Стихи из прозы.

                                                                          СТИХИ   ИЗ  ПРОЗЫ.
 
                                                       Стихи  из  повести  «Время  дерьма  или  Второе  пришествие  Пушкина»
                                              (опубликована  в   альманахе  «Другой  берег» № 2.  Смотреть  на  одноимённом  сайте).

На  берегу  пустынных  волн 
стоял  он  дум  печальных  полн                                                                                                               
и  вдаль  глядел. Пред  ним  широко 
неслася  Волга; бедный  чёлн                                                                                 
по  ней  стремился  одиноко.
По  каменистым  берегам                                                                                                                                                                
бомжи  чернели  тут  и  там.
Пятиэтажные  громады,                                                                                                                      
как  лес, неведомый  лучам,
в  миазмах  гнилостного  смрада,                                                   
как  вереница  мертвецов,
застыли  за  спиной  Поэта;                                                                                                          
и  думал  он: «В  конце  концов,
хоть  Петербург  совсем  не  это,                                                                                                            
хоть  это  даже  не  Нева,
но  в  конуре  моей  есть  ванна,                                                                                                
до  завершения  романа  
осталась  лишь  одна  глава».                                                                                                                                              
Смахнул  он  воду  с  котелка,
чихнул, поморщился  слегка.                                                                                                                             
Монументальности  развелен  
очарованье  уж  прошло…                                                                                                                                                           
Он  вспомнил  что-то  из  Нерваля 
и  засмеялся  тяжело,                                                                                                                                             
и  в  горорд  зашагал,  влекомый  
кошмаром   нового   Содома.

 
                «Избранные  места  из  написанных  Пушкиным  в  Покровске  глав  «Онегина»:

1. 
Градоначальником  Евгений 
в  Арманедоне  новом  стал,                                                                                                    
но  власти  беспокойный  гений 
он  на  смиренье  променял.                                                                                        
Мечтатель, знающий, что  важно,
чтоб  людям  жить  не  стало  страшно,                                                  
чтоб  были  души  их  чисты,
когда  уж  закрома  пусты.                                                                                       
...А  мир  уж  был  давно  не  молод,
но  Бог  не  посылал   Гонца…                                                                     
Уж  не  винили  без  конца 
за  грязь  на  улицах  и  голод.                                                                                            
И  был  Евгений  мой  точь-в-точь,
как  тот  Гонец, что  шёл  помочь.
 
Он  говорил: «Чего  вы  ждали?
Как-будто  нам  тут  счастье  есть! -                                                                                                                             
Есть  эволюция  печали,
а  счастье – дьявольская  лесть.                                                                                      
Откиньте  глупые  надежды,
достаньте  белые  одежды.                                                                             
Пока  не  засосал  толчок,
не  загудел  сливной  бачок.
Поверьте, в  мире  всё  не  ново,
уж  скоро  наши  города
Затопит  раз  и  навсегда 
дерьмо  из  ануса  земного.
Не  спрашивайте , почему,  -
вы  сами  дали  ход  дерьму.
 
…Шло  время. Как-то  утром  ранним,
противогазом  скрыв  лицо,
Таинственный  явился  странник 
за  десять  дней  перед  Концом.
К  Онегину  пришёл  он  в  гости;
а  тот, готовый  на  погосте                                                
блаженство  новое  принять ,
в  гробу  привык  уж  есть  и  спать.
Зловоние  превозмогая,
пришелец  снял  противогаз –
Онегина  озноб  потряс:
«Ты, Ленский?! Прямиком  из  Рая?!» -
«Да  нет, архангел  я  теперь,
меня  другим  аршином  мерь».
 
«Что  ж  ты  пришёл  из  мира  теней 
меня  проклясть  илил  спасти?» -
«Теперь  ты  Ной, а  не  Евгений,
а  Нои  нынче  не  в  чести.
Недаром  я  пришёл  от  Бога,
как  воплощение  упрёка, 
Чтоб   мог  ты  мне   в   глаза  смортреть 
и  сам  спастись  не  захотеть». –
«Да  я  б  и  сам  желал  остаться.
Тут  хорошо – покой  и  мрак,
Мы  тут  привыкли  есть  собак 
и…кошек, если  постараться.» -
«Ну, что  же, миссию  свою 
я  выполнил. Адью!» - «Адью!».
 
…Уж  смрад  носился  над  Вселенной 
предчувствием  большой  беды.
Нелепый  шар, невольный  пленный  ,
красивый, как  кусок  еды,
Ускоренно  катил  нас  в  бездну, -
ему  ,вдруг, с  нами  стало  тесно.
Реальности  больная  суть 
с  себя  уж  собралась  смахнуть
Жизнь  неуёмных  паразитов,
сверлящих, рвущих  плоть  Земли,
Пустивших  в  космос  корабли,
чтоб  гадить  на  чужих  орбитах…
Но  кто  ж   проблему  тут  создал? –
Кто  разум  паразиту  дал?....                                                    
 
2.
Пройдя  дорогой, полной  терний,
он  стал  печальней  во  сто  крат.
То - сатанист, то - мирный  гений,
то - коммунист, то –демократ.
И  так  душа  его  устала,
что  и  предвестия  финала                                                                            
его  развеять  не  могли…
«Reveilez-vous, bell  endormie», -
насвистывал  куплет  он  старый
И  о  деревне   вспоминал,
где  в  оно  время  он  бывал,
Когда  был  Царь, а  комиссары 
лишь  в  наркотическом  дыму
Порой  являлись… не  ему.
 
3.
Что  ж, в  заключенье  долгих  странствий 
попал  Онегин  мой  в  дерьмо.
Не  то, чтоб  позабыться  в  пьянстве,
но  даже  тронуться  умом
Ему  тут  было  невозможно.
Ему  тут  было  просто  тошно!..
Заботясь  о  себе  всерьёз,
платочком  закрывая   нос,
Всё  ж  оптимистом  он  остался 
и, сохраняя  светский  дар,
к  прохожим, словно  их  кошмар,
лишь  по-французски  обращался;
Им  танцевал  порой  хип-хоп  
и  получал  за  это  в  лоб…
 
4.(заключительные  строки    дописанного  «Онегина»).
 
Ну  что  ж, в  финале  ставлю  точку 
и  более  не  надоесть
Мне человечеству  ни  строчкой –
такая  грустная,вот , честь
Но  ты, бессмертный  Бог  природы,
произведёшь  какого  рода
Разумных  тварей  нам  взамен,
и  где  свидетель  перемен,
Которые  ты  не  осудишь,
и  сколько  раз  исчезнут  вновь
Надежды, мысли  и  любовь,
пока  ты  гнев  свой  не  остудишь,
Пока  не  надоест  одно 
и  то  же   скудное  кино.
 
