Помочь сайту
Поздравления
Надежда была. Стихи 1988-2010 годов
Виктор Федорчук
НАДЕЖДА БЫЛА
Стихи 1988–2010 годов
Санкт-Петербург 2013
ББК 84 Р7
Ф 33
Федорчук В.Н.
Ф 33 Надежда была. Стихи1988–2010 годов. – СПб.: Изд-во Политехнического унта,
2013. – 94 с.
В сборник включены стихотворения, написанные в связи с общественными событиями последних 20–25 лет. В них выражены (часто в форме развёрнутых метафор) те чувства к своей стране, обществу и отдельному человеку, которые возникали у автора в то время.
В.Н. Федорчук – автор пяти стихотворных сборников: «Брезозор. Стихи периода легкой смуты» (СПб, 1997), «Стекло. Стихи о частности» (СПб: Лицей, 1999), «На берегу несинего моря» (СПб: СПбГПУ, 2007), «После зимы. Стихи разных лет» (СПб: СПбГПУ, 2007), «Речка Устья. Стихотворный рассказ об одной русской местности» (СПб: СПбГПУ, 2003, 2008).
Редактор Я.В. Чернявская
Оригинал-макет и художественное оформление Е.В. Ершовой
ISBN 5-7422-1512-6 © Федорчук В.Н., 2013
© СПбГПУ, 2013
От автора
В книгу вошли стихи конца 1980-х годов и более поздние, но только те, которые были особенно тесно связаны с происходящими в СССР и России общественными переменами. Конечно, трудно разделить настроения, складывающиеся под влиянием общественной и личной жизни. Однако могу с уверенностью сказать, что первостепенное значение в качестве побудительного мотива для написания собранных здесь стихов, имели именно происходившие в то время события общественной жизни. Поэтому надеюсь, что предлагаемая читателю книга отражает настроения своего времени, хотя, конечно, только в зеркале восприятия автора.
Часть из помещенных в книгу стихов была ранее опубликована в предыдущих сборниках автора («Брезозор», «Стекло», «Речка Устья», «После зимы»). Значительная часть стихотворений ранее не публиковалась. В них иногда осуществлялась редакторская правка, в том числе некоторые стихи были озаглавлены. Смысловых поправок не производилось, хотя впечатления автора о событиях прошедшего времени не остались без изменений. Стихи расположены в том порядке, в котором были написаны. Для названия сборника использованы заключительные слова песни Б. Окуджавы «На Сретенке ночной».
1988 – август 1991
Гребцы
Удар – и мачта снесена,
Скала – у борта...
Нас била вязкая волна
Вблизи от порта.
Нам было трудно, молодым,
Пробиться к морю:
В горящей бухте – горький дым,
А мы – в раздоре.
Менялись кормчие не раз,
Ладью мотало.
Гребцы с трудом держали галс,
Что был сначала.
Не каждый кормчий доверял
Гребцам умелым,
Он иногда крутил штурвал,
Мешая делу.
Не каждый сохранил гребец...
Кто – жизнь, кто душу.
Но отплываем, наконец,
От дымной суши.
Заходит солнце за кормой,
Встает – с форштевня.
Нам воздух нравится морской,
А не харчевный.
Гребли мы, кажется, не зря,
Просторней стало.
Мы верим в вольные моря,
А не в причалы.
По лесу
Тихо. Сумрак. Сверху – морось.
Ни ветринки, ни луча.
Только внутреннюю скорость
Ощущаем мы сейчас.
Хлам подножный. Спотыканье.
Паутина на губах.
Только ясное сознанье
Разнесет последний страх.
Кровососов песнопенье,
Сухостойное старьё.
Только вечностью движенья
Одолеем комарьё.
* * *
Переживем свои напасти
И двинем к временам иным.
Окно, распахнутое настежь,
Теперь закрыть уж не дадим.
Хранитель чистоты покоев
Отпрянул к мутному стеклу
При виде выцветших обоев
И пятен бурых на полу.
Свет лечит от былых иллюзий,
А спесь сбивают – сквозняки...
Здесь жили должности и люди;
Они друг другу – чужаки.
Здесь было грязно, полусыто
И разговор – как на плацу.
За шаг к окну, что чуть помыто,
Бывало, били по лицу.
Здесь часто обходились спальней,
Не помышляя с неких пор
Помыть в квартире коммунальной
Санузел, кухню, коридор.
И вот настал непоказушный
Воскресник – силами жильцов.
Да, нынче жарко. Но – не душно,
И видно каждое лицо.
Отходит время чиновластья
Еще живых жилищных служб.
Окно, распахнутое настежь –
Надежда затворённых душ.
Песня
(Из книги «Стекло»)
Там, где реки текут полноводные,
холодные, холодные,
Где немного людей, но полно птичьих стай,
Мы там жили простыми заботами,
свободные, свободные,
Там любили друг друга и весь этот край.
Жили трудно, но были упорны мы,
гордые, гордые,
Сами думали править своею судьбой,
Сами тропы проделали торные
скоро мы, скоро мы,
На вечерней заре возвращались домой.
Было мало там соли и колоса,
золота, золота,
Но зато много леса и вольных зверей.
Мы не знали душевного холода
смолоду, смолоду,
Были рады встречать незнакомых гостей.
Мы простые законы старинные
приняли, приняли –
Никогда не валялись в ногах и в пыли,
Пели славу лишь небу единому,
синему-синему,
А людей не боялись и честь берегли.
Забывать те приметы и радости
надо ли, надо ли?
Наше время сверкнуло, как солнечный блик.
С неба звезды огромные падали,
падали, падали,
На земле, не смолкая, струился родник.
Там, где реки текут полноводные,
холодные, холодные,
Где мы были когда-то, а может, – и нет,
Мы там жили простыми заботами,
свободные, свободные,
Но хотели другого тысячу лет.
На рассвете
России стылые равнины,
Туман неверный.
Растаял снег, но выпал иней –
Весна, наверно.
Как здесь томительны рассветы,
Как знобко утром.
Как долго не дождаться ветра,
Как небо мутно.
Здесь купол ясный уничтожен,
Лучи померкли.
Какая боль, о боже, боже,
От этой церкви!
Распяли здесь своих предтечь,
Да и пророков.
О, хоть бы что-нибудь извлечь
Из тех уроков.
Здесь срублен лес, а луг некошен:
Страна – не наша?
Какая боль, о боже, боже,
От этой пашни!
Восходит, наконец, светило,
Отходит стужа.
О только бы хватило силы
Пахать поглубже!
И в землю зерна заложить,
А не бриллианты,
И не полоть, и не косить
Свои таланты.
Здесь каждый был давно стреножен
Глубоким снегом.
