским с Ываном Похабовым. А з Байкала озера послал меня холопа твоего тот Ыван Похабов для твоего государева ясачного збору на Баунт озеро …». 
     Имя Максима Перфильева после его возвращения из Москвы в 1652 году, не встречается больше ни в боевых сводках, ни в официальных сообщениях о походах по «проведыванию новых землиц». Ему в это время было уже за 60, - возраст, с которого служилые люди оставляли службу.  Народная молва говорит о том, что доживал он свой век на берегах Байкала, женившись там  на бурятке. Память об этом сохранилась в названии села Максимиха, которому он будто бы положил начало, названии губы Баргузинского залива и впадающей в том месте в Байкал речки Максимихи. Невольно возникает вопрос:  не шел ли с этим отрядом и Максим Перфильев в ранге отставного казака? Это  лишь предположение, но, как видите, не беспочвенное. 
     Вряд ли  отряды Петра Бекетова и Ивана Похабова пошли раздельно. Скорее всего, все эти люди следовали одним большим караваном. Это был первый большой казачий десант в Забайкалье, подготовленный енисейским воеводой Афанасием Пашковым. Подтверждение этому содержится в отписке Петра Бекетова, отправленной Пашкову в начале лета 1653 года с Хилка. Казаки его отряда, побывавшие у монгольского князя Кальтуцина, говорили ему, что с Бекетовым пришло к устью  Прорвы три сотни русских служилых людей.      
     Следование одним большим отрядом оправдывалось   многими  преимуществами практического характера, - меньшими затратами времени  на преодоление порогов  на Ангаре, безопасностью следования через районы, населенные воинственно настроенными,  еще не объясаченными бурятскими племенами.           
     Опасения эти не были напрасными. Отряд, пройдя левый приток Ангары - Осу, подвергся  нападению «братских воровских неясачных мужиков», кочевавших «на краю Байкал-озера». Бекетов вынужден был принять бой, и даже, по некоторым данным, понес потери, - несколько казаков были ранены. Интересна интерпретация этих событий в «Сборнике документов по истории Бурятии» (Улан-Удэ, 1960, стр. 39.), подхваченная потом Б.З. Нанзатовым  (Общенациональный научно-политический журнал "Власть" №11 2008г.): «В 1652—1653 гг. состоялась новая карательная экспедиция атамана Петра Бекетова вверх по Ангаре на Осинский остров, где он ушел от бурят, которые пообещали догнать его в устье Белой; если не получится там, то в устье Голоустной, либо за Байкалом. Угрозу встретить их в устье реки Голоустной буряты сдержали, однако Бекетов, побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал».
     Особенно впечатляюще выглядит заявление, что Бекетов, «побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал». Это с тремя-то сотнями енисейских служилых людей, вооруженных пищалями?! Неизвестно, откуда авторы почерпнули такие сведения, не говоря уж о том, что Бекетов никогда не был атаманом. Удивляет и то, что упомянутые авторы не пишут чем закончилась эта история, нашедшая отражение в  исторических источниках.
     Сохранившиеся  документы  говорят об ином. Поскольку буряты «похвалялись» не пропустить служилых за Байкал и дать им бой в устье реки Голоустной, енисейцы вынуждены были сделать остановку. Бекетов, - к тому времени уже весьма опытный военный предводитель,  отнесся к угрозе бурят с должным вниманием,  решил нанести им упреждающий удар. 
     Где именно остановился отряд, Бекетов в своей отписке енисейскому воеводе не сообщал, - видимо, не считал это важным. Однако такая информация содержится  в  ответе иркутской приказной избы на анкету Г.Ф. Миллера в 1736 году.    Отвечая на вопрос о времени основания города, иркутские власти писали, что «по скаскам иркуцкого отставного служилого человека Любина Ягодина, да пашенного крестьянина Степана Варакина … слыхали они от отцов своих, что Иркутской острог строил енисейской сын боярской Бекетов, и в то де время были их отцы Ефим Ягодин да Иван Варакин посланы  из Енисейска... в Нерчинск для постройки острогов... и пришли де они к Иркуту на пустое место...». Достоверность сведений иркутских информаторов о казачьих службах их отцов не вызывает сомнений, поскольку действительно в Енисейске середины XVII века был такой служилый человек - Василий Ягодин, дослужившийся до чина пятидесятника.
     На Иркуте и была построена  временная  крепостица-острожек на случай неожиданного бурятского нападения. Вполне соответствует такому предположению и место расположения крепостицы, - остров, вкруговую защищенный водами этой реки. 
     Руководителем объединенного отряда по своему служебному положению был Петр Бекетов. Если высказанное выше предположение об участии в походе Максима Перфильева соответствует действительности, то он, несмотря на статус отставного казака по своему возрасту, жизненному и боевому опыту занимал в отряде положение почетного полчанина, к мнению которого, безусловно, все прислушивались. 
     Наверное, прав Дмитрий Резун, когда говорит, что казаки за глаза называли Перфильева «Дьяком». Это сегодня  дьяк, подьячий воспринимается нашими соотечественниками, как служители церкви. В те же времена, о которых идет речь, за этими словами скрывался уважительно-почтительный смысл: «грамотный человек», что было явлением довольно редким. В 1618 году при сооружении Енисейского острога (на первых порах – Тунгусского стана) Максим Перфильев действительно исполнял обязанности подьячего, а в  1629 году был направлен тобольскими воеводами «для письменных надобностей» в серебряную экспедицию  Якова Хрипунова, которая, к слову сказать, прошла лишь до устья Оки.
     Нет сомнений, что  принятие решения о месте строительства острожка было коллективным, вместе с Бекетовым принимали в этом участие и Максим Перфильев, как человек наиболее опытный и старший по возрасту, и Иван  Похабов, как предводитель второго отряда, следовавшего за Байкал.  Вряд ли в обсуждении и принятии решения участвовал Яков Похабов. Он в то время был в звании десятника, а десятников в объединенном отряде, остановившимся в устье Иркута, было без малого три десятка. 
     Остров, на котором была построена крепостица, стали называть Дьячим. Это неудивительно, если  место строительства было предложено Перфильевым.

                                        *
 
     Следуя  традициям казачьего самоуправления, пишут историки, Бекетов «поговорил» со служилыми людьми, «чтоб над теми братцкими неясачными мужиками учинить  поиск». Ответная акция, проведенная Иваном  Котельниковым, оказалась успешной. Казаки напали на «стан» бурят, убили в бою 12 человек,  а сами «ис той посылки пришли все здоровы». На несколько дней  задержавшийся отряд, теперь уже беспрепятственно прошел к Байкалу.
     В первых числах октября при благоприятном ветре в один день отряд переправился  на южный берег Байкала к тому месту, где  год  назад погибло русское посольство, направлявшееся к монголам. Там отряд разделился. Большая его часть ушла на смену гарнизонов Баргузинского и  Верхнее-Ангарского острогов. Ушел в Баргузинский острог и Иван Похабов, сменив там  Василия Колесникова. Бекетов же с отрядом численностью около полутора сотен человек остался зимовать в устье Прорвы, в зимовье, построенном в 1647 году Иваном Похабовым.
     Казаки, видимо, не забыли  бурятскую угрозу встретить их в устье реки Голоустной, и даже «за Байкалом».  Зимой отряд добровольцев под командой все того же пятидесятника Ивана Котельникова прошел на лыжах по льду Байкала к устью Голоустной и  в ответ на их угрозу разгромил бурятский улус, захватил и привел к Бекетову пленных женщин. Об этой, теперь уже действительно карательной акции, спровоцированной самими же бурятами, писал в своей книге П.А. Словцов: «Казаки еще осенью осмотрели невиданные устья Селенги, а зимою - юго-западный и северо-западный берег Байкала; обуздали бурят, живших на западе к Иркуту и на востоке к Голоусной».
     Среди захваченных женщин оказалась жена верхоленского ясачного князца Торома, не вовремя приехавшая в гости. Разобравшись в том, кто она такая, Бекетов отпустил её восвояси. Позже по поводу этой пленницы между Пашковым и илимским воеводой Оладьиным возникла переписка. Пашков оправдал действия Бекетова, тем более что тот возвратил женщину в Верхоленский острог.  