 
                Стихи  из  повести  «Мёртвая  буква» , опубликованной  в  «Другом  береге» (№ 9)

 
                                                       «Рождественские  стихи. Дети».                                                         

                                      Эпиграфы: «Теперь  мне  уже  больше  не  снятся  звёзды» (Св. Августин).
                                                       «Горек  хлеб  избранных» (из  раннехристианских  апокрифов)

 
Возьми  в  ладошку  колотый  орех 
и  обожгись  рождественскою  свечкой,                                                
слегка  поплачь  сквозь  милый, грустный  смех 
с  пленительной  задумчивостью  детской.                                        
Ты   ждёшь  гостей… И  комнаты  чисты…
Но  гости  эти  долго  не  приходят…                                                                                                        
Глядишь, как  на  стекло  окна  цветы 
морозцы   размечтательно  выводят.                                                                                                     
Ты  ждёшь  гостей, но  гости  не  придут,
хоть  их  присутствию  всегда  ты  сопричастен.-                                                                       
Они  уже  мгновенье  были  тут,
сказав  тебе, сквозь  зыбкий  сон: «Несчастен».                                                                             
А  ты  лишь  мальчик, хрупкий  как  стекло,
с  улыбкою  наивных  упоений.                                                                                      
И  до  сих  пор  тебе  во  всём  везло…
«Но…» -головой  качает  добрый  гений.                                                             
Ещё  ты  только  маленький  зверёк,
мечтающий  уйти  дорогой  Млечной,                                                                    
но,зажигая  робкий  огонёк,
едва  ли  веришь   в  праздник  скоротечный…

Ждал  и  другой , с  томлением  в  крови,
приход  гостей  единственно  любимых, -                                                                          
и  в  голосе  младенческой  любви 
был  слышен  шорох  снов  неодолимых.                                                                                                              
Он  ждал  гостей, но  знал, что  не  придут…
Они  уж  были  в  снах  его  недавних                                      
лишь  несколько  таинственных  минут,
опять  произнеся, что  он – Избранник.                                                           
Он  всё  смотрел, как   ёлка  в  темноте 
сверкала  разноцветною  гирляндой,                                                                            
как  приглашённые  в  весёлой  суете 
по  комнате  рассыпались  нарядной.                                                                         
Там  белый  пух, там  жёлтый  апельсин,
там  кто-то  скачет   и  кричит   овечкой…                                                                                             
Смеются  все, но  грустен  тот, один,
кто  сам  себя  обжёг  горящей  свечкой…                                                                           
А  боли  не  было  и  удивился  он,
и  долго  оставался  с  мрачным  взглядом. -                                       
Был  сердцу  недоступен  боли  стон, -
лишь  злая  грусть, пропитанная  ядом.                                               
Лишь  злая  грусть  к  себе  его  влекла,
на  горький  искус   вынуждая  совесть.-                                                                
Усмешка  тонкая  жестокого  чела 
безумной  жизни  начинала  повесть…                                                                                       
И  выпал  туз  в  колоде  старых  карт –
Везенье  сильных. – Девочка  стояла                                                                         
чуть  поодаль…Мистический  азарт   
его  коснулся – девочка  упала…                                                                                                    
И  так  беззвучно  плакала  она 
и  непонятного  обидчика  жалела,                                                                       
что  в  этот  миг  была  ему  страшна,
хотя  так  кротко  на  него   глядела.                                                                                
И  он  задумался  в  рождест венскую  ночь,
и  доброте  людской  он  не  поверил,                                                  
и   он  хотел  бежать  отсюда  прочь,
но   Кто-то  не  пустил  его  за  двери…
 
Но  превый  тот  и  сам  ведь  не  уйдёт,
кощунственно  не  станет  обжигаться,                                                             
он  даже  этой  двери  не  найдёт,
которая  НЕ  МОЖЕТ   ОТКРЫВАТЬСЯ.                                                                                               
Всё  ж  гости  небывалой  красоты 
ни  к  одному  не  явятся  на  праздник -                                                                   
они  не  ценят  тех, кто  так  чисты 
и  очень  мало  верят  в  сопричастных.                                            
Второй – лишь  в  спешке  собранное  Я  ,-
всё  то   же , что  в  начале  и  не  то  же же                                                                                                   
А  первый – сон, зародыш  бытия:
он  в  будущем   и  проклят  и  низлолжен…                                          
Он  долго  будет  ждать, и  Новый  Год 
придёт  к  нему, как-будто  бы  случайно.                                                                                       
И  тот,кто  за  окном  в  тот  миг  пройдёт,
навек  останется  с  неразрешимой  тайной…                        
Отец  - как  брат, и  мать  была  добра,
но  доброта  их  так  пуста  сегодня!                                                   
Он  чувствует  теперь:  пора, пора  
узнать, что  где-то  есть  края  Господни!                                                           
«Не  улетай!»- лепечет  этот   свет…
«Не  улетай!» - фольгою  серебрится.                                                                        
«Не  улетай!» - мелькает  силуэт 
за  ёлкою  испуганной  волчицы…                                                                        
Ты – маленький, задумчивый  Христос,
готовый  полюбить, но  нерасцветший,-                                                               
ещё  не  выстрадавший  глаз  для  слёз…
Тебе  ещё  не  скоро  станет  легше…                                               
Не  до  тебя  рождественским  гостям,
тебя  в  худую  щёчку  чмокнет  мама,                                              
и  старый  дед  с  ломотой  по  костям  
позвонит  в  дверь  с  мешком  пустого  хлама.                            
С  пропахшею  бензином  бородой,
с  глазами, яркими  от  злого  алкоголя,                                                                
он, уходя, оставит  за  собой 
подарок  незначительный  до   боли .

Но  девочкам, что  плакали  за  нас 
(забот  воображдаемых  страдальцы?!)-                                                                                
открыта  нами  чаемая  связь 
и  духи  света  им  целуют  пальцы!                                                                                                             
Мы  мнём  их, как  монахи  мнут  цветы,-
непоняты, возвышены  и  строги…                                                            
И  рвём  их, как  последние  мосты,
а  впереди, быть  может, нет  дороги…                                                          
И  потому,  в  рождественскую  ночь,
опустошённому, так   безъисходно  тяжко:                                                                                                     
ведь  не  спасла -  да  и  могла  ль  помочь? -
покинутая   девочка-бедняжка.                                                
Она  глядит  из  дали  снеговой 
невыстраданной, доброю  и  странной,                                                                                 
сочувственно  качнувшей  головой,
уже  такой  безвыходно  желанной…

Уж  скоро  всё  сольётся  в  смутном  сне:
гирлянды, каламбуры, руки, свечи…                                                   
Уж  скоро  грянут  музыкой  в  огне 
сияющие  мраморные  плечи…                                                                       
Уж  близок  вкус  шампанского  вина,
ещё  чуть-чуть  и   зазвенят  бокалы -                                                                                          
Но  маленькая  девочка  больна…
В  глазах  её   печаль  и  веки  алы.

 
                                                            REQUIEM  AETERNAM            
 
                              Эпиграф: «Я  пришёл. Чтобы  имели  жизнь  и  имели  с  избытком» (Еванг. От Иоанна..10:10)

 
Дом  кирпича  удавочками  вниз 
на  плоскости  с  воздушными  шарами,                                                                 
гнилой  луны  желтушечный  стриптиз 
и  кладбище  на  ближней  панораме.                                                            
Огромный  памятник…Под  мраморным  крестом 
двенадцать  тел, искорченных  в  испуге…    
Им  кто-то   обещал, что  нету  муки,
и  счастья  нет, и  всё  придёт…потом.                                                                                             
Не  отражённым  в  лужах  скучно  тут,-
они  полны  туманом  мёрзло-серым…                                                                                                                                                    
Им  надоело  всё, они  пойдут 
к  таким   же   грустным  каменным   Венерам…                                                
Что  ночь, что  день – в отелях  вечный  Свет:
писклявят  скрипки, бряцают  литавры.-                                                                                                
Вчера  здесь  проходили  минотавры,
скуля  о  жителях, которых  больше  нет…                                                                                  
Где  мандарин  пророс  сквозь  мавзолей,
Ло  бабочке  шальной  лепечет  сказку:                                                                             
«Ты  знаешь  ли, как  умер  Дуралей?
Я  говорил  ему, я  пел  ему  так  ласково:

Дом  кирпича  удавочками  вниз 
на  плоскости  с  воздушными   шарами.-                                                                                                    
Возьми  свой  зонт  и  выйди  на  карниз 
и  заскользи  по   мокрому  ногами.                                                                                                                                                
Тебя  поддержит  кто-то  дорогой 
за  судорожно  сжатые  лопатки,                                                                                   
и  глухо  брякнешься  на  тротуар   пустой,
как  падал  лишь  с  игрушечной  лошадки.                                                                                  
Тебе  покажется, что  грудь  твоя  цела,
а  жидкий  мозг  дрожит, как  плёнка  в  луже,-                                                                                                     
но  ты  пойми, могло  бы  быть  и  хуже,
когда  бы  рана, всё  же, зажила.                                                                        
Завоешь  ты, кривя  разбитый  рот,
захлёбываясь  розовою  пенеой,                                                                              
но  через  миг  не  боль,наоборот, -
зевок  свободы  необыкновенной.                                                                                        
Но  не  взлетишь, доверчив, не  во  зле,  
в  пустую  даль  ненужности  ответа,-                                                                                          
ты  не  взлетишь, покуда  на  Земле 
прощенья  литургии я  недопета.                                                                                            
Пристишь, хоть  краем  пятки, не  любя,
тех, чьи  тебя   измучили  надежды,                                                                        
чьи   траурные  ты  носил  одежды,
но,может  быть, ты  в  них  простишь  себя…                                                          
От  этой  жизни  что  ты  сохранишь? –
Лишь  дерзкий   выбор  грани  запрещённой. -                                                                                                                                            
Ведь  Смерть  солжёт, что  падая  взлетишь, -
прощающий, но  всё  же  непрощённый…                                                                         
Последних  шахов  лунный  переблеск,-
с  сеть  комбинаций  матовых  вхожденье,-                                                      
и  черепа   неверно-долгий  треск,
как  продолженье  музыки  паденья.                                                                          
Как  ждали  слов  великих  и  чудес 
в  ослепших  стёклах  мёртвые  фиалки,                                                                         
но  ты  их  обманул, сбежал, исчез…
Как  хитроумны  мудрецы, как  жалки!                                                   
Как   радостно, щекотно  и  тепло 
не  чувствовать, не  знать, не  быть  героем…                                                                                                                         
и  души  новые  не   вымолять  у  слов 
перед  литературным  аналоем…»
 
P.S.:   И  назывался   этот  «дом  кирпича»  Высоким  Исскуством, а  сидевший  в  нём  и  упавший  затем  с  карниза  был  никем  иным, как  Талантливым  Художником  средних  лет, отказавшимся  Творить, чтобы  не  искушать  Бога  в  себе. В  его  комнате  не  было  ничего, кроме  табуретки;  шахматного  столика, в  виде  мольберта (или  наоборот?);  пары-другой   зачитанных  до  дыр  книг;да  ещё  маленькой  статуэтки  из  чёрного  дерева, изображающей, по  слухам, знаменитого  графа  Франца  фон  Вальзегг-Штуппаха, которого  ждал  до  последнего  и  даже  оставил  на  мольберте  фигуры. Говорили, что   граф  был   непревзойдённым  шахматистом, а  кроме  того, изобретателем  новых   веяний  в   исскуствах. О, если  бы  Художник  знал  об  этом  раньше, ведь  Настоящий  Профессионал (Дьявол?)   никогда  не  начинает  игры  ради  пустого  интереса…

Примечание:именно  граф Франц  фон  Вальзег  заказал  Моцарту,незадолго  до  его  смерти   реквием (см. название  стихотворения) 

 
 
                                                            «КОЛЛЕКЦИОНЕР  СМЕРТЕЙ»

                         Эпиграф:  «Vacuum  horeat  natura»  ( лат.: «пустота  боится  природы» - перевёрнутая  цитата  из  Аристотеля)


1.«Слизь  бытия».

Тускнеет  явь  и  тени  оживают,
за  форточкой  ненужная  капель                                                                                                            
на  грани  полночи…Стучит  и  дверь  не  просится…
А  я  б  пустил…мне  странно  одному,
И  ужас  перестал  меня   пугать –
Хотя  б  сейчас  безумный  санитар 
ввалился   с  яростью  налитыми  глазами
и  снова  стал  верёвками  душить,
сочувственно  вышёптывая: «Сволочь»…
…Мой  дивный  мир – палата  номер  Ноль,
пластмассовая  кружка  с  потолком
и  белым  снегом  лета  посреди,
хоть  календарь   изображает  Осень.
Я  стал  хрустальней,- это  не  к  добру,-
Ещё  чуть-чуть  и  зазвенят  осколки,
И  миру  нищему  в  бумажный  котелок
Нежданное  просыпется  богатство…
Я  так  устал  от  рукописей  длинных
С  совиными  глазами  буквы «О»,
С  покалыванием  совы  Минервы
В  затылок  мягкий…Я  хочу  назад,
Но  в   городе  так  много  фонарей
И  мало  мандариновых  деревьев.
И  воробьи -  что  мухи, и  коты
С  павлиньими  пушистыми  хвостами,
С  глазами  фортепьянных  дипломантов,
С  улыбкой  несуществованья…(кошек?)…
Мне  грустно,судорожно  и  смешно,
Мне  хочется  разбиться  от  тоски,
Но  так  легко,хрустальному, разбиться,
Что  потерплю… Задумчивый  щенок
Крылатый, с  телом  длинным  и  вертлявым
Уснул, обвившись  вокруг  ножки  стула.
(Как  он  попал   сюда – мне  неизвестно:
Наверное, от  белых  этих  стен
С  последней  чернотою  отделился,
Их  сделав  ослепительно  пустыми).
Ему  приснился  сон  о  скучных  людях,
Которые  играть  с  ним  не  умели…
Задумчивый  и, очевидно, спящий…
Мне  вспоминается: «И  будет  Ангел  вам
С  крылами  огненными, с  грозным  взором.
Мечом  карающим  разбудит  землю…»               (цитата  из «Апокалипсиса»)
Так  вот  он – Ангел  мой  полусобачий…
Он  появился  именно  таким,
Которому  я  до  конца  поверю
В  последний  раз, тогда, когда  под  солнцем 
Последние  исчезнут  санитары…
 
2.«Графин  хлороформа»
 
И  вот  моя  последняя  молитва,
Наскрябанная   сломанным  ногтём
На  подоконнике, заваленном  бинтами:
 
«Урания, бабочка  смерти,
Прилети  на  мои  именины,-
Посиди  на  холодном  графине,
Отраженьем  любуясь  своим.!
Я  смахну   с  перламутрово-чёрных
Твоих  крыльев  узоры  Инферно,-
И, возможно, прозрачнее  станет
Эта  нежная, тонкая  Смерть…»
 
3.«Черепаховый  набалдашник».(свечка  разгорающаяся) 

А  вот  стихи, написанные  тут  же…
Всё  друг  на  друге (было  мало  места)
И  получилось  чудное  смешенье
Щербатых  слов  в  невероятность  фраз.
Ах, господи, какое  наслажденье
Для  моего  пустого  уголка
Здесь  видеть  зёрна  бесконечных  смыслов,
их  понимать, лелеять  и  из  них
выращивать  миры  воображенья!..
Но  вот  любимое…Писалось  в  стороне,
На  набалдашнике  какой-то  чёрной  трости…
По-видимому  мной…:
 
«Глоток  изящного  ДОБРА,
звенящий  грош  в  картонной  шляпе –
Лишь  только  хрупкая  игра 
в  сентиментально-грубом   крапе.
Расцвечен  жалкой  красотой 
самообман  твой  лопоухий,-
Тот  нищий -  нищий  не  простой,
а  мир  и  вовсе  не  упругий.
Миг  знанья – нищего  ладонь 
в  хохочущую  жмётся  фигу,
Но  тем, кто  распознал  интригу,
она  чиста, как  чист  огонь…
Твоя  лохматая  тоска 
о  подаянии – случайна,
Хоть  суть  для  творчества  легка,
но  лишь  в  ладони  этой – Тайна!
Освободись  от  миражей,
где  Ада  нет, не  нужно  Рая,-
Блаженства  я   на  обещаю,
но  ты  не  мученик  уже».
 
