ГлавнаяСтихиЛирикаМистика и эзотерика → ВПЕРЕД В ПРОШЛОЕ

ВПЕРЕД В ПРОШЛОЕ

26 сентября 2018 - Вик Стрелец
(фантасмагория)

1. Встреча в вечности
.
Было это в две тысячи сотом году. 
Плесневели кувшинки в погасшем пруду, 
на опушке лесной громоздился гранит. 
Медный отсвет изменчивых лунных ланит 
косо падал на камень. А мимо, стройна, 
шла девчонка с античным кувшином вина. 
И как сон был пленителен девичий стан, 
и была возле камня поляна пуста. 

Только отсвет на камне внезапно померк, 
может быть, от случайных небесных помех, 
но у камня взвивалась, ярилась мечта – 
сновидений, забытых легенд маета: 
выбиралась 
душа 
из гранитных 
телес. 

Отражался громадою в омуте лес 
трепетала звезда в заливных небесах, 
над дубравой хоры увязали в басах. 

И соткалась подобная телу душа, 
и стесненно при виде девчонки дыша, 
встрепенулась – прозрачна, бесплотна, как мысль, 
а неслышимый голос в дремотную высь 

уносился: «Белона, Белона, ну, что ж? 
Выколачивать пыль из истлевших рогож, 
силясь краски поблекшие их оживить? 
О, Белона! Мне в голос теперь бы завыть... 
Непреклонность твоя!.. В чем же смысл этих мук?» 
А на древе познаний присвистнул сим
ýрг*, 
стали бледными контуры странной четы... 

«Ладно, Глеб... Но еще ли ты видишь черты? 
И еще ли ты хочешь объятий моих?» 

«Я хочу!..», – чтобы это расслышать, притих 
даже ф
и́нист* бормочущий. 

«Слушай же, Глеб, 
наш союз в преломлении жизни – нелеп. 
Говорила ведь я: как ни горько терять 
этот сладостный бред, эту сказку времен,
этот столь несуразный, немыслимый сон,
но жила я в пучине того бытия,
где твоих и прапращуров быть не могло»...

«Что мне в правде, Белона? Каленой иглой 
ворох тщетных потерь прошивая во тьме, 
суден
и́цы* находят в безвестной тюрьме 
непознавших любовь, и возможно, затем, 
чтобы нам возвратить самый главный тот
е́м, 
тот, что бренность у нас отняла. Если так...»

«Милый Глеб, ты поэт... 
Но мешает пустяк... 
Хорошо... я забуду о правде на миг, 
понадеюсь... Ну что же, меня обними, 
и попробуем... канем с тобой, менестрель, 
под лукавой луной в золотую пастель*»... 

Как печально мерцали Белоны глаза, 
и с ресницы, кипя, покатилась слеза... 
Но отчаянных вежд рассыпая лучи, 
Глеб в объятия грёзу свою заключил... 
Только крикнула скорбно в лесу дребезд
а́*, 
и нашли 
пустоту, 
полыхая, 
уста. 

«Блажь твоих судени́ц... Пряжа дряхлая мойр»... – 
прошептала Белона. 

Вдали вострог
óр* 
отозвался на крик дребезды. И восток 
озарил на кургане упавший листок 
одинокого ильма*. Растаял под ним 
контур девы. В гранит же, Денницей* гоним, 
уходил, исчезал, от отчаянья слеп, 
неприкаянный Глеб. 

И закончится день, и погаснут лучи – 
Хлынет ночь... 
и холодная 
вечность 
в ночи... 

______________
Белона – античное имя  (правильно - Беллона; но я намеренно убрал
одну букву, чтобы не смешивались ЛГ и римская богиня войны 
*Фи́нист, дребезда́, симýрг, вострогóр – птицы славянского эпоса 
*Судени́цы – то же, что парки, мойры – в римской и греческой миф. (богини судьбы)
*пастель -  [тэ], - спрессованные из стёртых в порошок красок мягкие
цветные карандаши без оправы для живописи; живопись этими карандашами.
*Ильм - дерево; иначе – вяз.
*Денни́ца - утренняя звезда, заря (ангел)


2. Сон времени 

И ночь приходила. И все под луной повторялось... 
Уснуло и время, стреножив коней у дубравы, 
и пряжу царица судьбы бесконечную пряла, 
и тучи, скрывая луну, опускали забрало. 

И слышен был шепот ночами: 
«Ты только запомни, 
ты только узнай... 
не пройди, мой несуженый, мимо...». 
И были глаза у античной девчонки иконны, 
а он все шептал и шептал ее древнее имя... 