Какая боль, о боже, боже,
За человека!
Не у других – у нас внутри
Нашлись изъяны.
О только б перестать дурить
Себя обманом!
И не считать, что в наших бедах
Мороз повинен:
Да, коротко в России лето,
Но день то длинен,
И хватит света, чтоб раскрыть
Любые лица,
Застои душ своих промыть
И измениться,
И долг отдать своей земле,
Домам и храмам,
Хребтом опять не заболеть,
Держаться прямо,
И передать источник силы
В рассветных муках
Сынам и дочерям России,
Вернее –
Внукам.
Господа
(Памяти КПСС)
Простились, а всё ж не забыли.
И прошлое нам не даёт
Откинуть вчерашние крылья –
Летим день и ночь напролёт.
Земля далеко под ногами,
Не чуем тепла от неё.
Неужто природа такая –
Есть новое наше жильё?
Здоровье ослабло навечно,
Подводит и зренье, и слух,
Раздуло нас воздухом встречным,
А светоч старинный потух.
Летим, на своих натыкаясь,
Пустынных пространств господа.
Худая погода, худая:
Летим и не знаем – куда.
Лишь крылья свистящие слышим,
Рекордную взяв высоту.
Но к солнцу – не ближе, не ближе,
Летим от земли – в пустоту.
* * *
От людей или Бога
Еле видимый свет?
Безнадёжных уроков,
Может, вовсе и нет?
...Было знобко и страшно,
Бесполезно кричать:
То – четвертую,
Нашу
Снял Он, молча, печать.
Бесконечные судьбы,
Как листвы круговерть,
Среди леса и тундры
Натыкались на смерть.
В равнодушной России,
В гнусно-сером дыму
Эти судьбы скосили.
Как понять – почему?
Успокаивать бросьте
Тем, что ныне видней
Безымянные кости
Рвов, полей, лагерей.
Нехороненных нами
Мы еще не смогли
Пусть – числом,
Именами
Вознести из могил.
Нам бы, вздрогнув, проснуться,
Иней с сердца содрать,
Поминальник наш куцый
До конца дописать.
Чтоб из нас и России
Гнусно-серость ушла,
Надо грянуть –
в какие
Колокола?!
...Выше вещих пророчеств
Горечь судеб и лет.
Только будет ли прочен
Коня бледного след?
Страна
У нас здесь каждый шаг – не пустяк:
Не любим того, кто умней, кто богаче...
Не дождь, не ветер,
А время и мрак
Свечи погасят.
Но будут многие – всё же гореть,
С временем мрачным спорить,
А мы – молиться на них,
Но не сметь
Вспыхнуть от горя.
Когда же себя мы закончим кружить,
Когда же исчезнет это занудство?
Неужто, как раньше, –
От спичек чужих
Свечи зажгутся?
2–11.01.91
Поколение
(Из книг «Брезозор» и «После зимы»)
Мы - весенний снег,
Лишь разбег для рек.
Мы - зимы итог,
Мы - воды исток.
Мы, водою став, -
Лишь толчок для трав.
Всё, что сверх зимы,
То уже не мы.
Наш недолог век,
Мы - весенний снег.
Сентябрь 1991 – 1993
Россия и власть
(Из книги «Брезозор»)
Так было и раньше,
Так было и раньше,
Ведь траур не кончен и страх не затих:
Невеста - в чёрно-седом одеянье
И в красной одежде – жених.
Они не любили друг друга, но всё же
Была между ними тёмная страсть.
Невесту-Россию к брачному ложу
Вел тот, кто выхватил власть.
Наряжены в серое шумные гости,
Завешаны все зеркала;
Растоптаны зёрна, обглоданы кости,
Допиты вина дотла.
То плач за столом, то смеха раскаты,
То липкий словесный елей.
Но дышит покоем белая скатерть,
Покоем снежных полей.
Все грубы, и грязны, и пьяны без меры,
Но смеют надежду иметь,
Что эта невеста достигнет бессмертья,
Пройдя замужество-смерть.
За окнами тихо, сумрак неверный,
А здесь – пророчат счастье волхвы.
Улыбка горит на устах невесты,
Глаза у неё – вдовы.
Никто не понял,
Никто не поверил,
Но – дрогнул дубовый пол,
И пламя свечей метнулось от двери,
И кто-то – в красном –
Вошёл.
Просто – жить
(Из книги «Брезозор»)
Просто – жить,
Поддаться качке
Неразгаданной волны,
Не уснуть бы только в сказке
Отходящей новизны.
Не спешить грести,
Не верить
В то, что мне судьбой дано
Различить туманный берег
И таинственное дно.
Ощутить:
Прекрасна близость
Тех, кто здесь
со мной,
сейчас,
И желать, чтоб дольше длились
Всплески тихих волн для нас.
Не искать в морской природе
Твердокаменных примет,
Не смотреть, куда уходит
От кормы блестящий след.
Не сводить с прошедшим счеты,
И не двигать время вспять,
И забрызганные щеки
Перед морем не скрывать.
Не держи меня, поле
(Из книги «Брезозор»)
Не держи меня, поле льняное,
В этой слякотной русской глуши.
Отпусти меня в нечто иное.
Отпускаешь?
Так прикажи!
Прикажи оторваться от грязи,
Подняться,
Встать на дыбы,
Держась не за хлипкие прясла,
А за двойные
Стальные столбы.
Прикажи непутёвому сыну
Обратиться в летучий прах,
А иначе – как же я сгину
С этой глиной на сапогах?
Я прирос к диковатым дорогам,
Уклоняющимся от шоссе.
И готов бы уйти, да богом,
Русским богом
Пронзен, как все.
Надвигается время иное
На меня и глубинную Русь.
Не держи меня, поле льняное,
Я сам за тебя держусь.
* * *
Нас разделяет тёмная река –
Миры, века,
Соединяет же – полоска суши –
Большие души.
Пусть их на свете больше нет,
Но виден след.
В Угличе
(Из книги «Брезозор»)
Не зарезали царевича Димитрия,
Сам упал он, дергаясь, на нож...
Нет, не взяли нас коварной хитростью:
Русских просто так не проведёшь.
Нет, не запугали нас казённые
Люди, что шныряли по ночам,
Мы без них, давно плетьми пленённые,
Кланялись живым мощам.
К нам для пропаганды равнодушия
Чужаки не посылали рать,
Это мы, самим себе послушные,
Научились руки умывать.
И совсем не люди протокольные
Предписали жить в глухой ночи,
Сами слишком долго волю вольную
Ожидали, лёжа на печи.
Это мы над нашей русской местностью
Учинили удалой разбой,
Оправдав его богатством, бедностью
И угрозой от страны чужой.