                                         *                                   
                                         
     Так был ли у Иркутского острога предшественник, - крепостица на острове Дьячем? Судя по содержанию упомянутых выше документов – был. И тогда у истоков становления будущего города Иркутска стояли такие известные в истории русские землепроходцы, как Петр Бекетов, Максим Перфильев и Иван Похабов. Был там и будущий первостроитель Яндашского (позднее - Иркутского) острога Яков Похабов, хотя в то время и не игравший ключевой роли в принятии решений.
     Вызывает невольное уважение согласованность  действий этих людей по сооружению острожка на Дьячьем острове и организация контрнаступления на бурят, грозивших им нападением, поскольку личные   взаимоотношения  Петра Бекетова, Максима Перфильева и Ивана Похабова были далеко непростыми. 
     Предыстория сложных отношений Перфильева и Бекетова такова. Служивший в 20-е годы в Енисейске стрелецкий сотник Поздей Фирсов утонул в Оби, сопровождая в Тобольск воеводу Хрипунова. Максим, которому в то время было лет 35, будучи неравнодушным к его жене Ольге, обвенчался с вдовой,  при этом еще и  претендовал на освободившуюся должность сотника. Но на  место Фирсова сотником в Енисейск  был назначен тогда  совсем еще молодой (21 год) Петр Бекетов, что на первых порах вызвало  неприязнь Максима к молодому сотнику. Эта неприязнь резко обострилась в 1630 году, когда встал вопрос о  строительстве  острога в среднем течении Ангары. 
     Бекетов  предлагал поставить острог на левобережье Ангары возле устья ее притока - Оки.  Он  бывал там и, отстаивая свои предложения, пояснял: «... брацкие люди живут  на правой стороне Тунгуски, и вверх по Оке реке на левой стороне брацких улусов поблиску нет, и буде брацкие люди не похотят давать острогу ставити и похотят з государевыми людьми битца,  будет им за реку домышлятца мешкотно, а государевым людям на заречной стороне будет усторожливо». 
     Однако Перфильев,  ревниво  относившийся ко всем предложениям Бекетова, с ним не соглашался, скептически заявляя, что он говорит «не рассудя сдешней службы», то есть, довольно грубо намекая на недостаточный опыт молодого сотника. При постройке острога там, где  указывает сотник, - заявил Перфильев, - может случиться так,  что его защитникам  «придется помереть голодной смертью», не дождавшись подмоги. Из-за порогов, - убеждал он енисейского воеводу, - до устья Оки-реки из Енисейска «на кочах не подняться не токмо одним летом, но и в полтора лет». Перфильев настаивал на строительстве острога ниже по течению Ангары, не доходя 40 верст до устья  Оки, - перед Шаманским порогом. После долгих колебаний енисейский воевода  князь С. Шаховский  доверился  опыту Перфильева.
     Читатели, интересующиеся историей Сибири, знают, что после этого произошло.  В  1634 году в бурятские земли был направлен отряд Дунайки Васильева. На подходе к устью Оки, - примерно в 40 верстах выше Братского острожка, отряд Дунайки  был неожиданно окружен и истреблен весь до последнего человека. После чего буряты двинулись к Братскому острогу, взяли его штурмом и сожгли дотла.
     В 1636 году Николаем Радуковским (Радуневским) при участии Петра Бекетова на правом берегу Ангары близ устья  Оки был поставлен новый Братский острог. Это свидетельствовало о том, что и, будучи молодым,  Бекетов умел принимать верные решения. За минувшие с той поры годы он проявил себя умелым военачальником, организатором строительства немалого числа острогов (Рыбинского, Тутурского, Ленского, Олекминского, Нового Братского). Приобрел уважение и авторитет среди енисейских служилых людей и деятелей Сибирского приказа, был пожалован за свои заслуги в звание  казачьего головы, в котором пребывал с 1641 по 1648 год. Всему этому Максим Перфильев был свидетелем и, надо полагать, его недоверчивое отношение к Бекетову, как человеку, который действует, «не рассудя сдешней службы», давно изменилось. Теперь это были два наиболее опытных и авторитетных служилых человека Енисейского острога. В год выступления в даурский поход Бекетову уже и самому было более 46 лет.
     К слову сказать, через два года, - в 1654 году по поручению воеводы Пашкова Братский острог будет перенесен с правого берега Ангары на левый берег в устье Оки. На то место, которое рекомендовал Петр Бекетов в 1630-м году и где ныне процветает город Братск. Работами по возведению нового острога руководил Дмитрий Фирсов – сын погибшего в Оби Поздея Фирсова и приемный сын Максима Перфильева. В каком-то смысле это можно расценивать как символ их окончательного примирения.
     С Иваном Похабовым у Бекетова отношения были  более сложными. Подоплека   их такова. В 1645 году в доме  Ивана Перфильева, - сына именитого землепроходца  собралась «на пир» теплая компания, - сам Иван Перфильев, Иван Похабов, немчин Иван Ермес, сын   енисейского воеводы Родион Уваров и казачий голова Петр Бекетов. По какому поводу собралась  вечеринка, исторические документы умалчивают,  но, по всей вероятности, поводом для неё послужил предстоящий поход  Ивана Похабова за Байкал - для «прииску новых землиц и серебряной руды».
     «Будучи на пиру в доме Ивана Перфильева…», - свидетельствует сохранившаяся челобитная, - сын боярский Иван Похабов, находясь, видимо, уже в подпитии, «говорил неистовые слова о царе Михаиле Федоровиче». Что уж он там говорил, сохранившиеся документы не сообщают, но Иван Ермес на следующий  день написал об этом  изветную челобитную енисейскому воеводе.
     Дело оказалось серьезным. По своей сути  это была акция, которая вскоре получит известность, как «слово и дело государево». В Москве в это время  готовился к принятию свод законов Русского государства, получивший известность, как «Соборное уложение 1649 года», в котором любое словесное оскорбление, или неодобрительное слово о действиях государя подводилось под понятие государственного преступления и подлежало строгому наказанию, вплоть до смертной казни. 
     Бекетов, -  второй после воеводы человек в остроге и ближнее к  нему лицо, тоже слышавший эти «неистовые слова», видимо, не придал им особого значения, - мало ли, что может сболтнуть человек спьяну. Это  характеризует его, как человека в житейских делах незлобивого и снисходительного. Воевода   Уваров утаить такое дело не посмел, - послал челобитную в Москву. 
     Дело получило широкую огласку. После долгого разбирательства Иван Похабов в качестве наказания был направлен управлять приенисейскими крестьянами с запрещением «отъезжих служб», а Петр Бекетов за то, что слышал эти крамольные речи, но не донес об этом ни воеводе, ни в Москву, лишен звания казачьего головы. Это случилось в 1648 году. В свете находившегося в это время на  утверждении «Положения 1649 года» поведение Петра Бекетова было  расценено, как служебное преступление.
     В своих отписках и челобитных  Бекетов нигде и никогда не упоминал имя Ивана Похабова в связи с этой историей.  Но вряд ли относился дружелюбно к этому жестокому  человеку с непомерным гонором, неудержимой страстью к наживе и  «длинным языком», сыгравшему пагубную роль в его служебной карьере.
     В 1656 году по приказу Пашкова Иван Похабов  будет снят с приказа Братских острогов за злоупотребление властью,  бит батогами в Енисейске, и в очередной раз получит запрещение на  «отъезжие службы». Впрочем, опять ненадолго. В связи с острым «дефицитом кадров» он вскоре вновь будет назначен приказным человеком Братских острогов, что приведет к массовому побегу бурят в Монголию. В 1659 году Иван Перфильев вместе с Яковом Тургеневым будут  привлечены к  проведению «сыска по делу Ивана Похабова», после чего тот будет арестован, и получит уже окончательное запрещение на отпуск в «отъезжие службы». Впрочем, никакого наказания центральной власти Иван Похабов так и не получил. Объяснить это можно причинами вполне житейскими: его родной брат служил подьячим в Сибирском приказе, а отец – стрелецким сотником в Устюге Великом,- городе, который по своему значению вряд ли уступал нынешнему Питеру.

                                       *

     Дальнейшая история города  известна каждому иркутянину. В 1661 году Яков Похабов, уже будучи пятидесятником с почетным званием сын боярский, по собственной инициативе поставит на правой стороне Ангары против устья Иркута  острог, получивший вскоре название Иркутский.
     Ныне набережную Ангары украшает новая достопримечательность Иркутска - великолепный памятник основателям города с надписью: «Якову Похабову со товарищи». Единственное, что вызывает недоумение, так это служебная и воинская безымянность Якова Похабова. Кто он? Рядовой казак? Один из упомянутых в ней «сотоварищей»?
     Автор настоящего очерка внимательно наблюдал за перипетиями в общественном мнении Иркутска по поводу  названия памятника и личности Якова Похабова, искренне радовался тому, что комиссией по топонимике был отклонен вариант, на котором настаивали иркутские казаки, - «Казачьему голове Якову Похабову … », поскольку это не соответствует исторической действительности. Казачий голова это воинское звание того времени, которого Яков Похабов не имел, - он был пятидесятником. В предшествующие годы среди  сотников и атаманов Енисейского гарнизона  (Перфильев, Галкины, Колесников, Черменин)  был лишь один казачий голова, пожалованный в это звание Москвой, - Петр Бекетов. Но среди енисейских служилых казаков и стрельцов было немало людей с почетным званием сын боярский. 
       В отношении  этого титула тоже немало мнений. Так историк Александр Гимельштейн, например, пишет, что «Яков Похабов не был казаком. Сословие, к которому он принадлежал, назвалось сыны боярские. Это самостоятельное сословие, аналогичное дворянам…». 
       Так ли это? Посмотрите в любом из толковых словарей значение слова «сословие», какие были сословия в российском обществе. Вы не найдете там сословия «дети боярские». Не говоря уж о том, что чин «сына боярского» не имеет ничего общего с житейским пониманием ребенка, у которого отец был боярином. Тем более вызывает недоумение заключение Александра Гимельштейна, что если Яков Похабов был сыном боярским, то он не был казаком. При таком раскладе не были казаками ни Петр Бекетов, пожалованный в Москве званием головы пеших казаков, ни атаман Галкин, получивший этот чин после многих лет атаманства, ни Иван Похабов, ни Дмитрий Фирсов, ни Иван Перфильев, ни Максим Уразов, построивший первый Нерчинский палисад …. Список этот может быть продолжен. Удивительно, что такие заявления делает кандидат исторических наук, выпускник  Иркутского государственного университета!?
     Чин сына боярского был наивысшим в иерархии сибирских служилых людей того времени, приближаясь по статусу к «служилому человеку по отечеству». Единственное отличие заключалось в том, что, хотя эти чины и переходили нередко от отца к сыну (как, например, у Бекетова или Ивана Похабова), но официально, тем не менее, не были наследственными и потомственными. Сибирский приказ охотно жаловал в дети боярские за те или иные боевые заслуги не только представителей командного состава сибирского войска, но и рядовых казаков. Таких примеров немало, один из них, - пожалование в сыны боярские Якова Похабова.  
     Дети боярские занимали высшие должности в гарнизонах, руководили военными экспедициями, становились приказчиками острогов. Словом, их можно отнести к представителям  войсковой элиты, по своему положению и образу жизни, впрочем, не слишком отличавшимся от своих нижестоящих товарищей. 
Трудно подобрать термин более позднего времени, аналогичный термину «сын боярский», но, думаю, что не ошибусь в сути, если назову слово «гвардеец», - тоже элита русского воинства. У этих понятий, конечно, есть отличия и в части наследственной передачи и в   части именного присвоения, но по сути своей это понятия весьма близки.
     Яков Похабов был казачьим пятидесятником и сыном боярским, пожалованным в это звание Москвой незадолго до строительства Иркутского острога. Отражение этих сведений в надписи на памятнике придало бы основателю города еще больше чести.
  История основания Иркутска, пишут исследователи, покрыта тайной. Казалось бы, существуют неопровержимые факты, но появляются новые и новые свидетельства, которые изменяют сложившееся представление. Известный исследователь истории сибирских городов профессор Дмитрий Резун писал:
«В истории есть факты, которые всегда останутся легендами, ибо они не могут быть подтверждены архивными документами, и главным аргументом их доказательности может являться лишь логика исторического процесса. Так обстоит дело и с первоначальной историей основания Иркутского острога. Долгое время считалось, что основанию острога предшествовало строительство зимовья на Дьячем острове в устье Иркута. Основателем Иркутска считали Ивана Похабова поскольку он побывал в этих местах раньше иных известных енисейских землепроходцев, захватил в аманаты, как он писал в челобитной, «иркутцково князца Нарея, и  за того князца взял …  ясаку пять сороков шестнадцать соболей да лисицу бурую…». 
     Обращая внимание читателей на то, что во всех списках Иркутских летописей утверждается, что первый острожек  был поставлен в устье Иркута на Дьячем острове в 1650-х годах, Дмитрий Резун дал этому событию собственную оценку:  
     «Этот район  был хорошо известен   боевому сотоварищу Ивана Похабова енисейскому сотнику Максиму Перфильеву, который с начала 1630-х годов не раз ходил по Ангаре и верхней Лене, причем военная судьба не раз сталкивала вместе Ивана Похабова и Максима Перфильева. Они не раз сменяли друг друга в должности приказчиков Братского острога, а в 1646 году именно Иван спас Максима от верной гибели, когда толпы бурят осадили Братский острог, где засел со своим малочисленным отрядом Максим. Народные казачьи предания упорно соединяют эти два имени....  И само название острова в устье Иркута, где Иван Похабов в начале 1650-х годов поставил небольшой острог, также может быть связано только с именем Максима, ибо он, до того как поменять перо на саблю, служил подьячим в енисейской приказной избе, пользовался большим авторитетом у властей и казаков, которые за глаза называли его «дьяком». Поэтому мы полагаем, что сам остров был в свое время открыт именно М. Перфильевым, а Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на этом острове как свою опорную базу перед большим походом через Байкал.... Во всяком случае, народные исторические предания далеко не случайно связывают воедино имена Перфильева, Похабова и остров Дьячий».
     Читатель, должно быть, обратил внимание на предположительный характер этого высказывания. Здесь есть чему возразить. Так, весьма сомнительно, что к началу 50-х годов «этот район  был хорошо известен» Максиму Перфильеву. Он действительно не раз ходил по Лене и Ангаре, но нет никаких свидетельств, что он когда-либо доходил до устья Иркута. 
     Суждение Резуна, невольно бросающее отблеск  славы знаменитого землепроходца  на Ивана Похабова, пришлось исследователям по душе, - оно часто цитируется.  Красноярский инженер Ю.П. Похабов, - дальний потомок рода Похабовых, пошел дальше, - на форуме Союза возрождения родословных традиций он заявил, что «Иван Похабов, скорее всего, был другом Максима Перфильева, на это указывают множество фактов» (??).    При всем уважении к Дмитрию Яковлевичу и Юрию Павловичу нельзя не сказать, что для такого суждения нет никаких оснований. Нет ясности и в том, о каких «народных казачьих преданиях» и «множестве» каких неназванных фактов идет речь.
     Период совместной службы Ивана Похабова и Максима Перфильева в Енисейске был достаточно коротким, - с 1644 по 1651 год. Судя по сохранившимся архивным документам, в последний раз Максим Перфильев был в боевом походе, усмиряя взбунтовавшихся бурят, в 1651 году. Он пришел тогда с отрядом  в помощь приказчику  Братского острога Алексею Евдокимову. Взаимная боевая выручка была для енисейцев рядовым, достаточно частым делом, и говорить, что в 1646 году «Иван спас Максима от верной гибели», - не более чем  проявление личных эмоций. 
     Теперь о неоднократной смене их друг другом в Братском остроге. В должности приказчика Братского острога Похабов сменил Перфильева лишь однажды, - в 1644 году, и один раз, - в 1645 году его  сменил Перфильев. В 1646 году, когда Иван Похабов со своим отрядом выручил Перфильева, оказавшегося в осаде, смены не происходило. Похабов двинулся дальше по Ангаре, зимовал в новопостроенном Осинском остроге, после чего двинулся к южному берегу Байкала. Ни о каких других встречах, когда бы «военная судьба сталкивала их вместе» в архивных документах информации нет.
     Тем более нет оснований считать, что Иван Похабов и Максим Перфильев были друзьями, хотя бы из-за разницы в возрасте. Максим Перфильев был старше Ивана, по меньшей мере, вдвое. Можно было бы предположить дружеские отношения Ивана  с сыном Перфильева, - его тезкой, близким ему по возрасту. По крайней мере, известно, что они в 1646 году пировали за одним столом.  Но и такое предположение маловероятно. Иван Перфильев в последующей своей жизни зарекомендует себя действительно государственником, - будет неоднократно назначаться приказчиком Братского, Иркутского, Селенгинского, Баргузинского острогов, построит острог в устье реки Тунка, будет исполнять обязанности Иркутского, Илимского и Енисейского воеводы, ходить с посольскими полномочиями в Монголию.
     Иван же Похабов за безудержную корысть, своеволие,длинный язык, злоупотребление властью и неоправданную жестокость не единожды будет отстраняться от "отъезжих служб" и даже будет бит батогами, - редчайший случай в отношении сына боярского. 
     Одним словом, связывать Ивана Похабова с Перфильевыми дружескими отношениями это бросать тень на именитого землепроходца и его казачий род, который, пройдет время, прославится такими деятелями, как  казачий полковник Леонтий Перфильев, - командир Первого Сибирского драгунского полка и Михаил Аполлонович Перфильев, - в 1907 году - полковник,  командир 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска, а в 1914-ом, - генерал-майор, командир 2-ой бригады Первой Туркестанской казачьей дивизии.
     Суждение Дмитрия Резуна о том, что  «Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на Дьячем острове, как свою опорную базу перед большим походом через Байкал...», не соответствует содержанию сохранившихся документов.  Иван Похабов «разбил князца Нарея» не «перед походом через Байкал», а уже находясь на южном побережье озера, пройдя со своим отрядом к верховьям Иркута, где он и захватил Нарея. 