3. Сто лет спустя 

Бродяга-моряк в океанских скитался просторах. 
Летели за судном скитальца плаксивые чайки. 
Невнятным намеком казались их скорбные стоны, 
туманным намеком на древние чьи-то печали. 

Ночами, когда угасали последние блики, 
луна, как в чадру, укрывалась в лохматые тучи – 
фрагменты картины мелькали во сне, как улики, 
и были видения эти надсадны, тягучи. 

Его в сновидениях мучила некая странность. 
Была в них таежная роща и пруд плесневелый. 
Зияли немыслимых криков отверстые раны 
и пепел лежал, как страницы сгоревшей новеллы. 
Валун у дубравы, курган, что отсвечивал ало 
от ярой луны. И ладони зеленого ильма, 

и прямо под деревом девушка вдруг возникала, 
прекрасна, как вечность, как вечность же – неуловима. 

И девушка эта шептала, в глаза ему глядя: 
«Послушай, любимый, еще ли объятий ты хочешь?», – 
и к черной, небесной, усеянной звездами глади 
Взвивались толпой неуемные шорохи ночи. 

«Ты хочешь объятий, любимый? Еще ли ты хочешь?» –
и шепот гремел, низвергалось шуршанье лавиной, 
и... он просыпался в холодном поту среди ночи.
Зевал океан необъятною пастию львиной. 

Погожей весною, когда отзвенели капели, 
а в снежных распутных садах откипело цветенье, 
на берег сошел он однажды из водной купели. 

От леса на дол ниспадали причудливо тени. 

Слоняясь по местности, к пестрой ватаге туристов, 
пристроился он, неизбывной тоскою томимый. 
Казалось, что время не движется ныне и присно, 
казалось, что главное что-то проносится мимо. 

На камень гранитный указывал гид, объясняя. 
Он слушал вполуха, не зная, зачем ему это. 
Лесная проныра – цыганка дубрав записная –
кукушка считала кому-нибудь многие лета 
и сбилась со счета. «Кому же вещунья кукует? – 
моряк усмехнулся. – Понять это стоило мне бы. 
И что говорит проводница? Легенду какую...», – 
он вслух произнес... 
И тогда распахнулись вполнеба 
глаза проводницы под тонко очерченной бровью, 
в их синих глубинах загадки клубились, мелькали, 
а небо за ней истекало закатною кровью. 

Сказала она: «О любви, осененной веками»... 
И канули в небыль туристы, вокруг потемнело, 
скукожилась тишь; ни кукушки, ни торной дороги, 
курган обозначился – въявь это было, во сне ли, 
но финист* ворчал в отдаленье и сеял тревогу... 
Блестящие нити незаданных терпких вопросов 
вились, заплетались, мерцали вокруг этой пары... 
А в мире действительном... были туристы. И росы, 
вечерние росы на травы зеленые пали...
«Печальны бывают любви перепутья, тернисты...» –
такими словами закончила речь проводница.
В автобус садились, взволнованы сказом, туристы,
и падали тени на их изумленные лица.

Моряк же у камня томился в сумятице мыслей
и думал: вот напасть какая! Да болен я, что ли?!
Ведь было все так, будто сон золотой проявился,
а это лишь тень... или отзвук похожих историй...

«Простите!» – услышал он голос несмелый и тихий.
Моряк не поверил себе, но когда обернулся,
в сгустившихся сумерках будто взорвáлись шутихи, 
и ветви у ильма зеленого сделались русы.

Под ильмом в тени проводница стояла и робко
звучал ее голос: «Простите, но мне показалось...» –
«И мне, ведь и мне показалось», – сказал он торопко...

От лунного зарева камень отсвечивал ало...
«Так странно, – стесненно сказала она, – но в новелле
написано вот что: однажды безлунною ночью
девчонка решила – неведенье это не дело,
и друга спросила: еще ли объятий ты хочешь?»...
И тут же увидел моряк, будто птицы преданий, 
звеня оперением медным, расселись на елях.
увидел как хвоя от их вековечных рыданий
от стонов, диковинных всхлипываний порыжела.
Увидел как гид, словно в танце тихонько качаясь,
тоскует и смотрит, и смотрит, и взгляд ее светел,
и в нем отражается древней легенды начало,
и гривою медных волос забавляется ветер.