Нас никто другой не обезличивал
И в бесштанные не загонял полки,
Сами упивались тем, что нищие,
Но зато духовно высоки.
Нас не строгими законами измучили.
Что – законы?! Кто их соблюдал?
Нас болезнь измучила падучая,
Губы растянувшая в оскал.
Не споили мужика пол-литрою,
Сам он – что поделаешь?! – хорош...
Не убили, не убили Дмитрия,
Сам упал он на дурацкий нож.
* * *
Как павшее в землю зерно,
Нас ждёт воскресенье,
А дальше вечер осенний
И – полное жизни – гумно.
Вновь вспахано будет жнивьё.
Мы ненадолго присядем,
Потом разлетимся по зяби
И примемся за своё.
И снова взойдём из земли,
Не зная
Мы – цель или повод
Лишь молвить летучее слово
И ждать результата вдали?
Иван-чай
(Из книги «Брезозор»)
Затянулся пустырь иван-чаем.
Что ж, красивые всё же цветы.
Может быть, и не надо печали
На развалинах маеты?
Надо ль мучиться, создавая
Новый сад или ветхий лес?
Ведь найдётся хищная стая,
Что повалит всё или съест.
Может, надо лишь скорое сеять,
Чтоб взошло, расцвело и – прощай;
А природа поможет развеять
Этот лёгкий пушной урожай?
Пусть потом всё заглушит крапива:
Можно новый найти пустырь,
Где снова будет красиво
Цвести иван-чай – богатырь.
Но как хочется – до отчаянья –
Чтоб в тени процвести удалось.
Сколько можно жить в иван-чайнике,
Где каждый житель – как гость?
Разве можно в этих просторах
Не утратить заветной тропы?
Здесь цветет иван-чаев норов
На развалинах частной судьбы.
Эта розовость,
Иван-чаевость –
К горизонту и до небес –
Почему-то растет, не кончается.
Где вы, елочки,
Старый лес?!
* * *
Бессмысленный порожний рейс
В гремящем пыльном самосвале.
Не понимаю, хоть убей,
Как мы сюда попали?
Уж мы балластовых идей
Немало наложили в кузов.
Трясет, как раньше, хоть убей.
Машина ходит юзом.
Уж сколько глины и камней
Мы в кузов набросали.
Не стал осмысленнее рейс,
Да и удобнее едва ли.
* * *
Завесой завтрашнего дня
Как смерить ценность бытия?
Всё проще – с прошлою страницей,
Но прошлое – не состоится.
А нынешняя кутерьма –
Что рваная сума.
В суме с дырявым днищем
Рецепты жизни ищем.
Русская идея
(Из книги «Брезозор»)
Два Рима пали, пал и третий Рим,
Мы на камнях его стоим...
Идея наша – быть другими,
Чем Запад, чем Восток.
Мы не последуем за ними,
А встанем – поперёк.
У нас нешуточные страсти,
Но зряшный маскарад:
Заёмный макияж не скрасит
Наш азиатский взгляд.
Мы – избалованные степью,
Мы в вечной сече с ней:
То чтим святых, а то отребье,
То волю, то царей.
Сильны мы истинною верой,
Хоть и менялась та.
Мы все в душе – пенсионеры,
Святая простота.
Мы – активисты, безусловно,
Хотя нам труд – не брат;
У нас в начале дела – слово,
И слово – результат.
Учились мы когда-то бурно,
Гребли аж на мели,
И мысль чужую до абсурда
Успешно довели.
Вернуть мы мнили римский полдень,
Однако наш закон
Не различает храм Господний
И новый Вавилон.
Мы с филофеевой задумкой –
Москва есть пуп Земли –
И долго двигались, и шумно,
Но, кажется, – пришли.
Своей душою не владея,
Мы с миром прочим не в ладу…
Растить ли русскую идею
На москворецком льду?
...Не лучше ли умерить прыть,
Коль Риму новому не быть?
Ведёт меня волна чужая
(Из книги «Брезозор»)
Ведёт меня волна чужая
На неродные берега.
Всё промотаю, отвергая
Давно знакомого врага.
В защиту внутренней свободы
Весь обношусь и запущусь,
Но не утрачу, слава Богу,
Я веру в странническую Русь.
Пойду бродить не по проселкам,
А по углам своей души.
Я стану мудрым и весёлым,
Чтоб о богатстве не тужить.
Всех старцев стану я белее
И всех юродивых бедней,
Но не мудрей и не беднее
Бродячей родины моей.
Свиток
(Из книги «Брезозор»)
Завтра всё изменится круто:
Мы попятимся снова назад,
И глядишь – залпы наших орудий
Вновь победу в войне возвестят.
А затем одинокая пушка,
Грохнув силой военно-морской,
Возвестит окончание путча,
Но настанет не вечный покой.
Царь воссядет опять на престоле
И простит непутёвый народ,
Но, конечно, излишнюю волю
У народа назад заберет.
Вслед за нами весь мир бородатый
Дружно спросит: «Нам тоже туда?»
И закроются пар, ток и атом,
Оставляя нас навсегда;
А за ними – приборы для быта
Пропадут, как печатный станок.
Вспомнив всё, что было забыто,
Мы опять забудем урок.
Сквозь мерцание дружб и раздоров,
Сквозь сплетение правды и лжи –
Всё резвей наша задняя скорость
На исходные рубежи.
Вот уже и татаро-монголы
Отступают в родимый улус.
Пронесут нас всемирные волны,
Как с разбитого судна груз.
Мы пройдём, воздвигая преграды, –
Те, что раньше разрушили в прах.
Вознесутся Рим и Эллада
На когда-то почивших камнях.
Вновь философ какой-то старинный
Нам задаст безответный вопрос,
А в пустыне, за морем срединным,
Нас ещё раз покинет Христос.
Те, что жили когда-то, – проснутся,
Но опять не наступит покой.
Мир готов до предела свернуться,
Как папирусный свиток сухой.
Ну, а дальше, тупея сердечно,
Упрощая мысли и речь,
Будем зябнуть в шкурах наплечных
Да костры отопления жечь.
И когда в мироздании раннем,
Завершая великий отход,
Мы совсем уже голыми станем,
Бог-отец нас к себе приберёт.
* * *
Не будет смерти, если мы умрём,
Не будет горя, коль оно случилось,
И не обрушится уже снесенный дом,
И не погаснет то, что отсветило.
Ну, а пока есть жизнь, есть дом, есть свет,
Покоя – нет.
Родная нечисть
(Из книги «Брезозор»)
В наших дебрях чинных
У Оки-реки
Всё живет община
Бабушки Яги.
Эту смесь нечистых
Длинновласых сил
Русский чёрт речистый
Раньше наплодил.