                                             *

     В исторической литературе  действительно вскользь упоминается, что  в 1652 году Иван Похабов побывал в устье Иркута, где  на Дьячем острове построил зимовье. Источником этой версии послужила фраза И.Э. Фишера в его книге «Сибирская история…», что сын боярский Иван Похабов, отправляясь в 1652 году на Байкал, якобы «сделал в устье реки Иркута хижину для казаков, чтобы способнее собирать ясак».
     Тем не менее, оставляя без внимания это упоминание  Фишера, профессор Резун делает заключение: «Новые документы позволили сделать вывод: в отличие от многих других сибирских острогов, Иркутский не имел в качестве предшественника зимовья – оборонительного сооружения простейшего вида…». И далее уже подробно описывает историю строительства острога казаками  под водительством сына боярского Якова Похабова в 1661 году (Резун Д. «По поводу даты основания Иркутска», Земля Иркутская: альманах. - 1994. № 1,  Стр. 4-5).
     Прав ли профессор Резун в этом своем заключении? И действительно ли нельзя подтвердить архивными документами строительство острожка на Дьячем острове? 
     В течение многих лет занимаясь сбором сведений и написанием книги о жизни и походах Петра Бекетова автор настоящего очерка  ознакомился со многими историческими документами того времени, которые, как ему кажется, дают возможность внести некоторую ясность в этот вопрос. Впрочем, тоже не полную. Начнем с того, кто из известных русских землепроходцев первыми побывали в устье Иркута? 
     Как известно, русским первооткрывателем Байкала считают Курбата Иванова, который в 1643 году вышел к озеру в районе острова Ольхон  через верховья Лены. Сам он, вернувшись тем же путем в Верхоленский острог,  оставил на Байкале отряд Семена Скорохода, судьба которого сложилась трагически. В Чивыркуйском  заливе отряд попал в засаду и был разгромлен аборигенами Байкала под водительством князца Архича Баатура. Из 36 человек, ушедших с острова Ольхон, в Верхоленск вернулись только 12, остальные погибли. Погиб в бою  и сам Семен Скороход. Еще два человека, - Левка Вятчанин и Максимка Вычегжанин  вышли Ангарой к Братскому острогу, где в то время приказчиком был Максим Перфильев. 
     Вот эти-то Левка Вятчанин с Максимкой Вычегжаниным и были первыми русскими людьми, сплавившимися по Ангаре мимо устья Иркута, о которых сохранилось известие в архивах. Правда, они, как и Курбат Иванов, рассказывали, что слышали от жителей байкальского побережья, будто и до них на Байкале бывали русские люди, но кем они были, - вольными ли охотниками-промышленниками, или бродягами – «гулящими людьми» - неизвестно.  
     В 1644 году из Енисейского острога вышел на Ангару отряд атамана Василия Колесникова. Помимо сбора ясака Колесников имел поручение «наведаться о серебре или серебряной руде, в котором бы то ни было месте». 
     Проследовав до устья реки Осы, колесниковцы прошли к среднему её течению и там поставили  небольшой острог, чтобы пережить в нём зиму. Весной 1645 года Колесников бросил острог, и последовал далее на Байкал. Зимнее же его убежище было немедленно сожжено бурятами. Прямых свидетельств, каким путем вышел Колесников к Байкалу,  - водным ли, или сушей, в архивных документах не обнаружено, но скорее всего – Ангарой. И тогда это было второе посещение русскими людьми устья Иркута.
     Третье посещение этого района действительно связано с именем Ивана Похабова и тоже относится к 1644 году. Тогда он в первый раз  отправился из Енисейска в «отъезжие службы». О цели этого похода  в Сибирском приказе написано: «отправил енисейский воевода Осип Оничков сына боярского Ивана Похабова да с ним служилых людей 37 человек вверх по Тунгуске реке под Брацкой порог …  для ясачного збору … и приводу новых землиц под государеву царскую высокую руку, а приехав … в острожек, которой  поставил енисейской сын боярской Микулай Радунеской, около того зимовья велено ему поставить острог, и всякими крепостьми укрепить накрепко, чтобы в том острошке служилым людем от иноземцов было жить безстрашно». 
     Сам же Иван Похабов в дополнение к этому писал в своей челобитной: «Оставя в том остроге служилых людей для береженья восмь человек, ходил я вверх по Ангаре реке до Осы, и до Беленя, и до Куды, и до Иркута рек, и на Байкало озеро для прииску новых землиц, а со мною, холопом твоим, было служилых людей тритцать человек». 
     Поход в верховья Ангары Иван Похабов повторил в 1646 году. Возвратившись из похода,  в челобитной государю он писал: «во 154-м (1646) году посылан я, холоп твой, из Енисейского острогу на твою государеву службу на  государевых ослушников, - братцких людей, и приискивать новых землиц, серебряные руды, и проведать Китайского государьства. И пришед  в Братцкую землю на Ангаре реке на Осинском острову острог поставил. Во 155-м (1647) году, как лед скрылся,  оставя в том Осинском остроге служилых людей, - Федьку Мешинина с товырыщи - семнатцать человек, ходил по Ангаре реке  на Байкал озеро и на Селенгу…».  
     Вот тогда-то от Селенги он и   «ходил войною в зиме на Иркут реку на братцких людей и на тынгусов … и взял на бою иркутцкого  князца Нарея, и  за того князца взял с тех людей … ясаку пять сороков шестнатцать соболей, да лисицу бурую».          
     О постройке на Иркуте острожка, или даже зимовья нет ни слова ни в челобитной Ивана Похабова, ни в справке о его «службах», составленной в Сибирском приказе. Хотя упоминаются поставленные им на Ангаре Осинский острог, Култукский острожек на Байкале  и даже  новый острог «круг старого Брацкого острошку», - по всей вероятности,  дополнительное укрепление острожка, построенного на правом берегу Ангары Николаем Радуневским (Радуковским). 
     Весной  1647 года атаман Колесников, находившийся на северном побережье Байкала отправил  в Енисейск большую часть отряда, -  40 казаков,  а летом отбыл туда  сам с Костькой Москвитиным и Ивашкой Ортемьевым,  оставив в острожке гарнизон из последних в его отряде 19 человек.  
     В 1648 году на Байкал был отправлен Иван Галкин, который встретил на Ангаре возвращавшегося из Монголии Ивана Похабова. Позже в своей челобитной государю Иван писал: «ис Култуцкого острогу иркутцкого князца Нарея взял я, холоп твой, с собою и, сшодчис (сойдясь) на Тынгуске реке … с сыном боярским с Иваном Галкиным,  того князца Нарея я, холоп твой, ему, Ивану Галкину, отдал». Вот, по сути дела, и все известные русские люди, кто к началу 50-х годов побывал в районе устья Иркута. 
      В 1651 году енисейским воеводой стал Афанасий Пашков. Он  проявил в высшей степени активную деятельность по освоению новых территорий. Сын боярский Дмитрий Фирсов по его поручению перенес на другое, более удобное место, - к устью реки Оки,  Братский острог. Он же с отрядом казаков построил Балаганский острог неподалеку от сожженного бурятами острога, построенного Похабовым на Осинском острове.