И крикнул моряк: 
«Судени́цы! Намеки! Интриги!..
О, да! Я хочу!.. Но ведь мойрам удобней не слышать!».
«Еще ли ...», – взрывались аккорды – и пали вер
и́ги...
«Еще ли...», – и кода в басах возносилась все выше.

Его визави прошептала: 
«Твои судени́цы
не так уж беспечны. Как, впрочем, и старые пряхи».
Моряк же растерянно глянул в глаза проводницы,
и ясно увидел в них вечность восставшей из праха,
увидел, как плещется вечность в глазищах бездонных,
исчез и курган, и гранитный рассыпался склеп,
и вдруг произнес он: 
«О, Господи!..
Ты ли...
Белона?!».
И шепот услышал: 
«Ну здравствуй, 
несуженый Глеб».


Эпилог

Кувыркалась в предсмертной агонии ночь, 
и вечность, похожая на огромную черную кошку, 
клубком сворачивалась у ног.

© Copyright: Вик Стрелец, 2018

Регистрационный номер №0425993

от 26 сентября 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0425993 выдан для произведения: (фантасмагория)

1. Встреча в вечности
.
Было это в две тысячи сотом году. 
Плесневели кувшинки в погасшем пруду, 
на опушке лесной громоздился гранит. 
Медный отсвет изменчивых лунных ланит 
косо падал на камень. А мимо, стройна, 
шла девчонка с античным кувшином вина. 
И как сон был пленителен девичий стан, 
и была возле камня поляна пуста. 

Только отсвет на камне внезапно померк, 
может быть, от случайных небесных помех, 
но у камня взвивалась, ярилась мечта – 
сновидений, забытых легенд маета: 
выбиралась 
душа 
из гранитных 
телес. 

Отражался громадою в омуте лес 
трепетала звезда в заливных небесах, 
над дубравой хоры увязали в басах. 

И соткалась подобная телу душа, 
и стесненно при виде девчонки дыша, 
встрепенулась – прозрачна, бесплотна, как мысль, 
а неслышимый голос в дремотную высь 

уносился: «Белона, Белона, ну, что ж? 
Выколачивать пыль из истлевших рогож, 
силясь краски поблекшие их оживить? 
О, Белона! Мне в голос теперь бы завыть... 
Непреклонность твоя!.. В чем же смысл этих мук?» 
А на древе познаний присвистнул симург*, 
стали бледными контуры странной четы... 

«Ладно, Глеб... Но еще ли ты видишь черты? 
И еще ли ты хочешь объятий моих?» 

«Я хочу!..», – чтобы это расслышать, притих 
даже финист* бормочущий. 

«Слушай же, Глеб, 
наш союз в преломлении жизни – нелеп. 
Говорила ведь я: как ни горько терять 
этот сладостный бред, эту сказку времен,
этот столь несуразный, немыслимый сон,
но жила я в пучине того бытия,
где твоих и прапращуров быть не могло»...

«Что мне в правде, Белона? Каленой иглой 
ворох тщетных потерь прошивая во тьме, 
суденицы* находят в безвестной тюрьме 
непознавших любовь, и возможно, затем, 
чтобы нам возвратить самый главный тотем, 
тот, что бренность у нас отняла. Если так...»

«Милый Глеб, ты поэт... 
Но мешает пустяк... 
Хорошо... я забуду о правде на миг, 
понадеюсь... Ну что же, меня обними, 
и попробуем... канем с тобой, менестрель, 
под лукавой луной в золотую пастель»... 

Как печально мерцали Белоны глаза, 
и с ресницы, кипя, покатилась слеза... 
Но отчаянных вежд рассыпая лучи, 
Глеб в объятия грёзу свою заключил... 
Только крикнула скорбно в лесу дребезда*, 
и нашли 
пустоту, 
полыхая, 
уста. 

«Блажь твоих судениц... Пряжа дряхлая мойр»... – 
прошептала Белона. 

Вдали вострогор* 
отозвался на крик дребезды. И восток 
озарил на кургане упавший листок 
одинокого ильма*. Растаял под ним 
контур девы. В гранит же, Денницей гоним, 
уходил, исчезал, от отчаянья слеп, 
неприкаянный Глеб. 

И закончится день, и погаснут лучи – 
Хлынет ночь... 
и холодная 
вечность 
в ночи... 

______________
Белона – античное имя  (правильно - Беллона; но я намеренно убрал
одну букву, чтобы не смешивались ЛГ и римская богиня войны 
*Финист, дребезда, симург, вострогор – птицы славянского эпоса 
*Суденицы – то же, что парки, мойры – в римской и греческой миф.
*Ильм - дерево; иначе – вяз.