Ряжены, как прежде,
Дети старины:
Правый край одежды –
С левой стороны.
Все живут оседло
Много лет подряд,
Нам почти безвредны,
Но слегка шалят.
Мы от всех нечистых
Береглись крестом,
Реже – здравым смыслом
И всегда – постом.
А теперь забила
Их людская власть.
Как бы этой силе
Вовсе не пропасть.
Не боюсь я леших
И нечистых жён:
Ключ-травою здешней
Я вооружён.
Понимаю ясно
Задорожный крик
Леших безопасных
И хмельных шишиг.
Я их не тревожу,
Матом не браню,
Ихние все рожи
Знаю, как свою.
Беспокоить жалко
Рать нечистых сил:
Леших и русалок
Я всегда любил.
С детства душу лечат,
Если позову;
Мне находит нечисть
Улыбнись-траву.
Эх, еще послужат
Эти силы нам.
Русь, родная, слушай:
Наши корни – там.
1994 – 1999
* * *
И жизнь странна, и мы странны,
А мир то прост, то просто странен.
Странна судьба моей страны,
Как на траве зеленой – сани.
Мы злостью ветреной больны
От встречи с подневольной новью,
Но величать сейчас вольны
Всё это – старою любовью.
Мы эликсиры сатаны
И кровь потирную Исуса
Распознавать обречены
Потом,
По завтрашнему послевкусию.
* * *
Прихотливы наши мысли,
Так и рады пустоцвесть.
Мелкотня текущей жизни –
За воображенье месть.
Мир земной собой измерив,
Пьем сомнительную смесь.
Наше знание о смерти –
За другие знанья месть.
Понимаем всё, что было,
Принимаем всё, что есть.
Наше будущее, милый,
За сегодняшнее месть.
Русский климат
То – лихие дожди, то – ветра,
То безводье и солнце слепое,
Тёмно-красные вечера
После дня бесполезного боя.
Как успеть вызреть плодам
В этом климате окаянном?!
Здесь всегда было сытно не нам,
А высоким, как пальмы, бурьянам.
Здесь колеблется климат души
От неласковых туч над нами.
Может, собственный хвост распушить
И зарыться в него с ушами?
Непогоды чужой – не признать,
Не вникать в верховые порядки,
Климат собственный создавать
На своих плодородных грядках.
Препятствие
Препятствие? Но в чём же, в чём оно?
Ведь мы так удивительно похожи!
Так почему же нам не суждено
Соединиться на духовном ложе?
Ну, пусть хотя бы мы из разных стран
Произошли бы или разных судеб,
Пускай один бы вышел из крестьян,
Другой бы из дворян, попов иль судей.
У нас всё общее, всё от родной страны,
Но не родные мы и вот – разъединены.
Друзьям
Пусть на свете смерть витает,
Обнимая всех людей,
Лишь бы знала Русь святая,
Что мы держимся при ней.
Силы тёмные не дремлют,
Загоняя нас в обман.
Мы пришли на эту землю,
Чтобы разогнать туман.
Зря, мой друг, не огорчайся
Смене жизненных времён:
Нынешнее – просто частность,
Будущее – просто сон.
Ты живи, пока не помер,
Во всю ширь нормальных плеч:
Ни к чему нам в этом доме
Чувства хрупкие беречь.
Нам проложена для бега
Очень узкая стезя.
Пропадай, моя телега,
И – да здравствуют друзья!
* * *
(Из книги «Брезозор»)
Да, не права бывает доброта,
А истина – и злой и некрасивой;
И не всегда способна красота
Дарить добро и делать мир счастливым.
Однако надо красоту беречь,
Когда кругом о низкой пользе речь.
И бесполезно запрещать строптиво
Стремленье к истине противоречивой.
А доброта – пусть будет не права:
Она хоть есть, но, право, чуть жива.
* * *
Буду солнце замораживать,
Подметать снега косой
И белить густою сажею
Дым над завтрашней трубой.
В непорочное зачатие
Буду верить, чёрт возьми,
Лишь бы с чёртом не участвовать
В управлении людьми.
Буду грабить банк ограбленный,
Горлом – нож чужой точить,
Лишь бы смыслу жизни праведной
Чернь глухую – не учить.
К Воланду
(Из книги «Брезозор»)
Простите: я – таков, мессир,
Все люди таковы;
Сыны чужих богов, мессир,
И я, и мы,
Увы.
Не с Вами мы, мессир, пойдём,
Но также и не с Ним.
Пылая внутренним огнём,
Мы до конца сгорим.
Простите: не хочу, мессир,
Вас беспокоить зря,
Ведь мы без князя в этот мир
Засунули заряд.
Всё совершили, не спросясь.
Наш опыт завершён.
Свободны Вы, мессир, экс-князь,
Свободен также Он.
И мы свободны от всего,
Преодолев сверхзвук.
Что делать?! - время таково.
Прощайте, враг наш,
Друг.
Брезозор
(Из книги «Брезозор»)
Волчье время небыстро проходит,
Брезозор – наш апрель – настаёт.
Кровь берёз в России забродит,
Повернет всё – наоборот.
Травень-месяц нас приукрасит.
То, что раньше скрывали снега,
В мае спрячет зеленая скатерть
До подзимья, не на века.
А потом нашу слёзную почву
Скроет умерший в бедности лист,
И опять посторонний воочию
Нашу сущность не разглядит.
Мы раскроемся только в предлетьи,
В месяц голый такой – брезозор,
Когда каждый может приметить,
Сколько нами добра за столетья
Было выброшено, как сор.
Страстной четверг
(Из книги «Брезозор»)
Был страстной четверг,
Скорбный день померк,
Небосвод был пуст и уныл.
Лишь немая тишь
Расползалась с крыш,
Старый колокол не звонил.
Но в одном дворе
Жил огонь в костре,
В нем солома трещала, горя.
Из последних сил
Он один светил,
Но, казалось, что это зря.
Он один шумел,
Приходящих грел,
От голодных теней охранял.
А народ был хил,
Редко кто приносил
Пищу новую для огня.
Всё слабее костер
Освещал этот двор.
Стали угли похожи на сыпь.
Ветра не было. Штиль.
Только пепел да пыль
Колыхались, как мёртвая зыбь.
Холод замерших сил
Ночь немую хранил.
Но рождалась иная пора.
От небесных потуг
Вдруг проснулся петух.
Так мы дожили до утра.
Идут времена
(Из книги «После зимы»)
Ну что же такое проходит мимо неслышно?
В окно уж не просится снег,
Привычные речи шурша.
Недвижно стоят, словно памятник прошлому, лыжи,
Но что-то проходит ещё. Неслышно.