                                       *
  
     2 июня 1652 года  из Енисейска на Ангару  вышел большой отряд под водительством Петра Бекетова, следовавший в Забайкалье. Отряд  насчитывал около 130 человек. Задача перед ним была поставлена вполне конкретная: пройти к Иргень-озеру и на Шилку, поставить там остроги, привести «под руку государеву» проживающих там аборигенов и, закрепившись на новых землях, ждать смены. 
     В тот же год, - сообщают первоисточники, - был отправлен за  Байкал  отряд Ивана  Похабова в составе которого был и Яков Похабов. Он писал в челобитной:  «в прошлом во 160 (1652) году послан был я холоп твой на тое ж твою государеву службу на Байкал озеро с сыном боярским с Ываном Похабовым. А з Байкала озера послал меня холопа твоего тот Ыван Похабов для твоего государева ясачного збору на Баунт озеро …». 
     Имя Максима Перфильева после его возвращения из Москвы в 1652 году, не встречается больше ни в боевых сводках, ни в официальных сообщениях о походах по «проведыванию новых землиц». Ему в это время было уже за 60, - возраст, с которого служилые люди оставляли службу.  Народная молва говорит о том, что доживал он свой век на берегах Байкала, женившись там  на бурятке. Память об этом сохранилась в названии села Максимиха, которому он будто бы положил начало, названии губы Баргузинского залива и впадающей в том месте в Байкал речки Максимихи. Невольно возникает вопрос:  не шел ли с этим отрядом и Максим Перфильев в ранге отставного казака? Это  лишь предположение, но, как видите, не беспочвенное. 
     Вряд ли  отряды Петра Бекетова и Ивана Похабова пошли раздельно. Скорее всего, все эти люди следовали одним большим караваном. Это был первый большой казачий десант в Забайкалье, подготовленный енисейским воеводой Афанасием Пашковым. Подтверждение этому содержится в отписке Петра Бекетова, отправленной Пашкову в начале лета 1653 года с Хилка. Казаки его отряда, побывавшие у монгольского князя Кальтуцина, говорили ему, что с Бекетовым пришло к устью  Прорвы три сотни русских служилых людей.      
     Следование одним большим отрядом оправдывалось   многими  преимуществами практического характера, - меньшими затратами времени  на преодоление порогов  на Ангаре, безопасностью следования через районы, населенные воинственно настроенными,  еще не объясаченными бурятскими племенами.           
     Опасения эти не были напрасными. Отряд, пройдя левый приток Ангары - Осу, подвергся  нападению «братских воровских неясачных мужиков», кочевавших «на краю Байкал-озера». Бекетов вынужден был принять бой, и даже, по некоторым данным, понес потери, - несколько казаков были ранены. Интересна интерпретация этих событий в «Сборнике документов по истории Бурятии» (Улан-Удэ, 1960, стр. 39.), подхваченная потом Б.З. Нанзатовым  (Общенациональный научно-политический журнал "Власть" №11 2008г.): «В 1652—1653 гг. состоялась новая карательная экспедиция атамана Петра Бекетова вверх по Ангаре на Осинский остров, где он ушел от бурят, которые пообещали догнать его в устье Белой; если не получится там, то в устье Голоустной, либо за Байкалом. Угрозу встретить их в устье реки Голоустной буряты сдержали, однако Бекетов, побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал».
     Особенно впечатляюще выглядит заявление, что Бекетов, «побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал». Это с тремя-то сотнями енисейских служилых людей, вооруженных пищалями?! Неизвестно, откуда авторы почерпнули такие сведения, не говоря уж о том, что Бекетов никогда не был атаманом. Удивляет и то, что упомянутые авторы не пишут чем закончилась эта история, нашедшая отражение в  исторических источниках.
     Сохранившиеся  документы  говорят об ином. Поскольку буряты «похвалялись» не пропустить служилых за Байкал и дать им бой в устье реки Голоустной, енисейцы вынуждены были сделать остановку. Бекетов, - к тому времени уже весьма опытный военный предводитель,  отнесся к угрозе бурят с должным вниманием,  решил нанести им упреждающий удар. 
     Где именно остановился отряд, Бекетов в своей отписке енисейскому воеводе не сообщал, - видимо, не считал это важным. Однако такая информация содержится  в  ответе иркутской приказной избы на анкету Г.Ф. Миллера в 1736 году.    Отвечая на вопрос о времени основания города, иркутские власти писали, что «по скаскам иркуцкого отставного служилого человека Любина Ягодина, да пашенного крестьянина Степана Варакина … слыхали они от отцов своих, что Иркутской острог строил енисейской сын боярской Бекетов, и в то де время были их отцы Ефим Ягодин да Иван Варакин посланы  из Енисейска... в Нерчинск для постройки острогов... и пришли де они к Иркуту на пустое место...». Достоверность сведений иркутских информаторов о казачьих службах их отцов не вызывает сомнений, поскольку действительно в Енисейске середины XVII века был такой служилый человек - Василий Ягодин, дослужившийся до чина пятидесятника.
     На Иркуте и была построена  временная  крепостица-острожек на случай неожиданного бурятского нападения. Вполне соответствует такому предположению и место расположения крепостицы, - остров, вкруговую защищенный водами этой реки. 
     Руководителем объединенного отряда по своему служебному положению был Петр Бекетов. Если высказанное выше предположение об участии в походе Максима Перфильева соответствует действительности, то он, несмотря на статус отставного казака по своему возрасту, жизненному и боевому опыту занимал в отряде положение почетного полчанина, к мнению которого, безусловно, все прислушивались. 
     Наверное, прав Дмитрий Резун, когда говорит, что казаки за глаза называли Перфильева «Дьяком». Это сегодня  дьяк, подьячий воспринимается нашими соотечественниками, как служители церкви. В те же времена, о которых идет речь, за этими словами скрывался уважительно-почтительный смысл: «грамотный человек», что было явлением довольно редким. В 1618 году при сооружении Енисейского острога (на первых порах – Тунгусского стана) Максим Перфильев действительно исполнял обязанности подьячего, а в  1629 году был направлен тобольскими воеводами «для письменных надобностей» в серебряную экспедицию  Якова Хрипунова, которая, к слову сказать, прошла лишь до устья Оки.
     Нет сомнений, что  принятие решения о месте строительства острожка было коллективным, вместе с Бекетовым принимали в этом участие и Максим Перфильев, как человек наиболее опытный и старший по возрасту, и Иван  Похабов, как предводитель второго отряда, следовавшего за Байкал.  Вряд ли в обсуждении и принятии решения участвовал Яков Похабов. Он в то время был в звании десятника, а десятников в объединенном отряде, остановившимся в устье Иркута, было без малого три десятка. 
     Остров, на котором была построена крепостица, стали называть Дьячим. Это неудивительно, если  место строительства было предложено Перфильевым.

                                        *
 
     Следуя  традициям казачьего самоуправления, пишут историки, Бекетов «поговорил» со служилыми людьми, «чтоб над теми братцкими неясачными мужиками учинить  поиск». Ответная акция, проведенная Иваном  Котельниковым, оказалась успешной. Казаки напали на «стан» бурят, убили в бою 12 человек,  а сами «ис той посылки пришли все здоровы». На несколько дней  задержавшийся отряд, теперь уже беспрепятственно прошел к Байкалу.
     В первых числах октября при благоприятном ветре в один день отряд переправился  на южный берег Байкала к тому месту, где  год  назад погибло русское посольство, направлявшееся к монголам. Там отряд разделился. Большая его часть ушла на смену гарнизонов Баргузинского и  Верхнее-Ангарского острогов. Ушел в Баргузинский острог и Иван Похабов, сменив там  Василия Колесникова. Бекетов же с отрядом численностью около полутора сотен человек остался зимовать в устье Прорвы, в зимовье, построенном в 1647 году Иваном Похабовым.
     Казаки, видимо, не забыли  бурятскую угрозу встретить их в устье реки Голоустной, и даже «за Байкалом».  Зимой отряд добровольцев под командой все того же пятидесятника Ивана Котельникова прошел на лыжах по льду Байкала к устью Голоустной и  в ответ на их угрозу разгромил бурятский улус, захватил и привел к Бекетову пленных женщин. Об этой, теперь уже действительно карательной акции, спровоцированной самими же бурятами, писал в своей книге П.А. Словцов: «Казаки еще осенью осмотрели невиданные устья Селенги, а зимою - юго-западный и северо-западный берег Байкала; обуздали бурят, живших на западе к Иркуту и на востоке к Голоусной».
     Среди захваченных женщин оказалась жена верхоленского ясачного князца Торома, не вовремя приехавшая в гости. Разобравшись в том, кто она такая, Бекетов отпустил её восвояси. Позже по поводу этой пленницы между Пашковым и илимским воеводой Оладьиным возникла переписка. Пашков оправдал действия Бекетова, тем более что тот возвратил женщину в Верхоленский острог.  