4.«Приидите  в  царствие  моё».
 
Сегодня  был  неочевидный  день:
стеклянной   пряжей   прозвенел  с  стронке
и  скрылся  в  темноту   от  белых  штор
в   седьмые  сутки, как  я  стал  Христом
и  мать  Мария  в  форточке  рассвета
кровавого  так  значаще  смеялась.
Ученики  сегодня  не  пришли…
(Двенадцать  их, порой  казалось  - двое…
Я  плохо  помню…Я, возможно, спал…).
Они  меня   когда-то  невзлюбили,
Не  верили  тому, что говорил,
И  били  больно, и  крутили  руки
Верёвками, считая, что  я  болен;
И  были  в  белом, в  беспросветно-белом
(символика  их  прежних  заблуждений) –
Теперь  они – как  солнцем  залиты…
Борьба  и  мука  в  их  глазах  сияют,
Улыбка  косит  их  щербатый  рот…
И  не  хотят, но  я  меняю  их –
я  знаю  волю  поступать  как  должно,
умею  «как»  и   заставляю  их
достичь  священной  сущности  Апостол.
 
Но  почему-то  тяжело   сейчас…
Вернулась  полночь  с  пением  совиным
И  кваканьем  крылатого  щенка…
Изыди  прочь  глухое  ощущенье
Разгула  Воль, что  мне  открылись  вдруг
В  круженье  набалдашника  на  трости,
которая,  порою,  существует.
Какой-то  не  совсем  типичный  ужас,-
В  нём  что-то  от  восторга  и  надежды,
надежды  безъисходное  сменить
таким  же   безнадёжным  безъисходным,
но  всё  ж  на  миг  почуять  зыбкость  мира,
дыхание  стыдливой  Пустоты
с  наброшенною  нами  же  одеждой.
 
Мозг  в  чадном  напряженье  тяжелеет,
В   свинцово-горькой  дыми  воздух  сух…
Я  становлюсь  напорловину  пуст,
Наполовимну  полон  резонансом,
За  грань  которого    я  неспособен  выйти.
Мне  холодно  и  страшно…Я  один…
Хоть  всемогущ…Мне  кажется, я  чужд
Себе  же  самому, и  нет   Щенка…
Я  пригляделся, – это  был  не  он,-
В  его   глазах   туман  ночных  кошмаров…
Оскал  зубов, кровавая  слюна…
К  тому  же  Ангел  мой  полусобачий
Не  мог  заквакать, будь  хоть  Попугай…
 
Случилось  то  вчера: Он  не  пришёл
И  не  придёт – теперь  я  точно  знаю.
Я  чувствую,что  вот  оно  опять
Сейчас  начнётся  ТЕЛЕИСКУШЕНЬЕ,
И  мозг  едва  ли  выдержит  запрет
на  одурь  тонкую  ответного  «Алло»…
Я  не  смотрю,но  тщётно…- Телефон
Упорно   ждёт  на  столике   вампирном,
Упруго  сжавшись, словно  для  прыжка,
Вибрирует , подрагивая,   трубка  …
Есть  неизвестный  номер  в  голове,
Который  будет   понят  в   миг  последний,
Тогда, когда  потянется  рука
К  проклятой  трубке  и  трёхзначный  выстрел
Мелькнёт  под  пальцем   и  вопьётся  в  ухо
Короткое: «Алло! Я - …..,
По  поводу  потерянной   мной  трости»
(синхронно  слышалось: «утраченного   смысла»)
 
5.«Ночное  фортепиано» (свечка  гаснущая)
. 
Мышонок…Запищал  он  тонко  и  размывчато…
Где-то  рядом, почти  у  самого  уха…
Не  видел  его  никогда, но,появись  он  вдруг,-
Не  смогу  не  узнать  старого  знакомца.
Мне  известно,что  в  определённый  час  ночи,
Когда  ложится  спать, выслеживающая  его  кошка,
Он  залазит  по  занавеске  не  подоконник
И  мечтательно  смотрит  оттуда
На  далёкую  и  существующую  едва  ли  в  нашем  пространстве 
Звезду  «Золотое  яичко»  в  созвездии
Где  «Мышка   бежала  и  хвостиком  вильнула…»…
Его  блестящая  спинка   вожделенно  поблескивает.
нервно   вибрируя  на  призыв  оттуда,
Как  единственная    клавиша  ночного  фортепиано,
на  котором  забывчивый  Музыкант
случайно  оставил  свою  музыку,
устав  выражать  невыразимое…
…Поворачиваюсь  на  бок, приподнимаюсь  на  локте,
Пытаюсь  высмотреть  пищащего  и  скребущегося  зануду,
Среди  раздвинувшихся  складок  одеяла , под  рукой,
 в  живом  лабиринте   перебегающих  теней  и  чуть  дальше…
Но  никогда, никогда  не  зажигать   лампы –
Только  приглядываться, прислушиваться:
Там  ли ? Тут  ли?
Ох,надоел!.. Но  не  смолкай!
Пока  ещё  можно  терпеть  твою  монотонность(повсюду) –
Звучи   зануда!  Замолчишь – совсем  станет  худо,
И  удавит  ужасом  Ночь (проявленного  Воображения),
снова   замкнувшись  в  непроницаемость  Тайны…
…Часто   мне  снятся  сны  о  нём.
Просто  мне  кажется, что  он  выползает  из  моей  головы,
Подвешанной, как  люстра, на   сохлом  проводе  позвоночника.
Затем  он  становится  огромным  ленточным  червём –
Сперматозоидом  паразитического  недосуществования,
Сбросившим   лживый  камуфляж  неземной  красоты   Уробороса.
С  пастью  нетопыря, пригвождённого  лунным  лучом
как  копьём  Михаила-Архангела.
Сплющивается, превращаясь  в   слабое  и  нежное  существо,
Внутри  оплодотворённого  таким  образом  яйца,
Которым   я  становлюсь  снова,
 в  который  раз  провернув  вспять  ВРЕМЯ ,
растворив  внутри  сволего  желтка  то,
что  растворит  меня  позже…
И  так  бесконечно,  за  разом  раз,
Соучавствуя  всему  «криками»  Мунка - 
От  раздавленного  детской  ногой  сверчка 
до  раздолбанной   атомными  взрывами  Японии,
от  задохнувшейся  в  горящей  тайге  лисицы
до  безвинно-сожжённых  заживо  в  Одессе.

Такое  вот, блин, колесо  судьбы (сансара) !
 

© Copyright: Алексей Баландин, 2015

Регистрационный номер №0284353

от 21 апреля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0284353 выдан для произведения:                                                                           СТИХИ   ИЗ  ПРОЗЫ.
 