Лишь стены дрожат.
Не видно,
Чтоб флагами смутные толпы махали,
Не слышно,
Чтоб горны трубили и в раму стучался сосед.
Но что-то случилось. Неужто – перезимовали,
И сторожа там, за окном, больше нет?
Идут времена и как будто бесследно проходят.
У майских растений – опять прошлогодний наряд.
Не слышать шаги нам дано милосердной природой,
Но стены – проклятые стены! –
Дрожат.
Всё познаётся в сомнении
(Из книги «Брезозор»)
Всё познаётся в сомнении.
А если – без,
То – золотое тиснение,
Красный обрез,
Распространение
Во все концы
И самомнение:
Потом – давление
На каждый дом
И удивление:
Куда идём?
Переживание,
Подпольный смех,
И сострадание:
Слаб человек.
Вдруг – осознание,
Что ум – не сыт:
Другое знание
Вокруг лежит.
И что-то высшее
В нём тоже есть.
Сомненье в истине –
Рассудку честь.
Воспоминание
Ничего другого не помню,
Но выразить что-то – смогу.
...Смотрит в небо собака огромная
На вымершем берегу.
Стоит, как памятник, сука,
Вытянувшись вперёд,
И даже подобия звука
Давно не издаёт.
Пасть ее приоткрыта,
Ожиданье в глазах,
Горько-соленая жидкость
Зреет в ее сосцах.
Висячие мягкие уши.
Лапы – дрожат.
На оконечности суши
Что она ждет? Щенят?
Или чуда спасенья
От мира, который нелеп?
Или хотя бы знаменья,
Что свет – не ослеп?
...Мне только собака знакома
На вымершем том берегу.
Не помню иного,
Не помню
И вспомнить уже не смогу.
Ложь абсолютного
(Из книги «Стекло»)
Ложь абсолютного – вот горечь,
Которой нам не избежать.
Безбрежного не существует моря,
Есть страсть его воображать.
И плавая по мелкой луже,
Не веря в опыт ближних стран,
Мы ищем абсолютно лучший
Глубоководный океан.
Мы расширяем наше море,
Не зная удержу,
Пока
Страсть абсолютного не скроет
Реальной суши берега.
Здесь мы теряем осторожность
За ловлей золотистых рыб.
Но вдруг – мы слышим стук подножный
И грубый камнезубый скрип.
Оказывается, вод безбрежность –
Есть кругозор нехитрый наш;
И вот уж камни днище режут,
А впереди – знакомый пляж.
Тогда, очнувшись вдруг от странствий,
Мы замышляем новый сон –
Не победители пространства,
А истребители времён.
* * *
Вынесем смуту, и ясность внесём,
И не оглянемся на руины,
И возведёт каждый собственный дом
Вместо конюшни единой.
А обустроив отдельный уют,
Вспомним не прошлые беды,
Не заклинаний дряблую муть,
Вспомним – наших соседей.
Вспомнив, заметим вокруг (как в гостях)
Выперший край арматуры,
Узенькой двери низкий косяк,
Окон слепых амбразуры.
И зажигая ранний торшер,
Многим покажется лучшим
Свет – нет, не коммуны, не СССР,
Но всё же – общей конюшни.
Ни места, ни времени
Стихам не место ни в Берлине, ни на Мальте:
Ведь там всё занято домами да асфальтом.
А кое-где в провинции, где место всё же есть,
На землях пахотных растят иную снедь.
Ну кто же разрешит – на малой грядке даже –
Возделывать плоды, не годные к продаже?
Стихам просторней там, где горизонт пошире –
В пустыне, в океане, на Памире.
Стихам не время –
Ни при царе, ни генсекретаре:
Эпоха войн всё время на дворе.
За место, славу, власть, богатство
Ну кто ж откажется сражаться?
Когда кругом все заняты борьбой,
Не время познавать стихийный облик свой.
Но всё ж находится и для стихов мгновенье,
Когда предчувствуется гибель поколенья.
Затмение
Солнце стало, как месяц:
Тонкий кровавый серп,
Будто кто-то повесил
В небе страданий герб.
Лошади разом заржали
И изменили масть.
Птицы на землю упали,
Чуя драконью пасть.
Света последние иглы
Всё красней и бледней.
Ясного солнца погибель
В небе готовит змей.
Время и место – лихо.
Выживет ли свет?
Всё кругом затихло
В ожидании бед.
Что ж мы лежим на печке?
Надо чем-то греметь.
Чтоб отпугнуть нечисть,
Бейте же,
Бейте в медь!
* * *
(Из книги «После зимы»)
Застигнут, застёгнут,
Насильно повёрнут,
Но просьбы не вымолвлю вам.
Под хладом и мором
Рассыплюсь, как порох,
Но сказку свою не отдам.
* * *
(Из книги «Стекло»)
Пока над прошлым днём скорбим
И жаждем новых конституций,
И новый налагаем грим,
Чтоб чем-то новым обернуться,
В природе и теперь – как встарь.
Всё было раньше, хоть однажды.
Как век назад, поёт отважно
О ясном будущем глухарь.
Прочна обыденная жизнь
И неподвластна ухищреньям
Того, кто царствует мгновенье
И обречён ему служить.
...Вот – сын шумерского писца,
Вот – дочь моя пришла из школы.
Как наши разговоры схожи!
Что – тыщи лет?! – Отверстие кольца,
Которое прервать кольцо не может.
Век большинства
(Из книги «Стекло»)
Век большинства. Нет: царство большинства,
Пространство, занятое большинством.
Колышется бескрайняя ботва
На поле мировом.
Она о собственной материи шумит,
О том, как стеблестой здесь густ,
Сулит плоды, чудесные на вид
И на обычный вкус.
Прельщает взгляд естественный окрас
Земли, окутанной раскормленной листвой.
Великий вес – бог вечных биомасс,
Дающих перегной.
Но я ищу сверхмалую одну
Всего лишь – частность. Я уйти готов
Куда-нибудь в глухую целину
Отдельных лепестков.
Отдельность малая, забитая не раз,
Когда густел и разрастался род, –
Лишь к ней любовь побег зацветший даст
И необычный плод.
Жить в частности – есть тысяча причин
Для этого. Их ведает любой.
Но главная – что ты здесь отличим
От всех.
Еще – любовь.
Мне хочется живого сна
(Из книги «Стекло»)
Мне хочется живого сна,
Который бы увёл от яви
Дождливой или снежной хляби,
Где власть природы холодна.
Сон этот – поиски тепла
Там, где привычна моря нежность
И гор доступная бесснежность,
Где тень маслин легка, светла,
Где не пейзаж, а только лишь
Закат слегка меняет краски,
Но, как добро из старой сказки,
Надёжна вечность красных крыш.