                                         *                                   
                                         
     Так был ли у Иркутского острога предшественник, - крепостица на острове Дьячем? Судя по содержанию упомянутых выше документов – был. И тогда у истоков становления будущего города Иркутска стояли такие известные в истории русские землепроходцы, как Петр Бекетов, Максим Перфильев и Иван Похабов. Был там и будущий первостроитель Яндашского (позднее - Иркутского) острога Яков Похабов, хотя в то время и не игравший ключевой роли в принятии решений.
     Вызывает невольное уважение согласованность  действий этих людей по сооружению острожка на Дьячьем острове и организация контрнаступления на бурят, грозивших им нападением, поскольку личные   взаимоотношения  Петра Бекетова, Максима Перфильева и Ивана Похабова были далеко непростыми. 
     Предыстория сложных отношений Перфильева и Бекетова такова. Служивший в 20-е годы в Енисейске стрелецкий сотник Поздей Фирсов утонул в Оби, сопровождая в Тобольск воеводу Хрипунова. Максим, которому в то время было лет 35, будучи неравнодушным к его жене Ольге, обвенчался с вдовой,  при этом еще и  претендовал на освободившуюся должность сотника. Но на  место Фирсова сотником в Енисейск  был назначен тогда  совсем еще молодой (21 год) Петр Бекетов, что на первых порах вызвало  неприязнь Максима к молодому сотнику. Эта неприязнь резко обострилась в 1630 году, когда встал вопрос о  строительстве  острога в среднем течении Ангары. 
     Бекетов  предлагал поставить острог на левобережье Ангары возле устья ее притока - Оки.  Он  бывал там и, отстаивая свои предложения, пояснял: «... брацкие люди живут  на правой стороне Тунгуски, и вверх по Оке реке на левой стороне брацких улусов поблиску нет, и буде брацкие люди не похотят давать острогу ставити и похотят з государевыми людьми битца,  будет им за реку домышлятца мешкотно, а государевым людям на заречной стороне будет усторожливо». 
     Однако Перфильев,  ревниво  относившийся ко всем предложениям Бекетова, с ним не соглашался, скептически заявляя, что он говорит «не рассудя сдешней службы», то есть, довольно грубо намекая на недостаточный опыт молодого сотника. При постройке острога там, где  указывает сотник, - заявил Перфильев, - может случиться так,  что его защитникам  «придется помереть голодной смертью», не дождавшись подмоги. Из-за порогов, - убеждал он енисейского воеводу, - до устья Оки-реки из Енисейска «на кочах не подняться не токмо одним летом, но и в полтора лет». Перфильев настаивал на строительстве острога ниже по течению Ангары, не доходя 40 верст до устья  Оки, - перед Шаманским порогом. После долгих колебаний енисейский воевода  князь С. Шаховский  доверился  опыту Перфильева.
     Читатели, интересующиеся историей Сибири, знают, что после этого произошло.  В  1634 году в бурятские земли был направлен отряд Дунайки Васильева. На подходе к устью Оки, - примерно в 40 верстах выше Братского острожка, отряд Дунайки  был неожиданно окружен и истреблен весь до последнего человека. После чего буряты двинулись к Братскому острогу, взяли его штурмом и сожгли дотла.
     В 1636 году Николаем Радуковским (Радуневским) при участии Петра Бекетова на правом берегу Ангары близ устья  Оки был поставлен новый Братский острог. Это свидетельствовало о том, что и, будучи молодым,  Бекетов умел принимать верные решения. За минувшие с той поры годы он проявил себя умелым военачальником, организатором строительства немалого числа острогов (Рыбинского, Тутурского, Ленского, Олекминского, Нового Братского). Приобрел уважение и авторитет среди енисейских служилых людей и деятелей Сибирского приказа, был пожалован за свои заслуги в звание  казачьего головы, в котором пребывал с 1641 по 1648 год. Всему этому Максим Перфильев был свидетелем и, надо полагать, его недоверчивое отношение к Бекетову, как человеку, который действует, «не рассудя сдешней службы», давно изменилось. Теперь это были два наиболее опытных и авторитетных служилых человека Енисейского острога. В год выступления в даурский поход Бекетову уже и самому было более 46 лет.
     К слову сказать, через два года, - в 1654 году по поручению воеводы Пашкова Братский острог будет перенесен с правого берега Ангары на левый берег в устье Оки. На то место, которое рекомендовал Петр Бекетов в 1630-м году и где ныне процветает город Братск. Работами по возведению нового острога руководил Дмитрий Фирсов – сын погибшего в Оби Поздея Фирсова и приемный сын Максима Перфильева. В каком-то смысле это можно расценивать как символ их окончательного примирения.
     С Иваном Похабовым у Бекетова отношения были  более сложными. Подоплека   их такова. В 1645 году в доме  Ивана Перфильева, - сына именитого землепроходца  собралась «на пир» теплая компания, - сам Иван Перфильев, Иван Похабов, немчин Иван Ермес, сын   енисейского воеводы Родион Уваров и казачий голова Петр Бекетов. По какому поводу собралась  вечеринка, исторические документы умалчивают,  но, по всей вероятности, поводом для неё послужил предстоящий поход  Ивана Похабова за Байкал - для «прииску новых землиц и серебряной руды».
     «Будучи на пиру в доме Ивана Перфильева…», - свидетельствует сохранившаяся челобитная, - сын боярский Иван Похабов, находясь, видимо, уже в подпитии, «говорил неистовые слова о царе Михаиле Федоровиче». Что уж он там говорил, сохранившиеся документы не сообщают, но Иван Ермес на следующий  день написал об этом  изветную челобитную енисейскому воеводе.
     Дело оказалось серьезным. По своей сути  это была акция, которая вскоре получит известность, как «слово и дело государево». В Москве в это время  готовился к принятию свод законов Русского государства, получивший известность, как «Соборное уложение 1649 года», в котором любое словесное оскорбление, или неодобрительное слово о действиях государя подводилось под понятие государственного преступления и подлежало строгому наказанию, вплоть до смертной казни. 
     Бекетов, -  второй после воеводы человек в остроге и ближнее к  нему лицо, тоже слышавший эти «неистовые слова», видимо, не придал им особого значения, - мало ли, что может сболтнуть человек спьяну. Это  характеризует его, как человека в житейских делах незлобивого и снисходительного. Воевода   Уваров утаить такое дело не посмел, - послал челобитную в Москву. 
     Дело получило широкую огласку. После долгого разбирательства Иван Похабов в качестве наказания был направлен управлять приенисейскими крестьянами с запрещением «отъезжих служб», а Петр Бекетов за то, что слышал эти крамольные речи, но не донес об этом ни воеводе, ни в Москву, лишен звания казачьего головы. Это случилось в 1648 году. В свете находившегося в это время на  утверждении «Положения 1649 года» поведение Петра Бекетова было  расценено, как служебное преступление.
     В своих отписках и челобитных  Бекетов нигде и никогда не упоминал имя Ивана Похабова в связи с этой историей.  Но вряд ли относился дружелюбно к этому жестокому  человеку с непомерным гонором, неудержимой страстью к наживе и  «длинным языком», сыгравшему пагубную роль в его служебной карьере.
     В 1656 году по приказу Пашкова Иван Похабов  будет снят с приказа Братских острогов за злоупотребление властью,  бит батогами в Енисейске, и в очередной раз получит запрещение на  «отъезжие службы». Впрочем, опять ненадолго. В связи с острым «дефицитом кадров» он вскоре вновь будет назначен приказным человеком Братских острогов, что приведет к массовому побегу бурят в Монголию. В 1659 году Иван Перфильев вместе с Яковом Тургеневым будут  привлечены к  проведению «сыска по делу Ивана Похабова», после чего тот будет арестован, и получит уже окончательное запрещение на отпуск в «отъезжие службы». Впрочем, никакого наказания центральной власти Иван Похабов так и не получил. Объяснить это можно причинами вполне житейскими: его родной брат служил подьячим в Сибирском приказе, а отец – стрелецким сотником в Устюге Великом,- городе, который по своему значению вряд ли уступал нынешнему Питеру.

