Когда мои усы скручивались,
И волосы были чёрными,
Носил я узкие брюки
И алмазную шпильку,
Был отличным валетом сердец,
Использовал много уловок.
Но когда седину стал показывать - Лузер!
Новое поколение девочек
Смеялось надо мной, не опасаясь меня,
Не было более захватывающих приключений
Когда был почти прострелен бездушным дьяволом,
Но только грязные дела, жареные дела
Из других дней и других людей.
А время шло, пока я не поселился у
Майеровой рыгаловки,
С едой на скорую руку, серой, беспорядочной,
Беззубый отброс, просёлочный Дон Жуан. . . .
Существует могучий оттенок того кто здесь поёт
Об одной по имени Беатрис;
И теперь понимаю, что сила,
которая сделала его великим,
Опустила меня к отбросам жизни.
*Lucius Atherton
*
When my moustache curled,
And my hair was black,
And I wore tight trousers
And a diamond stud,
I was an excellent knave of hearts and took many a trick.
But when the gray hairs began to appear--
Lo! a new generation of girls
Laughed at me, not fearing me,
And I had no more exciting adventures
Wherein I was all but shot for a heartless devil,
But only drabby affairs, warmed-over affairs
Of other days and other men.
And time went on until I lived at
Mayer's restaurant,
Partaking of short-orders, a gray, untidy,
Toothless, discarded, rural Don Juan. . . .
There is a mighty shade here who sings
Of one named Beatrice;
And I see now that the force that made him great
Drove me to the dregs of life.