2. Сон времени 

И ночь приходила. И все под луной повторялось... 
Уснуло и время, стреножив коней у дубравы, 
и пряжу царица судьбы бесконечную пряла, 
и тучи, скрывая луну, опускали забрало. 

И слышен был шепот ночами: 
«Ты только запомни, 
ты только узнай... 
не пройди, мой несуженый, мимо...». 
И были глаза у античной девчонки иконны, 
а он все шептал и шептал ее древнее имя... 


3. Сто лет спустя 

Бродяга-моряк в океанских скитался просторах. 
Летели за судном скитальца плаксивые чайки. 
Невнятным намеком казались их скорбные стоны, 
туманным намеком на древние чьи-то печали. 

Ночами, когда угасали последние блики, 
луна, как в чадру, укрывалась в лохматые тучи – 
фрагменты картины мелькали во сне, как улики, 
и были видения эти надсадны, тягучи. 

Его в сновидениях мучила некая странность. 
Была в них таежная роща и пруд плесневелый. 
Зияли немыслимых криков отверстые раны 
и пепел лежал, как страницы сгоревшей новеллы. 
Валун у дубравы, курган, что отсвечивал ало 
от ярой луны. И ладони зеленого ильма, 

и прямо под деревом девушка вдруг возникала, 
прекрасна, как вечность, как вечность же – неуловима. 

И девушка эта шептала, в глаза ему глядя: 
«Послушай, любимый, еще ли объятий ты хочешь?», – 
и к черной, небесной, усеянной звездами глади 
Взвивались толпой неуемные шорохи ночи. 

«Ты хочешь объятий, любимый? Еще ли ты хочешь?» –
и шепот гремел, низвергалось шуршанье лавиной, 
и... он просыпался в холодном поту среди ночи.
Зевал океан необъятною пастию львиной. 

Погожей весною, когда отзвенели капели, 
а в снежных распутных садах откипело цветенье, 
на берег сошел он однажды из водной купели. 

От леса на дол ниспадали причудливо тени. 

Слоняясь по местности, к пестрой ватаге туристов, 
пристроился он, неизбывной тоскою томимый. 
Казалось, что время не движется ныне и присно, 
казалось, что главное что-то проносится мимо. 

На камень гранитный указывал гид, объясняя. 
Он слушал вполуха, не зная, зачем ему это. 
Лесная проныра – цыганка дубрав записная –
кукушка считала кому-нибудь многие лета 
и сбилась со счета. «Кому же вещунья кукует? – 
моряк усмехнулся. – Понять это стоило мне бы. 
И что говорит проводница? Легенду какую...», – 
он вслух произнес... 
И тогда распахнулись вполнеба 
глаза проводницы под тонко очерченной бровью, 
в их синих глубинах загадки клубились, мелькали, 
а небо за ней истекало закатною кровью. 

Сказала она: «О любви, осененной веками»... 
И канули в небыль туристы, вокруг потемнело, 
скукожилась тишь; ни кукушки, ни торной дороги, 
курган обозначился – въявь это было, во сне ли, 
но финист* ворчал в отдаленье и сеял тревогу... 
Блестящие нити незаданных терпких вопросов 
вились, заплетались, мерцали вокруг этой пары... 
А в мире действительном... были туристы. И росы, 
вечерние росы на травы зеленые пали...
«Печальны бывают любви перепутья, тернисты...» –
такими словами закончила речь проводница.
В автобус садились, взволнованы сказом, туристы,
и падали тени на их изумленные лица.

Моряк же у камня томился в сумятице мыслей
и думал: вот напасть какая! Да болен я, что ли?!
Ведь было все так, будто сон золотой проявился,
а это лишь тень... или отзвук похожих историй...

«Простите!» – услышал он голос несмелый и тихий.
Моряк не поверил себе, но когда обернулся,
в сгустившихся сумерках будто взорвáлись шутихи, 
и ветви у ильма зеленого сделались русы.

Под ильмом в тени проводница стояла и робко
звучал ее голос: «Простите, но мне показалось...» –
«И мне, ведь и мне показалось», – сказал он торопко...