                                       *

     Дальнейшая история города  известна каждому иркутянину. В 1661 году Яков Похабов, уже будучи пятидесятником с почетным званием сын боярский, по собственной инициативе поставит на правой стороне Ангары против устья Иркута  острог, получивший вскоре название Иркутский.
     Ныне набережную Ангары украшает новая достопримечательность Иркутска - великолепный памятник основателям города с надписью: «Якову Похабову со товарищи». Единственное, что вызывает недоумение, так это служебная и воинская безымянность Якова Похабова. Кто он? Рядовой казак? Один из упомянутых в ней «сотоварищей»?
     Автор настоящего очерка внимательно наблюдал за перипетиями в общественном мнении Иркутска по поводу  названия памятника и личности Якова Похабова, искренне радовался тому, что комиссией по топонимике был отклонен вариант, на котором настаивали иркутские казаки, - «Казачьему голове Якову Похабову … », поскольку это не соответствует исторической действительности. Казачий голова это воинское звание того времени, которого Яков Похабов не имел, - он был пятидесятником. В предшествующие годы среди  сотников и атаманов Енисейского гарнизона  (Перфильев, Галкины, Колесников, Черменин)  был лишь один казачий голова, пожалованный в это звание Москвой, - Петр Бекетов. Но среди енисейских служилых казаков и стрельцов было немало людей с почетным званием сын боярский. 
       В отношении  этого титула тоже немало мнений. Так историк Александр Гимельштейн, например, пишет, что «Яков Похабов не был казаком. Сословие, к которому он принадлежал, назвалось сыны боярские. Это самостоятельное сословие, аналогичное дворянам…». 
       Так ли это? Посмотрите в любом из толковых словарей значение слова «сословие», какие были сословия в российском обществе. Вы не найдете там сословия «дети боярские». Не говоря уж о том, что чин «сына боярского» не имеет ничего общего с житейским пониманием ребенка, у которого отец был боярином. Тем более вызывает недоумение заключение Александра Гимельштейна, что если Яков Похабов был сыном боярским, то он не был казаком. При таком раскладе не были казаками ни Петр Бекетов, пожалованный в Москве званием головы пеших казаков, ни атаман Галкин, получивший этот чин после многих лет атаманства, ни Иван Похабов, ни Дмитрий Фирсов, ни Иван Перфильев, ни Максим Уразов, построивший первый Нерчинский палисад …. Список этот может быть продолжен. Удивительно, что такие заявления делает кандидат исторических наук, выпускник  Иркутского государственного университета!?
     Чин сына боярского был наивысшим в иерархии сибирских служилых людей того времени, приближаясь по статусу к «служилому человеку по отечеству». Единственное отличие заключалось в том, что, хотя эти чины и переходили нередко от отца к сыну (как, например, у Бекетова или Ивана Похабова), но официально, тем не менее, не были наследственными и потомственными. Сибирский приказ охотно жаловал в дети боярские за те или иные боевые заслуги не только представителей командного состава сибирского войска, но и рядовых казаков. Таких примеров немало, один из них, - пожалование в сыны боярские Якова Похабова.  
     Дети боярские занимали высшие должности в гарнизонах, руководили военными экспедициями, становились приказчиками острогов. Словом, их можно отнести к представителям  войсковой элиты, по своему положению и образу жизни, впрочем, не слишком отличавшимся от своих нижестоящих товарищей. 
Трудно подобрать термин более позднего времени, аналогичный термину «сын боярский», но, думаю, что не ошибусь в сути, если назову слово «гвардеец», - тоже элита русского воинства. У этих понятий, конечно, есть отличия и в части наследственной передачи и в   части именного присвоения, но по сути своей это понятия весьма близки.
     Яков Похабов был казачьим пятидесятником и сыном боярским, пожалованным в это звание Москвой незадолго до строительства Иркутского острога. Отражение этих сведений в надписи на памятнике придало бы основателю города еще больше чести.
  История основания Иркутска, пишут исследователи, покрыта тайной. Казалось бы, существуют неопровержимые факты, но появляются новые и новые свидетельства, которые изменяют сложившееся представление. Известный исследователь истории сибирских городов профессор Дмитрий Резун писал:
«В истории есть факты, которые всегда останутся легендами, ибо они не могут быть подтверждены архивными документами, и главным аргументом их доказательности может являться лишь логика исторического процесса. Так обстоит дело и с первоначальной историей основания Иркутского острога. Долгое время считалось, что основанию острога предшествовало строительство зимовья на Дьячем острове в устье Иркута. Основателем Иркутска считали Ивана Похабова поскольку он побывал в этих местах раньше иных известных енисейских землепроходцев, захватил в аманаты, как он писал в челобитной, «иркутцково князца Нарея, и  за того князца взял …  ясаку пять сороков шестнадцать соболей да лисицу бурую…». 
     Обращая внимание читателей на то, что во всех списках Иркутских летописей утверждается, что первый острожек  был поставлен в устье Иркута на Дьячем острове в 1650-х годах, Дмитрий Резун дал этому событию собственную оценку:  
     «Этот район  был хорошо известен   боевому сотоварищу Ивана Похабова енисейскому сотнику Максиму Перфильеву, который с начала 1630-х годов не раз ходил по Ангаре и верхней Лене, причем военная судьба не раз сталкивала вместе Ивана Похабова и Максима Перфильева. Они не раз сменяли друг друга в должности приказчиков Братского острога, а в 1646 году именно Иван спас Максима от верной гибели, когда толпы бурят осадили Братский острог, где засел со своим малочисленным отрядом Максим. Народные казачьи предания упорно соединяют эти два имени....  И само название острова в устье Иркута, где Иван Похабов в начале 1650-х годов поставил небольшой острог, также может быть связано только с именем Максима, ибо он, до того как поменять перо на саблю, служил подьячим в енисейской приказной избе, пользовался большим авторитетом у властей и казаков, которые за глаза называли его «дьяком». Поэтому мы полагаем, что сам остров был в свое время открыт именно М. Перфильевым, а Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на этом острове как свою опорную базу перед большим походом через Байкал.... Во всяком случае, народные исторические предания далеко не случайно связывают воедино имена Перфильева, Похабова и остров Дьячий».
     Читатель, должно быть, обратил внимание на предположительный характер этого высказывания. Здесь есть чему возразить. Так, весьма сомнительно, что к началу 50-х годов «этот район  был хорошо известен» Максиму Перфильеву. Он действительно не раз ходил по Лене и Ангаре, но нет никаких свидетельств, что он когда-либо доходил до устья Иркута. 
     Суждение Резуна, невольно бросающее отблеск  славы знаменитого землепроходца  на Ивана Похабова, пришлось исследователям по душе, - оно часто цитируется.  Красноярский инженер Ю.П. Похабов, - дальний потомок рода Похабовых, пошел дальше, - на форуме Союза возрождения родословных традиций он заявил, что «Иван Похабов, скорее всего, был другом Максима Перфильева, на это указывают множество фактов» (??).    При всем уважении к Дмитрию Яковлевичу и Юрию Павловичу нельзя не сказать, что для такого суждения нет никаких оснований. Нет ясности и в том, о каких «народных казачьих преданиях» и «множестве» каких неназванных фактов идет речь.
     Период совместной службы Ивана Похабова и Максима Перфильева в Енисейске был достаточно коротким, - с 1644 по 1651 год. Судя по сохранившимся архивным документам, в последний раз Максим Перфильев был в боевом походе, усмиряя взбунтовавшихся бурят, в 1651 году. Он пришел тогда с отрядом  в помощь приказчику  Братского острога Алексею Евдокимову. Взаимная боевая выручка была для енисейцев рядовым, достаточно частым делом, и говорить, что в 1646 году «Иван спас Максима от верной гибели», - не более чем  проявление личных эмоций. 
     Теперь о неоднократной смене их друг другом в Братском остроге. В должности приказчика Братского острога Похабов сменил Перфильева лишь однажды, - в 1644 году, и один раз, - в 1645 году его  сменил Перфильев. В 1646 году, когда Иван Похабов со своим отрядом выручил Перфильева, оказавшегося в осаде, смены не происходило. Похабов двинулся дальше по Ангаре, зимовал в новопостроенном Осинском остроге, после чего двинулся к южному берегу Байкала. Ни о каких других встречах, когда бы «военная судьба сталкивала их вместе» в архивных документах информации нет.
     Тем более нет оснований считать, что Иван Похабов и Максим Перфильев были друзьями, хотя бы из-за разницы в возрасте. Максим Перфильев был старше Ивана, по меньшей мере, вдвое. Можно было бы предположить дружеские отношения Ивана  с сыном Перфильева, - его тезкой, близким ему по возрасту. По крайней мере, известно, что они в 1646 году пировали за одним столом.  Но и такое предположение маловероятно. Иван Перфильев в последующей своей жизни зарекомендует себя действительно государственником, - будет неоднократно назначаться приказчиком Братского, Иркутского, Селенгинского, Баргузинского острогов, построит острог в устье реки Тунка, будет исполнять обязанности Иркутского, Илимского и Енисейского воеводы, ходить с посольскими полномочиями в Монголию.
     Иван же Похабов за безудержную корысть, своеволие,длинный язык, злоупотребление властью и неоправданную жестокость не единожды будет отстраняться от "отъезжих служб" и даже будет бит батогами, - редчайший случай в отношении сына боярского. 
     Одним словом, связывать Ивана Похабова с Перфильевыми дружескими отношениями это бросать тень на именитого землепроходца и его казачий род, который, пройдет время, прославится такими деятелями, как  казачий полковник Леонтий Перфильев, - командир Первого Сибирского драгунского полка и Михаил Аполлонович Перфильев, - в 1907 году - полковник,  командир 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска, а в 1914-ом, - генерал-майор, командир 2-ой бригады Первой Туркестанской казачьей дивизии.
     Суждение Дмитрия Резуна о том, что  «Иван Похабов, разбив князца Нарея, мог поставить небольшое зимовье-острог на Дьячем острове, как свою опорную базу перед большим походом через Байкал...», не соответствует содержанию сохранившихся документов.  Иван Похабов «разбил князца Нарея» не «перед походом через Байкал», а уже находясь на южном побережье озера, пройдя со своим отрядом к верховьям Иркута, где он и захватил Нарея. 

                                             *

     В исторической литературе  действительно вскользь упоминается, что  в 1652 году Иван Похабов побывал в устье Иркута, где  на Дьячем острове построил зимовье. Источником этой версии послужила фраза И.Э. Фишера в его книге «Сибирская история…», что сын боярский Иван Похабов, отправляясь в 1652 году на Байкал, якобы «сделал в устье реки Иркута хижину для казаков, чтобы способнее собирать ясак».
     Тем не менее, оставляя без внимания это упоминание  Фишера, профессор Резун делает заключение: «Новые документы позволили сделать вывод: в отличие от многих других сибирских острогов, Иркутский не имел в качестве предшественника зимовья – оборонительного сооружения простейшего вида…». И далее уже подробно описывает историю строительства острога казаками  под водительством сына боярского Якова Похабова в 1661 году (Резун Д. «По поводу даты основания Иркутска», Земля Иркутская: альманах. - 1994. № 1,  Стр. 4-5).
     Прав ли профессор Резун в этом своем заключении? И действительно ли нельзя подтвердить архивными документами строительство острожка на Дьячем острове? 
     В течение многих лет занимаясь сбором сведений и написанием книги о жизни и походах Петра Бекетова автор настоящего очерка  ознакомился со многими историческими документами того времени, которые, как ему кажется, дают возможность внести некоторую ясность в этот вопрос. Впрочем, тоже не полную. Начнем с того, кто из известных русских землепроходцев первыми побывали в устье Иркута? 
     Как известно, русским первооткрывателем Байкала считают Курбата Иванова, который в 1643 году вышел к озеру в районе острова Ольхон  через верховья Лены. Сам он, вернувшись тем же путем в Верхоленский острог,  оставил на Байкале отряд Семена Скорохода, судьба которого сложилась трагически. В Чивыркуйском  заливе отряд попал в засаду и был разгромлен аборигенами Байкала под водительством князца Архича Баатура. Из 36 человек, ушедших с острова Ольхон, в Верхоленск вернулись только 12, остальные погибли. Погиб в бою  и сам Семен Скороход. Еще два человека, - Левка Вятчанин и Максимка Вычегжанин  вышли Ангарой к Братскому острогу, где в то время приказчиком был Максим Перфильев. 
     Вот эти-то Левка Вятчанин с Максимкой Вычегжаниным и были первыми русскими людьми, сплавившимися по Ангаре мимо устья Иркута, о которых сохранилось известие в архивах. Правда, они, как и Курбат Иванов, рассказывали, что слышали от жителей байкальского побережья, будто и до них на Байкале бывали русские люди, но кем они были, - вольными ли охотниками-промышленниками, или бродягами – «гулящими людьми» - неизвестно.  
     В 1644 году из Енисейского острога вышел на Ангару отряд атамана Василия Колесникова. Помимо сбора ясака Колесников имел поручение «наведаться о серебре или серебряной руде, в котором бы то ни было месте». 
     Проследовав до устья реки Осы, колесниковцы прошли к среднему её течению и там поставили  небольшой острог, чтобы пережить в нём зиму. Весной 1645 года Колесников бросил острог, и последовал далее на Байкал. Зимнее же его убежище было немедленно сожжено бурятами. Прямых свидетельств, каким путем вышел Колесников к Байкалу,  - водным ли, или сушей, в архивных документах не обнаружено, но скорее всего – Ангарой. И тогда это было второе посещение русскими людьми устья Иркута.
     Третье посещение этого района действительно связано с именем Ивана Похабова и тоже относится к 1644 году. Тогда он в первый раз  отправился из Енисейска в «отъезжие службы». О цели этого похода  в Сибирском приказе написано: «отправил енисейский воевода Осип Оничков сына боярского Ивана Похабова да с ним служилых людей 37 человек вверх по Тунгуске реке под Брацкой порог …  для ясачного збору … и приводу новых землиц под государеву царскую высокую руку, а приехав … в острожек, которой  поставил енисейской сын боярской Микулай Радунеской, около того зимовья велено ему поставить острог, и всякими крепостьми укрепить накрепко, чтобы в том острошке служилым людем от иноземцов было жить безстрашно». 
     Сам же Иван Похабов в дополнение к этому писал в своей челобитной: «Оставя в том остроге служилых людей для береженья восмь человек, ходил я вверх по Ангаре реке до Осы, и до Беленя, и до Куды, и до Иркута рек, и на Байкало озеро для прииску новых землиц, а со мною, холопом твоим, было служилых людей тритцать человек». 
     Поход в верховья Ангары Иван Похабов повторил в 1646 году. Возвратившись из похода,  в челобитной государю он писал: «во 154-м (1646) году посылан я, холоп твой, из Енисейского острогу на твою государеву службу на  государевых ослушников, - братцких людей, и приискивать новых землиц, серебряные руды, и проведать Китайского государьства. И пришед  в Братцкую землю на Ангаре реке на Осинском острову острог поставил. Во 155-м (1647) году, как лед скрылся,  оставя в том Осинском остроге служилых людей, - Федьку Мешинина с товырыщи - семнатцать человек, ходил по Ангаре реке  на Байкал озеро и на Селенгу…».  
     Вот тогда-то от Селенги он и   «ходил войною в зиме на Иркут реку на братцких людей и на тынгусов … и взял на бою иркутцкого  князца Нарея, и  за того князца взял с тех людей … ясаку пять сороков шестнатцать соболей, да лисицу бурую».          
     О постройке на Иркуте острожка, или даже зимовья нет ни слова ни в челобитной Ивана Похабова, ни в справке о его «службах», составленной в Сибирском приказе. Хотя упоминаются поставленные им на Ангаре Осинский острог, Култукский острожек на Байкале  и даже  новый острог «круг старого Брацкого острошку», - по всей вероятности,  дополнительное укрепление острожка, построенного на правом берегу Ангары Николаем Радуневским (Радуковским). 
     Весной  1647 года атаман Колесников, находившийся на северном побережье Байкала отправил  в Енисейск большую часть отряда, -  40 казаков,  а летом отбыл туда  сам с Костькой Москвитиным и Ивашкой Ортемьевым,  оставив в острожке гарнизон из последних в его отряде 19 человек.  
     В 1648 году на Байкал был отправлен Иван Галкин, который встретил на Ангаре возвращавшегося из Монголии Ивана Похабова. Позже в своей челобитной государю Иван писал: «ис Култуцкого острогу иркутцкого князца Нарея взял я, холоп твой, с собою и, сшодчис (сойдясь) на Тынгуске реке … с сыном боярским с Иваном Галкиным,  того князца Нарея я, холоп твой, ему, Ивану Галкину, отдал». Вот, по сути дела, и все известные русские люди, кто к началу 50-х годов побывал в районе устья Иркута. 
      В 1651 году енисейским воеводой стал Афанасий Пашков. Он  проявил в высшей степени активную деятельность по освоению новых территорий. Сын боярский Дмитрий Фирсов по его поручению перенес на другое, более удобное место, - к устью реки Оки,  Братский острог. Он же с отрядом казаков построил Балаганский острог неподалеку от сожженного бурятами острога, построенного Похабовым на Осинском острове.