                                                       Стихи  из  повести  «Время  дерьма  или  Второе  пришествие  Пушкина»
                                              (опубликована  в   альманахе  «Другой  берег» № 2.  Смотреть  на  одноимённом  сайте).

На  берегу  пустынных  волн 
стоял  он  дум  печальных  полн                                                                                                               
и  вдаль  глядел. Пред  ним  широко 
неслася  Волга; бедный  чёлн                                                                                 
по  ней  стремился  одиноко.
По  каменистым  берегам                                                                                                                                                                
бомжи  чернели  тут  и  там;
пятиэтажные  громады,                                                                                                                      
как  лес, неведомый  лучам,
в  миазмах  гнилостного  смрада,                                                   
как  вереница  мертвецов,
застыли  за  спиной  Поэта;                                                                                                          
и  думал  он: «В  конце  концов,
хоть  Петербург  совсем  не  это,                                                                                                            
хоть  это  даже  не  Нева,
но  в  конуре  моей  есть  ванна,                                                                                                
до  завершения  романа  
осталась  лишь  одна  глава».                                                                                                                                              
Смахнул  он  воду  с  котелка,
чихнул, поморщился  слегка.                                                                                                                             
Монументальности  развелен  
очарованье  уж  прошло…                                                                                                                                                           
Он  вспомнил  что-то  из  Нерваля 
и  засмеялся  тяжело,                                                                                                                                             
и  в  горорд  зашагал,  влекомый  
кошмаром   нового   Содома.

 
                «Избранные  места  из  написанных  Пушкиным  в  Покровске  глав  «Онегина»:

1. 
Градоначальником  Евгений 
в  Арманедоне  новом  стал,                                                                                                    
но  власти  беспокойный  гений 
он  на  смиренье  променял.                                                                                        
Мечтатель, знающий, что  важно,
чтоб  людям  жить  не  стало  страшно,                                                  
чтоб  были  души  их  чисты,
когда  уж  закрома  пусты.                                                                                       
...А  мир  уж  был  давно  не  молод,
но  Бог  не  посылал   Гонца…                                                                     
Уж  не  винили  без  конца 
за  грязь  на  улицах  и  голод.                                                                                            
И  был  Евгений  мой  точь-в-точь,
как  тот  Гонец, что  шёл  помочь.
 
Он  говорил: «Чего  вы  ждали?
Как-будто  нам  тут  счастье  есть! -                                                                                                                             
Есть  эволюция  печали,
а  счастье – дьявольская  лесть.                                                                                      
Откиньте  глоупые  надежды,
достаньте  белые  одежды.                                                                             
Пока  не  засосал  толчок,
не  загудел  сливной  бачок.
Поверьте, в  мире  всё  не  ново,
уж  скоро  наши  города
Затопит  раз  и  навсегда 
дерьмо  из  ануса  земного.
Не  спрашивайте , почему,  -
вы  сами  дали  ход  дерьму.
 
…Шло  время. Как-то  утром  ранним,
противогазом  скрыв  лицо,
Таинственный  явился  странник 
за  десять  дней  перед  Концом.
К  Онегину  прищёл  он  в  гости;
а  тот, готовый  на  погосте                                                
блаженство  новое  принять ,
в  гробу  привык  уж  есть  и  спать.
Зловоние  превозмогая,
пришелец  снял  противогаз –
Онегина  озноб  потряс:
«Ты, Ленский?! Прямиком  из  Рая?!» -
«Да  нет, архангел  я  теперь,
меня  другим  аршином  мерь».
 
«Что  ж  ты  пришёл  из  мира  теней 
меня  проклясть  илил  спасти?» -
«Теперь  ты  Ной, а  не  Евгений,
а  Нои  нынче  не  в  чести.
Недаром  я  пришёл  от  Бога,
как  воплощение  упрёка, 
Чтоб   мог  ты  мне   в   глаза  смортреть 
и  сам  спастись  не  захотеть». –
«Да  я  и  сам  хотел  остаться.
Тут  хорошо – покой  и  мрак,
Мы  тут  привыкли  есть  собак 
и…кошек, если  постараться.» -
«Ну, что  же, миссию  свою 
я  выполнил. Адью!» - «Адью!».
 
…Уж  смрад  носился  над  Вселенной 
предчувствием  большой  беды.
Нелепый  шар, невольный  пленный  ,
красивый, как  кусок  еды,
Ускоренно  катил  нас  в  бездну, -
ему  ,вдруг, с  нами  стало  тесно.
Реальности  больная  суть 
с  себя  уж  собралась  смахнуть
Жизнь  неуёмных  паразитов,
сверлящих, рвущих  плоть  Земли,
Нустивших  в  космос  корабли,
чтоб  гадить  на  чужих  орбитах…
Но  кто  ж   проблему  тут  создал? –
Кто  разум  паразиту  дал?....                                                    
 
2.
Пройдя  дорогой, полной  терний,
он  стал  печальней  во  сто  крат.
То - сатанист, то - мирный  гений,
то - комсмунист, то –демократ.
И  так  душа  его  устала,
что  и  предвестия  финала                                                                            
его  развеять  не  могли…
«Reveilez-vous, bell  endormie», -
насвистывал  куплет  он  старый
И  о  деревне   вспоминал,
где  в  оно  время  он  бывал,
Когда  был  Царь, а  комиссары 
лишь  в  наркотическом  дыму
Порой  являлись… не  ему.
 
3.
Что  ж, в  заключенье  долгих  странствий 
попал  Онегин  мой  в  дерьмо.
Не  то, чтоб  позабыться  в  пьянстве,
но  даже  тронуться  умом
Ему  тут  было  невозможно.
Ему  тут  было  просто  тошно!..
Заботясь  о  себе  всерьёз,
платочком  закрывая   нос,
Всё  ж  оптимистом  он  остался 
и, сохраняя  светский  дар,
к  прохожим, словно  их  кошмар,
лишь  по-французски  обращался;
Им  танцевал  порою  степ  
и  получал  за  это  хлеб…
 
4.(заключительные  строки    дописанного  «Онегина»).
 
Ну  что  ж, в  финале  ставлю  точку 
и  более  не  надоесть
Мне человечеству  ни  строчкой –
такая  грустная,вот , честь
Но  ты, бессмертный  Бог  природы,
произведёшь  какого  рода
Разумных  тварей  нам  взамен,
и  где  свидетель  перемен,
Которые  ты  не  осудишь,
и  сколько  раз  исчезнут  вновь
Надежды, мысли  и  любовь,
пока  ты  гнев  свой  не  остудишь,
Пока  не  надоест  одно 
и  то  же   нудное  кино.
 