Сон этот – поиск блеска глаз,
Смотрящих жарко-добродушно;
Мне от холмов тосканских нужно
Горячий выслушать рассказ,
Чтоб падшая во тьму звезда
Не уводила к мертвой цели,
И девы, девы Боттичелли
Грустили рядом иногда.
Форель
(Из книги «После зимы»)
Париж ускользает, как рыба:
Блестит под водой чешуя.
Хрустальной запретностью скрыта
Отчизна вторая моя.
Я родиной первой доволен,
Ни в чём не могу упрекнуть.
Люблю ее светлые волны
И тёмного берега жуть.
Люблю, когда окунь и щука
Рябят тростниковую мель,
Но, всё понимая, хочу я,
От воли подводной волнуясь,
Погладить живую форель.
В России
(Из книги «Стекло»)
Здесь не пострижена трава,
И не ровны, увы, дороги.
Зато здесь участь всех ровна:
Жить каждый день – как на пороге.
Здесь не ухожен тёмный лес:
Стволы стоят излишне густо,
Им видно только часть небес,
И в этой чаще много мест,
Где хлам лесной и просто мусор.
Но рядом –
Там, где есть простор
Больших полян, неровных гор,
Где туч высокая тревога, –
Растут,
Хвоей касаясь Бога,
Поодиночке, но стройны,
Соседям не подчинены,
Встречая мир великим ростом –
Непозволительные сосны.
Осень в России
Замена солнцу – желтизна осины,
Громоздкость туч – замена тучных стад,
Земных плодов роскошную картину
Нам заменяет долгий листопад.
А вместо плотной рукотворной кровли
Нас охраняет бедная листва.
Заменой пахоте, охоте, рыбной ловле
Нам служат легкие и пестрые обновы –
Во сне согретые
Слова, слова, слова.
Ответ
(Из книги «После зимы»)
Я в битве с правильным ответом
Ищу решение задачи:
Бессмысленность родную эту
Понять мне хочется иначе.
Но нет, не удается проще
Русь объяснить (бездарным летом,
Зимой, войной, чужим советом,
Коварным князем, пашней тощей).
И вновь я – с правильным ответом.
* * *
Возвратный холод. Больше не хочу
Жить, как всегда, хочу иначе.
Теперь я верю телу, не плащу:
Оно меня от непогоды прячет.
Сельской хозяйке
(Из книги «Речка Устья»)
Топи же печь, не глядя на погоду,
И создавай свой непохожий хлеб,
Пирог с начинкой собственной породы
И сочно-пышный солнечный омлет.
Пускай часы идут и не присядут:
Тепло в избе, до смерти далеко,
Ребенок спит, и не остынет за день
В печи твоей густое молоко.
* * *
Нагретой травою, густою дернистой травою
Я был охмелён и забыл, что здесь просто нелепо
Рассчитывать жить до конца беспокойного лета,
Не встретившись взглядом с бесплодной протяжной зимою.
Забыл я, что место травяно-весёлое, где
Случаются всё-таки и долгожданные встречи,
На слишком высокой, полярной лежит широте,
И сад суеплодный, согретый дыханьем сердечным,
На вечной растет мерзлоте,
На вечной, на вечной.
Смотрю на всех
(Из книги «После зимы»)
Смотрю на всех. Кругом – одни надежды,
Которые, конечно же, правы.
Я жизнь свою надёжной сказкой тешу,
А вы, собратья милые,
А вы?
Я замечаю нового приметы,
Но всё живу по старым образцам.
Мне не сойти с утоптанного следа,
А вам, собратья милые,
А вам?
Над будущим – всевластие былого.
Надёжно то, что было в прошлый раз.
Но странно манит карта из колоды
Меня, собратья милые.
А вас?
Смотрю на всех, по-прежнему надеясь
На ясность неба, доброту травы
И на себя,
Но на себя – позднее.
А вы, собратья милые,
А вы?
Неудачный поход
(Из книги «После зимы»)
Волоокая ложь пусть тебя не смутит,
В земноводные дебри заманит,
Где ольха о старинной надежде шумит
На чудесную жизнь глухомани.
Вряд ли что-то найдёшь среди зыбких болот,
Кроме старого мутного следа.
Ржавый путь по нему никуда не ведёт,
Но азарт – важнее победы.
Ты пошёл в эти дебри без верных друзей,
Без надежды на помощь державы.
Ты один побеждён правдой правильных дней,
Ты – без тех, кто по-прежнему правы.
Все они не обмыты кипящим дождём,
Не помазаны царственным илом,
Никого из оставшихся в прошлом твоём
Волоокая ложь не пленила,
Не заставила новой надеждой пожить
И вернуться к печали неновой.
Ты один видел правду в доверчивой лжи,
Ты – один
И ни в чем не виновен.
Наказ властителя
(Из книги «После зимы»)
Ни о чём никому не шепни, не скажи –
Ни шумящей воде, ни замолкнувшей ржи,
И ближайшему к сердцу соседу
Ничего о нас не поведай.
Не узнают о тайне ни смерды, ни знать,
Только мы будем волю Всевышнего знать,
А кто тайну посмеет подслушать,
Эту волю святую нарушит.
Поведём к нашей цели беспутный народ,
Но не скажем, что к ней, а укажем: «Вперёд!»
Ну, а если дорога плохая,
Мы напомним: «Распутица в мае».
Мы объявим: «Идти уж не так далеко,
Потерпите немного; сейчас нелегко,
Но окупится это сторицей»...
Только нам бы – не проговориться.
К себе
(Из книги «После зимы»)
Что мне соседей зло, что царской власти гнёт,
Когда моим глазам цветы не любопытны,
А разум собственной тюрьмы не сознаёт
В оцепенении постыдном?
Лишь то, что есть во мне, способно затемнить
Весь белый свет материей ненастной,
И замотать в клубок дней золотую нить,
И замутить ручей напрасно.
К себе я должен обратить упрёк,
В самом себе искать свое начало,
И размотать слежавшийся клубок,
Чтоб нить свободная струною зазвучала.
2000 – 2010
Русский снег
(Из книги «Речка Устья»)
Создана Россия для
Неизвестных лет...
Да, Россия – и земля,
И вода, и свет,
И разливы по весне
Бесконечных рек...
Только всё, что есть в стране,
Покрывает снег.
Он летит косой пургой,
Заметая путь,
И приходится дугой
Здесь порой свернуть.
А когда пурга замрёт,
То тогда – странна –
Над равниною взойдёт
Тишина.
Где здесь куст, а где овраг? –
Всё занесено.
Здесь от снежного ковра
Всё и всем равно.