                                       *
  
     2 июня 1652 года  из Енисейска на Ангару  вышел большой отряд под водительством Петра Бекетова, следовавший в Забайкалье. Отряд  насчитывал около 130 человек. Задача перед ним была поставлена вполне конкретная: пройти к Иргень-озеру и на Шилку, поставить там остроги, привести «под руку государеву» проживающих там аборигенов и, закрепившись на новых землях, ждать смены. 
     В тот же год, - сообщают первоисточники, - был отправлен за  Байкал  отряд Ивана  Похабова в составе которого был и Яков Похабов. Он писал в челобитной:  «в прошлом во 160 (1652) году послан был я холоп твой на тое ж твою государеву службу на Байкал озеро с сыном боярским с Ываном Похабовым. А з Байкала озера послал меня холопа твоего тот Ыван Похабов для твоего государева ясачного збору на Баунт озеро …». 
     Имя Максима Перфильева после его возвращения из Москвы в 1652 году, не встречается больше ни в боевых сводках, ни в официальных сообщениях о походах по «проведыванию новых землиц». Ему в это время было уже за 60, - возраст, с которого служилые люди оставляли службу.  Народная молва говорит о том, что доживал он свой век на берегах Байкала, женившись там  на бурятке. Память об этом сохранилась в названии села Максимиха, которому он будто бы положил начало, названии губы Баргузинского залива и впадающей в том месте в Байкал речки Максимихи. Невольно возникает вопрос:  не шел ли с этим отрядом и Максим Перфильев в ранге отставного казака? Это  лишь предположение, но, как видите, не беспочвенное. 
     Вряд ли  отряды Петра Бекетова и Ивана Похабова пошли раздельно. Скорее всего, все эти люди следовали одним большим караваном. Это был первый большой казачий десант в Забайкалье, подготовленный енисейским воеводой Афанасием Пашковым. Подтверждение этому содержится в отписке Петра Бекетова, отправленной Пашкову в начале лета 1653 года с Хилка. Казаки его отряда, побывавшие у монгольского князя Кальтуцина, говорили ему, что с Бекетовым пришло к устью  Прорвы три сотни русских служилых людей.      
     Следование одним большим отрядом оправдывалось   многими  преимуществами практического характера, - меньшими затратами времени  на преодоление порогов  на Ангаре, безопасностью следования через районы, населенные воинственно настроенными,  еще не объясаченными бурятскими племенами.           
     Опасения эти не были напрасными. Отряд, пройдя левый приток Ангары - Осу, подвергся  нападению «братских воровских неясачных мужиков», кочевавших «на краю Байкал-озера». Бекетов вынужден был принять бой, и даже, по некоторым данным, понес потери, - несколько казаков были ранены. Интересна интерпретация этих событий в «Сборнике документов по истории Бурятии» (Улан-Удэ, 1960, стр. 39.), подхваченная потом Б.З. Нанзатовым  (Общенациональный научно-политический журнал "Власть" №11 2008г.): «В 1652—1653 гг. состоялась новая карательная экспедиция атамана Петра Бекетова вверх по Ангаре на Осинский остров, где он ушел от бурят, которые пообещали догнать его в устье Белой; если не получится там, то в устье Голоустной, либо за Байкалом. Угрозу встретить их в устье реки Голоустной буряты сдержали, однако Бекетов, побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал».
     Особенно впечатляюще выглядит заявление, что Бекетов, «побоявшись столкновения, поднял паруса и пошел через Байкал». Это с тремя-то сотнями енисейских служилых людей, вооруженных пищалями?! Неизвестно, откуда авторы почерпнули такие сведения, не говоря уж о том, что Бекетов никогда не был атаманом. Удивляет и то, что упомянутые авторы не пишут чем закончилась эта история, нашедшая отражение в  исторических источниках.
     Сохранившиеся  документы  говорят об ином. Поскольку буряты «похвалялись» не пропустить служилых за Байкал и дать им бой в устье реки Голоустной, енисейцы вынуждены были сделать остановку. Бекетов, - к тому времени уже весьма опытный военный предводитель,  отнесся к угрозе бурят с должным вниманием,  решил нанести им упреждающий удар. 
     Где именно остановился отряд, Бекетов в своей отписке енисейскому воеводе не сообщал, - видимо, не считал это важным. Однако такая информация содержится  в  ответе иркутской приказной избы на анкету Г.Ф. Миллера в 1736 году.    Отвечая на вопрос о времени основания города, иркутские власти писали, что «по скаскам иркуцкого отставного служилого человека Любина Ягодина, да пашенного крестьянина Степана Варакина … слыхали они от отцов своих, что Иркутской острог строил енисейской сын боярской Бекетов, и в то де время были их отцы Ефим Ягодин да Иван Варакин посланы  из Енисейска... в Нерчинск для постройки острогов... и пришли де они к Иркуту на пустое место...». Достоверность сведений иркутских информаторов о казачьих службах их отцов не вызывает сомнений, поскольку действительно в Енисейске середины XVII века был такой служилый человек - Василий Ягодин, дослужившийся до чина пятидесятника.
     На Иркуте и была построена  временная  крепостица-острожек на случай неожиданного бурятского нападения. Вполне соответствует такому предположению и место расположения крепостицы, - остров, вкруговую защищенный водами этой реки. 
     Руководителем объединенного отряда по своему служебному положению был Петр Бекетов. Если высказанное выше предположение об участии в походе Максима Перфильева соответствует действительности, то он, несмотря на статус отставного казака по своему возрасту, жизненному и боевому опыту занимал в отряде положение почетного полчанина, к мнению которого, безусловно, все прислушивались. 
     Наверное, прав Дмитрий Резун, когда говорит, что казаки за глаза называли Перфильева «Дьяком». Это сегодня  дьяк, подьячий воспринимается нашими соотечественниками, как служители церкви. В те же времена, о которых идет речь, за этими словами скрывался уважительно-почтительный смысл: «грамотный человек», что было явлением довольно редким. В 1618 году при сооружении Енисейского острога (на первых порах – Тунгусского стана) Максим Перфильев действительно исполнял обязанности подьячего, а в  1629 году был направлен тобольскими воеводами «для письменных надобностей» в серебряную экспедицию  Якова Хрипунова, которая, к слову сказать, прошла лишь до устья Оки.
     Нет сомнений, что  принятие решения о месте строительства острожка было коллективным, вместе с Бекетовым принимали в этом участие и Максим Перфильев, как человек наиболее опытный и старший по возрасту, и Иван  Похабов, как предводитель второго отряда, следовавшего за Байкал.  Вряд ли в обсуждении и принятии решения участвовал Яков Похабов. Он в то время был в звании десятника, а десятников в объединенном отряде, остановившимся в устье Иркута, было без малого три десятка. 
     Остров, на котором была построена крепостица, стали называть Дьячим. Это неудивительно, если  место строительства было предложено Перфильевым.

                                        *
 
     Следуя  традициям казачьего самоуправления, пишут историки, Бекетов «поговорил» со служилыми людьми, «чтоб над теми братцкими неясачными мужиками учинить  поиск». Ответная акция, проведенная Иваном  Котельниковым, оказалась успешной. Казаки напали на «стан» бурят, убили в бою 12 человек,  а сами «ис той посылки пришли все здоровы». На несколько дней  задержавшийся отряд, теперь уже беспрепятственно прошел к Байкалу.
     В первых числах октября при благоприятном ветре в один день отряд переправился  на южный берег Байкала к тому месту, где  год  назад погибло русское посольство, направлявшееся к монголам. Там отряд разделился. Большая его часть ушла на смену гарнизонов Баргузинского и  Верхнее-Ангарского острогов. Ушел в Баргузинский острог и Иван Похабов, сменив там  Василия Колесникова. Бекетов же с отрядом численностью около полутора сотен человек остался зимовать в устье Прорвы, в зимовье, построенном в 1647 году Иваном Похабовым.
     Казаки, видимо, не забыли  бурятскую угрозу встретить их в устье реки Голоустной, и даже «за Байкалом».  Зимой отряд добровольцев под командой все того же пятидесятника Ивана Котельникова прошел на лыжах по льду Байкала к устью Голоустной и  в ответ на их угрозу разгромил бурятский улус, захватил и привел к Бекетову пленных женщин. Об этой, теперь уже действительно карательной акции, спровоцированной самими же бурятами, писал в своей книге П.А. Словцов: «Казаки еще осенью осмотрели невиданные устья Селенги, а зимою - юго-западный и северо-западный берег Байкала; обуздали бурят, живших на западе к Иркуту и на востоке к Голоусной».
     Среди захваченных женщин оказалась жена верхоленского ясачного князца Торома, не вовремя приехавшая в гости. Разобравшись в том, кто она такая, Бекетов отпустил её восвояси. Позже по поводу этой пленницы между Пашковым и илимским воеводой Оладьиным возникла переписка. Пашков оправдал действия Бекетова, тем более что тот возвратил женщину в Верхоленский острог.  

