С темным кожаным стершимся боком
С тёмным кожаным
стёршимся боком
в самом дальнем
укромном углу,
ты, забытый,
стоишь одиноко,
верный лишь
одному ремеслу.
Впрок придуман
людскою нуждою
и почти что
с рождения дан;
но не ты
виноват в том „раскрое"-
верный спутник дорог -
чемодан.
Всю твою
суетливую сущность
ненавидел я,
знал бы ты - как!
Мне другое
намного лучше:
лес, тропа
да простой рюкзак.
Всё же честно
признать хочу я:
были дни -
заодно с тобой,
ни себя,
ни земли не чуя,
как на крыльях,
летел я домой!
Вспомни -
старый мосток деревянный
(я пацан был,
а ты - с портфель),
мы шагали:
ты - лёгкий,
как пьяный - я,
распахнув напоследок
шинель.
А потом
ты всё рос, раздавался,
и с собратьями
разных мастей
по дорогам
со мною катался
с грудой нужных
и прочих вещей.
И в тот год,
что судьбу „проутюжил",
ты опять
своё чрево разъял,
но, оставив
весь мир снаружи,
лишь пожитки
обычные взял.
Даже был бы ты
весь из резины,
всё ж никак
увезти не смог:
беломошник,
речные стремнины,
шум тайги,
глухариный ток.
Наконец
можешь створки захлопнуть,
от замков и ремней
отдохнуть:
ведь втащило нас
в эту Европу
без билета
в обратный путь.
Но с тобой поделюсь
(с кем же кроме),
старый чёрт,
хочешь верь, хочешь - нет,
что храню я
в твоём объёме,
как спасенье,
не взятый билет.
Он незримым флюидом
витает,
но среди
человечьих обуз
всё ж на чашках весов
равняет
мне отстёгнутый,
тяжкий груз.
Постарайся,
храни его дольше -
понимаю,
что вечного нет.
Всё ж - не меньше
(не нужно и больше)
свыше сброшенных
Господом лет.
А когда я свой час
почую
перед гранью,
где нет ничего,
я в тебя
этот стих запакую
и отправлю
бродить одного.
Июнь, 1991
Мёнхенгладбах
С тёмным кожаным
стёршимся боком
в самом дальнем
укромном углу,
ты, забытый,
стоишь одиноко,
верный лишь
одному ремеслу.
Впрок придуман
людскою нуждою
и почти что
с рождения дан;
но не ты
виноват в том „раскрое"-
верный спутник дорог -
чемодан.
Всю твою
суетливую сущность
ненавидел я,
знал бы ты - как!
Мне другое
намного лучше:
лес, тропа
да простой рюкзак.
Всё же честно
признать хочу я:
были дни -
заодно с тобой,
ни себя,
ни земли не чуя,
как на крыльях,
летел я домой!
Вспомни -
старый мосток деревянный
(я пацан был,
а ты - с портфель),
мы шагали:
ты - лёгкий,
как пьяный - я,
распахнув напоследок
шинель.
А потом
ты всё рос, раздавался,
и с собратьями
разных мастей
по дорогам
со мною катался
с грудой нужных
и прочих вещей.
И в тот год,
что судьбу „проутюжил",
ты опять
своё чрево разъял,
но, оставив
весь мир снаружи,
лишь пожитки
обычные взял.
Даже был бы ты
весь из резины,
всё ж никак
увезти не смог:
беломошник,
речные стремнины,
шум тайги,
глухариный ток.
Наконец
можешь створки захлопнуть,
от замков и ремней
отдохнуть:
ведь втащило нас
в эту Европу
без билета
в обратный путь.
Но с тобой поделюсь
(с кем же кроме),
старый чёрт,
хочешь верь, хочешь - нет,
что храню я
в твоём объёме,
как спасенье,
не взятый билет.
Он незримым флюидом
витает,
но среди
человечьих обуз
всё ж на чашках весов
равняет
мне отстёгнутый,
тяжкий груз.
Постарайся,
храни его дольше -
понимаю,
что вечного нет.
Всё ж - не меньше
(не нужно и больше)
свыше сброшенных
Господом лет.
А когда я свой час
почую
перед гранью,
где нет ничего,
я в тебя
этот стих запакую
и отправлю
бродить одного.
Июнь, 1991
Мёнхенгладбах
Нет комментариев. Ваш будет первым!