Охладить здесь может он
Всё, что на земле.
Крепок долгий зимний сон
О большом тепле.
А нежданною весной,
До травы-листвы,
Снег затопит нас водой
Выше головы.
После, как сойдет вода
Из лугов-полей,
Вдруг пожалует сюда
Ветер суховей.
Будет рожь – как рыжий мех,
И трава – как ржа.
Дом, который выше всех,
Будет жечь пожар.
Но когда иссохнет пот
И утихнет боль,
Нам Россия поднесёт
Снова снега соль.
В наступившем полудне,
Где белым-бело,
Будет падать ровный снег,
Будет тихо, как во сне,
И почти светло.
Русских дел целина
(Из книги «Речка Устья»)
Заросла тропа,
Там – излом-трава,
Ох, колючая, эх, липучая.
Нет! Тропа – не по мне,
По простой целине
Пойду лучше я.
Русских дел целина
Широка и вольна,
В ней бескрайнего чуда россыпи.
Тот, кто любит бродить,
Чудеса находить,
Целиной той набродится досыта.
В нашей долгой стране
Тропы есть в целине,
Но на них стебли трав – словно надолбы.
Ну а я, зная Русь,
Без тропы доберусь;
А куда – не скажу.
Куда надобно!
В ожидании Иного
(Из книги «Речка Устья»)
В час другого дня зачатья,
Если свет готов к рожденью,
Зреют новые понятья
Для дневного воплощенья.
Новый день – еще икона;
Он почти что бестелесен.
Он еще настолько новый,
Что теням в нем нету места.
Как в нём жизнь пойдет? – Иначе?
Потечёт блаженство речкой?
В нерешаемых задачах
Пропадут противоречья?
Бестенистые надежды
Только в этот час возможны:
На понятьях – нет одежды
Из вещественной рогожи.
В час другого дня зачатья
Не видать его итога,
И тогда возможно счастье
В ожидании Иного.
О русском мате
(Из книги «Речка Устья»)
1. Что-то вроде теории
Русский мат – от русской жизни:
От тоскливости зимы,
От того, что бескорыстны,
Разрушая что-то, мы,
От неверности соседей,
От напрасности тюрьмы,
От телеги, что не едет,
От внезапности сумы,
От красот земли родимой,
От того, что барин крут,
От чудес, так долго чтимых,
Не исполнившихся вдруг.
Русский мат – от русской власти.
Что за стыд... такую мать!
Постояннее напасти
Здесь в России не сыскать.
Наша власть – то расточитель,
То – как будто оккупант,
То – народных дел хулитель,
То – идейный вор-грабитель,
То – обычный спекулянт.
Но зачем же власть мы дарим
Тем, кому всё нипочём?
Тем, кто вздорен и бездарен,
Для чего поклоны бьём?
Трудно нам винить чужих:
Русский мат – от нас самих.
То, что делается с нами
И творится возле нас,
Только русскими словами
Можно выразить подчас.
2. Случай на вокзале (в 1990-х годах)
Из деревни как-то летом
Я приехал на вокзал.
Был спокоен: я – с билетом
(Потому что раньше взял).
Ожидаю с нетерпеньем
Я состав обычный свой.
Вот уж время. Я в сомненье
К кассе: "Где же поезд мой?”
Говорят мне не со смехом,
А совсем наоборот:
- Поезд ваш вчера уехал.
- Почему??? Билет же… вот!
- Изменилось расписание...
Как – "зачем”? Пришла пора.
- Я ж билет-то взял заранее!
- Надо было брать вчера!
Этим бодреньким куплетом
Завершаю очерк свой.
Перешел и я тем летом
На язык страны родной.
Разговоры с Петровичем
(Из книги «Речка Устья»)
1.
"Говорят, что труд – это наш воспитатель;
Он творит не просто людей,
А таких, каких замыслил Создатель
Как своих любимых детей.
Но не каждый труд на это сгодится:
Сотворишь ли лучшее в себе,
Коли печь сложил, а она дымится,
Или плохо убрано в избе?
Кем ты станешь, коль не замечаешь:
Ты всё делаешь, как забиваешь гвоздь
В ту же дырку, что была в начале, –
В древесину, сгнившую насквозь?
Не признает Бог тебя, коль не умеешь
Делать кое-что по-новому, – так, чтоб
И земля и вещи от тебя умнели,
Делать так, как не умел никто.
Ну а если ты по-божески работал,
А живёшь всё время, как бедняк,
Непонятно мне: задумано так Богом
Или мы здесь что-то делаем не так?”
2.
"Жизнь вокруг – как в хозяйстве старинном:
Выжжем, вспашем, посеем. Потом
Раз-другой зерно соберем
И забросим: береза, осина
Пусть растут. Это место в свой срок
Называется перелог.
А затем – опять изменение –
Бунт, война, словотрясение:
Выжжем всё, что считаем не впрок,
Вновь посеем, посмотрим – нет толку!
Вновь забросим пашню надолго,
И опять у нас – перелог.
Нет, чтоб кроме самосожжения,
Применять еще удобрение”.
3.
"Сколько леса сожгли, а всё не тепло.
Сколько хлеба убрали, а сытнее не стало.
По нашим усам всё богатство текло,
А в рот – почти не попало.
Может, надо сбрить эти наши усы-то,
И тогда, наконец, будем сыты?”
Плотва
(Из книги «Речка Устья»)
Плотва обнюхивает воздух с интересом,
От носа рыбьего идут круги.
Она всё ждет, когда из поднебесья
Добыча свалится на зеркало реки.
Да, были времена, когда и мы ловили
Здесь всех и всё, что и без нас растёт.
Но ловим и теперь, хотя почти забыли,
Как добывали белку, как искали мёд.
Зато готовы мы идти за урожаем
Грибов и ягод, лес не свой рубить,
В реке ничейной рыбу половить,
Везде – не сея, не сажая,
Как будто жить нам года два,
Как будто мы – плотва.
На холме
(Из книги «Речка Устья»)
Я стою над равниной пятнистой
На высоком холме средь полей.
Как же в мире просторно и чисто!
Как немного в том мире людей!
Подо мной нет запёкшейся глины,
Здесь земля, словно детство, легка.
Я смотрю на пустые равнины
И туда, где за ними река.
Всё леса да поля без народа –
Будто мы сюда не дошли.
Как возможна здесь несвобода,
Если столько свободной земли?!
Колокольни вдали – точно звёзды,
Млечный путь – дома деревень.
Вся земля сверху кажется пёстрой:
Там от каждого облака тень.
Как безмерно вокруг пространство,
Где я был и где не бывал!
Вижу дом: там скромно убранство,
Дальше – дым: там горела Москва.
