Хроники глубинки
Забытый на́долго и прочно,
варганю хроники глубинки
и отправляю письма почтой,
хотя надёжней — голубиной.
Сижу-взираю неприкаянно,
как тихо гаснет зелень летняя.
Вокруг российская окраина
конца двадцатого столетия.
В окне пейзажи малой родины —
и без конца, и без начала...
Картофель выкопан, и вроде бы
на сердце сразу полегчало.
Туман, дожди... Прощай, жарища!
На горизонте тучи кучей.
Отключена вода в жилищах —
за этот месяц третий случай.
Пока способствует погода,
и деньги выданы по смете,
идёт ремонт водопровода,
а также — чинят теплосети.
Ну, были с газом перебои —
у тех, кто пользуется газом...
Но дым над тэцовской трубою
струится в небо безотказно.
А значит, ток бежит по проводу —
да будет свет нам электрический!
Всё у народа меньше повода
период хаять исторический.
Горят лампады телевизоров:
бонжур ля мур, кокосы-лилии...
У нас же овощь нынче вызрела,
грибочков малость засолили.
Подорожал на время сахар,
а так — снабжение в порядке.
Но местный сеятель и пахарь
всё больше кормится от грядки.
Стоят мосты, стоят вокзалы...
Стоит завод — заброшен просто.
Шумят толкучки и базары
экономическим форпостом.
Торгуй, Россия, в пух и перья!
За банку жилистой тушёнки
обломки рухнувшей империи
идут сегодня по дешёвке.
С обидой тайной за державу,
акционер и совладелец
несёт из цеха гайку ржавую,
на власть и бога не надеясь.
Авось, сгодится для продажи.
Лежала плохо — вот особенность.
Чай, не казённое, а наше:
пусть завалящая, но собственность!
И как вокруг ни погляжу я,
у нас большие перемены:
страна прикажет быть буржуем,
и все уходят в бизнесмены.
Что нам тайги никчёмный запах?
Я еду, еду — за товаром!..
Кому — на юг, кому — на запад.
Что до тумана — он задаром.
Народ гуляет безработный —
свободный, пьяный, беззаботный.
Спасибо партии родной
за бесконечный выходной!..
Задор забылся комсомольский –
тот, пионерско-октябрятский.
Прикид всё более заморский,
а общий вид всё больше бл...ский.
Да, здесь не Рио, не столица,
но и вдали от юбилеев —
миллионеров — завалиться!
Штаны протёртые белеют...
У нас не мировые центры —
Нью-Йорки-Лондоны-Парижи,
но те же вывески и цены,
труба лишь ниже, дым пожиже..
Всё те же “Сникерсы” и “Марсы”,
и “Джуси фрут” и “Вригли сперминт”
всё больше проникают в массы,
мозги им вытесняя спермой.
Наевшись вдрызг духовной пищи,
теперь возжаждали телесной.
Неинтересно: умный нищий.
Дурак богатый — интересно.
И понимаешь, что в провинции
бумагу портить нету проку,
что здесь нетрудно быть провидцем
и невозможно быть — пророком.
Русь! И в холуйстве — захолустная.
И разбитная, и печальная.
Свобода слова только устная,
и большей частью — непечатная.
Ищу средь хаоса суетного
душе какого-то подспорья
и в самой дальней части света
пишу записки из подполья.
Я, может, памятник эпохе
сооружу вот так неслабый —
авось, перепадут мне крохи
провинциальной поздней славы.
Ещё чуть-чуть — и нет проблемы,
и руки радостно умою!
И коммерсанты в пыльных шлемах
склонятся молча предо мною...
Забытый на́долго и прочно,
варганю хроники глубинки
и отправляю письма почтой,
хотя надёжней — голубиной.
Сижу-взираю неприкаянно,
как тихо гаснет зелень летняя.
Вокруг российская окраина
конца двадцатого столетия.
В окне пейзажи малой родины —
и без конца, и без начала...
Картофель выкопан, и вроде бы
на сердце сразу полегчало.
Туман, дожди... Прощай, жарища!
На горизонте тучи кучей.
Отключена вода в жилищах —
за этот месяц третий случай.
Пока способствует погода,
и деньги выданы по смете,
идёт ремонт водопровода,
а также — чинят теплосети.
Ну, были с газом перебои —
у тех, кто пользуется газом...
Но дым над тэцовской трубою
струится в небо безотказно.
А значит, ток бежит по проводу —
да будет свет нам электрический!
Всё у народа меньше повода
период хаять исторический.
Горят лампады телевизоров:
бонжур ля мур, кокосы-лилии...
У нас же овощь нынче вызрела,
грибочков малость засолили.
Подорожал на время сахар,
а так — снабжение в порядке.
Но местный сеятель и пахарь
всё больше кормится от грядки.
Стоят мосты, стоят вокзалы...
Стоит завод — заброшен просто.
Шумят толкучки и базары
экономическим форпостом.
Торгуй, Россия, в пух и перья!
За банку жилистой тушёнки
обломки рухнувшей империи
идут сегодня по дешёвке.
С обидой тайной за державу,
акционер и совладелец
несёт из цеха гайку ржавую,
на власть и бога не надеясь.
Авось, сгодится для продажи.
Лежала плохо — вот особенность.
Чай, не казённое, а наше:
пусть завалящая, но собственность!
И как вокруг ни погляжу я,
у нас большие перемены:
страна прикажет быть буржуем,
и все уходят в бизнесмены.
Что нам тайги никчёмный запах?
Я еду, еду — за товаром!..
Кому — на юг, кому — на запад.
Что до тумана — он задаром.
Народ гуляет безработный —
свободный, пьяный, беззаботный.
Спасибо партии родной
за бесконечный выходной!..
Задор забылся комсомольский –
тот, пионерско-октябрятский.
Прикид всё более заморский,
а общий вид всё больше бл...ский.
Да, здесь не Рио, не столица,
но и вдали от юбилеев —
миллионеров — завалиться!
Штаны протёртые белеют...
У нас не мировые центры —
Нью-Йорки-Лондоны-Парижи,
но те же вывески и цены,
труба лишь ниже, дым пожиже..
Всё те же “Сникерсы” и “Марсы”,
и “Джуси фрут” и “Вригли сперминт”
всё больше проникают в массы,
мозги им вытесняя спермой.
Наевшись вдрызг духовной пищи,
теперь возжаждали телесной.
Неинтересно: умный нищий.
Дурак богатый — интересно.
И понимаешь, что в провинции
бумагу портить нету проку,
что здесь нетрудно быть провидцем
и невозможно быть — пророком.
Русь! И в холуйстве — захолустная.
И разбитная, и печальная.
Свобода слова только устная,
и большей частью — непечатная.
Ищу средь хаоса суетного
душе какого-то подспорья
и в самой дальней части света
пишу записки из подполья.
Я, может, памятник эпохе
сооружу вот так неслабый —
авось, перепадут мне крохи
провинциальной поздней славы.
Ещё чуть-чуть — и нет проблемы,
и руки радостно умою!
И коммерсанты в пыльных шлемах
склонятся молча предо мною...
Нет комментариев. Ваш будет первым!