От лунного зарева камень отсвечивал ало...
«Так странно, – стесненно сказала она, – но в новелле
написано вот что: однажды безлунною ночью
девчонка решила – неведенье это не дело,
и друга спросила: еще ли объятий ты хочешь?»...
И тут же увидел моряк, будто птицы преданий, 
звеня оперением медным, расселись на елях.
увидел как хвоя от их вековечных рыданий
от стонов, диковинных всхлипываний порыжела.
Увидел как гид, словно в танце тихонько качаясь,
тоскует и смотрит, и смотрит, и взгляд ее светел,
и в нем отражается древней легенды начало,
и гривою медных волос забавляется ветер.

И крикнул моряк: 
«Суденицы! Намеки! Интриги!..
О, да! Я хочу!.. Но ведь мойрам удобней не слышать!».
«Еще ли ...», – взрывались аккорды – и пали вер
и́ги...
«Еще ли...», – и кода в басах возносилась все выше.

Его визави прошептала: 
«Твои суденицы
не так уж беспечны. Как, впрочем, и старые пряхи».
Моряк же растерянно глянул в глаза проводницы,
и ясно увидел в них вечность восставшей из праха,
увидел, как плещется вечность в глазищах бездонных,
исчез и курган, и гранитный рассыпался склеп,
и вдруг произнес он: 
«О, Господи!..
Ты ли...
Белона?!».
И шепот услышал: 
«Ну здравствуй, 
несуженый Глеб».


Эпилог

Кувыркалась в предсмертной агонии ночь, 
и вечность, похожая на огромную черную кошку, 
клубком сворачивалась у ног.
 
Рейтинг: +11 478 просмотров
Комментарии (16)
Татьяна Петухова # 26 сентября 2018 в 21:26 +1
Вот это да! Какое буйство фантазии,дорогой Вик, похоже, Вы всё пропустили через себя.каждого ЛГ. Впечатляет!!!!!!
Вик Стрелец # 29 сентября 2018 в 00:35 +2
Спасибо, Танечка! Очень рад впечатлениям! )
Пронькина Татьяна # 26 сентября 2018 в 21:45 +2
Изумительно замечтательно! Впечатлили, дорогой Вик! Красивая вещь! buket3
Вик Стрелец # 29 сентября 2018 в 00:36 +1
Мой поклон, Пронюшка! )
Сергий Дугулман-Тщевский # 26 сентября 2018 в 22:17 +2
Вот это история. Вот это уровень. Мои немые аплодисменты. Я забыл, где нахожусь просто. И кажется находился у Вас там, в фантасмагории. До чего потрясающее место, надо сказать. Там и боль, и робость, и вечность, и... Чего там только нет. Словно проснулся вот сейчас вот и пытаюсь вспомнить, что мне приснилось. Да какой там сон. Кажется, сердцу удалось прожить эти события. Потрясающе. Можно сказать, нет слов))) только мои немые аплодисменты)
Вик Стрелец # 29 сентября 2018 в 00:37 +1
Сереж, знаешь, ты даже и в комментариях остаешься поэтом. Очень рад твоим реакциям! )
Владимир Перваков # 26 сентября 2018 в 23:33 +1
Очень, очень впечатляет такое путешествие от строчки к строчке!
Замечательно! super
Вик Стрелец # 29 сентября 2018 в 00:38 +1
Рад вам, Владимир! Большое спасибо!)
Ивушка # 27 сентября 2018 в 04:42 +1
удивительная легенда о любви
мне очень понравилось произведение
спасибо
Вик Стрелец # 29 сентября 2018 в 00:39 +1
Ивушка! Моя искренняя благодарность! Доброго бвбьего лета! )
Анна Гирик # 27 сентября 2018 в 20:28 +1

Как интересно!! Потрясающее произведение!!
Вик, мой Вам восторг и восхищение!!
Браво, браво!!

Вик Стрелец # 29 сентября 2018 в 00:40 +1
Анечка, моя огромная признательность!!! )
ORIT GOLDMANN # 7 октября 2018 в 22:25 0
Душа всё парит, не может сдержаться1
Для этого стоит и жить и сражаться!
Средиземного тепла подарю немножко
К берегам далёким к Вику на ладошки!
Глубокое многомерное стихотворение Точку не ставлю
С уважением !!! 50ba589c42903ba3fa2d8601ad34ba1e
Вик Стрелец # 9 ноября 2018 в 23:49 0
Большое спасибо, ORIT! И за экспромт - особо!!!
Добрых времен!)
Сергей Гридин # 8 октября 2018 в 13:20 0
Прекрасная фантазия, спасибо, Вик!
Вик Стрелец # 9 ноября 2018 в 23:50 0
Мой благодарный поклон, Сергей!
Добрых времен!)