                                         *                                   
                                         
     Так был ли у Иркутского острога предшественник, - крепостица на острове Дьячем? Судя по содержанию упомянутых выше документов – был. И тогда у истоков становления будущего города Иркутска стояли такие известные в истории русские землепроходцы, как Петр Бекетов, Максим Перфильев и Иван Похабов. Был там и будущий первостроитель Яндашского (позднее - Иркутского) острога Яков Похабов, хотя в то время и не игравший ключевой роли в принятии решений.
     Вызывает невольное уважение согласованность  действий этих людей по сооружению острожка на Дьячьем острове и организация контрнаступления на бурят, грозивших им нападением, поскольку личные   взаимоотношения  Петра Бекетова, Максима Перфильева и Ивана Похабова были далеко непростыми. 
     Предыстория сложных отношений Перфильева и Бекетова такова. Служивший в 20-е годы в Енисейске стрелецкий сотник Поздей Фирсов утонул в Оби, сопровождая в Тобольск воеводу Хрипунова. Максим, которому в то время было лет 35, будучи неравнодушным к его жене Ольге, обвенчался с вдовой,  при этом еще и  претендовал на освободившуюся должность сотника. Но на  место Фирсова сотником в Енисейск  был назначен тогда  совсем еще молодой (21 год) Петр Бекетов, что на первых порах вызвало  неприязнь Максима к молодому сотнику. Эта неприязнь резко обострилась в 1630 году, когда встал вопрос о  строительстве  острога в среднем течении Ангары. 
     Бекетов  предлагал поставить острог на левобережье Ангары возле устья ее притока - Оки.  Он  бывал там и, отстаивая свои предложения, пояснял: «... брацкие люди живут  на правой стороне Тунгуски, и вверх по Оке реке на левой стороне брацких улусов поблиску нет, и буде брацкие люди не похотят давать острогу ставити и похотят з государевыми людьми битца,  будет им за реку домышлятца мешкотно, а государевым людям на заречной стороне будет усторожливо». 
     Однако Перфильев,  ревниво  относившийся ко всем предложениям Бекетова, с ним не соглашался, скептически заявляя, что он говорит «не рассудя сдешней службы», то есть, довольно грубо намекая на недостаточный опыт молодого сотника. При постройке острога там, где  указывает сотник, - заявил Перфильев, - может случиться так,  что его защитникам  «придется помереть голодной смертью», не дождавшись подмоги. Из-за порогов, - убеждал он енисейского воеводу, - до устья Оки-реки из Енисейска «на кочах не подняться не токмо одним летом, но и в полтора лет». Перфильев настаивал на строительстве острога ниже по течению Ангары, не доходя 40 верст до устья  Оки, - перед Шаманским порогом. После долгих колебаний енисейский воевода  князь С. Шаховский  доверился  опыту Перфильева.
     Читатели, интересующиеся историей Сибири, знают, что после этого произошло.  В  1634 году в бурятские земли был направлен отряд Дунайки Васильева. На подходе к устью Оки, - примерно в 40 верстах выше Братского острожка, отряд Дунайки  был неожиданно окружен и истреблен весь до последнего человека. После чего буряты двинулись к Братскому острогу, взяли его штурмом и сожгли дотла.
     В 1636 году Николаем Радуковским (Радуневским) при участии Петра Бекетова на правом берегу Ангары близ устья  Оки был поставлен новый Братский острог. Это свидетельствовало о том, что и, будучи молодым,  Бекетов умел принимать верные решения. За минувшие с той поры годы он проявил себя умелым военачальником, организатором строительства немалого числа острогов (Рыбинского, Тутурского, Ленского, Олекминского, Нового Братского). Приобрел уважение и авторитет среди енисейских служилых людей и деятелей Сибирского приказа, был пожалован за свои заслуги в звание  казачьего головы, в котором пребывал с 1641 по 1648 год. Всему этому Максим Перфильев был свидетелем и, надо полагать, его недоверчивое отношение к Бекетову, как человеку, который действует, «не рассудя сдешней службы», давно изменилось. Теперь это были два наиболее опытных и авторитетных служилых человека Енисейского острога. В год выступления в даурский поход Бекетову уже и самому было более 46 лет.
     К слову сказать, через два года, - в 1654 году по поручению воеводы Пашкова Братский острог будет перенесен с правого берега Ангары на левый берег в устье Оки. На то место, которое рекомендовал Петр Бекетов в 1630-м году и где ныне процветает город Братск. Работами по возведению нового острога руководил Дмитрий Фирсов – сын погибшего в Оби Поздея Фирсова и приемный сын Максима Перфильева. В каком-то смысле это можно расценивать как символ их окончательного примирения.
     С Иваном Похабовым у Бекетова отношения были  более сложными. Подоплека   их такова. В 1645 году в доме  Ивана Перфильева, - сына именитого землепроходца  собралась «на пир» теплая компания, - сам Иван Перфильев, Иван Похабов, немчин Иван Ермес, сын   енисейского воеводы Родион Уваров и казачий голова Петр Бекетов. По какому поводу собралась  вечеринка, исторические документы умалчивают,  но, по всей вероятности, поводом для неё послужил предстоящий поход  Ивана Похабова за Байкал - для «прииску новых землиц и серебряной руды».
     «Будучи на пиру в доме Ивана Перфильева…», - свидетельствует сохранившаяся челобитная, - сын боярский Иван Похабов, находясь, видимо, уже в подпитии, «говорил неистовые слова о царе Михаиле Федоровиче». Что уж он там говорил, сохранившиеся документы не сообщают, но Иван Ермес на следующий  день написал об этом  изветную челобитную енисейскому воеводе.
     Дело оказалось серьезным. По своей сути  это была акция, которая вскоре получит известность, как «слово и дело государево». В Москве в это время  готовился к принятию свод законов Русского государства, получивший известность, как «Соборное уложение 1649 года», в котором любое словесное оскорбление, или неодобрительное слово о действиях государя подводилось под понятие государственного преступления и подлежало строгому наказанию, вплоть до смертной казни. 
     Бекетов, -  второй после воеводы человек в остроге и ближнее к  нему лицо, тоже слышавший эти «неистовые слова», видимо, не придал им особого значения, - мало ли, что может сболтнуть человек спьяну. Это  характеризует его, как человека в житейских делах незлобивого и снисходительного. Воевода   Уваров утаить такое дело не посмел, - послал челобитную в Москву. 
     Дело получило широкую огласку. После долгого разбирательства Иван Похабов в качестве наказания был направлен управлять приенисейскими крестьянами с запрещением «отъезжих служб», а Петр Бекетов за то, что слышал эти крамольные речи, но не донес об этом ни воеводе, ни в Москву, лишен звания казачьего головы. Это случилось в 1648 году. В свете находившегося в это время на  утверждении «Положения 1649 года» поведение Петра Бекетова было  расценено, как служебное преступление.
     В своих отписках и челобитных  Бекетов нигде и никогда не упоминал имя Ивана Похабова в связи с этой историей.  Но вряд ли относился дружелюбно к этому жестокому  человеку с непомерным гонором, неудержимой страстью к наживе и  «длинным языком», сыгравшему пагубную роль в его служебной карьере.
     В 1656 году по приказу Пашкова Иван Похабов  будет снят с приказа Братских острогов за злоупотребление властью,  бит батогами в Енисейске, и в очередной раз получит запрещение на  «отъезжие службы». Впрочем, опять ненадолго. В связи с острым «дефицитом кадров» он вскоре вновь будет назначен приказным человеком Братских острогов, что приведет к массовому побегу бурят в Монголию. В 1659 году Иван Перфильев вместе с Яковом Тургеневым будут  привлечены к  проведению «сыска по делу Ивана Похабова», после чего тот будет арестован, и получит уже окончательное запрещение на отпуск в «отъезжие службы». Впрочем, никакого наказания центральной власти Иван Похабов так и не получил. Объяснить это можно причинами вполне житейскими: его родной брат служил подьячим в Сибирском приказе, а отец – стрелецким сотником в Устюге Великом,- городе, который по своему значению вряд ли уступал нынешнему Питеру.

                                       *

     Дальнейшая история города  известна каждому иркутянину. В 1661 году Яков Похабов, уже будучи пятидесятником с почетным званием сын боярский, по собственной инициативе поставит на правой стороне Ангары против устья Иркута  острог, получивший вскоре название Иркутский.
     Ныне набережную Ангары украшает новая достопримечательность Иркутска - великолепный памятник основателям города с надписью: «Якову Похабову со товарищи». Единственное, что вызывает недоумение, так это служебная и воинская безымянность Якова Похабова. Кто он? Рядовой казак? Один из упомянутых в ней «сотоварищей»?
     Автор настоящего очерка внимательно наблюдал за перипетиями в общественном мнении Иркутска по поводу  названия памятника и личности Якова Похабова, искренне радовался тому, что комиссией по топонимике был отклонен вариант, на котором настаивали иркутские казаки, - «Казачьему голове Якову Похабову … », поскольку это не соответствует исторической действительности. Казачий голова это воинское звание того времени, которого Яков Похабов не имел, - он был пятидесятником. В предшествующие годы среди  сотников и атаманов Енисейского гарнизона  (Перфильев, Галкины, Колесников, Черменин)  был лишь один казачий голова, пожалованный в это звание Москвой, - Петр Бекетов. Но среди енисейских служилых казаков и стрельцов было немало людей с почетным званием сын боярский. 
       В отношении  этого титула тоже немало мнений. Так историк Александр Гимельштейн, например, пишет, что «Яков Похабов не был казаком. Сословие, к которому он принадлежал, назвалось сыны боярские. Это самостоятельное сословие, аналогичное дворянам…». 
       Так ли это? Посмотрите в любом из толковых словарей значение слова «сословие», какие были сословия в российском обществе. Вы не найдете там сословия «дети боярские». Не говоря уж о том, что чин «сына боярского» не имеет ничего общего с житейским пониманием ребенка, у которого отец был боярином. Тем более вызывает недоумение заключение Александра Гимельштейна, что если Яков Похабов был сыном боярским, то он не был казаком. При таком раскладе не были казаками ни Петр Бекетов, пожалованный в Москве званием головы пеших казаков, ни атаман Галкин, получивший этот чин после многих лет атаманства, ни Иван Похабов, ни Дмитрий Фирсов, ни Иван Перфильев, ни Максим Уразов, построивший первый Нерчинский палисад …. Список этот может быть продолжен. Удивительно, что такие заявления делает кандидат исторических наук, выпускник  Иркутского государственного университета!?
     Чин сына боярского был наивысшим в иерархии сибирских служилых людей того времени, приближаясь по статусу к «служилому человеку по отечеству». Единственное отличие заключалось в том, что, хотя эти чины и переходили нередко от отца к сыну (как, например, у Бекетова или Ивана Похабова), но официально, тем не менее, не были наследственными и потомственными. Сибирский приказ охотно жаловал в дети боярские за те или иные боевые заслуги не только представителей командного состава сибирского войска, но и рядовых казаков. Таких примеров немало, один из них, - пожалование в сыны боярские Якова Похабова.  
     Дети боярские занимали высшие должности в гарнизонах, руководили военными экспедициями, становились приказчиками острогов. Словом, их можно отнести к представителям  войсковой элиты, по своему положению и образу жизни, впрочем, не слишком отличавшимся от своих нижестоящих товарищей. 
Трудно подобрать термин более позднего времени, аналогичный термину «сын боярский», но, думаю, что не ошибусь в сути, если назову слово «гвардеец», - тоже элита русского воинства. У этих понятий, конечно, есть отличия и в части наследственной передачи и в   части именного присвоения, но по сути своей это понятия весьма близки.
     Яков Похабов был казачьим пятидесятником и сыном боярским, пожалованным в это звание Москвой незадолго до строительства Иркутского острога. Отражение этих сведений в надписи на памятнике придало бы основателю города еще больше чести.

 

Русские люди

Слово в защиту якутского воеводы Петра Головина