 
                Стихи  из  повести  «Мёртвая  буква» , опубликованной  в  «Другом  береге» (№ 9)

 
                                                       «Рождественские  стихи. Дети».                                                         

                                      Эпиграфы: «Теперь  мне  уже  больше  не  снятся  звёзды» (Св. Августин).
                                                       «Горек  хлеб  избранных» (из  раннехристианских  апокрифов)

 
Возьми  в  ладошку  колотый  орех 
и  обожгись  рождественскою  свечкой,                                                
слегка  поплачь  сквозь  милый, грустный  смех 
с  пленительной  задумчивостью  детской.                                        
Ты   ждёшь  гостей… И  комнаты  чисты…
Но  гости  эти  долго  не  приходят…                                                                                                        
Глядишь, как  на  стекло  окна  цветы 
морозцы   размечтательно  выводят.                                                                                                     
Ты  ждёшь  гостей, но  гости  не  придут,
хоть  их  присутствию  всегда  ты  сопричастен.-                                                                       
Они  уже  мгновенье  были  тут,
сказав  тебе, сквозь  зыбкий  сон: «Несчастен».                                                                             
А  ты  лишь  мальчик, хрупкий  как  стекло,
с  улыбкою  наивных  упоений.                                                                                      
И  до  сих  пор  тебе  во  всём  везло…
«Но…» -головой  качает  добрый  гений.                                                             
Ещё  ты  только  маленький  зверёк,
мечтающий  уйти  дорогой  Млечной,                                                                    
но,зажигая  робкий  огонёк,
едва  ли  веришь   в  празщдник  скоротечный…

Ждал  и  другой , с  томлением  в  крови,
приход  гостей  единственно  любимых, -                                                                          
и  в  голосе  младенческой  любви 
был  слышен  шорох  снов  неодолимых.                                                                                                              
Он  ждал  гостей, но  знал, что  не  придут…
Они  уж  были  в  снах  его  недавних                                      
лишь  несколько  таинственных  минут,
сказав  ему  опять, что  он – Избранник.                                                           
Он  всё  смотрел, как   ёлка  в  темноте 
сверкала  разноцветною  гирляндой,                                                                            
как  приглашённые  в  весёлой  суете 
по  комнате  рассыпались  нарядной.                                                                         
Там  белый  пух, там  жёлтый  апельсин,
там  кто-то  скачет   и  кричит   овечкой…                                                                                             
Смеются  все, но  грустен  тот, один,
кто  сам  себя  обжёг  горящей  свечкой…                                                                           
А  боли  не  было  и  удивился  он,
и  долго  оставался  с  мрачным  взглядом. -                                       
Был  сердцу  недоступен  боли  стон, -
лишь  злая  грусть, пропитанная  ядом.                                               
Лишь  злая  грусть  к  себе  его  влекла,
на  горький  искус   вынуждая  совесть.-                                                                
Усмешка  тонкая  жестокого  чела 
безумной  жизни  начинала  повесть…                                                                                       
И  выпал  туз  в  колоде  старых  карт –
Везенье  сильных. – Девочка  стояла                                                                         
чуть  поодаль…Мистический  азарт   
его  коснулся – девочка  упала…                                                                                                    
И  так  беззвучно  плакала  она 
и  непонятного  обидчика  жалела,                                                                       
что  в  этот  миг  была  ему  страшна,
хотя  так  кротко  на  него   глядела.                                                                                
И  он  задумался  в  рождест венскую  ночь,
и  доброте  людской  он  не  поверил,                                                  
и   он  хотел  бежать  отсюда  прочь,
но   Кто-то  не  пустил  его  за  двери…
 
Но  превый  тот  и  сам  ведь  не  уйдёт,
кощунственно  не  станет  обжигаться,                                                             
он  даже  этой  двери  не  найдёт,
которая  НЕ  МОЖЕТ   ОТКРЫВАТЬСЯ.                                                                                               
Всё  ж  гости  небывалой  красоты 
ни  к  одному  не  явятся  на  праздник -                                                                   
они  не  ценят  тех, кто  так  чисты 
и  очень  мало  верят  в  сопричастных.                                            
Второй – лишь  в  спешке  собранное  Я  ,-
всё  то   же , что  в  начале  и  не  то  же…                                                                                                   
А  первый – сон, зародыш  бытия:
он  в  будущем   унижен  и  низлдолжен…                                          
Он  долго  будет  ждать, и  Новый  Год 
придёт  к  нему, как-будто  бы  случайно.                                                                                       
И  тот,кто  за  окном  в  тот  миг  пройдёт,
навек  останется  с  неразрешимой  тайной…                        
Отец  - как  брат, и  матьт  была  добра,
но  доброта  их  так  пуста  сегодня!                                                   
Он  чувствует  теперь:  пора, пора  
узнать, что  где-то  есть  края  Господни!                                                           
«Не  улетай!»- лепечет  этот   свет…
«Не  улетай!» - фольгою  серебрится.                                                                        
«Не  улетай!» - мелькает  силуэт 
за  ёлкою  испуганной  волчицы…                                                                        
Ты – маленький, задумчивый  Христос,
готовый  полюбить, но  нерасцветший,-                                                               
ещё  не  выстрадавший  глаз  для  слёз…
Тебе  ещё  не  скоро  станет  легшее…                                               
Не  до  тебя  рождественским  гостям,
тебя  в  худую  щёчку  чмокнет  мама,                                              
и  старый  дед  с  ломотой  по  костям  
в  дверь  позвонит  в  мешком  пустого  хлама.                            
С  пропахшею  бензином  бородой,
с  глазами, яркими  от  злого  алкоголя,                                                                
он, уходя, оставит  за  собой 
подарок  незначительный  до   боли .

Но  девочкам, что  плакали  за  нас –
(мерзавцы  и  гордые  страдальцы?!)-                                                                                
открыта  нами  чаемая  связь 
и  духи  света  им  целуют  пальцы!                                                                                                             
Мы  мнём  их, как  монахи  мнут  цветы,-
непоняты, возвышены  и  строги…                                                            
И  рвём  их, как  последние  мосты,
а  впереди, быть  может, нет  дороги…                                                          
И  потому,  в  рождественскую  ночь,
опустошённому, так   безъисходно  тяжко:                                                                                                     
ведь  не  спасла -  да  и  могла  ль  помочь? -
покинутая   девочка-бедняжка.                                                
Она  глядит  из  дали  снеговой 
невыстраданной, доброю  и  странной,                                                                                 
сочувственно  качнувшей  головой,
уже  такой  безвыходно  желанной…

Уж  скоро  всё  сольётся  в  смутном  сне:
гирлянды, каламбуры, руки, свечи…                                                   
Уж  скоро  грянут  музыкой  в  огне 
сияющие  мраморные  плечи…                                                                       
Уж  близок  вкус  шампанского  вина,
ещё  чуть-чуть  и   зазвенят  бокалы -                                                                                          
Но  маленькая  девочка  больна…
В  глазах  её   печаль  и  веки  алы.

 
                                                            REQUIEM  AETERNAM            
 
                              Эпиграф: «Я  пришёл. Чтобы  имели  жизнь  и  имели  с  избытком» (Еванг. От Иоанна..10:10)

 
Дом  кирпича  удавочками  вниз 
на  плоскости  с  воздушными  шарами,                                                                 
гнилой  луны  желтушечный  стриптиз 
и  кладбище  на  ближней  панораме.                                                            
Огромный  памятник…Под  мраморным  крестом 
двенадцать  тел, искорченных  в  испуге…    
Им  кто-то   обещал, что  нету  муки,
и  счастья  нет, и  всё  придёт…потом.                                                                                             
Не  отражённым  в  лужах  скучно  тут,-
они  полны  туманом  мёрзло-серым…                                                                                                                                                    
Им  надоело  всё, они  пойдут 
к  таким   же   грустным  каменным   Венерам…                                                
Что  ночь, что  день – в отелях  вечный  Свет:
писклявят  скрипки, бряцают  литавры.-                                                                                                
Вчера  здесь  проходили  минотавры,
скуля  о  жителях, которых  больше  нет…                                                                                  
Где  мандарин  пророс  сквозь  мавзолей,
Ло  бабочке  шальной  лепечет  сказку:                                                                             
«Ты  знаешь  ли, как  умер  Дуралей?
Я  говорил  ему, я  пел  ему  так  ласково:

Дом  кирпича  удавочками  вниз 
на  плоскости  с  воздушными   шарами.-                                                                                                    
Возьми  свой  зонт  и  выйди  на  карниз 
и  заскользи  по   мокрому  ногами.                                                                                                                                                
Тебя  поддержит  кто-то  дорогой 
за  судорожно  сжатые  лопатки,                                                                                   
и  глухо  брякнешься  на  тротуар   пустой,
как  падал  лишь  с  игрушечной  лошадки.                                                                                  
Тебе  покажется, что  грудь  твоя  цела,
а  жидкий  мозг  дрожит, как  плёнка  в  луже,-                                                                                                     
но  ты  пойми, могло  бы  быть  и  хуже,
когда  бы  рана, всё  же, зажила.                                                                        
Завоешь  ты, кривя  разбитый  рот,
захлёбываясь  розовою  пенеой,                                                                              
но  через  миг  не  боль,наоборот, -
зевок  свободы  необыкновенной.                                                                                        
Но  не  взлетишь, доверчив, не  во  зле,  
в  пустую  даль  ненужности  ответа,-                                                                                          
ты  не  взлетишь, покуда  на  Земле 
прощенья  литургии я  недопета.                                                                                            
Пристишь, хоть  краем  пятки, не  любя,
тех, чьи  тебя   измучили  надежды,                                                                        
чьи   траурные  ты  носил  одежды,
но,может  быть, ты  в  них  простишь  себя…                                                          
От  этой  жизни  что  ты  сохранишь? –
Лишь  дерзкий   выбор  грани  запрещённой. -                                                                                                                                            
Ведь  Смерть  солжёт, что  падая  взлетишь, -
прощающий, но  всё  же  непрощённый…                                                                         
Последних  шахов  лунный  переблеск,-
с  сеть  комбинаций  матовых  вхожденье,-                                                      
и  черепа   неверно-долгий  треск,
как  продолженье  музыки  паденья.                                                                          
Как  ждали  слов  великих  и  чудес 
в  ослепших  стёклах  мёртвые  фиалки,                                                                         
но  ты  их  обманул, сбежал, исчез…
Как  хитроумны  мудрецы, как  жалки!                                                   
Как   радостно, щекотно  и  тепло 
не  чувствовать, не  знать, не  быть  героем…                                                                                                                         
и  души  новые  не   вымолять  у  слов 
перед  литературным  аналоем…»
 
P.S.:   И  назывался   этот  «дом  кирпича»  Высоким  Исскуством, а  сидевший  в  нём  и  упавший  затем  с  карниза  был  никем  иным, как  Талантливым  Художником  средних  лет, отказавшимся  Творить, чтобы  не  искушать  Бога  в  себе. В  его  комнате  не  было  ничего, кроме  табуретки,  шахматного  столика, в  виде  мольберта (или  наоборот?),  пары-другой   зачитанных  до  дыр  книг, да  ещё  маленькой  статуэтки  из  чёрного  дерева, изображающей, по  слухам, знаменитого  графа  Франца  фон  Вальзегг-Штуппаха, которого  ждал  до  последнего  и  даже  оставил  на  мольберте  фигуры. Говорили, что   граф  был   непревзойдённым  шахматистом, а  кроме  того, изобретателем  новых   веяний  в   исскуствах. О, если  бы  Художнике  знал  об  этом  раньше, ведь   НЕПРОГРЫВАЮЩИЙ  только  ЧЕЛОВЕКУ   Дьявол   никогда  не  начинает  игры    просто  так… (???)

Примечание:именно  граф Франц  фон  Вальзег  заказал  Моцарту,незадолго  до  его  смерти   реквием (см. название  стихотворения) 

 
 
                                                            «КОЛЛЕКЦИОНЕР  СМЕРТЕЙ»

                         Эпиграф:  «Vacuum  horeat  natura»  ( лат.: «пустота  боится  природы» - перевёрнутая  цитата  из  Аристотеля)


1.«Слизь  бытия».

Тускнеет  явь  и  тени  оживают,
за  форточкой  ненужная  капель                                                                                                            
на  грани  полночи…Стучит  и  дверь  не  просится…
А  я  б  пустил…мне  странно  одному,
И  ужас  перестал  меня   пугать –
Хотя  б  сейчас  безумный  санитар 
ввалился   с  яростью  налитыми  глазами
и  снова  стал  верёвками  душить,
сочувственно  вышёптывая: «Сволочь»…
…Мой  дивный  мир – палата  номер  Ноль,
пластмассовая  кружка  с  потолком
и  белым  снегом  лета  посреди,
хоть  календарь   изображает  Осень.
Я  стал  хрустальней,- это  не  к  добру,-
Ещё  чуть-чуть  и  зазвенят  осколки,
И  миру  нищему  в  бумажный  котелок
Нежданное  просыпется  богатство…
Я  так  устал  от  рукописей  длинных
С  совиными  глазами  буквы «О»,
С  покалыванием  совы  Минервы
В  затылок  мягкий…Я  хочу  назад,
Но  в   городе  так  много  фонарей
И  мало  мандариновых  деревьев.
И  воробьи -  что  мухи, и  коты
С  павлиньими  пушистыми  хвостами,
С  глазами  фортепьянных  дипломантов,
С  улыбкой  несуществованья…(кошек?)…
Мне  грустно,судорожно  и  смешно,
Мне  хочется  разбиться  от  тоски,
Но  так  легко,хрустальному, разбиться,
Что  потерплю… Задумчивый  щенок
Крылатый, с  телом  длинным  и  вертлявым
Уснул, обвившись  вокруг  ножки  стула.
(Как  он  попал   сюда – мне  неизвестно:
Наверное, от  белых  этих  стен
С  последней  чернотою  отделился,
Их  сделав  ослепительно  пустыми).
Ему  приснился  сон  о  скучных  людях,
Которые  играть  с  ним  не  умели…
Задумчивый  и, очевидно, спящий…
Мне  вспоминается: «И  будет  Ангел  вам
С  крылами  огненными, с  грозным  взором.
Мечом  карающим  разбудит  землю…»               (цитата  из «Апокалипсиса»)
Так  вот  он – Ангел  мой  полусобачий…
Он  появился  именно  таким,
Которому  я  до  конца  поверю
В  последний  раз, тогда, когда  под  солнцем 
Последние  исчезнут  санитары…
 
2.«Графин  хлороформа»
 
И  вот  моя  последняя  молитва,
Наскрябанная   сломанным  ногтём
На  подоконнике, заваленном  бинтами:
 
«Урания, бабочка  смерти,
Прилети  на  мои  именины,-
Посиди  на  холодном  графине,
Отраженьем  любуясь  своим.!
Я  смахну   с  перламутрово-чёрных
Твоих  крыльев  узоры  Инферно,-
И, возможно, прозрачнее  станет
Эта  нежная, тонкая  Смерть…»
 
3.«Черепаховый  набалдашник».(свечка  разгорающаяся) 

А  вот  стихи, написанные  тут  же…
Всё  друг  на  друге (было  мало  места)
И  получилось  чудное  смешенье
Щербатых  слов  в  невероятность  фраз.
Ах, господи, какое  наслажденье
Для  моего  пустого  уголка
Здесь  видеть  зёрна  бесконечных  смыслов,
их  понимать, лелеять  и  из  них
выращивать  миры  воображенья!..
Но  вот  любимое…Писалось  в  стороне,
На  набалдашнике  какой-то  чёрной  трости…
По-видимому  мной…:
 
«Глоток  изящного  ДОБРА,
звенящий  грош  в  картонной  шляпе –
Лишь  только  хрупкая  игра 
в  сентиментально-грубом   крапе.
Расцвечен  жалкой  красотой 
самообман  твой  лопоухий,-
Тот  нищий -  нищий  не  простой,
а  мир  и  вовсе  не  упругий.
Миг  знанья – нищего  ладонь 
в  хохочущую  жмётся  фигу,
Но  тем, кто  распознал  интригу,
она  чиста, как  чист  огонь…
Твоя  лохматая  тоска 
о  подаянии – случайна,
Хоть  суть  для  творчества  легка,
но  лишь  в  ладони  этой – Тайна!
Освободись  от  миражей,
где  Ада  нет, не  нужно  Рая,-
Блаженства  я   на  обещаю,
но  ты  не  мученик  уже».
 