Вот Ростов, где звон колокольный
(Слышен колокол чудный – "Сысой”); (СысОй: ударение поставить на О)
Здесь бывали княгиня Ольга
И сам князь Владимир Святой.
А поближе ко мне – Устьи берег
И обитель: «Борис и Глеб»;
Для нее место выбрал Сергий
Там, где раньше теснился лес.
И здесь же, совсем недалёко
Жил когда-то силач Святогор...
Эх, какой же тут воздух легкий
И почти средиземный простор!
Надо мной глаза небосвода
Всё синей от бровей облаков...
Как возможна здесь несвобода,
Если видится так далеко?!
Не смущаясь близостью неба
К деревенской дороге в грязи,
Говорю: этот воздух целебный
Может каждого – преобразить.
Кто бы стал сейчас сомневаться
В том, что мир человека высок,
Если б мог до вершины добраться?..
Мне вдруг кажется, что я смог.
И поэтому я беззаботно
Свой последний вопрос задаю:
Как возможна вокруг несвобода,
Если я здесь – свободный – стою?!
Я – свободен?
Или – беспечен
Из-за близости к облакам?..
Но пора уж в деревню у речки:
Все ответы, наверное, там.
Времена
(Из книги «После зимы»)
Блеск золотой иконного оклада,
На пальцах царских – золото колец,
Осенних листьев золотой конец,
Блеск куполов и золото заката,
И злаки на полях отсвечивают златом,
Как будто здесь рассыпался телец...
Но стало меньше золота сердец
И сосен золотых – не столько, как когда-то.
Опоры
(Из книги «После зимы»)
Ни стены, ни страны, ни креста,
Никакой надёжной опоры…
Может быть, только море да горы,
И великих небес высота.
Может быть, только друга рука
Да родительский дом
И – дорога,
Что уводит от ровности строгой
Торопливого большака.
Самомнеиие
(Из книги «После зимы)
Самонадеянным умом
Награждены мы от природы
Но, может быть, ещё поймем,
Что ум с природой – антиподы.
Хотим весь мир преобразить,
Скроить костюм не по фигуре,
Собой природу заменить,
Всё сделать лучше, чем в натуре.
Нам кажется, что мир вокруг
Был создан лишь для нас богами.
Нам вспомнить лень и недосуг
И прошлый свет и первый звук,
А потому весь мир – не с нами.
Доверясь плоскому уму,
Считаем вечностью желанной –
Времен дырявую суму,
А бесконечностью – пространность.
Мы произвольно строим жизнь,
Взлетев на крыльях самомнения.
... Но камень, вознесенный ввысь,
Не избежит паденья.
Железо
Всё будет когда-то тяжёлым железом –
И в старой небесной звезде,
И в дряхлой Земле, и неновой Вселенной,
И в людях нелёгких,
Везде.
От силы и власти мы станем железней,
Чем наше земное ядро.
А я был спасен от этой болезни
Воздушным гусиным пером.
Устойчиво в мире тяжёлое тело
И ржа безнадёжных побед.
А я от железа укрыт светом белым
И словом безжалостным «нет!».
***
Открыта дверь. Неведомое утро.
Трава седая, чей-то свежий след.
Ребячий смех. Он так звенит, как будто
На свете горя нет
И смерти вовсе нет.
Конечно – нет! Сегодня жизнь не в тягость,
Хотя и давит груз прошедших лет.
Я этим утром с детскою отвагой
Смотрю на свой закат, как на рассвет.
Спасибо им – смешливым детям, внукам
За эту дверь, раскрытую вовне,
За то, что вижу неразрывность круга
Вокруг себя и – пусть чуть-чуть –
Во мне.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Я верю в безнадёжное начало
Я верю в безнадёжное начало
И в тайну неизвестного конца.
Я верю в то, что раньше не случалось,
Но, не случившись, холодит сердца.
Я верю в неизбежность продолженья
Того, что, может быть, не началось,
А только собирается в движенье.
Я верю в то, чьё время подошло.
Я верю в силу слабого начала,
В зародышевые клетки новизны.
Я знаю: если нота прозвучала,
Она пришла – из тишины.
1999
Когда приходит время…
Когда необходимость подоспеет
Народу перейти свой Рубикон,
То вовремя среди толпы созреет
Свой местный Цезарь, свой Наполеон.
Когда приходит время делать дело,
Готовить почву, утверждать закон,
Всегда найдётся человек умелый –
Микула-пахарь и мудрец Солон.
Ну а когда идёт иное время,
И поле вспахано, но жить запрещено,
Найдётся и тогда озимой жизни семя
И сеятель, бросающий зерно.
1997–2002
СОЖЕРЖАНИЕ
От автора
1988 – август 1991
Гребцы
По лесу
«Переживём свои напасти…»
Песня
На рассвете
Господа
«От людей или Бога…»
Страна
Поколение
Сентябрь 1991 – 1993
Россия и власть
Просто – жить
Не держи меня, поле
«Нас разделяет тёмная река…»
В Угличе
«Как павшее в землю зерно…»
Иван-чай
«Бессмысленный порожний рейс…»
«Завесой завтрашнего дня…»
Русская идея
Ведет меня волна чужая
Свиток
«Не будет смерти, если мы умрём…»
Родная нечисть
1994 – 1999
«И жизнь странна, и мы странны…»
«Прихотливы наши мысли…»
Русский климат
Препятствие
Друзьям
«Да, не права бывает доброта…»
«Буду солнце замораживать…»
К Воланду
Брезозор
Страстной четверг
Идут времена
Всё познаётся в сомнении
Воспоминание
Ложь абсолютного
«Вынесем смуту, и ясность внесём…»
Ни места, ни времени
Затмение
«Застигнут, застёгнут…»
«Пока над прошлым днём скорбим…»
Век большинства
Мне хочется живого сна
Форель
В России
Осень в России
Ответ
«Возвратный холод. Больше не хочу…»
Сельской хозяйке
«Нагретой травою, густою дернистой травою…»
Смотрю на всех
Неудачный поход
Наказ властителя
К себе
После 1999
Русский снег
Русских дел целина
В ожидании Иного
Времена
О русском мате
Разговоры с Петровичем
Плотва
На холме
Самомнение
Опоры
Железо
«Открыта дверь. Неведомое утро…»
Послесловие
Я верю в безнадёжное начало
Когда приходит время…
Литературно-художественное издание
ФЕДОРЧУК ВИКТОР НИКОЛАЕВИЧ
НАДЕЖДА БЫЛА
Стихи 1988– 2010 годов
Редактор
Я.В. Чернявская
Оригинал-макет и художественное оформление
Е.В. Ершова
Нет комментариев. Ваш будет первым!