4.«Приидите  в  царствие  моё».
 
Сегодня  был  неочевидный  день:
стеклянной   пряжей   прозвенел  с  стронке
и  скрылся  в  темноту   от  белых  штор
в   седьмые  сутки, как  я  стал  Христом
и  мать  Мария  в  форточке  рассвета
кровавого  так  значаще  смеялась.
Ученики  сегодня  не  пришли…
(Двенадцать  их, порой  казалось  - двое…
Я  плохо  помню…Я, возможно, спал…).
Они  меня   когда-то  невзлюбили,
Не  верили  тому, что говорил,
И  били  больно, и  крутили  руки
Верёвками, считая, что  я  болен;
И  были  в  белом, в  беспросветно-белом
(символика  их  прежних  заблуждений) –
Теперь  они – как  солнцем  залиты…
Борьба  и  мука  в  их  глазах  сияют,
Улыбка  косит  их  щербатый  рот…
И  не  хотят, но  я  меняю  их –
я  знаю  волю  поступать  как  должно,
умею  «как»  и   заставляю  их
достичь  священной  сущности  Апостол.
 
Но  почему-то  тяжело   сейчас…
Вернулась  полночь  с  пением  совиным
И  кваканьем  крылатого  щенка…
Изыди  прочь  глухое  ощущенье
Разгула  Воль, что  мне  открылись  вдруг
В  круженье  набалдашника  на  трости,
которая,  порою,  существует.
Какой-то  не  совсем  типичный  ужас,-
В  нём  что-то  от  восторга  и  надежды,
надежды  безъисходное  сменить
таким  же   безнадёжным  безъисходным,
но  всё  ж  на  миг  почуять  зыбкость  мира,
дыхание  стыдливой  Пустоты
с  наброшенною  нами  же  одеждой.
 
Мозг  в  чадном  напряженье  тяжелеет,
В   свинцово-горькой  дыми  воздух  сух…
Я  становлюсь  напорловину  пуст,
Наполовимну  полон  резонансом,
За  грань  которого    я  неспособен  выйти.
Мне  холодно  и  страшно…Я  один…
Хоть  всемогущ…Мне  кажется, я  чужд
Себе  же  самому, и  нет   Щенка…
Я  пригляделся, – это  был  не  он,-
В  его   глазах   туман  ночных  кошмаров…
Оскал  зубов, кровавая  слюна…
К  тому  же  Ангел  мой  полусобачий
Не  мог  заквакать, будь  хоть  Попугай…
 
Случилось  то  вчера: Он  не  пришёл
И  не  придёт – теперь  я  точно  знаю.
Я  чувствую,что  вот  оно  опять
Сейчас  начнётся  ТЕЛЕИСКУШЕНЬЕ,
И  мозг  едва  ли  выдержит  запрет
на  одурь  тонкую  ответного  «Алло»…
Я  не  смотрю,но  тщётно…- Телефон
Упорно   ждёт  на  столике   вампирном,
Упруго  сжавшись, словно  для  прыжка,
Вибрирует , подрагивая,   трубка  …
Есть  неизвестный  номер  в  голове,
Который  будет   понят  в   миг  последний,
Тогда, когда  потянется  рука
К  проклятой  трубке  и  трёхзначный  выстрел
Мелькнёт  под  пальцем   и  вопьётся  в  ухо
Короткое: «Алло! Я - …..,
По  поводу  потерянной   мной  трости»
(синхронно  слышалось: «утраченного   смысла»)
 
5.«Ночное  фортепиано» (свечка  гаснущая)
. 
Мышонок…Запищал  он  тонко  и  размывчато…
Где-то  рядом, почти  у  самого  уха…
Не  видел  его  никогда, но,появись  он  вдруг,-
Не  смогу  не  узнать  старого  знакомца.
Мне  известно,что  в  определённый  час  ночи,
Когда  ложится  спать, выслеживающая  его  кошка,
Он  залазит  по  занавеске  не  подоконник
И  мечтательно  смотрит  оттуда
На  далёкую  и  существующую  едва  ли  в  нашем  пространстве 
Звезду  «Золотое  яичко»  в  созвездии
Где  «Мышка   бежала  и  хвостиком  вильнула…»…
Его  блестящая  спинка   вожделенно  поблескивает.
нервно   вибрируя  на  призыв  оттуда,
Как  единственная    клавиша  ночного  фортепиано,
на  котором  забывчивый  Музыкант
случайно  оставил  свою  музыку,
устав  выражать  невыразимое…
…Поворачиваюсь  на  бок, приподнимаюсь  на  локте,
Пытаюсь  высмотреть  пищащего  и  скребущегося  зануду,
Среди  раздвинувшихся  складок  одеяла , под  рукой,
 в  живом  лабиринте   перебегающих  теней  и  чуть  дальше…
Но  никогда, никогда  не  зажигать   лампы –
Только  приглядываться, прислушиваться:
Там  ли ? Тут  ли?
Ох,надоел!.. Но  не  смолкай!
Пока  ещё  можно  терпеть  твою  монотонность(повсюду) –
Звучи   зануда!  Замолчишь – совсем  станет  худо,
И  удавит  ужасом  Ночь (проявленного  Воображения),
снова   замкнувшись  в  непроницаемость  Тайны…
…Часто   мне  снятся  сны  о  нём.
Просто  мне  кажется, что  он  выползает  из  моей  головы,
Подвешанной, как  люстра, на   сохлом  проводе  позвоночника.
Затем  он  становится  огромным  ленточным  червём –
Сперматозоидом  паразитического  недосуществования,
Сбросившим   лживый  камуфляж  неземной  красоты   Уробороса.
С  пастью  нетопыря, пригвождённого  лунным  лучом
как  копьём  Михаила-Архангела.
Сплющивается, превращаясь  в   слабое  и  нежное  существо,
Внутри  оплодотворённого  таким  образом  яйца,
Которым   я  становлюсь  снова,
 в  который  раз  провернув  вспять  ВРЕМЯ ,
растворив  внутри  сволего  желтка  то,
что  растворит  меня  позже…
И  так  бесконечно,  за  разом  раз,
Соучавствуя  всему  «криками»  Мунка - 
От  раздавленного  детской  ногй  сверчка 
до  раздолбанной  природными  катаклизмами  Японии,
от  задохнувшегося  в  горящей  тайге  оленя
до  безвинно-сожжённых  заживо  в  Одессе.

Такое  вот, блин, колесо  судьбы (сансара) !
 

 

"ПОЕЗД "ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ""(оригинальная версия)

Симфония № 2 "Четырёхпорочие"